Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 52 страниц)

Франсиско Франко был человеком довольно небольшого роста с банальным круглым мягким лицом и тихими манерами. Он посматривал несколько свысока на своих коллег-генералов, но получив поддержку Хуана Марца, стал хозяином, проявляя значительный опыт в работе, которой он был обучен. Как ни странно это может показаться, он не был кровожадным человеком и не получал никакого особого удовольствия в убийстве. Он убивал твердо, неуклонно и систематически, выполняя одновременно свой профессиональный и религиозный долг. Он убивал, чтобы спасти не только свою душу, но и души всех детей Испании, которые в противном случае стали бы образованными атеистами и, таким образом, попали бы в вечное пламя. Он убивал, чтобы восстановить власть Святой Матери Церкви в Испании, чтобы каждый мог вернуться в ее лоно, и атеистические учения прекратить навсегда.

И точно так же, как для Франко ужасное слово Красный включало всех, кто отрицал право монархии, армии и церкви управлять государством, владеть землей, банками и предприятиями, так и страшное слово атеист включало всех, кто ставил под сомнение авторитет Святой Матери Церкви. Туда входили не только коммунисты, анархо-синдикалисты и подобные вредители, но и все те, кто называл себя социалистами, либералами, республиканцами, демократами, протестантами и масонами. Франко расстреливал их всех, или же бросал в тюрьмы, где они медленно умирали от многих болезней и недоедания. Он расстреливал всех, против которых были выдвинуты обвинения такого рода, и не беспокоился об ошибках, потому что священники всегда были под рукой, чтобы дать соборование тем, кто просил об этом. А если и происходила ошибка, то жертва могла объяснить это перед трибуналом, чьи источники информации были менее ошибочными, чем у пятой колонны.

VIII

Это была древняя и почитаемая практика Святой Матери-Церкви, чтобы использовать Дьявола в служении Богу. Иезуиты выращивали это искусство четыреста лет. Так что генерала Франко не беспокоило, что средства, которые он получал, пришли от табачного контрабандиста, чей единственный интерес в войне был заработок денег. Генералиссимус не возражал против обещаний монополий, которые позволили бы бывшему контрабандисту стать богаче всех других богатых людей Испании вместе взятых. Хуан Марц был католиком и выполнял точно все предписания, которые необходимы, чтобы сохранить свою душу. Когда он зарабатывал деньги, то он, возможно, желал обеспечить себе преимущественное место на небесах, собираясь завещать свое состояние Богу. Если он оставил бы его своей жене, то шансы у Бога были бы еще лучше, потому что женщины гораздо легче следуют советам своих исповедников. Рано или поздно все, что есть в Испании, отойдёт к Богу, а агент Бога, Церковь, будет управлять этим.

Кроме церкви, на самом деле была только одна сила нужная в Испании, и это была армия. По своим собственным законам, Святая Мать Церковь никогда никого не убивала. Всё, что она делала с обреченными лицами, она передавала их «светской власти». Естественно, она хотела, чтобы «светская власть» была послушной, а также современной. Сама Церковь была древней, и ее девиз semper eadem, всегда одно и то же. Но дьявол постоянно меняется, и он изобретает новые способы убийства: самолеты Бэдд-Эрлинг и танки Круппа, бронебойные бомбы и ракетные снаряды. Поэтому для того, чтобы защитить Божью Церковь, светская власть должна иметь избыток оружия дьявола. Чтобы помочь генералу Франко в их получении, церковь теперь извлекала свои припрятанные сокровища, ее священники благословляли оружие и знамена, и в каждой стране мира католическое влияние в настоящее время используется для организации святого крестового похода против красных.

За исключением лишь нескольких католиков в Нью-Йорке, Лондоне и Париже, которые осмеливаются называть себя «либералами» и намекать, что богатая и гордая церковь Испании не была идеальным представителем скромного и непритязательного плотника из Назарета. Для Франко и его сторонников эти католики были просто красными другого рода, другим инструментом дьявола, чтобы произвести путаницу среди Божиих избранников. Дьявол был настолько дьявольски умён, что ни церковь, ни даже Сами небеса не были в безопасности против его козней. Кто, кроме Дьявола, мог ухитриться, что Бог, когда Он пришел на землю и принял форму человека, вёл себя так и говорил так, как красный? В результате этого стихийного бедствия «либеральные» католики и розоватые протестанты возражали против массового убийства мужчин и женщин во имя Князя мира. Они ставили под сомнение священническую иерархию, одетую в драгоценные одежды в честь того, кто говорил своим последователям не обращать никакого внимания во что они одеты. И спрашивали, почему епископы должны жить во дворцах во славу того, кому на земле не было, где приклонить голову!

И, возможно, еще более запутанным, было, когда белые набожные христиане используют варварских темных магометан для убийства других христиан! Ответ генералиссимуса Франко был очевиден: «другие» не были настоящими христианами, а хорошо замаскированными слугами дьявола. Но мавры были не в состоянии понять это различие. Бедные отсталые почти черные язычники принимали всех белых мужчин за христиан и получали удовольствие, убивая их. Мавры имели свою Истинную Веру, а то, что она была совершенно другой, была шутка над христианами, которые думали, что отправляются на небо, когда на самом деле все они кувыркались в ад. Мавры считали боевые действия единственно правильной профессией для мужчины, и они не возражали быть убитыми, потому что им тоже всё заранее было обещано. Чем больше христиан они пошлют в ад, тем выше будет их ранг на небе, и с тем большим количеством красивых гурий они будут коротать вечность. В то же время они имели женщин в городах и деревнях, которые они захватывали. Так что всё вокруг их удовлетворяло, и если кто-нибудь был не согласен с этим, очевидно, он должен быть красным, то их выводили на кладбище и заставляли рыть глубокую траншею для себя и своих друзей.

IX

Во время своей поездки в Англию с Труди Ланни читал письма от Альфи его матери и отцу. Доброволец лётчик не мог много писать о войне из-за цензуры, но он написал, что у него были необычайные приключения, и он научился многому, что будет полезно для него и для Англии. – «Мы делаем свою работу, и я надеюсь, что газеты позволят вам знать, по крайней мере, немного об этом. Мадрид до сих пор наш, и так и останется».

На это комментарий Рика был: «Я испытал себя, теперь его очередь». Бедная Нина сидела с плотно сжатыми губами, а потом уже сказала Труди: «Я полагаю, что этого уже достаточно, если мне продолжать жить и заботиться о других».

Ланни пришла открытка, подписанная «Ромни», рассказывающая о событиях в мире искусства Испании. Там по-прежнему была нехватка хороших красок, он сообщил, что ему приходится делать довольно грубые чернильные рисунки. Он видел несколько прекрасных картин Лоуренса, великим почитателем которого он был. После показа этой открытки Труди, Ланни отправил её к Рику, который в ответ послал вырезки, в которых корреспондент лондонской прессы в Альбасете упомянул внука сэра Альфреда Помроя-Нилсона среди лётчиков, летающих на службе у лоялистов. Пресс-ассоциации и крупные газеты имели своих корреспондентов в обеих армиях, и поэтому у читателя был выбор. К сожалению, среди тех, кто находился в Мадриде, были сочувствующие фашистам, которые делали всё возможное, чтобы навредить правительству. В Лондоне и Нью-Йорке друзья лоялистов устроили скандалы по этому поводу. Так что мировая гражданская война шла в редакциях газет, а также на амвонах церквей, в залах парламентов и на политических массовых митингах повсюду.

У Ланни был один друг, который всегда знал то, чего не было в капиталистической прессе и почему. Это был Джесс Блэклесс, временами Ланни заезжал к нему и собирал информацию, которая затем будет передана «Катону». Джесс и Ланни прекрасно понимали друг друга и не вмешивались в дела друг друга. Джесс может быть смущался буржуазного племянника, как Ланни красного дяди. Они издевались друг над другом, иногда переругивались, но они уважали друг друга и никогда реально не ссорились.

Теперь Ланни получил новости, представляющие интерес для него. Дядя Джесс встретил в штаб-квартире партии молодого французского коммерческого лётчика, коммуниста, который записался добровольцем в Испанию и летал там с тех пор, как началась осада Мадрида. Этот парень летал на Бреге, старой модели французского самолета, лучшее, что испанское правительство было в состоянии достать. Они обещали ему самый современный истребитель, и он мог бы устроить скандал за неисполнение обещаний. Но он был товарищем и понимал, что в своем отчаянном положении правительство должно было получать пилотов правдами и неправдами. Большинство пилотов, которых они наняли, были заинтересованы только в зарплате в полторы тысячи долларов в месяц. Говоря по-французски, что было почти сорок тысяч франков, достаточно, чтобы закружилась голова.

Этот француз был в аэропорту Альбасете с Альфи и Лоуром, и спорил с ними по поводу коммунистических и социалистических взглядов в то время, как другие лётчики играли в кости. Он описал эту пару, как отличных парней, которые никогда не манкировали работой, какой бы опасной она не была. Они летали на британских спортивных самолетах, которые были переделаны, чтобы нести бомбу под ним. Самолеты, не имели броню и даже пулемёта. Лётчик был вооружён только пистолетом. Но над головой летали российские самолеты-истребители, которые зарекомендовали себя лучшими в этой войне, они превосходили Юнкерсы и Хейнкели, не говоря уже об итальянских Фиатах. Самодеятельный бомбардировщик вылетал и сбрасывал свой груз, в основном, по догадке, и, если не было слишком много атакующих самолетов, у него был хороший шанс вернуться. Непосредственно перед отлётом информатора дяди Джесса в отпуск на аэродром Альбасете доставили несколько старых транспортных самолетов, переделанных под бомбовую нагрузку, и англичане летали на них. Ланни передал эту информацию Рику, и послал копию письма своему отцу, без каких-либо комментариев. Впервые в своей жизни Ланни хотел заставить своего отца страдать, если тот мог!

X

Так Ланни и его жена физически жили в Париже, но интеллектуально и эмоционально они были в Германии и Испании. Труди не могла встречаться с беженцами или даже подписаться на их газеты. Всё, что не может быть куплено в киоске, Ланни попросил Рика выписать на себя и пересылать ему в гостиницу в плотной упаковке. У них был радиоприемник в студии Труди, и на малой громкости они слушали пропагандистскую войну. Ланни появлялся в светском обществе только тогда, когда этого требовал картинный бизнес. Труди в театры или в другие общественные места не ходила, так что Ланни бывал там редко. Он проводил большую часть своего времени за чтением и размышлениями о мире, в котором он жил, и о том, что было не так с ним, и о том, на что можно было надеяться, за исключением самого худшего.

А потом, в один не прекрасный день в феврале на их порог пришла беда. Она пришла в виде телеграммы от Рика. Он получил послание от командующего испанских ВВС в штаб-квартире Альбасете с сожалением сообщавшее, что Альфи «пропал без вести».

Это было то, чего они боялись. Они чувствовали, что это может случиться, но никогда не хотели верить в это, потому что много людей возвращалось с войны живыми и здоровыми. В некотором смысле «пропал без вести» было еще хуже, чем «убит». Это может означать очень много вещей, и тем самым готовит особый вид мучений для близких. Каждому она представляет собой психологическую проблему, которой каждый должен отвечать по-своему. Некоторые полагаются на молитву. Некоторые живут надеждой. Некоторые склоняются к худшему. Некоторые отказываются думать об этом вообще и запрещают себе думать об этом. Ланни знал мучения такого рода много раз с самого детства: сначала с Марселем, а затем с Риком, потом снова с Марселем. В Италии с Маттеотти. В последние несчастные годы с Йоханнесом Робином, затем с Фредди, затем с Труди. Сама Труди была в тоске в течение четырех лет. Это было похоже на взгляд в глухую стену и попытку угадать, что находится на другой стороне. Стена бесконечна во всех направлениях и полностью непроницаема. Просто сидеть, смотреть и ждать пока она упадёт вниз, или пойдёт трещинами, или распадётся и оставит лишь кошмар.

Ланни послал телеграмму, выражающее его глубокое сочувствие, и написал письмо, в котором были все преданные и полезные слова, какие он мог придумать, или какие Труди, обученная горем, могла предложить. Горе было велико. В истории такое случалось. И что бы ни случилось с Альфи, он понял, что это его дело. Если он был еще жив, то страдания не оставят его душу. Это письмо было предназначено для всей семьи, а не только родителей, но и для бабушек и дедушек, и братьев, и сестёр. Ланни добавил свое мнение, что Франко не расстреливал англичан, и, конечно, офицеров. Он нуждался в поддержке британского правительства, и получал её, это все они знали.

Со снегом на крышах Парижа и буре с Северного моря, которая выла за окнами их студии, Ланни и Труди сидели перед маленькой железной печкой, и он рассказал ей о семье Помрой-Нилсонов. Как он встретил Рика ещё мальчиком в Геллерау, изучая восхитительные танцы, и как посетил дом Рика на среднем течении Темзы. Как Рик познакомился с Ниной, когда та была медсестрой, а ему было только девятнадцать лет, а она еще моложе. Альфи родился после ранения своего отца во Франции, а Ланни впервые увидел его в последние дни мирной конференции. С тех пор Ланни наблюдал, как он рос, говорил с ним о его проблемах и помогал сформировать его мировоззрение.

«Как ты думаешь, он поехал бы в Испанию, если бы у него всё сложилось с Марселиной?» – спросила Труди.

– Этого никто не знает. Он был разочарован, но я не думаю, что у него было разбито сердце. Он был серьезным парнем, и политика была реальной вещью для него с детства. В семье об этом говорили все время. Я когда-то процитировал ему слова Наполеона о том, что политика есть судьба, и это произвело на него глубокое впечатление».

Труди подумала, и сказала: «Это глубокое высказывание».

– Можно утверждать, что судьбой являются другие вещи, но сейчас политика такая огромная сила, которая требует сосредоточиться на ней полностью. Ты и я делаем это.

XI

Первой трещиной в глухой стене было письмо Рику от Лоуренса Джойса, сообщившее, что он знал о судьбе своего товарища. В «конюшне», в которой было собрано то, что испанское правительство было в состоянии накопить, был старый самолет Ньюпор, оборудованный реечным бомбодержателем. Он вылетал на бомбёжку коммуникаций с целью нарушения поставок Франко. Разведка выявила склад боеприпасов, расположенный к югу от Толедо, и Альфи были даны четкие указания. Он вылетел на рассвете с грузом бомб в сопровождении трех российских «Чато»[171]171
  171 легкий маневренный истребитель пятнадцатый И-15 (прозвище «Чато» исп. «Курносый»)


[Закрыть] для его защиты. По докладу сопровождающих он уложил бомбы непосредственно на цель. Сразу же экспедиция подверглась нападению полдюжины вражеских самолетов, и в результате ближнего боя самолет Альфи был сбит. Более этого, русские ничего не могли сказать, потому что, в воздушном бою внимание пилотов сосредоточено на противнике.

Эта трещина позволила увидеть кое-что за стеной, но не до конца. Она только дразнила, что трещина может быть расширена. Рик отправился в Лондон и обратился к людям, которых он знал на Флит-стрит, которые могли бы получить информацию из Франкистской Испании. Любой газетчик должен был признать, что исчезновение Альфи представляло новость, его дед был английским баронетом, а он был в линии наследования. О его добровольчестве было сообщено, и его судьба была предметом общественного интереса. Рейтер запросил своих людей выяснить, что случилось с ним, но, видимо, они были не в состоянии сделать это. Точно так же обращение сэра Альфреда в Министерство иностранных дел Великобритании остались без результатов. Конечно, нельзя предположить, что никто не может найти боевой самолет, сбитый в бою! Для мятежников этот эпизод представлял собой успех, так зачем они должны держать его в секрете? Если бы они расстреляли молодого лётчика, они могли бы сказать, что он пытался бежать, обычная испанская формулировка. А еще умнее было бы сказать, что он погиб при крушении самолёта.

Прошли десять дней в жестокой неизвестности, а потом однажды вечером Рик получил телефонный звонок от одной из лондонских газет. От корреспондента в Севилье только что поступила депеша, упоминавшая, что сын Рика был в плену в Касересе. Он был ранен и находится на излечении. Рик телеграфировал это Ланни, а на следующий день в письме он добавил, что семья будет стараться узнать о возможности обмена пленными.

Так продолжалось в течение нескольких дней. Ланни знал, что его друзья попали в затруднительное положение и нескоро из него выйдут. Он представил Альфи среди не самых сговорчивых человеческих особей, беспомощно лежащим среди ненавидящих его врагов и в состоянии сказать только несколько слов на их языке. Если у него и были при себе какие-то деньги, то без сомнения у него их забрали. Его пища будет самой грубой, а основным блюдом будет червивая чечевица, и надо заставлять себя проглотить червей. Ланни подумал о Нине, о её страдающем сердце, о невозможности принимать пищу, так всегда бывает при страдании. Его собственная еда начала терять свой вкус, и он сказал Труди: «Я думаю, что я должен ехать и увидеть их и помочь им выработать решение».

Одной из форм героизма Труди, было её решение никогда не возражать против каких-либо действий ее нового мужа, которые он пожелает предпринять для дела. Так что она ответила: «Конечно». Она не должна была говорить: «Что ты можешь сделать?» ибо в последние две недели они тщательно обсуждали ситуацию, и Ланни был в состоянии придумать различные шаги.

XII

Он отправился в Англию на поезде и корабле в день сильных штормов. Нина и Рик встретили его в Лондоне, и он пригласил их в свой гостиничный номер и сказал им: «Я собираюсь отправиться во Франкистскую Испанию увидеть Альфи и выяснить, что может быть сделано». Они не были слишком сильно удивлены, потому что они также просчитывали ситуацию. Рик сказал: «Неужели ты думаешь, что сможешь туда попасть?»

– А почему бы не попробовать? У меня есть женщина клиент, которая хорошо известна в фашистских кругах, и я поддерживаю переписку с ней, отчасти потому, что я предвидел эту ситуацию. Я не вижу никаких причин, почему американский искусствовед не может поехать в Севилью посмотреть на картины и, возможно, привести некоторые из них.

– Ты думаешь, что они ничего не знают о тебе, Ланни?

– Это вопрос, над которым я ломаю голову каждый раз, когда я встречаю фашиста или нациста. Что знает обо мне Геринг? Что знает обо мне Гитлер? И Квадратт? И Курт? И Витторио? И так далее. Иногда я думаю, что немыслимо, что гестапо не все знает. Конечно, они должны знать, что я давал деньги на школу в Каннах, а здесь, в Лондоне, ни для кого не секрет, что ты и я являемся друзьями. Я спрашиваю себя: «Неужели Геринг терпит меня из-за моего отца? Или только потому, что я развлекаю его? Или он думает, что он может больше получить от меня, чем я от него? Или мне удалось убедить его, что я подхалим, гордящийся встречами с важными людьми?» Я не могу найти ответ на эти вопросы. Все, что я могу сделать, это играть свою роль до тех пор, пока они позволяют мне это, и стараться не дать им получить что-либо определенное на меня. Там есть достаточно хороший шанс, что я смогу всё сделать в Испании. Все мои предыдущие поездки были деловыми, и я не вижу, как кто-то может доказать, что я буду делать что-нибудь еще.

– Но если они узнают правду, знаешь, что они сделают с тобой, Ланни.

– У меня туз в рукаве. У меня есть фашистский зять, вы знаете. В крайнем случае, и он может быть полезен.

– Ты, конечно, не думаешь, что Марселина рассказала ему о твоём настоящем мировоззрении!

– Нет, но им обоим очень нужны деньги. Кроме того, я подозреваю, что у Марселины гораздо больше чувства к Альфи, чем она мне говорила. Это может помочь.

Они обсудили эту ситуацию. Ланни не думал, что Витторио продал бы своё дело за деньги, но он может дать себя убедить, что фашизму не будет большого вреда, если отпустить Альфи при условии, что пленный больше не будет снова помогать испанскому правительству. Ланни не мог сказать ничего определённого, пока он не поговорит с обоими Марселиной и Витторио. Рик возражал, как он делал это в случае Фредди Робином, что было бы аморально платить выкуп испанским мятежникам. Ланни ответил, как он делал это в случае Фредди, что это не было бы выкупом, а взяткой. Деньги пойдут не правительству Франко, а одному лицу или нескольким. Рик сказал: «Ты можешь рассчитывать на отца и на меня. Мы сделаем всё, что в наших силах, мы можем увеличить залог за поместье. Я погасил часть его, ты знаешь».

«У меня есть немного денег на данный момент», – сказал ему Ланни. – «Я буду носить их в специально сделанном для этого ремне, и мне не придётся обращаться за деньгами ни к вам, ни к кому-либо другому. У меня есть отличный повод для этого, так как я всегда ношу деньги с собой, когда покупаю картины. У меня будет полно доказательств, почему я их ношу с собой».

Они провели день и большую часть ночи, обсудив в деталях это предприятие и разработав код, с помощью которого описывать различные ситуации, используя имена художников. Прощаясь, Ланни сказал им серьезно: «Излишне на многое не надейтесь. Я вообще не смогу туда попасть, и даже если я туда попаду, то могу оказаться беспомощным. Все, что я могу сделать, это держать глаза открытыми и использовать любой шанс, который покажется обещающим.