Текст книги "Сага о живых кораблях"

Автор книги: Энн Маккефри

Соавторы: Мерседес Лэки,Маргарет Болл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 56 страниц)

Хельва извлекла из памяти конец ленты, следовавший за стоп-сигналом. Полученная информация оказалась краткой и загадочной:

«Пилот Мирски – практикующий диланист. Приняв данное предложение Центральных Миров, не отказалась от своей деятельности. Соответственно, ей не разрешено посещение планет: Рас Алготи, Рас Алхейг и Сабек, поскольку ее занятие является нарушением межпланетных законов, запрещающих оказывать давление на правительственные группировки, грозит создать нежелательные осложнения для Центральных Миров. Вышеупомянутому пилоту и его кораблю запрещается, и повторяю, – запрещается приближаться к планетам систем Багам и Гоман в секторе Пегас, а также к планетам систем Бейд и Кейд в секторе Эридан».

Казалось бы, сказано яснее ясного, но что за причины скрываются за этими запретами, оставалось для Хельвы полнейшей загадкой. Выходит, Кира – практикующий диланист, что бы это ни значило. Слово звучало странно знакомо, и гитара, с которой девушка так заботливо обращалась, подсказывала, что оно имеет какое-то отношение к музыке. Ладно, решила Хельва, надо будет при случае завести разговор на эту тему.

Шестидневный путь до Талиты скрашивался постоянными переменами Кириного настроения и поведения – только что она была сорванцом и вот уже королева. Хельва не имела ничего против: это казалось ей приятным разнообразием после флегматичности Теоды и не давало сосредоточиться на горестных воспоминаниях о Дженнане. Она никогда не могла предугадать, что выкинет Кира в следующую минуту. Но когда дело доходило до проверки их крошечных пассажиров, девушка проявляла профессиональную сноровку и нудную въедливость.

Дубхе, вторая планета на их пути, вышла на связь, подтверждая готовность сорока тысяч оплодотворенных яйцеклеток. Кира проверила подсчеты БСЧ на Дубхе и одновременно с Хель-вой получила туже цифру. Она могла сколько угодно ребячиться, но ум ее работал четко и безошибочно.

Прием груза на Талите прошел без нежелательных осложнений – Кирина дотошность к мелочам помогла предотвратить большую неприятность. Один из помощников, спешивший поскорее покончить со своими обязанностями, наступил на шланг, ведущий к заполонявшим грузовой отсек бакам.

Кира обрушилась на него с гневной тирадой, в которой красноречиво описывались его предки до седьмого колена, его личные качества, его ближайшее будущее, а возможно, и преждевременная кончина, если он вздумает еще раз выкинуть что-нибудь подобное. Она повторила свой монолог на трех известных Хельве языках, кроме бейсика, и еще нескольких, которые звучали куда более устрашающе. Однако, исчерпав свой гнев, она мгновенно остыла и спокойно извинилась перед начальником группы.

Когда они покинули Талиту, Кира, избавившись от заколок, удерживавших ее прическу, облегченно вздохнула и устроилась поудобнее в пилотском кресле.

– Мне удалось разобрать только три характеристики, которыми ты его наградила, прочие остались для меня загадкой.

– Я уже давно обнаружила, что добрый старый русский, щедро приправленный нововенгерским, производит весьма грозное ипечатление, – ответила девушка. – А вообще-то я просто излагала рецепт белкового блюда под названием паприкаш. А ведь никогда не подумаешь, правда? – Широко раскрыв зеленые глаза, она задорно улыбнулась Хельве.

– Да, впечатление производит отменное – тот верзила побелел, как полотно.

– Торн... – Кира замолкла и стиснула зубы, на один мимолетный миг лицо ее исказила судорога острой боли. – Пожалуй, – еле слышно прошелестела она, – я и правда проговорилась. – Голос ее звучал вяло и безжизненно. И вдруг глаза распахнулись, лицо обрело прежнюю подвижность. – Приготовлю-ка я себе паприкаш! Я, знаешь ли, до того разозлилась, что даже вспомнила точный рецепт. – Она закружилась по рубке. – Мне дала его одна старая цыганка. – Она погрозила Хельве пальцем. – Только, чур, не подглядывать! Это фамильный секрет.

Поднявшись на цыпочки, она сделала несколько пируэтов в сторону камбуза и, запыхавшись, прислонилась к стенке, беззаботно хохоча.

– Скажи, правда, божественный запах? – спросила она через некоторое время, поднеся тарелку к самой панели, за которой скрывалась Хельва. – Сюда бы еще лапши и свежего хрустящего хлеба! – Набив полный рот, она застонала от удовольствия. – Просто объеденье! Я еще не утратила прежних навыков. – Прижав пальцы к губам, Кира изобразила воздушный поцелуй, переживая изысканное наслаждение завзятого гурмана. – Восторг и упоение! – Поджав под себя ноги, она по-домашнему расположилась в просторном кресле и стала жадно есть, то и дело облизывая пальцы.

– Ты заставляешь меня пожалеть, что мне всю жизнь приходится довольствоваться питательной жидкостью, – заметила Хельва. – В первый раз встречаю человека, который получал бы столько удовольствия от такого незатейливого процесса, как еда. А ведь ты явно не страдаешь избытком калорий.

Кира небрежно дернула плечиком.

– Отличный метаболизм. И с годами ничуть не меняется. Такая уж я уродилась! – И снова в ее беззаботном голоске прозвенела скрытая горечь.

Хельва начинала подозревать, что за этими внезапными сменами настроения кроется не столько природная взбалмошность, сколько тщательно выстроенная защита смертельно раненной души, которая всеми силами старается унять боль, избегая любых напоминаний о ней.

Хельва помнила, как осторожно была упрятана в кладовку гитара. Кира ни разу даже намеком не обнаружила ее присутствия. Может быть, она просто щадит Хельву, не желая напоминать ей о недавней трагедии? Ведь Кира наверняка знает о гибели Дженна-на и о тех легендах, которые уже начали слагаться вокруг 834. Или у нее есть свои причины не вспоминать о гитаре?

Наконец девушка насытилась. Пустая тарелка стояла у нее на колене. Лицо приобрело отрешенное выражение, глаза пусто глядели в одну точку.

Ею все больше овладевали равнодушие и тоска, и Хельва поняла, что нужно поскорее вывести Киру из этого состояния. Видимо, несмотря на внешне беспечную болтовню, девушка слишком глубоко ушла в свои переживания, чтобы справиться самой.

Не дав себе времени осознанно выбрать что-нибудь подходящее из своего богатого музыкального репертуара, Хельва стала тихо напевать старинную песню:

Муза в ночи

Грусть-тоску на время облетит.

Ну скажи, что печали твои утолит?

– Что печали мои утолит? – злобно прошипела Кира и, вытаращив зеленые глаза, с ненавистью уставилась на титановый пилон. – Ты хочешь знать, что утолит мои печали? – Неуловимым движением она, как отпущенная пружина, взвилась с места. От ярости она даже стала казаться выше ростом, и неожиданная сила, обнаружившаяся в этом миниатюрном теле, испугала Хельву. – Смерть! – Слышишь – только СМЕРТЬ! – Она повернула руки ладонями вверх, и Хельва увидела тонкие белые шрамы на месте перерезанных вен. – А ты! – Кира уронила руки. – Ведь у тебя была возможность умереть. И никто не смог бы тебя остановить. Так почему же ты этого не сделала? Что заставило тебя жить после того, как ОН умер? – с ядовитым презрением выкрикнула девушка.

Хельва судорожно вздохнула, стараясь отогнать мучительные воспоминания о том, как она поборола отчаянное желание броситься в раскаленное белое сердце взорвавшегося солнца.

– Разве ты не понимаешь, что человеку не позволено умереть, даже если он об этом мечтает? Не позволено! – Кира заметалась по рубке, даже в ярости сохраняя странную звериную грацию. – Тебя тут же подвергают такой мощной обработке, что ты уже больше не можешь. В нашем великом обществе дозволено все – все, кроме единственной малости, которая тебе необходима, если волею судеб ею оказывается смерть. Знаешь ли ты, что меня три года не оставляли в покое? А теперь... – Кирино лицо подурнело от гнева и презрения, – теперь ко мне приставили тебя в качестве сиделки. И не думай, что я не знаю: тебе, уж конечно, не преминули по секрету сообщить о моей психической неуравновешенности.

– Ну-ка присядь, – холодно приказала Хельва и включила окончание пленки, содержавшее уже известные ей запреты. Как только смысл информации дошел до Киры, она безжизненно поникла в пилотском кресле, лицо ее утратило всякое выражение.

– Прости меня, Хельва. Я страшно виновата. – Она протянула дрожащие руки. – Просто я не могла поверить, что они наконец-то оставили меня в покое.

– Обработка у них поставлена на высоком уровне, – тихо обронила Хельва.

– Впрочем, так и должно быть, без этого не обойтись. Не могут же они допустить, чтобы люди и корабли теряли рассудок от горя. И я думаю, на этот раз они оставили тебя в покое. Они просто сделали все, чтобы ты не могла попасть на те немногие планеты, где разрешено ритуальное самоубийство, – на Гоман, Багам, Бейд и Кейд. А самоубийство они не могут тебе позволить по той простой причине, что духовное кредо Центральных Миров – продление и распространение жизни всеми доступными методами и средствами. Перед тобой живой пример тех крайностей, до которых они сознательно доходят в своем стремлении сохранить человеческую жизнь. Другой аспект того же кредо – БСЧ. А твое стремление покончить с собой есть нарушение этого кредо, которого они допустить не могут. Даже на планетах, входящих в сектора Пегас и Эридан, условия, при которых самоубийства разрешаются, весьма ограничены. К тому же там приняты довольно жесткие ритуалы, цель которых – удостовериться, кто из бедняг действительно заслуживает такой милости. Остается надеяться, – саркастически заключила Хельва, – что они изобретут какое-нибудь средство, которое позволит облегчить боль потери, раз уж смерть остается единственным недугом, который великие и славные Центральные Миры так и не смогли излечить.

Спутанные волосы Киры упали на лицо. Даже тонкие пальцы ее были совершенно неподвижны. Она так глубоко ушла в свое горе, что Хельва ощутила внезапный приступ безмерного возмущения: ну можно ли так предаваться жалости к себе? Да, она и сама испытала искушение покончить с собой, но ее обработка устояла. Она выплакала свою тоску бездонному космосу, а потом вернулась к жизни и вместе с Теодой отправилась к Аннигону. Она, как и Теода, пережила свою трагедию. Как и многие до них в этой вселенной. Если медики поняли, что блокирование... Ах да, вспомнила Хельва, ведь Кира почти закончила пилотскую подготовку, значит, она устойчива к блокированию и единственным методом терапии оставалось интенсивное психопрограммирование. Бесследно стереть то, что случилось, они не могли – оставалось только загнать его внутрь.

Хельва окинула свою напарницу равнодушным взглядом. Ее бесила ситуация, в которую она попала по милости Центральных Миров, – ведь они прекрасно знали, чего хотели от Хельвы, сажая ей на шею Киру. Это тоже часть их хваленого кредо. Цель оправдывает средства.

– Скажи, Кира, а кто такой диланист?

Опущенная голова рывком поднялась, волосы волной упали с лица. Девушка поморгала и уставилась на Хельву.

– Чего-чего, а этого вопроса я никак не ожидала, – тихо ответила она и, коротко рассмеявшись, тряхнула головой, откинув волосы за спину. Потом устремила на Хельву задумчивый взгляд. – Ладно, с тебя снимается обвинение в намеренной психотерапии. Хотя, – она жестом обвинителя наставила на Хельву тонкий палец, – меня так уламывали согласиться на этот полет, что мне показалось весьма подозрительным, когда моим кораблем оказалась именно ты.

– Что ж, такой вывод вполне логичен, – спокойно согласилась Хельва.

Кира положила узкую ладонь на квадратную пластину – единственный доступ к титановой оболочке, в которой обитала Хельва. В этом порывистом движении были раскаяние и мольба. Если бы Хельва могла ощущать прикосновение, она почувствовала бы легчайшее пожатие.

– Диланист – это социальный комментатор, выразитель протеста, а музыка для него – орудие, средство выражения. Искусный диланист, а я к ним отнюдь не принадлежу, – по тому как Кира это произнесла, Хельва сделала вывод, что к искусным ди-ланистам она причисляла Торна, своего покойного мужа, – может музыкой и словами создать столь неотразимые доводы, что все, в чем он хочет убедить своих слушателей, намертво впечатывается в их подсознание.

– Песня, действующая как внушение?

– Разве с тобой не бывало, чтобы тебя преследовал какой-ни-будь мотив? – Кира остановилась на пороге своей каюты.

– Пожалуй, – согласилась Хельва, хотя и не была вполне уверена, что тема из Второй космической сюиты Роволодора – именно то, что имеет в виду Кира. И все же она поняла, в чем суть.

– По-настоящему талантливый композитор-диланист, – продолжала Кира, возвращаясь с гитарой, – способен создать мелодию, несущую в себе послание такой силы, что каждый начинает ее напевать или мурлыкать, насвистывать или барабанить – причем совершенно непроизвольно. Бывает даже, проснешься поутру – и в голове у тебя уже звучит песня в стиле Дилана. Можешь себе представить, какой эффект это производит, когда песня используется в целях воздействия на массы!

Хельва громко расхохоталась.

– Стоит ли удивляться, что Центральные Миры опасаются тебя как огня.

Кира проказливо хихикнула.

– На это есть специальный параграф в нашем соглашении, а кроме того, я обладаю способностями и талантами, которые могут найти достойное применение на службе Центральным Мирам.

Она состроила гримаску и ударила по струнам, но аккорд прозвучал фальшиво – видимо, инструмент расстроился от долгого неупотребления. Кира принялась настраивать гитару, начиная с басовой струны, и лицо ее приняло неожиданно мягкое выражение. Вот она взяла пробный аккорд, еще немного подтянула струну «ми» и удовлетворенно кивнула, услышав сочный, чистый звук.

Ее сильные стремительные пальцы плели причудливый узор из нот и аккордов, рождая звуки такой силы, которые трудно было ожидать от столь хрупкого инструмента. Хельва с изумлением узнала старинную фугу Баха, но тут Кира сердито оборвала игру и прижала струны ладонью.

– Бог ты мой! – Она всплеснула руками и вдруг сжала кулачки. – Ведь я не играла с тех самых пор... – Потом взяла мажорный аккорд и перевела его в приглушенный минор. – Помню, как-то мы всю ночь напролет... и половину следующего дня... пытались анализировать одну раннюю песню Дилана. Только вот беда! Дилана невозможно анализировать. Его нужно чувствовать, а если попробовать разложить то, о чем он говорит, по полочкам, используя бейсик или психологические термины... получается сущая бессмыслица. Именно полное образное слияние музыки и слов рождает в душе такой отклик. В этом и состоит цель его творчества. Когда нутро откликается, рассудок получает по мозгам, и из нерушимого на первый взгляд монолита вываливается еще один кирпич.

– Тогда его творчество можно назвать неплохой терапией, – сухо отозвалась Хельва.

Кира пронзила ее сердитым взглядом, который сразу же сменился улыбкой, и гитара рассмеялась вместе с ней.

– Недостаток терапии в том, что ты начинаешь придавать простейшим словам и поступкам слишком много разных противоречивых значений, а потом сам запутываешься и подозреваешь всех и вся. – Кирина гитара откликалась на ее слова насмешливым эхом.

На панели вспыхнул красный сигнал тревоги, и одновременно внутренние датчики Хельвы получили предупреждение. Не успела Хельва включить систему видеоконтроля, как в кресле осталась одна гитара, а Кира уже была на полпути к отсеку № 3. Она замешкалась у двери ровно настолько, чтобы оценить масштаб аварии, и тут же бросилась в дальний отсек, где хранились запасные детали.

Повреждение, случившееся по вине неуклюжего монтажника, после тщательной проверки своевременно устранили: трубопровод на выходе из бака с питательной жидкостью был надежно заизолирован. Но тогда в спешке не заметили, что на другом конце линии образовалась течь и из образовавшегося отверстия вылилось достаточно жидкости для того, чтобы сигнализатор это зарегистрировал. Настроив зрение на увеличение, Хельва поспешно принялась осматривать отрезок ленты с зародышами, получавший питание от этого бака. Несмотря на утечку, лента была достаточно влажной.

Кира уже прибежала обратно с новым куском трубы и соединениями. Она проворно заменила поврежденный отрезок, бдительно следя, чтобы в трубку не попали пузырьки воздуха. Потом, вооружившись увеличительным прибором, проверила всю ленту целиком и каждый крошечный мешочек в отдельности, пока не убедилась: не осталось ни единого пузырька, и ни один контакт между верхом мешочков и патрубками, подводящими к ним питательный раствор, не нарушен.

Покончив с этой процедурой, она проверила контакты других лент, каждой линии, каждого бака, каждого соединения. На эту работу ушло несколько часов, но она ни разу не попыталась ускорить кропотливый процесс.

Наконец, убедившись, что все в порядке, она вместе с Хельвой еще раз проверила показания внутренних датчиков и только после этого закрыла двери инкубатора.

– Надо было разрезать этого типа на куски и пустить на па-прикаш – он это вполне заслужил, – свирепо прошипела Кира, удаляясь в свою каюту.

Хельва слушала до тех пор, пока не уловила ровное глубокое дыхание. И все это время с пилотского кресла на нее молча глядела гитара, а обрывки запоминающейся мелодии преследовали ее всю долгую ночную вахту.

Кира настояла, чтобы на Дубхе поврежденную ленту подвергли тщательнейшему спектральному исследованию, дабы удостовериться, что ни один из нескольких тысяч эмбрионов не пострадал. Какие бы внутренние конфликты ни раздирали Киру, она не позволяла им влиять на свою работу. И Хельва, бывшая свидетелем душевных бурь, сотрясавших ее напарницу, могла по достоинству оценить ее профессиональные качества.

Закончив дела на Дубхе, КХ-834 поспешила к Мераку, где ее ожидали еще двадцать тысяч эмбрионов. На коротком отрезке пути от Дубхи до Мерака ни Кира, ни Хельва не вспоминали о «паприкашном» инциденте. Но гитару девушка больше не прятала и по вечерам знакомила Хельву с образцами дилановского стиля, блистающими юмором и острой социальной направленностью, – от старинных песен-грез, относящихся к Декаде протеста ранней атомной эры, до самых современных произведений.

Кира как раз исполняла, причем весьма мастерски, очень ранний дилан «Гонимые ветром», когда пришел вызов с Алиота. Бережно отложив гитару, она ответила на вызов, и на лице ее отразилось вежливое недоумение.

– Пятнадцать тысяч? – переспросила она и, как поняла Хель-ва, получила неожиданно резкий ответ, после чего собеседник сразу отключился.

Пока Кира разговаривала с Алиотом, Хельва запросила в памяти корабля сведения об этой планете.

– Странно, – пробормотала она.

– Что именно? – осведомилась Кира, записывая полученные от БСЧ цифры.

– У меня нет никаких данных о том, что на Алиоте существует отделение банка. И вообще это довольно мрачная планета с весьма активной вулканической деятельностью. Развитая горная промышленность, причем руды добываются в виде расплавов. И самый высокий уровень смертности во всех Центральных Мирах.

– Лучше бы ты выяснила, что думает Ценком о нашей посадке на Алиот, – сухо обронила Кира.

– Ведь Алиот не входит в перечень запретных планет, – заметила Хельва, но все-таки включила экстренную связь.

– Алиот? – воскликнул Ценком, от удивления утратив свою обычную официальность. – Но мы не обращались к ним с просьбой о помощи. И нам ничего не известно о существовании там банка. Этническая группа, правда, совпадает. Держите связь.

Кира, вздернув бровь, взглянула на Хельву.

– Совещаются, и я даже знаю с кем. Ставлю два против одного, что они аннулируют этот заказ.

– Два против одного – только чего? – насмешливо уточнила Хельва.

– КХ, – вновь прорезался Ценком. – Следуйте к Алиоту. Банк у нас не зарегистрирован, но усовершенствования в методах добычи, о которых сообщают торговцы, свидетельствуют о развитии технологии, достаточном для расширенного воспроизводства населения. Там сильная религиозная иерархия, так что воздержитесь от конфликтов. Повторяю, никаких конфликтов. И сразу доложите.

– Плакали твои два, что бы это ни было, – поддела Киру Хельва.

– Ну и ладно, – пожала плечами девушка. – У нас в фильмотеке есть какие-нибудь клипы?

Хельва включила проектор. Пошли виды небольшого космо-порта. Над столицей царил огромный храм, прижавшийся к склону потухшего вулкана. Широкие лестницы, ведущие к входу, напомнили Хельве зиккурат. Ей были совсем не по нраву миры, где правили религиозные иерархии, но она отдавала себе отчет в том, что ее мнение никого не интересует. Слишком уж часто религии нагнетают такую тоску и безысходность... Алиот, четвертая в своей солнечной системе планета, находился слишком далеко от светила, так что лучи его доходили до поверхности, изрядно потускнев. А бурные вулканические кадры изображали процессию факельщиков – темные фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, пересекают просторную площадь перед храмом.

– Да, ничего не скажешь – безрадостное местечко, – состроила гримаску Кира. – Но если у них в запасе всего пятнадцать тысяч, мы там долго не задержимся. – Она забренчала веселенький мотивчик, чтобы развеять мрачное впечатление.

– Но они действительно принадлежат к этнической группе, затребованной Неккаром, – с сомнением произнесла Хельва.

– Разве за этими колпаками что-нибудь разглядишь? Как ты думаешь, они так и появляются на свет в капюшонах? То-то был бы сюрприз для неккарцев!

Кира хихикнула, и гитара отозвалась смехом.

– Может быть, в сорочках с капюшонами?

Кира погрозила Хельве гитарой и отправилась осматривать отсеки.

– Дополнительные пятнадцать тысяч штук заставят нас потесниться, – оторвавшись от работы, заметила она, – если учесть, что в Мераке нас ожидают еще двадцать тысяч.

– Алиот находится на пути к Неккару, так что мы можем завернуть туда без особой потери времени. А потом – эге-гей! – и аист ринется в следующий полет.

Кира выпрямилась и, сморщив носик, повернулась в сторону Хельвы.

– Не понимаю, какое отношение «эге-гей» имеет к аистам?

– Для тебя, может, и не имеет, а для меня – самое прямое. Я ведь как-никак дева в железных доспехах.

– Ха! – Кира замолчала, все ее внимание сосредоточилось на очередном соединении, которое она разглядывала через увеличительный аппарат.

Когда они совместными усилиями закончили проверку, Кира заглянула в камбуз и рассеянно достала с полки банку с кофе. Она заметно приуныла, впервые за последние несколько дней, и, вернувшись в рубку, забралась с ногами в пилотское кресло и затихла – только пар нагревающегося кофе выдавал ее присутствие.

– Аист ринется в полет, людям деток принесет, – произнесла она наконец. – А знаешь ли ты, Хельва, что и я принадлежу к той же этнической группе? И эти искорки жизни – дети таких же людей, как я? С единственной разницей. Они оставили свое семя, а я – нет.

– Не болтай ерунду, – отрезала Хельва, надеясь предупредить очередной Кирин срыв. – Ведь ты же выполнила свой долг перед БСЧ, когда достигла совершеннолетия, разве не так?

– Нет, не так! – столь же резко ответила Кира. – В том-то все и дело. Тогда я уже повстречала Торна и хотела родить столько детей, сколько мне удастся. Я и думать не желала ни о каком банке, способном гарантировать сохранение хромосом, которые по сути я сама – Кира Фалернова-Мирски с Канопуса. Между прочим, – горько усмехнулась она, – я даже сочинила дилан, посвященный БСЧ, сплошной блеск остроумия, с нелестными нападками на производителей консервированных детей.

Она резко крутанулась в кресле и оказалась лицом к лицу с Хельвой, ее зеленые глаза сузились, выражая горькое презрение к своей тогдашней самоуверенности.

– Одна из многих подробностей моей биографии, которую неизвестный цензор так безжалостно вымарал, заключается в том, что мой единственный ребенок умер, так и не увидев света, умер в утробе своей матери, оставив ее навеки бесплодной...

Кира стиснула тонкими руками свои узенькие бедра.

– И никогда в этом чреве не забьется жизнь, несмотря на все достижения науки. И не останется никакого следа от Торна и того счастья, которое мы с ним пережили. Вот, – она щелкнула пальцами, – награда за нашу чудовищную эгоистическую самоуверенность!

Как раз имея в виду такие случаи, БСЧ и рекомендовал всем взрослым гражданам сдавать свое семя на хранение. Только какой смысл напоминать об этом Кире? Она и сама слишком хорошо знает о своей роковой ошибке.

– Вот почему после смерти Торна я не вернулась в школу, а занялась медициной. Но все мои познания доказывали одно: я не смогу родить, а значит, и возродиться. Наука научилась творить множество чудес, исправлять множество ошибок, да только не эту.

Она тяжело вздохнула, но горечь ее была уже не такой отчаянной, как тот первый всплеск. Похоже, подумала Хельва, – она смирилась со своим бесплодием, хотя так и не смирилась с необходимостью жить.

– Ну почему, милая Хельва, судьба сыграла со мной такую злую шутку – чтобы именно мне выпало на долю сопровождать этот груз?

Хельва воздержалась от ответа. Кира допила кофе и ушла отдыхать. Еще несколько часов – и им предстоит посадка на Мераке.

На Мераке они управились в рекордно короткое время – персонал проявил похвальную расторопность и сноровку. Впереди, всего в нескольких днях полета, их ожидал Алиот, а за ним – последний бросок к Неккару. А пока пилот и корабль наслаждались приятным бездельем – Хельва заполняла пробелы в своем музыкальном репертуаре, классическом и старинном, поскольку Кира была большим знатоком народной музыки старушки Земли и других ныне процветающих планет, относящихся к эпохе ранней колонизации.

Хельва разбудила Киру перед самой посадкой на Алиоте. Девушка быстро переоделась в темную куртку и так туго заплела волосы, что Хельва удивилась, как у нее не заболит голова.

С самой посадки все пошло наперекосяк. Космопорт находился в тесной мрачной долине, окруженной зубчатыми вершинами действующих вулканов. Им было приказано сесть поодаль от приземистого прямоугольного здания, в котором размещались немногочисленные административные и технические службы, которыми располагала эта негостеприимная планета. Кира попыталась возразить, на что ей было весьма резко приказано ожидать прибытия наземного транспорта. Он прибыл не так скоро – огромный грузовик, набитый мрачными фигурами, облаченными в балахоны с капюшонами. Высадившись, они плотным кольцом окружили место посадки. Их агрессивное поведение, да и само присутствие, наносило прямое оскорбление кораблю с такими опознавательными знаками, как у Хельвы.

– С какой целью вокруг спасательного корабля, принадлежащего Медицинской службе Центральных Миров, выстроено оцепление? – решительно обратилась Кира к диспетчерскому пункту.

– С целью обеспечения безопасности груза.

В это время командир звена оцепления попросил разрешения подняться на борт.

– Ну, что будем делать? – тихо спросила Хельва.

– Особого выбора у нас нет, но, по-моему, стоит записать нашу встречу и по экстренной связи передать на Регул.

– У меня возникла такая же мысль, – откликнулась Хельва. – И, пожалуй, я пока не стану обнаруживать себя.

– Отличная идея, – согласилась Кира, пристегивая к куртке кнопку связи. Существовало не так уж мало отсталых планет, где сотрудничество подвижной телесной половины – пилота – с мозгом корабля могло быть неверно понято. В подобных ситуациях напарники зачастую предпочитали до поры до времени скрывать от аборигенов способности мыслящего корабля. А кнопка позволит Хельве поддерживать с Кирой двустороннюю аудио– и видеосвязь.

Хельва открыла люк, и в шлюзе появился офицер – длинная зловещая фигура в черном балахоне, лицо его скрывал капюшон. Темной тенью он навис над Кирой, из складок одеяния появилась тощая рука. Он приложил ее к груди и спрятанному под капюшоном лицу, изобразив нечто вроде приветствия.

Кира отсалютовала в ответ, ожидая, пока он заговорит.

– Помощник вахтенного офицера Нонет, – выдавил он наконец.

– Медик-спасатель Кира с Канопуса, – с достоинством ответила девушка. От Хельвы не укрылось, что она предпочла назвать свою планетарную принадлежность, а не опознавательный знак пилота мозгового корабля КХ-834.

– Тебе необходимо проследовать в Святой Храм, дабы обсудить процедуру получения груза, – ровным глухим голосом пробубнил Нонет.

– Время – очень важный фактор при передаче подобного груза... – уклончиво начала Кира.

– Время, – перебил ее офицер, – во власти Того, кто Повелевает. Это он приказал тебе явиться.

– Семя готово к отправке? – спросила Кира, желая получить хоть какую-нибудь информацию.

По складкам балахона, окутывающего тело Нонета, пробежала дрожь.

– Не богохульствуй, женщина!

– Уверяю вас, я не имела подобного намерения, – с достоинством ответила Кира, воздержавшись от каких-либо извинений.

– Ступай за мной, – тоном приказа произнес офицер.

– Тот, кто Повелевает, ожидает тебя, – взвыл глухой, замогильный голос, заполнивший все пространство рубки.

Хельва с уважением отметила, что Кира не обнаружила ни малейших признаков испуга, услышав этот жуткий вопль. Глаза девушки на миг остановились на гладкой овальной пряжке, скрепляющей капюшон Нонета. Хельва, как и Кира, сразу поняла, что это такое – устройство двусторонней связи, похожее на то, которое было у самой Киры; такие полагалось иметь только персоналу Космической службы.

Ну и скандал разразится, когда Центральные Миры узнают, что кто-то поставляет сюда эти приборы строго ограниченного пользования!

– Приказу нужно подчиняться – сам Храм заговорил! – дрожащим от благоговения голосом крикнул Нонет. – Не мешкай.

Так, значит, Храм – женщина, – Хельва поняла это по тембру голоса.

– Я выполняю приказы, – уклончиво ответила Кира.

– Такова Вечная Истина, – важно кивнул Нонет; видимо, ответ Киры оказался созвучен его религиозным убеждениям. – Да придет к тебе Смерть в час твоего торжества! – добавил он, сопровождая свои слова замысловатым жестом.

Кира, которая как раз собиралась отвесить смиренный поклон, замерла, глаза ее впились в скрытое под капюшоном лицо. Было видно, как она потрясена.

– Да придет ко мне смерть в час моего торжества? – недоверчиво пробормотала девушка, побледнев, как полотно.

– Разве Смерть – не величайшее благо? – спросил алиотец, явно удивленный ее невежеством.

Хельве ничего не оставалось, как хранить молчание, но лишь огромным усилием воли ей удалось сдержать едва не вырвавшийся стон протеста. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять заранее: да, смерть на Алиоте действительно величайшее из благ – благо избавления от непосильного труда, от тоски и мрака окружающего мира, наполненного удушливыми испарениями зловещих вулканов. Ежедневный риск, сопряженный с добычей расплавленных руд, и вдобавок постоянная вулканическая активность, сотрясающая почву под ногами, неуклонно напоминали о бренности человеческой жизни, пока все помыслы людей не обратились к смерти, способной принести желанное забвение. Где был хваленый ум Ценкома, когда тот дал Кире разрешение совершить посадку на Алиоте? Ведь они прекрасно знали о ее душевном состоянии! Здесь ей даже не нужно бороться с психопрограммированием, которому ее так заботливо подвергли.