Текст книги "Сага о живых кораблях"

Автор книги: Энн Маккефри

Соавторы: Мерседес Лэки,Маргарет Болл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 56 страниц)

Кенни только пожал плечами. Это было самое удачное начало, какое он видел в своей жизни, – и он твердо намеревался не упустить свой шанс. Пожалуй, это ответ на мольбы Тии...

– К сожалению, всех спасти не удается, – сухо ответил он. – Увы, я не бог. Хотя временами мне хотелось бы быть богом, и именно сейчас я имею дело с одним из таких случаев.

«Большой человек» посерьезнел. Генеральный секретарь был не просто большим чиновником – он был еще и доступен человеческим чувствам, до него можно было достучаться.

– Насколько я понимаю, вам пришлось столкнуться с безнадежным случаем? – спросил он. И, сознавая, что он обязан Кенни, произнес заветные слова: – Быть может, я могу чем-то помочь?

Кенни вздохнул, словно ему не хотелось продолжать этот разговор. «Не показывай, как это важно для тебя!»

– Ну как вам сказать... Быть может, вы посмотрите запись? Речь идет о ребенке...

Дети были одной из слабостей большого человека. Он организовал больше ориентированных на детей программ, чем трое его предшественников, вместе взятые.

– Ну что ж... Если не идет речи о вторжении в частную жизнь этого ребенка....

– Вот, – Кенни нажал на кнопку, запустив заранее заготовленную запись. Эту запись они с Анной монтировали вместе. Тщательно редактировали, отбирали кадры с учетом рекомендаций Ларса и личных особенностей большого человека. – Это не отнимет у вас много времени – никак не больше пятнадцати минут.

Первые семь с половиной минут записи были посвящены тому, чтобы выставить Тию в наиболее выгодном свете. Кенни с Анной и Ларсом стремились показать, как отважно она держится, как старается выглядеть веселой и беззаботной при врачах и при родителях.

– Это Гипатия Кейд, дочь Поты Андрополус-Кейд и Брэддона Мартенса-Кейда, – пояснил Кенни. Он в нескольких словах изложил, кто она такая, и поведал ее короткую и трагическую историю, особенно напирая на ее ум, гибкость и чувство ответственности. – Боюсь, прогноз весьма печальный, – говорил он, тщательно следя за хронометражом, чтобы закончить свою речь прежде, чем начнется вторая половина записи. – Мы сделали все возможное, но тем не менее она обречена провести остаток своих дней в каком-нибудь лечебном учреждении. Единственный способ вернуть ей подвижность – это провести операцию на нервных окончаниях, а мы здесь этим не занимаемся. Это больше по части хирургов, работающих в Институте экспериментальной медицины, в программе подготовки капсульников...

Кенни умолк. Экран моргнул и потемнел. Тия осталась одна.

Механическая рука ее кресла протянулась и взяла печального голубого медвежонка, которого до сих пор было не видно за столиком и подушкой. Рука поднесла игрушку к лицу девочки, и она прижалась щекой к мягкому голубому меху. На этом кадре была отчетливо видна молния Курьерской службы на рубашке медвежонка – одна из причин, почему Кенни выбрал именно его.

– Они уехали, Тед, – шепнула девочка медвежонку. – Мама с папой уехали обратно в Институт. Теперь у меня тут никого не осталось, только ты.

В уголке ее глаза возникла крупная прозрачная слеза, которая медленно покатилась по щеке девочки, слабо поблескивая в тусклом свете.

– Что? Да нет, что ты, Тед, они не виноваты – у них просто не было другого выхода. Так приказало начальство – я сама видела депешу. Там б-было написано, что... что п-поскольку мне в-все равно н-не станет лучше, н-нет... н-нет смысла б-больше т-тратить вре-емя-а...

Она всхлипнула и зарылась лицом в шубку медвежонка.

Спустя некоторое время снова послышался ее приглушенный голос:

– Они т-так п-переживают из-за меня... Им т-так т-трудно с-сохранять му... мужество... Если бы я заплакала, им... им было бы только хуже. Я д-думаю, может, оно так и лучше, а? Так проще... Д-для... для в-в-всех...

Запись снова моргнула; это было то же время суток, и ракурс иочти тот же, но день уже другой. На этот раз девочка плакала открыто, слезы катились по ее щекам, она всхлипывала, уткнувшись в медвежонка.

– Мы предоставили ей возможность свободно пользоваться библиотекой и нашей коллекцией фильмов, – объяснил Кенни вполголоса. – Обычно это ее подбадривает и развлекает, но перед тем, как была сделана эта запись, она посмотрела эпизод из «Покорителей космоса», и... Видите ли, ее родители рассказывали, что она мечтала стать пилотом...

Девочка все плакала, беспомощно всхлипывала, что-то бормотала себе под нос – разобрать можно было только отдельные слова:

– Тедди... я хотела... полететь... видеть звезды...

Запись кончилась. Кенни снова включил свет в своем кабинете. Он взял салфетку и, не стыдясь, вытер глаза.

– Боюсь, я принимаю ее судьбу слишком близко к сердцу, – сказал он и слабо улыбнулся. – Вот вам и профессиональное хладнокровие...

Большой человек торопливо моргал, глядя в сторону.

– Почему же никто ничего не сделает для этой девочки? – осведомился он хриплым голосом.

– Все, что мы могли сделать здесь, мы уже сделали, – ответил Кенни. – Единственный способ сделать для нее хоть что-то – это ввести ее в программу подготовки капсульников. Но тамошние психологи, похоже, полагают, что она уже слишком взрослая. Они даже не хотят прислать эксперта, который мог бы проверить ее пригодность, несмотря на то что ее родители просили об этом и мы дали свои рекомендации...

Он многозначительно умолк на середине фразы. Генеральный секретарь пристально взглянул на него.

– А вы, я так понимаю, с ними не согласны?

Кенни пожал плечами.

– Это не только мое личное мнение, – уклончиво ответил он. – Наш штатный психолог, прикрепленный к девочке, считает так же, и того же мнения капсульник, управляющий этой космической станцией, а также знакомая девочки, мозговой корабль из Курьерской службы. Та самая, что подарила ей медвежонка, – мягко добавил он.

Упоминание о медвежонке решило дело – Кенни видел это по лицу большого человека.

– Мы попробуем что-нибудь с этим сделать, – сказал генеральный секретарь. – Люди, с которыми вы общались, знают далеко не все, и они не главные в этом вопросе.

Он встал и снова протянул Кенни руку.

– Обещать я ничего не могу – но не удивляйтесь, если в ближайшие несколько дней здесь появится кто-нибудь из Института экспериментальной медицины, чтобы ее посмотреть. Много ли времени вам потребуется, чтобы подготовить ее к перемещению – в случае, если ее все-таки примут?

– Двенадцать часов, сэр, – ответил Кенни, мысленно поздравляя себя с тем, что догадался уговорить ее родителей подписать разрешение, дающее ему право поступать с девочкой по своему усмотрению. Разумеется, родители Тии думали, что речь пойдет всего лишь об экспериментальных медицинских процедурах...

Но, с другой стороны, именно Пота и Брэддон обратились в Институт экспериментальной медицины с просьбой включить Тию в программу подготовки капсульников. И получили отказ из-за ее возраста.

Большой человек вскинул бровь.

– Двенадцать часов?

Кенни ответил ему прямым взглядом.

– У ее родителей контракт с Институтом археологии, – объяснил он. – Институт отозвал их обратно на раскопки, поскольку их отпуск, взятый по уходу за ребенком, подошел к концу. Они не хотели уезжать, но в противном случае их бы просто уволили. А при их профессии не так-то просто найти работу, не имеющую отношения к Институту. – Он кашлянул. – Они сочли возможным положиться на меня и перед отъездом назначили меня полноправным опекуном Тии.

– Так что вы имеете право устраивать ее судьбу, как сочтете нужным. Очень предусмотрительно!

Генеральный секретарь усмехнулся. Он явно понимал, что его поставили в положение, из которого был только один выход, но не имел ничего против.

– Хорошо. В течение недели сюда прибудет представитель Института экспериментальной медицины. И если с девочкой все обстоит именно так, как вы мне рассказывали, ему потребуется не более двух дней, чтобы оценить ее профпригодность. Ну а там...

Он многозначительно поднял бровь.

– Быть может, он и увезет с собой новую ученицу. Как знать?

– Посмотрим, сэр! – сказал Кенни. – Посмотрим!

Если бы не репутация доктора Ухуа-Зорга и не просьба бывшего воспитанника, Ларса Мендосы, Филип Гриффин бин Бро-ген с удовольствием сказал бы комитету, куда следует засунуть запрос генерального секретаря. И что сделать с ним потом. Пропихнуть неподходящего кандидата в программу подготовки капсульников не позволят никакие связи! Может, в Академии такие штучки и проходят, но только не в их Институте!

Филип не был склонен поддаваться на уговоры или уступать принуждению. На борт «Гордости Альбиона» он вступил в весьма воинственном расположении духа. Как и любая медицинская станция, «Гордость Альбиона» неприятно поразила его стерильно-белыми стенами и общим ощущением непомерной важности.

В приемной уже ждали – и явно именно его. Человек на мотоколяске. Человек был молод, с приятным лицом, густыми темными волосами и худым лицом аскета.

«Если они думают, что им удастся меня разжалобить, приставив ко мне человека, с которым я не решусь быть резким... – гневно подумал Филип, когда коляска мягко скользнула в его сторону. – Тоже мне, хитроумные!»

– Профессор Броген? – обратился к нему неприлично молодой, хрупкий на вид человек, протягивая руку для приветствия. – Я доктор Зорг.

– Если вы полагаете, что я стану... – начал Броген, в упор не замечая протянутой руки, – и тут до него дошло. – Доктор Зорг?! Ухуа-Зорг?

Молодой человек кивнул. На его губах мелькнула еле заметная улыбка.

– Доктор Кеннет Ухуа-Зорг? – еще раз уточнил Броген, чувствуя, что его подставили, и тем не менее сознавая, что в данном случае подставил он себя сам.

– Он самый, – подтвердил молодой человек. – Насколько я понимаю, вы не рассчитывали, что я встречу вас лично?

Это был шанс выпутаться из неловкой ситуации – не самый изящный, но все же выход, и Броген им воспользовался.

– Ну да, конечно, – ответил он. – Глава отделения нейрохирургии и неврологических исследований обычно не выходит лично встречать скромного профессора из-за обычного ребенка.

– Тия – далеко не обычный ребенок, профессор, – возразил доктор Зорг. На его губах по-прежнему играла все та же неуловимая улыбка. – Да и вы – не просто «скромный профессор». Будьте любезны, следуйте за мной – и вы сами получите возможность познакомиться с Тией.

«Ну, по крайней мере, в одном он прав, – нехотя признался себе Броген, проведя час в обществе Тии, пока орды интернов и специалистов осматривали, ощупывали и тормошили ее. – Девочка действительно необычная. Любой обычный ребенок давно бы уже бился в истерике». Тия была не только необычайно терпеливой девочкой, но еще и очень привлекательной. Ее темные волосы были коротко острижены, чтобы не мешали, однако тонкое, заостренное личико и огромные глаза делали ее похожей на викторианского эльфа. Эльфа, зажатого в огромном металлическом кулаке, эльфа, которого мучают и донимают рои назойливых ос.

– Долго еще это будет продолжаться? – осведомился он у Кеннета Зорга раздраженным шепотом.

Кеннет приподнял бровь.

– Это зависит только от вас, – ответил он. – Вы приехали сюда, чтобы оценить ее. Если хотите поговорить с девочкой наедине, вам достаточно сказать об этом. Кстати, это уже второй ее осмотр за день, – добавил он. Броген мог бы поклясться, что в его голосе прозвучало нечто вроде гордости. – Сегодня утром, с девяти до полудня, ей пришлось иметь дело с еще одной стаей медиков.

Теперь Броген снова пришел в негодование, но уже из-за девочки. Должно быть, Кеннет Зорг понял это по его лицу, потому что он развернул свою коляску к толпе интернов в одинаковых белых халатах и кашлянул. Все тут же обернулись в его сторону.

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – негромко сказал доктор Зорг. – Леди и джентльмены, прошу вас удалиться. Профессор Броген желает поговорить с Тией наедине.

В сторону Брогена было брошено несколько разочарованных и даже враждебных взглядов, но он не обратил на них внимания. По крайней мере, девочка, похоже, испытала облегчение.

Он хотел что-то сказать Кеннету Зоргу, но обнаружил, что доктор укатил следом за остальными и дверь за его коляской захлопнулась, оставив Брогена наедине с девочкой. Он смущенно прокашлялся.

Девочка смотрела на него довольно странно. Не со страхом, но с опаской.

– Вы не психолог, нет? – спросила она.

– Н-нет, – ответил он. – Не совсем. Но, возможно, я буду задавать те же вопросы, что и они.

Девочка вздохнула и на миг прикрыла бархатные карие глаза.

– Я так устала от этого промывания мозгов! – откровенно призналась она. – Просто ужасно устала. А потом, это в любом случае ничего не изменит – я все равно буду думать так, как думаю. Это несправедливо, но эта штука, – она указала подбородком на свою коляску, – никуда не денется оттого, что это несправедливо. Верно ведь?

– Как ни печально, но это правда, дорогая моя.

Броген почувствовал себя спокойнее и понял почему. Кеннет Зорг был прав. Это необычный ребенок. Разговор с нею не похож на разговор с ребенком – это напоминает скорее разговор с кем-нибудь из детей-капсульников.

– Тогда давай поболтаем о чем-нибудь совсем другом. Ты знакома с кем-нибудь из капсульников?

Девочка взглянула на него странно.

– Вам, наверно, не так уж много обо мне рассказывали, – ответила она. – Или вы плохо слушали. Одна из моих лучших друзей – мозговой корабль, Мойра Валентин-Майя. Это она подарила мне Теодора.

«Теодора? Ах да! Медвежонка...» Он бросил взгляд на кровать – и точно: там сидел слегка насупленный медвежонок в костюме Курьерской службы, о котором ему рассказывали.

– А ты когда-нибудь думала о том, каково это – быть капсульником? – спросил он, прикидывая, как бы рассказать ей о программе так, чтобы не дать ей понять, что ее оценивают.

– Ну разумеется! – воскликнула девочка, не потрудившись скрыть свое презрение. – Я однажды сказала Мойре, что, когда вырасту, хочу быть как она, а она засмеялась и рассказала мне про их школу, и про обучение, и про все...

И не успел Броген опомниться, как эта чересчур взрослая девочка принялась рассказывать ему про его собственную программу. Или, по крайней мере, про то, как она видится с точки зрения капсульника.

Все за и против. От способности заниматься несколькими вещами одновременно до незабываемого ощущения непосредственного восприятия сингулярности и искривленного пространства. От вечного заточения в металлическом ящике до одиночества и понимания, что ты переживешь всех своих напарников, кроме последнего...

– Я ей сказала, что, наверное, не хочу становиться капсульницей, когда поняла, что они не могут ни к кому прикоснуться напрямую, – устало закончила девочка. – Нет, я понимаю, что есть тактильные сенсоры, подведенные напрямую к коже и всему прочему, но мне как раз это и не понравилось. Смешно, правда?

– Что смешно? – не понял профессор.

– Ну, потому что теперь я все равно не могу ни к кому прикоснуться. И никогда больше не смогу. Смешно. Я не могу ни к кому прикасаться, но и мозговым кораблем мне не стать.

Усталая покорность судьбе, звучавшая в голосе девочки, взбудоражила Брогена.

– Не знаю, почему ты так думаешь, – сказал он, понимая, что уже принял решение. Это одновременно ужасало и забавляло его. – В группе твоих ровесников найдется место еще для пары кандидатов; и даже в отделении мозговых кораблей могут принять одного-двух новых учеников.

Девочка растерянно заморгала, потом выпалила:

– Но ведь мне сказали, что я уже слишком большая!

Он рассмеялся.

– Дорогая моя, ты не была бы слишком большой, даже если бы ты была ровесницей своей матери! Ты подошла бы для программы подготовки капсульников, даже будь ты уже взрослой!

Какой ребенок – просто не верится: интеллектуальный, ответственный, гибкий... Да, Ларе и Кеннет Зорг были правы. Броген невольно задумался, сколько же других талантливых детей были отвергнуты за глаза, не глядя, только оттого, что их сочли слишком взрослыми, скольким из них пришлось бесплодно влачить свои дни в какой-нибудь больничной палате, только оттого, что за них не замолвил словечко какой-нибудь энергичный и влиятельный Кеннет Зорг...

Ладно, всему свое время. Пока займемся этим ребенком. А на будущее запомним, что стоит заняться и другими тоже.

– Мне, конечно, придется еще завершить кое-какие формальности и оформить все документы, но если ты хочешь, Тия, с этого момента можешь считать себя принятой в программу.

– Хочу! – воскликнула девочка. – Хочу, хочу, хочу! Пожалуйста... то есть спасибо, спасибо вам большое-пребольшое!

Ее щеки сделались мокрыми от слез, но лицо ее сияло такой ослепительной радостью, что глазам было больно. Профессор Броген заморгал и сглотнул ком, вставший в горле.

– В том, чтобы взять человека твоего возраста, – сказал он, не обращая внимания на ее слезы и на то, что у него самого щиплет в глазах, – есть свои преимущества. Ты можешь с самого начала выбрать себе карьеру. Ведь далеко не все капсульники становятся мозговыми кораблями – например, ты можешь сделать карьеру в том же Институте археологии: они уже лет двадцать мечтают нанять капсульника для обработки полученных данных. Ты могла бы заняться исследованием того, что обнаружили другие – в том числе твои родители. Ты могла бы стать администратором космопорта или космической станции. Ты могла бы посвятить себя буквально любой отрасли науки. Даже медицине. Со способностями капсульника тебе будет открыта абсолютно любая карьера.

– Нет, я хочу быть мозговым кораблем! – твердо сказала девочка.

Броген глубоко вздохнул. В глубине души он понимал Тию – но у этой профессии были свои серьезные минусы.

– Тия, большая часть работы мозгового корабля ничем не отличается от работы какого-нибудь водителя грузовика. Ты просто возишь людей и грузы с места на место. Не очень завидная работа. И к тому же довольно опасная, как с физической, так и с психологической точки зрения. Ты будешь очень ценной вещью, и при этом совершенно безоружной, если, конечно, ты не предпочтешь карьеру военного корабля – но это, сдается мне, тебе совершенно не подходит. Ты станешь мишенью для всяких грабителей и мятежников. И плюс еще одно: корабль стоит очень дорого. По моему не столь скромному мнению, работа мозгового корабля не так уж далеко ушла от рабства. Тебе приходится расплачиваться – буквально – за использование и обслуживание этого корабля, работая на правительство. У тебя почти не будет шансов оплатить свой контракт в обозримый промежуток времени – разве что ты совершишь нечто абсолютно выдающееся или станешь брать на себя самые опасные миссии. На первое в обычных обстоятельствах особо рассчитывать не приходится, так что у тебя не будет возможности сменить скучную рутинную работу на что-то более привлекательное.

Лицо Тии сделалось сперва упрямым, потом задумчивым.

– Это все правда, – сказала она наконец. – Но знаете, профессор, – папа всегда говорит, что я унаследовала его гены ас-тронавигатора. Я уже немножко занималась тензорной физикой, так что у меня есть способности к полетам. И я хочу именно этого.

Броген развел руками .

– Против этого я ничего возразить не могу. С генами не поспоришь, верно?

В глубине души он был скорее доволен. Из такой уравновешенной девочки, как Тия, наверняка выйдет прекрасный мозговой корабль. И вряд ли у нее возникнут какие-то психологические проблемы, разве что случится нечто совсем уж непредвиденное.

Девочка лукаво улыбнулась.

– К тому же я и это обсуждала с Мойрой – ну, знаете, давала ей советы насчет того, как она могла бы заработать побольше кредитов, чтобы выплатить все штрафы за то, что она выставила уже несколько напарников. Поскольку она приписана курьером к Институту археологии, у нее масса возможностей заметить вещи, которые обычные наблюдатели заметить не могут, и я вроде как надоумила ее, что именно искать. И я думаю, что мне, с моим происхождением, не составит труда самой получить место в Институте археологии, и я смогу делать то же самое, только лучше. На этом можно заработать массу кредитов. А когда я стану хозяйкой своего корабля, я вообще смогу делать что захочу!

Броген не выдержал и расхохотался.

– Ах ты, маленькая расчетливая проныра!

Девочка улыбнулась. Лицо ее сделалось по-настоящему счастливым – впервые за все то время, что он ее видел. Теперь, когда он увидел ее подлинную улыбку, он понял, что все ее «улыбки», которые он видел до сих пор, были лишь масками.

«Да, оставить ее здесь было бы преступлением. Грехом».

– Ну что ж, можешь считать, что ты принята, – уверенно сказал он. – Сегодня заполню все документы, сразу же передам их в Институт, и утром, когда проснемся, нас уже будет ждать подтверждение. Как ты думаешь, готова ты будешь улететь отсюда утром?

– Да, сэр! – весело ответила девочка.

Броген встал и хотел уже выйти, но остановился.

– А знаешь, – сказал он, – ты ведь права. Я действительно не очень внимательно просмотрел тот файл о тебе, что мне прислали, потому что был совершенно уверен... Ладно, неважно. Так вот, мне очень любопытно, откуда у тебя такое имя? Почему твои родители назвали тебя «Гипатия»?

Тия рассмеялась, громко и заразительно.

– Знаете, профессор Броген, вам стоит снова присесть!

 Глава 3

У оператора Ценкома, обычного человека, был приятный голос и не менее приятная привычка не начинать разговор с треска статического электричества или мерзкого предупредительного сигнала.

– Икс-Г-1033, примите сообщение. Передача заархивированных данных по лучу.

Тия нехотя оторвалась от последнего выпуска отчетов научной экспедиции по саломон-кильдеровской культуре и вздохнула с сожалением – разумеется, про себя. Нет, она, конечно, могла одновременно принимать заархивированные данные и просматривать статьи, но ей хотелось вчитаться в них повнимательнее, чтобы потом хорошенько обдумать на досуге. В научных работах встречаются тонкие нюансы, незаметные при поверхностном просмотре; иногда нужно лично знать автора работы, чтобы понять то, что он оставил недосказанным. При том, что несказанное может быть не менее важным, чем то, что написано.

– К приему готова! – отозвалась она, гадая, кто и за каким фигом шлет ей сообщение.

«Интересно, что значит «за каким фигом»? Что такое вообще «фиг»? Надо посмотреть, наверняка есть какая-нибудь научно-популярная статья на эту тему».

Центральный экран напротив пилона, в котором находилась Тия, немного поморгал, а потом на нем возникло изображение худощавого человека в хитроумной мотоколяске. Это была даже не коляска, а нечто вроде платформы, на которой возвышалось что-то еще. Тия отчетливо разглядела дополнительную силовую установку и еще коротковолновый передатчик. Такое впечатление, что его ноги и тело до пояса были упакованы в нижнюю часть автономного космического скафандра!

Однако насчет того, кто именно был облачен в этот странный экзоскелет, двух мнений быть не могло. Конечно же, доктор Кенни!

– Тия, дорогая моя девочка! Поздравляю тебя с окончанием курса обучения! – сказал Кенни. Его глаза лукаво поблескивали. – Ты уже должна была получить подарочек от нас с Ларсом и Анной – если, конечно, почтовая система Ценкома его не потеряла по дороге. Надеюсь, он – то есть они – тебе понравился...

Подарок в честь окончания школы Тия получила вовремя и была им совершенно очарована. Она вообще любила инструментальную музыку, в особенности синтиком, но эти записи имели особое значение для любого капсульника. Это были пьесы Дэвида Вебера-Черкасского в исполнении автора. Черкасский сам был капсульником, и его сочинения не были рассчитаны на ограниченный слух обычных людей. Композитор использовал все ноты звукового диапазона, а его до предела изощренные обертона и изысканная полифония заставляли обычных людей ошеломленно зажмуриваться. Это была музыка не для всех – даже среди капсульников многие ее не понимали, – но Тия могла слушать эти пьесы до бесконечности. И каждый раз она находила в них нечто новое.

– Я просто вспомнил, что в своем последнем сообщении ты писала, как тебе нравятся синтикомовские записи Ланса Мэнхема, а Ларе утверждает, будто сочинения Черкасского по сравнению с Мэнхемом – все равно что симфония по сравнению с чириканьем воробья.

Кенни усмехнулся и пожал плечами:

– Как бы то ни было, мы решили, что эти записи помогут тебе скрасить долгие часы перелетов. Анна рассказывала, что выпускная церемония была просто великолепная. Сам я приехать не смог, ты уж извини, но ты сама можешь видеть почему.

Он, поморщившись, указал на нижнюю половину своего тела:

– Изготовители активных протезов, компания «Мотопростетикс», в неизмеримой мудрости своей решили, что раз уж я ко-гда-то в незапамятные времена воспользовался их экспериментальной мотоколяской, значит, я им обязан. Они убедили главного администратора Института, что я – единственный, кто может испытать это их сооружение. Предполагается, что это должно позволить мне разгуливать по комнате – и, более того, стоять за операционным столом столько, сколько понадобится. Гак оно и есть – когда эта штука работает. Надо сказать, что ошибок в ней не меньше, чем в любой новой операционной системе, – он покачал головой. – Вот, например, вчера мерзкая штуковина зависла, и я так и остался стоять посреди холла с поднятой ногой. Восхитительное, должно быть, было зрелище! Я, наверное, смахивал на танцора с древнегреческого фриза. Думаю, пока что в действительно важных случаях я предпочту довериться своей старой коляске.

Тия хихикнула, представив себе Кенни, который застыл на месте, не в силах шевельнуться.

Он покачал головой и рассмеялся.

– Ну так вот, из-за этого... оборудования и из-за пациентов мне пришлось отправить Анну в качестве официального представителя. Надеюсь, ты не сердишься на нас с Ларсом, радость моя...

– Ну да, а мне в отпуск отпроситься тем более непросто, – перебил доктора Кенни другой голос, дружеский и насмешливый, раздавшийся из динамиков кабинета. Услышав Ларса, Кенни усмехнулся. – А снять станцию с орбиты и посадить ее на планету, чтобы поприсутствовать на выпускной церемонии, мне начальство не разрешило. Какое свинство с их стороны!

Тия не удержалась от смеха.

– Так что ничего не поделаешь: придется тебе самой заглянуть ко мне в гости. Теперь ты одна из членов нашего клуба, так что мы сможем между собой помыть косточки этим мягкотелым. Кстати, знаешь, сколько обычных людей требуется, чтобы поменять лампочку?

Кенни невежливо перебил Ларса. Он выглядел усталым, но Тия видела, что он в превосходном настроении. Это могло означать только одно: Кенни только что совершил очередное чудо.

– Без меня, пожалуйста! – сказал он. – Как бы то ни было, у Ларса есть твой почтовый номер, так что ты будешь часто получать от нас сообщения – возможно, чаще, чем тебе хотелось бы! Мы тебя любим, девочка! Крепко обнимаем тебя по-дзенски!

Экран моргнул и погас. Тия улыбнулась, довольная. «Объятия no-дзенски» придумал Ларс: «Это то, как мы бы тебя обняли, если бы были рядом и могли тебя обнять; но нас там нет, и обнять тебя мы не можем». Они с Кенни присылали ей эти «объятия» каждый раз в своих еженедельных сообщениях, которые Тия получала во время всего периода обучения. Вскоре весь ее класс перенял это выражение, столь подходящее для капсульников, и теперь оно быстро распространялось по всему обитаемому космосу. Кенни особенно позабавило, когда один из его выздоравливающих пациентов услышал эту фразу в послании от своей жены-домоседки, как огня боящейся всякой техники.

Ну что ж, это сообщение было лучшим событием сегодняшнего дня, это точно. И превосходно увенчало начало ее новой жизни. На выпускной церемонии присутствовали Анна и папа с мамой, профессор Броген вручил ей специальные награды за особые успехи в ксенологии, дипломатии и изучении первых контактов, а в тот самый день, как Тию подсоединяли к кораблю, на космодроме появилась Мойра, которая все еще летала с Томасом – вот чудо из чудес!

То, что Мойра, образно выражаясь, держала ее за руку во время малоприятной процедуры, пока техники под частичной анестезией подсоединяли ее к пилону, – это дорогого стоило.

Тия содрогнулась, вспоминая об этом. Нет, конечно, тебе заранее описывают все, что ты будешь чувствовать (точнее, то, чего ты не будешь чувствовать), ты проходишь психологическую подготовку и думаешь, что ты ко всему готова, но вот этот момент истины, когда тебя лишают всего, кроме самого примитивного комма и нескольких сенсоров, которыми оборудована сама капсула... Это ужасно. Как один из худших кошмаров.

А ведь Тия еще помнила, каково жить, не обладая ничем, кроме чувств обычного человека. Чего же стоит эта процедура тем, кто находится в капсуле с рождения! Ей живо вспомнился весь страх и беспомощность, которые она переживала тогда, в больнице.

Благодаря Мойре все прошло немного легче. Но если процесс подсоединения был похож на путешествие в ад, лишенный любых чувств, очнуться в корабле было настоящим раем.

Никакие тренировки на учебных тренажерах не могут дать представления о том, каково это на самом деле: стать живым, дышащим кораблем, готовым рвануться к звездам.

Это был момент, который вернул Тии все, чего она когда-то лишилась. Неважно, что теперь ее «кожа» была сверхпрочным сплавом, «ноги» – двигателями, «руки» – роботами, с помощью которых Тия могла обслуживать себя снаружи и внутри. Что ее «легкие» и «сердце» были системами жизнеобеспечения, поддерживающими существование ее мозга. Что все ее органы чувств были лишь сенсорами корабля, подсоединенными к контактам, ведущим в мозговой ствол. Все это было неважно. У нее снова появилось тело! Это было такое блаженство, которого ни один из тех, кто обитал в капсуле с самого рождения, просто бы не понял. Вот Мойра ее понимала... и хорошо, что Тии было с кем поделиться своим восторгом!

И Томас тоже понял ее, как мог понять только давнишний на-парник-«тело». В качестве выпускного подарка от себя Томас пристроил на стену в центральной рубке специальный шкафчик для Теодора Эдуарда.

– А если кто этого не поймет – да пропади он пропадом! – твердо сказал Томас, сажая заново вычищенного Теда в шкафчик и закрывая прозрачную плексигласовую дверцу. – Пилот – всего лишь пилот, а медвежонок – это друг на всю жизнь!

И теперь суровый голубой медвежонок в рубашонке с эмблемой Курьерской службы царил в рубке, точно некий молчаливый наблюдатель. Неизвестно, что подумают о нем пилоты. Ну и фиг с ними: пусть думают, что это какая-то странная голограмма. А кстати: ведь к ней скоро должны прийти кандидаты в «тела»! «Вот и посмотрим, как они отнесутся к Теду».

Тия вернулась к статьям, мимоходом проводя статистический анализ и оставляя перекрестные ссылки на все, что казалось ей любопытным. Кое-какие наблюдения действительно представлялись весьма значимыми. Например, истощенные месторождения определенных минералов вблизи мест обитания эскайцев или удивительное сходство чередования сезонов и периодов обращения планет и планетоидов, на которых они селились. То есть насколько у планет марсианского типа вообще могут быть сезоны. Но периоды обращения, совпадающие с разницей в пределах часа... Интересно. Неужели они настолько зависели от естественного солнечного освещения? Если так подумать – да, расстояние от солнца у всех планет тоже примерно совпадает. И все это звезды солнечного типа...