Текст книги "Узурпатор"

Автор книги: Энгус Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Со дня переговоров Кедрин исправно посещал больницу, где Уинетт опробовала для его исцеления все новые приемы. По правде говоря, он не слишком надеялся, что они помогут, – просто это был хороший предлог проводить побольше времени с Сестрой-Целительницей. Однако Уинетт, как и Сестры, которые сопровождали Государя в этой поездке, оказались бессильны против чар, лишивших его зрения. В конце концов сошлись во мнении, что только в Эстреване можно будет найти Сестру, обладающую особыми навыками и достаточной силой, чтобы разрушить колдовство. Теперь переговоры завершились. Больше нет причин задерживаться на севере. Бедир предложил возвращаться в Твердыню Кэйтина, а оттуда отправиться в Эстреван. По его мнению, это был наиболее удобный маршрут. Он снова говорил с Уинетт, предлагая Сестре ехать с ними, но она отвечала уклончиво и по-прежнему просила дать ей время. Чувствуя, как труден для нее этот выбор, Бедир призвал все свое самообладание и не стал настаивать. Может быть, привязанность к Кедрину станет, наконец, столь сильной, что заставит отбросить сомнения? Бедир очень на это надеялся. Но порой он был близок к тому, чтобы перейти от рассуждений к мольбам.

Теперь отъезд был только вопросом времени. Армию Тамура уже распустили – воинам не терпелось вернуться домой, к родным очагам. В Высокой Крепости задержался единственный отряд, которому предстояло сопровождать правителя и принца домой, в Твердыню Кэйтина. Кедрина терзали противоречивые желания. Снова вернуться в родные стены, услышать голос матери… а потом отправиться в Священный Город, где его, возможно, исцелят от слепоты… Но ценой этому была боль. Ему предстояло расстаться с Уинетт – и, возможно, навсегда.

Суда Ярла Кешского уже рассекали волны Идре. Завтра утром король собирался взойти на борт «Вашти», барки Галена Садрета, и отплыть в далекий Андурел. Хаттим объявил, что тоже отправится по реке, предоставив своей армии возвращаться домой по берегу. Лишь Бедир до сих пор не мог сказать ничего определенного. Он медлил, и Кедрин мог только догадываться об истинных причинах этих отсрочек. Расспрашивать было бесполезно: как и Уинетт, отец уходил от ответа. Может быть, он что-то задумал? Но что? Попытки выяснить это окольными путями ничего не дали. Сам же Бедир на все вопросы неизменно советовал ему набраться терпения.

Подумав немного, Кедрин убедился, что сделал все возможное, чтобы Сестра узнала о его чувствах. Он почти открыто признался ей в любви… И если она откажется ехать с ними, то как раз из-за этого. Ситуация была мучительной и запутанной. И вот теперь он пришел в баню в поисках душевного покоя, который мог бы помочь ему во всем разобраться, а нашел Хаттима Сетийяна с его жалобами на блох.

Кедрин лег и расслабился. Горячая вода приятно колыхалась, поглаживая кожу, и он полностью сосредоточился на этом ощущении. Галичанин что-то говорил, но юноша вскоре перестал его слушать. В конце концов, ему хватает собственных проблем. Отъезд нельзя откладывать до бесконечности. Рано или поздно ему придется проститься с Уинетт. Кедрин пытался придумать какие-то доводы, чтобы убедить ее уехать с ним – но в голову не приходило ничего нового. Тогда он попытался представить себе будущее, где ей не окажется места. Картина получалась почти пугающей. Только рядом с Уинетт он может быть счастлив. Если же она останется здесь… Неважно, вернут ли ему зрение Сестры Эстревана – ее он больше никогда не увидит. Он еще не успел обрести покой, а внутри уже нарастало черное отчаяние.

– …Я сказал – твой отец опять откладывает отъезд.

– Без сомнения, у него есть причина.

Вопрос Хаттима прозвучал почти дерзко, но Кедрин постарался показать дружелюбие. Мнение галичанина его совершенно не интересовало. Куда любопытнее было другое: правитель южного королевства обратился к нему первым. Обычно он не снисходил до разговоров с юношей. Если же разговор был неизбежен, Хаттим отделывался парой фраз и даже не пытался изображать вежливость. Кедрин, в свою очередь, делал все, чтобы пореже сталкиваться с надменным южанином. Это было несложно: галичанин порой целыми днями не покидал своих покоев, а Кедрин, когда не мог вынудить Уинетт разделять его общество, часами упражнялся с клинком, чем весьма радовал Тепшена. Кьо считал, что слепота – не повод для праздности.

– Причина есть, кто спорит, – фыркнул Хаттим, – но какая? Я думал, тебе не терпится уехать.

– Придет время – уедем, – сжато ответил Кедрин.

– В Твердыню Кэйтина – а затем в Эстреван?

– Да, – интересно, зачем спрашивать о том, что и так всем известно?

– И Сестра Уинетт с вами поедет?

У Кедрина отвисла челюсть. Теперь речь пошла о самых сокровенных мыслях. Он стиснул зубы и перевел дух.

– Не знаю, правитель Хаттим, – ответил он официальным тоном. – Это ей решать.

– С такой нянькой будет, наверно, приятнее проводить время, чем с твоим слугой.

Новое оскорбление. Кьо шевельнулся, мелкая волна плеснула Кедрину на ключицы, и юноша почти почувствовал, как Тепшен подобрался.

– Тепшен не слуга, правитель Хаттим, – поспешно произнес Кедрин. – Он свободный человек. Его служба Тамуру – его добровольный выбор и честь для нашего королевства.

– Мои извинения, – небрежно бросил южанин. – От скуки я становлюсь забывчивым.

– Тогда радуйся, что скоро уезжаешь, – парировал Кедрин.

– Я доволен, – отозвался Хаттим. – Я ужасно доволен.

Что-то странное почудилось Кедрину в тоне галичанина. А может быть, и вправду почудилось? Он не видел лица собеседника – а выражение лица сказало бы о многом. Возможно, Хаттиму просто наскучило грубое гостеприимство Высокой Крепости… или здешние холода. Поэтому ему так не терпится уехать домой. Или… было что-то еще?

Вода звучно булькнула, плеснув о края бассейна, потом потекла по каменным плитам, и Кедрин понял, что Хаттим выходит.

– Мы еще встретимся, – пообещал правитель Усть-Галича. – А до тех пор – прощай.

Кедрин прислушался к шлепанью мокрых босых ног. Где-то хлопнула дверь.

– Ушел? – тихо спросил Кедрин.

– Да, – подтвердил Тепшен. – Решил не задерживаться.

– Что за человек… – пробормотал Кедрин.

Кьо фыркнул. Этот звук передавал его мнение лучше всяких слов.

– Ничего, – Кедрин вздохнул. – Недолго осталось терпеть.

– Конечно.

В тоне Тепшена было что-то загадочное.

– Что такое? Что ты увидел?

– А разве ты не слышал?

– Его голос…

Кедрин замолчал. Он искал имя тому, что услышал в голосе Сетийяна.

– Он звучал… как-то по-другому.

– В его глазах была ненависть, – отчеканил кьо. – Он старался ее скрыть, но она была.

– Ко мне? – Кедрин передернул плечами, и по воде пошла рябь. – Я думал, все давно в прошлом.

– Не обязательно ненависть. Например, зависть… Я знаю одно: этот человек – твой враг. Будь осторожен.

– Что он может сделать? Утром он отправится на юг, а мы… мы скоро вернемся в Твердыню Кэйтина. Между нами будут Гадризелы и Кормильская Пустыня.

– Даже если так…

Кедрин почувствовал, как за грудиной скапливается тягучая боль, но решил об этом не думать.

– Даже если так, – твердо повторил он, – мне незачем думать про Хаттима. А теперь… не поможешь мне вылезти? По-моему, я уже размок.

Он встал, и рука Тепшена тут же твердо легла ему на плечо. Кьо подвел его к каменной лестнице, ведущей из бассейна. Потом они стояли под каскадом воды, проведенной из того же источника, который питал бассейн – такой холодной, что сбивалось дыхание. Ее ледяные струи, хлещущие по разгоряченной коже, вызывали ощущение на грани боли, но придавали бодрость и силу. Наконец юноша, дрожа, взял полотенце, протянутое ему Тепшеном, и принялся растираться, согревая задубевшую кожу. Посвежевший и бодрый, он оделся и направился к Уинетт.

И не нашел ее.

Ибо в этот момент Сестра находилась в личных покоях Государя. Не скрывая смятения, она слушала Бедира Кэйтина. Ее глаза, синие, как васильки в конце лета, вглядывались то в строгое лицо правителя Тамура, который взирал на нее почти с мольбой, то в мягкие черты своего отца, то встречались с безмятежным взглядом Сестры Бетани. Теперь, когда Сестра Галина навсегда покинула их, удалившись в пределы Госпожи, Бетани возглавила Училище Сестер в Андуреле.

– Я прошу Вас ради Кедрина: хотя бы подумайте об этом, – промолвил Бедир.

– Ты просишь меня предать обет безбрачия? – Уинетт стиснула руки, ее загорелые щеки залил румянец.

– Разве такое возможно? – тихо спросила Бетани.

– Да, я нахожу Кедрина привлекательным, – Уинетт покраснела еще гуще. – Он почти что признался мне в любви. Но… это безнадежно, Сестра. Я дала обет Госпоже, – и не нарушу клятву.

– Верность обету – дело доброй воли, – проговорила Бетани. – Или ты хочешь сказать, что злоупотребила своей силой? Я в это просто не верю. Каков бы ни был твой путь – если он выбран добровольно, не может быть и речи об отступничестве.

– А если это искушение? И потом… какую боль я буду причинять Кедрину? Он и так слишком долго страдал из-за меня.

– Он будет страдать, если Вы останетесь здесь, – произнес Бедир.

– Поверьте, недолго. Отправиться с ним в Эстреван – все равно что обречь его на долгую пытку.

– Ваше присутствие – это утешение, а не источник страданий, – покачал головой правитель Тамура. – Из-за слепоты он на грани отчаяния. Если Вы согласитесь, он воспрянет духом. Поймите, я Вас не принуждаю… но, если можно, вспомните об этом, когда будете принимать решение.

– Дело не только в этом, – промолвила Бетани. – Вспомни: Кедрин – Избранный, чье рождение предсказано Писанием Аларии.

– Я это знаю, – подтвердила Уинетт. – Но при чем здесь я?

– Только Кедрин – и, скорее всего, никто другой, – сможет разрушить замысел Эшера, – медленно проговорила Старшая Сестра. – Мы пришли к выводу, что Посланец все еще жив. Судя по всем рассказам, он бежал во владения своего Господина, когда увидел, что Орда терпит поражение. Пока жив Посланец, Королевства в опасности. Что он задумал – неизвестно. Писание лишь указывает, что только Избранный в силах бросить ему вызов и победить. Сейчас в опасности сам Кедрин. Ему угрожает могучий противник, имя которому – отчаяние. Мы не могли предвидеть, что чары Посланца лишат его зрения. Но благодаря этому Эшер получил огромное преимущество. И Бедир прав: слепота лишает Кедрина сил.

– Я не могу вернуть ему зрение, – перебила Уинетт. – Я пыталась! Я сделала все, что могла… но моих способностей и знаний недостаточно!

– Возможно, – мягко возразил Бедир. – но Вы можете дать ему надежду.

– Пустую надежду? Неужели Госпоже угодно, чтобы я оскорбляла Кедрина лицемерием?

– Никто этого не требует, – жестко произнесла Сестра Бетани. – Но ты не можешь оспорить очевидного: отчаяние ослабляет его дух. От отчаяния до сомнений – один шаг. Только вера может защитить его от уловок Посланца. И только твое присутствие может вернуть ему надежду. Поэтому я тоже прошу тебя: подумай о просьбе Бедира. Как бы то ни было, последнее слово за тобой, Сестра. Если ты останешься здесь – никто не упрекнет тебя.

– Но он должен понять, что это напрасные надежды! – в голосе Уинетт зазвенела боль. – Я не могу дать ему того, что он хочет… Так какое право я имею давать ему надежду – на то, чего никогда не случится?

– Я не спорю, – согласилась Бетани. – Если ты решишь сопровождать Кедрина, между вами не должно быть недомолвок. Пусть Кедрин знает, что ты идешь с ним как Служительница Кирье, сопровождающая Избранного. И только по велению своего сердца.

Уинетт горько усмехнулась.

– Поддерживать надежду на невозможное?

– Самое большее, что ты можешь – это сказать ему правду, – ответила Старшая Сестра. – Во что он поверит – это его дело.

– Значит, его надежды будут разбиты, как только мы прибудем в Эстреван, – вздохнула Уинетт. – Ты считаешь, это милосердно?

– До тех пор надежда будет с ним, – твердо промолвила Бетани, – а значит, отчаянию не будет места.

Уинетт беспомощно покачала головой. Неужели это истинный путь? Она огляделась. В глазах Бедира застыла немая мольба. Любящий отец, он готов сделать все, что в его силах, чтобы поддержать сына. Взгляд Бетани спокоен и непроницаем, она кажется воплощением Учения Госпожи. Главное – свобода выбора, добрая воля… Наконец, Уинетт посмотрела на Дарра. Король улыбнулся, пожал плечами – и впервые заговорил:

– Я говорю не как твой отец и не хочу, чтобы воля короля определяла твой выбор. Я говорю как человек, которому доверили править Королевствами, и как друг Кедрина. То, что сказала Бетани – правда; то, что сказал Бедир – правда. Кедрин во власти отчаяния, и оно смыкается над ним, как вода. Не могу знать, почему – но я тоже это чувствую: это будет бедой не только для Кедрина, но и всех Королевств. Только поэтому я прошу тебя вместе со всеми. Я не могу и не хочу тебе приказывать. Я только прошу тебя: подумай как следует – и решай сама. А это, возможно, тебе поможет.

Дарр вытащил из складок одежды запечатанный свиток, и Уинетт почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она узнала печать Эстревана.

– Надеюсь, вы простите, что я взял на себя эту ответственность… – Кроткое лицо короля приняло смущенное выражение. – Но мне показалось, что совет Эстревана будет весьма полезен. Не знаю, о чем здесь говорится. Я написал обо всем, что случилось, отправил медри к Морфахскому Перевалу, и Передающие мысли послали весть в Священный город. Это ответ Герат. Я думаю… прочти это лучше на досуге.

Не отрывая взгляда от пергамента, окрашенного эстреванской лазурью, Уинетт кивнула. Ее пальцы нервно коснулись фиолетовой печати.

– Мне необходимо побыть одной, – тихо промолвила Сестра. – И немного подумать… Вы позволите?

Дарр улыбнулся в знак согласия. Вежливо склонив голову в сторону Бетани и Бедира, она поднялась и покинула комнату.

Оказавшись в коридоре, она остановилась, тяжело дыша. Смятение рвалось в ее разум, точно ветер, который сейчас бился о стены крепости. Кажется, письмо задрожало у нее в пальцах, и она прижала свиток к груди. Спокойно, сказала она себе. Ей действительно необходимо побыть одной. Кедрин, конечно, ищет ее в больнице – и непременно заглянет к ней в комнату. Но именно Кедрина ей сейчас хотелось видеть меньше всего. Встреча с ним принесет только тревогу. От решения, которое ей предстоит принять, слишком многое зависит. Необходимо спокойствие и сосредоточенность. Решительно миновав переход, ведущий на нижний этаж крепости, Уинетт направилась к другой лестнице – узкой и крутой, как колодец, и стала подниматься на парапет.

Воздух становился все прохладнее. Вскоре Уинетт оказалась на стене и зашагала по парапету, не замечая, как воины бросают на нее любопытные взгляды. Дойдя до крепостной башни, она поднялась на верхнюю площадку и устало оперлась на бруствер. Амбразуры смотрели на восток. Там, на другом берегу Идре, стояла Низкая Крепость. В лучах заходящего солнца она казалась туманной снежной громадой. Выше небо становилось серым, почти бесцветным, север тонкой вуалью затянула снежная дымка. Светлые волосы Уинетт растрепались: почти не отдавая себе отчета, она то и дело откидывала назад пряди, падающие на глаза. Платье развевалось, заставляя ощущать ледяные ласки ветра. Отыскав бойницу, которая могла служить убежищем от его порывов, Сестра облокотилась о холодный камень, дрожащими пальцами нащупала печать и сломала ее. Потом она вознесла молитву Госпоже, прося Ее вести и наставлять, осторожно расправила пергамент и, повернувшись к свету, стала читать.

Письмо было совсем кратким – всего несколько строк. Сестры Училища приветствовали Уинетт и выражали надежду, что она здорова и в душе ее мир. Уинетт не узнала ни почерк, ни подпись внизу, но краткие фразы наставления, заставили ее сердце вспыхнуть.

«Помни: Кедрин Кэйтин – Избранный, а ты – Сестра. Госпожа всегда пребудет с вами. Ваш путь определен Ею. Загляни в свое сердце и попроси Ее наставить тебя».

Это не слишком походило на совет. Уинетт перечитала письмо еще раз и сложила пергамент. Если отец надеялся, что это вызовет у нее сомнения, он будет разочарован. Она тут же отогнала эту недостойную мысль. Несомненно, Дарр прежде всего заботится о благе Королевств, которое для него выше личных выгод. Честно изложив все свои доводы, он все-таки оставил последнее слово за ней. И все остальные тоже… Но это лишь осложняло ситуацию. Почему ее не лишили этого права! Тогда она могла бы оправдать себя тем, что выполняет долг… Необходимость сделать выбор, точно тяжкий груз, давила на плечи – и никто не освободит ее от этой ноши. Принимать решение придется самой.

Уинетт повернулась и поглядела в амбразуру. Идре стремительно несла мимо крепости свои стремительные вспененные воды. Уинетт долго смотрела на реку, словно волны могли принести ей ответ. Но ответ был слишком хорошо известен… и потому она оттесняла эту мысль, топила ее, не давая предстать во всей очевидности. Если это неизбежно – пусть придет открыто и постучит в двери ее разума, пусть распахнет их… Как и Бедир, как все окружающие, она не раз наблюдала, как меняется настроение Кедрина. Как стойко он переносил свой недуг! Эта стойкость казалась стеной, с которой Кедрин отражал атаки отчаяния – темной алчной твари, грозившей пожрать его разум. И при этом… ему необходима ее поддержка. Уинетт знала это. Но надежд на исцеление все меньше – значит, он просто нуждается в ее присутствии? Он не сказал, что любит ее – но любовь звучала в его голосе, она ощущалась в его прикосновениях… Порой Уинетт осмеливалась преодолеть страх и признаться себе: не будь она Сестрой… Это и пугало ее. Путешествие в Эстреван может иметь лишь один исход: их привязанность станет столь сильной, что сопротивляться искушению станет невозможно. Обет будет забыт… и она навсегда лишится права называться Сестрой. Она потеряет все, к чему она стремилась, все, чем жила с тех самых пор, когда впервые ощутила дар. Она добилась от отца разрешения покинуть Белый Дворец и облачиться в эстреванскую лазурь. Утратив дар целительства, она потеряет и смысл жизни.

И все же… да. Она любит Кедрина. Как это страшно… До сих пор она чувствовала себя спокойно. Обет защищал ее от искушений. Она радовалась, что может дарить любовь всем, кто нуждается в исцелении. Кто бы мог подумать, что один-единственный человек все изменит. Невероятно – она раздумывает, не отказаться ли от Служения!

Уинетт почувствовала, как по щеке катятся слезы. Проблема, с которой она столкнулась, выглядела неразрешимой. Они правы – и Дарр, и Бедир, и все остальные. Если она откажется сопровождать Кедрина, он, скорее всего, поддастся отчаянию… и станет жертвой Посланца. Последнее никогда прежде не приходило ей в голову. Слова Сестры Бетани лишь усилили ее смятение. Должна ли она согласиться, как велит ей долг? Но она подозревала, что это лишь заставит Кедрина лелеять напрасные надежды. Тем горше будет разочарование, когда его ожидания пойдут прахом… Может быть, это несправедливо – но лучше бы он уехал. Тогда отпадет и необходимость принимать решение, которая тяготеет над ней… Нет, надеяться бесполезно. Ей придется делать выбор самой, хочет она этого или нет.

– Госпожа, – шепнула она, словно обращаясь к ветру, завывающему в речных каньонах, – подскажи мне, что я должна делать.

Ветер сказал ей не больше, чем река. Его пронзительная песня вещала лишь о грозном приближении зимы, обещала лишь снегопад – холодный и беспощадный, точно стальное лезвие, как необходимость выбора, что терзала сейчас сердце Уинетт. Покинув свое убежище, она устало побрела по парапету.

Внизу Уинетт увидела варваров, которые торжественно следовали по белтреванской дороге. Дротт, Кэрок, Вистрал и другие возвращались в леса, унося своих убитых. Их было много – тех, кто погиб во имя исполнения планов Эшера, кто понапрасну потратил свою жизнь в бесплодной ненависти, вдохновившись речами Посланца. Уинетт не оплакивала их – ей надо было исцелять тех, кто еще был жив. Но теперь слезы наполнили ей глаза и покатились по щекам, оставляя ледяные дорожки. Жалкие останки несли на носилках, везли на повозках, влекомых неповоротливыми лесными собаками. Уинетт не услышала, как к ней подошел воин. Прислонив к стене копье, он снял плащ и протянул ей:

– Возьми, Сестра. На стене холодно.

Уинетт обернулась, и он увидел ее слезы, когда она с нервной улыбкой укутывала плечи.

– Почему ты плачешь. Сестра?

– Я плачу о мертвых, – она была благодарна ему за заботу.

– Они этого сами хотели, – с грубоватой простотой отозвался воин. Там, где война – там кровь и боль, и он уже привык к этому. – Их было бы еще больше, если бы принц Кедрин не убил хеф-Улана. А может, они бы нас одолели, и мы лежали бы мертвыми. Они бы не стали нас оплакивать, Сестра.

– Возможно, – отозвалась она, – но все-таки… они мертвы.

– Они пошли за слугой Эшера, – воин оперся на копье и обнял его, словно прочное ясеневое древко давало тепло. – И пустили в ход колдовство, когда силой не вышло. Мы к войне не стремились.

– Конечно, – кивнула Уинетт, – мы не искали войны. Но Посланец дурачил их. Он раздавал им обещания, как побрякушки детям… и они потянулись, чтобы взять то, что он обещал.

– Он еще получит по заслугам, – буркнул воин и сотворил знак Кирье, чтобы отогнать зло при упоминании Посланца. – Или принц Кедрин не Избранный? В Эстреване ему вылечат глаза, он вызовет Посланца на бой и уничтожит его.

– Так говорят? – спросила Уинетт, вытирая с глаз подсыхающие слезы.

– А как же! – воина, похоже, удивил ее вопрос. – Нилоку Ярруму помогало колдовство Эшера, но принц все равно победил. Я не особо в этом разбираюсь, но знаю наверняка: принц Кедрин – герой, его благословила Сама Госпожа. И еще я знаю, что Посланца не нашли среди мертвых – стало быть, он еще жив. Но Кедрин его победит. Ты же из Эстревана, Сестра, – ты должна это знать.

Уинетт улыбнулась, убирая с лица спутанные волосы.

– Я Сестра-Целительница, друг мой. Мое искусство – лечить, а не предсказывать.

– Все об этом говорят, – воин пожал плечами. Он недоумевал, как Сестра, Служительница Госпожи, может не знать таких вещей. – Некоторые называют его Защитником и говорят, что в его жилах течет кровь Коруина. Не знаю, правда ли это – по мне так достаточно доброй тамурской крови. Да какая разница… мы все ему жизнью обязаны.

– Ты прав, – согласилась Уинетт.

Воин усмехнулся и, прикрыв лицо от ветра, выглянул в амбразуру.

– Надо возвращаться на пост. Оставишь плащ внизу, в комнате стражи?

Уинетт кивнула. Какое-то время она смотрела, как он удаляется широким шагом. Он верил в Кедрина, просто и искренне. Уинетт не сомневалась: спроси она его мнение, этот воин без колебаний посоветовал бы ей ехать с Кедрином в Эстреван – да еще добавил бы, что это ее долг.

Но так ли это на самом деле? Разве верность Служению – не самый главный ее долг?

Но тогда Кедрин ставит под угрозу служение этому долгу.

А может быть, Госпожа испытывает ее? Нет сомнения: если бы она верила так сильно, как должна верить Сестра, у нее хватило бы воли противиться искушению. Хватило бы воли придти к нему, как предложила Бетани и, исполнившись верой, сообщить свое решение.

Или это все-таки станет источником новых страданий?

Нет, Госпожа не даст ей ответа ни голосом ветра или реки, ни устами случайного встречного. Решение – в ней самой, и нигде больше. Уинетт снова охватили сомнения. Хватит ли ей силы? Плотно закутавшись в плащ, молодая женщина подняла воротник, словно боялась, что ее узнают, и торопливо зашагала вниз по лестнице. Колебания стали невыносимыми. Значит, остается лишь молить Госпожу, чтобы Она указала путь. После коротких раздумий Уинетт вышла во двор и направилась к молельне.

Она проходила под аркой, когда человек, до сих пор стоявший в тени строения, шагнул вперед и преградил ей путь. Хаттим Сетийян… Плечи правителя украшал роскошный соболий плащ. Гладкий ворс с серебряными кончиками заиграл при свете факелов, освещавших колоннаду, и в ухе галичанина сверкнула простая серьга. Южанин церемонно поклонился и растянул губы в улыбке.

– Сестра Уинетт… кажется, Вас что-то тревожит?

– Благодарю, правитель Хаттим, – ответила она, надеясь, что сможет быстро закончить разговор. Галичанин ей не нравился, хотя она делала все, чтобы скрыть свою неприязнь.

– Без сомнения, вы размышляете о поездке в Эстреван…

Он не сделал никакого движения, чтобы уступить ей дорогу. Правитель Усть-Галича был явно настроен поговорить.

– … в обществе нашего юного героя.

– Неужели ты научился читать мысли? – спросила Сестра и услышала в собственном голосе раздражение.

Похоже, Хаттим не обратил на это внимания. Все еще улыбаясь, он запустил руку под воротник плаща и почесал шею.

– Нет, Сестра, пока еще нет. Я задаю вопрос из чистого любопытства.

Уинетт вгляделась в его лицо. Ей показалось, что глаза правителя отливают краснотой, словно у человека, который перебрал хмельного. Но голос, движения… Нет, он вовсе не пьян. Возможно, это просто был отсвет от факелов.

– Я в нерешительности, – честно ответила она.

– Я вижу.

Голос Хаттима прозвучал чуть задумчиво, словно галичанин надеялся на более обстоятельный ответ. Когда его рука показалась из-под плаща, Уинетт заметила на его пальцах след крови.

– Ты ранен?

– Нет! – со странной поспешностью ответил Хаттим. Он поглядел на свои пальцы и торопливо вытер их о край плаща. – Укусы блох. Не более того. Наверно, это наши лесные друзья оставили подарочек.

– Может, мне полечить…

– Нет! – галичанин даже не дал ей договорить. – Благодарю Вас, ничего страшного. Со временем заживет.

– У меня есть лекарства, которые облегчают зуд, – Уинетт чувствовала, что говорит это лишь из чувства долга. Взгляд правителя вызывал у нее неприятное чувство. Хаттим успокоительно поднял ладонь, покачал головой и приторно улыбнулся.

– Уверяю вас, Сестра, я совершенно здоров. Укусы заживут сами. Не стоит тратить время из-за таких пустяков.

– Как хочешь, – согласилась Уинетт. – Но, если ты передумаешь, любая из наших Сестер тебе поможет.

Галичанин отвесил поклон – слишком глубокий и оттого выглядевший насмешкой. Выпрямляясь, он чуть запрокинул голову, воротник плаща распахнулся, и Уинетт увидела, что его шея буквально испещрена точками, действительно похожими на следы блошиных укусов. Пустяк, не стоящий внимания? Хаттим Сетийян явно не был склонен терпеливо переносить страдания, да еще с таким беззаботным видом. Но при этом он отказался от помощи… Уинетт решила не заострять на этом внимание. Последнее, о чем она подумала – это о том, что никто больше не жаловался на паразитов.

– Куда вы направляетесь? – спросил галичанин, поправляя ворот плаща и снова закрывая шею.

– В молельню, – не думая, ответила Уинетт.

– Как я понимаю, помолиться своей Госпоже.

Уинетт кивнула. Хаттим удивлял ее все больше. «Своей»? Или каждый житель Королевств не почитал Госпожу?

– Именно так, правитель Хаттим.

– Думаете, Она даст ответ, который вы ищете?

– Я верю, что Она ответит, – Уинетт шагнула вперед, надеясь, что он посторонится.

– То, что Вы хотите услышать?

– Если на то будет Ее воля.

Дотошность галичанина начинала переходить всякие границы.

– О да, – Хаттим кивнул и наконец-то отошел в сторону.

Уинетт ускорила шаги. Ей хотелось оказаться как можно дальше от назойливого галичанина. Пожелай она определить причину такой поспешности – ей бы это не удалось. Скорее всего, он был просто не самым приятным собеседником. К тому же… он словно раздевал ее взглядом. Направляясь к молельне, она твердо вознамерилась больше не думать о Хаттиме.

В дверях она задержалась. Покой, который наполнял это маленькое помещение, словно омывал ее ласковыми волнами.

Изнутри молельню не украшали ни картины, ни орнамент. Лишь факелы, горящие в нишах между окнами, разрисовали бледно-голубую штукатурку на стенах причудливыми сполохами. Пол покрывала мозаика – причудливое смешение белой и голубой плитки. Казалось, ноги ступают по летнему небу. Над головой сиял чистой лазурью свод потолка. Простые скамьи выстроились рядами, отполированное дерево мерцало при свете факелов. В молельне никого не было. Опустившись на скамью, Уинетт устремила взор в дальнее окно. Непроглядный мрак словно прилипал к стеклам. Сотворив знак Госпожи, она сложила руки на коленях. Тревога отступала, разум стал проясняться. Тогда Уинетт закрыла глаза и приготовилась внимать откровению, которое, возможно, будет ей даровано.

В Высокой Крепости не было другого уголка, где можно было по-настоящему услышать тишину. Это было нечто большее, нежели просто отсутствие звуков. Казалось, сама Госпожа почтила это строение Своим присутствием и оградила его от повседневной суеты. Даже воздух был здесь другим – недвижным, но лишенным затхлости, чистым, точно весенний ветерок, прохладным, но не ледяным. Почувствовав, как тишина наполняет ее разум, Уинетт произнесла про себя молитву и стала ждать.

Когда она открыла глаза, мрак за окнами сгустился до бархатной черноты. Ответ так и не пришел. От смятения, терзавшего ее по дороге, не осталось и следа. Но откровение, которого она ждала, так и не пришло – откровения, которое помогло бы ей принять решение. Поднявшись, она со вздохом расправила платье. Пора было возвращаться в мир.

В больнице ее ждали повседневные хлопоты. Покончив с ними, молодая женщина удалилась в крошечную каморку и занялась приготовлением лекарств – скорее чтобы занять себя, чем по необходимости.

Уинетт отмеряла травы и пересыпала их в мешочек – у одного из воинов загноилась рана на ноге, и он не мог уснуть от боли – когда в дверь постучали. Еще погруженная в свои мысли, она отворила – и увидела Кедрина, которого вел под руку кьо. Учтиво поклонившись, Тепшен откинул за спину косичку, усадил своего ученика на стул и немедленно вышел, закрыв за собой дверь.

– Я должен с тобой поговорить, – Кедрин выпалил это, словно боялся, что она его остановит… или иссякнет его воля? – Об Эстреване. Мы скоро уезжаем… и мне необходимо кое-что сказать, как это ни тяжело.

К своему величайшему удивлению, Уинетт поняла, что знает, о чем он скажет. Она ждала ужаса, тревоги, сомнений… Ничего этого не было. Только покой – словно она вновь оказалась в молельне.

– Да, – тихо произнесла она, – ты прав.

Кедрин сглотнул и неуверенно коснулся повязки на глазах.

– Через несколько дней я должен уехать, – в его голосе смешались настойчивость и отчаяние, – и не могу больше… эта неопределенность невыносима. Просто скажи: ты поедешь со мной?.. Понимаешь, вокруг меня только тьма, а ты… Ты – как свет. Единственный свет, который я могу видеть. Я не представляю, как жить с этой слепотой, если рядом не будет тебя. Я знаю, ты сделала все, что могла… чтобы исцелить меня. Я не притворяюсь, будто верю, что ты можешь сделать больше… так что… прошу тебя поехать не как целительницу… Просто при одной мысли, что придется расстаться… прямо сейчас… я прихожу в отчаяние. Я больше ни о чем не прошу. Я буду с тобой почтителен, как с любой Сестрой. Мы ни при каких обстоятельствах не будем оставаться наедине. А если все-таки придется, я… – он умолк, облизнул губы и снова ощупал повязку. – Я не стану… говорить того, что ты не желаешь слышать. Я прошу только, чтобы ты сопровождала меня в Эстреван. После этого можешь вернуться сюда, если пожелаешь. Но, Уинетт, я боюсь!