Текст книги "Логово горностаев. Принудительное поселение"

Автор книги: Энцо Руссо

Соавторы: Анна Фонтебассо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

– Бросайте оружие и выходите с поднятыми вверх руками! – прокричал в мегафон властный голос.

Казалось, это сцена из приключенческого фильма – опустевший городок с жителями, притаившимися за закрытыми ставнями, и кровавая схватка на площади.

– Что делать, Мике́? – прошептал Чиро, тоже лежавший на сиденье. Он повернул свою воробьиную головку и поглядел дружку прямо в лицо.

– А что тут поделаешь? Свою работу мы выполнили. Теперь Дядюшке Нтони остается лишь вызволить нас из тюряги!

Все с самого начала сложилось плохо. Они потеряли драгоценное время, шатаясь по полям и по берегу реки. Не мудрено, что Паломбелла их заметил и заподозрил неладное. Но предупредить полицию – дело подлое. Грозные мафиози защищаются сами либо с помощью своих сообщников. Микеле заранее представил себе, как сморщится насмешливо и втайне возликует Дядюшка Нтони, когда узнает, что дон Пеппино, Барон, со страха наделал в штаны и кинулся в объятия фараонов. Он презрительно сплюнет, восседая на своем вращающемся троне, и сотрет из памяти этого труса, о котором и вспоминать-то больше не стоит.

– Бросай пистолет, Чиро, – уныло сказал он. И первый кинул свой.

31

Очнувшись, Барон вдруг почувствовал, что тело его отяжелело. «Похоже, я еще и локоть разбил. Десять лет назад со мной такого бы не случилось. Сразу же вскочил бы с земли, а не остался бы ощупывать, целы ли кости!»

Он похолодел, ощутив, как на ладонь густой струей стекает кровь. Зло выругался и как-то сразу приободрился.

«Куда они мне вмазали, эти суки?»

Осторожно попробовал повернуться и тут только заметил, что его придавило к земле грузное тело дона Тарчизио. И сразу сообразил, что это он и истекает кровью.

– Дон Тарчизио! – крикнул он, привстав на колени. Тело дона Тарчизио рухнуло на утрамбованную землю.

В тот же миг с центральной улицы донеслись три выстрела. «Что еще там стряслось? – изумился Паломбелла. – Кто стреляет? Ведь наемный убийца вел огонь из пистолета с глушителем».

Ему хотелось немедленно помчаться к центру вслед за «опель-кадетом», но на руках у него лежала голова дона Тарчизио. И откуда-то все льется и льется кровь, черная сутана покрывается рыжими пятнами.

Когда он увидел выехавшую из аллеи незнакомую машину – а он знал все до единой машины в самом городке, – то мгновенно насторожился. Незнакомец, сидевший рядом с водителем, к тому же всем телом подался к опущенному стеклу машины. Он сразу понял, что в него, Паломбеллу, целятся, и упал на землю, увлекая за собой дона Тарчизио, – останься он стоять, все пули наверняка были бы его. На землю он рухнул молниеносно, а дон Тарчизио упал на него и получил последнюю, третью пулю. Ту, что называют «страховочной». Прошло еще несколько секунд, завыла сирена и быстро смолкла. Полиция? А кто же еще?

– Дон Тарчизио, – тихонько позвал он. Но вскоре понял, что и кричать, и окликать его уже бесполезно. Отнял руку, державшую голову священника и обтер кровь о брюки. Глубоко вздохнул. Ощутил запах влажной земли и сладковатый запах крови.

– Всему есть предел, – искренне опечалившись, прошептал он так, точно читал заупокойную молитву.

И в самом деле, где же справедливость, если убивают невинных! И тут к нему подбежало с десяток людей сразу. Он передал в их заботливые руки мертвого дона Тарчизио и встал. Его взяли в кольцо карабинеры – старший сержант Брандолин, сержант Траинито, рядовой Сартори, все трое в штатском – и еще три незнакомых Паломбелле карабинера в мундирах.

Барон никак не мог понять, как это они тут все вместе очутились почти в момент убийства.

За карабинерами стояли жители городка. Молча смотрели на своего приходского священника, лежавшего на мокрой от расплывающихся пятен крови земле. Аптекарь, ставший на колени, покачал головой. «Скорую помощь» вызывать бесполезно: мертвого не оживишь!

Жители городка были в полнейшей растерянности. А карабинеры в мундирах уговаривали их разойтись по домам.

– Все кончено. Не топчитесь тут!

Вдруг старая женщина отделилась от толпы, вскинула руку и ломким от гнева голосом крикнула дону Джузеппе:

– Лучше бы ты сдох, проходимец! Прикрылся доном Тарчизио, как щитом, трус!

Это была искра, брошенная в стог сена. Горожане угрожающе сомкнулись вокруг Барона, стали осыпать его проклятиями. Они жаждали мести, сейчас, немедленно. Карабинерам пришлось взять его под свою защиту. Под их охраной он добрался до полицейского помещения, где уже собрались, неимоверно теснясь, все карабинеры, кроме одного, стоявшего в дверях и не пускавшего внутрь разъяренных горожан.

В комнате, с железными наручниками на руках, сидели два «янычара» Дядюшки Нтони.

– Неплохо ты дельце провернул! – с насмешкой сказал лысый бандит дружку, толкнув в бок онемевшего от изумления компаньона. «Так, значит, правдивы слухи об удивительной способности Джузеппе Паломбеллы счастливо избегать смертельной опасности. Спастись от пуль, выпущенных с расстояния пяти метров, – это почти невероятно».

Изумление, чуть ли не восхищение сменилось, однако, более серьезными раздумьями о своей дальнейшей судьбе. Раз свою цель они не поразили, Дядюшка Нтони и пальцем не пошевелит, чтобы им помочь. Оставалась надежда на побег из тюрьмы. Вещь вполне даже выполнимая, но она потребует немало времени. И тут они увидели, что у Паломбеллы руки в крови, и все поняли. Чиро осуждающе покачал своей птичьей головкой.

– Что я тебе говорил, упрямец? Священник на дороге – вестник несчастья!

На улице толпа продолжала злобно шуметь. Время от времени до них долетали особенно громкие голоса. Кто-то обещал самолично прикончить этого мафиозо – только бы его одного без охраны выпустили сейчас на улицу.

Лейтенант Лаццерелли тихонько посовещался с Брандолином. Оба согласились, что нужно отвезти в Виченцу и Паломбеллу. Во-первых, для того, чтобы спокойно разобраться в происшедшем, а во-вторых, чтобы обеспечить его безопасность.

«И вообще теперь уж возникла необходимость перевести этого Барона в другое место», – подумал Брандолин, когда ехал на фургоне вслед за «альфой», в которой Лаццерелли вез двух схваченных наемных убийц.

– Но почему они хотели вас застрелить? – спросил старший сержант у Паломбеллы, сидевшего рядом с ним.

Вначале ему показалось, что Паломбелла вообще не собирается отвечать. Обычно невозмутимое лицо Барона было сейчас угрюмым, а взгляд потухшим. Он смотрел на «альфу», мчавшуюся впереди. Через смотровое стекло видны были затылки двух наемников Дядюшки Нтони и фуражка карабинера. Его немного удивило, что один из них совсем лысый. А потом все события последнего получаса для него окончательно прояснились. Оставалось увязать воедино факты и предугадать возможные последствия.

Да, ему повезло, хоть и благодаря гибели ни в чем не повинного человека. Но он далеко не уверен, что Дядюшка Нтони считает, будто сальдо подведено. Антонио Вичепополо, когда кто-либо из его молодчиков терпел неудачу, не просто злился, а зверел. А на этот раз оба его наемных убийцы не только потерпели неудачу, но еще и попали в лапы полиции.

«Господин карабинер хочет знать, почему они хотели меня укокошить».

Правил кое-каких жестоких игр фараонам не понять. Сами-то они думают, что все знают… Ведь они следят за всеми изменениями и уверены, что мафия тоже меняется. На деле же это явление давнее, и обновились лишь способы борьбы, а методы запугивания и мести остались прежними. Впрочем, зачем что-либо менять, когда старинные, многократно проверенные методы и сейчас эффективны?

– Кто его знает? – ответил он.

На лице Паломбеллы отразилась искренняя растерянность. Столь очевидная, что Брандолин впервые ему поверил.

32

Пейзаж на Пьемонтских холмах Ланге был совсем иным, чем в провинции Виченца. Здесь все выглядело чересчур мирным, неприметным, почти неподвижным. Под низким небом холмы походили на малюсенькие горочки. Может, в другое время года, весной или осенью, тут и повеселее. А вот зима, которая у людей спокойных способна вызвать разве что легкую грусть, казалась Барону ужасной. Он даже вкус ее во рту ощущал, вкус холодного металла. И ему этот запах был отвратителен, как и сам воздух, пропитанный гнилостным запахом грибов трюфелей.

А для местных туземцев этот гриб с кусками грязи прямо-таки благоухал. По одному этому можно судить, какой здесь народец живет. Только вино совсем недурное, но он еще не так стар, чтобы видеть все земные радости в стакане «бароло».

Нервозность мешала ему оценить красоту селения на пологом холме, вершину которого венчал маленький чудесный замок из красного кирпича.

Да и люди здесь другие – угрюмые, неразговорчивые. В одном лишь они не отличались от венетцев – проявляли к нему, нежелательному ссыльному, ту же враждебность. Делали вид, будто его не замечают, многие же просто боялись.

Детей он тут пока вообще не видел. То ли это вымирающее селение только из взрослых, то ли – в отличие от Фиа – отец с матерью тут обладают полной властью над своими отпрысками, и те безропотно подчиняются родительской воле.

Поскольку в этом селении любезных вдов Косма не нашлось, его поселили в захудалой гостинице, куда летом приезжают туристы с роем юных сопляков или беспомощными старцами, бабушками и дедушками весьма консервативных взглядов.

А пока он спал и ел. Вел растительную жизнь на узеньком кусочке земли, и это только усилило его тоску.

Большую часть времени он проводил за чтением книг, которые знал почти наизусть. В остальное же время все думал и думал о Джулии и Дядюшке Нтони.

В селении все знали о трагедии в Фиа. Кто-то из недобрых чувств, хоть и выдал это за трогательную заботу, остерег местного священника. Впрочем, и сам Паломбелла всячески избегал с ним встречаться. Едва он видел черную сутану, как вспоминал о проклятии старухи из Фиа. Нет, он не прикрылся как щитом доном Тарчизио, но чувство вины все равно испытывал.

Когда он выходил на улицу, вокруг него мгновенно образовывалась пустота. По глупости местные жители уверовали, что, где он ни появится, там сразу начнется стрельба и кто-то из ни в чем не повинных людей непременно будет убит. Только не он, Паломбелла, заговоренный от пуль.

Искать приятелей в такой ситуации невозможно. Да и унизительно вымаливать дружбу, лучше мирно посидеть в одиночестве.

Что ж, при таком раскладе разумнее всего, чтобы Джулия и верные ему люди оставались в Апельсиновой Роще, превращенной в крепость, до тех пор, пока не представится возможность расправиться с Дядюшкой Нтони. После всего, что случилось, лишь исчезновение одного могло на время обеспечить второму спокойствие.

От приезда Джулии пришлось отказаться. Сразу после покушения его из предосторожности отвезли в тюрьму Виченцы. Еще и потому, что полиция пыталась узнать что-либо на очной ставке с двумя наемными убийцами, упорно молчавшими, словно они глухонемые. Несмотря на полный провал своей затеи, Дядюшка Нтони послал из Неаполя в Виченцу адвоката Карраско. Брезгливо поджав губы, Карраско объяснил, что эти двое хотели отомстить Паломбелле за «поруганную честь». Ведь он нанес им оскорбление.

– Какое еще оскорбление?

– Дело касается женщины, господин следователь. Увы, ведь мы, южане, люди темные.

Никто не оспорил это весьма странное объяснение причины покушения. Все молчали, а сам чудом уцелевший Паломбелла заявил, что обоих мстителей он не знает и что, возможно, они выстрелили в него по ошибке, приняв за другого человека.

Да, полиции удалось увязать ограбление Нумизматического музея с Дядюшкой Нтони и доном Джузеппе. Коллорини же, самое главное звено в цепи, хоть он и был у них в руках, они в нападении не заподозрили. Ну, а в этом случае даже обоснованные обвинения и догадки так и остались недоказанными из-за отсутствия улик.

Барон погладил подбородок, вынул из кармана потрепанную книжечку «Речей» и попытался забыть обо всех неприятностях, наслаждаясь полными иронии, наигранного изумления и добродушия, совершенными в редкой простоте и отточенности периодами из речей своего любимца Цицерона в сенате.

Читал он, сидя в гостиной отеля. В обеденные часы тут меняли скатерти в синюю с красным полоску на белые, и гостиная превращалась в столовую.

В помещении не выветривался запах специй, жареного мяса и рыбы, и заглушить его можно было только запахом трубочного табака. Служанка, женщина неопределенного возраста, с огромными обвислыми грудями, ненавидела этот гнусный запах и, обходя столики, беспрерывно чихала и судорожно кашляла. Запах табака был ей столь же противен, как ему запах трюфелей, но протестовать она не решалась. Дон Джузеппе продолжал курить трубку, как ни в чем не бывало.

«… если есть во мне, о судьи, хоть немного таланта…»

Притворная скромность Цицерона скрывала ту же тонкую иронию могущественного босса, к которому обращались за помощью. «Насколько это в моих силах», «возможно, тут пригодятся мои знакомства…» Впрочем, префектом Сицилии Цицерон был.

Джузеппе Паломбелле такие сравнения нравились. Он даже представил себе, как погибает, убитый одним из наемных убийц Дядюшки Нтони, подобно тому как Цицерон погиб под ударами ножей наемных убийц Антония. Подумать только – Антония! Марк Антоний, триумвир Римской империи, и Дядюшка Нтони, он же Антонио Вичепополо, босс неаполитанской мафии, глава торговцев наркотиками.

Но уж если продолжить сравнение, то умирать ему рано. Цицерона убили, когда ему было шестьдесят четыре года. Не так уж и много (правда, в те далекие времена продолжительность жизни была меньше), но ему, Барону, и до этого возраста еще далеко. Одним словом, с десяток лет у него в запасе еще есть. Усилием воли он отогнал ненужные раздумья и отпил из бокала «дольчетто». Да и совпадения не всегда до конца совпадают. Лучше подумать о вещах более конкретных.

После покушения он должен, просто обязан нанести ответный удар. Месть – это право и обязанность бить все сильнее и сильнее, а после двух-трех взаимных «любезностей» поединок неизменно кончается смертоносным ответом.

Теперь он вправе рассчитаться с врагом сполна, а уж его помощники куда опытнее и толковее двух никудышных наемных убийц, которых Дядюшка Нтони снарядил из своей «кладовки».

Сикарио – наемный убийца, вдруг вспомнилось ему, происходит от слова «сикариус». Иначе говоря, тот, кто носит сику – кривой кинжал трахейцев, служивший в Древнем Риме оружием вероломного убийства.

Прошло целых две тысячи лет, а ничего не изменилось. Вот только на смену сике пришла «беретта».

В любом случае – сика ли, «беретта», – но надо отомстить и за дона Тарчизио. Возможно, в своей евангельской доброте покойный приходский священник и был бы против, но он знает твердо: уничтожить этого ядовитого скорпиона Вичепополо – благое деяние.

В соседней комнате, служившей также баром, кто-то включил музыку. Рыдающие звуки печальной песенки «На восточном базаре» ворвались в пустую гостиную. Барон сердито отмахнулся от звуковой волны, как от назойливой мухи.

«О господи, почему многие без этого адского шума жить не могут и даже чувствуют себя еще и ущемленными!» – Он протянул руку к недопитому стакану, оторвал взгляд от книги и… похолодел. На пороге стоял здоровенный тип в темной шапке, в пальто с меховым воротником и не отрывал от него взгляда своих большущих голубых глаз.

Вмиг ему вспомнилась сцена сорокалетней давности. Тогда его, совсем еще мальчишку, поразил строгий, испытующий взгляд святой Лючии на ладанке, висевшей над обеденным столом. Стоило ему поглядеть незнакомцев лицо, и он уже мог определить, что это за человек.

Нет, у этого человека глаза были не испытующие, как у святой Лючии, а беспощадные.

Вот и все. Ядовитый скорпион победил.

Ему стало противно, что умрет он бесславно, в жалкой гостинице с усыпанными крошками грязными столиками. Все-таки, раз уж спасения нет, он предпочел бы погибнуть на паперти у церкви в Фиа и чтобы дон Тарчизио поддерживал его голову. И последняя глупая мысль: совпадения с Цицероном кончились, он умрет на добрых двенадцать лет раньше. Ладно. Постараемся встретить смерть достойно. Он безоружен, и единственная возможность защиты – прикрыться столиком. Паломбелла незаметно вытянул руки и ухватился за края столика, готовый вскинуть его над головой, едва наемный убийца выхватит пистолет. В соседней комнате вместо жалобной восточной песни зазвучала гитара и другой певец столь же громко запел «…Купил он мышку, ее съела кошка». Молчаливое противостояние с обеих сторон становилось невыносимым.

Барон почувствовал, что от чрезмерного напряжения у него ослабли мускулы. Еще немного – и он не сможет оказать ни малейшего сопротивления. И тогда, словно камень, он метнул в незнакомца вопрос:

– Вы меня ищете?

Незнакомец неторопливо, вразвалочку подошел поближе. Снял шапку, обнажив гриву белокурых волос. Без шапки он выглядел много моложе – не старше лет тридцати.

– Позвольте к вам обратиться? – спросил он не то с пьемонтским, не то с ломбардским акцентом.

Паломбелла облегченно вздохнул и притворно закашлялся, чтобы незнакомец не заметил, как сильно он занервничал и только теперь начинает приходить в себя. Наемный убийца не снимает шапку и не задает вопросов. Он находит жертву, стреляет и скрывается. Он оторвал от столика правую руку и показал на стул напротив. Заметив, что он больше не дрожит, Паломбелла совсем приободрился.

– Садитесь.

– Жарко тут у вас, – еле слышно пробормотал незнакомец.

Снял пальто и положил его вместе с шапкой на соседний столик. Выглядел он странно: большущая голова с растрепанными светлыми волосищами, сам коренастый, с суровым лицом и добрыми глазами. Но глаза были не только добрыми, а болезненно-мутными, припухшими. Незнакомец сел и прислушался к негромким теперь звукам песни за стеной: «…Полилась вода и потушила огонь…»

– Хорошая песня! – воскликнул гость.

Барон притворился, будто не расслышал. Он только что ощутил себя на краю гибели и сейчас вовсе не собирался разделять с незваным гостем восторгов по поводу этой банальщины.

– Так что вы хотите?

Незнакомец почувствовал в голосе Барона враждебность и перестал вслушиваться в слова дурацкой песенки.

– Я Франко Валиари. Вам я могу назвать свою настоящую фамилию, так вам доверяю. – И хитро подмигнул Паломбелле. – Возможно, вам известно и мое прозвище. – Он качнул головой, отчего заколыхалась вся грива светлых волос.

«О святой Януарий! Ну почему все крысы тянутся ко мне, словно я лакомый кусок сыра?! – про себя изумился Паломбелла. – Ведь этого Валиари я уже…»

– Насколько мне известно, в банке этого селения нет сейфов, – невозмутимо обронил Паломбелла, давая понять, что ему известно прошлое этого человека, которого за гриву золотистых волос прозвали Львом. Только недавно к этому добавилось и второе прозвище – Паяльник – как признание его мастерства в обращении с паяльной лампой. Преступный мир признал Франко Валиари, а полиция серьезно им заинтересовалась после вечера, проведенного им и еще двумя его сообщниками в бронированном хранилище Банка Флоренции. Валиари пробрался туда с «инвентарем» в пятницу ночью. Не забыл он прихватить и корзину с едой: семгой, печеночным паштетом и бутылкой «поммери» урожая 1964 года. Остатки пиршества привели в бешенство бедняг полицейских, примчавшихся в банк утром, когда служащие наконец-то подняли тревогу. Сам же Валиари покинул банк в субботу на рассвете, очистив все сейфы до единого. Не хуже, чем улей пчел на цветущем лугу потрудился.

Блеснув выпуклыми глазищами, Валиари засмеялся.

– Я приехал сюда не ради банка, – объяснил он, – а ради встречи с вами.

Он сообразил, что музыкальный автомат умолк, а значит, их разговор могут услышать в соседней комнате.

– Одну минуточку!

Валиари встал, вышел из комнаты, и немного спустя из музыкального ящика донеслась яростная дробь, точно знаменитый Эмерсон стучал по клавишам не пальцами, а молотком.

Барон не успел даже понять, что это там Эмерсон играет, хоть мотив был ему знаком, как Валиари снова возник на пороге. Он все так же вразвалку подошел к стулу и грузно на него опустился.

– Синьор Паломбелла, то, что вы очутились здесь, – большая удача, – негромко сказал он. – Как раз вы мне и нужны!

Обманчиво добрые глазищи не мигая глядели в острые глаза Барона, который слушал молча, не выказывая ни малейшего признака одобрения.

– Само собой разумеется, за ваше сотрудничество вы получите соответствующую компенсацию. Все будет зависеть от того… – он пригладил пальцами непослушную гриву волос, – от того, что мы найдем в копилке, – уточнил Валиари с мрачным юмором.

Он поудобнее устроился на стуле, облокотился на стол, застеленный скатертью в синюю и красную клетку, и принялся объяснять, всем телом подавшись к Паломбелле:

– Так вот, планчик мой таков…