Текст книги "Логово горностаев. Принудительное поселение"

Автор книги: Энцо Руссо

Соавторы: Анна Фонтебассо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

– Лаурета! Лаурета! Подымись наверх!

– Сейчас придет, – сообщила она и исчезла, оставив дверь открытой.

Она о чем-то переговорила с девушкой, и вот уже та вошла в комнату.

Стройная блондинка с нежным лицом и недобрыми темными глазками, почти сходящимися у переносицы. Искусно подкрашенные, они все-таки оставались маленькими и слишком близко посаженными. На вид ей было лет двадцать.

– Добрый вечер, рад познакомиться, – не вставая, сказал дон Джузеппе.

Лаурета закрыла дверь и подошла к нему поближе.

– Добрый вечер.

Голос полностью гармонировал с бесцветными глазками, такой же угрюмый и бесцветный.

– Садитесь, – дон Джузеппе указал на диванчик напротив окна.

Лаурета прошла вперед и села, но не на диванчик, а на стул возле письменного стола.

Они оглядели друг друга. Он – деланно равнодушно, она – зорко-оценивающе. Вблизи ноги у нее оказались тонкими. С годами они наверняка станут такими же сухонькими, как у тетки. «Неужели и зубы у нее такие же кривые, как у вдовы Косма?»

– Я девушка Стефано Коллорини, – неожиданно сказала она.

Это имя вызвало у Барона тьму ассоциаций, но он, верный правилу, что при любой неясности нужно сохранять полнейшую невозмутимость, почти ничем внешне не выдал своего интереса. На лице отразился лишь немой вопрос. Чуть подняв брови и легонько покачав головой, он как бы сказал: «Так, и что с того?»

– Ну хоть по имени-то вы его знаете? – не сдавалась Лаурета.

– Коллорини? Почему я должен его знать? – спокойно спросил он.

Он протянул руку, взял из пепельницы потухшую трубку, достал из кармана кожаной куртки кисет и неторопливо принялся набивать трубку табаком.

– Вы что же, газет не читаете? – вспылила Лаурета, которая надеялась, что имя этого известного во всей Северной Италии бандита вызовет у Барона живейший интерес.

Она порылась в своей сумке, выложила оттуда на стол пачку газетных вырезок и пододвинула их к Барону.

– Коллорини хочет с вами поговорить, – добавила она.

Дон Джузеппе бросил на нее любопытный взгляд, затем снова занялся трубкой. Хорошенько спрессовал табак и сунул трубку в рот, коротенькая спичка зажглась и сразу погасла. Тогда он сгреб вдруг со стола газетные вырезки, скомкал их и поджег другой спичкой.

Ответная реакция девушки была неожиданной и чрезмерной. Она мгновенно вскочила и загородилась локтем, точно Барон целился в нее из пистолета.

На недоуменный взгляд дона Джузеппе Лаурета ответила взглядом откровенно враждебным и схватила, словно это драгоценная реликвия, три уцелевшие газетные вырезки.

Барон между тем поднес горящий бумажный факел к трубке и потушил его, лишь когда огонь стал подбираться к пальцам. Он с видимым наслаждением глубоко затянулся, взглянул сквозь облачко дыма на девушку, небрежно откинулся на спинку кресла и обронил:

– Я живу здесь.

– Сюда он прийти не может.

Она буравила его своими злыми глазками. Не много ли он о себе возомнил, этот червь навозный? Стефано явно спятил, если надеется извлечь пользу из встречи с этим наглецом. Ведет себя как Наполеон в ссылке, да еще считает других половыми тряпками.

– Он хочет поговорить с вами, но в другом месте. Ему, знаете ли, слава не нужна.

«Может, синьор Коллорини думает, что всеитальянский розыск, объявленный полицией, – дело сугубо местное и конфиденциальное», – мелькнула у Барона ехидная мысль.

Лаурета нетерпеливо заерзала на стуле.

– Понятно? – добавила она, торопя Барона с ответом.

Но он лишь сверкнул глазами, вынул трубку и нацелился ею на Лаурету.

– Я живу здесь, – повторил он, криво усмехнувшись. – Понятно? – передразнил он гостью, затем легко поднялся с кресла, подошел к телевизору и нажал кнопку. Комната наполнилась грохотом, на экране замелькали фигурки людей. Барон снова сел в кресло и, казалось, целиком увлекся соревнованиями по гребле, которые спортивный репортер комментировал истеричным голосом. Дверь открылась и тут же захлопнулась. Это он услышал и увидел краешком глаза, хотя неотрывно следил за лодками, несущимися по воде, за гребцами в белых майках и за живописным лесистым берегом. Он подумал: человек, которого подозревают в киднапинге – а он и в самом деле похитил на Севере четырех промышленников, взяв огромный выкуп, – человек, прорвавшийся через полицейскую заставу, прячется здесь. Его ищут повсюду. А он укрылся тут, в Фиа. В свое время он высоко оценил быстроту действий этого Коллорини, его умение хамелеона приспособиться к любым условиям, чему, впрочем, немало помогли пачки крупных ассигнаций – выкуп, заплаченный промышленниками Брианцы и Комо. Сообразительный человек этот Стефано Коллорини. Настолько сообразительный, что понял, какой полезной может оказаться его, Джузеппе Паломбеллы, помощь.

Дело обещает быть интересным. Теперь посмотрим, как он отреагирует на отчет о неудачном на первый взгляд визите своей любовницы.

Мысль о ловушке он решительно отбросил. Девица явно предана своему другу и наверняка не получала от полиции задания подловить ненавистного им ссыльного. Впрочем, и Сальваторе Прокаччи, когда тот отбывал ссылку в провинции Верчелли, нанесли деловой визит члены местной банды, в основном калабрийские эмигранты. Пораженные богатейшим набором преступлений и редкой способностью своего соотечественника опровергать самые страшные обвинения, они наняли его в качестве «консультанта».

Соревнования закончились, и ему так и не удалось определить, где они происходили. Вода в реке, похоже, чистая, берега зеленые, мирные, не обезображенные блоками из цемента. Гонки, возможно, шли за рубежом. Сигналы Евровидения подтвердили его догадку. Барон, насвистывая веселый мотивчик, ответил радостной ухмылкой на милую улыбку дикторши с ослепительно белыми зубами. И тут он подумал, что любовница Коллорини – девица угрюмая, ни разу эму не улыбнулась. Да, либо угрюмая по характеру, либо у нее кривые зубы, как и у ее любезной тетушки Космы.

7

– О черт! – вырвалось у дона Тарчизио, когда увидел, что по почти скрытой легким утренним туманом проезжей дороге навстречу ему идет Джузеппе Паломбелла.

– Да, но не прятаться же мне теперь.

Они шли навстречу друг другу, все больше сближаясь. Один с удочками за спиной, с резиновыми сапогами в руке и с плетеной корзиной на плече; второй с охотничьим ружьем, в изрядно потрепанных брюках и в свитере с воротом до самого подбородка. В этом одеянии дон Тарчизио вовсе не походил на священника, да и выглядел много моложе своих лет. Немудрено, что Барон узнал его, лишь когда очутился совсем рядом с ним.

Он тоже выругался сквозь редкие зубы, но грубо, смачно. Да и как не выругаться, ведь он вышел из дому на рассвете, чтобы избавиться от этих молча ненавидящих его обывателей, включая и самого приходского священника.

Увы, жизнь порой не оставляет тебе выбора! С одной стороны дорога сразу упиралась в мутный ручей, который в городке пышно называли рекой, а с другой стороны взбегала на холм и устремлялась к каштановой роще и к настоящей реке – излюбленному месту здешних рыбаков и охотников. Когда дон Тарчизио и Барон сошлись на перекрестке, они ничем не выдали своей досады, предпочтя сделать хорошую мину при плохой игре. Вот только улыбка Барона умело маскировала его истинные чувства, а дон Тарчизио улыбался вымученно, одними уголками губ.

– Целую ваши руки, дон Тарчизио! Слишком уж хорошим выдалось утро, чтобы сидеть и киснуть дома!

– Всего на пару часиков, синьор Паломбелла. Всего на пару часиков вырвался отдохнуть! – счел нужным оправдаться дон Тарчизио. Он чувствовал себя виноватым уже в том, что у него те же развлечения, что и у этого бандита. Он страстно надеялся, что за ним прибежит кто-нибудь из прихожан – неужели сейчас нет ни одного умирающего… О господи, разве можно желать смерти ближнему, только чтобы избавиться от нежелательного попутчика! Стоит этому гнусному типу подойти, как и тебя охватывают недобрые мысли. Больше всего он желал, чтобы никто из прихожан не увидел его рядом с этим уголовником. А главное – чтобы никто не подумал, будто ему, духовному пастырю, приятно общество этого волка. На его беду, позади, метрах в двухстах, тащилась Аде Гарольди, направляясь к газетному киоску. И зачем только его открывают чуть свет, если фургон с газетами прибывает не раньше одиннадцати. Старушка плелась, низко опустив голову, не подавая виду, что заметила этих двоих. Между тем она следила за ними неотступно и в душе уже осудила эту встречу дьявола со святым отцом. В восемь уже весь городок будет знать, что синьор священник рано утром встретился с этим бандитом и отправился с ним на прогулку.

– Не прогуляться ли нам вместе, падре?

И они направились к холмам. Дорога была, по сути дела, узенькой тропкой, и им пришлось идти совсем рядом. Дон Тарчизио, которого легонько ударяла по боку корзина попутчика, смирился с этим. Бесполезно держаться отчужденно, когда старушка, ковылявшая теперь метрах в тридцати, все равно уже подумала, что они, как близкие друзья, отправились на часок подышать свежим воздухом.

– Вы уже нашли хорошее место для рыбной ловли?

Барон покачал головой:

– Я раза два бывал в тех местах, на «площадочке». Но либо ошибся с наживкой, либо меня обманули.

Дон Тарчизио усмехнулся:

– Там водятся одни караси, да их злейшие враги – щуки. А вот если возьмете севернее, пойдете вон к той лесной роще, видите? Так вот, пройдете метров двести вверх по течению, насадите муху и наверняка поймаете неплохую форель.

Он давал совет с охотой – во-первых, потому, что форель там и впрямь водилась, во-вторых, по той причине, что если б Паломбелла двинулся туда, то наверняка разминулся бы с охотниками. Они неизменно залегали на противоположной стороне в ожидании последних перелетных птиц. К его большой радости, Паломбелла клюнул на эту приманку. У дона Тарчизио появился соблазн послать его к пастбищу – сгинь с глаз моих, сатана! – но он тут же устыдился своего неблагородства и одарил попутчика улыбкой старого, доброго самаритянина.

– Пройдем еще немного вместе и доберемся до тропинки. А уж она приведет прямо к реке.

Так они шли рядом по дороге еще с минуту, а потом разошлись, пожелав друг другу удачной охоты и рыбной ловли. Барон бодро зашагал по влажному прибрежному песку, теряясь в догадках, велели ли следить за ним приходскому священнику или крестьянину, идущему сзади по той же дороге. Нет, крестьянин повернул в другую сторону, к сарайчику у самого берега. Паломбелла усмехнулся, подумав, сколько забот одно его пребывание здесь доставляет городку. Ведь карабинеров тут всего четверо: старший сержант, сержант и двое рядовых, причем одного сюда до сих пор еще не прислали. Пусть и они понаслаждаются хитроумным законом номер 575 от 31 мая 1965 года так же, как им наслаждаются лица, подозреваемые в принадлежности к бандам мафиози. Сам Барон свое участие в банде с большим трудом сумел опровергнуть, и его словесные ухищрения спасли его от куда более тяжкого наказания.

Увы, ему не удалось добиться одного лишь запрещения жить в провинциях Кампании. Если б ему даже не разрешили жить в районе Амальфи, он бы выбрал место поблизости, удобное для ссыльного, возможно, там его жизнь скрасила бы Джулия, жена, которая могла подсластить горькую пилюлю. Так нет же, эта собака префект потребовал от главы суда в Неаполе, чтобы подсудимому определили место отбывания ссылки как можно дальше, «ввиду особой опасности, которую представляет данный субъект для общественной безопасности и морали». Судьи, верно, долго ломали себе голову, прежде чем отыскали этот чертов Фиа-дель-Монте!

Утро обещало стать чудесным, светлым днем. Тропка вела прямо в рощицу, как и говорил дон Тарчизио. Выскользнув из нее, тропинка потянулась рядом с оврагом, вдоль которого примерно на одинаковом расстоянии друг от друга высились тенистые деревья. Вода в овраге была такой чистой, что хоть спускайся и пей. Паломбелла невольно примирился с этим северным пейзажем, вдруг представшим в такой нежданной красе. Барон обогнул овраг, поросший колючим репейником, и вскоре добрался до реки. Воды ее неслись вниз, увлекаемые бурным течением, отчего река в этом месте превратилась в горный поток.

Ловить надо с холма, метрах в двухстах отсюда, сказал дон Тарчизио. Он не солгал – на мух клевала жирная, зеленоватая форель, обещавшая аппетитное жаркое. Раз уж вдова Косма умела жарить «птичек», она наверняка сумеет приготовить отменную форель.

Привычка быть настороже даже во время отдыха, чуткий слух, ловящий малейший звук, особенно на природе, позволили Паломбелле услышать легкий хруст, донесшийся из-за кустов чуть сзади.

Дон Джузеппе, ловивший рыбу стоя, резко дернул удилище, словно хотел выхватить из воды пойманную добычу, и полуобернулся.

Перед ним стоял молодой мужчина в джинсах, серо-зеленом пуловере и надвинутой на лоб шляпе.

Резкое движение рыбака было до того неожиданным, что молодой человек отпрянул. Потом слегка приподнял шляпу левой рукой и с улыбкой произнес:

– Счастлив видеть вас, синьор Паломбелла!

Барон прищурился, кивнул и стал вытаскивать застрявшее в репейнике удилище.

Вот и он – Коллорини. Точно такой, как на фотографиях в газетах, а говорил, как все венетцы, нараспев, очень уверенным голосом. Ну а то, что Коллорини улыбнулся ему как старому приятелю, несомненно, свидетельствовало о горделивой уверенности молодого человека, что все его знают и в рекомендациях он не нуждается. Притворяться, будто он не узнал Коллорини, нелепо, а главное, глупо. Лучше придерживаться тактики осторожного ожидания при внешнем безразличии. Но Коллорини не дал себя обмануть.

– Не помешаю вам, если побуду здесь?

– Это не частный заповедник, молодой человек. А я здесь всего только гость. Я бы даже сказал – нежеланный.

Он снова забросил удочку и стал смотреть, держится ли поплавок, подрагивающий среди серых камней в стремительно несущейся воде. А сам соображал, почему дон Тарчизио столь любезно направил его именно сюда. Да, улов отменный. Уж не сговорился ли приходский священник с этим Коллорини?

– Это дон Тарчизио сказал вам, что я здесь?

Коллорини засмеялся. Он подмигнул Паломбелле своими голубыми глазками и, растянув тонкие губы в ухмылке, обнажил белоснежные зубы.

– Я не в ладах с доном Тарчизио. Может, вы с ним подружились? Я видел, как вы мирно шли рядышком.

Дон Джузеппе принялся старательно тереть бровь, скрывая свою ярость. Тут, на каторге, все следят за тобой, и если тебя не выслеживают карабинеры, так их подменяет Коллорини.

– Могу я узнать, чем обязан такой чести? – чрезмерная учтивость придавала вопросу двусмысленность, и он звучал как скрытая угроза.

– Хочу, синьор Паломбелла, провернуть одно миллиардное дело и вот нуждаюсь в вашей поддержке.

Барон оторвал взгляд от водоворота и обдал стоявшего рядом человека презрением.

– Вы переоценили меня, синьор Коллорини. Я в похищениях людей ничего не смыслю. Мне не удалось бы похитить и упрятать даже канарейку.

Редкая осторожность, многозначительные паузы, игра слов и туманные намеки – все это подтверждало рассказ Лауреты. Она назвала Паломбеллу упрямым старым попугаем, который видит мир таким, каким он представляется ему со своей жердочки. «Я живу здесь», – повторила она с усмешкой его слова, отчеканивая каждый слог с клокотаньем в голосе, словно это и впрямь был попугай. Таким он ей показался во время их тяжелого разговора.

Да, Лаура права: это экзотическая птица, что сидит в клетке на жердочке и очень гордится своим ярким оперением. Да к тому же надменная и недружелюбная. Коллорини резко ответил:

– В данный момент у меня нет необходимых связей, чтобы я мог прятать гостя и долгими месяцами вести переговоры. Я приказал моим гм… моим сотрудникам испариться. Они сделали это быстрее, чем я хотел. Ну, и это создало для меня известные трудности.

Он вгляделся в лицо дона Джузеппе, но не сумел разгадать его мыслей. А Паломбелла думал о том, что грозного главаря банды его помощнички бросили в самый тяжелый момент. Оценив обстановку, Коллорини решил не пускаться в объяснения, а быть таким же лаконичным, как этот босс мафии. Он тоже при желании умел быть кратким.

– Не собираюсь я похищать людей, теперь я интересуюсь старинными монетами, – сказал он. И с радостью заметил, как на узком лице Барона отразилось изумление. Но тот сразу же изобразил прежнюю невозмутимость.

– И вам успели на меня наклеветать. – Барон обнажил редкие зубы в милейшей улыбке. – Значит, и вы считаете, что я способен участвовать в ограблении?

Коллорини потерял всякое терпение.

– Ни в ограблениях, ни в похищениях, синьор Паломбелла. Это я и сам могу провернуть. Речь идет о старинных монетах. Музейных, ясно вам. Нуждаюсь же я в вашей помощи, чтобы удачно обделать дело в Неаполе, где у меня мало приятелей. Хотите узнать подробности или же дело вас вообще не интересует?

– Все, что связано с Неаполем, меня интересует, – ответил Барон, внешне по-прежнему невозмутимо, но четко понимая, что играть и дальше в кошки-мышки опасно. Мальчик терпением не отличается.

– Лично меня интересует коллекция греческих и древнеримских монет в Нумизматическом музее… Один коллекционер-канадец предложил мне за нее три миллиарда.

Он умолк. Ему не хотелось, чтобы старый жук Паломбелла заметил, как напряженно он следит за выражением его лица. И потому Коллорини подошел к обрыву и притворился, будто смотрит, как подрагивает поплавок, увлекаемый течением. В тот же миг поплавок резко ушел под воду, и рыбак молниеносно подсек удилище. Коллорини неотрывно глядел, как тонкие крепкие пальцы Паломбеллы ловко снимали добычу с крючка.

– Место, похоже, хорошее, – сказал Барон, не уточнив, имеет ли он в виду этот обрыв или же Нумизматический музей. Он положил рыбу в корзину и аккуратно закрыл крышкой. Тут уж Коллорини просто-таки взбесился, но молча, про себя. Притворяется этот сукин сын, этот жук навозный. Лаурета была права. Все же он сдержался.

– Я займусь практической стороной дела, если вы подготовите почву, – сказал он, словно Барон, говоря о месте, подразумевал только музей. И наконец-то дождался четкого ответа, хоть и в форме вопроса.

– Что значит «подготовить почву»?

– Я выяснил, что у вас есть приятели среди служащих музея. Хотелось бы договориться с ними. Я предпочел бы, чтобы дело вышло чистым, без трупов. Главное, отключить систему сигнализации.

– А почему бы не пошуровать ключом, тогда бы все обошлось без взлома! – прокудахтал дон Джузеппе, впервые улыбнувшись глазами-щелочками.

– О замке я сам позабочусь, – спокойно парировал Коллорини.

Дон Джузеппе насадил наживку и снова закинул удочку. Он огляделся вокруг, наслаждаясь светом, окончательно разогнавшим туман и струившимся в чистом, еще не разогретом солнцем воздухе.

– Да, место, похоже, хорошее! – повторил он, повернувшись к Коллорини. – Завтра снова приду сюда.

И заметил, что тот намек понял. Коллорини кивнул, снова приподнял шляпу, повернулся и стал спускаться по обрыву, направляясь в противоположную от городка сторону.

Дон Джузеппе порадовался, что остался один и теперь может спокойно обдумать новую приятную ситуацию. Слава богу, в этой гнетущей бездеятельности впервые есть над чем поломать голову. Ну, а что касается Коллорини, то он предстал в выгодном свете. Серьезный, деловой и наверняка ловкий бандюга. Очень опытный – хоть повсюду рыщет полиция, он разгуливает себе на свободе, проявляя, правда, осторожность. Впрочем, и эта осторожность Коллорини ему по душе – он терпеть не может наглецов.

Итак, Нумизматический музей. Хоть он и увлекался классической литературой и вообще древностью, его познания в старинных монетах ограничивались теми, что были воспроизведены с познавательной целью в латинских текстах. Монеты времен Лукулла[55]55
  Лукулл Луций Лициний (106–57 до н. э.) – римский проконсул, знаменитый своим богатством и пышными пирами.


[Закрыть], Силлы[56]56
  Силла Луций Корнелий (138–78 до н. э.) – в 87 г. стал диктатором Рима. Издал законы в пользу римской аристократии.


[Закрыть], из города Конофона. Он отчетливо представил себе фотографию (в правом углу сверху на первой странице речи Цицерона) – монету, отчеканенную после смерти Цезаря. Круглая, с зазубренными краями – голова Брута на лицевой стороне и республиканская шапочка между двумя кинжалами на обороте. Есть ли среди музейных монет и эта?

Что же до нужных помощников, пара пешек у него есть, да к тому же один из сторожей, Феличе Шиельцо.

Он спросил себя, откуда Коллорини узнал о его связях с семейством Шиельцо. Ведь он был еще и крестным отцом сына Феличе. Впрочем, в Неаполе и на побережье Амальфи было полно пеппинель и пеппино, которых он держал в церкви на руках. По южному обычаю хорошо иметь крестным отцом человека уважаемого и влиятельного, чтобы тот оказал покровительство, конкретное, но обычно куда более ограниченное, чем то щедрое, но неопределенное, которое обычно обещают перед алтарем при крещении.

Момент для «операции» был благоприятным, если понимать под «моментом» последние годы, когда беспрерывно оскудевали музеи, закрытые для посетителей, но, увы, открытые для воров. Ограблению музеев, правда, как умели противостояли жалкие группки сторожей, но до того малочисленные, что приходилось удивляться, каким образом в музеях еще оставалось кое-что для обозрения.

«Вся трудность заключается в том, чтобы связаться с нужными людьми, не дав полицейским ищейкам пронюхать об этом», – думал дон Джузеппе. «Если только этих дворняжек можно назвать ищейками», – мелькнула у него мысль, когда он краем глаза следил за Коллорини, который шел по откосу. Трое молодых полицейских, следящих за ним, видимо, чувствуют себя людьми шерифа, иными словами, сержанта Траинито, которого после фильма с Теренсом Хиллом в главной роли все звали Троица. Кстати, молодежь выражает ему свое беспредельное восхищение. Но кем бы они ни были, ищейками или дворняжками, вставать рано утром они не любят. Дон Джузеппе вскоре это заметил. Очередной сыщик проморгал важнейшую встречу и сейчас возвращался, чтобы доложить о том, что поднадзорный опять ловит рыбу. Вот только не у Пьяццуолы, а в леске Лечче. Так, хорошо, хорошо! Главное – установить нужные связи.

Конечно, лучше, если бы Коллорини сделал свое предложение несколькими днями раньше. Тогда можно было бы использовать Чириако, которому он поручил лишь отправить из Виченцы два анонимных письма с доносом, одно карабинерам, другое – самому дону Джузеппе. Теперь он убедился, что письма его вскрываются, но цели он преследовал две – вдолбить карабинерам в голову, что к смерти торговца наркотиками Энцо Калоне он не причастен, и навести полицию на след Дядюшки Нтони. Пусть этот тип поймет, что такие дурацкие шутки лучше проделывать с себе подобными. Если Дядюшка Нтони решил потешаться над ним, зная, что он в далекой ссылке, то он крупно ошибся.

Дать Коллорини нужные сведения, чтобы потом связь он установил сам, означало бы признаться в своей слабости, что Барону вовсе не улыбалось. Вдобавок это уменьшило бы весомость его сотрудничества. Он и так проявил чрезмерную заинтересованность, и это он-то, привыкший ворочать огромными суммами. Увы, в этой вонючей яме, именуемой Фиа, он утратил прежнюю уверенность человека, располагающего большими деньгами. Этим лизоблюдам из Неаполя – так обзывал в минуту гнева Барон своих бестолковых помощников – понадобилось два месяца, чтобы сообразить, что ссыльный тоже нуждается в монете. Если он хочет завоевать авторитет, он должен изумлять, а чем можно изумить людей, как не вшивой пачкой ассигнаций, которые ты им небрежно кидаешь? Он забыл спросить у Коллорини, когда надо закончить подготовку и не поджимает ли его время. Черт побери, и управляющий именьем Пиццуто только-только уехал. Нужно будет снова его вызвать. Для этого по уговору достаточно отправить по почте открытку и попросить прислать орехи, чудесные, сочные орехи поместья Апельсиновая Роща. Получив ее, Рокко Пиццуто тут же отправится в путь. Разве можно сравнить поместье в Амальфи с навозной ямой, в которую его засадили? Здесь листву никогда не пронзала темно-голубая стрела света и не колыхались густые, как чернила, синие пятна – отблеск моря. А главное – дон Джузеппе был очень чувствителен к ароматам – не доносился до тебя запах лимонов, жасмина и влажной земли. Он принюхался, но лишь вдохнул горький и гнилостный запах сена, травы и репейника. И громко чихнул.

Вдруг Паломбелла заметил, что удилище заметно отяжелело, должно быть, клюнула здоровенная рыбина. Минут десять он боролся с врагом, прежде чем на траву плюхнулась огромная, граммов в триста, отчаянно извивавшаяся форель. Дон Джузеппе изловчился, схватил ее и кинул в уже почти полную корзину. Дон Тарчизио сказал правду. Никто лучше сельских священников не знает сокровенные места для удачной рыбной ловли. Ну, а теперь посмотрим, на что еще способна синьора Мариза.

8

Ночью погода изменилась. Уже к вечеру прозрачно чистый воздух помутнел.

За ужином, подавая форель в кляре, вдова Косма заметила, что «на луну облака полезли». Впрочем, Барон, привыкший к теплой, сухой осени родной Кампании, не придал ее замечанию никакого значения. Но поздней ночью пошел сплошной стеной дождь, монотонный, без всяких порывов ветра, что говорило о том, что скоро он не кончится, и так оно и вышло. «Скучно вам будет без рыбной ловли», – заметила вдова на следующее утро, убирая со стола поднос с остатками ужина, и даже поежилась под пристальным взглядом дона Джузеппе. А тот заподозрил, что сказано это неспроста, похоже, вдова в сговоре с любовником племянницы. Что знала вдова о вчерашней встрече у «Дубов»? Известно ли ей о его разговоре с Коллорини? Если этот молодчик водится с тетушками своих любовниц, ему нельзя доверять ни на грош.

– Я бы все равно сегодня не стал ловить рыбу, – сухо ответил он и энергично потер сухие ладони. Если так похолодало уже в октябре, что же будет зимой? Он снова ощутил тоску по своей Апельсиновой Роще, и даже глубокий вздох не помог прогнать эту ностальгию.

Он снял с полки одну из книг, которые привез с собой. Устроился поудобнее в кресле у окна, подернувшегося пеленой дождя, и погрузился в чтение третьей филиппики, той самой, в которой Цицерон потребовал объявить Марка Антония врагом родины. Что за чудесные были времена, что за смелые люди – настоящие сенаторы!

9

В Неаполе уже царило бабье лето и полдень выдался сухим и теплым. Чириако Фавелла неохотно вел в немыслимой автомобильной толчее свою машину по центру города, направляясь к переулку Сан-Бьяджо, где находилось логово Дядюшки Нтони. Всякий раз, когда его внезапно вызывали туда, Чириако становилось не по себе, наползала растерянность, которая исчезала, лишь когда он, вновь свободный и счастливый, пускался в обратный путь.

У Дядюшки Нтони, в его магазине по продаже телевизоров, красивом, просторном, с богатым выбором товара, явно контрастирующем со скромными лавочками в том же центре старого города, Чириако был всего шесть дней назад, по возвращении из Виченцы. Уж так ему хотелось поскорее избавиться от этой неприятной обязанности, что он прямо отправился в магазин, даже не заезжая к себе в Сан-Джованни-а-Тедуччо. Уже потом, отчитавшись, можно было с легкой душой вернуться домой. Ведь он избавился от кошмара, от буравящего, пронизывающего тебя насквозь взгляда мутных, выцветших глаз Дядюшки Нтони, похожих на бутылочные осколки, от его давящей, как прессом, въедливости. Закончив свое донесение, Чириако вышел на улицу, сильно приободренный тем, что уж месяц он точно проживет спокойно, ну в крайнем случае Дядюшка Нтони пробурчит по телефону очередное приказание. Целый мешок страха Чириако оставил там, в магазине, среди всегда включенных телевизоров.

Отчет был удачным и полностью совпадал с донесением Спаламуорто, тоже вернувшегося из «командировки». В мутных, выцветших глазах босса блеснули снопы желтых искр, когда Чириако подтвердил, что приговор был приведен в исполнение рядом с городком, приютившим дона Джузеппе Паломбеллу. Клянусь кровью святого Януария, – подумал Дядюшка Нтони, – я сыграл неплохую шутку с этим вшивым джентльменом, разыгрывающим из себя просвещенного землевладельца и убежденным, что он честный и дальновидный предприниматель. Это он-то, у которого на совести немало убитых или изувеченных врагов, позволяет себе открыто порицать его, Дядюшки Нтони, кровожадность! Он, видите ли, повсюду рассылает своих наемных убийц, он злобный, мстительный, впадающий в ярость, что отличает людей хитрых, наделенных большой властью, но умных.

В порыве необузданной жестокости Антонио Вичепополо для наказания неверного помощника прибег и к помощи Чириако, который, как он знал, испытывал к дону Джузеппе ностальгическую преданность. Этот Чириако – достойный ученик дона Джузеппе, упрямый, глупо-щепетильный и не умеющий жить с волками. Был бы он похрабрее, так не пришлось бы для «наведения чистоты» посылать Спаламуорто, Чириако сам бы мог все обтяпать. Что поделаешь, не все рождаются львами, да и где тогда найти зайцев, чтобы разорвать их на куски?

В остальном Чириако все выполнил хорошо: выследил изменника-торговца, вовремя сообщил, что тот укрылся в Виченце, и сразу же навел Спаламуорто на след беглеца. От зайца большего и требовать нельзя. Дядюшка Нтони вынул из ящика с деньгами пять ассигнаций по сто тысяч лир каждая и вложил их Чириако в руку.

– На вот, бери. Это тебе за сверхурочную работу. А это, – он протянул ему еще сто тысяч лир, – за бензин и другие расходы.

Так Чириако сбросил с себя груз страха и танцующей походкой пересек улицу Бенедетто-Кроче, отягощенный лишь «грузом» пяти ассигнаций в бумажнике. Это-то и есть счастливые минуты в его работе.

Телефонный звонок нарушил блаженство тех дней. Дядюшка Нтони говорил по телефону тихо-тихо, но каждое его слово звучало как далекий и грозный раскат грома. Что кроется за этим внезапным вызовом?

Устало ковыляя в толпе, Чириако перебирал в уме, какие у него на совести проступки, и не находил ни одного, если не считать короткой встречи с доном Джузеппе. Но разве можно ставить ему в вину визит к бывшему хозяину, угодившему в ссылку. Ведь это же все равно, что навестить больного или заключенного. Дойдя до перекрестка рядом с магазином, Чириако выпрямился и пошел быстрее. Черт возьми, чего он испугался! Может, Дядюшка Нтони хочет дать ему новое задание?

В магазине, кроме Дядюшки Нтони, были Дженнарино, продавец и верный человек босса, и молодожены, задумавшие купить переносной телевизор. Парочка уговаривала Дядюшку Нтони сбавить цену, ведь они его постоянные клиенты и купили в этом магазине все домашние электроприборы.

Дядюшка Нтони любил торговаться. Он забавлялся, долго не снижая цену на какие-нибудь десять тысяч лир – столько он давал на чай массажисту или швейцару в ночном клубе, – это позволяло ему полнее почувствовать разницу в положении между ним и жителями квартала, которые зарабатывали себе на жизнь трудом честным, иными словами, потом и кровью.