Текст книги "Логово горностаев. Принудительное поселение"

Автор книги: Энцо Руссо

Соавторы: Анна Фонтебассо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

– Послать к нему Танино? – предложил Рокко. И его поразило, как на миг изменилось лицо хозяина, приняв выражение жестокое, сразу сбросившее маску ироничной невозмутимости и спокойствия.

– Танино застрелит его, и все тут, – глухим голосом сказал Барон. – Эрнесто Куоко не должен умереть. Он должен всю оставшуюся жизнь помнить, что он дерьмо!

Барон умолк. Казалось, он обдумывает, как же покарать предателя, но Рокко знал, что Барон все уже решил заранее. А это молчание – лишь уловка, желание продлить удовольствие от роли неумолимого мстителя. Барон любил разыгрывать роли. У Рокко мурашки по спине забегали, когда он подумал, как же беспощадно Барон собирается покарать изменника, если он отказался от услуг Танино, носителя молниеносной смерти.

– Тут должен потрудиться Луиджино Маццамонте. Пусть обслужит Куоко, как и других, – вымолвил наконец дон Джузеппе и увидел, что даже Рокко побледнел. «Становится чувствительным, как молоденькая девушка», – недовольно подумал он.

Желая его подбодрить, он снова надел маску любезного господина и мягко улыбнулся.

– Ну вот, пожалуй, и все. А пока отведайте здешнего вина. Вполне, по-моему, сносное.

Он извлек из аляповатого буфета бутылку и два бокала и, откупоривая бутылку, полюбопытствовал:

– А что еще вы привезли в этот раз для прикрытия?

В желтых зрачках Рокко снова блеснули лукавые искорки.

– Кроме орехов, которые вам прислала донна Джулия, письмо от адвоката. Он просит вас подписать протест.

– Какой еще протест?

– Против оценки финансовым ведомством стоимости недвижимого имущества, проданного вами два года назад.

Он наклонился, достал из сумки и протянул хозяину желтую папку.

– Псы паршивые! – выругался дон Джузеппе, прочитав документы. – На двадцать пять миллионов больше оценили эту лачугу в Граньяно!

– Адвокат говорит, что можно было бы… – подсказал Рокко. Но он и сам знал, что по таким пустякам дон Джузеппе не прибегнет к тайным связям. Наоборот, он предпочитал, как и все прочие граждане, опротестовать это решение, дабы доказать, что он человек честный и серьезный, вопреки несправедливым подозрениям и обвинениям выполняющий свои гражданские обязанности.

Барон подписал отпечатанный на машинке иск, составленный «адвокатом», на самом же деле – специалистом по торговому праву, защищавшим интересы Паломбеллы в его законных делах землевладельца и торговца недвижимостью.

– Так, все сделано. Теперь нам лучше некоторое время не встречаться. За последние десять дней вы уже дважды приезжали ко мне, не хотелось бы лишний раз испытывать их терпение.

Под этим «их» он подразумевал и карабинеров Фиа, и уголовную полицию, а также и Оперативный отдел Виченцы, занимающийся особо опасными преступлениями.

– Значит, договорились – я позвоню в конце недели.

Рокко встал, подтвердив тем самым, что все понял.

Нагнулся, чтобы поднять упавшую сумку, и тут его настиг ядовито-медовый голосок Барона:

– А еще не забудьте послать Дядюшке Нтони букет красных роз… Скажем, семнадцать красных роз! С записочкой – от Чириако Фавеллы.

13

Общеизвестная страсть к рыбной ловле служила убедительным объяснением того, что Барон в погожие дни выходил на рассвете с удочкой за плечами и с корзинкой в руке. Это хоть на несколько часов спасало его от бдительного мальчишки-шпика, который из-за своей добровольной слежки подрался с Пинином, ярым сторонником мафии. Обычно маленький шпик добирался до противоположного берега реки к девяти утра и всегда заставал поднадзорного за одним и тем же делом – рыбной ловлей.

В половине восьмого, когда дон Джузеппе уже несколько раз успел закинуть удочку, все тот же хруст возвестил о появлении Коллорини. В ожидании этого визита Барон примостился у обрыва, поросшего густым колючим кустарником. Он посоветовал Лаурете, чтобы Коллорини засел в кустах, ведь всякое может случиться. Лучше всегда быть настороже. Едва ветки слегка зашуршали, Барон, не оборачиваясь, спросил:

– Кто это?

– Я, – зло ответил Коллорини. – Черт побери, неужто нельзя было выбрать местечко без этих колючек?

Засевший в кустах, он не увидел, как ехидно усмехнулся Паломбелла.

– Все сведения собрали?

Дон Джузеппе кивнул головой.

– Тогда передайте ваши записи мне, и…

– Нет у меня никаких записей, – прервал его Барон. – Все, что я сообщу, запомните и держите в голове.

«Вот болваны эти молодчики с Севера, – сердито подумал он. – Если б я имел дурацкую привычку делать записи, то сейчас отбывал бы пожизненное заключение. Да притом в отменной компании».

– Готовы? – спросил он.

Барон выдернул из воды удилище, притворился, будто ищет в банке наживку и повернулся к Коллорини. А тот сидел в кустах ежевики, и лицо его пересекала свежая глубокая царапина.

– Ваши сведения, Коллорини, оказались точными. Сторожей два, они кончают дежурство в семь вечера, закрывают музей и включают сигнализацию. После чего вся охрана заключается в том, что каждые восемьдесят-девяносто минут музей обходит патрульный. С десяти вечера и до семи утра. Таким образом, сохранность музея фактически обеспечивает сигнальная система. Сегодня вторник, в субботу, когда сторожа уйдут, сигнальную систему не включат. Но вы спуститесь в полуподвал дворца и сломаете сигнальное устройство, чтобы создалось впечатление, будто это дело рук грабителей. Иначе обвинение падет на самих сторожей. – Он пристально поглядел в кусты и добавил: – Один из них – мой друг. – Поцарапанная щека качнулась вниз и вверх. – Вы займетесь этим, как я понял, вдвоем. – И опять щека качнулась вниз и вверх. – Так вот, в момент закрытия музея вы там останетесь. Посетителей в музее бывает очень мало. В четвертом зале, слева от центрального коридора, стоят высокие, в рост человека, витрины. Две из них будут отодвинуты от стены сантиметров на тридцать. Надеюсь, что ваш компаньон не очень толстый. Можете начать свою работу, как только музей закроется. Витрины из небьющегося стекла с замками.

– В замках я разбираюсь! – прервал его Коллорини.

– Отлично. Постарайтесь все закончить самое позднее без четверти девять. Уйдете через служебный вход, ведущий в переулок. Там вас будет ждать «джардинетта» кремового цвета.

– «Джардинетта»? – удивился Коллорини.

– Любая другая машина привлекла бы к себе внимание. Этот древний «фиат» уже давно привозит и увозит рабочих в комбинезонах, которые ремонтируют желоба дворца. Работы начались по моей просьбе, но есть соответствующее официальное разрешение. В субботу вы тоже наденете комбинезоны, а монеты засунете в обрубки труб, заранее спрятанные в полуподвале. Спокойно выйдете в переулок с трубами на плечах и засунете их в машину. Доверьтесь во всем шоферу, тайник уже есть.

Барон притворился, будто копается в банке с наживкой, а сам незаметно наблюдал за хмурым лицом Коллорини. Стефано Коллорини, человеку энергичному, вовсе не нравилось, что он низведен до роли простого исполнителя чужих задумок. Наверняка у него имелся свой план, и было бы более дипломатичным выслушать сначала Коллорини, и затем убедить его отказаться от своей идеи. Но речной обрыв был неподходящим местом для обмена мнениями, да и времени на это не оставалось.

Как бы подтверждая, что чужая подсказка его бесит, Коллорини из кустов ежевики задал ехидный вопрос.

– Ага, значит, мы спокойно выйдем из музея с трубами на плечах в девять вечера? Не кажется ли вам, что для окончания ремонтных работ время довольно странное?

А этот Коллорини молодец! Неуступчивый, но совсем неглупый.

– Все справедливо, – спокойно согласился дон Джузеппе, чтобы не выдать своей радости – ведь на это возражение у него уже был ответ.

– Все справедливо, я об этом тоже подумал. И потому попросил разрешения продлить работы до позднего вечера из-за срочности ремонта. Еще есть вопросы?

Из кустов донеслось глухое покашливание.

– Последний, синьор Паломбелла. Лаурета сказала, что вы требуете большего вознаграждения, чем мы прежде договорились… В виде старинных монет, – уточнил он, разглядывая из зарослей ежевики непроницаемое лицо Барона.

– Речь идет не о дополнительном вознаграждении, – уточнил дон Джузеппе. – Просто мне нужно пять сестерций, за которые я готов заплатить. Они хранятся в первой витрине первого зала, и ошибка исключена. Это серебряные римские монеты. На лицевой стороне изображена голова юноши, а на оборотной – квадрига с надписью «Рим».

Коллорини с треском протиснулся сквозь кусты ежевики поближе.

– Послушайте! – Он явно испытывал смущение и злился, что его испытывает. – Я в старинных монетах не разбираюсь. Но если это ценные монеты, то придется мне сначала получить согласие моего клиента. Вы тоже коллекционер?

Барон погасил легкую улыбку.

– Коллекционер-любитель.

– Не лучше ли попросить эти монеты у моего канадца? – подсказал Коллорини. – Мне бы не хотелось с ним спорить. Он знает монеты музея все до единой.

– Мне нужны именно сестерции, и сразу же. Ручаюсь вам, что ваш клиент не станет возражать – монеты большой ценности не представляют, они и двести тысяч лир вряд ли стоят.

– Да, но, – промямлил Коллорини. Ни черта тут не поймешь. С этими мафиози, чванливыми, обожающими таинственность, надо иметь превеликое терпение. Ему надоело пререкаться с Бароном, шипы впивались в тело, и он наконец решился.

– Ладно. Вы получите эти пять монет.

– Дать их вы должны не мне. Вы должны…

Паломбелла положил удочку на обрыв, подошел к кусту ежевики, встал рядом, широко расставив ноги, и расстегнул прореху.

– Не бойтесь, вас я не орошу! – заверил он со смешком. – Это всего лишь отвлекающий маневр! – И приблизив свое лицо к лицу взбешенного Коллорини, внес последние уточнения.

14

– Так встретим же светлое Воскресенье с чистым сердцем и с очистившейся от грехов душой. Встретим же и мы, как встречает Церковь, чудесный день рождения Христа, праздник, который…

Дон Тарчизио с амвона повторял как заклинание слова проповеди, пытаясь одновременно понять, что происходит с некоторыми прихожанами.

Ноябрь подходил к концу. Спокойное течение воскресной мессы, увы, уже нарушалось отчаянным чиханьем в одном углу и гулким сморканием в другом. Стоявшая у правового нефа Энрикетта Манци чихала так громко, что дон Тарчизио невольно оторвал взгляд от листков с пометками, лежавших на пюпитре. И окончательно потерял нить проповеди.

Чуть позади Энрикетты, на своем обычном месте возле колонны стоял Джузеппе Паломбелла. И в этом не было ничего необычного – он всегда стоял тут на утренней мессе. А вот то, что Пинин, словно лыжник в слаломе, лавировал между верующими, держа в руках газету, было вещью необычной. Как оказалось, он протискивался к этому мафиозо. Тронул Паломбеллу за локоть, чтобы привлечь его внимание. Встал на цыпочки и, сунув ему газету, что-то зашептал ему на ухо.

…Праздник, в котором мы все должны принять участие, ведь это праздник всех христиан, всех верующих христиан, – проповедовал дон Тарчизио, в полнейшем смятении беспрестанно повторяясь. Он вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же это за газета. Но поднадзорный, мельком взглянув на первую страницу, сложил газету вчетверо, сунул ее в карман пиджака и снова все свое внимание сосредоточил на доне Тарчизио, словно его сбивчивая проповедь была крайне поучительной. Хоть дон Тарчизио всячески боролся с отчаянным любопытством, он не оставил попыток осмыслить, что происходит.

На пояснения Пинина рассчитывать не приходилось. Мальчонка буквально обожал этого мафиозо и ради него готов, как некогда святой Варфоломей, содрать с себя кожу, но не открыть, какое ему дали тайное поручение. Вообще все, что связано с Паломбеллой, мальчишки городка воспринимают как таинственное, сокровенное, волнующее. Что означает эта поспешность с газетой? Обычно в воскресенье газеты прибывали в Фиа поздно. Сам Паломбелла попросил мальчишку принести ему поскорее газету или же кто-то дал ее Пинину, чтобы тот бегом доставил ее ссыльному? А что его в газете так заинтересовало? И почему такое нетерпение?

Слова «месса окончена» в этот раз доставили дону Тарчизио то же облегчение, что приносили мальчишкам, только и ждавшим момента, чтобы выскочить из церкви и продолжить игру на площади.

Испытывая острое чувство вины, он направился было в ризницу, но его остановила добродетельная синьора Гонцити:

– Во что же, дон Тарчизио, превратилось приходское кино! Я тут увидела афишу и глазам своим не поверила. Разумно ли показывать «Сын крестного отца»? Один крестный отец у нас объявился, и дети только им и бредят. Неужто нам еще и фильм такой нужен?

С трудом ему удалось убедить синьору, что актеры Франки и Инграссия – грешники невеликие, да и скрытая насмешка, возможно, погасит восторг мальчишек.

– Ради бога, синьора Гонцити, не надо вводить табу.

Он надеялся выйти быстро, догнать Паломбеллу, притвориться («Да простит меня господь, и притворство для общего блага порой необходимо»), будто случайно на него наткнулся, и разузнать, какая ему понадобилась газета. Ну, а заодно понять, что за новость заинтересовала этого бандита. Но синьора Гонцити все его не отпускала, она вошла за ним в ризницу и стала жаловаться на опасную привязанность мальчишек к этому бандюге.

– Почему, дон Тарчизио, именно к нам его прислали?

– Может, чтобы он смог исправиться, – ответил дон Тарчизио, хотя не испытывал в этом ни малейшей уверенности. Хорошо, если бы так и было, да только выглядит слишком наивно.

Он снял церковное облачение, расстегнул сутану. «Чего она медлит и не уходит – ждет, пока я надену брюки?»

Лишь когда он потянулся к вешалке, где висел темно-серый пиджак, добропорядочная синьора наконец поняла и торопливо распрощалась.

Гнаться за Паломбеллой было уже бесполезно. Однако газеты-то купить все же стоит. В городок, кроме венецианской «Гадзеттино», приходили еще две газеты. Вот он их все и перелистает – может, и поймет путем логических умозаключений, что же в них могло заинтересовать Паломбеллу.

Газетный киоск находился на площади. Дон Тарчизио поспешил туда по платановой аллее, соединявшей церковь, дом священника и молельню с центром городка, где разместились бар, газетный киоск, четыре магазина, аптека и чуть подальше – муниципалитет с отделением карабинеров. Эта аллея была гордостью городка. Сейчас могучие, ветвистые деревья стояли почти голыми, лишь на нескольких деревьях уцелели пожелтевшие, сухие листья, но летом это был продуваемый ветром густой зеленый свод.

Внезапно дон Тарчизио умерил шаг и дальше пошел уже неторопливо, словно на прогулке, пока не добрался до скамьи, на которой в одиночестве сидел Джузеппе Паломбелла.

Если он и заметил издали дона Тарчизио, то вида не подал. С интересом читал маленькую книжицу, не обращая внимания на холод, сразу после мессы загнавший прихожан в дома. Из кармана у него торчала газета.

– Добрый день, синьор Паломбелла! – Голос священника звучал приветливо. Слишком даже приветливо. – Не холодно ли вам сидеть тут и читать?

Барон взглянул на дона Тарчизио и вдруг продекламировал:

– Tibi gratulor, mihi gaudeo; te amo, tua tueor…

Он улыбнулся, увидев, как сильно удивился священник, и спросил:

– Не знаете, откуда эта цитата?

– Поздравляю тебя и радуюсь вместе с тобой; я люблю тебя и забочусь о тебе, – машинально перевел дон Тарчизио, но откуда цитата, так и не вспомнил.

– Это записка, которую 15 марта 44 года до рождества Христова Цицерон послал Базило, одному из заговорщиков, которые именно в тот день напали на Юлия Цезаря и убили его. Всего несколько слов, падре, но каких сильных! Это была историческая записка. Знаете, Цицерон – мой любимый автор.

От изумления дон Тарчизио даже забыл о цели своей «атаки».

– Цицерон? – пролепетал он.

Паломбелла снова одарил его улыбкой и легонько стукнул ладонью по скамье, приглашая сесть рядом, что дон Тарчизио и сделал послушно.

– Хочу открыть вам один секрет, падре, – пояснил Паломбелла. – В детстве меня отдали в духовную семинарию. – И он снова насладился непритворным изумлением дона Тарчизио.

– Но там мне не понравилось, – добавил Паломбелла.

– Лишь латинский язык я учил охотно. Но не язык отцов церкви, а – Цезаря[57]57
  Цезарь Гай Юлий (100–44 до н. э.) – римский император, а также автор «Записок о галльской войне».


[Закрыть], Цицерона… ну еще Горация, Плавта[58]58
  Плавт Тит Макций (254–184 до н. э.) – знаменитый греческий комедиограф.


[Закрыть]… Совсем другой жанр, как видите.

Да, языческие писания, подумал дон Тарчизио, невольно восхищаясь тем, что этот бандит способен оценить афористичность и весомость «Записок», красоту стиля Цицерона, драматичность и пародийный талант Плавта. Он совсем забыл о газете, но о ней напомнил ему сам Паломбелла.

– Попросив вас составить мне компанию, я, наверно, отвлек вас от важных дел?

Значит, Паломбелла видел, как он несся к площади! Только неискоренимая привычка говорить правду уберегла дона Тарчизио от полной лжи.

– Я шел купить газету, – признался он. Но тут же с умыслом добавил: – Торопиться было незачем, да вот холод подгонял.

Он поежился – здесь и в самом деле было холодно.

– Не хотите ли взглянуть на мою? – Барон вынул из кармана пиджака «Гадзеттино» и протянул ее священнику. А потом краем глаза проследил, как тот развернул сложенную вчетверо газету и стал читать кричащие заголовки статей. «Коммунистический лидер советуется со светскими кругами перед встречей с руководителями демохристиан», «Правительство обещает: будут приняты срочные меры для лучшей охраны тюрем», «Побег одиннадцати заключенных из тюрьмы в Порто-Адзурро».

– Похоже, журналистов этот факт позабавил, – осуждающе произнес дон Тарчизио.

– Почему вдруг?

– Потому что сразу за обещаниями правительства они поместили статью о побеге преступников.

– Факты против обещаний, это святая правда, падре. Увы, стороны поменялись ролями. Правительство должно не обещать, а действовать!

Дон Тарчизио помрачнел. Это он-то обвиняет правительство в бездействии! Это он-то, который всю свою жизнь пользовался несовершенством законов и беспомощностью юстиции для своих гнусных целей! Ведь это он, Паломбелла, заставлял честных граждан платить за дорогостоящие и бесполезные процессы. Иначе ему самому не пришлось бы мучиться, сидя на скамье рядом с этим бандитом и беседуя с ним о Цицероне. Он снова склонился над газетой. «Грандиозное ограбление Нумизматического музея в Неаполе. Вчера вечером похищены бесценные древние монеты. Единственные экземпляры монет доримской и римской эпохи пропали только потому, что не хватает денег для надежной охраны музея. Один из сторожей убит».

– Там, наверно, были монеты и с изображением вашего Цицерона! – мрачно пошутил дон Тарчизио и перевернул страницу – может, сведения о мафии напечатаны хоть здесь, ведь «независимые» преступники постепенно оттесняют мафию на второй план. И в самом деле, тут он нашел продолжение статьи о бежавших из тюрьмы в Порто-Адзурро, среди которых был и Кончетто Луонго, адъютант покойного босса калабрийской мафии. Может, этот «джентльмен» – друг сидящего рядом синьора Паломбеллы и хотел сообщить ему, что он на воле? И такое не исключено! Когда Пинин придет на исповедь, можно будет (нет, нет, не во время отпущения грехов, а потом) под благовидным предлогом выведать, зачем он с такой поспешностью вручил газету Паломбелле.

Увы, Пинин на исповедь не пришел – этот проклятый мафиозо окончательно сбил его с пути истинного!

15

Только вернувшись домой и закрыв дверь за назойливой вдовой Косма, Барон снова вынул газету и стал ее внимательно перечитывать.

Чрезмерное рвение ребятишек грозило пробудить опасные мысли в голове дона Тарчизио. Когда старуха Гарольфи, продавщица в киоске, крайне нелюбезно ответила, что газеты еще не прибыли, Пинин, вертевшийся неподалеку, загорелся желанием доказать свою ловкость и беспредельную преданность ему, Паломбелле. Он дождался-таки почтового фургончика из Виченцы и доставил газету прямо «в руки».

Это по вине Пинина ему пришлось добрых четверть часа сидеть и мерзнуть на скамье, дожидаясь дона Тарчизио. К счастью, во время самой мессы он, Паломбелла, малость повеселился. Притворялся, будто внимательно слушает проповедь, а сам незаметно следил за священником, который мучился догадками, быстро, впрочем, разгаданными самим Паломбеллой, столь удачно, что он с трудом сдержал торжествующую ухмылку, когда увидел, как дон Тарчизио перешел с галопа на рысь, а потом остановился и с вымученной любезностью поздоровался с ним. Хорошо еще, что он прихватил с собой в церковь книгу Цицерона!

Статья была длиннющей и изобиловала яростными выпадами против властей, которые ничуть не заботятся об историко-художественном наследии страны. Журналист не скупился на цитаты из классиков и напомнил, что этимологически музей можно считать «священным местом муз», а закончил короткой историей монет, начиная от натурального обмена вплоть до обмена металлом на вес – металлическими монетами самой различной формы. Наконец, напомнив, что металлы обладают редчайшими технико-экономическими достоинствами – они прочны, нерастворимы, долговечны, легко перевозятся, он пустился в уточнение датировок. При этом добрался ни больше ни меньше как до восьмого века до нашей эры. За сим последовали стенания по поводу утери драгоценных тетрадрахм, редчайших монет первых лет Римской империи и уникальных экземпляров монет с острова Родос. Не забыл упомянуть и о фунтах стерлингов короля Эдуарда и золотых скуди времен Людовика XIV, которые не имели большой исторической ценности, но тоже приглянулись грабителям. Хранились они в отдельном маленьком зале, о чем Барон узнал из каталога, прежде чем из предосторожности с великой неохотой его уничтожил.

Желая сберечь пробки, теряют бутылки! – развеселился он, когда прочел заявление директора музея. Бедняге приходилось бороться с преступниками на жалкие гроши – подаяния рахитичного Управления по охране памятников старины, которое его же, директора музея, и обвиняет в том, что он допустил кражу бесценных сокровищ. Сторожа хотят получать за свою трудную работу достойную плату!

И они правы, эти сторожа, подумал Барон. Мало того, что зарабатывают гроши, так порой и с жизнью расстаются.

Он помрачнел, снова пробежав глазами строки о Феличе Шиельцо – стороже, убитом грабителями. Что там, черт возьми, приключилось! Коллорини заверил его, что совсем не хочет кровопролития. Между тем именно Феличе, сыну которого он был крестным отцом, отправили на тот свет. Убийство должно быть оправданным печальной неизбежностью. А тут похоже на убийство из паники. Бесполезное и опасное.

Газета лежала на коленях, а он все вспоминал о бедном Феличе – как же ему не повезло! – и решил дать Рокко указания выделить в утешение вдове и «невинному младенцу» приличную сумму.

Долго и тщательно обдумывая, что там могло произойти, он все же признался себе самому, что на этот раз мертвец ему очень кстати. Весьма и весьма кстати.

16

Старший сержант Франческо Д’Ариенто из Оперативного отдела полиции Неаполя вынул из кармана аккуратно сложенный листок и протянул его Антонио Вичепополо.

Дядюшка Нтони пронзил унтер-офицера острым, как игла, взглядом. Скулы напряглись, челюсти сомкнулись. Казалось, это выступ скалы.

– Читать не умею, – с вызовом сказал он.

– Не умеете? – деланно изумился Д’Ариенто. – Тогда придется вам объяснить, о чем идет речь. Это копия декрета, по которому судья на основании статей 332 и 334 Уголовного кодекса поручает старшему сержанту Франческо Д’Ариенто произвести обыск в магазине по продаже телевизоров, принадлежащем Антонио Вичепополо, расположенном в переулке, и так далее и тому подобное.

Старший сержант успел насладиться тем, как мгновенно изменилось выражение лица знаменитого босса мафии. Тот вырвал у него лист из рук. Несмотря на свои шестьдесят лет, Дядюшка Нтони прекрасно читал и без очков.

– Что за гнусная шутка?

Его изумление было искренним. Д’Ариенто даже усомнился, правдив ли донос, присланный в полицию.

– Нет, это не шутка, – сурово ответил он. – Это самый настоящий ордер на производство обыска. Но, если ваша совесть чиста, чего вам волноваться. Мы за полчаса управимся.

– Сержант! Кто-то из нас спятил! У меня совесть чиста до прозрачности! Потому-то я и возражаю. – От ярости Дядюшка Нтони заговорил фальцетом. – Желаю связаться с адвокатом!

Он скачками, словно толстый заяц, обогнул пульт включения телевизора и подбежал к телефону.

Старший сержант подмигнул сержанту Цаккья, сопровождавшему его, и спокойно позволил Дядюшке Нтони излить в трубку все свое негодование.

Адвоката дома не оказалось. Оба унтер-офицера невозмутимо слушали, как Дядюшка Нтони в бешенстве ругает кого-то и заочно клянет адвоката, которого вечно нет на месте. Наконец Дядюшка Нтони так грохнул трубкой о рычаг телефона, что изображения на экранах телевизоров вздрогнули.

– Ордер должен быть обоснован! – рявкнул он.

– В полицию поступило анонимное заявление о нарушении вами статей 576, 625 и 648 Уголовного кодекса, – уточнил старший сержант Д’Ариенто.

– Убийство, кража при отягчающих вину обстоятельствах, скупка краденого? – мгновенно перевел Дядюшка Нтони – он не только мог читать без очков, но и знал Уголовный кодекс наизусть. – Да вы рехнулись!

Взглянул сначала на старшего сержанта, затем на его подчиненного и сказал с ядовитой иронией:

– Так, может, хотите отыскать труп в одном из телевизоров?

Старший сержант выпятил живот и раздраженно бросил:

– Послушайте, Вичепополо, я при исполнении служебных обязанностей. Если вы так чисты, как утверждаете, то чем скорее мы начнем, тем быстрее кончим. В этих делах Цаккья великий мастер, и все останется в целости и сохранности. Приступайте к делу, Цаккья! Осмотрим помещение, согласно указаниям судьи!

– Минуту, я только закрою магазин, – попросил Дядюшка Нтони. Он увидел на пороге двух своих телохранителей, которым не терпелось узнать, что происходит между боссом и полицейскими. Прогнал их грозным поворотом головы и, дав волю ярости, с грохотом опустил железную решетку. Не хватало только, чтобы разнесся слух, что в логове владыки всего квартала полиция производит обыск.

– Но уж подонку, который прислал этот остроумный донос, вызова в суд за клевету не миновать! – пригрозил он.

Д’Ариенто притворился, будто помогает Цаккье, – так напугала его самого эта угроза мести. Про себя он подумал, что «подонок» поступил очень мудро, прислав анонимный донос. Если Дядюшка Нтони дознается, кто его писал, вызовом в суд дело не обойдется.

Обычно Дядюшка правосудие вершил сам, да вдобавок приговор его бывал недвусмысленным и жестоким – ведь он считал, что тот, кто родился подонком, предателем или доносчиком, таким и останется до конца своих дней. А потому лишь беспощадная расправа может уберечь других от губительного примера.

Телевизоры начали транслировать второй тайм матча Италия – Англия: поле было сплошь сверкающим зеленым ковром, а стадион, битком набитый зрителями, напоминал плетеную корзину с чуть перезревшими персиками. Стремительные рывки игроков создавали такое впечатление, будто это происходит в самом полутемном магазине. Цаккья одним глазом следил за игрой, а другим осматривал глубокие, темные ящики, полные проводов, выключателей, розеток.

– Не одолжите ли фонарь? – попросил он.

Дядюшка Нтони наклонился, чтобы открыть нижний ящик шкафа. Д’Ариенто, стоявший рядом, опередил его, притом с любезной улыбкой человека, готового прийти другому на помощь. Порылся немного, отыскал фонарь и протянул своему коллеге.

– Раз уж я тут оказался, осмотрю весь шкаф, – небрежно обронил он. Вичепополо отодвинулся, освобождая старшему сержанту место, при этом не упуская ни малейшего его движения.

Старший сержант тщательно осмотрел все ящики. Первый снизу, второй, третий.

– Ай-ай-ай, – вдруг воскликнул он неодобрительно. – У вас есть, Вичепополо, разрешение на ношение оружия?

Из связки проводов он извлек кольт, недавно смазанный и заряженный.

– Имею, имею!

– Тогда, будьте любезны, предъявите его, Вичепополо.

Дядюшка Нтони вынул из бумажника документ и дал его старшему сержанту. Теперь подозрения Д’Ариенто перешли в уверенность.

– Разрешение недействительно! Срок его действия давно истек и по вполне понятным причинам не был продлен.

– Это что же и есть орудие преступления? Вы как раз его искали? – с иронией спросил Дядюшка Нтони. А про себя решил, что этот му… оказавший ему гнусную услугу, сто раз раскается в своем решении. Да-да, сто раз!

Когда окончится эта комедия с обыском, достаточно будет двух звонков – одного, чтобы заполучить фотокопию доноса – и тогда узнаем, кто этот шутник, а второго, чтобы обезвредить донесение старшего сержанта о незаконном хранении кольта. Неужели эти фараоны считают, что такой человек, как я, будет спокойно продавать телевизоры, не имея под рукой убедительного средства защиты?

Вопль, который донесся одновременно с экранов всех телевизоров, возвестил о том, что забит гол, и все трое, хоть и занимались серьезным, малоприятным делом, подняли глаза и посмотрели на экран ближнего к каждому из них телевизора.

Поэтому-то на миг Дядюшка Нтони упустил из виду Д’Ариенто и не заметил, как тот извлек все из того же ящика моток проволоки и положил его на прилавок. Раздался серебристый звон, и старший сержант быстро вытянул руку. Пошарил немного на дне ящика и что-то вытащил, сжимая находку в кулаке.

А затем на глазах у помертвевшего Дядюшки Нтони разжал пальцы – на ладони лежали кругляшки, похожие на телефонные жетоны, темные, с неровными краями.

Д’Ариенто молча наблюдал, как Дядюшка Нтони наклонился к кругляшкам, едва не утыкаясь в них лицом. Когда Дядюшка протянул к ним руку, старший сержант снова сжал пальцы в кулак и поднес его к самому носу грозного босса.

– Что это такое? – В голосе Дядюшки Нтони звучало скорее любопытство, чем страх.

В черных глазах старшего сержанта мелькнуло деланное изумление.

– Такая наивность вам не к лицу, Вичепо! Что вы человек уважаемый и смелый, мы знаем. Но нельзя же, право, лапами – и прямо в сало!

– Какие лапы и какое сало?! – вскипел Дядюшка Нтони. – Вы нашли пистолет, ну хорошо, забирайте его, так и быть. Но не разыгрывайте из себя шута, это вам может дорого стоить.

Старший сержант тут же перестал иронизировать, нахмурился и раскрыл ладонь под пристальным взглядом мафиозо.

– Дядюшка Нтони, – сказал он тихо, и это фамильярное обращение уже само по себе говорило о многом, – Дядюшка Нтони, это – старинные монеты. Те самые, которые хранились в музее и были похищены несколько дней тому назад… Помните, мнимые рабочие, которые производили мнимый ремонт. Об этом газеты много писали. И сейчас еще пишут. – Он буквально лицом к лицу сошелся сейчас с Вичепополо и оторопело поглядел в его тусклые, зеленоватые глаза. – Хотел бы напомнить вам, что, кроме убытка в несколько миллиардов лир, там не обошлось без мертвеца.

Дядюшка Нтони снова впился взглядом в кругляшки, хоть и истертые, но профиль юноши и четверка несущихся коней с повозкой были видны отчетливо. В этот ящик он не заглядывал по меньшей мере неделю. К сожалению, он находился в магазине не всегда, порой его заменял Дженнарино, но в его преданности сомнений нет. Дженнарино – парень, безусловно, ему верный, но удивительно глупый. Если б не его мощное покровительство, Дженнарино давно бы уже был на каторге либо вовсе сгнил бы. Ведь он уже лет пятнадцать как подвергает себя смертельной опасности, ничуть того не сознавая.