Текст книги "Логово горностаев. Принудительное поселение"

Автор книги: Энцо Руссо

Соавторы: Анна Фонтебассо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Дядюшка Нтони увидел, что юнец-наркоман крадется к нему вдоль стены. «Вот тебе и расплата за доброе дело», – озлился он. Прилип как банный лист – и теперь весь час прогулки этот воришка дыхнуть ему не даст. Дядюшка Нтони совсем рассвирепел. Пусть вербует в «массы бунтарей» кого-нибудь другого и пусть лупцует палкой кого ему вздумается. Только бы его оставил в покое. Болван думает, что, размахивая дубинками направо и налево, можно чего-то добиться!

– Хоть бы дождь пошел, – пробурчал он, взглянув на почерневшее небо. Наконец-то прогулочка кончится и этот идиот вернется в свою камеру.

День был необычным – слишком холодным для осени. Ветер сражался с дождем за последние островки голубого неба, еще уцелевшие под натиском бурых туч.

Дядюшка Нтони отошел от стены и принялся кружить по середине двора, стараясь поймать ускользнувшую нить логических умозаключений. Значит, Эрколано, Помпей и ненормальные, которые платят миллионы за черепки древних римлян. Римлян… Он остановился, подумал секунду, и тут его осенило. Если человек интересуется книгами римлян или латинян – или как там еще называются эти творения древних времен, – то, наверно, его интерес распространяется и на черепки. Ну, а тогда почему бы еще и не на монеты?!

Пять сестерций засияли как пять солнц перед мысленным взором Антонио Вичепополо.

Ага, он наверняка помирает от тоски там, на Севере, среди этих кукурузников. И вот наш уважаемый профессор организует изъятие ценностей из музея. А заодно пользуется случаем, чтобы выставить на осмеяние его, Дядюшку Нтони. Это он, наш Барон, послал розы, предвестницы беды. Он так и не переварил смерть своего усердного слуги – шпиона…

– Поторопитесь, пора возвращаться в камеры, – бросил на ходу надзиратель. – Время прогулки истекло.

Дядюшка Нтони послушно пошел рядом с надзирателем.

– Сделайте одно одолжение, – прошептал он. – Не могли бы вы позвонить адвокату Карраско, мне срочно нужно с ним поговорить. Номер телефона есть в телефонной книге, живет он на площади Муничипио.

Надзиратель и глазом не моргнул. Казалось, он ничего не слышал.

– А потом, когда захотите, зайдете в мой магазин и выберете себе любой телевизор.

На лице надзирателя ни один мускул не дрогнул. Он отошел от Дядюшки Нтони, чтобы поторопить двух замешкавшихся, которые уже и сами торопились вернуться – начался дождь. Надзиратель провел свое «стадо» по лестнице до первой площадки и там передал коллегам – надзирателям первого этажа. Уходя, он прошел мимо Дядюшки Нтони.

– Так вы сказали Карраско?

22

В камере Дядюшка Нтони глаз не мог сомкнуть. В голове буквально роились планы, одни хитроумные, другие невыполнимые, и все они были пронизаны жаждой мести, наказания за нанесенное оскорбление. Включали они в себя и понятие правосудия, но особого, личного.

Едва его мысли от усталости начинали путаться, как перед глазами вставала злорадная ухмылка Паломбеллы, когда он узнал, что радио, телевидение, печать уделили немало места сообщению «об аресте предполагаемого босса мафии Вичепополо». Дядюшка Нтони от этих воспоминаний вконец разъярился – «предполагаемый», то есть лишь подозреваемый в преступной деятельности, – это слово о нем самом всякий раз вызывало у Дядюшки Нтони довольную улыбку. Выходит, никому не удалось раздобыть доказательств его виновности. Но на этот раз Дядюшке Нтони было не до смеха: его переполняла ненависть к Барону. Да он вонзит ему зубы в череп, этому Барону, как вгрызаются в только что пойманный морской полип. Насмешек, издевательств над собой он не потерпит.

Среди планов возмездия был и такой – отомстить донне Джулии и уничтожить виллу в Амальфи. Когда сам виновный далеко, то удар по его владениям или по родным и близким должен быть особенно жестоким, ведь все-таки удар приходится не по нему самому. Увы, Дядюшка Нтони хорошо знал, что Апельсиновая Роща – настоящая крепость, бдительно охраняемая людьми Барона. Да вдобавок все они по-собачьи преданы ему и донне Джулии, мудрым властителям целого племени родственников, крестных братьев, односельчан, друзей.

Завтра утром, когда придет Карраско, нужно будет обсудить с ним две важные вещи. Во-первых, раз уж он сам до этого не дошел, подсказать адвокату, к кому тот должен обратиться, чтобы вызволить его, Дядюшку Нтони, из этой помойной ямы. Надо же было ему попасть в руки судьи-садиста Фонтанизи. Этот гнусный тип, чтобы только подмочить его репутацию, притворяется, будто считает убедительными доказательства, которые даже болван и то признал бы ложными. Если бы Фонтанизи удалось упечь его за решетку по обоснованному обвинению, он бы его на радостях и вовсе не выпустил. Ну, а второе – провести свое скромное расследование, чтобы наверняка удостовериться в причастности Паломбеллы к ограблению музея.

Впрочем, с момента его, Дядюшки Нтони, ареста адвокат Карраско изучил технику налета, собрав воедино все официальные и неофициальные данные. Темным местом оставалось то, что не сработало сигнальное устройство. Эта система предупреждения была единственным надежным средством защиты от ограбления, и ее трудно было вывести из строя даже опытным ворам, сумевшим легко вскрыть замки витрин. Внешние замки не имели ни малейших признаков повреждений. Стало ясно, что грабители воспользовались ремонтными работами в музее. Фирма, которой доверили вести ремонт, похоже, была непричастна к преступлению. Ей удалось доказать, что подлинные рабочие закончили ремонт еще за два дня до нападения, а значит, типы в комбинезонах, которые продолжали ремонт, уезжая каждый вечер на старенькой машине, стоявшей в переулке, были грабителями либо их людьми.

Сговор со сторожами, учитывая, что одного из них грабители убили, кажется маловероятным, но уцелевшего сторожа допросить стоит. Карраско по-хорошему или силой должен был выудить из него нужные сведения. Если даже он тут ни при чем, то, глядишь, и скажет, кто заранее мог вывести из строя сигнализацию.

Некоторые цепочки связей похожи на лестницы акробатов. Чтобы вскочить на первую ступеньку, нужно хорошенько разбежаться. Зато потом, прочно встав на ступеньку обеими ногами, без помех добираешься до самой вершины, туда, где лестница кончается и ты взираешь с высоты на тех, кто, запрокинув головы, следит за потрясающим номером.

А уж он, Дядюшка Нтони, клянется кровью святого Януария, что его номер неаполитанцы запомнят надолго.

23

Карраско был родом из Ноли и походил скорее на нищего посредника, чем на адвоката с блестящей славой мафиозо. Было ему под сорок, он уже начал полнеть, и одежда на нем, далеко не новая, вечно была слишком просторной для этого крупного тела. Казалось, он шил костюмы на вырост. Прямые черные волосы обрамляли череп редкими клочьями, которые Карраско часто поглаживал – на ощупь волосы казались ему более густыми.

Своим успехам Карраско был обязан способности мгновенно сбрасывать маску и превращаться из внешне безобидного провинциального адвокатишки в бандюгу со звериным оскалом, что обычно заставало собеседника врасплох. Светло-каштановые зрачки под странно красными бровями вдруг впивались в жертву, и ей начинало казаться, будто перед ней сам дьявол. Большой, вялый рот внезапно превращался в узкую щель на перекошенном от ярости лице. Казалось, будто это паяц, вмиг сбросивший маску добряка: ведь представление окончено, а значит, и шуткам конец.

Когда он в обеденный час шел к дому уцелевшего сторожа Сальваторе Альбанезе, выражение лица у него было вполне добродушным. Таким он любил представать перед своими жертвами.

Сальваторе сидел за столом вместе с женой, тестем, тещей и тремя детьми. На столе дымились домашние пельмени, хотя Карраско думал, что рецепт их приготовления забыт навсегда. От запаха пельменей в томатном соусе, облитых расплавленным сыром, у Карраско вздрогнули пухлые губы. Листики базилика украшали блюдо, пробуждая невероятный аппетит. На буфете стоял транзистор, и Доменико Модуньо плачущим голосом обвинял в печальной песне любимую в неверности.

– Не желаете ли отведать? – пригласил хозяин дома, показывая на дымящиеся пельмени в кроваво-красном томатном соусе.

Он бы охотно отведал лакомое кушанье, да нельзя же, поедая пельмени, одновременно запугивать собеседника.

– Спасибо, я очень тороплюсь, – отказался он. – Хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз, минутное дело.

Сальваторе неохотно оторвался от чудесно пахнувших пельменей и провел гостя в спальню. В руке он держал визитную карточку, которую вручил ему адвокат, и свое недоумение выражал пожевыванием толстых, красных губ.

– Я насчет ограбления музея, – тут же объяснил Карраско и с радостью отметил про себя, что хозяин дома весь напрягся. Но притворился, будто ничего не заметил. И продолжал, растягивая слова, с наигранным добродушием вполне дружелюбного человека.

– Я адвокат синьора Вичепополо, торговца, в магазине которого неизвестные спрятали украденные монеты с явной целью навредить моему клиенту.

Он умолк, отвел взгляд от сторожа и обвел небрежным взглядом супружескую постель с желтым бархатным одеялом – такие часто продаются на деревенских рынках, – взглянул на засохшие веточки оливкового дерева под изображением мадонны Помпейской над неубранной детской кроваткой, втиснутой между комодом и окном.

– Ну, раз я взялся защищать своего клиента, то должен знать, как все произошло на самом деле, не так ли?

Сторож ничего не ответил, и тогда он добавил с намеком:

– Никто, кроме вас, не может дать мне полезные сведения на этот счет.

– Все, что нужно, я уже рассказал полицейскому комиссару и господину инспектору, – неожиданно резким голосом парировал Альбанезе. Он посмотрел гостю прямо в лицо и увидел, что оно меняется с каждой секундой.

– Еще немного – и, поверьте мне, господин адвокат, меня бы самого упекли за решетку.

– А отпустили вас потому, что вы все ясно и точно объяснили.

Сальваторе Альбанезе почувствовал, что дружелюбие уступило место угрозе. Карраско больше не растягивал слова.

– Не согласитесь ли вы еще раз рассказать, теперь уже мне? Жаль, конечно, пельмени стынут, но сами понимаете…

Возможно, упоминание о стынущих на тарелке пельменях, а может, древняя способность угадывать скрытую опасность при полном внешнем спокойствии заставили Альбанезе не медлить с ответом.

– Что вы хотите узнать, синьор адвокат?

Модуньо перестал наконец стенать. Из соседней комнаты доносились громкие ребячьи голоса и дробное постукивание вилок о края тарелок.

– Я не полицейский, – счел нужным уточнить Карраско. – Все, что вы расскажете, останется между нами и моим клиентом. Ведь он имеет право знать, как, почему и кем он был оболган. Могу сказать вам, что ограбление было совершено по поручению одного господина, который постарался облегчить грабителям их задачу. Говорите откровенно, тут нас никто не слышит.

Он приоткрыл губы в улыбке, смертельно напугавшей сторожа.

– Понимаете, – еле выдавил из себя Сальваторе, – клянусь, я ничего не знаю. Но Феличе Шиельцо, мой погибший коллега, мир праху его, что-то, похоже, знал. В тот вечер он под всевозможными предлогами пытался отправить меня домой еще до закрытия музея и трусил, как мышь, почуявшая кошку. Он еще за несколько дней до этого повел себя странно, но в тот вечер и вовсе был сам не свой.

– Вам он ни на что даже не намекнул?

Сторож встал и по-южному обычаю вскинул голову, что означало – нет, не намекал.

– Об этом необычном поведении вашего коллеги, о его нервозности вы рассказали полиции?

Снова Сальваторе молча вскинул голову. За этим отрицанием стояло вековое неверие и даже подспудная вражда к власти, давняя круговая порука. Они по опыту знали, что изначальная беда станет еще тяжелее, если поручить дело людям, которые забрасывают вас непонятными цитатами из каких-то там кодексов и признают тебя виновным, когда ты уверен в своей правоте, и честный человек неизменно остается в дураках. Да вдобавок, словно в насмешку, подлые людишки выигрывают дело только потому, что умеют найти уловку, по-своему перетолковав эти самые непонятные кодексы.

– Адрес этого Шиельцо можете мне дать или же предпочитаете, чтобы я узнал его в музее?

Альбанезе адрес дал, хоть и подумал, что этот тучный адвокат тянет пустышку. Феличе умер, и если он что-то знал, то не стал бы откровенничать с женщинами, даже со своей женой, верно умевшей хранить тайну.

Карраско направился к двери, и Сальваторе не смог скрыть своей радости.

– А инспектору вы ничего не рассказали? – внезапно спросил адвокат и повернулся к хозяину дома, прищурившись и буквально вцепившись в него своими покрасневшими зрачками.

– Инспектор болен и уже месяц как не выходит из дому. Я все рассказал его помощнику.

– Ну, и что он сказал?

– Что, скорее всего, мне это показалось и надо бы было дважды подумать, прежде чем очернять добрую память погибшего.

– Ах показалось! – с неожиданной и странной веселостью воскликнул Карраско. Он тут же погасил улыбку, потому что Сальваторе поглядел на него весьма мрачно и на лице его была скорбь.

Карраско стер морщинки смеха и придал своей физиономии выражение жалости и беспокойства.

– Простите, уж простите меня, синьоры, – сказал он, проходя через столовую. Жена Сальваторе сердито поглядела на гостя. Семья уже перешла к капусте, и густой запах зелени, заправленной оливковым маслом, вытеснил запах пельменей.

Помощник инспектора, которому Карраско нанес визит в полдень, не пожелал его принять. Он знал, что Карраско пользуется дурной славой, и не хотел иметь новые, лишние неприятности, хватало и прежних. Он попросил передать, что просит извинения, но он, увы, занят составлением инвентарного списка. Господин адвокат, если хочет, может переслать свои вопросы в письменном виде, и он получит быстрый и исчерпывающий ответ.

– Инвентаря! – Карраско с усмешкой повторил это слово. Инвентарный список жалких остатков, не заинтересовавших грабителей!

Настаивать он, однако, не стал. Он не ждал ничего хорошего от разговора с государственным чиновником, превосходно умеющим, как и его коллеги, всю ответственность за любую оплошность возлагать на других. Куда больше пользы он рассчитывал извлечь из разговора с родными погибшего Шиельцо.

На буфете стоял портрет Феличе Шиельцо в рамке из цветного стекла, обрамленный вазочками со свежими цветами, скорее по-весеннему яркими, чем похоронно-мрачными.

Но горе вдовы, красивой женщины лет тридцати в черном платье, было искренним и безутешным, заставляя забыть о безвкусной «веселости» алтаря. Карраско, беседуя со вдовой Шиельцо, свои когти не выпустил, наоборот, жалостливо протянул руки в «белых перчатках». Проявил глубокое сочувствие, хотя женщина была уверена, что монеты, она сказала даже «вещественные улики», найденные в магазине синьора Вичепополо, доказывали его участие в краже, а значит, и в убийстве мужа.

В этой ситуации только маска доброго, скорбящего клоуна могла расположить вдову к нему, Карраско.

– Синьора Шиельцо, бандиты, которые убили вашего мужа, хотят навлечь беду и на отца семейства. Да, мой клиент в прошлом совершил… – он поискал эвфемизм, способный обелить преступления Дядюшки Нтони, – не вполне корректные поступки, но то были ошибки молодости. Достойные, понятно, всяческого осуждения, но ведь с этим покончено раз и навсегда. Увы, с тех пор как он повел честную жизнь, ему беспрерывно грозят гнусные паразиты, которые обманом проникли к нему в дом и нанесли предательский удар. А все потому, что он ни в чем не повинен и совесть его чиста. Я как раз и пришел к вам, синьора Шиельцо, чтобы не только добиться торжества правосудия для моего клиента, но и отомстить за вашего бедного мужа.

Вдова глядела на него глазами, полными слез, машинально поглаживая курчавую голову паренька лет тринадцати, единственного сына умершего. Мальчуган сидел за столом, заваленным книгами и густо исписанными листами бумаги.

– Правосудие… правосудие… – Синьора Шиельцо покачала головой, в ее словах звучали горечь и неверие. Для нее «правосудие» было почти ничего не значащим словом, каплей обезболивающего вещества, чтобы не так ныли раны, которые каждый должен залечивать сам, как умеет.

– Видите, у меня один-единственный сын. Отец им гордился. Он уже учится в классическом лицее и хочет стать преподавателем.

Мальчуган стеснялся ласк матери и ее похвал. Ему вовсе не хотелось предстать перед этим человеком с фальшиво-участливыми глазами, вызывавшим у него инстинктивное отвращение, вундеркиндом.

– Отец ради него был готов на любые жертвы, а теперь…

Пытаясь остановить ее истерический плач, Карраско мягко похлопал женщину по плечу и обнаружил, что тело у нее упругое, крепко сбитое. Да, Феличе Шиельцо крупно не повезло, что он навсегда потерял такую аппетитную жену.

– Послушайте, синьора! Успокойтесь. Я вас понимаю, но разве слезы здесь помогут? Ради доброй памяти о вашем муже лучше всего было бы разобраться, как подобное могло случиться, вспомнить все подробности. К примеру, не волновало ли его что-либо в последние дни, не было ли чего-то необычного в его поведении? Ну, может, настроение испортилось или же он намекнул на какие-нибудь странные происшествия? Он нервничал? В чем это тогда выражалось? Сердился на вас, ругался?

– Нет, не сердился, вовсе нет! – живо возразила вдова. – Наоборот! Он был весел, говорил о предстоящем летнем отпуске. – Новый поток слез подтвердил, что теперь об отпуске и мечтать не приходилось. Синьора Шиельцо вытерла нос и обратилась к сыну, который, уставившись в пол, старательно избегал испытующего взгляда воспаленных глаз этого толстяка в одежде, висящей на нем как мешок.

– Помнишь, Пеппи? Он обещал свозить нас отдохнуть в Сорренто, а тебе еще и любые латинские книги, какие ни попросишь.

Карраско пеплом мнимого безразличия мгновенно загасил пламя корыстного интереса, что грозило спалить маску жалостливого участия, подлинный шедевр притворства.

– Ты любишь латынь? – спросил он у паренька и наклонился, чтобы разглядеть книги, лежавшие в беспорядке на столе: Овидий – «Метаморфозы», Гораций – «Сатиры».

– Да, – ответил Пеппино. И в подтверждение этого единственного слова кивнул головой.

– Тут у тебя книги Горация, Овидия? Молодец! Кого же ты из них предпочитаешь?

– Цицерона, – ответил Пеппино.

24

Карраско так изловчился, что вопреки возражениям следователя Дядюшка Нтони был отпущен под залог в соответствии со статьей 259 Уголовного кодекса в связи с истечением срока предварительного заключения. И это несмотря на то, что Вичепополо не был ни беременной женщиной, ни человеком серьезно больным, ни гражданином, чьи моральные качества заслуживали подобной меры снисхождения.

И вот Карраско смог встретиться с ним в магазине. Домой Дядюшка Нтони отправлялся лишь спать, да и то не всегда. Все остальное время он проводил в задней комнате магазина. Там, восседая во вращающемся парикмахерском кресле как на троне, он повелевал ворами Кампании и вершил свои законные и незаконные дела. Само же кресло позволяло Дядюшке Нтони принимать любое положение по прихоти своего характера настоящего садиста. Откинув голову на спинку кресла и свесив ноги, он внезапно поворачивался к собеседнику спиной, если хотел избежать слишком внимательного взгляда или, наоборот, очутиться лицом к лицу с гостями, потрясенными внезапной переменой или охваченными паническим страхом из-за угрозы, затаившейся в его мутных, злобных зрачках.

Карраско примостился на пустой картонной коробке, которая прогнулась под тяжестью его тела, так что он все время смещался к краю. Эти «сольные номера» Вичепополо, который нарочно не ставил в задней комнате ни одного стула, чтобы заставить собеседника стоять, действовали ему на нервы.

За время, пока Карраско отчитывался о двух своих визитах, Вичепополо ни разу его не прерывал. Слушал, откинувшись назад и положив руки на подлокотники. Когда адвокат упомянул о нервозности убитого сторожа и рассказал о финале разговора со вдовой Шиельцо, кресло слегка закачалось.

– Разве не дон Джузеппе интересуется классической латинской литературой? – заключил свой доклад Карраско. – Возможно, он и пообещал дать Феличе Шиельцо книги, которые тот собирался подарить сыну.

– Возможно, – согласился Дядюшка Нтони. – Но любовь этого мальчишки не обязательно связана с Паломбеллой. Пообещать подарить книги сыну Феличе Шиельцо мог и сам, ведь ему за соучастие в краже перепали бы деньжата. Что же до соучастия, то, по-моему, здесь сомнений нет.

Вот тогда Карраско сложил губы трубочкой, обнажив отвратительную красную десну, и нежно так сообщил о своем телефонном звонке в справочный отдел.

– Феличе Шиельцо пообещал сыну и жене отвезти их на отдых в Сорренто, а эти простолюдины обычно отдыхают в своих родных местах. Сам Шиельцо родом из Крафи-дей-Марини, родного селения донны Джулии Паломбеллы.

– Adabundantiam[60]60
  Здесь – целиком и полностью (лат.).


[Закрыть],– добавил он, вспомнив по аналогии с Паломбеллой о том, как давным-давно изучал древние языки.

Adabundantiam установил, что Шиельцо шесть лет назад получил место сторожа в Нумизматическом музее благодаря протекции донны Джулии.

– А вы молодец, Карраско! – Дядюшка Нтони развернул кресло на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к лицу с адвокатом. – Теперь не остается никаких сомнений. – Он покачал короткими ножками, не достающими до педалей. – И мы не рискуем покарать невиновного.

Карраско нахмурился и сжал губы. На невиновного человека Дядюшке Нтони было наплевать. Уж если что его и заботило, так это как бы в толпе невиновных, погибших насильственной смертью из-за фатальной близости с виновными, не очутились и не пострадали заодно эти последние.

– Что вы мне посоветуете, адвокат?

Вопрос чисто риторический. Дону Антонио нравилось разыгрывать неуверенность в деле, над разгадкой которого он мучился в тюрьме три ночи подряд. Он делал вид, будто готов принять чужой совет, хотя, подгоняемый слепым, бессильным бешенством, уже принял окончательное решение, обдумав его во всех деталях.

Карраско надоела эта клоунада. И потом, картонная коробка все более прогибалась. Он поднялся.

– Дядюшка Нтони, я свое дело выполнил, – произнес он, растягивая слова и показывая этим свое полное безразличие к исходу войны. – У вас и возможностей, да и воображения предостаточно. Вот и повеселитесь! Остерегайтесь только совершить неверный шаг… Судья Фантанизи только и ждет вашей промашки, а вы до сих пор находитесь под надзором.

Дядюшка Нтони тоже поднялся со своего трона. Адвокат был одним из немногих, с кем он считался. Он заметил, что его трюки, пугавшие других, не производили на Карраско никакого впечатления, больше того, адвокат сумел припугнуть его самого, напомнив о его нынешнем уязвимом положении. Ненависть к тому, кто сумел его уязвить, сочилась из всех пор. А кроме ненависти, еще и тайная зависть к этому подонку Паломбелле («Разве не дон Джузеппе интересуется классической литературой?»). Даже адвокат восхищался этой манией Барона заниматься всякой чепухой давным-давно околевших людей. Да еще его привычкой повелевать слугами не из темной, затхлой задней комнаты, а из своего имения в Амальфи, словно он знатный синьор. Одним словом – Барон.

Ничего, хоть он, Дядюшка Нтони, и не Барон, но свое дело знает, и преотлично. Злость проявилась вполне зримо в необычных для Дядюшки Нтони жестах, ехидно подмеченных Карраско и развеселивших его. Антонио Вичепополо нервным движением рук подтянул брюки, которые обычно сползали на три пальца ниже пупка, и сразу же стал приглаживать свои еще довольно густые черные волосы. Потом схватил адвоката за локоть.

– Вы правы, Карраско. Вы всегда правы, – льстиво сказал он. Но вымученная улыбка не обманула адвоката. – Чашечку кофе не выпьете?

Карраско, как всегда, сослался на неотложные дела. В другой раз, а то в конторе его уже ждет клиент. Он рад, что все разрешилось наилучшим образом. И через магазин, огибая телевизоры и едва ответив на поклон Дженнарино легким кивком, устремился на улицу. Зачем только Вичепополо держит у себя этого тупицу? Может быть, для того, чтобы все время чувствовать свое превосходство? Карраско не терпелось поскорее удрать из этого логова. Он пожал руку боссу и ринулся в переулок с такой быстротой, словно он и в самом деле отчаянно торопился.

На самом же деле ему хотелось улизнуть от этого приземистого пожилого человека, из которого буквально сочились звериная жестокость и беспощадность. А ведь он, Карраско, вовсе не был ни совестливым, ни сердобольным.

Дядюшка Нтони следил за Карраско взглядом, пока его не поглотила толпа. Тогда он закрыл дверь и, тяжело ступая, направился к углу, где стоял телефон. Набрал номер и с необычным для себя терпением стал ждать ответа, поглаживая пальцами-сосисками сбившийся в кольцо шнур.

– Жду тебя сегодня вечером после закрытия магазина. Пройдешь через черный ход, – сказал он тому, кто наконец-то снял трубку. – Захвати с собой Микелино.

Ответа он дожидаться не стал. Бросил трубку и с медовой улыбкой устремился навстречу клиенту, появившемуся на пороге.

– Чем могу вам служить?

25

Крафине, хотя уже близилась полночь, идти спать вовсе не хотелось. Совсем недавно ушел Рокко Пиццуто. Он очень разволновался – бешеные удары молота Дядюшки Нтони грозили разнести врагов на куски. Увы, этому прохвосту Карраско удалось добиться его освобождения под залог. Но все равно остервеневший от ярости Дядюшка Нтони изрыгал страшные угрозы в адрес того, кто подло сфабриковал эту улику, чтобы выставить его, босса мафии, на всеобщее посмешище к великой радости его врагов. Его упекли не больше не меньше как в тюрьму Поджореале! Быстро выйти оттуда и на время защитить себя от обвинений в мнимом преступлении ему удалось, лишь использовав драгоценные знакомства, которые пригодились бы при куда более рискованных делах, и это тоже подрывало его престиж. Босса не могут вести в тюрьму каких-то два сержанта!

– При сложившихся обстоятельствах Вичепополо может обвинить в ограблении дона Пеппино, но веских доказательств, чтобы подтвердить свои неубедительные обвинения, у него нет. Даже наша связь с Феличе Шиельцо, царство ему небесное, прервалась, надо сказать, самым удачным образом! Насколько я знаю Дядюшку Нтони, думаю, что он предпочтет обойтись без полиции и постарается сам быстро и просто взять реванш… вы меня понимаете, донна Джулия?

Управляющий поместьем Пиццуто многозначительно посмотрел на Крафиню и пробурчал в густые усы, придававшие ему сходство с печальным тюленем:

– Нам надо приготовиться к налету не полиции, а молодчиков Дядюшки Нтони, куда более опасных.

– Этот северянин Коллорини, что он собой представляет? – спросила донна Джулия.

– Толковый парень, что да, то да. Все прошло, как было задумано. Если бы Феличе не вернулся вдруг – а зачем он вернулся, один бог знает, – он бы остался целым и невредимым. Но когда те двое заслышали сзади себя шаги, то компаньон Коллорини немедленно выстрелил. Мне сказали, что пуля сразила Шиельцо наповал… За исключением пяти монет, вся остальная добыча уже плывет по морю. – Зубами Пиццуто удалось захватить клок волос на усах, и сейчас он тихонько его покусывал. – И все-таки я бы предпочел, чтобы мы не исполнили приказание дона Пеппино. Дядюшка Нтони превратился в рассвирепевшего дьявола.

– Наверно, муж считал, что участие в деле Коллорини собьет Нтони со следа.

– У Антонио Вичепополо повсюду есть свои люди, донна Джулия. С вашим мужем он обменивается любезностями, так что, само собой, он ждал ответного удара. И потом, я не верю, что дон Пеппино хотел остаться в тени… По-моему, его больше всего забавляет как раз то, что Дядюшка Нтони узнал, от кого получил подарочек.

Донна Джулия улыбнулась и кивнула.

– Муж всегда знает, что делает, дон Рокко. Не будем забывать об этом.

Несмотря на свой возраст, она все еще оставалась красивой женщиной, и, когда говорила о муже, в глазах ее светились нежность и гордость, что так нравилось Барону.

В скромно обставленной гостиной наступила тишина. И донна Джулия, и Рокко Пиццуто обдумывали все приятные и неприятные последствия этой ситуации. Неприятных было куда больше… Наконец донна Джулия прервала молчание:

– Скорее всего, Дядюшка Нтони захочет навредить и нам, здесь, в Апельсиновой Роще. Будьте осторожны, дон Рокко, не уходите слишком далеко и усильте охрану поместья. И не только поместья, но и подступов к нему. Вы правы, у Дядюшки Нтони повсюду есть свои люди. Так пусть он через доносчиков узнает, что мы готовим ему достойную встречу, если он вздумает нам напакостить.

На прощание она одарила Рокко своей обычной безмятежной улыбкой. Но потом, оставшись одна, почувствовала себя неуютно. Муж далеко-далеко, и ей самой придется защищаться от этого мерзавца Вичепополо. Если кто и заслуживает ссылки, каторги, электрического стула, гильотины, так это любезный продавец телевизоров. Подонок, в сравнении с которым Джузеппе – истинный архангел Гавриил.

Конечно, Джузеппе – человек суровый. Но суровость его разумная, к насилию он прибегал лишь в случае крайней необходимости. Уже одно то, что он отдал в цепкие руки Вичепополо торговлю наркотиками, казалось донне Джулии неопровержимым доказательством благородства мужа и полнейшего морального падения нового молодого поколения неаполитанских мафиози. Жестокие преступления, с помощью которых Барон утвердил свою власть, принадлежали прошлому, а главное, без них не обойтись, если хочешь сделать карьеру. Человек «беспощадный» должен же доказать, что он именно таков. Ну, а уж потом он мог заняться тем, что Крафиня называла «работой», казавшейся ей вполне законной и полезной, разве что приходилось порой прибегать к хитрости и к помощи влиятельных друзей. Тем, что дон Пеппино держал в своих руках всю контрабанду сигарет и прибегал к хитроумному и солидному рэкету – мелких торговцев он никогда не шантажировал, а угрозами вымогал деньги только у крупных спекулянтов из числа магнатов строительной промышленности, – донна Джулия искренне гордилась. Это ли не признак высокого положения мужа?!

Был бы Джузеппе рядом, она бы ни о чем не беспокоилась, да и приятно, когда муж рядом. Очень ей его сейчас не хватало. Печалила ее и мысль о том, что мужу на чужбине одиноко и тоскливо. Три года ссылки – совсем немалый срок для человека, которому под пятьдесят. Нависшая над ними угроза заставила ее вернуться к мыслям о ближайшем будущем. Красивое поместье в Амальфи легко превратить в крепость. Дон Джузеппе, когда обустраивал Апельсиновую Рощу, старался сочетать две потребности – вкусы сельского помещика, не изменившиеся со времен владычества арагонцев и даже древних богатых римлян, и человека, добившегося небывалых успехов. Впрочем, вкусы и тех, и других не слишком отличались, ведь и те, и другие одинаково занимались «делами», шантажом, прибегали к заговорам и убийству опасных соперников. «Ну, а тогда бояться глупо. Все эти страхи от одиночества», – подумала Крафиня.