Текст книги "Запоздалая оттепель. Кэрны"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Кузьма смотрел на внука, понимая, что его взросление не случайно. Рано познал многое. И как бы ни повернула жизнь, прежнее не забудет. Он обнял внука. Женька прижался к нему и сказал:

– Знаешь, сколько раз я хотел к тебе приехать. Просился. Но не пустили. Теперь я за няньку. Кто ж еще за малышами присмотрит? Нанимать чужую тетку боятся. Да и дорого это обойдется. Вот и заставили меня. Потому что подсчитали: если за всех малышей платить, мамка, считай, дарма работать станет. И Нина с Ольгой тоже. Так что я даже забыл, когда последний раз с пацанами виделся. Некогда. Учиться еле успеваю. Весь в кашах, пеленках и горшках. На Ксюху надежды нет. За самой глаз да глаз нужен.

– То–то меня Максим просил домой вернуться, чтоб всех вас растить!

– Во хитер! Я еле справляюсь с оравой. Еще тебя мучить хотят! Не соглашайся. Если вернешься, только хозяином. В няньках плохо. Как ни старайся, все равно все недовольные. А хозяину никто ничего не скажет. Он всегда прав.

– Тебя опять забижают? – нахмурился Кузьма.

– Нет. Не бьют! Что ты! И покупают все. Но мне уже игрушек не надо. Вырос. Опоздали они со своей заботой. Слежу, чтоб малыши из детства не убежали, как я, раньше времени. В старость им спешить не стоит. В ней, как погляжу, вовсе нет радостей.

Кузьма до ночи просидел с внуками. Дети не вернулись, даже не позвонили, не вспомнили о нем. И мужик вздохнул горестно: «Верно, прав Женька, об родителях нынче вспоминают, когда их не станет. Об живых чего печалиться? Покуда дышим, забот не просим».

Оглядел внуков, спавших в его комнате. Поискал место, где бы приткнуться до утра, и не нашел.

– Ладно, внучонок! Поеду я к себе в богадельню. Утром на работу надо. Если нашим что–то стребуется, нехай позвонят. Вдруг подмогнуть надо – мигом примчусь. Так и передай. Боле их ждать не могу. Нехай не обидятся, – пошел из дома. Когда подходил к остановке, оглянулся. В освещенном окне увидел одинокую фигуру внука. Он смотрел вслед деду. Маленький старичок, потерявший детство. Он смотрел на мир совсем по–взрослому и воспринимал его без радости. Может, оттого, что рос рядом с бабкой, под вечные стоны, жалобы и брань, заслонившие собой утро ребячьей судьбы…

Глава 6. Заботы

Кузьма вошел в последний автобус. В нем было мало пассажиров. Подсев к окну, он смотрел на засыпающий город.

Гасли огни в окнах домов. На улицах малолюдно. Лишь редкий прохожий появится иль кучка молодежи на ступеньках ресторанов. Этим время нипочем.

«Кончился выходной. Как глупо он прошел! Словно выкинул его. Не стоило навещать Егорку. Все умчались сломя голову. А про меня позабыли. Что пришел, что не было меня – все едино. Одно славно – с внуками душу отвел. С детьми и поговорить не довелось. Теперь им не до меня. Не скоро вспомнят. Покуда горе притупится, Максимка не заявится. А вот на похороны сватьи – приеду. Надо, стало быть, позвонить, узнать», – решил для себя. И вышел на своей остановке.

– Где так долго гулял? – встретил его Яков в коридоре. Усмехаясь загадочно, сказал: – А тебя целый день ждали.

– Кто?

– Гостья была. Недавно уехала. Устала. Сказала, как–нибудь в другой раз приедет.

– Сватья померла. Пришлось с внучатами побыть. На весь день одни остались. Да и уехал, оставив на Женьку. Ему вовсе тошно. В няньках нынче обретается. Ни детства, ни радостей не видит. Средь забот пацан состарился без времени. Верно, уходить мне к ним надо. Заменю внука. Нехай передохнет. И так в жизни ни хрена не видел. Нынче серед пеленок и горшков вовсе потеряется…

– Твое дело. Коль надумаешь, удерживать не стану. Только прежде чем решиться, все обмозгуй сто раз хорошенько. Взвесь свои силы и возможности. Ведь есть другие варианты. Тебе с детьми возиться? Не представляю такое! На это сноровка, опыт нужны. А ты мужчина! Разве сумеешь заменить бабу? Ну, во дворе погулять с малышом – куда ни шло. А накормить, искупать, постирать, укачать, сменить пеленки, помыть посуду, горшки, поиграть с детьми… Разве с этим справишься?

– А как Женька управляется? Нешто я дурней его?

– Подумай. С детьми очень сложно. Проще взять хорошую старушку. Одинокую, заботливую и добрую, у какой из родни лишь пенсионная книжка да паспорт остались. Ей и воровать ни к чему, и уходить некуда. Стараться будет изо всех сил.

– Хорошая бабка и без нас проживет, – отмахнулся Кузьма.

– Ну что ты! Где ж прожить на копеечную пенсию? На питание после квартплаты один шиш остается. На работу старых не берут. Молодым дела нет, без заработков сидят. А старухе любой предложи детей приглядеть просто за еду – возьмется с радостью. У меня таких желающих тьма – на выбор! И мало того, что за детьми присмотрит, еще и по дому поможет. Убрать или поесть приготовить.

– Господи! Да если б сыскать такую! – обрадовался Кузьма.

– Да чего волнуешься? Хочешь, студентку найдем, на тех же условиях. А нет, пенсионерку приведу. Поговори со своими. Если согласятся, мы это дело в один день утрясем.

– Хорошо! После похорон. Нынче им недосуг. – Вспомнил о гостье и спросил: – Кто ж ко мне наведался?

– Соседка моей Саньки. Анной ее зовут. Говорила, что вы знакомы. Просила тебя заехать к ней.

– На што? Я ж полы перебрал у нее в избе.

– Не знаю. Не призналась, что ей от тебя нужно. Но уж очень тебя хвалила. – Глянул хитровато на Кузьму и добавил с лукавой улыбкой: – Смелая женщина! Вот это я понимаю. Даже не сразу узнал. Знаешь, как она оделась? Декольте – враз до пояса. А из–под пояса – ноги. Наши бабки, как увидели ее, сплетничать разучились. Вставными челюстями чуть не подавились. Подумали, что она из тех, кого Максим ночами развозит. За своим пивом пришла. Когда услышали, что эта баба тебя ищет, ушам не поверили, твоего зятя заподозрили в нехорошем.

– Представляю, что теперь про меня сплетничают, – усмехнулся Кузьма.

– О тебе ни слова не слышал. Зато как радовались, когда ушла Нюрка. Словно своего родного от разврата и соблазна уберегли.

– Да будет о ней! Я ее мимоходом знаю. Наверное, хочет попросить по дому помочь. Но чую, не скоро вырвусь. Если вообще найду время зайти к ней.

– Она в следующий выходной обещала к тебе приехать.

– Это ее дело. Не на всякий зов пойду, не каждому смогу помочь. Своих забот хватает! – Отвернулся Кузьма к окну и увидел банку сметаны, бутыль молока. – Нюрка принесла? – спросил, покраснев до макушки.

– Нет! Санька передала. Просила тебя принять. Не отказываться.

Кузьма от удивления рот открыл.

«То ни одной, то сразу обе», – подумалось ему озорное. И тут же забыл о смерти сватьи.

– Любят тебя бабы, Кузьма! – рассмеялся Яков во весь голос, приметив, как тот повеселел.

– Бабы, Яков, в судьбе нашей не главное, но без них

нельзя прожить. Вот только тебе удивляюсь. Как ты без них обходишься? Неужель никого не приглядел? Ведь время уходит. А старость не спросится. Тогда и вовсе ничего не сыщешь. Да и не надо будет…

– Я живу немного иначе. И бабы, честно говоря, меня мало интересуют. Не стоит на них зацикливаться. Хватает забот без того. Тем более я слишком дорожу своим нынешним днем. Менять в нем ничего не хочу.

Кузьма понял, что вопросы о женщинах раздражают Якова, и решил больше не задавать их директору.

– Ты пока займись похоронами. Не жди, чтобы тебя просили о помощи. Когда все кончится – выйдешь на работу. Теперь не до того. А насчет няньки не забудь. Подумай. И чуть уляжется, переговори со своими, – предложил, уходя.

Кузьма уже на второй день после поминок вздумал потолковать с детьми о няньке, воспользовавшись тем, что все дети были дома, и спросил Егора:

– Послушай, как решил определиться с детьми? Да и не только ты, а все вы? Нельзя ж на Женьку все заботы взваливать! Навовсе заездили мальца. Пора и совесть знать!

– Ну, время теперь неподходящее для этого разговора. Потом. Успеется. Да и Женька чем меньше на улице болтается, тем всем спокойнее.

– Вам спокойнее. А ему тошно, – не согласился Кузьма.

– Ну замени его, коль жалко! – встрял Максим, добавив: – Ведь просил тебя. Останься дома, вернись. Так ведь не хочешь. А нам что делать? Бросать работу, но как жить?

– А почему меня в няньки? – обиделся Кузьма. И вспылил: – Мало мне пришлось с вами? Теперь навесь пеленки с горшками, купанья и каши! Вы что, звезданулись разом?

– Стирать и готовить, купать и мыть никто б вас и не попросил. Все сами сделали б! Лишь бы накормить и проследить, чтоб не вывалились из кроваток. Ну как их одних оставишь? На кого? Чужому не доверишь. А свои не хотят, – вмешалась Зинка. И добавила: – Вон Женька сколько лет просил родить ему сестру иль брата. Через полгода

уже устал.

– Я не устал. Я не успеваю. С одним управился б. А когда их трое – попробуй! Уж если проснулись – орут сразу хором. И жрать просят вместе. И пеленки засирают дружно. За троими и ты не успела б. А тут еще Ксюха! То ее с дерева сними, то из канавы вытащи, то с мальчишками разними. То кота у нее успей отнять. Она его решила хной покрасить. То собаку отгони, Ксюха вздумала ее побрить. То Димку не прогляди, он, как партизан–подпольщик, вечно в подвал залезть норовит. А коли свалится туда?

– Ты тоже не лучше был! – оборвала Зинка.

– Но я один был…

– Кончайте грызться. Есть выход, – оборвал Кузьма невестку с внуком и рассказал о предложении Якова.

– Ну, плесень, ты даешь жизни! Студентку иль пенсионерку! Жирный у тебя выбор! Эта студентка и старуха откуда возьмутся? Не из блядешника ли, часом? Из тех, кого в отставку списали по возрасту. Другие только за жратву пахать не станут. Это верняк. Обчистят дом так, что потом ни одного гвоздя не сыщешь. Нынче присмотр за детьми знаешь сколько стоит? На том старухи ушлые. Все, кто мало–мальски умеют шевелиться, за большие бабки ребятню смотрят. А ты говоришь – дарма! Кто тебе натарахтел? – усмехался Максим.

– Наш директор.

– Он старушачьей малиной паханит?

– Отец, тут недоразумение! Мы прокручивали такой вариант. И поняли – не осилим. Я не верю, что хорошая бабка только за еду пойдет.

– Опасно чужую в дом…

– Давайте посмотрим. А может, у отца получится, повезет ему? Пусть попробует. Нам же лучше! – вступилась Ольга.

– Приведет какую–нибудь комсомолку двадцатого года! За ней самой уход потребуется! – не верила Нина.

– О чем болтаем впустую? Сначала увидеть надо. Не подойдет – откажем! – осек Андрей жену. И попросил:

– Отец, если получится, я первый тебе благодарен буду…

– Попробуй. Но не верю, – пожал плечами Егор и добавил: – У нас в больнице санитарками одни старухи работают. Ни одну не взял бы в дом…

– Дед! А ты как проверять будешь эту бабу? – прищурился Максим. Несмотря на похороны матери, он не мог остаться равнодушным к разговорам о женщинах.

– Чего мне проверять? Баба – она и есть баба! Куда ни поверни. Дальше корыта и печки куда ей соваться?

– Не темни, плесень. Не рискнешь вести в дом, покуда не проверишь, на что в постели годится!

– Типун тебе на язык, трепло!

– Ладно! Валяй веди свою студентку. Коли справится с детьми, отдадим тебя замуж за нее! – усмехнулся Максим. Кузьма огрел его злым взглядом. Но на следующий день попросил Якова помочь с нянькой.

– Студентку иль старушку? – уточнил тот.

– Один черт! Лишь бы справлялась! – отмахнулся Кузьма, вспомнив колкости Максима по этому поводу.

– Хорошо, подыщем, – пообещал директор и потянулся к телефону, раскрыл записную книжку, набрал номер. Но трубку не подняли. – Подождем.

– А кто она? – заинтересовался Кузьма.

– Я ее давно знаю.

– Уж не из Сибири ли она? – спросил столяр.

– Нет. Она к нам хотела, в стардом. Но ты же знаешь, мест нет.

– Сколько лет ей?

– Сам увидишь и поговоришь с ней. Я попрошу ее приехать для беседы. Ничего не обещая. Сам пообщаешься. Если подойдет, заберешь ее к своим. Нет, другую найдем.

– А чего ж это она в стардом запросилась? Если еще что–то может, почему не жить самостоятельно? – засомневался Кузьма.

– Она и живет. Правда, жизнью такое назвать трудно. Большим человеком была женщина – хозяйкой города. В исполкоме работала много лет. Все городское хозяйство на ноги поставила. Во всем разбиралась не хуже мужика. При ней коммунальные службы как часы работали. Город был красивым и чистым, как с картинки. К нам туристов из–за границы возили показывать образцовый город. Здесь все совещания, семинары, конференции, слеты проводились – неспроста. Ни одного нищего не было, ни пьяниц, ни путанок, ни бомжей. Не водилось безработных. Но всему приходит конец. Изменились времена и здесь. Поменялись власть и порядки. Все полезли в начальство. Каждый возомнил себя гением. Власти захотелось. А работать стало некому. Ушла хозяйка города к себе домой. Ее первую отправили на отдых. Не по возрасту. За убеждения. Не понравились они. Не согласились с ними. Да и пакостить ей начали. Оно знаешь как, за все доброе…

– Не понял, – сознался Кузьма.

– Чего не понять? Не корми воробья – рубаху некому будет испачкать. Так и у людей. У нас, кстати, в первую очередь.

– Если у нее все ладом шло, зачем было сгонять?

– Я ж сказал! Всем власти захотелось. О дополнении к ней – не думали. Что там знания, опыт… Короче, ушла она. Определили ей крохотную пенсию. Ведь работы теперь нет даже для мужиков. О женщине что говорить впустую?

– А семья у нее есть?

– Нет! Не нашла по себе…

– Слушай, Яков, может, она и хорошая баба, я не знаю. Только не надо ее к нам в дом, – попросил Кузьма.

– Почему? – удивился тот искренне.

– Она в начальниках всю жизнь ходила. Пусть и порядок был. Но не она его наводила. Люди. Зачем нам эта? Нам добрая нужна в бабки. Как сказка. Чтоб не приказывала, а уговорить детву умела. Нам порядок не столь в доме, сколь в душе нужен. В детской. Это дорого. Нам не порода, а природа нужна. Не хочу начальницу. С ней дети в своем доме застынут. И что за человек, какой делал доброе городу, а люди ей подмочь не хотят… Не верю… Не бывает, чтоб весь город из дураков был. Значит, сама говно! Да и ты, если она и впрямь путевая, сыскал

бы возможность взять в стардом, не дал бы загинуть, – говорил Кузьма.

– Дело твое. Но не стоило тебе отказываться от человека, не увидев, не поговорив с ней.

– Я ж не для себя ищу. Внучатам. А им с теплым сердцем человек нужен. Зачем начальницу? Это у них впереди. Не хочу испортить их жизни.

– Ладно. Хорошо, что не дозвонился. Давай с другой поговорим. – Достал записную книжку. Полистал, нашел какую–то запись. – Ага! Вот она! Кажется, то, что тебе надо! Ей пятьдесят шесть. Твоя ровесница. Живет в деревне.

– С чего ей в город захотелось? Иль с хозяйством перестала справляться? Надоело все? Тоже в богадельню на очередь записалась? – бурчал столяр.

– Она к нам и не собирается, – осек Яков.

– Откудова знаешь ее?

– Кузьма, ты няньку внукам ищешь или жену себе?

– С последней без мороки было б. Но потому и один поныне, что внуков имею. Им любую не приведешь. И ошибиться не хочу. Не к себе, к сыну поведу, там про все захотят прознать, опрежь чем детву доверить. Так вот я загодя спрашиваю…

– Ну уж к этой у тебя претензий не может быть! – Перевернул страницу записной книжки и продолжил: – Ее я знаю с первого дня работы в стардоме. Она в баннопрачечном комбинате работает. Приемщицей. Зарплату уже год не получает. Жить не на что.

– А дети имеются?

– Дочка. Уже замужем.

– Что ж не подможет?

– Сама без зарплаты сидит.

– Значит, станет и ее кормить. Не пойдет.

– Послушай! А вот эта? Беженка! Ей пятьдесят лет. Одна. Ни родни, ни кола, ни двора, ни работы. Ничего, кроме горя. Хотя, конечно, не возьмешь. Скажешь, мне нужна бабка, чтоб внуков согрела. А эта сама до конца жизни не оттает, – усмехнулся Яков заранее.

– Погоди. Дети у ней были? Умеет смотреть за ними, ухаживать?

– Вот этого не знаю, – признался Яков.

– А как прознал о ней?

– В комитете по соцзащите населения познакомились. Хорошая, душевная женщина. Но очень несчастная. Много спрашивать не мог. Не то время. Не определилась она. Зацепилась временно в гостинице. Уборщицей работает. О ее жизни спрашивать было совестно. У нее вся голова седая. Это не с добра. Взял ее координаты на всякий случай. Ничего не обещал. Да и она ни на что не надеялась.

– Она в гостинице каждый день работает? – спросил столяр.

– Конечно! Но зарплата крохотная. То и держит, что ей каждый день талон дают на бесплатный завтрак в столовой. Иначе уже не выжила б.

– Она ж получку имеет.

– Ее даже копейками назвать нельзя.

– Давай испробуем. Свидеться надо с ей. Поговорить с глазу на глаз. Согласимся иль нет? Как знать?..

– Лидия Степановна! Вспомнили меня? Нам с вами увидеться надо. Обговорить одно предложение. Нет, оно для вас не обидное и не оскорбительное. Хочу помочь вам и семье человека, какого уважаю. Им нужна няня для детей. Их трое. Все малыши. Живут в частном доме. Нет, хозяин дома хоть и вдовец, но живет отдельно. Там – его внуки. Да, дети работают и живут в том доме. Адрес не буду называть. Вам нужно сначала встретиться с хозяином. Поговорить с ним. А уж потом что–то решите. – И предложил беженке встретиться после работы.

– Лидия Степановна! – подала женщина руку Кузьме, тот забыл, что с ней надо делать. Растерялся. Выручил Яков. Понял, давно не приходилось столяру знакомиться с женщинами.

– Пойдемте присядем! – предложил Яков и повел Лидию с Кузьмой к парковой скамье, сам отошел в сторонку, заговорил со стариком, устроившимся неподалеку, и словно забыл, зачем пришел сюда.

– Лидия Степановна, Яков вам все обсказал, зачем хотел свидеться, – заговорил Кузьма.

Женщина перебила:

– Зовите просто Лидой. Не столь велика разница меж нами. Да и чем проще обращение, тем легче говорить. – Проложила начало и сама рассказала о себе. – В беженках я уже давно. Из Казахстана… Работала там больше тридцати лет, на целине. Девчонкой приехала по комсомольской путевке. В голой степи построили совхоз.

– А работала кем?

– Трактористкой! Кем же еще? Хорошо получала. Все было. И дом, и сад. Хозяйство имела свое, – полились слезы из глаз.

– Чего ж семью не завела?

– Был муж, да спился. Прогнала я его взашей. С детьми не повезло. На тракторе сорвалась. Выкидыш получился. Один, потом второй. А дальше лечиться надо было, менять работу. А на какую? Я ничего больше не умела, только пахать, сеять, убирать. Грамотешки маловато, всего семь классов, с ними не разгуляешься. Вот и присохла в трактористках. Другой судьбы не дано было. Это уж потом ученые узнали, что баб на трактор нельзя сажать. Не рожают. А тогда готовы были сами в плуг впрячься. У молодости нет страха. За ту смелость в старости расплачиваемся. Ну да что теперь? Прошлое не воротишь.

– А что ж нормального мужика не нашла себе? Иль не водились там?

– Хорошие все заняты. Плохого самой не надо. Так и жила – не жена и не вдова! Короче, одиночка, и все тут. Цеплялись, бывало, иные. Ну да я их «разлукой» по башке оглажу раз–другой, дурь вылетала мигом. Больше не приставали. Оно не только заводной ручкой от трактора, какую «разлукой» звали, а и кулаки приходилось в ход пускать, чтоб иных отвадить. Кому охота позориться? В совхозе все на виду друг у друга жили. Так бы оно и до конца, если б не перевернулось все кверху задницей. И наше хозяйство никому не нужным стало. Ни горючки, ни получки не давали нам. Вот и живи, как хочешь. А тут местные прикипаться стали. Мол, сматывайтесь в Россию, покуда вас в домах не подпалили. Мы не верили. Они доказали. Три семьи заживо… Кому охота быть очередными? Стали соображать. У меня хуже всех. Никого в целом свете. Думала, за деньги от хозяйства домишко куплю какой–нибудь – в деревеньке. Да не повезло. Инфляция все сгубила. И все, что имела, вовсе обесценилось, превратилось в крохи, в пыль. О том нынче говорить стыдно. Сунулась за помощью, а мне в ответ: «Мы вас не звали! Вас с прежних мест не выгоняли. Возвращайтесь обратно». А куда? К кому? Наревелась. Наголодалась досыта! Без угла. Жить не хочется. Как дальше быть, ума не приложу. Живу в подсобке. Вдвоем с такой же бедолагой. Устали. А и Бог забыл. Смерти не дает.

– Детей любишь? Иль холодная душа, все бедами поморозило?

– Детвору как не любить? Хотела себе ребенка взять. Но там очередь была большая. На десять лет вперед. Пока дите получишь, состаришься. Где те силы, чтоб поднять и вырастить его? Вот и здесь не повезло.

– Готовить умеешь?

– Я ж в совхозе жила. У нас столовых не имелось. Все сами себе готовили. И мужик не обижался на меня.

– Ну а если к моим детям пойдешь жить? Будет своя комната, питание. Коли сладишь, я приплачивать стану из своей получки. Но много не смогу. Сам не густо имею.

– Дай гляну на твоих. Попробую. Я никогда не была в няньках. Не знаю, как получится. Если пойму, что справлюсь, тогда поговорим. Хорошо? А коли не смогу, скажу честно и уйду. Тогда и условия не надо оговаривать.

– Когда ж знакомиться пойдем с моими детьми?

– А хоть сегодня! Я уже с работой управилась. Время имею.

Кузьма сказал Якову, что увозит Лиду к своим. И, не предупредив детей, через десяток минут вместе с женщиной вошел в дом.

– Ну, плесень, ты даешь! Телок меняешь чаще, чем я носки! – оглядел Максим женщину.

– Замолкни. В няньки привел! – цыкнул Кузьма на зятя.

– Нянька? Это ж танк – не баба! Гля! У нее корма, как паровозный тендер. Я против нее зародыш! – говорил Максим.

– Ты не зародыш! Выкидыш! – осекла Лидия зятя. И, отодвинув его плечом к стене, прошла на кухню. Там встретилась с Зинкой, Ольгой. Разговорилась с ними. И никто не заметил, как на кухню вошла Ксюшка. У Кузьмы от страха все оборвалось. Он не успел предупредить Ксюшку, чтоб та не материлась при чужой тетке.

Женщина, разговорившись, не увидела девчонку. А та, подождав, спросила, как обычно:

– Скоро, бляди, жрать дадите?

Зинка покраснела мигом. Ольга растерялась. А Лидия, словно ничего плохого не услышала, позвала к себе на колени Ксюшку.

Та спросила, хитро прищурившись:

– А ты к нашему деду хочешь подвалить, толстожопая бочка?

Кузьма вскипел. Прикрикнул на девчонку зло. Велел ей выйти в спальню, пока взрослые позовут к столу, и тут же услышал:

– Во, мудак, разорался! Меняй ему пеленки, пока всех не обосрал!

Глянул вверх на попугая, говорившего голосом Ксении. Сама девчонка, довольная отмщением, убежала во двор к Женьке.

До вечера, до самой темноты горел свет в окнах дома. Лидия сразу взялась помогать бабам. Вместе с ними накрывала на стол, мыла посуду, кормила детей, подтерла пол на кухне, уложила малышей. И только Ксюшка никак не хотела признать Лидию.

Она сидела за столом, хмурясь и косо глядя на Кузьму, всем своим видом показывала, что злится на него за то, что привел в дом совсем чужую тетку. Никакие уговоры не помогали. Ксения пыхтела, сопела, отказывалась есть, никого не слушалась. И наконец Кузьма потерял терпение. Вытащил девчонку из–за стола за ухо и, дав под задницу, отвел в спальню ревущую, ругающуюся:

– Старый мудак! Не приходи, пока не вырасту! Не надо мне няньку! И тебя! Когда большой стану, закрою тебя в богадельне насовсем! И не пущу сюда!

– Ксения! – вспыхнула Ольга и больно отшлепала дочь. Та взвыла на весь дом. На ее крик прибежала Лидия, только что уложившая малышей.

– Иди ко мне, Ксюха! Давай с тобой дружить! Не надо ругаться! – уговаривала девчонку.

– Чего прицепилась ко мне, дура?! Уходи! Я не дружу с чужими! – орала во весь голос.

Ее уговаривали Максим и Егор, Зинка и Ольга. Но девчонка словно оглохла. Тогда Кузьма попросил Женьку:

– Угомони ее! Всех довела! Успокой!

Женька порылся в кармане, достал жвачку. И показал Ксюшке:

– Кончай вонять! А то сам сожру!

И чудо! Девчонка мигом перестала реветь. Протянула руку за жвачкой и сказала требовательно:

– Отдай! А то яйцы вырву!

Получив жвачку, послушно пошла спать.

– Ксения! А умыться, руки помыть забыла! – напомнила Ольга.

– Ох и надоели мне ваши приколы! – недовольно повернула девчонка в ванную. Лидия пошла за ней. Сначала оттуда послышались крик, брань, но вскоре Ксения успокоилась. Послышался плеск воды, смех. Потом из ванной выскочила хохочущая Ксения и объявила:

– А эта тетка ничего себе! Я на ее заднице кататься буду! Пошли спать со мной! – позвала за собой Лидию и протянула ей руку.

– Мать говорила, что я в детстве несносный был. Ксюшка вся в меня пошла! – заметил Максим.

– Твое детство слишком затянулось! Ты и нынче такой! – усмехнулся Кузьма.

– Бабу эту где нашел? – пропустил зять пакость мимо ушей.

– Беженка она. Одиночка. Нынче познакомились. Присмотритесь сами. Коли подойдет, оставите. Но не обижайте. Ей и так хватило лиха на долю и без вас. Особо ты придержи свой язык! – повернулся к Максиму. Тот отмахнулся:

– Мне не больше других надо. Своих забот хватает. Вчера отца в больницу положил. Опять захандрил. Тяжело ему без матери. Никак не может свыкнуться, что ее нет. Все зовет. Даже во сне. А целыми днями как потерявшийся, беспомощный ребенок. Хуже Ксении. Ни накормить, ни уложить его не могу. Жить не хочет. Говорит, смысл в ней потерял и тепло. Я уже что ни пытался сделать. Предлагал на курорт. Ни о чем не желает слышать.

– Одного его нельзя оставлять, – заметил Егор.

– Ты же знаешь, его все раздражают. Когда мы дома, он не выходит из спальни. Закрывается и никого не может видеть. А когда ложимся спать, он выходит, попьет чаю. Но знаешь, наливает два стакана сразу. Себе и матери. И разговаривает с ней. Тихо, вполголоса. Когда спрашиваю, с кем говорит, он даже удивляется, что не слышу ее голос и не вижу ее. Наверное, уходит старик мой, – вздохнул Максим.

– Относись к этому спокойнее. В его возрасте немудрено иметь свои странности, – ответил Егор.

– Знаешь, они берегли меня. И о Колыме старались не говорить. Я лишь иногда натыкался на фотографии. Особо одна удивила. Стоят два скелета в телогрейках. Плечами друг к другу прижались. Спросил у отца – кто это такие? Он и ответил, что это они с матерью на Колыме. В пору любви. Я ни ушам, ни глазам не поверил. Кому там любить? И кого? Отец понял. И говорит мне: «Это вы не знаете, что такое любовь! Потому что признаете лишь грубое – плотское начало. А мы любили сердцем! Через снега и Колыму, через саму смерть. Даже она не сумела разлучить нас. И мы опять вместе…»

Максим умолк. Кузьма впервые за все годы увидел слезу, сверкнувшую на щеке зятя. Он молчал. За столом было тихо так, словно сидевшие за ним боялись спугнуть то, о чем услышали.

Лидия, уложив детей, робко подсела к столу.

– Ешь, Степановна! Не смотри на нас. И не жди приглашений. Держись свободнее. Вживайся. Авось привыкнете друг к другу, – предложил Кузьма.

Максим, довольный тем, что бабе удалось уложить Ксюшку, перестал язвить и насмешничать. Обратился к ней спокойно:

– Завтра на базар съездим, продуктов возьмем. Сама выберешь все, что нужно. И тряпок для тебя. Чтоб нужды в них не было.

– А дети с кем останутся? – растерялась Лидия.

– С Женькой. Он на это время заменит.

Кузьма понял, что бабу в доме восприняли. Решил покинуть детей, уехать в стардом, стал собираться. Но Максим, заметив, предложил подвезти.

– Оно, конечно, не мешало б тебе остаться. Да только, как вижу, ничем к дому не привязать. Тянет в курятник. Не иначе зазноба там заждалась. Старая метелка. С ней в самоволку не сбегаешь. Когда познакомишь? – подначивал зять.

– Угомонись, трепло! – злился Кузьма. И вскоре вышел из дома, сел в машину.

– Ты, дед, не кипи на меня. У самого на душе кошки скребут. Если и я начну прокисать, совсем плохо дело будет. Держаться надо из последних сил. Как мои старики. Иначе не выдержали б, не дожили б до дня нынешнего. Хотя и не стоило ради него стараться. Все верили в лучшее. А где оно? И уже не будет. Не верю и не жду. Когда теряешь надежду, ничего впереди не остается. Только мрак. А в нем сплошной холод и страх, – завел машину и поехал.

Кузьма вышел из машины у ворот стардома и тут же увидел старика, одиноко сидевшего на узлах. Он дрожал осиновым листом и пытался согреться дымом сигареты.

– Чего это ты тут торчишь? Отдыхаешь иль ждешь кого? – спросил Кузьма деда.

– Кой отдых? Сидю вот! Жду, когда мне место ослобонится. Директор сказал, некуда меня приткнуть, – вздохнул он горько.

– Это верно. Нет местов. Ждать долго придется. Может, месяц иль два. Не одюжить тебе у ворот. Вертаться надо. К своим…

– Куда? К кому? Нет никого у меня. В цельном свете – единой душой маялся. А сродственники, вишь, среди ночи взашей вытолкали. В обрат не примут ни в жисть. С тем и выкинули, чтоб боле не свидеться. Не к кому мне ворочаться. Стало быть, такая доля моя – под забором сдохнуть. Жить не пущают, може, хоть зароют, когда отойду. Не станут переступать. Сродственники лишь на свалку свезут. Хоть теперь и это едино! Уж скорей бы конец…

– Где ж родня твоя?

– Не дергай душу, мил человек! Она и без того болит, – отвернулся дед, простонав жалобно.

– Не сидеть же здесь? Неужель совсем негде дождаться?

– Каб было где, не торчал бы тут кочкой.

– Давай вставай! Пошли ко мне! – увидел трясущуюся голову, дрожащие плечи, вспомнил, как самого выгоняли из дома среди ночи. – Пошли! – взял один из узлов. И повел старика к себе, чертыхаясь по пути. – Как зовут тебя?

– Микита! Ильичом звали промеж людей. Нынче и этого не осталось. Все растерял, милок. Вся жисть как пыль развеяна по ветру, – вошел в комнату, тяжело переступив порог.

– Обогрейся. Присядь. – Поставил чайник на плитку, достал котлеты, которые положила Зинка в сумку. – Поешь, – положил перед стариком. Тот, сглотнув слюну, не притрагивался. – Ешь! – предложил настырно.

– Не могу.

– Почему? – удивился Кузьма.

– Платить нечем. А дарма кто нынче даст?

– Я тебе не столовая!

– Да что ты, Бог с тобой! Моей пензии и на хлеб внатяжку. Об котлетах позабыл.

– Это с кем же ты жил, что так говоришь?

– Знамо дело. Не все ж один маялся. Покуда пользительным был, харчили и меня. Это уже опосля на чердак выкинули, чтоб глаза не мозолил. Не мешался промеж ног.

– Кто ж они, кому мешался?

– Внуки, понятное дело. Они и родителев не признавали. Я им и вовсе лишний. Отреклись навовсе. Оба. Не нужон им.

– А дети где?

– Нетути их. Каб были, не кинули б. Оне от внуков врозь жили. Сами. И то верно сказать, неможно стало вместях. И жилье у внуков свое. В хватерах. С работы дадены. А мы в своем дому жили. Давно то было. Большая была семья. Голова к голове жили. Всяк кусок поровну делили. Без попреков. Все в дом несли, пока внуки были малые. Растили их, как все люди. Ан не получились человеками.

– Ты ешь, Никита! – заставил Кузьма деда осмелиться. Тот робко взял котлету.

– Сам–то я всю жисть в слесарях. В водоканале работал. Еще до войны, вместе с отцом. Он меня мальчонкой всему обучил смальства. Опосля сам стал работать. Все ладилось, покуда на войну не забрали. Я ж только женился в тот год. И не знал, что жена понесла от меня. А она, бедолага, под бомбежкой родила дочку. Уж как выжили, сами дивились. Ну, я про то узнал уж на войне. Письмо через полгода дошло. Когда моих в Германию угнали. – Стал поперек горла кусок котлеты, Никита закашлялся. – Аж через два года после войны разыскались мои. Съехались. От жены одни кости. У дочурки – одни глаза. Ну, тогда нам власти подмогнули. Как хронтовику дом поставили. Денег дали на харчи. Разжились. И родила жена сына. Витькой нарекли. Башковитыми уродились. Уж не знаю, за что Бог одарил. Сын ученым сделался, дочка врачом стала. И это у нас – неграмотных. Да только не шибко хорошо учеными быть. Мой Витька по военной части соображал. И дочь с заразными работала. Лечила их. Оба бездумно жили. Но кто мог знать, что впереди у всех? И они семьи заимели. Как грамотным, жилье дали культурное. Не то что наш дом. С ванной и всем другим. Детей родили. У каждого по одному. На большее не решились. Словно чуяли. Так–то и пошло наперекосяк, когда жена моя померла. Внуки решились меня из дому выковырнуть. Предложили его продать, чтоб машину купить за ево. А меня на дачу заместо сторожа. Дети не пускали. А тут вскоростях у сына рак. От работы его получил. И помер. Дочка тож кровью захворала. Два года в постели была. Внуки уже на своих ногах стояли, отправили в больницу и не проведали ни разу.