Текст книги "Смерть в театре (сборник)"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Хью Пентикост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– Эту пакость мне принесли сегодня утром вместе с завтраком,– не повышая голоса, объяснила Люси.– Дом и так в трауре, можете не сомневаться, а вдобавок вот это... Я отнесла письмо отцу, он снял р него копию и отправил нашему поверенному, мистеру Фрэнсису Густаву. Вы его, конечно, знаете, капитан? Прошу вас сообщить мне, что вы намереваетесь предпринять по поводу этой гнусности?

– Чтобы ответить на ваш вопрос и пустить рапорт по начальству, я должен сначала расспросить вас, мисс Тауэрс. Скажите, это вы убили вашу бабушку?

– Несчастный глупец! – воскликнула Люси, обращаясь к Шансу.– До сегодняшнего дня я считала вас настоящим другом, на которого могла положиться во всех случаях жизни. А сейчас начинаю в этом сомневаться. Что вы намерены сделать с этой бумагой?

С вымученной улыбкой Шанс ответил:

– Я не собираюсь уличать свою ведущую актрису.

– И на том спасибо,– сказала Люси.– Мне кажется невозможным, чтобы даже при вашем слабо развитом интеллекте вы не видели, что эти три клочка бумаги в руках опытного следователя явились бы ключевым материалом.

– В чем же, по вашему мнению, такая уж особая значимость этого материала? – вежливо спросил ее Полхэм.

– Это письмо мне доставили в девять часов утра, перед завтраком. Предполагаю, и вы их получили тоже с первой специальной почтой. Отсюда вывод: они написаны ночью, сразу после гибели бабушки.

– Какой вы делаете из этого вывод?

Полхэм был невозмутимо корректен.

– Посмотрите на письмо Шансу. Надеюсь, вы все же не поверили, что старенькая миссис Тауэрс решила прогуляться по воздушному переходному мостику? Нет, конечно. Автор анонимок точно знал, что произошло ночью в театре. А ведь газеты еще не выходили, капитан Полхэм! Только по радио сообщили о смерти бабушки мисс Люси Тауэрс в результате несчастного случая. Отсюда вытекает, что письма написаны в полном смысле слова очевидцем печальных событий. Они не могут основываться даже на тех сведениях, которые так или иначе просачиваются в прессу. Иными словами, неизвестный друг или советчик был вчера ночью здесь, в театре!

– Превосходный анализ! – серьезным тоном похвалил капитан Полхэм.

– Я не ограничилась только одним этим анализом,– сказала Люси, доставая из сумочки листок бумаги.– Я составила список всех лиц, которые вчера ночью находились в театре, конечно, исключая вас и ваших подчиненных.

– Я был бы рад посмотреть на ваш список.

– Я и собиралась вам его передать. Среди этих лиц – тот человек, который по тем или иным соображениям намеревается меня опорочить. В театре были и мы с отцом, но наши имена вы можете совершенно спокойно вычеркнуть, так как мы приехали после случившегося. Кроме того, тут были моя сестра Анна, доктор Браун, мой сын Джеффри и...– она запнулась,– и его жена. И еще этот бородатый человек, которого Шанс использует в качестве ночного сторожа.

– Хемингуэй?

– Это вовсе не его имя.

– Лей Кинг?

– Как бы там его ни звали,– нетерпеливо махнув рукой, сказала Люси,– он находился в театре. Потом вы вызвали мисс Дженсон. Между прочим, она меня не выносит.

– Господи, откуда вы это взяли? – удивился Шанс.– Джейн ничего против вас не имеет.

– Не будьте идиотом, шеф! Она же боготворит вас, как это положено всем секретаршам. Она вбила себе в голову, что вы в меня тайно влюблены и именно поэтому до сих пор остаетесь холостяком. Мне известно, что вы вернулись домой, раз вы звонили нам и предупредили, что Анна остается у вас ночевать, кстати, это сделано весьма необдуманно, если вас интересует мое мнение. Между прочим, как она себя чувствует?

– Когда я уходил, она еще спала. Доктор Браун дал ей сильнодействующее снотворное.

– Таким образом я, кажется, назвала всех. Теперь остается найти среди этих людей автора трех анонимных писем. Вы должны согласиться, что никто другой не мог бы быть в курсе дела.

– Начало недурное, но отнюдь не исчерпывающее. Во-первых, вы не назвали свою бабушку, которая тоже была в театре.

Люси посмотрела на него так, будто он только что сбежал из сумасшедшего дома, и воскликнула:

– Бабушка? Не хотите ли вы намекнуть, что она ненавидела меня до такой степени, что была способна придумать эти чудовищные обвинения, а потом прыгнуть вниз с перехода? Знаете, меня берет сомнение, небезопасно ли вам оставаться на свободе и разгуливать одному, без надзора?

Капитан Полхэм усмехнулся.

– Факты есть факты. Вот вы только что заявили, что вас ненавидит мисс Дженсон. А теперь оказывается, что и бабушка вас тоже ненавидела.

– Да,– вскинула голову Люси,– она не способна была руководить домом. После смерти матери я стала совершенно официально хозяйкой в доме отца. Бабушка по натуре страшно ревнива. И она меня возненавидела за то, что я стала отцу ближе, чем она.

– А кто еще вас ненавидел? – поинтересовался Полхэм.

– Предположительно, маленькая нахалка, на которой якобы женился Джеф. Думаю, я не фигурирую и в списке друзей доктора Брауна. И Анна тоже... Я частенько думаю, что за исключением моего отца... ну и сына...

– А Хемингуэй? – быстро спросил капитан.

– Кто знает, что он думает обо мне? Возможно, я его когда-то нечаянно обидела...

Люси повернулась к Шансу. Он впервые заметил, что у нее слегка дрожат губы.

– Я всегда считала, что могу рассчитывать на вас, Шанс, но...

– Вы можете положиться на меня,– заверил ее Шанс.– Причем я могу поклясться, положа руку на сердце, что я анонимок не писал.

Полхэма утомили эти объяснения.

– Ваш анализ неплох, мисс Тауэрс,– повторил он,– и за исключением небольшого пробела звучит вполне убедительно. Итак, автор анонимок должен быть в курсе разыгравшейся драмы, а это возможно, только если он сам здесь присутствовал или узнал о ней от кого-то из свидетелей. Такую возможность, как видите, вы не учли.

– Вы допускаете, что кто-то из нас успел кому-то рассказать о гибели миссис Тауэрс, а тот человек состряпал анонимки? – спросил Шанс.

Полхэм кивнул.

– Маловероятно, конечно, но нельзя ничем пренебрегать. Мисс Дженсон, вернувшись отсюда, могла поделиться своими впечатлениями и переживаниями с приятельницей. Ведь она живет не одна. Вы сами, мисс Тауэрс, уехали с отцом. Ничего не подозревая, вы могли поделиться с кем-то своим горем... Если я не ошибаюсь, вы уехали уже после двенадцати ночи?

– Мы с отцом сопровождали тело бабушки в морг,– тихо сказала Люси.

Внезапно побледнев, она добавила:

– Мы говорили только с Мартой. Это наша экономка и старая бабушкина горничная. Разумеется, она могла все разболтать другим слугам, но я не представляю, как после четырех часов утра можно было составить эти письма и отправить их на почту...

– Действительно, это сложно,– сказал капитан.– Остаются...

– Анна, Джералд, Джеффри и Шарон все время находились со мной, в моей квартире,– заявил Шанс.– Только Джералд выходил в аптеку за снотворным для Анны около трех утра. После он сразу ушел. Мы разговаривали с Джефом и Шарон до самого утра. Анна давно спала. Сами мы легли под утро.

– Может быть, доктор Браун с кем-нибудь разговаривал?

– После четырех утра? Слишком поздно.

Наступило молчание, которое нарушила Люси:

– Имя «Шарон» приводит меня в ужас.

Капитан Полхэм, пропустив мимо ушей ее замечание, подвел итоги:

– Таким образом, выясняется, что Шарон, ваш сын, сестра и мистер Темпест могут быть вычеркнуты из списка подозреваемых. Отсюда и начнем расследование.

Он встал со стула и двинулся к двери, но Люси его задержала.

– Одну минуту, капитан Полхэм, я считаю себя обязанной извиниться за то, что так грубо разговаривала с вами. Но я оказалась в таком положении, что...

– Все понятно, мисс Тауэрс, и все объяснится,– сказал капитан.

– Пока вы еще не ушли, капитан Полхэм, может быть, вы мне скажете свое личное мнение: можно ли объяснить смерть бабушки несчастным случаем или же тут речь идет о преступлении?

– Расследование не закончено, мисс.

Видя, что капитан Полхэм уходит, Шанс почувствовал, как у него на сердце заскребли кошки. Из-за волнений, связанных с анонимками, он совершенно забыл вручить капитану неоконченное письмо миссис Тауэрс, которое давало возможность кое о чем серьезно задуматься.

Шанс уже собрался броситься за капитаном, но в этот момент Люси упала в кресло около его стола и неожиданно разрыдалась. До сих пор Шанс видел, как Люси Плакала только на сцене.

– Дорогой мой, я ужасно боюсь! – застонала она.

Глава V

Мистер Фрэнсис Густав не был специалистом по криминальным делам. Известнейший нотариус, занимавшийся вопросами крупных состояний, он был душеприказчиком Хамзи Тауэрса и после его смерти оставался таковым уже у Ады Тауэрс.

Мистер Густав был безнадежно лыс, имел круглое добродушное лицо с отвислыми щеками и многочисленными морщинками по уголкам глаз, которые придавали ему смеющийся вид и как-то удивительно гармонировали с его характером. В трудные минуты он поддерживал своих клиентов, особенно когда речь шла о дележе наследства, умел найти доброе слово и утешить расстроившегося человека.

Если бы его спросили, как он отнесся к кончине Ады Тауэрс, он бы сказал, что она его совершенно не тронула, если бы не трагический характер смерти, который никого не мог оставить равнодушным. Те два процента капитала, которые он должен был получить в качестве ее душеприказчика, давали ему силы более хладнокровно отнестись к этому событию. Следует добавить, что капитал Ады Тауэрс оценивался в пятнадцать миллионов, так что его кровные два процента давали мистеру Густаву возможность покончить с делами и безбедно прожить до конца дней на честно заработанные деньги. Он уже не раз печально раздумывал, не собирается ли его пережить старая леди? Она казалась такой же вечной, как Ниагарский водопад.

– В завещании есть только одно несколько странное распоряжение,– сказал мистер Густав советнику Дарвину Тауэрсу,– и я предполагаю, что вас оно тоже встревожит.

Они сидели в кабинете советника на втором этаже дома Тауэрсов на Пятой авеню. Это была темная комната, по стенам ее тянулись ряды полок с переплетенными в кожу фолиантами по юриспруденции, которые советник никогда даже не брал в руки. Его рабочая библиотека находилась в офисе. Над камином висел большой, выполненный маслом, портрет Хамзи Тауэрса, под зорким взглядом которого его сын никогда не чувствовал себя вполне свободно. Хамзи сам настоял, чтобы его портрет висел именно тут, а не в ряду остальных фамильных портретов в гостиной. Он был изображен одетым во фрак, его красные чувственные губы слегка улыбались. Дарвин находил эту улыбку демонической, по его мнению, так улыбаются только артисты, изображающие на сцене злодеев.

Об одной вещи в связи с отцом советник не хотел даже думать: доведись Хамзи присутствовать в баре, где показывали стриптиз, все равно Ада была бы рядом с ним, и они бы разглядывали голых женщин, держась за руки.

Мистер Густав с наслаждением затянулся сигарой. Их доставляли контрабандно – для советника. Каждая лежала в стеклянной, тщательно запечатанной пробирке.

– Вы не будете иметь денег больше, чем у вас было до сих пор,– объявил он советнику, который сидел перед ним как на иголках.– Ведь вы уже давно пользуетесь процентами со всего имущества. У вас не было права касаться основного капитала, а если бы вы даже его и имели, то все равно без меня, как душеприказчика, ничего бы не смогли предпринять. Вместе со мной вы имели право помещать деньги куда угодно. Теперь различие заключается в следующем: в завещании доля наследников, а именно – двух ваших дочерей и внука, определена в сто пятьдесят тысяч каждому, оговорены и более мелкие суммы слугам и на благотворительные цели, все остальное переходит вам. Из этого половина, примерно шесть миллионов долларов, принадлежит лично вам без всяких оговорок. Вторые шесть миллионов оставляются вам в пожизненное пользование, после вашей смерти они переходят поровну каждой из дочерей и внуку Джеффри. Поэтому, как я уже говорил, вы останетесь примерно в прежнем положении, с той лишь разницей, что своей долей вы можете распоряжаться как угодно, хоть поджигать сигары стодолларовыми бумажками!

– Вы упоминали еще о какой-то непонятной оговорке,– напомнил советник.

– Совершенно верно, частное распоряжение,– заявил мистер Густав.– Ваша матушка распорядилась сто тысяч долларов отложить наличными, причем желательно в мелких купюрах. Почему? Один Бог знает. Эти деньги в любую минуту должны быть выданы Люси. Миссис Тауэрс распорядилась также по этому поводу не задавать никаких вопросов. Самое же интересное заключается в следующем: этим текущим счетом может пользоваться и муж Люси, при условии, что он подпишет бумагу, находящуюся в завещании в запечатанном сургучом конверте.

У советника округлились глаза.

– Муж Люси? Но у нее нет мужа! Прошло уже двадцать лет с тех пор, как он погиб.

– Точно! – согласился мистер Густав, и его любезная улыбка стала еще шире.

Он сильно затянулся превосходной сигарой и, наслаждаясь ее ароматом, блаженно вздохнул, затем продолжил:

– Три года назад, когда миссис Тауэрс пожелала внести изменения в свое завещание и добавила этот пункт, я обратил ее внимание на это обстоятельство.

– Три года назад? Но ведь она тогда прекрасно знала, что у Люси нет мужа!

Мистер Густав красноречиво, взмахнул своей сигарой.

– В то время миссис Тауэрс был девяносто один год. Вы помните, какой она была тогда? Когда я попробовал запротестовать, она мне просто заткнула рот. «Я знаю, что делаю, мистер Густав!» – твердо сказала она, а когда я на свою голову осторожно предположил, что она, по всей вероятности, имеет в виду будущего мужа Люси, она очень рассердилась и буквально пригвоздила меня к месту, заявив: «Я в здравом уме и отвечаю за свои поступки!»

– Невероятно! – воскликнул советник.– Хандлей разбился во время войны в Китае в 1938 году. Мать это прекрасно знала.

– А вы позднее ничего не слышали о супруге Люси?

– Нет, никто о нем ничего не знает... А что находится в этом запечатанном конверте?

– Не имею представления, Дарвин. Миссис Тауэрс сама написала эту бумагу и мне ее не показывала. Супруг, о котором идет речь, должен подписать лежащий в конверте документ в присутствии свидетелей. Вот и все, что я знаю. Не стоит ломать голову по этому поводу. Думаю, Люси сможет объяснить, в чем тут дело. Уже три года эти сто тысяч лежат у меня без толку в сейфе.

Советник машинально пригладил тщательно подкрученные и напомаженные усы.

– Вы же знаете, Фрэнсис, что сейчас мы в руках полиции. Пока еще не выяснено, является ли смерть матери результатом несчастного случая, самоубийством или даже убийством... Как это может отразиться на введении в наследство?

Самая любезная из всех улыбок показалась на губах мистера Густава:

– Дела о наследстве, мой дорогой друг, не касаются полиции... Если, конечно, никого из наследников не обвинят в преступлении. Прошу простить меня за эту непристойную шутку... Все происходящее не затрагивает завещания вашей матери.

Советник некоторое время сидел молча, потом с отвращением, будто он дотрагивался до дохлой крысы, взял с письменного стола листок бумаги – это была копия анонимного письма, полученного Люси.

– Люси отнесла подлинник этой мерзости в полицию,– сказал он.– Надеюсь, им удастся в недалеком будущем найти автора этой писанины. Не стану скрывать, меня это тревожит, Фрэнсис! Я хотел бы что-то предпринять. Не могли бы вы мне рекомендовать хорошего частного детектива?

Мистер Густав пожал плечами.

– Такие видные люди, как Люси, часто получают анонимные письма. Стоит ли обращать на них внимание?

Он не был склонен пользоваться услугами частного детектива, а тем более подыскивать такового для своего клиента, но вспомнил о двух процентах с пятнадцати миллионов и сказал:

– Доверьтесь полностью мне, Дарвин. Я займусь этим вопросом.

Глава VI

Присутствовать при крахе сильного человека всегда бывает неприятно, каким бы он ни был, плохим или хорошим. После признания Люси и проявленного ею смятения, Шанс подумал, что она потеряет сознание. Однако ей удалось, сделав огромное усилие, выпрямиться и произнести почти нормальным голосом:

– Во всяком случае, единственное, что я могу сказать,– анонимные письма писал подлый, дрянной человечишко!

Шанс обошел стол и сел на свое место. На его лице появилось выражение гадливости.

– Мне кажется, моя дорогая, вам не стоит сходить с ума. Не сомневаюсь, кто-то вздумал поиграть на затруднительном положении, в котором оказалась ваша семья. Возможно, ему даже доставляет удовольствие обливать вас грязью.

– Этот «кто-то» должен быть человеком, хорошо меня знающим! И меня это не удивляет. Я им всем знаю цену! – Люси говорила с непередаваемой яростью.

– Дети тоже пишут всякие гадости на стенах, заборах, в туалетах, в самых людных местах. Они как бы бросают вызов властям и наслаждаются собственной смелостью и удалью. Не сомневаюсь, капитан Полхэм быстро найдет виновного, кем бы он ни был! Что касается вас самой, Люси, ваша задача куда более важная и ответственная.

Она внимательно посмотрела на него.

– Вы думаете о Джефе?

– Конечно, и я беру на себя смелость утверждать, что если вы прислушаетесь к моему совету, то никогда об этом не пожалеете.

Шанс нетерпеливо заерзал в своем кресле.

– К чему все эти фантастические измышления о наследственном безумии?

– Измышления? Послушайте, Шанс, надо же отвечать за свои слова! Говорю вам...

– Лучше ничего не говорите! – оборвал ее Шанс.– Вчера вечером я провел два часа в обществе Беверли Уотсона, дяди Рекса, а Браун долго разговаривал по телефону с доктором Гивеном, военным врачом того подразделения, в котором служил Рекс. Так что ваша история ничем не подтверждается, Люси.

Она взглянула на него так, будто получила незаслуженную пощечину.

Шанс добавил:

– Возможно, вы считаете недружеским поступком то, что я зачеркнул красным карандашом вашу сказочку до того, как вы успели использовать ее против Рекса и его сына? Но, моя дорогая, Джеф – живой человек, а не игрушка. Кроме того, он женился на совершенно очаровательной девушке.

– Пусть она убирается к черту! – яростно заявила Люси.

– Вы поступаете как капризный ребенок, которому безразлично, сломает он новую игрушку или нет. Уж если говорить начистоту, мне вчера было стыдно за вас, когда я увидел, как вы обставили весь этот театрализованный прием с чаем, чтобы унизить избранника Анны. Хорошо, что из ваших замыслов ничего не получилось благодаря доктору Брауну и старой миссис Тауэрс!

Он замолчал. Перед его глазами возникла Ада Тауэрс, сброшенная с «кошачьего перехода» на сцену. За что ей выпала такая страшная смерть?

Он продолжал еще раздраженнее:

– Чем, скажите на милость, вам мешает замужество Анны? Могу в Какой-то мере допустить, что вас заботит судьба сына, хотя вы не сочли нужным хотя бы мельком взглянуть на его жену, а начали поносить ее и посылать к черту... Вам и в голову не пришло, что вы, самый близкий Джефу человек, расстраиваете его счастье, отравляете лучшие дни его жизни. Я считаю, вы должны немедленно сделать все, чтобы исправить причиненное вами зло!

– Джеф в курсе? – спросила она.

Шанс утвердительно кивнул головой.

Она буквально подскочила на месте.

– И вы не могли промолчать? Дурак!

– Ради него мы и занялись поисками знакомых его отца,– спокойно возразил Шанс.– Могу только добавить, что именно под влиянием Шарон Джеффри решил, что им следовало пойти к вам самим, а не действовать через посредника. Ради этого они вернулись в Нью-Йорк. Но, судя по вашему сегодняшнему поведению, я почти не сомневаюсь, что вы бы не постеснялись и ему поведать все эти возмутительные сказки. Не уверен, что после этого вы бы не потеряли Джефа. Он бы не перенес такого известия. Но настанет день, когда вы, Люси, поймете, что я действовал как ваш настоящий друг и...

Люси так сильно сжимала изящную сумочку, что косточки на пальцах побелели.

– Я не могу вам всего объяснить, Шанс,– сказала она наконец дрожащим голосом.– Порой я сама не знаю, что со мной творится. Тогда я теряю над собой власть, и мне бывает трудно взять себя в руки и остановиться...

– Ну, ну,– успокаивающе произнес Шанс.

– Как будто во мне бушует буря, вихрь, которому я не в силах противиться. Я бы охотно убила ту, которая отнимает у меня сына! Он же еще ребенок...

– Не надо преувеличивать! – отрезал Шанс.– Вчера я высказал подобное предположение Джеффри, и он вполне резонно мне ответил, что его считают мужчиной, когда ему надо идти в армию, но зовут ребенком, коль скоро он заговаривает о женитьбе.

Можно было подумать, что Люси плачет, однако ее глаза оставались сухими. Она негромко спросила:

– Шанс, что же мне делать?

– Разве вы не знаете, как мать должна говорить с сыном?

– Поймите, Шанс, у меня больше нет сил! Сначала история с Джефом, потом бабушка, теперь эти мерзкие письма... Я больше не могу! Научите, что мне делать?

Шанс обошел стол и ласково обнял ее за плечи. Люси дрожала.

– Джеф и Шарон еще у меня наверху.

– Как же мне быть?

Шанс засмеялся.

– Я никогда не учил, как вы должны играть на сцене, ограничивался тем, что объяснял вам ваши задачи и целиком полагался на ваше чутье.

– Вы пойдете со мной?

– Я могу вас проводить, но не останусь... Разве что вас встретят булыжником по голове.

Он взял ее за руку и повел к лифту. В тот момент, когда она уже собиралась войти в кабину, он легонько повернул ее к себе, посмотрел в глаза и спросил:

– Вам известно, что имела в виду ваша бабушка, утверждая, что она знает секрет, от которого зависит счастье Джеффри?

Люси буквально позеленела. Шанс поддержал ее и пожал ей руку:

– Ну же, Люси, ну!

– Она вам вчера сказала об этом?

– Да.

Шанс не солгал, потому что именно эти слова были написаны Адой Тауэрс в адресованной ему записке.

Люси неуверенно забормотала:

– Я... мне... я не знаю, о чем она говорила...

– Ну что же, поднимемся?

Она кивнула головой.

Открыв дверь в свою квартиру, Шанс крикнул:

– Можно войти? Все ли в приличном виде?

Ответил доктор Браун:

– Разумеется, входите.

Джералд и Шарон сидели на диване. Джеф, в одной рубашке, без пиджака, вышел из кухни, неся в руках чашку кофе. При виде Люси все замерли. Шансу вдруг подумалось, что в комнате стоит инструмент с предельно натянутыми струнами.

Первой заговорила Люси. Голос ее звучал совершенно спокойно:

– Я пришла сдаться на вашу милость.

Все молчали.

Шанс спросил у Джералда:

– Анны нет?

– Она проспит еще пару часов.

Снова молчание. Джеф не придумал ничего более умного, чем спросить:

– Чашечку кофе, Люси?

– Охотно,– ответила она.

Шанс знаком вызвал Джералда в холл и прикрыл за собой дверь.

– Как произошла эта метаморфоза?.

У Шанса начался приступ нервного смеха.

– Вы же знаете, меня зовут «чудотворцем»...

Кивнув головой на свой кабинет, он добавил:

– Пройдем туда, у меня есть весьма неприятные новости. Как гласит пословица, чем дальше в лес, тем больше дров.

Шанс провел доктора Брауна в святая святых мисс Дженсон. Точнее, доктор остался в кабинете, а Шанс заглянул к секретарше, чтобы предупредить ее: никого к нему не пускать, кроме капитана Полхэма.

Бледная как смерть мисс Дженсон с остервенением разбиралась в бумагах, откладывая в сторону свои личные вещи: открытки, записные книжки, какие-то конверты. Шанс сообразил, что секретарша надумала от него уйти.

– Какого черта вы тут делаете? – воскликнул Шанс.

– Меня с успехом заменит Эстер. Через пару дней она войдет в курс дела,– ответила Дженсон обиженным голосом.

– Меня это не трогает, даже если ей потребуется несколько лет... Джейн, что происходит? Я всегда считал, что вы – образец выдержки и благоразумия, а тут вы выкидываете подобные номера!

– Этот сыщик! – закричала она с негодованием.– Он посмел обвинить меня в том, что я занимаюсь сочинительством каких-то мерзких анонимок! Воображает, что я ненавижу Люси, так как влюблена в вас... Можно подумать, рядом нет никого, кроме такого урода, как вы!

– Ради Бога, что с вами творится, Джейн?

– Вы тоже верите, что я писала эти письма?

– Конечно нет!

– Или что я в вас влюблена?

Шанс улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой.

– Мне хотелось бы верить в это, Джейн!

– Вы просто невыносимы! – с пафосом закричала мисс Дженсон, потом неожиданно подбежала к нему, уткнулась в плечо, расплакалась и пробормотала: – Вы и правда хотите, чтобы я осталась?

– Моя дорогая, если вы уйдете, я буду вынужден продать театр. Как же я без вас обойдусь?

Он дружески похлопал ее по плечу, подумав, что с таким же успехом может уверять и других женщин, что это не они писали анонимки. Однако письма не могли появиться сами по себе, их сочинил какой-то близкий всем человек...

– Ну ладно,– сказал он, слегка отстраняя ее от себя,– горе прошло? Вы взяли себя в руки?

– Если вы мне больше не доверяете...

– Все началось сначала? Если хотите, могу поклясться всем самым для меня дорогим, что я полностью вам доверяю. Поэтому начинаю с просьбы: не пускайте ко мне никого, кроме вашего друга – капитана.

– Его? – с ужасом воскликнула секретарша.

– Если меня не будет в кабинете, значит, я наверху. Когда вернусь, дам вам знать.

Он направился к доктору в кабинет.

«Честное слово,– подумал Шанс,– все словно помешались».

Повернувшись спиной к письменному столу Шанса, Джералд Браун стоял перед портретом Люси Тауэрс.

Шанс тоже посмотрел на него, и внезапно комната закружилась у него перед глазами.

С трудом добравшись до своего кресла, Шанс буквально упал в него, чувствуя, что его не держат ноги.

За несколько минут его отсутствия кто-то искромсал «парадный портрет» актрисы, изрезав его на куски...