Текст книги "Смерть в театре (сборник)"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Хью Пентикост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

 Глава 14
Обманутый обманщик

Воспоминание об этом вечере сохранится у всех присутствующих до конца их жизни. Они, окаменевшие от ужаса, маленький серый старичок, высунувшийся из окна с револьвером в руке, вспышка пламени, звук выстрела, пошатнувшаяся, почти невидимая в темноте фигура бегущего и, наконец, крик, острый и неприятный, как крик хищника, быстро сменившийся хриплым бульканьем.

Ксавье исчез.

Инспектор снова поставил предохранитель, убрал оружие в карман, вытер губы и быстро вышел на террасу. Он перелез через перила и с трудом спрыгнул на землю.

Эллери тоже очнулся, выбежал из комнаты и устремился вслед за отцом в темноту.

Их движения заставили прийти в себя и всех остальных. Миссис Карро положила голову на плечо Френсиса. Мисс Форрест, без кровинки в лице, издала приглушенный крик и рванулась вперед, в то время как доктор Холмс, с трудом переставляя свои ставшие свинцовыми ноги, направился к балконной двери. Миссис Ксавье с раздувающимися ноздрями опустилась в кресло. Близнецы как бы приросли к полу.

Неподвижное тело Ксавье нашли на самом краю скалы. Эллери встал на колени, прослушивая его сердце.

– Он... Он...– шептала мисс Форест, заикаясь.

Инспектор пристально вглядывался в распростертого на земле человека.

– Он еще жив,– беззвучно сказал он,– я испачкал в крови пальцы.– Он встал на ноги, рассматривая свои руки при слабом свете.– Доктор, займитесь им,– спокойно попросил инспектор.

Доктор Холмс, стоя на коленях, ощупывал Ксавье.

– Ничего нельзя сделать,– сказал он,– вы повредили ему позвоночник, Квин. Он пока еще в сознании, я думаю. Скорее, помогите мне.

Ксавье застонал, и снова послышалось бульканье. Его ноги судорожно дергались. Трое мужчин осторожно подняли его и понесли через террасу в игровую комнату. За ними быстро последовала мисс Форрест, бросив через плечо испуганный взгляд в темноту.

Молча положили они раненого на диван около рояля, лицом вниз. При ярком свете комнаты им хорошо была видна его широкая спина. Немного ниже правой лопатки был темный кружочек с растекающимся вокруг него красным пятном.

Не спуская глаз с этого пятна, доктор Холмс снял пиджак, завернул рукава сорочки и сказал:

– Мистер Квин, моя хирургическая сумка на столе в лаборатории. Миссис Уири, пожалуйста, принесите большой кувшин горячей воды. Женщинам лучше уйти отсюда.

– Я могу чем-нибудь помочь,– быстро проговорила мисс Форрест,– я ведь работала сестрой, доктор.

– Ну, хорошо. А остальные, пожалуйста, уходите. Инспектор, у вас есть нож?

Миссис Уири ушла, спотыкаясь. Эллери пошел в лабораторию, несколько раз наткнулся там на мебель в поисках выключателя. Включив свет, он увидел на одном из столов маленькую черную сумку с инициалами П. X. Стараясь не смотреть на холодильник, он схватил сумку и быстро побежал в игровую комнату.

Несмотря на приказание доктора Холмса, никто оттуда не ушел. Казалось, все были зачарованы работой доктора и тихими стонами Ксавье. Доктор Холмс разрезал пиджак адвоката острым ножом инспектора. Сняв пиджак, а затем сорочку и нижнюю рубашку, он оголил спину Ксавье с пулевой раной под лопаткой.

Эллери, пристально наблюдавший за лицом Ксавье, увидел, как его левая щека дернулась. На губах показалась кровавая пена, глаза слегка открылись.

Доктор Холмс открыл сумку, миссис Уири принесла огромный кувшин горячей воды. Энн Форрест взяла его из дрожащих рук старушки и поставила на пол около стоявшего на коленях доктора. Он оторвал большой кусок стерильной ваты и намочил ее водой.

Вдруг глаза Ксавье полностью открылись, и он окинул комнату бессознательным взглядом. Дважды он беззвучно пошевелил губами и, наконец, они услышали его шепот: «Я не убивал. Я не убивал. Я не убивал» – опять и опять, как будто он заучивал урок в школе.

Инспектор вздрогнул, наклонился к доктору Холмсу и спросил шепотом:

– Состояние тяжелое?

– Довольно тяжелое,– коротко ответил Холмс.– Кажется, попало в правое легкое.– Он быстрыми, но осторожными движениями промывал рану, вытирая кровь. Остро запахло дезинфицирующими средствами.

– Можно... разговаривать с ним?

– В обычных условиях я бы сказал вам «нет». Ему нужен только покой. Но в данном случае...– Англичанин, не прекращая своей работы, пожал плечами.

Инспектор быстро подошел к изголовью дивана, на котором лежал Ксавье, и встал около него на колени.

– Я не убивал. Я не убивал,– с утомительной настойчивостью повторял адвокат.

– Ксавье,– строго спросил инспектор.– Вы слышите меня?

Бормотание прекратилось, и голова слегка дернулась. Глаза Ксавье остановились на лице инспектора, в них появилось сознание и выражение боли. Он прошептал:

– Зачем вы стреляли в меня, инспектор? Я не убивал. Я не убивал.

– А почему вы убежали?

– Просто потерял голову. Я думал... Я так испугался. Это глупо... Я не убивал. Я не убивал.

Эллери судорожно сжал руки в кулаки. Он наклонился к Ксавье и отчетливо произнес:

– Вы в очень тяжелом состоянии, Ксавье. Зачем лгать теперь? Мы знаем, что это сделали вы. Вы единственный левша в этом доме, только вы могли таким образом разорвать шестерку пик.

Губы Ксавье задрожали.

– Я говорю вам, я не убивал.

– Но это вы разорвали пополам шестерку пик и вложили в руку умершего брата половинку для того, чтобы оклеветать невестку?

– Да...– прошептал Ксавье,– это правда. Это сделал я. Я оклеветал ее. Я хотел... но...

Миссис Ксавье медленно поднялась. В ее глазах застыл ужас. Она прижала руку ко рту и долго, пристально смотрела на деверя, будто видела его впервые.

Доктор Холмс быстро работал с помощью мисс Форрест, но промытая рана продолжала кровоточить.

Глаза Эллери сузились, губы подрагивали, на лице появилось странное выражение:

– Но тогда...– начал он медленно.

– Вы не понимаете,– задыхался Ксавье,– я не мог спать в ту ночь. Я метался из стороны в сторону. Потом решил взять книгу внизу, в библиотеке. О, что это такое? Эта дикая боль в спине?

– Продолжайте, Ксавье, продолжайте...

– Я... надел халат и спустился вниз...

–  В котором часу это было? – спросил инспектор.

– Два тридцать... когда я шел в библиотеку, то увидел, что в кабинете горит свет. Дверь была закрыта, но неплотно... Я вошел и увидел Джона... холодный, застывший, мертвый... И я... решил оклеветать ее, я оклеветал ее...

– Почему?

Он начал метаться.

– Но я не убивал, я не убивал Джона. Он уже был убит, когда я вошел туда, уверяю вас, он, мертвый, сидел за столом, застывший, как камень...

Рана уже была перевязана, и доктор Холмс собирался сделать подкожное впрыскивание.

– Вы лжете! – дребезжащим голосом сказал инспектор.

– Клянусь Богом, я говорю правду. Он уже был убит... когда я вошел к нему... я не убивал его.– Он слегка приподнял голову.– Но... я теперь знаю... кто это сделал... Я знаю, кто... сделал это...

– Знаете? – прорычал инспектор.– Откуда вы знаете? Кто это? Говорите немедленно.

В комнате воцарилось глубокое молчание. Как будто все перестали дышать, казалось, время тоже остановилось.

Марк Ксавье предпринимал отчаянные, нечеловеческие усилия. На него больно было смотреть. Левой рукой он старался помочь себе встать. Глаза, ставшие еще более красными, почти остановились.

Доктор Холмс сделал ему укол.

– Я...– Это все, что он смог произнести. Бледное лицо приняло землистый оттенок, на губах показалась кровавая пена, и он вновь потерял сознание.

Все снова начали дышать и двигаться. Инспектор поднялся на ноги, вытер влажные щеки носовым платком.

– Умер? – спросил Эллери, облизывая губы.

– Нет,– доктор Холмс тоже поднялся, печально смотря на распростертую фигуру Ксавье.– Потерял сознание. Я ввел ему морфий. Дозу совершенно достаточную, чтобы он отдохнул и успокоился.

– Как его состояние? – спросил инспектор.

– Очень опасное. Но, должен сказать, шанс у него есть. Все зависит от организма. Пуля попала в правое легкое...

– И вы не извлекли ее? – с ужасом спросил Эллери.

– Извлек? – приподнял бровь доктор.– Мой дорогой, это почти наверняка повлечет за собой фатальный исход. Как я сказал, все зависит от организма. По правде говоря, организм у него не очень крепкий, хотя он никогда не обращался ко мне за медицинской помощью. Он был склонен к обжорству, а следовательно, и к ожирению, имел нездоровый вид. Но...– Он пожал плечами и повернулся к мисс Форрест. Его лицо смягчилось.– Благодарю вас... Энн. Вы мне очень помогли... А теперь, господа мужчины, помогите мне отнести его наверх, только очень осторожно, а то можно вызвать внутреннее кровоизлияние.

Четверо мужчин – Смит продолжал сидеть в углу – подняли безжизненное тело и отнесли его наверх в спальню, выходящую окнами на автомобильную дорожку. Остальные, столпившись, последовали за ними. Казалось, никто не хотел оставаться в одиночестве. Миссис Ксавье все еще не покидало выражение изумления и ужаса.

Мужчины раздели Ксавье и осторожно положили в постель. Ксавье хрипло дышал, его лицо больше не дергалось, глаза были плотно закрыты.

Потом инспектор открыл дверь.

– Войдите все, но не шумите. Я хочу кое-что сказать, и надо, чтобы вы все это слышали.

Все послушно вошли в спальню, устремив любопытные взгляды на спокойную фигуру под простынями. Настольная лампочка, стоявшая на тумбочке около кровати, бросала тусклый свет на левую щеку и левый бок Ксавье.

– Кажется,– сказал инспектор спокойно,– мы опять вытянули пустой номер. Но я не могу уверенно сказать, лгал ли нам Марк Ксавье или нет. Мне приходилось видеть людей, которые продолжали лгать за три минуты до смерти. Нет никакой гарантии в том, что даже если человек знает, что он умирает, он обязательно будет говорить правду. В то же время было что-то... довольно убедительное в том, что он сказал. Если он действительно только оклеветал миссис Ксавье, а сам не убивал брата, значит, убийца кто-то другой и он находится в этом доме. И я предупреждаю вас,– его глаза зловеще сверкнули,– что в' следующий раз ошибки не будет.

Все продолжали молчать.

Эллери спросил:

– Доктор, как вы думаете, он еще придет в сознание?

– Возможно,– пробормотал доктор Холмс,– когда кончится действие морфия, он, может быть, снова придет в сознание.– Он пожал плечами.– А может быть, и нет. Можно ожидать всего, в том числе и смерти. Возможно, через несколько часов у него начнется кровотечение, возможно, произойдет заражение, хотя мы очень тщательно промывали рану. Все может случиться.

– Приятные новости,– пробормотал Эллери.– Значит, если всего этого не произойдет, он может и выжить? Так? Но меня интересует только одно: придет ли он снова в сознание? А когда придет...– Он окинул присутствующих многозначительным взглядом.

– Тогда он скажет,– закричали близнецы. Затем, испугавшись собственного голоса, они спрятались за спину матери.

– Да, ребятки, тогда он скажет. Интригующая перспектива. А поэтому, папа, надо позаботиться, чтобы не произошло никаких случайностей.

– Я как раз об этом думал,– мрачно ответил инспектор.– Мы по очереди будем дежурить около него ночью, ты и я, и... и больше никто.– Он резко повернулся к доктору Холмсу.– Я первый начну дежурство, доктор, до двух часов ночи, а потом мистер Квин сменит меня до утра. Если вы нам понадобитесь...

– При первых же признаках возвращения сознания,– быстро сказал Холмс,– сообщите мне. Немедленно, прошу вас, каждая секунда важна. Моя комната в другом конце коридора, вы знаете где, рядом с вашей. Но ему вы ничем не можете помочь, абсолютно ничем.

– Кроме защиты остатков его жизни.

– Мы вас известим обо всем,– сказал Эллери. Затем он окинул всех строгим взглядом: – Для тех, кто, может быть, хочет принять какие-нибудь отчаянные меры, я должен объявить, что дежурный около этой кровати будет вооружен тем же револьвером, от которого пострадал бедный Ксавье... Вот и все.

Они остались наедине с лежащим без сознания Ксавье. Инспектор сел в удобное кресло и расстегнул воротничок. Эллери печально курил около одного из окон.

– Ну,– сказал он,– в солидную переделку мы попали. Тоже мне, старый «Вильгельм Телль»,– продолжал горько Эллери.– Бедняга!

– О чем ты говоришь? – проворчал инспектор.

– О твоей склонности быстро, не раздумывая стрелять, уважаемый сэр. Ты же знаешь, в этом совсем не было необходимости: он не мог убежать.

Инспектору было не по себе.

– Конечно,– пробормотал он,– может быть, и не мог, но если человека обвиняют в убийстве и он пытается при этом убежать, какого черта, по-твоему, должен делать полицейский? Его попытка убежать была равносильна признанию вины. Естественно, я его предупредил и потом, конечно, выстрелил...

– О, ты меткий стрелок,– сухо проговорил Эллери.– Г оды нисколько не повлияли на твои орлиные глаза и на меткость стрельбы. Но все же не следовало стрелять. Это было безрассудно и ничем не оправдано.

– Положим, что так,– взорвался покрасневший инспектор.– Но ты виноват в такой же мере, как и я. Это ты заставил меня поверить...

– О, черт! Папа, извини меня,– проговорил с раскаянием Эллери.– Ты совершенно прав. По правде говоря, это больше моя вина, чем твоя. Я полагал – будь проклята моя петушиная самоуверенность,– что именно тот, кто оклеветал миссис Ксавье, и должен оказаться действительным убийцей. Конечно, утверждать подобное можно было только после тщательной проверки, а не полагаться на ничем не подтвержденные догадки.

– Может быть, он лгал...

– О нет, я уверен, он не лгал,– вздохнул Эллери.– Хотя... Нет, я не уверен. Я не могу быть уверенным ни в чем. Да, мою роль в этом деле отнюдь нельзя назвать блестящей. Ну, хорошо. Гляди в оба. Я вернусь в два часа.

– Не беспокойся обо мне.– Инспектор посмотрел на раненого.– Это мне своего рода наказание. Если он не выкарабкается, я думаю...

– Если он, если ты, если кто-нибудь из нас,– проговорил Эллери, берясь за ручку двери.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил инспектор.

– Взгляни, что происходит снаружи, вот через это прелестное окно,– сухо сказал Эллери и вышел из кабинета.

Инспектор с удивлением посмотрел на него, потом встал, подошел к окну и тяжело вздохнул. Небо над вершинами деревьев приняло темно-красную окраску. За волнующими событиями вечера он совсем забыл о пожаре.

Инспектор повернул лампочку так, чтобы она бросала больше света на раненого. Он грустно посмотрел на пергаментный цвет кожи Ксавье и, снова тяжело вздохнув, вернулся в кресло. Поставил его так, чтобы хорошо было видно и единственную дверь, ведущую в эту комнату, и постель больного. Затем, подумав немного и состроив гримасу, он достал из заднего кармана револьвер, внимательно осмотрел его и переложил в правый карман пиджака. Откинувшись на спинку кресла в полумраке, он сложил руки на толстом животе.

Приблизительно в течение часа до него доносились отдельные звуки: стук закрываемых дверей, шаги по коридору, тихий шепот голосов. Постепенно звуки затихли, и вскоре молчание стало таким глубоким, как будто инспектор находился вдали от человеческого общества на тысячу миль.

Он отдыхал, лежа в кресле, но не спал, никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя таким бодрым. Он думал: вот лежит умирающий человек, в его слабеющем языке заложена опасность для другого человека. И у инспектора вдруг появилось желание прокрасться сейчас в эти темные комнаты и захватить врасплох кого-нибудь еще бодрствующего или крадущегося в темноте. Но он не может оставить умирающего человека ни на одну минуту. Внезапное сомнение заставило его схватиться за револьвер, лежащий в кармане. Затем он встал и подошел к окну, но тут же, убедившись, что этим путем в комнату пробраться невозможно, успокоенный вернулся в кресло.

Время тянулось медленно. Кругом все тихо. Раненый спокойно лежал в кровати.

Один раз инспектору показалось, что в коридоре послышался какой-то шум, как будто кто-то не то открыл, не то закрыл дверь. Он вскочил, дрожа, выключил свет и в темноте тихо подошел к двери, держа в руке револьвер. Бесшумно нажал на ручку, быстро открыл дверь, отскочил в сторону и застыл в ожидании.

Ничего.

Он тихо закрыл дверь, снова включил свет и вернулся в кресло. Он не очень был удивлен тем, что ему показалось. Даже самые натренированные нервы могут иногда в такую глухую полночь ненадолго сдать. Может быть, этот звук существовал только в его воображении, как отголосок его собственного страха.

Тем не менее, будучи во всех отношениях человеком практичным, инспектор не убрал револьвер обратно в карман, а положил на колени, чтобы можно было быстрее схватить его в случае новой тревоги.

Ночь все сгущалась. Никаких звуков, никаких происшествий... Веки его сделались чудовищно тяжелыми, и время от времени ему приходилось трясти головой, чтобы не уснуть. Стало менее жарко, но воздух все еще был удушлив, и влажная одежда прилипала к телу... Он поинтересовался, который теперь час, и вытащил свои тяжелые золотые часы.

Было двенадцать тридцать. Вздохнув, он отложил часы.

Почти ровно в час ночи – он посмотрел на часы сразу после того, как это произошло,– у него снова началась нервная дрожь. Но на сей раз не от действительного или воображаемого звука снаружи. Теперь звук шел от кровати, находящейся в нескольких футах от него. Этот звук издавал умирающий человек.

Наспех засунув часы, инспектор вскочил и кинулся к кровати. Левая рука Ксавье шевелилась, и инспектор услышал тот же булькающий звук, который он слышал несколько часов назад внизу. Ксавье даже пошевелил головой. Бульканье усилилось, перейдя в кашель. Инспектор подумал, что, вероятно, все в доме должны проснуться от этого громкого и хриплого кашля. Он наклонился к Ксавье и нежно подложил ему под спину руку. Левой рукой он повернул Ксавье так, чтобы раненая спина не касалась постели. Когда инспектор выпрямился, Ксавье лежал на левом боку лицом к свету. Глаза все еще были закрыты, но булькающие звуки продолжались.

Ксавье медленно приходил в сознание.

Инспектор не знал, как поступить. Подождать и заставить Ксавье заговорить? Затем он вспомнил приказание доктора Холмса и, побоявшись, что промедление может оказаться смертельным для раненого, быстро вскочил со стула, схватил револьвер и подбежал к двери. У него мелькнула мысль, может ли он оставлять Ксавье одного? Но потом успокоил себя: никто не сможет воспользоваться этим моментом, пока он будет звать доктора. Он откроет дверь, высунет голову и крикнет Холмсу. Если при этом проснутся и другие, черт с ними.

Он нажал на ручку двери, бесшумно повернул ее и открыл дверь. Затем высунул голову и открыл рот, чтобы крикнуть.

Эллери снилось, что он борется на вершине черной стекловидной скалы над бездонной пропастью, стараясь не упасть в бушующий внизу пожар. Тщетно хватался он руками за гладкие, как бы глумящиеся над ним стены, в голове пылал пожар, подобный пламени внизу... Он все сползал... сползал...

Проснулся он как от толчка, весь в холодном поту.

Комната была погружена в темноту. Эллери протянул руку на ночной столик за часами. Светящийся циферблат показывал пять минут третьего. Кряхтя, он вылез из кровати и схватил одежду.

В доме царила тишина. Он тихо выскользнул из комнаты и направился по коридору. Внизу горела лампочка и все казалось нормальным. Все двери были закрыты.

Он дошел до конца коридора и остановился около спальни Ксавье. Он прошел совершенно бесшумно, дверь была закрыта. Ясно, что никто, в том числе и отец, не слышали его. Вдруг его пронзила тревожная мысль:

Боже, ведь если ему удалось неслышно прокрасться к комнате Ксавье, это могло удасться и другому. Может быть, старик...

Но он знал, что у старика неплохой опыт и он может постоять за себя. А кроме того, у него есть револьвер, которым он уже...

Отогнав от себя эти страхи, Эллери приоткрыл дверь и нежно сказал:

– Это Эл, папа, не пугайся.

Ответа не было. Он открыл дверь и буквально застыл на месте.

Инспектор лежал на полу около двери, на спине, револьвер валялся в нескольких дюймах от его неподвижной руки.

Потрясенный Эллери взглянул на кровать. Ящик ночного столика был открыт. Правая рука Марка Ксавье, сжимавшая какой-то предмет, свисала к полу. Тело наполовину вывалилось из кровати, голова чудовищно отвисла. Лицо Ксавье заставило Эллери содрогнуться от ужаса – искаженные черты лица выражали невероятную боль, губы, как у волка, поднялись, ощерив при этом зубы и странно синеватые десны.

Он был мертв.

Но умер он не от пули в легком. Эллери понял это сразу, без осмотра. Искаженное лицо говорило о том, что Ксавье умер в страшной агонии. Пустой пузырек, валявшийся на ковре в нескольких футах от кровати, объяснял все.

Марк Ксавье был убит.