Текст книги "Вилла в Италии"

Автор книги: Элизабет Эдмондсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

2

Увы, момент этот оказался не слишком долгим, как вскоре выяснилось. Ибо всего лишь через полчаса после того, как Воэн только-только начала погружаться в приятную дремоту, пронизанную теплом, светом и свежим воздухом, а Джессика углубилась в свою книгу, послышались звуки, возвещающие о чьем-то прибытии. Шум подъехавшей и разворачивающейся машины, потом голоса: Бенедетты, Пьетро, еще какого-то итальянца, а затем – чья-то явно английская речь.

– О Боже! – Джессика отложила книгу и спустила ноги наземь. – По-моему, приехали твои сонаследники.

Делии не очень-то хотелось встречать этих людей в коротеньком зеленом платье, но неунывающая подруга, вполне довольная своими бежевыми шортами, в которые переоделась по возвращении с моря, не испытывала подобных сомнений.

Прибывший итальянец, с раскосыми глазами и живой, выразительной фигурой античного фавна, рассыпался перед Джессикой в поклонах, с явным одобрением пожирая глазами ее ноги. Хватая англичанку за руку в церемонном поклоне, он восклицал, как рад познакомиться с мисс Воэн.

– Не сомневаюсь. Только это не я – я миссис Мелдон. А мисс Воэн – она.

Темные глаза с новой силой вспыхнули при виде стройных форм Делии.

– Но никакой миссис Мелдон не ожидалось! – воскликнул итальянец. – Мне ничего не известно ни о какой миссис Мелдон!

– Я приехала вместе с мисс Воэн, – пояснила Джессика. – Парижские адвокаты знали о моем приезде. Разве они вам не сказали?

– Нет, здешний адвокат, то есть я, ничего об этом не знает; никто мне ничего не говорил. Тем не менее, – продолжал он, вновь просияв, – никаких проблем, ведь «Вилла Данте» такая большая. И как приятно будет мистеру Хельзингеру находиться в столь очаровательном женском обществе.

Делия уже собиралась спросить фавна, как его зовут, когда он вдруг сам вспомнил о правилах приличия и с бурными извинениями объявил, что он доктор Кальдерини, адвокат, доверенное лицо недавно усопшей Беатриче Маласпины.

– Такая прекрасная дама! Такая потеря!

Воэн переключила внимание на сонаследников: темноволосую женщину с худым лицом и угловатой фигурой, слишком тощую для своего роста, и высокого, седеющего мужчину с умными усталыми глазами под стеклами старомодных круглых очков. Университетский преподаватель, по всей вероятности. Пожалуй, не самая занимательная компания на свете, но кто-нибудь из них может оказаться кладезем информации о Беатриче Маласпине и «Вилле Данте».

Женщина приветственно протянула руку:

– Здравствуйте. Я Марджори Свифт. А это Джордж Хельзингер. Вы тоже приехали сюда согласно условиям завещания? Адвокаты сказали, нас должно быть четверо.

– Но только я не вхожу в число наследников, – улыбнулась Джессика. – Я просто подруга.

– Значит, должен быть еще один. – Марджори оглянулась, словно ожидала, что последний бенефициар выпрыгнет из кустов.

– Непременно, непременно! Но когда – этого я не могу вам сказать! – воскликнул Кальдерини. – Поскольку не знаю, когда он прибывает, хотя это должно произойти до конца апреля. Поэтому, боюсь, вы должны оставаться здесь, пока мы точно не будем знать.

– А если он вообще не явится? – спросила Делия.

– Люди, упомянутые в завещаниях, всегда являются, – подмигнул юрист с неожиданным оттенком житейского цинизма. – Можете мне поверить.

– Я думаю, – предложила Воэн, – что Бенедетта должна проводить мисс… миссис… мисс Свифт и мистера Хельзингера в их комнаты. Коль скоро они проделали долгое путешествие на поезде…

– Долгое, но чрезвычайно комфортное, – уточнила писательница. – И я думаю, нам надо обращаться друг к другу по имени. Как вы считаете, учитывая обстоятельства? Я Марджори.

– Меня зовут Делия, а это Джессика.

Ученый обменялся с подругами рукопожатиями.

– Буду рад, если вы станете называть меня Джордж. – Где-то вдали мерно звучал колокол; его звон перекатисто разносился в неподвижном воздухе. – «Ангелус», – проговорил он.

– Что? – не поняла Делия.

– Звонят к полуденной молитве.

Все вместе пошли к дому и по стертым каменным ступенькам поднялись к парадной двери. На пороге доктор Кальдерини помедлил, произнес: «Permesso?» [14]14
  Вы позволите? (ит.).


[Закрыть]– и лишь потом шагнул внутрь.

Марджори и Джордж изумленно застыли в дверях, а потом рассыпались в восклицаниях, пораженные фресками и красотой этого вымощенного мрамором зала.

– И кажется, там, за окнами, я вижу сад? – спросила писательница.

– Сильно запущенный, – ответила Делия, – но когда-то, видимо, прелестный. Думаю, сейчас просто некому за ним ухаживать – после войны не хватает персонала, если дела здесь обстоят так же, как в Англии.

– Ах, война! – воскликнул Кальдерини, оживленно беседовавший с Бенедеттой по-итальянски. – До войны все было чудесно.

Воэн усомнилась, вспомнив, что слышала и читала о Муссолини и его фашистском режиме, но, конечно, в отношении домов и садов это было справедливо.

– А это что такое? – спросила Марджори. Она стояла перед каменной колонной-подставкой, на которой помещался стеклянный ящик.

– Я не заметила этого вчера вечером. – Делия подошла ближе.

– А я подумала, что это часть настенной росписи, – развела руками Джессика. – Перспектива и обилие деталей создает оптический обман.

– Какое огромное кольцо, – подивилась Делия.

– А, это кардинальское кольцо, [15]15
  Кольцо с изумрудом, один из знаков кардинальского достоинства.


[Закрыть]– пояснил адвокат. – Великое сокровище. Синьора Маласпина очень им дорожила. Оно принадлежало кардиналу Сарачено, который построил эту виллу. Хотя, естественно, она сильно изменилась с тех времен. В доме также имеется его прекрасный портрет. Кольцо отравителя, – добавил юрист как бы между прочим. – Не атрибут его сана.

– Кольцо отравителя? – переспросила Джессика. – Принадлежавшее кардиналу?

– Это был очень порочный кардинал.

Это отлично вписывается во все стародавние предубеждения ее отца, подумала Делия. Тот считал, что ни один католический священник не заслуживает доверия, не говоря уже о кардинале.

Она рассмеялась:

– Значит, дом принадлежал князю церкви, который травил людей. Я так и знала, что «Вилла Данте» – нечто выдающееся. Поняла это в тот самый момент, как мы сюда попали.

– Вам здесь будет очень удобно, – отозвался Кальдерини. – Люди всегда чувствуют себя безмятежно и счастливо на «Вилле Данте», даже в нынешние беспокойные времена. А Бенедетта позаботится о вас. Если потребуется, она запросит помощь из города. Ну а теперь разрешите откланяться.

– Погодите, – остановила его Делия. – Вы ничего не забыли? Я имею в виду, мы хотим узнать, зачем нас сюда позвали.

Лицо адвоката превратилось в трагическую маску сожаления.

– Как мне жаль, как прискорбно, что приходится быть неучтивым! Но указания синьоры Маласпины сформулированы в высшей степени определенно. Я не имею права сообщать вам что-либо, пока все четверо не соберутся на «Вилле Данте», что, уверен, произойдет очень скоро. А до тех пор на моих устах печать. Так что, – кланяясь и улыбаясь, подвел он итог, направляясь к ступеням крыльца, – наслаждайтесь гостеприимством этой виллы, как того желала синьора Маласпина. Вам надлежит чувствовать себя абсолютно как дома. Когда прибудет четвертый, я вернусь – и все прояснится.

И, сказав несколько прощальных слов Бенедетте, он удалился.

Делия обратилась к Марджори:

– Вы с доктором Хельзингером… я хотела сказать – с Джорджем, ехали вместе? Вы давние друзья?

– Мы познакомились в поезде. Я никогда прежде его не видела.

– А вы знали Беатриче Маласпину? Можете что-нибудь рассказать нам о ней?

– Никогда не была с ней знакома и совершенно ничего о ней не знаю; вся эта история была для меня как гром средь ясного неба. Понятия не имею, кто это, и, рискну заверить, Джордж тоже не знает. Мы говорили об этом в поезде. Вы хотите сказать, что тоже не представляете, по какой причине вас сюда вызвали?

– Нет. Знаю только, что есть завещание.

– Наверное, четвертый наследник сможет просветить нас на этот счет. Если только приедет. А пока я просто ошеломлена тем, что здесь вижу, и намерена извлечь максимальную пользу из каждой минуты пребывания вдали от Англии!

Делия удивилась, что сонаследница говорит с таким жаром, но ей не удалось узнать о собеседнице ничего больше, поскольку в этот момент появилась Бенедетта и принялась нетерпеливо кудахтать, желая увести вновь прибывших в отведенные им комнаты.

– Ну, – промолвила Джессика, когда подруги, оставшись одни, присели на изогнутые каменные скамьи под фресками в ожидании остальных, – каково твое мнение о сотоварищах?

– Скажу, что меня все больше и больше поражает эта Беатриче Маласпина.

– Жаль, что им понадобилось приехать именно сегодня утром. Теперь нам придется быть компанейскими и вести вежливые разговоры. Не представляю, чтобы у нас оказалось много общего хоть с кем-то из них.

– Мне кажется, они производят довольно любопытное впечатление. У Джорджа Хельзингера – кстати, может ли он при таком имени быть англичанином? – умное интересное лицо. Я не знаю, что сказать о Марджори, – ужасная одежда и лицо, по которому ничего не прочтешь. Тем не менее, у меня чувство, что она отнюдь не так заурядна, как можно подумать.

– Тип старой девы из «Женского института», [16]16
  Организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности; в ее рамках действуют различные кружки.


[Закрыть]– усмехнулась Джессика. – Помоги нам Бог!

Знали они о том или нет, но Марджори тем временем точно так же оценивала их самих. Джордж ее не беспокоил – добрый интеллигентный человек с измученной душой. Что, интересно, так сильно его гнетет? Неудавшийся эксперимент? Или, может, за ним охотятся иностранные агенты, стремящиеся выведать атомные секреты? В воображении мгновенно нарисовались типы в подпоясанных плащах и надвинутых на глаза шляпах, таящиеся в подворотнях.

В поезде они не особенно много говорили, просто обменивались репликами насчет того, как странно и непонятно это дело, связанное с Беатриче Маласпиной. Потом Свифт вернулась в свое купе, сидела у окна и любовалась морской синевой, пока поезд змеился вдоль причудливо изрезанного берега.

Вновь попутчики встретились уже в Ла-Специи, где пересели на местный поезд с деревянными сиденьями и древним двигателем, что напомнило им обоим английскую железную дорогу военных времен. Сошли они на захолустного вида станции. Как же низко расположены в Италии платформы, подумала Марджори, протягивая руки к чемодану, который передавал ей сверху Джордж.

– Итак, как нам лучше всего поступить? – спросил Хельзингер, оказавшись рядом с ней на платформе. – От этой станции порядочное расстояние до города, который, сами видите, находится на холме. Может, здесь окажется такси?

На миг воображение писательницы опять разбушевалось. Вся эта история – ловушка, не существует никакой «Виллы Данте», никакого завещания и никакой Беатриче Маласпины; их просто заманили сюда, чтобы похитить и убить, предварительно пытая, чтобы выведать секретную информацию. По крайней мере, они могли бы вытянуть научные секреты из доктора Хельзингера. Перед мысленным взором прошла череда строк на белой бумаге… уединенные итальянские замки в духе Анны Радклиф [17]17
  Анна Радклиф (1764–1823) – английская писательница, одна из основательниц готического романа.


[Закрыть]… Найдется ли круг читателей для современной готики? Во время войны людям хотелось успокоительного чтения: Джейн Остен, например, – такого рода литература. Но гангстерские фильмы тоже были популярны, так что…

Свифт вернул к реальности голос Джорджа:

– Я слышал звук машины и вижу, что к нам идет какой-то человек. Думаю, нас встречают.

…Сейчас, после того как Бенедетта метнулась вон, оставив ее одну в комнате, Марджори нащупала на дне чемодана и извлекла на свет записную книжку, точнее тетрадь – красивую тетрадь в твердом переплете, которую купила в Париже, не устояв перед соблазном. Конечно, ей не стоило бы тратить выданные адвокатом деньги на такую вещь, но она воздержалась от ленча, утолив голод багетом с ветчиной. Разница в стоимости, безусловно, покрывала цену тетради.

Свифт уселась на кровать и открыла тетрадь. Перед ней призывно белела чистая страница. Сколько их было, таких страниц, в ее жизни! Марджори закрыла тетрадь. Купила ее в надежде всего лишь вести дорожный дневник, записки об итальянских приключениях. Ничего больше. Одни только факты. Писательница сделала глубокий вздох, порылась в сумке в поисках авторучки, отвинтила колпачок, опять раскрыла тетрадь и решительно написала дату вверху первой страницы. Потом подчеркнула ее и ниже каллиграфическим почерком вывела: «Вилла Данте».

Отложила ручку и подошла к окну. Делия Воэн – довольно экзотическое создание с копной волос, живыми глазами и красивым тембром голоса. Джессика Мелдон, миссис Мелдон, – типичный продукт английских высших классов, явно записной сноб; жаль, что Делии понадобилось привезти с собой такую подругу. А где, кстати, находится сейчас мистер Мелдон, чье имя не сходит со страниц газет? Супруги проживают раздельно – так, во всяком случае, утверждают обозреватели светской хроники. Неприятно, что она здесь, – кажется, «Вилла Данте» совсем не подходящее место для взбалмошной светской львицы, рассорившейся с мужем.

3

Второй завтрак состоял из ризотто с морепродуктами и жаркого с курицей, за которыми последовали сыр и фрукты. А затем, когда пили из крохотных чашечек крепкий черный кофе, Джордж вежливо спросил Делию и Джессику, не покажут ли они им с Марджори виллу, если та, конечно, пожелает.

Подруги переглянулись.

– На самом деле, – призналась Мелдон, – мы и сами ее как следует не рассмотрели. После завтрака мы сразу пошли к морю, потом вы приехали. А вчера был уже вечер, у нас были только свечи и масляные лампы, и мы слишком устали после поездки, чтобы смотреть на что-либо, кроме подушек, понимаете?

– В любом случае мы постеснялись бы заниматься осмотром, – прибавила Делия. – Это казалось несколько нескромным. Но раз адвокат сказал, чтобы мы чувствовали себя как дома, и раз тут нет хозяев, которых мы могли бы обидеть…

– В таком случае, не осмотреть ли нам ее вместе? – предложил Джордж. – Мы пройдем к передней части дома и начнем изучение оттуда.

Наследники обогнули дом и приостановились у подножия невысокого лестничного марша, ведущего к трехарочной лоджии. Вскинув головы, обвели взглядом фасад нежного бледно-сливочного цвета, с коричневыми ставнями на окнах и линией терракотовой черепицы поверху.

Джордж по-совиному прищурился, разглядывая фронтон.

– Очень гармонично. Видите, окна по обе стороны повторяют треугольную форму наверху.

Все вместе поднялись по лестнице и вошли в парадную дверь.

– Вы разбираетесь в итальянской архитектуре? – спросила Джессика. – Я подумала, что это восемнадцатый век, но Делия говорит, что дом старше, из-за фресок.

– Старше, – подтвердила Марджори. – Предположу, что он много раз перестраивался и, вероятно, последний раз был переделан в восемнадцатом веке, но первоначально, пожалуй, относился к эпохе Ренессанса. Обратите внимание на пропорции.

– Некоторые части даже старше шестнадцатого века, – заметил Джордж. – Вы заметили, что позади дома имеется башня? Средневековая, я бы сказал.

Бродя по дому и глядя на настенную роспись, Делия ощущала, что сверхнатурализм оптических иллюзий по-прежнему вызывает в ней беспокойство.

– Тут есть что-то странное – смесь повседневности и мифологии. Вот слуга в трико, которого я заметила еще вчера вечером, а вон там – миф об Ариадне. Вы только взгляните, какие мускулы на груди Минотавра!

Марджори подошла посмотреть.

– А это, видимо, Тезей, который выглядит очень самодовольным. Я никогда не была особо высокого мнения о Тезее – такой человек в современном мире был бы политиком. – Свифт прошла, следуя за изображениями, до другой стены. – Вот Дионис – на своем увитом плющом корабле плывет, чтобы найти на берегу Ариадну. А здесь он с менадами, они пляшут среди виноградных лоз.

– Эти гроздья выглядят так натурально, что хочется съесть, – улыбнулась Делия, когда сонаследники остановились, чтобы поглазеть на разгоряченного Вакха в сопровождении нимф.

– Судя по виду, они кутили всю ночь напролет, – отметила Джессика. – Посмотрите на потолок. – Она указала наверх, на вакханалию богов и богинь, безумствующих среди клубящихся облаков.

– Только представь, что сказал бы об этом лорд Солтфорд. – И пояснила для остальных: – Отец Делии в некотором роде пуританин.

– Думаю, он возражал бы вдвое больше, будь здесь изображены святые и мученики. Вот они действительно выводят его из себя.

Все четверо прошли через широкую центральную дверь, которая вела во вторую комнату, выходящую окнами в сад за домом.

– Опять настенная живопись и окна, которые вовсе не являются окнами, – отметила Джессика.

– Пейзажи в духе классицизма, – добавил физик. – Очень реалистично.

– А на этой стене Прометей, – показала Марджори. – Вот странный выбор – совсем не такая радостная история, как об Ариадне и Дионисе.

– Кто такой Прометей? – спросила Мелдон. Марджори покосилась на нее с презрением.

– Он украл огонь у богов, чтобы отдать людям, и за это боги его наказали.

Делия посмотрела на орла, пикирующего с небес на привязанного к скале титана, и содрогнулась.

– А вон там, – продолжала Свифт, – если я не ошибаюсь, сивилла.

– Тогда можно я задам еще вопрос? – подняла руку Джессика. – Кто такая сивилла?

– Сивиллы пророчествовали. Эта сивилла из Кум. Она протягивает Энею золотую ветвь, дабы он мог спуститься в царство мертвых. У Вергилия… вы читали Вергилия?

– Во всяком случае, не помню оттуда ни слова. Я была безнадежна в латыни.

– Эней изменил Дидоне, – пояснила Делия, почувствовав себя здесь в своей стихии: она исполняла в опере партию Дидоны. – Дидона – карфагенская царица. Ну же, Джессика, ты о ней слышала.

Джордж вернулся в холл и теперь разведывал, что находится за оставшимися двумя дверьми. Одна вела к мраморной лестнице, а другая – в маленькую переднюю, единственным украшением которой служила лишь пара расписанных фресками колонн.

– Это дверь в столовую. – Джессика, стоя спиной к саду, указала на дверь слева. – Значит, комната напротив, вероятно, гостиная. Аркада тянется вдоль всей задней части дома. Чудесное укрытие от летней жары.

По молчаливому согласию они вышли в сводчатую галерею.

– Здесь тоже фрески, видите? – Воэн указала на женские фигуры, символизирующие Мудрость, Любовь и Мирскую Славу.

– И расписанные колонны, – добавила Марджори. – Какие порочные физиономии у сатиров. Как необычно, должно быть, жить в таком доме, в окружении античных богов и богинь, с фривольным самозабвением предающихся страстям на стенах и потолках.

– Пойдемте посмотрим, что в башне, – предложила Делия.

– Думаю, – возвращаясь к ним, предложил Джордж, – что когда-то башня соединялась с главным зданием. Там, с противоположной стороны дома, есть примыкающее к ней крыло…

– Которое сейчас является территорией Бенедетты, верно? – подхватила Джессика, пересчитывая окна. – Там, в конце колоннады, есть восьмиугольное помещение, рядом с винтовой лестницей, а дальше – проход, ведущий в кухню.

– Именно так, – подтвердил Хельзингер. – То есть, видимо, были такие же помещения и по эту сторону дома. Однако их больше нет, и осталась только единственная башня.

Трехэтажная башня была круглой, но имела примыкающую секцию.

– Пристройка гораздо новее, чем сама башня, – отметила Марджори.

– Откуда вы знаете? – спросила Джессика.

– Она сложена из камней одинакового размера.

Сама башня была возведена из разновеликих камней и кирпичей. Сочинительница провела пальцем по одному из мелких кирпичиков.

– Римский.

– У нас завелся всезнайка, – шепнула Джессика подруге. Но, похоже, недостаточно тихо – судя по вспыхнувшим щекам Свифт.

На какой-то момент в Делии вспыхнуло раздражение против Джессики. Та, кажется, прониклась к Марджори неприязнью, что в принципе случалось с ней довольно редко. Но если они хотят сосуществовать в этом замкнутом пространстве, пока не приедет четвертый и тайна не раскроется, придется помнить о хороших манерах.

– Это напоминает что-то из братьев Гримм. – Она отошла от Джессики, обходя башню в поисках входа. Ей вспомнилась сказка «Рапунцель», и Воэн была почему-то разочарована, когда подошла к прочной двери. Впрочем, лишь затем, чтобы обнаружить, что она заперта на цепь и висячий замок. В петлю цепи была продета бумажка с выцветшими красными буквами: «Pericoloso».

– «Опасно», – перевела Воэн. – О черт! Осыпающаяся кладка, я полагаю.

Должно быть, Бенедетта увидела их у башни, потому что ее приземистая фигура показалась в дверях и прислуга проворно выскочила из дома, устремляясь к ним. Служанка что-то неодобрительно выкрикивала, недвусмысленно грозя пальцем.

– Она пытается сообщить, что башня недоступна для посещения? – спросила Джессика.

– Мы и сами это видим, – резюмировала Марджори. Делия внимательно слушала извергаемый Бенедеттой поток слов.

– По-моему, она спрашивает, видели ли мы гостиную. – Воэн отрицательно покачала головой, и Бенедетта, схватив ее под руку, повлекла обратно в дом.

– Ессо! [18]18
  Вот! (ит.).


[Закрыть]– провозгласила итальянка, распахивая дверь в главную комнату дома. Ставни были закрыты, но вместо того чтобы их открыть, она включила свет.

– Я была права, это гостиная. Господи, вы только посмотрите на потолок! – Делия повернулась к Бенедетте и сделала жест в сторону прикрытых ставнями окон, но та лишь качала головой, бормоча что-то неодобрительное. Потом все же смягчилась и подошла к высоким окнам, скорее похожим на стеклянные двери, чтобы открыть ставни на двух из них, – как оказалось, на тех, что выходили на сводчатую террасу. Джордж кинулся ей помогать.

Даже при распахнутых ставнях в комнате было сумрачно, но теперь стало возможно рассмотреть сводчатый потолок глубокого синего цвета, усеянный звездами.

– Как красиво, – благоговейно произнесла Делия, задирая голову, чтобы получше рассмотреть. Потом обвела глазами комнату. Она ожидала найти в гостиной тяжелую и темную дубовую мебель и была удивлена, увидев светлую облицовку стен и современную меблировку. – А мебель будто из журналов.

– Очень удобно. – Джессика упала на обширный диван.

Бенедетта, судя по всему, довольная их явным восхищением, разразилась потоком слов, из которого певица поняла, что комната полностью являлась детищем самой Беатриче Маласпины. Итальянка с гордостью указывала на тянущийся вдоль стен бордюр из человеческих фигур, выписанных на высоте плеча. Подойдя поближе и приглядевшись, Воэн увидела, что фигурки одеты в средневековые костюмы.

– Роспись явно не старая, – заметила Марджори. – Старинная по духу, но современная по исполнению. А какая разнообразная; глядите, этот мужчина изображен почти сюрреалистически, а это бедное создание настолько искажено в духе кубизма, что невозможно определить, мужчина это или женщина. Кроме того, работа не закончена – смотрите, вот очертания нескольких фигур, которые не были дописаны. Как жаль, что мы не можем рассмотреть их как следует – эта часть комнаты очень плохо освещена.

Вообще-то на этой стороне имелось еще одно окно, задернутое пластинчатым деревянным жалюзи. Делия подошла было, чтобы его отдернуть, но шнурок не действовал, а Бенедетта тут же выхватила шнурок у нее из рук, вновь качая головой и показывая жестами, что замок сломан.

– Это похоже на паломничество в Кентербери. [19]19
  Ссылка на «Кентерберийские рассказы» английского средневекового поэта Дж. Чосера.


[Закрыть]– Делия вгляделась в фигурки, которые шествовали по дороге, между стоящих по обеим сторонам зданий, изображенных в несколько карикатурном, двухмерном, виде.

– Не Чосер, а другой средневековый поэт, – поправила Марджори. – Думаю, вы поймете какой – Данте. Глядите, вот и он, в красной шляпе, приветствует их. А здание, перед которым он стоит, – «Вилла Данте», я в этом уверена.

– Как это мудро с вашей стороны, его узнать, – вставила шпильку Джессика.

– Существует знаменитое изображение Данте в таком головном уборе. – Впервые в голосе Свифт появились оборонительные нотки. – Оно скопировано здесь почти в точности, так что вряд ли это так уж мудро с моей стороны. А учитывая название виллы, неудивительно обнаружить здесь его изображение.

– Хотел бы я знать, имел ли дом действительно какое-то отношение к Данте, – риторически спросил Джордж. – Быть может, он когда-то гостил здесь. Возможно, Бенедетта знает.

Воэн изо всех сил старалась вникнуть в то, что стала рассказывать итальянка об изображениях на стене. Потом, отчаявшись, покачала головой:

– Она говорит слишком быстро для меня. От моего итальянского, право, мало пользы.

– Хорошо, что хоть один из нас хоть сколько-то сведущ в итальянском, – заметил ученый. – Я сожалею, что никогда не учил этот язык, хотя в отличие от Джессики, – с извиняющейся улыбкой кивнул он в ее сторону, – с латынью был дружен.

– О, латынь. – Делия покачала головой. – Это совсем не то, что итальянский, знаете ли. Во-первых, они произносят все слова иначе, а во-вторых, так и кажется, что древние римляне говорили медленно, с расстановкой.

– Тогда как, – ввернула Марджори, – они, несомненно, трещали как из пулемета. Вам не кажется, что это портрет Беатриче Маласпины?

Картина висела на дальней стене, на панельной обшивке, между двумя рифлеными колоннами. Это был выполненный в полный рост портрет женщины в вечернем платье по моде XIX века. Волосы забраны наверх, бархатная лента чернеет на стройной шее. Черное платье с глубоким вырезом. Париж, подумала Воэн. Какой же красивой женщиной она была, судя по портрету. Не то чтобы красавица в полном смысле слова – скорее поражающая воображение, с этой копной волос и огромными темными глазами.

Бенедетта поспешила повернуть выключатель, осветив портрет сверху. В ярком свете Делия увидела, что волосы женщины на портрете на самом деле темно-рыжие, немного напоминающие ее собственные, но с мерцающими прожилками, которых у нее не было.

– И только посмотрите на этот бриллиант на бархатной ленте! Какой огромный камень! – восхитилась она.

Кем бы ни была Беатриче Маласпина, она была богата. Либо замужем за богатым человеком, что, в сущности, одно и то же. Или все-таки нет? Ее собственная мать была замужем за богатым человеком, но означало ли это, что она сама была богата? Далеко не так, ведь каждое пенни стояло на учете, каждый пункт расходов требовал обоснований. У самой Делии первым шагом к финансовой независимости стало открытие собственного счета в другом банке, а не в том, с которым имела дело вся семья. Господи, какую бурю это вызвало! Отцу было очень трудно принять, что теперь он не контролирует ее расходы.

– Я думаю, это картина кисти Сарджента. [20]20
  Сарджент Джон Сингер (1856–1925) – американский художник, мастер портрета.


[Закрыть]– предположила Воэн, еще немного посмотрев на картину. – У нас дома есть портрет моей матери кисти Сарджента.

– Элегантная женщина, – заметил Джордж. – Как вы думаете, сколько лет ей на этом портрете? Около тридцати? За тридцать?

Писательница оценивающе склонила голову набок.

– За тридцать. Она выглядит чуть моложе, чем на самом деле, из-за выбранного художником освещения.

Делия подивилась определенности, с какой говорила Марджори. Не окажется ли Свифт одной из тех настырных, самоуверенных женщин, которые всегда и везде агрессивно отстаивают свою правоту? Если так, то она, вслед за Джессикой, тоже сочтет ее утомительной компаньонкой.

– В таком случае, – продолжил Джордж – можно попробовать предположить, когда она родилась. Но только если умеешь датировать картину по одежде, что превышает мои возможности.

– Около 1900 года, – высказалась Делия. – Я немного разбираюсь в тогдашней моде.

– Тогда получается, что она родилась в 1870-м или около этого, – подвел итог Хельзингер.

– То есть когда умерла, ей было под девяносто?

– Хороший возраст, – кивнул Джордж. – Будем надеяться, что мы проживем так же долго.

– Говорите за себя, – обронила Марджори, но так тихо, что только Делия уловила эти пронизанные горечью слова.

Воэн уже давно безотчетно тянуло к стоящему у окна роялю. Оперная певица подняла крышку и взяла несколько аккордов, после чего лицо ее вытянулось.

– Совершенно расстроен. Однако инструмент хорошего качества, должна заметить: хорошая чувствительность, превосходный звук.

Бенедетта была тут как тут – жестикулируя и что-то говоря, опять чересчур громко. Англичанка, выпрямившись на вертящемся табурете, сделала знак говорить помедленнее. Итальянка начала заново:

– Этот рояль принадлежал Беатриче Маласпине. То есть, понятно, весь дом принадлежал ей, но имеется в виду, что она на нем играла. По крайней мере, именно это Бенедетта пытается сказать, если я верно ее поняла.

Служанка схватила Делию за руку и потянула со стула.

– Хорошо, – согласилась та, не без труда высвобождаясь. – Что вы хотите мне показать? О, шкаф, полный нот, какое чудо! Здесь полная партитура «Волшебной флейты». Прекрасно. Я вижу, Беатриче Маласпина была почитательницей Моцарта.

– Ну все, теперь пиши пропало – она с головой уйдет в музыку, – бросила Джессика, обращаясь к Хельзингеру.

– Я так понимаю, мисс Воэн играет на фортепьяно?

– Делия – профессиональная певица. Оперная.

– В таком случае очень обидно, что рояль расстроен. А то мы могли бы иметь удовольствие послушать ее пение.

Бенедетта явно сочла, что наследники провели достаточно времени в гостиной. Она выключила свет над картиной и подошла к окнам, чтобы закрыть ставни.

– Это вечерняя комната. Балконные двери выходят на ту большую террасу, и отсюда можно любоваться видом заходящего солнца, – догадалась Марджори.

– Мы можем прийти сюда после обеда, – предложил Джордж.

– Если Бенедетта позволит, – заметила Мелдон. – Уж очень она любит покомандовать.

Тем временем как прислуга направилась к двери, приглашая за собой остальных, Делия задержалась, чтобы бросить последний взгляд на портрет. Подняв голову, она пристально вглядывалась в него, а между тем перед ее внутренним взором вставал портрет матери. Один портрет словно перетекал в другой, и она унеслась мыслями далеко назад, в детство, когда вот так же смотрела на картину, а в это время между ее родителями происходила свирепая ссора.

Она была тогда еще совсем маленькой – должно быть, года три или около того. Впоследствии ее нянька любила вспоминать об этом. Никак не могла забыть тот день, когда маленькая Делия коварно ускользнула от ее орлиного ока и, никем не замеченная, умчалась на запретную территорию – через калитку, ведущую на церковный двор.

Их особняк эпохи Георгов, как истинно помещичий дом, был выстроен рядом с деревенской церковью. В давние времена семья помещика, видимо, отправляясь на церковную службу, шла по тропинке и через калитку попадала на церковную землю. Но ее отец приобрел дом, а не религию. Лорд Солтфорд был воспитан в духе нонконформизма и не желал иметь ничего общего с англиканской церковью, пусть даже находящейся по соседству. Даже возражал против колоколов, считая их буйный перезвон чем-то легкомысленным, но на это он, конечно, не мог повлиять, поскольку в деревне оказались очень сильны традиции колокольного звона, которых ни одному чужаку, даже очень богатому, было не отменить.