Текст книги "Вилла в Италии"

Автор книги: Элизабет Эдмондсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

4

Создаваемые Люциусом фигуры на стене постепенно обретали форму. Джессика и Делия с восторгом смотрели на самих себя в струящихся одеждах.

– Откуда вы знаете, что изображаете их одежды достоверно? – спросила Марджори. – Или это просто голливудское средневековье?

– Конечно, нет! – отвечал Люциус. – Вы могли заметить, что здесь множество книг по искусству, некоторые даже с цветными вкладками. Я скопировал платья с картин Джотто, который был современником Данте. Все изображенные здесь паломники в одежде того же периода.

– Да, но большинство все равно выглядят современно. Только позы и одеяния напоминают о Средних веках да еще пейзажи, с этой забавной перспективой. Ваши фигурки тоже современны.

– Надеюсь, что так. Я нахожусь в конкретном времени, в пятидесятых годах двадцатого века, а не пишу стилизацию под какого-нибудь старого мастера. Знаете, я заметил в Сан-Сильвестро художественную лавку, а у меня закончились кое-какие материалы, так что после ленча совершу-ка я рейд в город на своей маленькой «веспе».

– Магазины не открываются раньше четырех, – напомнила Марджори.

– Да, конечно. К этому распорядку не сразу привыкнешь.

– Вы уверены, что сегодня не «короткий день», когда они вообще торгуют лишь в первой половине? – спросила Делия.

Все вместе поразмыслили над этим.

– Утро понедельника – почти для всего, среда, после обеда, – для продовольствия, вторая половина субботы – для…

– Послушайте, сегодня вторник, а во вторник все открыто, – остановил их Люциус. – Кого-нибудь подбросить до города?

– Я хочу взять Джорджа на ловлю креветок, – заявила Мелдон. – Случайно обнаружила в конюшне креветочный невод. Вам будет полезно, Джордж, потоптаться на мелководье, среди камней, на солнышке. Ваша макушка уже симпатично побронзовела, так что можно продолжить загорать.

Ученый рассмеялся.

– Не ловил креветок с детства. Пойду с удовольствием.

– Я пишу, – упредила вопрос Марджори.

– Делия?

– Нет, спасибо. – Певица не могла сказать, почему не расположена ехать с Люциусом. Ей очень нравилось с ветерком носиться на «веспе», но хотелось немного побыть одной.

– Мне надо написать несколько открыток. – Найдет себе местечко вдали от остальных и подальше от Тео и Фелисити, просто для того чтобы подумать. Ей нужно было о многом поразмыслить и где-то на задворках сознания точно факел полыхал вопрос, зачем пожаловали Тео и Фелисити: имеет ли их визит целью воздействовать на Джессику, чтобы заставить вернуться к Ричи, или здесь кроется что-то еще?

После ленча она собралась было в оливковую рощу, но, сообразив, что там ее заживо сожрут насекомые, и услышав, как Фелисити выкликает ее имя, потихоньку обогнула дом и решила подняться в башню. Пожалуй, нет лучше места, чтобы привести свои мысли в порядок, чем ее верхний этаж. А поскольку Люциус предусмотрительно примотал обратно цепь и вновь повесил табличку «Pericoloso», она знала, что ни Тео, но Фелисити не станут ее там искать. Оба были из тех, кто следует предостережениям.

Шел уже седьмой час, и дневная жара смягчилась, перейдя в уютное тепло, когда стены дома пахнут нагретым камнем и сами мягко излучают жар. Марджори услышала вдали рычание «веспы» и поняла, что вернулся Люциус. Она вынула из машинки только что законченную страницу, встала из-за стола, потянулась и подошла к окну. Уайлд как раз въезжал в ворота.

На заднем сиденье мотоцикла, обхватив американца за пояс, сидел пассажир. Женщина.

Женщина, которую Марджори знала в лицо. Господи, каким ветром ее сюда занесло?

– Опять гости, – констатировала Джессика, вернувшаяся после счастливого времяпрепровождения на пляже с Джорджем.

Делия, которая увидела прибытие гостей со своего наблюдательного пункта, вышла и присоединилась к подруге на пороге доме.

– Это уже Пиккадилли-серкус какой-то, – заметила она. – Одна из постоялиц гостиницы, как я догадываюсь. Но зачем, скажи на милость, Люциус привез ее сюда?

– Может, подружка? – предположила Мелдон, и обе засмеялись, потому что дама, которая только что слезла с заднего сиденья, явно не была подружкой Люциуса: лет пятидесяти с лишним, с короткими и очень элегантными седыми волосами, одета в полотняный костюм. Интересное лицо незнакомки отличалось худобой, и, кажется, ее весьма забавляло то, что говорил ей Люциус.

– Поверить не могу! – воскликнула Марджори. – Что она здесь делает?

– А кто это?

– Оливия Хокинс, издательница. Она партнер в издательстве «Хокинс и Холлет».

– Они издают твои книги?

– Нет, но мир тесен, и я встречалась с ней пару раз. Очень известный и уважаемый человек в книжном мире.

– Судя по виду, крутая особа, как сказал бы Люциус.

– Оливия пользуется очень хорошей репутацией и работает с некоторыми первоклассными авторами.

Говоря это, Свифт испытала душевную боль. Что ж, когда-нибудь и ее назовут первоклассным автором. Она вновь пишет, но после более чем пятилетнего перерыва ее имя должно было стереться из памяти публики. Другие, более свежие, имена, новые писатели заняли центр внимания.

Хотя, если быть честной с собой, у нее больше шансов снова войти в моду, чем у актрисы вроде Марии. Актрисе труднее наверстать упущенные годы, тогда как никого особенно не волнует, сколько лет автору детективных романов. В сущности, они восхищаются более старыми. Взять хоть Агату Кристи, чья популярность крепнет с каждым днем. Не то чтобы Марджори причисляла себя к писателям такого класса, но сам титул королевы детектива таков, что идет в связке с возрастом и опытом.

– Это вы сообщили ей, где находитесь? – спросила Делия, тем временем как Хокинс и Люциус шли к ним, смеясь над какой-то шуткой; было ясно, что Уайлду гостья симпатична.

– Нет, с какой стати? – вскинулась писательница. – Я же сказала, она мне просто знакомая.

– Я столкнулся с Оливией на площади. Она искала такси, чтобы поехать на «Виллу Данте», и тут Доменико пригнал ее прямо ко мне.

– Как лису в капкан, – подтвердила издательница и протянула руку Марджори. – Не надеюсь, что вы меня помните. Я Оливия Хокинс и очень рада встрече с вами.

– Со мной?

– Петронелла сообщила о вашем местонахождении, а поскольку я все равно собиралась в Италию, вот и решила сделать крюк и попробовать вас отыскать.

Петронелла, литературный агент Марджори, ненадежный друг, перестала отвечать на ее телефонные звонки и никогда сама не писала. Перед отъездом в Париж Свифт дала секретарше Петронеллы адрес «Виллы Данте», потому что изредка, эпизодически, поступали небольшие деньги – от переизданий либо иностранных публикаций, а также постоянно сокращающиеся авторские отчисления от английских и американских издателей.

– Вам надо подыскать себе нового агента, – оживленно говорила Оливия. – От Петронеллы мало проку, она абсолютная дура. Расчудесна, когда все идет хорошо, но бесполезна, когда становится туго. А теперь немедленно расскажите, вы сейчас над чем-нибудь работаете?

Всем понравилась Оливия Хокинс – за исключением Тео, который пробормотал что-то насчет того, что Делия общается с очень своеобразной публикой. Рэдли явно счел импозантную Оливию несколько устрашающей.

Фелисити восхитилась покроем ее костюма.

– От Селестин? – спросила она, быстро окинув взглядом вновь новоприбывшую, и затем больше не проявляла никакого интереса к женщине явно из другого круга.

– Добавьте еще один прибор за обедом, – велел Уайлд Бенедетте. Та, похоже, одобрила новую гостью, английскую синьору, так чудесно говорящую по-итальянски.

– На чистом тосканском диалекте, как я понял, – с усмешкой передал Оливии ее слова Люциус. – Мой римский акцент не встречает у нее такого благосклонного приема, хотя должен сказать, когда слышу перебранку Бенедетты и Пьетро, мне кажется, что они говорят на совершенно другом языке. На этрусском, вероятно.

Марджори пребывала в состоянии потрясения. Она не могла поверить, что Оливия приехала в Сан-Сильвестро специально, чтобы разыскать ее.

– Просто у меня дела в Риме, и то, что вы находитесь где-то здесь, показалось мне слишком хорошей оказией, чтобы ее упустить, – объяснила Хокинс. – О, это что, кростини? [38]38
  Гренки (ит.).


[Закрыть]Как вкусно! Люциус, пожалуйста, следите затем, что пьете, потому что я точно буду не в состоянии сесть за руль вашей «веспы». Что за чудесное средство передвижения! Я всегда восторженно смотрела в Риме на молодежь, которая со свистом носится туда-сюда на этих скутерах. Намерена купить себе такой же, как только вернусь в Англию. Самая подходящая вещь для английских улиц.

Она сунула в рот маленький кусочек какого-то кушанья и застонала от удовольствия.

– Анчоусы, бесподобно. Марджори, напомните мне, с кем вы сотрудничаете.

– Я публикуюсь у «Филбертс». Точнее, публиковалась. Большая часть моих книг сейчас разошлась.

– И будем надеяться, что все их права на вашу следующую книгу уже перестанут действовать. Вам требуется хороший литагент, и я свяжу вас с Грегори Силкином – это как раз то, что вам нужно. Теперь, когда вы вновь начали писать, вам необходим издатель, и мы подойдем лучше, чем «Филбертс», обещаю.

– Начать не значит закончить. – Марджори чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

– Знаю я вас, писателей. Вам бы только без конца все переписывать, а потом выбрасывать в корзину, не доводя дело до конца, так что потом нечего и показать. О, поверьте, я знаю все эти авторские штучки. Конечно, можно понять, что у вас было затишье после того ужасного случая. Подумать только – уронить электрообогреватель в ванну! Просто чудо, что вы остались в живых.

Свифт собрала волю в кулак.

– Это не был несчастный случай. Попытка самоубийства. Неудачная.

За столом воцарилась тишина. Потрясенная Джессика огорошенно качала головой. Темные глаза Хельзингера выражали сочувствие, а Люциус, откинувшись на стуле, смотрел на Делию, пожиравшую Марджори глазами.

– Я догадалась, – произнесла Оливия небрежно, как бы между прочим. – Вы пытались убить себя, потому что ваша любимая сбежала с тем несуразным человеком.

– Говорил же тебе, что она лесби, – процедил Тео, обращаясь к Фелисити, которая смотрела на Марджори как на экзотическое существо из зоопарка.

Воэн его услышала.

– Замолчи, Тео! Да, у Марджори была возлюбленная. И что из этого? Большинство мужчин, с которыми ты учился в школе, спали друг с другом, и, думаю, многие спят и по сей день. А разве половина судейского состава не настоящие гомики? В любом случае тебя совершенно не касается, был ли близкий Марджори человек мужчиной или женщиной.

Адвокат притих, а Фелисити с упреком посмотрела на сестру. Тогда слово взял Джордж:

– Простите меня, Марджори, но разве это не крайне эксцентричный и ненадежный способ лишить себя жизни? Прыгнуть в ванну с электрообогревателем в руках?

– Я бы подумал, что как раз эффективный, – заметил Уайлд, – но оказывается, что нет.

– Электроснабжение там, где я жила, было ненадежным. Система была старая и имела обыкновение выходить из строя. Как оказалось, именно в тот момент соседка с верхнего этажа включила утюг и проводка перегорела. Так что дело кончилось для меня просто сильным электрошоком.

– После чего у тебя и появились все эти голоса? – спросила Джессика.

– Это подтвержденное достоверными свидетельствами последствие электрошока, – кивнула Оливия. – Я читала, такое действительно бывает, когда человека поражает молния.

– Скорее всего, – промолвил физик в своей обычной доброжелательной манере, – эти голоса всегда присутствовали, но пока вы писали, они выливались на страницы книг. Однако когда у вас наступил творческий кризис, они начали постоянно звучать в голове.

– Все равно это не объясняет ее сверхъестественной осведомленности о фантастических замыслах Беатриче Маласпины, – шепнула Делии Джессика.

– Попытка самоубийства – это преступление, – отчеканил Тео, вновь вступая в разговор.

– Да, и когда я, наконец, пришла в себя, то сразу принялась искать глазами констебля в ногах больничной койки. Разве не так обычно бывает? Хотя, казалось бы, у полиции должны находиться более важные дела. Так или иначе, именно потому, что все, подобно Джорджу, сочли саму возможность такого чистым безумием, то посчитали, что это был несчастный случай. Я просто поскользнулась на линолеуме.

– Довольно об этом, – закончила тему Оливия. – Забудьте и двигайтесь дальше. Доктор Хельзингер, я слышала от Марджори, что вы ученый-ядерщик и что сегодня вам нанес визит мистер Гримонд.

– Крайне неприятная личность, – поморщился Люциус. – Из тех, кому в первую очередь следует отказывать от дома.

– Он проживает в той же гостинице, что и я. Точнее, проживал, поскольку, как я поняла, этот господин уже отбыл. Должна сказать, что Гримонд жаждет вашей крови, доктор Хельзингер, и советую быть осторожным.

– Джордж, подумать только! А вы знаете этого человека?

– Бесспорно, знаю, – кивнула Оливия. – Я имела несчастье работать с ним во время войны, когда он назывался полковником Гримондом. Вижу, что не афиширует воинское звание. Мы вместе служили в МИ-5, – прибавила Хокинс. – После войны я оставила службу, чтобы вернуться к книгоиздательству, а он остался и стал важной шишкой. Этот человек ничего не прощает, Джордж. Настоящий терьер, когда чует даже слабый дух коммунизма. И бесспорно, с его точки зрения, всех ядерных физиков следует держать под, контролем: паспорта их хранить под замком, а самих лучше всего содержать в охраняемом общежитии с комендантским часом по ночам и в выходные.

Это вызвало у Хельзингера смех.

– Да, мне встречались в жизни такие люди. Мы сталкивались с ними в Америке, во время войны, в Лос-Аламосе.

– Вы были там? – Глаза Оливии загорелись живым интересом. – А вы никогда не думали о том, чтобы написать книгу? Научно-популярную? Ядерная физика для непрофессионала? Мы планируем серию книг по современной науке, и такая книга была бы для нас очень желательна.

– Давайте, Джордж, у вас получилось бы, – заметила Марджори. – Я слышала, как вы объясняли Делии про изотопы – так, что даже ребенок мог бы понять. Вы прирожденный педагог, и если умеете так же хорошо писать, то заслужите искреннюю благодарность от растерянного мира.

– Изотопы? – обрадовалась Хокинс. – Я думаю, наши читатели просто будут рвать из рук знания об изотопах. Если нам всем суждено в один прекрасный день отправиться с их помощью к праотцам, то мыслящий гражданин захочет по крайней мере понимать, как это происходит.

Фелисити испуганно вскрикнула:

– Господи, неужели надо говорить за столом о бомбах и смертях! Как ужасно!

– Приходится смотреть фактам в глаза, – бодро ответила издатель. – Джордж и его соратники уже отворили этот ящик Пандоры, так что нам надо научиться жить в новую атомную эпоху. А теперь довольно о бомбах. Действительно, это слишком прекрасный дом, чтобы портить его атмосферу дальнейшими разговорами об оружии и войне. Из слов Люциуса я поняла, что ваша хозяйка – покойная Беатриче Маласпина, которая пригласила вас всех сюда в свое неизбежное отсутствие, хотя никто из вас никогда ее не знал. Это так? Действительно никто из вас не имеет представления, почему она это сделала?

– Единственное связующее звено, какое мы обнаружили, – это что Джордж работал вместе с ее дочерью, – развел руками Люциус.

– Марджори, зачем ты при всех выложила, что хотела совершить самоубийство? – спросила Делия, когда они поднимались по лестнице в свои покои. Вдали затихало урчание «веспы»: Люциус увез подвыпившую Оливию обратно в гостиницу.

– Мне показалось, что пришло время.

– А ты не боишься, что Хокинс разнесет это по всему миру? Разве издатели не жуткие сплетники?

– Думаешь, она пойдет на это? Не уверена, что меня это очень беспокоит, если только в один прекрасный день не начнется полицейское дознание.

– Если она служила в МИ-5, то должна уметь держать язык за зубами. Она замужем?

– Не слыхала о таком, – задумалась Марджори. – Подозреваю, что она, как и я, не из тех, кто выходит замуж.

– Мне она понравилась. Даже очень.

– Мне тоже.

5

Сонаследники пригласили Оливию провести следующий день на вилле. Только Тео, который по-прежнему ощущал дискомфорт в ее присутствии, возражал, но Делия сказала ему, что он как гость дома вряд ли может диктовать ей и остальным, кого принимать.

– В конце концов, мы пригласили Оливию, но вас с Фелисити никто не приглашал.

Воэн с каждым часом испытывала все большее раздражение от присутствия Тео и его привязанности к жене. Куда только подевались пылкие чувства, что обуревали ее день назад? Растаяли с лунным светом, развеялись с ветром, попрятались с летучими мышами. Ее неугасимая и болезненная страсть оказалась химерой, всего лишь отзвуком того чувства, которое некогда действительно в ней жило, но которое, как она сейчас себе призналась, давным-давно угасло.

И с этим новым ощущением ясности и чистоты, когда с глаз спала пелена, она вдруг увидела, что Тео действительно сдувает пылинки с Фелисити. Когда-то Делия – учитывая сходство Фелисити с их матерью – не задумываясь сочла, что сестра из той же породы, что и Фэй Солтфорд. Но сейчас она подозревала, что это сходство чисто внешнее, а тяга Фелисити к блеску и удовольствиям не так уж глубока и тоже чисто внешняя. Став матерью, она хоть и останется такой же очаровательной, но будет привержена дому и мужу – какой никогда не была их мать.

Разница состояла в том, что Фелисити действительно любила Тео. Она увела у Делии такого красивого мужчину не в порыве обиды и зависти. Рэдли влюбился в нее, а она – в него, а леди Солтфорд, судя по всему, никогда не питала таких чувств к их отцу. Это было белое пятно, «терра инкогнита», неведомая для ребенка, поскольку ни один ребенок не может оказаться в тех годах, когда родители встретились, влюбились, поженились и жили вместе до его рождения.

«Счастливые семейства… – сказала певица себе. – Мы не знаем и половины того, что в них происходит».

Оливия прибыла после завтрака. На ней были белые шорты до колен, при виде которых Тео нахмурился и пробормотал Фелисити что-то о женщинах определенного возраста, но Делия лишь восхитилась ее загорелыми ногами. Люциус, возившийся с кистями и красками, тут же отложил их и позволил гостье полюбоваться творением его рук, которое, безусловно, выходило исключительно хорошо, хотя Воэн было немного дико видеть свое современное лицо, глядящее из этого вневременного итальянского пейзажа.

– Темные очки добавляют фреске сюрреалистическую нотку, – заметила Хокинс.

– Вот именно; зачем вы их нарисовали?

– В порядке иронии, – ответил художник. – Беатриче Маласпина обожала шутку, розыгрыш – каждый может сам это видеть. Кроме того, ваши глаза слишком полны огня и цвета, чтобы я мог передать их на таком маленьком пространстве. Вам требуются холсты большего размера. Как бы то ни было, этим летом я вижу вас в солнечных очках – такой я вас здесь и изобразил. – Он выпрямился и отряхнул брюки на коленях. – Как вы думаете, Оливия захочет посмотреть башню?

– Да, захочет. – В дверях появилась Марджори. – Я как раз собиралась ей показать. Соберитесь с духом, Оливия, – это зрелище не для слабонервных. Оно напомнит вам все, от чего вы укрылись, приехав в Италию.

– Вы имеете в виду, что там галерея портретов моих коллег издателей и литагентов с вилами? Ведите меня туда.

В компании с Люциусом, который, казалось, был несколько смущен тем, что у него отняли роль проводника, Делия осмотрела настенную роспись.

– Джордж у вас получился как живой. Только здесь, он выглядит не таким несчастным, как в жизни. Он всегда такой печальный, но я думаю, что по натуре наш друг совсем не таков. И еще у вас он получился похожим на монаха.

– Это все Марджори. Сказала, что видит его священнослужителем. В сущности, им Хельзингер и является, ведь он жрец науки.

– Боюсь, уже недолго осталось, если его лишат работы. Где он, кстати? Я не видела Джорджа с самого утра.

– В Сан-Сильвестро. Пошел к мессе.

– Сегодня же не воскресенье.

– Возможно, ему понадобилось послушать службу после отвратительного демарша этого Гримонда. Нам не надо было вообще пускать его на виллу. По мне, лучше уж тараканы.

– Бенедетта с вами не согласилась бы. Хотя я согласна: такие люди действительно похожи на тараканов. Зловещие, неодолимые и безразличные к тому миру, в который вторгаются.

– Как налоговые инспектора.

– И люди из министерства продовольствия, которые ходили после войны и проверяли, не едите ли вы яйца от собственных кур. У нас был один такой в Солтфорд-Холле, и мой отец раз чуть не сцепился с ним врукопашную. Я никогда не видела его в таком гневе. Вообще-то он человек не злой.

– Хотелось бы познакомиться с вашим отцом.

– В самом деле? Не думаю, что у вас оказалось бы много общего. Он живет такой добродетельной жизнью, что едва ли относится к человеческим существам.

– Если бы в нем не было ничего человеческого, вы не воспринимали бы его так, в штыки, постоянно.

Делия некоторое время осмысливала эти слова.

– Он выводит меня из себя. Все время молчаливо критикует. Все, что я делаю, считает дурным.

– Разве отец вами не гордится?

– Чем тут гордиться? Нет, я не напрашиваюсь на комплименты и не строю из себя бедную сиротку. Просто столь многое из того, что я сделала, относится к вещам, которые он терпеть не может. В Кембридже отдавала все время музыке, вместо того чтобы сосредоточиться на языках; потом, когда вернулась, пошла на оперную сцену.

– Да, выглядит кошмарным сном для сурового папаши, – заметил Уайлд, сосредоточившись на фигуре Марджори, которую изобразил самоуверенной особой с острым глазом.

– Мой отец хотел, чтобы я пошла работать в наше семейное предприятие. Старательно вкалывала каждый день за скромное жалованье.

– Если вы не работали, а лорд Солтфорд не желал раскошеливаться, как вы умудрялись питаться, не говоря уже о том, чтобы брать уроки пения?

– Немного денег оставила мне бабушка. Она умерла как раз перед тем, как я окончила университет.

– Значит, чтобы пробиться на сцену, вы транжирили сбережения бедной старушки?

– Для бедной старушки это оказалась капля в море, сущие пустяки. Она была даже старше Беатриче Маласпины, по-настоящему богата и то, что завешала мне, рассматривала не иначе как карманные деньги.

– А кому досталось остальное?

– Кошачьему приюту.

– Как банкир я содрогаюсь. Как человек – аплодирую. Я люблю кошек.

– Она была моей двоюродной бабушкой, теткой отца и очень походила на него: никаких сомнений в отношении того, что хорошо и что плохо.

– То есть можно предположить, что она не знала о ваших богемных устремлениях.

– Знала. Вот почему я получила ровно столько, чтобы хватало на кошачий корм…

– А киски сорвали весь банк. Что ж, если это вас не вразумило, то уж и не знаю, что вразумит. А кстати, почему ваш отец так настроен против оперы? По-моему, это весьма викторианское развлечение.

– Он пуританин. Брюзга. Не любит, чтобы вообще кто-то радовался. Музыка делает людей счастливыми; кроме того, опера красочна, и вообще в ней есть все, что ему ненавистно.

– В самом деле?

Люциус не смотрел на собеседницу; он добавлял белой краски к зеленому пятну, ранее нанесенному на палитру. Правда ли, что лорд Солтфорд не хочет, чтобы люди были счастливы? Получается, что он желает им несчастья? Так ли это?

А Делия вспомнила, как отец провожал ее в школу после каникул. Вот он стоит на вокзальной платформе; поезд трогается, родитель снимает шляпу и машет ей – трогательная учтивость по отношению к одиннадцатилетней школьнице. Вспомнила, как получала от него письма: каждую неделю, без исключения, она знала, что непременно получит от него по крайней мере одно письмо. Мать ей никогда не писала. Отец писал о доме, о погоде, о бизнесе, никогда не забывая спросить, как дочь поживает, как идет учеба.

И Делия отвечала ему – так, как обязывали школьные правила: в воскресенье, во второй половине дня, после обеда отводился один час для написания письма домой. Которое потом надлежало вложить в надписанный, но незапечатанный конверт с маркой, дабы дежурная учительница прочла его, прежде чем запечатать и отослать утром в понедельник. Делия рассказывала отцу о своих детских и юношеских успехах, о неудачах и разочарованиях, а он в ответ всегда хвалил ее за достижения и сочувствовал по поводу неприятностей.

Вспомнила, как он подыскивал ей домашние вещи, которые можно было бы взять с собой в Кембридж, чтобы оживить и украсить голую студенческую комнату: диванные подушки, коврик, картины. И как приезжал туда, молчаливый и сдержанный, чтобы уговорить руководство колледжа дать нерадивой студентке увольнительную на две недели, вместо того чтобы отчислить совсем.

Она тогда вела себя довольно безрассудно и здорово рисковала, в этой своей беспечности. Бравировала перед друзьями, что ей, мол, наплевать, получит ли она диплом, но на самом деле ей было не все равно, и она знала, что отцу тоже.

Перед отъездом у него состоялся с дочерью краткий разговор.

– Теперь тебе уже не получить приличный диплом – по твоим истинным способностям, если бы ты занималась как следует. Но, по крайней мере, получи хоть какой-то. Нет ничего хуже в жизни, чем упущенная возможность.

А когда строптивица переехала жить в Лондон, даже спросил, счастлива ли она.

– Я могу понять, почему тебе не хочется жить дома, – сказал он тогда.

Потом начались ссоры. Она нарочно бросала ему в лицо всякие нелепости и всячески провоцировала, чтобы потом можно было на него накинуться и высказать все, что думает о его душной, ханжеской, старомодной морали.

– Наверное, у меня нет таланта ладить с мужчинами, – посетовала Воэн. – Я совсем не ладила с братом. В сущности, я его просто ненавидела, и с отцом мне всегда было трудно.

– Не говоря уже о Тео, – добавил Уайлд, нанося крохотную капельку зеленого на кончик носа Марджори.

Делия вспыхнула. Насколько хорошо он осведомлен о ее отношениях с Тео? Быть может, Джессика или Свифт?.. Нет, вероятно, это всего лишь догадки и предположения.

– Он изменился, – вскинулась певица, словно обороняясь.

– Нет. Это вы изменились.

– Вот так башня! – воскликнула Оливия, появляясь в дверях вместе с Марджори. – До чего же необыкновенную вещь придумала Беатриче Маласпина!

– Похоже, она больше была заинтересована в том, чтобы отобразить наши жизни, чем высветить свою, – заметил американец. – Кстати, забыл спросить: надеюсь, вы с удобством переночевали в гостинице?

– Вполне, хотя мой сон был нарушен каким-то беспардонным приезжим, который объявился в два часа ночи и перебудил весь дом, требуя, чтобы его впустили.

– Значит, сегодня утром вам пришлось лицезреть раздраженную синьору Люччи?

– Ничуть не бывало. Она приятно ошеломлена неожиданной популярностью гостиницы среди англичан – я застала ее сегодня утром за конторкой с английским разговорником в руках. По-моему, времен Первой мировой, так что в самый раз, если появятся какие-нибудь ветераны. Она сможет мило побеседовать с ними про окопы и траншеи.

– Еще один постоялец из Англии? – удивился Люциус. – Кто же на сей раз?

– Это газетчик, репортер. И кстати, он как раз интересовался «Виллой Данте». Спрашивал, не проживает ли там миссис Мелдон.

– Господь всемогущий, а он, случайно, не похож на хорька?

– Похож.

– Надеюсь вы не сказали ему, что я здесь?

– Я ни одному репортеру ни о ком ничего не сказала бы, а уж особенно ему. Это Слэттери, из «Скетча».

– Я так и поняла по описанию. Проклятие! Каким образом он меня нашел?

– По всей видимости, людям вообще не составляет никакого труда отыскивать нас, проживающих на «Вилле Данте», – заметил американец. – Я живу в ежечасном страхе, что сюда вот-вот нагрянет Эльфрида.

– Так вам и надо, если нагрянет, – ядовито вставила Делия.

– Пойду запру ворота, – покачала головой Марджори. – И предупрежу Бенедетту с Пьетро, чтобы не пускали посторонних и держали рты на замке. Вернее, сделаю это при условии, что вы, Оливия, пойдете со мной и будете переводить.

– А что значит «хорек»? – спросил Уайлд.

– Разве у вас, в Америке, их нет? Это зверек вроде ласки. Только белый или темный. И очень злобный.

Что являлось очень удачным описанием Джайлза Слэттери. И если он разнюхал настоящий адрес, каковы шансы, что о ее местонахождении не знает Ричи? Тем не менее было маловероятно, что Мелдон потащится за ней сюда, в Италию. Он дождется подходящего момента, когда супруга вернется в Англию.

– Куда вы? – спросил финансист.

– Наверх, подальше от чужих глаз.

Пока Джессика из окна обводила глазами ландшафт в поисках признаков хорька, ей вдруг пришло в голову, что она до сих пор не знает, зачем приехали на «Виллу Данте» Тео с Фелисити. Брат был не из тех, кто отправится в увеселительную прогулку за границу. И коли уж на то пошло, разве судебные заседания уже закончились?

А это означало, что он специально оставил службу, чтобы приехать в Италию. Неужели из-за ее желания получить развод? Рэдли не был в восторге от перспективы увидеть фото сестры во всех газетах. Вероятно, полагал, что это скверно скажется на его карьере, ведь он ее близкий родственник. Но видимо, дело заключалось не только в этом. Не насел ли на него Ричи, убеждая поехать?

Видно было, что Тео несколько нервничает, но она отнесла это на счет неважного самочувствия Фелисити. Еще бы, ведь ее тошнило каждое утро. Но Фелисити вообще свойственно просыпаться поздно с ужасным самочувствием, а потом спускаться к середине завтрака, сияя красотой, в изысканном летнем наряде.

Тео обмолвился Джессике, что ему надо поговорить с ней кое о чем, и она старательно избегала всякой возможности разговора наедине – на тот случай, если всплывет болезненная тема их с Ричи отношений.

И все-таки ее любопытство было разбужено. Нужно постараться застать их без свидетелей и заставить высказаться начистоту. С какой целью они приехали в Италию, дав себе труд узнать ее адрес? И что требуется им сказать, чего нельзя выразить в письме?

Мелдон отвлекла от раздумий знакомая фигура, шагающая по дороге в направлении виллы. Этого презренного человека она узнала бы где угодно, даже несмотря на то что он сменил фирменную фетровую шляпу на летнюю панаму, а мешковатый костюм – на равно бесформенную и мятую льняную пиджачную пару. Вот он, с висящей на шее фотокамерой, как ни в чем не бывало подходит к воротам.

Как всегда, не отличаясь деликатностью, Слэттери принялся трясти прутья решетки, прежде чем поинтересоваться, есть ли звонок. Наконец, обнаружив таковой, позвонил, и Джессика с удовлетворением отметила, что ему приходится ждать. Кто выйдет к воротам? Удалось ли Марджори убедить Бенедетту ни под каким видом не пускать на виллу этого посетителя?

Похоже, удалось, потому что к воротам вышел Уайлд. Но это был не такой Люциус, как всегда. Из небрежно одетого художника с палитрой в руке он превратился в щеголеватого человека, одетого в приличествующие случаю белые брюки из шерстяной фланели и белую же крахмальную рубашку с короткими рукавами. Волосы блестящие, гладко зачесанные, манера держаться легкая, уверенная. Вот он приблизился к воротам. Кто был хозяином положения? Кто по какую сторону находился? Выглядывал ли за ворота выступающий от ее имени Люциус или хорек заглядывал внутрь?