Текст книги "Вилла в Италии"
Автор книги: Элизабет Эдмондсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
10
– Это динамит? – спросила Марджори, глядя на сверток, который Люциус выложил на стол в холле.
– Он самый.
– Как вы его достали?
– Этот парнишка, Доменико, знал, куда надо идти. Дети всегда знают. Он хотел сам помогать, но я убедил его оставаться вместе с вами на почтительном расстоянии и наблюдать за фейерверком издали. В сущности, никакого фейерверка и не будет. Я планирую лишь очень маленький взрыв. Никаких драматических эффектов.
Они с Джорджем удалились, поглощенные дискуссией о запалах и взрывных устройствах, оставив Доменико в состоянии величайшего волнения.
– Бумц! – изобразил он взрыв. А потом снова, с выражением величайшего счастья: – Бумц! Я говорю по-английски, – добавил мальчик, одаривая женщин обворожительным взглядом из-под умилительно длинных ресниц.
– Пойдем попьем кока-колы, – позвала его заботливая Джессика.
Люциус был прав: воздух не задрожал от гула и грохота, не было ни оглушительного грома, ни треска рассыпающейся горы – лишь глухой хлопок, от которого Марджори на миг вдруг словно оцепенела. Но результаты оказались по-настоящему впечатляющими – они обнаружили это, когда поспешили по теперь уже знакомой тропе к нижнему из водоемов и увидели, как в него ровным потоком течет вода, изливаясь с каменной стены.
– Прекрасно получилось! – крикнул им сверху Джордж. – Даже замечательно, можно сказать! – Ручей полностью вернулся в свое русло или вернется, когда мы еще чуток поработаем киркой и лопатой. Но он уже и так течет как надо.
– Сколько времени, по-вашему, потребуется, чтобы наполнить все водоемы? – крикнула ему Марджори.
– Я думаю, много часов. Сначала этот, потом тот, что ниже, а потом мы увидим самое приятное.
– В таком случае, – заявила Делия, – я расчищу нижний бассейн, который в партере, среди цветника. Та фигура в центре совсем заросла плющом, и повсюду сорняки.
И она с энтузиазмом принялась за работу, найдя в ней сейчас особое наслаждение и обнаружив, подобно Марджори, что физический труд успокаивает ум. Негромко напевала и, выдернув, наконец, неподатливое ползучее растение, испытала удовлетворение от достигнутой цели. Под плющом обнаружилась скульптурная композиция.
– А это еще что такое? – подивилась на странную мраморную фигуру Джессика, прибежавшая с жесткой щеткой, чтобы очистить дно фонтана. – Выглядит современно.
– Да, эта скульптура не так стара, как остальные, – подтвердила певица. На мир глядела трехликая композиция; каждое лицо было обращено к одному из лепестков чаши фонтана, тоже в форме трилистника. – Девушка, женщина и что-то похожее на ведьму.
– Старуха, – поправила Марджори, подошедшая посмотреть, как продвигается дело. – Три ипостаси женщины. Выполнено, я думаю, в двадцатые годы. Только вот кем, интересно?
Люциус посмотрел на композицию взглядом знатока и сказал, что не узнает автора, но готов держать пари, что черты женщины скопированы с Беатриче Маласпины.
– Взгляните на этот нос – точь-в-точь как на портрете. Похож на клюв.
– Не очень-то вежливо с вашей стороны, – заметила Делия, памятуя о своем собственном носе.
– Я говорю без всякого пренебрежения. Мне нравятся женщины с орлиным носом; с готовностью отдаю ему предпочтение перед маленьким курносым или идеальным греческим.
11
Воэн проснулась рано и приблизилась к окну. Слышен ли плеск водяных струй? Да, она его услышала – каскад фонтанов работал. Она наскоро приняла душ, а потом натянула шорты и радостно устремилась в сад. Эффект от воды был поразительный: веселый плеск и журчание струй, движение, бесконечно меняющаяся игра света. Делия сидела у подножия нижнего фонтана, в партере сада, глядя на игру воды, захваченная звуком, цветом и движением.
Люциус нашел ее час спустя. Певица стояла в одном из верхних фонтанов, по колено в воде, с забрызганными волосами и сосредоточенным выражением лица. Она старалась очистить водяную трубку, спрятанную между зубами пузатого дельфина. Уайлд подумал, что сейчас англичанка похожа на девчонку.
– Кажется, этот желоб чем-то забился. Я хочу, чтобы вода лилась отсюда, как из других фигур.
– Может, вам лучше взять зубную щетку и хорошенько прочистить ему десны? – Американец протянул руку, чтобы помочь ей перелезть через бортик.
Воэн болтала рукой в воде и смотрела, как капли падают с пальцев. Потом наклонилась, чтобы подобрать сандалии, и сунула в них мокрые ноги.
Люциус был покорен грацией ее движений. Грациозность составляет значительную часть ее красоты, решил он. Так же как и голос.
Делия надела солнцезащитные очки, которые лежали у фонтана, вновь отгораживаясь от посторонних взоров.
– А вон и остальные! – Она, кому-то помахав, пустилась бежать вниз по тропинке к цветнику.
Потребовались некоторые усилия, чтобы убедить воду течь изо ртов трех мраморных женщин.
– Это проблема фонтанов, – пояснил Джордж. – Невозможно узнать, находится ли система в работоспособном состоянии, пока вода не польется, а тогда придется изрядно помокнуть, чтобы что-то наладить. В этом сложность такой системы, где естественный поток отводится в сторону, чтобы заставить каскад работать.
– А меня всегда занимало, почему фонтаны не переполняются.
– Там замкнутый цикл – вода ходит по кругу. Она подается наверх насосом, потом падает в чашу и снова проходит через насос. Но эти фонтаны были задуманы так, чтобы работать за счет перепада уровней; здесь имеется постоянный ток воды сверху. Если вы посмотрите на желоб вокруг чаши этого фонтана, то увидите, как вода из нее утекает, чтобы потом изливаться вниз. Она будет орошать ту сухую землю внизу, и Пьетро сможет всласть растить свои овощи.
Если Люциус и прежде являлся любимчиком Бенедетты, это было ничто по сравнению с ее нынешним восторженным одобрением.
– Я сказал ей, что это были совместные усилия, – оправдывался Уайлд, – но она считает меня каким-то волшебником. Кажется, даже собирается привести сюда весь городок, чтобы те посмотрели, что сотворил americano. Заметьте, Доменико сказал, что его отец мог бы запросто сделать то же самое; нет такого дела, с которым его папа не справился бы. Бедное дитя, он уже два года не видел своего отца.
Бенедетта уж до того была наследниками довольна, что не стала возражать, когда они предложили пообедать в тот вечер на свежем воздухе. Было так же тепло, как и в течение дня, и камни, из которых было сложено здание, отдавали накопленное за день тепло.
– Джессика, пощупай, какая теплая стена. – Делия прижала руку к камням.
День быстро угасал, последние лучи солнца превратили небо в пылающее зарево, а потом, с наступлением темноты, сад осветился маленькими огоньками, крохотными точками света. Бенедетта поджарила гору анчоусов, которые были поданы вслед за ризотто с молодым зеленым горошком, а еще вынесла рюмки с местной граппой.
– Светлячки, – восхитилась Делия. – Посмотрите, повсюду – на земле и на листьях. Сотни светлячков.
Сидели молча, наблюдая светлячков, перескакивающих туда-сюда в ласковом тепле бархатной ночи. В этот вечер, когда они вот так сидели все вместе под ясным звездным небом, между ними установилась какая-то непринужденная легкость и простота.
– Вот так я смотрела на звезды в детстве, – вспомнила певица. – Когда в войну выключали свет, казалось, будто где-то там существует какой-то другой мир, который раньше был тебе недоступен. Теперь в Лондоне так много света, что забываешь, как выглядят звезды.
– В Англии они совсем другие, – взяла слово Марджори. – Не такие огромные. Здесь кажется, что можно протянуть руку и сорвать одну из них.
– Сядь, Джессика, взгляни, как небосвод… – произнес Люциус, искоса бросив быстрый взгляд на Джессику.
– Вы это мне? – удивилась она, не дождавшись продолжения фразы.
– Разве в Англии больше не дают хорошего образования?
– Это Шекспир, – пояснила Свифт. – «Венецианский купец». Лоренцо обращается к вашей тезке, Джессика.
Делия подхватила цитату, донося красивым, поставленным голосом музыку стиха:
Сядь, Джессика,
Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми;
И самый малый, если посмотреть
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.
Гармония подобная живет
В бессмертных душах, но пока она
Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим.
– Эти красивые строки о музыке сфер. Я учила их в школе. Нам полагалось много учить из Шекспира наизусть, только ты не очень-то прислушивалась, не так ли? Твоя голова всегда была забита цифрами и формулами.
– Математика давалась мне легко, а кроме того, какой смысл тратить время на слова, написанные давно умершим человеком.
– Поэзия – это пища для души, – неожиданно произнес Джордж. – Так всегда учили нас наши духовные наставники, отцы-иезуиты.
– Я уже сделала первый шаг. – Джессика заняла оборонительную позицию. – Прочитала «Ад».
– Ну и?.. – подстегнула Марджори.
– К рифмам надо привыкнуть, верно? Тут дело в Дороти Сэйерс, или так оно на итальянском?
– Эта строфа называется fcrza rinia, [31]31
Трехстишие (ит.).
[Закрыть]– пояснила Свифт.
– Да, это не назовешь успокаивающим чтением. Я думала, поэзия должна умиротворять.
– Какая-то успокаивает душу, какая-то возжигает дух, – кивнул американец. – Шекспир – малый по мне, но только на сцене, а не на странице. Мне нравится смотреть за развитием действия и слушать стихи в актерском исполнении. Вы никогда не подумывали о том, чтобы оставить оперную сцену ради драматической? – обратился он к Делии. – У вас получилось бы, с вашим голосом. Хотя, полагаю, опера во многом похожа. Или там вам полагается просто статично петь?
– Сейчас уже нет, если хочешь остаться в профессии, – ответила Делия.
– Разве это не тяжело? – спросила Марджори. – Петь все эти трагические роли и раз за разом умирать в финале?
– На самом деде это настоящий ад. – ответила Воэн. – Моцарт еще ничего, Моцарт другой. Моцарта я обожаю.
После обеда, со звучащим в голове Моцартом, она поставила на рояль имевшуюся у Беатриче Маласпины партитуру «Волшебной флейты» и заиграла увертюру – скорее для себя, чем для остальных. Уайлд смотрел с интересом, Свифт была погружена в собственные мысли, а Джордж и Джессика с головой ушли в дискуссию о пропорциях и математической стороне ренессансной архитектуры.
Обрывки их разговора изредка доносились до певицы. Золотое сечение, Пифагор, Платон, Леонардо… А затем Хельзингер извлек записную книжку и карандаш и начал записывать, произнося что-то вроде: «Для среднего геометрического уравнение таково: Мотносится к G, как G относится к N…», «G равняется квадратному корню энной степени из произведения М и N», «Гармоническое…».
– Вы говорите о музыке, о математике или об архитектуре? – крикнула она им.
– Обо всех трех, – ответил Джордж. – В эпоху Ренессанса гармония Вселенной была сердцевиной философии.
– Всех трех, – повторила Делия, наигрывая трезвучие. – «Волшебная флейта» полна триад. Ми-бемоль-мажор имеет три бемоля при ключе, три феи, три испытания, которые надо пройти, три вестника, три храма… Кстати, имеется множество триад и вокруг «Виллы Данте». Начать хоть с этого трехликого фонтана… Мне действительно любопытно, изображена ли там Беатриче Маласпина. Если так, это немного настораживает. Двуличие – дело привычное, но трехличие – это уж слишком. Потом – девять водоемов и фонтанов, и не надо быть семи пядей во лбу, как Джордж или Джессика, чтобы сообразить, что это трижды три.
– Данте тоже наполнен символикой числа «три», – поддержала Марджори, выходя из задумчивости. – Ад, Чистилище и Рай, конечно, и рифма-трехстишие, о которой спрашивала Джессика. И еще – тридцать три песни в «Рае» и «Чистилище», хотя в «Аде» тридцать четыре, потому что ад не может иметь то же священное число, как два других.
Люциус вдруг встрепенулся:
– А знаете, это становится интересным. Тридцать три песни в «Божественной комедии», все эти триады в «Волшебной флейте», которую Беатриче Маласпина оставила поверх стопки нот, тридцать три дня, чтобы отыскать кодицилл.
Джордж и Джессика заговорили одновременно, тем временем как Делия негромко наигрывала арпеджио в тональности ми-бемоль-мажор.
– Что означают все эти тройки? – спросила она. – Я хочу сказать: здесь действительно видится что-то большее, чем совпадение. Но вот что она пытается нам этим сообщить? Понятно, что «Волшебная флейта» полна масонских символов, но, будучи женщиной, Беатриче Маласпина ведь не могла быть масоном?
– А не может кодицилл быть спрятан в трехликом фонтане? – высказала предположение Марджори.
– Нет, – ответила Воэн. – Мы его обнаружили бы. А даже если нет, он все равно насквозь промок бы к этому времени.
Она встала из-за фортепьяно и потянулась.
– Уже поздно, пойду спать. Быть может, вдохновленное триадами наитие снизойдет на нас ночью.
– Так много всяких троек, – задумчиво проговорил Люциус. – Три грации, три парки, [32]32
Богини в греческой мифологии, предопределяющие ход развития человеческой жизни.
[Закрыть]три фурии… Есть ли кто-то из них среди здешних изваяний? Комнаты с тремя дверьми, треугольники в саду?
Делия задержалась возле дивана, где Джессика и Джордж, отложив книгу по архитектуре, затеяли разговор о простых числах, и взглянула на страницу, заполненную чертежами колонн.
– Тосканские! Вот как называются те колонны, что на маленьком храме!
– На храме? – переспросил Уайлд. – На каком храме?
– В саду, Марджори называет его храмом любви, потому что там на куполе изображена Венера, кокетничающая с Марсом. Вот вам и еще одна триада: у храма три колонны.
– Идемте посмотрим! – предложил Люциус. Плывущая в ясном звездном небе луна ярко светила, чтобы исследователи смогли найти путь к храму без всякого затруднения.
– Один купол, три опоры, три изогнутых мраморных сиденья, под которыми ничего не спрятано, – проведя осмотр, подвел итог Люциус и, встав с четверенек, отряхнул руки.
Марджори внимательно приглядывалась к полу.
– Эти мраморные плиты явно были здесь всегда. Но как насчет вон той круглой, посередине? У нее более темный мрамор, и, похоже, ее не так давно вынимали.
– Нам нужна отвертка или крепкий нож, чтобы приподнять плиты, – проговорил Джордж. – Мы не можем сделать это голыми руками.
Вмиг Люциус умчался в дом и через несколько минут вернулся с отверткой Пьетро. Потом снова опустился на четвереньки, а остальные окружили его плотным кольцом. Американец вставил лезвие отвертки в щель, обвел им периметр плиты и стал ее приподнимать.
Под мрамором обнаружилось небольшое пространство, а в нем притаилась маленькая плоская металлическая коробка.
– Эврика! – провозгласил Уайлд, вытаскивая ее наверх. – Отнесем это в дом. Готов заложить последний доллар, что мы нашли кодицилл.
12
У коробки не было замка, так что крышка легко снялась. Внутри было что-то вроде тетради или записной книжки, сделанной из сшитых вместе листков бумаги, в картонной обложке под мрамор.
Все стояли, вперив в нее взоры, тем временем как Люциус переворачивал листы. Каждая страница была наполнена маленькими, похожими на карикатуры рисунками, а также подписями к ним, выполненными характерным, плавным и изящным каллиграфическим почерком.
– А кодицилл обязательно стандартной формы? – спросила Делия. – Может он быть выполнен в свободной манере, с рисунками? Или непременно должен быть написан на юридическом жаргоне?
Люциус поднял тетрадь и хорошенько встряхнул, на тот случай если между сшитыми страницами вдруг обнаружился бы еще какой-то листок бумаги. Но такового не оказалось.
– Это что-то вроде дневника, – предположила Марджори, которая забрала тетрадь у Люциуса и сейчас просматривала первую страницу.
– Вот здесь она написала: «Мой первый визит на «Виллу Данте» в семь лет». А вот и она сама, у ворот, которые были тогда такими же, как сейчас.
Наследники смотрели на выполненный пером и чернилами лаконичный набросок девочки. В соломенной шляпе с торчащими из-под нее косичками, малышка сквозь решетку ворот смотрела на знакомый им фасад виллы. Ниже на странице помещался рисунок, изображающий ребенка, тянущегося к колокольчику на воротах.
– Маласпина определенно знала толк в рисовании, – проговорил Уайлд.
Следующая страница представляла молодую женщину в подвенечном платье, перед алтарем, в тот момент, когда красивый мужчина в сюртуке надевал ей на палец обручальное кольцо, «День моей свадьбы, 1881 г., – гласила надпись под рисунком. – Мое платье было из атласа, и я держала в руках белые розы с "Виллы Данте". А еще ниже, несколькими стремительными линиями, был нарисован высокий худой священник. «Дон Марко, который нас поженил. Теперь он кардинал и гораздо толще».
– Теперь? – спросила Делия. – Когда это «теперь»?
Марджори посмотрела на последнюю страницу.
– «"Вилла Данте", Рождество. 1956 г.», – прочитала она. – Беатриче, должно быть, нарисовала все это в конце жизни, в последний свой приезд сюда.
– И оставила для нас, чтобы мы нашли.
Теперь тетрадкой завладела Делия.
– Это эпизоды из ее жизни. Вот она в опере. Превосходный рисунок; очень похоже изображен крупный тенор, исполнитель партии из Вагнера. Только посмотрите на этого распевающего во все горло Зигфрида, выковывающего свой меч.
Еще одно изображение Беатриче Маласпины – на сей раз в виде молоденькой девушки в вечернем платье и чихающей, с надписью «Апчхи! Апчхи!» над головой. Рисунок более взрослой женщины примерно того же возраста, что на портрете в гостиной. «Майским вечером в храме, читаю поэзию, вокруг жужжат цикады и порхают светлячки, сияет полная луна», – написала она рядом. А под картинкой – цитата Генри Воэна: «Я видел вечность прошлой ночью…»
Рождественская страничка, датированная 1925 годом, украшенная образами из канонической рождественской песенки «Двенадцать дней Рождества».
«Лондон, 1940 г.», – значилось на странице, которая представляла Беатриче Маласпину в вагоне лондонской подземки, глядящую на собственное отражение в стекле. «Еду по Кольцевой линии до Паддингтона, надеясь, что, пока я в поезде, ни одна бомба не упадет. Еду на допрос относительно моих итальянских контактов, так что, возможно, моя следующая поездка будет в Тауэр».
Затем, под узнаваемым изображением старой женщины, сидящей на диване и читающей книгу, было написано: «Мои английские кузены настаивают, чтобы я прочла эпос Толкина, но не уверена, что понимаю орков, эльфов или даже хоббитов». И здесь же она изобразила косоглазого орка, томного, апатичного эльфа и фигурку смущенного человечка с волосатыми ступнями.
Еще один рисунок изображал Маласпину с волосами, убранными в тюрбан: дама смотрела в телескоп в верхней комнате какой-то башни. Рисунок был подписан: «Астроном изучает Сатурн летней ночью, одновременно слушая пение соловьев».
А затем, на последней странице: «А это еще одна башня – башня на "Вилле Данте"».
Марджори издала восклицание. Башня была нарисована в мельчайших подробностях, а у ее подножия, глядя на открытую дверь, стояли четыре фигурки.
Люциус тихонько присвистнул.
Джордж снял очки, протер и снова надел, чтобы взглянуть еще раз.
Делия была слишком поражена, чтобы вымолвить хоть слово.
– Это ведь вы, ваша четверка, не так ли? – спросила Джессика. – Господи, ей удалось передать сходство! Но откуда она знала, как вы выглядите?
БАШНЯ
1
– Я заметил, – произнес Джордж, – что жизнь некоторых людей изобилует предзнаменованиями «Опасно, держись подальше!», тогда как иные вовсе никогда с такими знаками не сталкиваются.
– Именно они-то и находятся в настоящей опасности, – кивнула Марджори, – Если не замечаешь предупредительного знака, тогда ты действительно в беде.
– А есть такие, – подхватил Люциус, – которые видят знак опасности и несутся прямо на него.
– Как вы, например, – ввернула Делия.
Они стояли перед дверью башни. Старинная дверь, массивная, филенчатая, из потемневшего дерева, вставленная в арку из громадных, даже устрашающих рустованных камней.
На двери висел, накренившись, предупредительный знак, а заградительные цепи имели средневековый вид суровой простоты и неподкупности.
Джордж внимательно посмотрел на них.
– А знаете, я думаю… – Он шагнул вперед, взялся за цепи обеими руками и энергично дернул.
К удивлению Делии, запор висячего замка раскрылся и цепи с лязганьем соскользнули наземь. Гордиев узел был разрублен. Как жаль, что нельзя вот так же хорошенько тряхнуть все препятствия в жизни и наблюдать, как они падают к твоим ногам. Если бы только знать точку приложения силы…
Люциус изучающе разглядывал теперь саму дверь.
– Дверной замок, однако, выглядит нешуточным. – Он надавил, потом сильнее, налег плечом. – Явно не бутафорский. Дверь заперта. Ключа у нас нет.
– Это должен быть большой ключ, – заметила Марджори. – Который не так-то легко спрятать.
– Бенедетта сказала, он вот такой величины, – показал руками Уайлд. – И она понятия не имеет, куда Маласпина его дела.
– Над дверью высечены какие-то буквы, в центре арки, – произнесла Делия.
Чтобы получше разглядеть, Джордж подошел ближе, тогда как Свифт отступила на шаг.
– Данте, – произнесла она. – То, что написано над вратами Дантова «Ада»: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
– Жизнеутверждающая цитата, – усмехнулся Люциус. – Пожалуй, действует поэффективнее цепей, чтобы отгонять желающих войти.
Марджори все продолжала щуриться на буквы.
– Эти слова снабжены дополнением.
Высеченные в камне буквы были примерно в дюйм высотой, но кто-то делал приписки черными чернилами, которые ныне выцвели до бледно-серого цвета и стали почти неразличимы.
– Тут на самом деле написано следующее: «Оставь надежду всякий, кто пытается войти сюда, не поискав в самоочевидном месте».
– Кто-то над нами смеется.
– Беатриче Маласпина, – пожала плечами Свифт. – Кто же еще?
Всех четверых распирало сильнейшее возбуждение, каждый был убежден, что кодицилл спрятан в башне.
– А иначе зачем этот рисунок, где мы перед ней стоим? – спросил финансист.
– Что значит «самоочевидное место»? – спросил Джордж.
– Она имеет в виду ключ, – предположил Люциус. Делия шарила глазами по земляной площадке перед входом.
– Не знаю, как в Америке, но у нас в Англии традиционно хранят запасной ключ под цветочным горшком у двери.
– Очень неразумно, – прокомментировал Уайлд. – Оставлять ключи в настолько самоочевидном месте – это все равно что сказать: «Грабители, добро пожаловать!»
Люциус наклонился и приподнял большой цветочный вазон из терракоты, стоявший в нескольких дюймах от двери, и тут же с криком отскочил.
Делия обмерла; такого под вазонами она явно никогда не находила. Всего лишь насекомое, но какое! Как может такое маленькое быть таким зловещим? Скорпион застыл в неподвижности, с загнутым вверх хвостом. Марджори топнула, и насекомое метнулось к Джорджу. Тот со спокойным проворством поднял из небольшой кучки керамических осколков у двери тот, что побольше, и поместил его на пути скорпиона.
Уайлд ногой подтолкнул насекомое к обломку, а Джордж унес скорпиона прочь, напутствуемый инструкциями Марджори выбросить его подальше, где никто не ходит.
– Это был всего лишь детеныш, – прокомментировал ученый, возвратившись. – Вот цена за проживание в теплой стране вроде Италии.
– Наверно, в райском саду тоже были скорпионы, – предположил американец и поднял с земли большой железный ключ, составлявший скорпиону компанию под цветочным горшком. – Итак, от взломщиков и грабителей дверь охраняет скорпион. Держу пари, Делия, такого в Англии не найти.
– Нет, слава Богу.
– Войдем? – предложил Джордж.
Какое-то время они молча стояли, взирая на дверь. Затем Люциус вставил ключ и замок и повернул. Тот плавно поддался.
– Беатриче Маласпина держала его хорошо смазанным. – Люциус толкнул дверь, и та распахнулась, обдавая исследователей затхлостью. Навстречу бестолково вылетел ослепленный светом мотылек.
– Я думаю, без фонаря нам не обойтись. – Джордж поспешил в дом, а трое остальных остались ждать у двери, робко заглядывая в царившую там темноту.
Через несколько минут Хельзингер вернулся с надежным фонарем в руках.
Наследники очутились в подобии прихожей, прохладной после наружного тепла. Пол был вымощен каменными плитами, свет проникал туда.
– На нижнем этаже нет окон. Только вон те узкие прорези в каменной кладке, – осмотрелась Марджори.
– Думаю, на нижнем этаже держали скот, – предположил Джордж, – а выше – сено.
Из прихожей вели две двери: одна совсем маленькая, а вторая – побольше, заключенная в арку. Свифт открыла меньшую, ученый услужливо посветил туда фонарем. Вверх по стене тянулась каменная лестница с железными коваными перилами. Она вела на расположенную выше галерею.
– Давайте сначала посмотрим, что в нижней части башни, – предложила Делия.
На двери по левую руку было большое круглое железное кольцо, за которое она взялась обеими руками и повернула. Двери распахнулись, и Воэн едва не ухнула головой вниз по трем ступеням, уходившим в темноту.
Тонкие лучи света, проникающие сквозь расположенные высоко на стене щели, едва-едва освещали обширное пустое пространство.
Луч фонаря размеренно двигался по полу, который оказался покрыт красивыми изразцами, составляющими прихотливый узор. Эти плитки были выложены в форме спирали, которая завершалась в центре узором в виде звезды.
– Нет ли здесь подземной темницы с люком? – спросил Уайлд.
– Как знать? – отозвался Джордж. Медленно поворачиваясь, он стал методично обводить фонарем каждый участок стены.
Все замерли, потрясенные.
Со стен на них воззрились глаза, фигуры нарисованных людей казались живыми, зыбкие беспредметные тени пугали, кровавые языки пламени трепетали. Фигуры были выписаны ярко и реалистично, вокруг падали горящие самолеты, пылали дома, и голодные изможденные лица безнадежно глядели сквозь бесчеловечные заборы из колючей проволоки. Страшные образы теснили и окружали Делию, поглощали, и ей показалось, будто кто-то сильно ударил ее под дых.
Из темноты опасливо донесся настороженный голос Люциуса:
– Это какой-то коллаж.
– Это ад, – бросила Марджори.
– Лишь очень возбужденный ум нашел бы уместным покрыть стены такими картинами, – потрясенно произнес Джордж.
Луч от его фонаря осветил грибовидное облако, от которого на всю высоту стены поднимался гигантский столб дыма. У основания атомного гриба торчали ребра испепеленного города.
– Хиросима, – догадалась Марджори. Джордж потушил фонарь.
– Я не хочу смотреть на это, – донесся из наступившей тьмы его голос.
– Дайте мне фонарь, – попросила писательница.
Она направила луч на ту часть стены, что была густо усеяна образами из кошмаров, где с призрачных, гротескных и жутких лиц страшно и пронзительно смотрели исполненные страдания глаза.
– «Ночной кошмар» Фюзели, – прокомментировал Люциус. Фонарь высветил известную жуткую картину – с инкубом, взгромоздившимся на грудь распростертой в беспамятстве женщины, и проступающей из мрака безглазой лошадиной головой. А луч перемещался дальше, выхватывая кадры из фильмов ужасов: перекошенные страхом лица, уродливые твари, выползающие из омерзительной слизи, мертвая голая Офелия, запутавшаяся в зеленых водорослях…
– Ад, который мы носим в головах, – пояснила Марджори.
– Все мы, в сущности, обречены, – произнесла Делия, стараясь, чтобы это прозвучало не так беспросветно, как то, что она испытывала. Может ли человек в таком месте испытывать что-либо, кроме мрака и ужаса? Что за извращенный ум имела Беатриче Маласпина, коль скоро создала все это. Если, конечно, это создала она.
В унисон ее мыслям прозвучал голос Люциуса:
– Если все это дело рук старушки, то ей не мешало бы провериться.
Свифт обрушилась на него, мгновенно направив луч фонаря ему в лицо:
– Не смейте о ней так говорить! Она не старушка! У нее есть имя – Беатриче Маласпина! Разве вы не способны сразу определить художника, когда его видите?
– Спасибо за напоминание, способен, и даже лучше, чем вы можете вообразить. Но это… просто отвратительно.
– Это тьма, которая царит в наших душах, – произнес Джордж, слабо и глухо, словно издалека, и с бесконечной печалью в голосе. – Поистине Беатриче Маласпина понимала, что это такое.
– Более чем, – согласилась Марджори и осветила серию рисунков, фигуры на которых были снабжены репликами в белых кружочках.
– Это же комикс, – удивился Люциус, следуя взглядом за картинками в порядке их расположения, отчего ему в конце концов пришлось наклониться к самому полу. – Посмотрите, этот римлянин в тоге и стальной каске, вероятно, символизирует Вергилия, а человек в средневековой одежде – Данте.
– Почему Вергилия?
– Потому что Вергилий был гидом Данте по Аду. Вот рысь, лев и волчица, которых Данте встречает у входа; они олицетворяют сладострастие, гордыню и корыстолюбие. Потом два пола спускаются и проходят по всем кругам Ада.
– А зачем каска?
– Привязывает Вергилия и всю поэму к двадцатому веку, надо полагать. – Марджори опустилась на колени рядом с Люциусом и указала на картинки: – Вот это первый круг Ада, так называемый Лимб, куда Данте поместил добродетельных язычников – тех, что родились еще до Христа и потому были лишены искупления грехов Иисусом.
– О Боже, смотрите! – воскликнул американец, уставившись на несколько заключительных рисунков.
Делия присела рядом с ним.
– В самом сердце Ада, – уточнил он.
– Где Данте расположил предателей, – ввернула Марджори. – И, среди прочих, Брута.
– Да я не об этом! Взгляните сами. Вот где все это принимает персональный характер!
Включенный на полную мощность фонарь выхватил из темноты группу расположенных особняком картинок. Тут не было похожих на карикатуры фигур, живописующих последние круги Ада, – их место занимали четыре фотографии.
– Это же я! – вырвался у Делии полный изумления возглас. И верно, это была она, почти неузнаваемая, запечатленная кем-то на пленке, сама того не ведая. А за ней виднелись улыбающиеся лица жениха с невестой – Тео и Фелисити. Тут же была и ее мать, глядящая на Ричи, который стоял рядом с Джессикой; та же, напротив, от него отвернулась. И на все это взирал с выражением суровой задумчивости ее отец.
Марджори тоже увидела свой фотопортрет. Его сделал кто-то в тот день, когда она выписалась из больницы и в каждой черте лица застыло несчастье. Под снимком не было подписи, но она могла бы добавить недостающий текст сама: «Знаменитая писательница Марджори Флетчер покидает больницу Святого Георгия, куда попала после несчастного случая, едва не окончившегося фатально».
Джордж оказался одним из персонажей группового фото. На фотографии был изображен высокий мужчина в шляпе и солнцезащитных очках, который одной рукой обнимал за плечи Хельзингера, а другой – еще какого-то человека. И мужчина в шляпе, и тот, другой, улыбались в камеру, но Джордж – нет. Напротив, он выглядел страдальчески – чувствовалось, что ему не по себе.
– Этот снимок сделали в тот день, когда мы узнали, что эта штука будет работать… – глухо и почти неслышно проговорил он.
