Текст книги "Вилла в Италии"
Автор книги: Элизабет Эдмондсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– Будем надеяться, что узнаем разгадку нашей тайны. Выясним, зачем нас сюда созвали и какое отношение имеет к нам Беатриче Маласпина.
4
Сонную послеполуденную тишину нарушил рев автомобиля доктора Кальдерини.
– Неужели вы не лопаетесь от любопытства? – спросила Джессика, когда женщины вслед за Джорджем и Люциусом поспешили к дверям, чтобы поприветствовать адвоката. – Все ваши вопросы наконец получат разрешение.
– Поживем – увидим, – хмыкнула Марджори.
– О, только не надо больше никаких предвидений, – поморщилась Делия.
– На сей раз это не предвидение. Просто я все логически обдумала. Судя по всему, Беатриче Маласпина была очень непростой женщиной, а следовательно, не стала бы созывать нас всех сюда только для того, чтобы адвокат просто зачитал нам завещание и попрощался. Кроме того, этот господин адвокат скользкий как угорь. Разве похоже, что он приедете какими-то прямыми и ясными ответами? Сомневаюсь.
– Люциус все из него вытрясет, – выразила уверенность Делия. Как бы американец ни действовал ей на нервы, но если она когда-нибудь встречала человека, способного обращаться с таким скользким адвокатом, это был именно Люциус.
Наследники собрались, с подобающей случаю церемонностью, вокруг стола в столовой, под изображением пляшущих богов на потолке. Джессика выказала намерение покинуть собрание, но Делия сказала «нет», указав, что в этом случае ей придется потом представлять подруге подробный отчет обо всем, что здесь происходило.
– Ну, если никто не возражает… – Джессика осталась. Адвокат был сама обходительность. Он имел при себе портфель из блестящей кожи, который открыл со всей надлежащей церемонностью. Делия подумала, что адвокаты всего мира устроены одинаково – будь то в Италии, Англии или Франции.
– Согласно инструкциям покойной Беатриче Маласпины, – начал Кальдерини, – все вы четверо надлежащим порядком прибыли на «Виллу Данте». Все вы упомянуты в ее завещании, все являетесь наследниками и наследуете ее имущество.
– Одну минуту, – прервал законника Люциус. – У меня вопрос. Беатриче Маласпина была замужем?
– Да. Была. До замужества она носила имя Беатрис Стопор.
– Так значит, у нее не было ни детей, ни внуков? Зачем бы ей завещать что-либо группе незнакомых людей?
– Так вы незнакомы? – приподнял бровь Кальдерини. – Что ж, это меня не касается. Вы поименованы в завещании, и сейчас я это проверю, если вы будете так любезны мне позволить. Простая формальность: паспорта у вас при себе?
Делия и Марджори поспешили наверх за паспортами; Джордж и Люциус достали свои из карманов. Адвокат важно просмотрел документы, сверяя номера и даты, а затем картинным жестом вернул их владельцам.
– Прекрасно, – кивнул Уайлд. – С формальностями покончено. Итак, что вы имеете нам сказать?
Адвокат вскинул брови и поднял руки.
– Итальянский закон очень строг в том, что касается завещательных распоряжений, поэтому семья всегда имеет приоритетное право, и та часть имущества, которая перешла к миссис Маласпине по смерти ее супруга доктора Маласпины, отходит к его родственникам. – Адвокат пошуршал какими-то бумагами. – Там имеется племянник. Однако «Вилла Данте» всегда принадлежала ей, с тех самых пор как она унаследовала ее от своей матери. Беатриче Маласпина, как умная женщина, устраивала дела именно так, как того хотела, поэтому была вольна распоряжаться собственными владениями по своему усмотрению.
– Значит, в браке у нее не было детей? – спросила Марджори.
– Была одна дочь, которая вышла замуж и развелась. Она умерла бездетной во время войны. В Америке, как мне кажется.
Люциус начал проявлять признаки нетерпения.
– Так каковы же, наконец, завещательные распоряжения?
– Э-э, касательно именно того, что наследуете вы четверо, – этого я не могу вам сказать.
– Почему? – спросила Марджори, поедавшая адвоката пристальным, угрюмым взглядом.
– Потому что я этого не знаю, – ответил он с обворожительной улыбкой. – Видите ли, как будто бы существует некий аддендум, приложение – то, что вы, англичане, называете «кодицилл». То есть дополнительное распоряжение к завещанию, которое находится здесь, в этом доме. Согласно указаниям завещательницы все вы должны быть приглашены на «Виллу Данте». Если приедете – что и произошло, в соответствии с ее ожиданиями, – тогда вам предлагается остаться здесь в качестве гостей и отыскать кодицилл.
Последовала минута полнейшего ошеломленного молчания, которое, наконец, было нарушено взрывом хохота. Смеялась Марджори. Джордж снял очки и протер стекла, качая головой. Делия бросила взгляд за окно, в сад, пестревший солнечными пятнами и зеленью, которая день ото дня делалась все пышнее, и ощутила внезапную радость от того, что им не надо покидать виллу прямо сейчас, а можно побыть еще некоторое время.
Люциус был настроен по-деловому.
– То есть эта сумасшедшая женщина учредила поиски клада? Для людей, которых она не знает? Это что, какая-то шутка? Да нет, вряд ли; адвокаты никогда не шутят. О'кей, вы просмотрели все бумаги в доме? Должны были это сделать.
– Это было частью моих обязанностей. Все находится в совершенном порядке – у синьоры был дотошный и педантичный ум.
– Скорее коварный, если вы спросите мое мнение, – продолжил американец. – Итак, пресловутый кодицилл спрятан где-то в этой обширной резиденции, и ждет, когда мы его найдем. Так он может быть где угодно – в старой книге, за каким-нибудь живописным полотном.
– В своих инструкциях завещательница отмечает, что вы не найдете его, специально разыскивая, но что он обнаружится, когда придет время.
– Безумие в сочетании с мистицизмом.
– Я полагаю, – осторожно спросил Джордж, – Беатриче Маласпина была полностью в здравом уме, когда составляла свое завещание?
– О, никаких сомнений, абсолютно никаких, – заверил адвокат. – Ей, как вы, англичане, говорите, ума было не занимать. Она совершенно точно знала, что делает. Ну а теперь условия.
– Условия? – повторил Люциус. – Где адвокаты, там и условия. Давайте же послушаем.
– Все очень просто. Каждый из вас четверых должен согласиться с условиями, которые Маласпина сформулировала. Вы должны согласиться приехать – это уже сделано. И вы должны согласиться погостить здесь определенное время – а именно тридцать три дня с того момента, как я обнародую перед вами эти указания. То есть с сегодняшнего дня, который считается первым из этих тридцати трех.
– Тридцать три дня? – проговорил Джордж. – Почему именно тридцать три? Почему не календарный месяц или четыре недели?
Доктор Кальдерини воздел плечи в самом неумеренном и экстравагантном пожатии.
– А вдруг мы отыщем его завтра? – спросила Делия.
– Не отыщем, – усмехнулась Марджори. – Беатриче Маласпина слишком умна для этого.
– Отлично. Я готов принять вызов, – кивнул Уайлд.
– Я останусь, – решила Свифт. – Мне здесь нравится. Пусть даже окажется, что Маласпина оставила нам всего-навсего мешок с пуговицами. Для меня сама возможность провести эти недели здесь, на вилле, – уже великий дар. Возможно, это не так ценно для вас, остальных.
– Что вы скажете, Джордж?
– Меня пока не ждут в университете. Не вижу причин… Кроме того, я очень хотел бы выяснить, в чем тут дело. Признаюсь, что заинтригован.
– Остались только вы, Делия. Джессика смотрела на подругу.
– Ты же не можешь так надолго оторваться от работы, не правда ли? Разве ты сможешь существовать без фортепьяно?
На лице адвоката выразилось недоумение.
– Без работы? Без фортепьяно? – Потом лицо его прояснилось. – Как восхитительно! Мисс Воэн пианистка, музыкантша?
– Мисс Воэн и впрямь музыкантша, – пояснил Джордж. – Она профессиональная оперная певица.
– Но это же прекрасно! Как вы знаете, все итальянцы обожают оперу, это у нас в крови. Естественно, певица должна поддерживать голос в надлежащем состоянии. Я заметил, что она покашливает, что вовсе не хорошо, но наше итальянское солнце и тепло быстро это поправят. Музыка не будет проблемой, – добавил адвокат. – На вилле есть рояль, очень хороший рояль. Беатриче Маласпина сама была искусной пианисткой.
– Инструмент расстроен, – поджала губы Делия.
На лице Кальдерини отразилось выражение трагического смятения.
– Джордж говорил мне насчет рояля. Поэтому, будучи в Сан-Сильвестро, я договорился с человеком из Ла-Специи, что тот придет и его настроит.
Джессика оказалась права, Люциус из породы людей, которые умеют все уладить, – но все равно это было очень чутко с его стороны позаботиться о рояле.
– Превосходно! – воскликнул законник.
– Вы тоже останетесь на вилле, Джессика? – спросил Джордж. – Мне не хочется думать, что вы в одиночку поедете обратно в Англию.
Адвокат был шокирован таким предположением. Он всплеснул руками, выражая полное неприятие.
– Вести машину самостоятельно до самой Англии, через всю Италию и Францию?! Молодой женщине, да еще такой привлекательной?! Об этом нельзя и думать! Как вам будет страшно!
– О, мы, англичанки, сделаны из более прочного теста, – заявила Джессика.
– Знаю, во время войны вы вовсю водили санитарный транспорт и управляли бомбардировщиками. Но это было давно, а сейчас мир, что определенно более опасно.
– Не стоит так волноваться, мистер Кальдерини. Можете быть уверены, я остаюсь, если только остальные мне позволят. Уехать сейчас – это все равно что уйти из театра после первого действия.
– Так вы остаетесь, Делия? – снова спросил Люциус. Она опять посмотрела в окно, на сад, ощутила всей кожей солнечное тепло и сдвинула наверх солнечные очки, чтобы заново ощутить яркий свет.
– А что будет, если мы не останемся? Или если не найдем кодицилл за тридцать три дня?
Адвокат пролистал бумаги.
– Ах да, я как раз подхожу к этому вопросу.
– В самом деле? – спросил Люциус.
– Если условия не будут выполнены, на этот случай имеются другие завещательные распоряжения. Назначены четыре альтернативных бенефициара. В случае если доктор Хельзингер откажется от своей части наследства, она отойдет Центру разработки передовых видов вооружений, который находится во Франции.
– Вооружений? – испуганно переспросил потрясенный Джордж.
– Доля мисс Свифт отойдет английской консервативной партии.
Губы Марджори сжались плотнее, но она ничего не сказала.
– Доля мистер Уайлда… минуточку, ага, – на финансирование стипендии в области экономики и бизнеса в Америке.
– А моя? – спросила Делия.
– Ваша отойдет методистской церкви в Англии.
– А если мы не найдем кодицилл, произойдет то же самое? – спросил Люциус.
– Именно так.
– Доктор Кальдерини, а из чего именно состоит наследство?
– Ах, этого я не знаю. Это еще одно условие завещания. Но я уверен: все это несущественно, поскольку в течение указанного времени вы, без сомнения, обретете документ и тогда все станет ясно.
5
Адвокат остался на ленч, и Уайлд, спешно извинившись перед остальными за то, что говорит по-итальянски, провел большую часть трапезы, беседуя с ним. После ленча законник лихо рванул в своем авто по подъездной аллее. Судя по скорости и эксцентричности траектории машины – несколько навеселе от вина, которым Люциус усердно его потчеван.
– Он же так снесет ворота, – нахмурился Джордж, но адвокат проехал в дюйме от столбика и исчез вдали, разрывая тишину ревом мотора. – Надеюсь, на пути ему никто не попадется.
– Его приближение услышат, – заметил американец.
– О чем вы с ним так энергично беседовали за столом? – спросила Джессика.
– Я вытягивал из него информацию.
– И как, успешно? – спросила Делия.
– И да и нет. Думаю, он действительно не имеет понятия, почему Беатриче Маласпина поименовала нас в своем завещании и зачем хотела, чтобы мы приехали на «Виллу Данте». Говорит, если мы ее не знали и никак не были с ней связаны, тогда он точно так же теряется в догадках относительно ее мотивов. Кальдерини замолкает, когда речь заходит о самой Беатриче Маласпине. Вообще не желает о ней говорить, хотя сразу видно, что он благоговел перед ней. Поразительная женщина – так о ней отзывается. И важная дама, но непредсказуемая. И еще – опасная, по его словам, что звучит довольно странно применительно к женщине восьмидесяти с лишним лет. Между прочим, – прибавил американец, – некоторые люди склонны называть опасной женщиной мою бабушку.
– Возможно, Беатриче Маласпина была опасной в молодости, – высказала предположение Марджори. – Роковая женщина и все такое.
– Роковая женщина и только? – изумилась Делия. – Послушайте, не знаю, как вас, а меня ее распоряжения по-настоящему беспокоят. Я не люблю методистов и по доброй воле не пожертвую им и пенни. И держу пари, что Марджори никогда и в голову не пришло бы пожертвовать деньги на партию тори.
– Ни при каких обстоятельствах.
– Ловко придумано, – кивнул Уайлд. – Политика кнута и пряника. Я так понимаю, вы, Джордж, отнюдь не фанат исследований в области прогрессивных вооружений?
– Совершенно определенно – нет.
– Остаетесь вы, Люциус, – подвела итог Свифт. – Беатриче явно была убеждена, что банковское дело не близко вашему сердцу.
– Откуда она все это узнала? – подивилась Делия. – Мы для нее посторонние люди, абсолютно чужие, никто из нас никогда о ней не слышал, и вот она организует все это. Зачем? Как Маласпина узнала о моей нелюбви к методизму? Я об этом не распространяюсь и даже не думаю – просто знаю, что когда выставят кружки для сбора пожертвований, моих полкроны там не будет.
– На все эти вопросы мы получим ответы только тогда, когда отыщем кодицилл, – напомнил Джордж.
– Нет, – возразила Марджори. – Все наоборот. Только побольше узнав о ней и о том, как устроен ее ум…
– Был устроен, – поправила Делия.
– …только тогда мы сможем разгадать тайну того, где она его спрятала.
– Эта дама все больше и больше оказывается чертовски интересной личностью, – развеселился Люциус. – Давайте надеяться, что наши поиски принесут какую-то информацию о ней. Может, она вела дневник? Я считаю, что нам надо организоваться. Прежде всего: принимаем ли мы за чистую монету слова о том, что не найдем кодицилл путем поисков? Или все же начнем обыскивать виллу сверху донизу? Единственное, что нам не надо обшаривать, – это книги. Кальдерини проговорился в момент откровения, что Бенедетта поснимала их все с полок и перетряхнула каждую, прежде чем стереть с них пыль и поставить обратно.
– Если мы собираемся все обшаривать, надо действовать методично, – высказался Джордж.
– Здесь, вероятно, есть чердаки, куда десятилетиями складывали ненужную рухлядь, – предположила Делия. – Вы могли бы начать оттуда.
Почему мужчины всегда рвутся все организовывать? Откуда у них это стремление направлять энергию других людей на то, что они считают правильными целями?
– Нет, – покачал головой Люциус. – Чердаки пусты. Они были очищены несколько лет назад; так сказал Кальдерини.
– Это большое облегчение. Тогда вы давайте организуйте поиски, а я собираюсь понежиться на солнышке и немного поразмышлять. Джессика, ты постоянно читаешь детективы – пошевели мозгами, сделайся на время Эркюлем Пуаро или инспектором Как-его-там, подедуцируй немного.
Уайлд не был склонен к праздному времяпрепровождению.
– Марджори, почему бы вам для начала не показать мне дом, сад и всю прилегающую территорию? Или вы все здесь только и делаете, что ленитесь?
– Здесь больше и нечего было делать, – заметил Джордж.
– Мы ждали вашего приезда. В конце концов, мы представления не имели, зачем нас здесь собрали, – добавила писательница.
– Даже если так, жизнь слишком коротка, чтобы лентяйничать, особенно когда пошел обратный отсчет нашего тридцатидвухдневного с половиной срока.
Свифт неожиданно вступилась за Воэн:
– Поскольку у Делии застужены бронхи, для нее самое лучшее посидеть на солнце.
– Я чувствую, от него житья не будет, – вздохнула певица. Она лежала, откинувшись, в шезлонге, прикрыв глаза и заслонив лицо от солнца широкополой шляпой.
– Ты говоришь о Люциусе?
– О нем. Он из тех людей, кто всегда знает, что делать, и всеми командует.
– Видимо, да.
Некоторое время царило молчание. Потом Джессика его нарушила:
– Как по-твоему, он привлекательный?
– Не в моем вкусе. Можешь попробовать на нем свои чары, но он не производит впечатления слишком восприимчивого. К тому же в его возрасте он, вероятно, либо женат, либо гомик.
– Уайлд может быть разведенным. По-моему, американцы только и делают, что разводятся. В любом случае он не гомик.
– Тогда Люциус в твоем распоряжении.
– Вообще-то он и не в моем вкусе, – поджала губы Джессика.
Но Делия уже не слушала. Привстав, она смотрела в сторону ворот, прикрыв рукой глаза от солнца.
– К нам кто-то едет.
– Не адвокат, надеюсь?
– Нет, маленький смешной человечек с усами. На велосипеде. С черной сумкой на багажнике. Слушай, а это не может быть настройщик? – В мгновение ока Воэн была на ногах.
Человек слез с велосипеда, вытер лоб и огляделся.
– Pianoforte? [25]25
Фортепьяно? (ит.).
[Закрыть]– с надеждой спросила Делия.
Лицо мужчины расплылось в приятной улыбке, и он кивнул:
– Si, pianoforte.
Джессика посмотрела, как они скрылись в доме, потом опять легла и стала лениво слушать доносящееся из-за закрытых ставен треньканье клавиш. Она ревновала Делию к музыке. Ей тоже хотелось бы иметь какое-то дело в жизни, столь же всепоглощающее, требующее такой же самоотдачи.
Подруга велела ей включить мозги, заняться дедукцией. У нее действительно был логический склад ума, но с чего начать?
Из дома в аркаду вышел Джордж в белой рубашке с короткими рукавами, которая его молодила. Ученый нес книгу.
– Идите садитесь сюда, – позвала Мелдон. – Я пытаюсь разложить по порядку детали этой головоломки. Только деталей, похоже, не так много. Вам не кажется, что Беатриче Маласпина стала сейчас еще более загадочной, чем была раньше?
– Моя мать говорила, чтобы отыскать что-нибудь, надо поставить себя на место того человека, который это потерял или спрятал.
– Желаю вам удачи. Пока что образ мыслей Беатриче Маласпины для меня закрытая книга.
– У Марджори есть способность проникать в суть вещей, – напомнил Джордж. – И богатое воображение. Возможно, она сможет понять что-то в психологии Беатриче Маласпины. А пока что я нашел вот эту книгу, и, думаю, она вас заинтересует. Вы спрашивали о пропорциях здешних комнат. Здесь все разложено по полочкам.
Джессика взяла книгу.
– «Классическая архитектура», – пробежалась глазами по странице. – Не искусство, а математика. – Она честно посмотрела в глаза Джорджу. – Мои математические способности подзаржавели. Я не применяла их со времен выпускных экзаменов в университете.
– Тогда, может быть, самое время их применить.
– Ну что, настроили? Все в порядке? – спросила Джессика, когда Делия со счастливым видом вышла из дома.
– Превосходно, – ответила Воэн, плюхаясь в шезлонг. – Чудесно. Люциус сейчас расплачивается. Я хотела сама, но, кажется, он назначил себя казначеем.
– Прямо-таки Лорд Верховный Комиссар Всего На Свете. Делия откинулась в шезлонге. Когда-то она сгорела бы от желания поскорее сесть за фортепьяно, но сейчас, хоть и была рада, что рояль приведен в рабочее состояние, с недоумением заметила – ей совсем не хочется работать. «Но я действительно пока не могу, мои бронхи еще заложены», – сказала она себе, закрывая глаза и лениво погружаясь в полумечтательное-полудремотное состояние.
Джессика говорила что-то о рояле. Мол, в их с Ричи квартире стоял рояль, на котором никогда не играли. Тео все поддразнивал ее на этот счет – говорил, что из-за рояля гостиная похожа на клуб.
– Помнишь тот крохотный ресторанчик, который так нравился Тео, где все столы были сдвинуты вместе и хозяин имел обыкновение наигрывать на пианино, подпевая себе низким, медовым голосом а-ля Синатра?
Зачем Джессике непременно надо упоминать Тео? Мгновенное, яркое как вспышка, воспоминание из тех ненавистных, что так расстраивали Делию, – и она увидела, как они с Рэдли впервые вышли в свет. Обедали в том самом ресторане. Уютный полумрак зала со сдвинутыми вместе столами, все места заняты, даже очередь у дверей стояла. Тео был здесь, очевидно, желанным гостем, потому что для них тотчас волшебным образом отыскался столик, и официант, сама предупредительность, без конца предлагал то рыбу, то дичь, то устриц.
На следующее утро, в воскресенье, Тео повез ее на реку, где они взяли лодку и поплыли вверх по течению. Кругом раскинулись луга, в бледно-голубом осеннем небе парили птицы, а по берегам пламенеющие деревья роняли в воду желтые и красные листья.
Делия была сокрушена его мужественностью – расстегнутая рубашка с закатанными рукавами, руки с перекатывающимися мускулами, когда он играючи управлялся с веслами!
– Я греб за свой колледж, – усмехнулся он в ответ на похвалу за мастерство, – когда участвовал в состязаниях по гребле между Оксфордом и Кембриджем.
Фелисити, вероятно, отправилась с Тео в постель вместо Делии в первый же день их знакомства: Почему же ей самой потребовалось столько времени, чтобы, наконец, заняться с ним любовью? Рэдли усердно добивался ее расположения; по крайней мере, так оно выглядело. Ухаживал в старомодном духе, не считаясь с модными веяниями. Когда он впервые ее поцеловал – не легонько, а со страстью и смыслом, – Делия почувствовала ослепление, и слабость, и беспомощность. Но он не пошел дальше, ограничился поцелуем. В тот раз, во всяком случае.
Стало бы ей легче, если бы то была обычная несерьезная, ни к чему не обязывающая похоть, если бы за их отношениями не угадывалось никакой любви, по крайней мере с его стороны? Испытывал ли он к ней что-то большее, чем самые умеренные чувства?
Он прекрасно отдавал себе отчет, что делает, решила Делия. Тео играл на ней как на скрипке. Так что, когда они, наконец, отправились в постель, Воэн так его жаждала, что отбросила бы к чертям всякую сдержанность и сама сорвала с него одежду, если бы он ее не опередил. Стоя перед ней обнаженным, расстегивал ее платье, держась на расстоянии вытянутой руки, чтобы она могла так же восхищаться им, как он – ею.
И, что характерно для Тео, никаких кувырканий на полу, никакого поспешного соития на подвернувшейся рядом софе. Нет, он все специально организовал, выкроил время для выходных в «Ритце», где зарезервировал номер для мистера и миссис Сэндерсон, и спокойно поставил свою подпись, под высокомерным взглядом скучающего портье. Громадная кровать, простыни такого качества, на каких она никогда не спала, потому что в Солтфорд-Холле отдавали предпочтение прочному хлопку и неприветливому льну. И наконец – благословенное ощущение, что они с Тео единое целое.
Так она и думала, пока из своей поездки в Америку не вернулась Фелисити.
– Bay! – воскликнула та, наткнувшись однажды на Рэдли и Делию вечером в кино. И когда Рэдли на минуту отлучился, понизив голос, прошептала сестре на ухо: – Секс на марше! Да ты удивляешь меня, Делия! Вот уж не думала, что в тебе есть это. И каков он в постели?
Вроде бы несерьезные, спонтанно вырвавшиеся слова, пустой треп, но ей следовало бы сообразить, что именно тогда Фелисити положила глаз на Тео. А он? Был ли Тео очарован сестрой – блестящей, смеющейся, искушенной – еще в тот первый раз, как ее увидел?
– Ну и девушка твоя сестра, – обронил он.
Мысли спугнул голос Джессики, и ее слова вернули Делию к действительности, в Италию. Туда, где не было воспоминаний о Тео. Кроме тех разве, что она возила с собой.
– Вот интересно, у Марджори когда-нибудь был любовник?
– Кого это волнует? – раздраженно отреагировала Воэн.
– Она не производит впечатления эмоционального человека. Разве что речь зайдет о высших классах, которые явно раздражают ее до чертиков.
– Что-то ее терзает, я в этом уверена. Только, осмелюсь предположить, мы никогда об этом не узнаем. Да и вообще не узнаем о ней ничего существенного. Она очень скрытная.
– Скрытные люди, по моему опыту, ничего интересного собой не представляют. У них настолько бесцветная жизнь, что никому попросту нет до нее никакого дела.
Люциус, однако, за пару часов узнал о Марджори больше, чем остальные за все то время, что провели с ней. Свифт повела его на экскурсию по дому, роняя время от времени замечания о стиле и меблировке, пренебрежительные по большей части.
– Все эти комнаты, вся меблировка, весь комфорт были предназначены не для большой семьи. Насколько я могла понять, Беатриче Маласпина жила здесь одна.
– Интересно, что это за тип? – спросил американец, останавливаясь возле портрета длинноносого кардинала. – Как по-вашему, он имеет какое-то отношение к этому дому?
– Я думаю, он его построил. Все эти итальянские церковники были крупными землевладельцами и богатыми, как Крез. Ничего в них не было похожего на заповедь о «кротких», которые «наследуют землю». Лицемеры до мозга костей, как многие мужчины.
– Может, вы и правы. Кстати, не вилла ли там изображена, за ним, на дальнем плане?
– Все эти фонтаны, – продолжала Марджори, обращаясь больше к самой себе, чем к Люциусу. – Должно быть, эта роскошь потребовала целую армию рабочих. Труд всегда стоил дешево в этих краях, прошу обратить внимание.
– То есть вы рассматриваете Беатриче Маласпину как богатую старуху, чьи деньги и имение следовало бы передать в руки чернорабочих и других тружеников? Вы коммунистка?
– Нет, но я голосую за лейбористов, которые – на тот случай если вы не знаете – являются социалистической партией в Англии. И я не могу сказать ничего дурного лично о Беатриче Маласпине. Непорядочно поносить людей, которых не знаешь. К тому же ее присутствие ощущается здесь повсюду – она женщина с сильной индивидуальностью. Мне это нравится, но вовсе не означает, что справедливо, когда один человек так богат, когда многие так бедны.
Люциус, горячая голова, проворно открывал дверь за дверью, окидывал комнату быстрым взглядом, одобрительно задерживаясь при этом на хорошей картине, высококачественной бронзе, неожиданной потолочной росписи.
– Женщина большого вкуса и современно мыслящая при этом. Интересно. Я так понял, – продолжал он после беглого инспектирования последней из спален, – что вы не любите мужчин.
При этих словах Марджори остановилась как вкопанная. С чего он пришел к такому выводу?
– У меня много друзей-мужчин.
– В самом деле? – Уайлд не стал развивать тему, а вместо этого стал спускаться по лестнице в сад, перепрыгивая через две ступени зараз. – Какой дух запустения! – воскликнул он. – Неизбежно после войны, но все же нехорошо. Эти фонтаны… Здесь мы имеем образчик ренессансного сада – цветник с дорожками… хотя живая изгородь прискорбно разрослась без ухода.
– Меня не интересуют декоративные сады, – буркнула Марджори. Что не было стопроцентной правдой, ибо зелень во всех ее формах обладала даром благотворного воздействия на ее душу. – Эта живая изгородь слишком статична. Нет ощущения роста и развития.
– Однако есть ощущение ритма и цвета, и потом у нее такой замысловатый рисунок. Такой тип сада очень приятен для глаз. А этот хоть и невелик по размеру, но очень характерен.
– Там, выше, дикая часть сада. Лесок или рощица. Тоже характерный атрибут.
– О, значит, вы все-таки кое-что понимаете в итальянских садах.
– Все только из книг; я никогда прежде не бывала в Италии.
Свифт повела сонаследника вверх по пологим напластованиям с задней стороны дома, мимо заброшенных фонтанов, декоративных ваз и белоглазых статуй.
– Обворожительно, – высказался Уайлд, разглядывая покрытого мхом гиганта, врезанного в грот, – печальную одинокую фигуру с открытым ртом, из которого должна была течь струя воды в нижерасположенную чашу. – Это речной бог, как я понимаю, – вероятно, Арно. А вон тот, еще более побитый и заброшенный, очевидно, папаша Тибр.
Марджори следовало бы и самой догадаться, и ее раздосадовало, что она не додумалась.
– А вон Деметра, – указала писательница на статую в нише. По крайней мере, хоть ее узнала, с рогом изобилия, который богиня держала у бедра.
– Там, наверху, есть или был источник, который питал все эти фонтаны, – сделал вывод Люциус. – Он, вероятно, заилился либо был отведен в сторону. Как жаль; этот каскад, должно быть, придавал такой блеск и живость всему парку!
Потом финансист обошел оливковые рощи, сокрушенно пощелкивая языком и возгласами выражая досаду по поводу их запущенности.
– Пусть даже нет спроса на оливки и оливковое масло, но за деревьями все равно надо ухаживать. Некоторые из них очень стары.
Исследователи двинулись по тропинке, которая вела вниз, к боковой стороне дома, где Пьетро довольно бессистемно мотыжил землю на огороде.
Марджори наклонилась и подхватила пригоршню земли. Медленно дала ей просыпаться между пальцами.
– Неплохая, но нуждается в подкормке. При таком количестве света и тепла здесь можно выращивать все, что угодно, была бы вода. Что у него там? Латук, помидоры… как странно видеть на грядке помидоры в это время года. А вот что это, я не знаю.
– Баклажаны, – подсказал Уайлд. – Большие мясистые фиолетовые плоды. Разве вы не видели их выложенные грудами в Сан-Сильвестро? Можно фаршировать или просто печь на решетке. Очень вкусно. Уверен, Бенедетта вам их приготовит.
– А вон морковь и картошка, – указала Марджори на грядки. С этими скромными овощами она чувствовала себя на твердой почве. Аккуратные гряды, зеленые побеги трогали душу и вызывали воспоминания о том, как она маленькой девочкой помогала отцу и тогда была впервые заворожена тайной произрастания живых растений из, казалось бы, мертвой земли.
– Вы огородница, – догадался американец.
– А вы смотрите взглядом художника. Балуетесь?
Люциус наклонился к помидорному кустику, потер в ладони сорванный листик и понюхал.
– Восхитительно. Нет. Как вы уже раньше догадались, я банкир.
– Мой отец был огородником. Так что я выросла, копая и выращивая. И еще отец держал лоток на рынке, где торговал по воскресеньям. В течение недели он снабжал магазины, а в выходные сам торговал с лотка. Ничто не сравнится с живыми деньгами в кармане – так он говорил.
– Его уже нет в живых?
– Нет. В наш дом угодил снаряд во время войны. Родители погибли на месте.
– Я соболезную.
Марджори пожала плечами. Такое случалось. Они были не единственными, кто погиб.
– У вас есть братья, сестры?
– Нет, я была единственным ребенком.
Зачем она все это ему рассказывает? Ее жизнь – то, что она хранила для себя, о чем не любила распространяться, – абсолютно личная и существенная часть ее самой, которую она считала необходимым ревниво оберегать от остального мира, словно боясь, что та может растаять вместе со всеми хорошими воспоминаниями, как только о них заговоришь. Конечно, она говорила о своем детстве с Марией. При воспоминании об этом Марджори передернулась как от боли.
Люциус это заметил – Свифт видела, что заметил, – но промолчал.
– Пойдемте посмотрим на виноградник. – Вот все, что сказал Уайлд.
