Текст книги "Вилла в Италии"

Автор книги: Элизабет Эдмондсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

10

Пробежав последние несколько ярдов до моря, Делия бросилась в воду и с такой энергией устремилась прочь от берега, словно за ней гналась акула. Ей хотелось стряхнуть с себя волнение и тревогу, освободиться от проклятых фотографий, жить лишь сегодняшним днем, тем, что няня называла счастливым настоящим.

«Настоящий момент – это единственное, чем ты располагаешь, – любила она говорить, – поэтому никогда не желай, чтобы он поскорее прошел, и не живи вчерашним днем или завтрашним. Вчера уже прошло, а когда наступит завтра, оно уже превратится в сегодня».

Немного напоминало парадоксальные заявления Красной королевы из Зазеркалья. Беатриче Маласпина тоже была отчасти Красной королевой – могущественная, своенравная, непредсказуемая, заставлявшая других плясать под ее дудку. Может, у Алисы… Как там ее звали по-настоящему? Алиса Лидделл. Может, у той Алисы была тетушка, или бабушка, или гувернантка, похожая на Красную королеву? Может, Марджори стоит написать детскую книжку, где главным персонажем будет Беатриче Маласпина, – этакую страшилку, чтобы пугать на ночь маленьких детей.

Провались эта Марджори, с ее ненасытным интересом к чужим жизням! Дело даже не в том, что она отпустила какие-то неприятные замечания, – ее вопросы побудили Делию к самокопанию, чего она предпочла бы не делать.

Тео… одна только мысль о нем лишала день всех его красок. Какая жалость, свирепо думала Воэн, по-дельфиньи кувыркаясь в воде, ныряя на морское дно и взвихряя руками песок вокруг раковин, что Босуэлл тогда не задушил Фелисити! Делия вспомнила, как застала его в тот момент, когда он стискивал руками горло сестры.

Фелисити была уже без сознания. Что произошло бы, не вернись Делия случайно в гостиную за книгой?

– Это просто шутка, – отрезала тогда мать.

И девочка отчетливо услышала собственный голос, звонкий голос восьмилетки:

– Мне не нравятся шутки Босуэлла.

Она вынырнула на поверхность за глотком воздуха, а вместо этого хлебнула воды из накатившей волны. Смигнула воду, и когда замутненный взор прояснился, различила на берегу фигуру.

Люциус – это был он – махал ей, и Делия неспешным кролем поплыла в его сторону.

– Что случилось?

– Я собираюсь в город, позвонить. Хотите присоединиться?

– Мы не успеем. Туда ходьбы полчаса и столько же обратно.

– Успеем, если пойдем быстро.

Воэн прикинула.

– Ладно. Только мне надо переодеться.

– Мне нравится ваш купальный костюм, – заявил Уайлд, подавая ей полотенце, а затем – халат. – Я прежде вас в нем не видел. Вам идут такие цвета.

– Спасибо. – Странно, что он заметил. Большинство мужчин таких вещей не замечают.

– Поделитесь шуткой, – попросил Люциус, когда они шли по пляжу к тропинке.

– Какой шуткой?

– Вы сейчас улыбнулись.

– О, так, ничего. – Воэн пустилась бежать. – Дайте мне десять минут.

Когда, переодевшись, певица спустилась в холл, Бенедетта спорила с Люциусом.

– Говорит, что мы не успеем к обеду и ее паста перестоится, рыба пережарится и она больше не станет нам ничего готовить, кроме тертой репы.

– Все вы сочиняете, – не поверила Делия, разрумянившаяся после быстрой пробежки и стремительного переодевания. – Она готова есть из ваших рук. Кроме того, вы наверняка не знаете, как по-итальянски «репа», не говоря уже «тертая».

– «Репа» будет «гара». Не уверен насчет «тертая», тут я с вами согласен, но посмотрю это слово в словаре, когда вернусь. – Люциуса переполняла энергия, которая буквально составляла с ним единое целое.

– Вы так же из кожи вон лезете в своем банке и на бирже? – спросила Воэн, с трудом поспевая за его стремительной походкой.

– Я не биржевой брокер. Нет, повседневная жизнь на Уоллстрит действует подавляюще, но здесь, в окружении итальянских запахов и видов, я чувствую себя необычайно бодро и энергично.

– Получасовые попытки дозвониться вас укротят. Кому вы собираетесь звонить? Распоряжения по поводу сделок, слияний-поглощений и финансирования крупных проектов? Или мне не следует об этом спрашивать?

– Хочу позвонить в свой лондонский офис – предупредить, что опять задерживаюсь. Они, конечно, будут не в восторге, но могу им только посочувствовать.

– Вы могли бы позвонить Эльфриде, поболтать с возлюбленной.

Площадь сегодня казалась более оживленной. Ставни были прикрыты, но в воздухе чувствовалось какое-то ожидание. У дверей гостиницы пожилой человек в длинном фартуке и мальчик спорили по поводу того, куда поставить пару лавровых деревьев в терракотовых горшках. Женщина в черном надраивала медные ручки и украшения на двери, а маленькая девочка вытрясала коврик.

К ним вприпрыжку подбежал Доменико.

– Она здесь, моя тетя, ждет вас! – крикнул мальчик Люциусу на старательном английском, а потом зачастил по-итальянски.

– Что он говорит?

– В гостиницу приезжают постояльцы. Из Англии. Трое клиентов, все забронировали номера по телеграфу. Один приезжает завтра, а двое других – через день. Они не связаны друг с другом, но непременно окажутся нашими знакомыми – так говорит Доменико.

– Искренне надеюсь, что нет, – всполошилась Делия. – К счастью, никто не знает, где я нахожусь, кроме старого неразговорчивого адвоката. То же самое в отношении Джессики.

– Неужели вы не оставили никакого адреса для любящей семьи?

Он скрылся в баре, а Воэн села за маленький столик под выгоревшим полосатым навесом. Мимо крадучись прошла тощая кошка, приостановившись, чтобы посмотреть на нее громадными глазами. Наверху распахнулось окно, и над площадью понесся поток сердитой речи – в адрес двоих, занимавшихся перестановкой деревьев, что с удовольствием устроили перекур, оценивая результаты своих трудов.

Из бара появилась синьора Ричи, хозяйка, неся мороженое в стеклянном стакане, который поставила перед Делией. В этот момент как раз вышел Люциус.

– Дело сделано. Готовы?

– А вы не хотите мороженого?

– Я выпил кофе там, внутри. Доменико!

Мальчик с шумом помчался через площадь, делая драматические знаки следовать за ним.

– Чего он хочет?

– Терпение, скоро узнаете.

– Вы ездите на мотороллере? – удивилась Делия, забираясь на «веспу» позади Люциуса. – Почему-то совсем не представляла вас в таком амплуа.

– Всегда страстно мечтал погонять на таком. Я взял его напрокат на недельку, с правом продления. – Американец покрутил рукоятку под рулем. – Черт, как он заводится?

Доменико был тут как тут, чтобы объяснить. Машина взревела и сорвалась с места, подскакивая на булыжной мостовой.

Делия, застигнутая врасплох стремительным стартом, крепко обхватила Люциуса.

– Вам надо было садиться боком, как в дамское седло! – прокричал он. – Как делают итальянские девушки. Вы шокируете добропорядочных жителей Сан-Сильвестро.

На полпути Воэн ткнула его в спину, и мотороллер стремительно остановился.

– Что случилось? Укачивает?

– Нет, я тоже хочу повести. Слезайте и дайте мне попробовать.

– О'кей.

Уайлд освободил ей место и показал, как заводить «веспу» и управлять ею. Потом вскарабкался на заднее сиденье, и, поначалу неровно, рывками, они поехали дальше.

– Отлично! Очень бодрит! – крикнула Делия. – А мы можем взять напрокат еще один?

– Хорошая мысль! – крикнул Люциус ей в ухо. Интересно, не держит ли он ее чуть крепче, чем требуется, подумала Делия. Это свойственно мужчинам, когда предоставляется такая возможность.

– Вы боитесь упасть или думаете, что я сейчас грохнусь? – спросила она, поворачивая голову. Люциус послушно ослабил хватку.

– Хотелось бы мне увидеть на такой штуке Марджори и Джорджа, – усмехнулся он.

Последнее замечание чуть не выбило Воэн из седла, и она едва не врезалась в полуоткрытые ворота усадьбы, проскочив лишь в нескольких дюймах.

– Джессика обзавидуется, – заметила она, давя на тормоз. – Что в сравнении с этим какой-то «эм-джи»? И более того, мы как раз успели к обеду. Смотрите, Джордж какой-то взъерошенный. Интересно, что его так взволновало?

11

Мелдон уютно устроилась на софе с одной из книжек Марджори. Сама писательница сидела в дальней, затененной части гостиной с сигаретой, глубоко погруженная в размышления, а расположившийся неподалеку Джордж с наслаждением покуривал трубку. Уайлд сидел у торшера, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Похож на сжатую пружину, подумала Делия. Напряжен. Явно не в своей тарелке.

Воэн тихонько выскользнула из комнаты.

Ей надо раздобыть фонарь. Так, вот и он, у боковой двери. Наверное, Джордж поставил его сюда. Джордж, с его методичностью во всем. Хельзингер, самый закрытый из всех. Ему было не так-то просто открыть тайну своего рождения, но не это угнетало его постоянно. Что ж, Беатриче Маласпина и «Вилла Данте» продолжали оказывать свое магическое воздействие, вероятно, еще и расколется. Это не может быть что-то уж слишком шокирующее. Ну что такого ужасного мог сделать Джордж, чтобы это так отягощало его совесть? Бомбу. Да, похоже, он принимал на себя почти личную ответственность за создание бомбы. Делия уже пытала его по этому поводу.

– Наука виновата, – тихо говорил ученый. – Наука и человек, неуемное желание человечества знать больше, чем позволительно для нас как для вида.

Впрочем, певица вполне понимала, что ее совесть тоже оказалась бы придавлена бременем, имей она хоть малое отношение к созданию этого чудовищного оружия, которое теперь отбрасывало тень на жизнь всех людей и, бесспорно, будет и впредь отбрасывать, покуда существует человеческий род.

– Опасно не само знание, – печально сказал тогда Джордж. – Все дело в том, как его применить. Расщепление ядра может служить благу человечества.

– Или разнести нас всех вдребезги, – продолжила Марджори. – Что, учитывая глупость политиков, является куда более вероятным исходом.

…Приподняв цветочный горшок – осторожно, на тот случай если прежний квартирант вернулся в свою резиденцию, – Делия взяла ключ от башни. Оказавшись внутри, она на краткий миг испытала побуждение пойти в нижнюю комнату – просто чтобы напомнить себе, какой страшной и отвратительной была жизнь, – но устояла перед искушением.

– Не ради этого ты создала ту комнату, – произнесла Воэн, обращаясь к Беатриче Маласпине. – Ты, старая ведьма, прекрасно знала, что делаешь. – Певица стала подниматься по лестнице. – Если бы я верила в призраков – а я в них не верю, – то сказала бы, что твой дух и по сей день витает на «Вилле Данте», наблюдая за нами, насмехаясь над нами. Не этим ли всегда занимаются духи умерших – дразнят оставшихся на земле живых? По крайней мере, – продолжала Делия, – ты хоть не занимаешься тем, чем занимался у нас в школе полтергейст; раскидывал вещи, включал и выключал краны с водой и до полусмерти всех пугал.

Избыток пубертатной энергии – такой вывод сделали в конце концов, когда все попытки найти виновную среди учениц провалились. Явление необычное, но отнюдь не неизвестное. В результате в школу приехал друг школьного священника, веселый маленький человек в потертой сутане и с огромным крестом на шее. Он обошел всю школу, прыская святой водой и осеняя крестным знамением каждое помещение, каждый уголок и закоулок, каждый шкаф и буфет – все, что только мог найти. Он даже поднялся на крышу и долго ходил туда-сюда мимо карнизов. После чего никаких неприятностей больше не было.

Джордж чем-то напоминал Делии того маленького священника – только физик был так часто мрачен, а того переполняла жизнерадостность.

На самом деле, думала Воэн, открывая дверь в верхнюю комнату, по натуре Хельзингер как раз из тех, кто должен искриться жизнелюбием. Что же с ним произошло, что так его изменило? Жизнь, надо полагать.

Делия стояла в центре комнаты и поворачивалась, водя по кругу фонарем. Узкий луч плясал по стенам, рисуя на них узор из света и цвета. Она пропела несколько тактов из вагнеровского «Золота Рейна», и хотя в этой комнате, выложенной керамическими плитками, акустика была далеко не блестящей, возникло интересное эхо. Существовало нечто такое, что роднило ее с Беатриче Маласпиной: любовь к Вагнеру, если верить рисунку в записной книжке.

Ну да ладно, она здесь не затем, чтобы водить фонарем по стенам и думать о Вагнере. Она пришла сюда с другой целью. Вот ее цель – деревянная коробка на столе. Под крышкой обнаружилась вторая – в виде палитры. Делия просунула в отверстие палитры указательный палец и приподняла ее. Под ней находились краски. Судя по виду, нетронутые. Значит, не те, которыми пользовалась хозяйка. Может, она купила эту красивую новую коробку, а потом уехала в Рим, да так и не вернулась к своей башне и краскам?

– Вздор! – произнесла Делия.

Беатриче Маласпина оставила их здесь совсем не случайно. Певица вернула палитру на место, закрыла крышку и, в последний раз проведя фонариком по мозаичным стенам, покинула башню.

– Это вам.

Люциус недоуменно уставился на деревянную коробку, положенную ему на колени.

– Любезность со стороны покойной Беатриче Маласпины, – пояснила Делия и повернулась к Марджори: – Ваши привычки заразительны. Я обнаружила, что разговариваю вслух с хозяйкой, вот только сейчас, в башне.

Джессика и физик встали и подошли к тому месту, где сидел Уайлд.

– Что это? – спросила Мелдон.

– Краски, – пожала плечами Свифт. – Подарок, оставленный Беатриче Маласпиной для Люциуса. Совершенно новые, как я понимаю.

– Да, – подтвердила певица. – Ну же, Люциус, откройте их. Посмотрите, тот ли это тип красок, которым вы пользуетесь.

– Поскольку я уже давно не пользуюсь никакими красками… – начал он, но не смог устоять перед искушением. Открыв коробку, американец приподнял палитру и заглянул под нее – туда, где аккуратными рядами лежали толстые маленькие тюбики.

– Есть что-то специфическое в ящике с красками, – заметила Джессика. – Сама я никогда не умела ни рисовать, ни красить, но всегда мечтала найти в своем рождественском чулке цветные мелки и краски.

– Девчонкой я выиграла большую коробку фирменных камберлендских цветных карандашей, – неожиданно поведала Марджори. – На празднике. В течение многих лет это была моя самая ценная вещь. Я и мысли не могла допустить, чтобы пустить их в дело, и в результате они развеялись с дымом, когда в наш дом попала бомба. До сих пор вижу их перед собой как наяву.

– Под красками есть еще что-то, – подсказал Джордж. – Они лежат на поддоне, который вынимается.

И в самом деле, на дне коробки обнаружились: сосуд для лака или грунтовки, несколько кистей и фотография.

– Ну же, – подстегнула Делия. – Вы должны непременно увидеть, что это. Наверняка еще одна приветственная открытка от Беатриче Маласпины.

Фотография оказалась любительским снимком фрагмента той комнаты, в которой они находились, а точнее: крупный план части бордюра (фриза, как окрестила его Марджори) с шествующими на «Виллу Данте» паломниками. На фотографии виднелись аккуратно начертанные тушью схематичные контуры четырех фигур.

Люциус наморщил лоб. Потом его лицо прояснилось, и он начал хохотать.

– Это же мы! – воскликнула Марджори. – Ее последние гости.

В комнату вошла Бенедетта, неся поднос с печеньями и золотистым вином. Люциус положил коробку на стол и поднялся. Он подвел Бенедетту к стене, где вилась нарисованная, исчезая вдали, вереница людей, тянущихся к «Вилле Данте». Последней в ряду была фигурка женщины, которая оглядывалась назад и ободряюще протягивала руку – словно тем, кто следует за ней, – но за ней не было никого и ничего, кроме неясных контуров и бледной зелени травы.

Люциус заговорил со служанкой, и та согласно закивала. Она указала на последнюю фигуру и произнесла, очень отчетливо, «синьора Беатриче». Затем едва не силой потащила американца к веренице фигурок, называя каждого паломника по имени, при этом на ее лице явственно отражалось отношение к каждому. Она с великой гордостью указала на маленькую фигурку в черном.

– Пикассо, – со смехом произнесла она.

– Уф! – Банкир высвободился из ее хватки и взял рюмку с вином. – Задачка решена. Да, все эти люди – друзья хозяйки, которые гостили здесь, на вилле, в разные годы. Некоторых из них изобразила собственноручно сама Беатриче Маласпина, других – нет, а поскольку среди ее друзей было много известных художников, вот вам несколько изумительных портретов.

– А фигурка в конце, конечно же, она сама. Почему мы ее не заметили?

– Мы не смотрели.

– Она хочет, чтобы вы продолжили этот ряд, – убежденно кивнула Делия. – Хочет, чтобы вы написали нас.

– О, конечно, – съехидничал американец. – Я и Пикассо.

– Я сегодня днем тоже ходила в башню, – сообщила Марджори. – Нашла там пишущую машинку, а к ней – ленту и бумагу, словно все это было оставлено специально для меня. Так что я взяла.

– Я тоже был сегодня в башне, – взял слово Джордж. – Как раз собирался вам сказать. За круглой комнатой есть еще одна, маленькая библиотека с такой коллекцией книг, что не могу описать, вы должны сами увидеть. Среди них… нет, не среди них – просто лежала на полу, прямо у меня под ногами – одна особая книга. Я уверен… учитывая, как много эта женщина о нас знала – не только факты биографии, которые при желании и известных затратах можно раздобыть, но также о наших характерах, мечтах и провалах… Так вот, учитывая все это, я уверен, что книга была оставлена там как послание мне.

– Продолжайте, – кивнула Делия. Он состроил удивленную мину:

– А что продолжать? Что еще можно сказать?

– Вам есть что сказать, – поддержал Делию Люциус. – Выкладывайте начистоту. Что это за книга?

– Библия? – спросила Марджори.

– Тепло. Но не Библия. Это экземпляр «Духовных опытов» святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов. – Физик помолчал. – Можно назвать это систематизированной схемой молитвы и познания души, дающей возможность приблизиться к Богу.

– Если у человека есть душа, – уточнила Воэн. – Вы, будучи человеком науки, можете отвергать это положение как полную чушь.

– Кто я такой, чтобы спорить со святым Игнатием?

– И в чем же состоит это послание к вам? – спросила Джессика. – Беатриче велит вам молиться или ходить в церковь?

– Нет, она хочет сказать, что всегда есть несколько способов взглянуть на один и тот же предмет. Только глаз и ум того, кто смотрит, определяют, что мы видим и во что верим, а не сам предмет созерцания.

– И я тоже ходил в башню, – признался Люциус, нарушая легкое смущение, наступившее после слов Джорджа. Он нырнул куда-то в угол комнаты и вытащил переносной проигрыватель для пластинок. – Он был спрятан под столом, вместе со стопкой пластинок, в том числе, рад сообщить, с некоторыми вещами Гилберта и Салливана. Это для вас, Делия. Дар, который Беатриче Маласпина оставила в башне для вас. Поразительный выбор, если вы спросите мое мнение.

– Откуда она могла узнать?

– Давайте, Джордж, поскорее включим его в сеть, – нетерпеливо предложила Джессика. – Вот и «Реддигор».

Уайлд рассматривал краски.

– Гуашь, – задумчиво промолвил он. – Думаю, подойдет. Придется что-то придумать для их закрепления, но в целом подойдет; вероятно, именно такими она сама пользовалась. И кажется, хорошие краски.

– Вам потребуется блокнот для зарисовок, – произнесла Марджори. – Можете воспользоваться моим.

– Вам он не нужен?

– Пока нет, – улыбнулась писательница, и улыбка полностью преобразила ее угловатое лицо. – Пока у меня есть дела поважнее.

12

В мае по утрам стало жарче, чем в те дни, когда они только приехали. Ранние стремительные зори желтых, бирюзовых и розовых тонов уступали место небесам из беспредельной синевы и теплу, которое проникало до самых костей, как сформулировала это Марджори.

Из окна второго этажа доносился ровный стук пишущей машинки.

– Не хотелось бы сглазить, – заметила Джессика, входя с террасы в гостиную, – но, по-моему, Марджори пишет.

– Ура! – откликнулась Делия. Она просматривала свою кипу пластинок. – Конечно, это могут быть просто письма.

Американец стоял на коленях, склонившись перед фреской. В блокноте для эскизов Уайлд набросал несколько фигур.

– Жаль, что света здесь маловато. Я пытался открыть ставни, но солнце отсвечивает от стены и видно ничуть не лучше.

Джессика заглянула через его плечо.

– Вы нарисовали две лишние фигуры.

– Обязательно надо включить вас, и еще мне хочется изобразить Бенедетту. Вряд ли удастся превзойти предыдущий ее образ, – прибавил художник с усмешкой, кивая на стену, – но тогда она была моложе. И я подумал, что нам нужна еще одна, где она во всей мощи своего нынешнего возраста.

– Вам не кажется, что вы должны следовать инструкциям Беатриче Маласпины? Она нарисовала четыре фигуры.

Люциус сел на пятки и выпрямился, чтобы взглянуть на свою работу.

– У меня свое представление о соответствии. Определенно она умела рисовать; ну да это было видно и по ее зарисовкам в том блокноте.

– Ваши тоже хороши, но все-таки вы не следуете ее указаниям. Я не обижусь, если вы меня не включите, а Бенедетта тоже вряд ли станет переживать, как вы считаете?

– Вы думаете, Беатриче Маласпина вернется и меня проклянет? Нет, уж если я вознамерился попытать счастья, то сделаю это по-своему. Либо нарисую всех, либо – никого. – Он поднял голову и крикнул Делии: – Вы не споете для меня что-нибудь из Гилберта и Салливана?

– Может быть. – Делия подошла к роялю, размяла пальцы, затем взяла несколько негромких, размеренных аккордов.

Уайлд поднял голову:

– Бах.

– Заутреня, – подтвердил Воэн. – Когда-то в нашей школе училась одна девочка, Пэд Ричардсон, которая потом стала знаменитой пианисткой. Она как-то рассказывала мне, когда приезжала на актовый день, что начинает каждое утро с Баха. Я подумала, что это хорошая идея, и взяла ее на вооружение. Иногда пою, иногда играю. А сейчас займитесь своим рисованием и помолчите.

Спокойная размеренность утренних трудов плавно перетекла в неспешный ленч на террасе, под сенью виноградных лоз, которые за последние дни стали еще пышнее.

В четыре часа Джессика, которая до этого читала, отдыхая после ленча, нашла Делию, погруженной в какую-то партитуру.

– Не хочешь окунуться? Я иду на пляж.

Все пятеро с удовольствием поплавали, изредка перебрасываясь словами.

– Отдых после трудов праведных, – бросила Марджори, неподвижно лежа на воде. – А поскольку все вы чересчур деликатны, чтобы спрашивать, отвечу: да, я пишу.

– А я, – подхватил Джордж, – читаю и вспоминаю святых отцов и дни своей юности.

– Хорошие воспоминания, надеюсь? – Люциус лениво нарезал круги вокруг лежащей на воде Делии.

– В основном да. Хотя отцы, как и положено, были всякие. Некоторые и в самом деле почти святые, другие – совсем наоборот.

– Как обычно с учителями, – согласилась Джессика. – Не важно, носят ли они длинные черные сутаны и являются мужчинами, или твидовые костюмы и пенсне и являются женщинами.

– Чудесный день, – промурлыкала Делия. – Здесь, в море, я чувствую себя очищенной, физически и морально. Такой абсолютный покой и красота – прямо до боли, а день – как драгоценный камень. Я хотела бы, чтобы он длился и длился.

– Почему бы и нет? – согласился Уайлд. – Во всяком случае, еще несколько часов нам обеспечено. Бенедетта готовит угощение; будем пировать под звездным небом, а Делия станет наигрывать нам под луной тихие мелодии.

– Не хватает только одной вещи, – заметила Марджори.

– Какой же? – спросила Джессика.

– Любви. Такая прекрасная декорация для любви.

– О, любовь. – Делия закрыла глаза и выпустила маленький фонтанчик воды. – Я с этим покончила.

Американец обхватил ее за ноги и утянул под воду. Возвращались в дом после долгого плавания разгоряченные, просоленные, со спутанными волосами – все, кроме Джорджа, который, как он сокрушенно заметил, приглаживая редеющую шевелюру, имел для этого слишком мало волос.

Марджори планировала новый возбуждающий коктейль, Воэн мечтала о теплом душе, ученый собирался наверх побриться, а Люциус хотел быстро переодеться и вернуться к эскизам. Когда он держал карандаш, пальцы аж покалывало от удовольствия, а перспектива работы над росписью вызывала почти головокружение.

– И все это, – заметила певица, – выльется в чудесный обед под звездами, который увенчает прекрасный день.

Теплую вечернюю тишину разорвал мощный рев мотора.

– А, черт, надеюсь, это не адвокат с кодициллом в руках, – нахмурился Люциус.

– О Боже! – потрясение воскликнула Джессика, когда в ворота влетел сверкающий лаком «ягуар». – Я знаю эту машину!

Лицо Делии под загаром побелело.

– Я тоже, – изменившимся голосом произнесла она.