Текст книги "Вилла в Италии"

Автор книги: Элизабет Эдмондсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

11

Никто не назвал бы миссис Вульфсон типичной американской бабушкой. Она была колкой, язвительной, с богемным складом характера, горожанкой до мозга костей и никогда в жизни не испекла ни одного яблочного пирога.

Люциус Уайлд всегда любил ее и всегда испытывал перед ней благоговейный трепет. Не имело значения, что он был успешным человеком тридцати лет. Миффи, как ее звали друзья и члены семьи, вызывала в нем столько же уважения, сколько и нежности.

– Пришел попрощаться, – объявил он, поцеловав подставленную изящно подкрашенную щеку.

– Буду по тебе скучать. Я закажу нам мартини. – Старуха позвонила в колокольчик, и почти тотчас появилась горничная. – В библиотеку, – распорядилась хозяйка и первая направилась по красиво изогнутой лестнице на второй этаж.

Миссис Вульфсон жила в особняке в Бостоне с тех самых пор, как впервые явилась в этот дом в качестве невесты Эдгара Вульфсона. Покойный муж, двадцатью годами ее старше, был торговцем произведениями искусства. Он сколотил значительное состояние и приобрел для собственных стен большое количество произведений живописи, не говоря уже о скульптуре, бронзе, фарфоре и коврах. Предметы искусства и роскоши заполняли в особняке все свободное пространство.

Люциус любил этот дом. Он любил картины, особенно живопись XX века, – дед, будучи человеком передовых взглядов, начинал покупать современную живопись задолго до того, как эти художники становились модными или дорогими.

Подали мартини, и Миффи с удовольствием за него принялась.

– Просто обожаю первый коктейль. Ты в Париж, а потом в Лондон?

– В Париж на пару недель, а затем, прежде чем отправиться в Англию, собираюсь навестить друзей в Ницце.

– В Ницце? Погостишь у Форрестеров, я полагаю. Эльфрида там будет? Она ведь гостила у них, на Лонг-Айленде, когда ты с ней познакомился?

– Да и да.

– Вот любопытно, почему ты не привез невесту ко мне на смотрины.

– Ты знаешь почему. Мы обручились прямо накануне ее возвращения в Англию.

– Билеты можно было перезаказать. Привезешь девушку погостить в Америку сразу после женитьбы? Тогда будет, конечно, слишком поздно спрашивать, нравится ли она мне и считаю ли я ее для тебя подходящей.

– Брось, Миффи, человеку на четвертом десятке позволительно самостоятельно выбрать себе жену.

– Мужчина в любом возрасте может сделать неправильный выбор. Меня тревожит, что твои родители так довольны этой помолвкой. Говорят, что она просто создана для тебя и будет идеальной женой.

– Так оно и есть.

– Ты в нее не влюблен.

– О, Миффи, ради Бога!.. – Несносная женщина его бабка, но, конечно же, права. Всегда обладала способностью видеть внука насквозь. – Она тебе понравится. Живая, энергичная и прямая…

– Большие организаторские способности – так я слышала. И решительный характер. Уверена, Эльфрида будет ценным подспорьем для твоей карьеры; женщина с такими качествами может привести своего мужа даже в Белый дом.

Это вызвало у него смех.

– У меня нет политических амбиций.

– У тебя нет никаких амбиций, во всяком случае, собственных. Все честолюбивые замыслы в твоей жизни принадлежат другим людям. Никогда над этим не задумывался?

– Миффи, давай не будем.

– Хорошо. Итак, ты рассказал мне о своих планах, о которых я и так знала: Франция, затем должность в английском филиале вашего банка. Но ты не за тем ко мне пожаловал. Давай выкладывай, Люциус. Что у тебя на уме?

– Ты когда-нибудь знала женщину по имени Беатриче Маласпина?

За окном быстро сгущались сумерки, и Люциус не заметил вспыхнувшего в глазах бабушки настороженного огонька.

– Дело в том, что я получил необычное письмо от одной адвокатской фирмы и поехал встретиться с ними в Нью-Йорк. Они сообщили мне, что я упомянут как наследник в завещании этой самой Беатриче Маласпины.

– Она была американкой?

Люциус покачал головой:

– Итальянкой, надо думать, судя по имени. Здешняя адвокатская фирма действует от имени ее итальянских поверенных. Маласпина имеет – точнее, имела – дом на побережье, где-то в северной части Италии. В Лигурии. По условиям завещания я должен приехать туда, в ее дом под названием «Вилла Данте», для того чтобы получить наследство.

– Которое состоит в?..

– Не имею представления. Это может быть пачка ни на что не годных лир, набор ложек, чучело тигра, принадлежавшее ее родителю. Я знаю об этом не больше, чем ты.

– Как интригующе!

– Так ты ее не знаешь?

– Никогда не была знакома с Беатриче Маласпиной. Конечно, я понимаю твое любопытство, и завещание есть завещание, так что, если ты все равно собираешься на юг Франции, это не будет большим отклонением от курса. Но только тебе не хочется ехать в Италию.

– Честно говоря, нет.

– Но ведь прошло более десяти лет. И тогда была война.

– Была война, – согласился он. – Но даже и в этом случае…

– Тебе не кажется, что пора уже похоронить этого призрака?

– Как?

– Не цепляясь за него. В мире случаются войны. Случаются и такие вот вещи. А родители не помогли тебе – просто вычеркнули проблему из своего сознания и никогда об этом не заговаривают.

– Напротив, меньше всего я хотел бы, чтобы они об этом говорили.

– Ты ходил к доктору Мортону, но он не помог.

– Да, ходил. Нет, не помог.

Причиной чего могло стать, подумал Люциус, то, что он не рассказал доктору всей правды. Уайлд никогда никому не рассказывал всей правды об этом деле, даже Миффи, хотя не удивился бы, если бы она о многом сама догадалась.

– Доктор Мортон всегда был дураком. Твоя мать на него не нарадуется; она никогда не была большим знатоком по части характеров или профессиональной компетенции. Она так и не поняла, что блестящая медная табличка и проседь в волосах сами по себе гроша ломаного не стоят.

– Ну, так как? – Люциус подался вперед, уронив руки между коленей. Банкир посмотрел на свои начищенные до блеска черные оксфордские туфли… как же он ненавидел начищенные до блеска туфли на шнуровке!

– Следует ли тебе ехать, по моему мнению? Все эти «следует» не моя стихия, Люциус, ты это знаешь. Не спрашивал отца, известно ли ему что-нибудь об этой усопшей даме?

– Нет.

– И не намерен спрашивать. Очень мудро. Малейший намек на наследство – и он захочет его отобрать.

– Я спрашивал Долорес, не слыхала ли она что-нибудь о Беатриче Маласпине. – Долорес была сотрудницей в фирме его отца, проработала там более тридцати лет и знала все секреты фирмы и ее партнеров. – Но ничего не вытянул. Она сказала, это имя ей ничего не говорит.

– Ты ведь все равно поедешь в Италию. Ты пришел ко мне не за советом.

– В общем-то нет. Вначале я подумал, что адвокаты меня с кем-то спутали, – но нет, все верно, до последней мелочи: кто я такой, где жил и работал…

– И они наотрез отказались поведать тебе о Беатриче Маласпине?

– Черта с два из них что-нибудь вытянешь! Просто твердят, что действуют согласно инструкциям из Италии, вот и все. Я спрашивал, дожила ли Беатриче Маласпина до старости. Вдруг она оказалась бы моей современницей, кто знает?

– И?..

– Заверили меня, что она дожила до весьма почтенного возраста. Это все, на что законники расщедрились.

– Естественно, ты предположил, что придешь и расспросишь одну старую развалину о другой.

– Быть может, дедушка ее знал? Вот о чем я подумал.

– Я уже сказала: никогда не была знакома с Беатриче Маласпиной.

Люциус допил свой коктейль и встал.

– Спасибо, Миффи. Я напишу тебе и сообщу, как у меня дела.

– Уж не забудь, пожалуйста. Теперь я буду гореть желанием узнать, что же это за тайна «Виллы Данте». И что завещала тебе Беатриче Маласпина.

– Если это серебряные ложки, я поделюсь ими с тобой.

– Очень мне нужны ее серебряные ложки. Раздобудь себе чистую совесть, Люциус, – тогда можешь прислать мне кусочек. Она всем нам может пригодиться.

ВИЛЛА

1

Все матрасы, на которых Делия спала в детстве и юности, были неудобными. Ее суровый отец, сам большой поклонник жестких матрасов, спал, подложив под свой деревянный щит, и настаивал, чтобы и остальные домочадцы поступали так же. «На жесткой постели расслабляется тело, а не матрас», – говорил он.

Матрасы в ее йоркширской школе-интернате были тонкими, бугорчатыми и покоились на провисшей сетке; в кембриджском Гертон-колледже они были столь же чахлыми и имели целью настраивать ум скорее на возвышенные предметы, нежели на телесный комфорт.

Это сделало Делию ценительницей хороших матрасов, и тот, что лежал на кровати Беатриче Маласпины, был идеальным – ни слишком жестким, ни слишком мягким; и все отцовские теории расслабления оказались полной чепухой. Ничто не могло быть более расслабляющим и удобным, чем эта постель. И когда путешественница проснулась, разбуженная пением птиц за окнами, и увидела сочащийся сквозь ставни солнечный свет, то почувствовала себя отдохнувшей после глубокого и спокойного ночного сна, что в эту зиму для нее, измученной бронхитом, было редкостью.

Она выскользнула из постели и босыми ногами зашлепала по гладким темно-красным плиткам к окнам – скорее, высоким двойным дверям, вытянувшимся от пола почти до потолка. Воэн распахнула их, потянув на себя створки, и некоторое время сражалась со ставнями, пока не нашла шпингалет и не распахнула их тоже, откинув к стенкам.

В комнату хлынул теплый воздух, и Делия шагнула на маленькую террасу. Вчерашний обжигающий ветер стих, оставив после себя лишь свежий бриз, который создавал мелкую рябь на слое красного песка под ногами, теплого и скрипучего.

Делия зажмурилась от непривычной яркости. В такой ранний час солнце не могло стоять высоко или греть горячо, но в его лучах было какое-то иное качество, что-то слепящее, от чего захватило дух. Она смотрела на раскинувшийся впереди сад, некогда классический английский, ныне печально запущенный, и увидела вдалеке серебристое сияние. Девушка лишь через несколько мгновений сообразила, что это такое. Море! Значит, вилла стоит на берегу!

Со стороны соседнего окна раздался какой-то грохот, и оттуда показалась взлохмаченная голова Джессики.

– А, у тебя-то, оказывается, балкон.

Голова исчезла, а в следующую секунду голос подруги раздался из-за двери комнаты, вызывая Делию.

– Иди сюда скорее, – откликнулась Воэн. – Нельзя терять ни минуты этого блаженства.

Они встали рядом, облокотившись на каменную балюстраду, восхищенно глазея на сине-зелено-серебристый пейзаж. Джессика издала протяжный вздох.

– Рай. Чистый рай. И слышишь? – где-то поет петух.

Энергичное кукареканье смешивалось со звучным звоном колокола, отбивающего часы.

– Кажется, пробило семь? О, воздух такой свежий, что почти больно дышать.

– Я очень надеюсь, что это и есть «Вилла Данте», – призналась Делия. – А то окажется, что нам надо перебираться в какую-нибудь старую развалюху, где нет никакого вида из окон и клопы в матрасах.

– Я не думала о клопах, – отозвалась подруга. – Но нет, ничего не зудит, а спальни вполне современные. Тут могли бы оказаться какие-нибудь расшатанные кровати с полусгнившим пологом и на трухлявых столбиках, а вместо этого мы имеем вполне стильный ар-деко.

– Тем не менее, вилла старая. Век восемнадцатый, как ты думаешь?

– Не спрашивай меня. Может, восемнадцатый, а может, построена всего пятьдесят лет назад. Я думаю, что итальянцы, однажды найдя такой тип дома, который им нравится, так и продолжают его штамповать. Раз уж мы встали, давай посмотрим, что можно сообразить на завтрак. – Она вдруг тревожно встрепенулась. – Что это?

Воэн, оторвавшись от созерцания пейзажа, повернулась к ней:

– Ты что-то услышала?

– Мне кажется, ворота звякнули. Погоди, надо посмотреть из комнаты напротив. – Она скрылась из виду, а в следующую секунду крикнула из других покоев: – К дому приближается какая-то полная особа в черном. Могу предположить, что это прислуга.

Делии не хотелось приветствовать новоприбывшую в пижаме, поэтому она стремглав бросилась в примыкающую к спальне ванную – огромное, выложенное мрамором помещение, в котором, однако, из солидных кранов текла лишь тоненькая струйка. Через пять минут, уже умытая и одетая, она выбежала на лестницу, сжимая в руке книжку в красном тканом переплете. Там она столкнулась с Джессикой, все так же одетой в пижаму.

Голоса доносились со стороны кухонных помещений. Воэн толкнула дверь, и взору ее предстала женщина в черном, бойко тараторящая что-то измученного вида мужчине с белоснежной бородой и морщинистым лицом цвета дубленой кожи.

– Buongiorno. [7]7
  Добрый день (ит.).


[Закрыть]

Женщина, вздрогнув, стремительно обернулась, а затем расплылась в улыбке и разразилась новым потоком речи, из которого Делия не поняла ни слова.

– Ты не можешь попросить ее говорить помедленнее? – шепнула подруге Джессика.

Та подняла руку, призывая итальянку остановиться.

– Non capisco, [8]8
  Не понимаю (ит.).


[Закрыть]– робко вставила она.

Поток слов резко прервался, и женщина, издав несколько нетерпеливых восклицаний, подошла ближе и, тыча себя в грудь пухлым пальцем, произнесла, будто обращалась к недоумкам:

– Бенедетта.

– Синьорина Воэн, – указала на себя Делия. Это вызвало немедленный и восторженный ответ.

– La signorina Vaughan, si, si! [9]9
  Синьорина Воэн, да, да! (ит.).


[Закрыть]

– Похоже, она тебя ожидала, – заметила Джессика. Делия дотронулась до плеча подруги:

– Синьора Мелдон. – А затем прибавила: – Ch'e la Villa Dante? [10]10
  Это «Вилла Данте»? (ит.).


[Закрыть]

Наследница почувствовала облегчение, но прислуга опять завелась и, видя непонимание девушек, схватила их за руки и повлекла к открытой двери.

– Scirocco! – драматически произнесла она, указывая на кучу красного песка, которую намело у каменного порога.

– Я думаю, это означает «сирокко», – предположила Делия. – Si, scirocco, – повторила она и издала звук, изображая сильный ветер.

«Черное одеяние» энергично закивала, но тут взгляд ее упал на стоящего у стола мужчину, и она налетела на него, снова затрещав как пулемет. Она остановилась на секунду – лишь для того, чтобы подтолкнуть его вперед со словами «Pietro, Pietro» – а потом, сунув ему в руки большую метлу, выпихнула за дверь.

– Кажется, он тут за дворника, – догадалась Джессика, – Как будет по-итальянски «завтрак»?

– Черт, не помню.

С помощью мимики и жестов наследница изобразила, как кладет пищу в рот. Эта пантомима была мгновенно понята, и в следующий момент Бенедетта уже настойчиво потянула подруг за собой из кухни в холл. Там распахнула дверь в комнату, едва различимую в полумраке. Послышался звук отворяемых ставень, и в комнату из двух балконных дверей хлынул свет.

Делия вышла через стеклянные двери.

– Здесь колоннада! – крикнула она Джессике. – Со сводчатой крышей. – Она вернулась обратно в столовую. – Тянется вдоль всей стены дома, и с нее ведут ступеньки в сад. Необходимая тень для жарких летних дней, я полагаю, и по обеим сторонам балюстрады – вьющиеся растения: клематис весь в цвету и глициния.

– Prima colazione, subito! [11]11
  Завтрак на скорую руку! (ит.).


[Закрыть]– Бенедетта выставила на стол корзинку с хлебом и кувшин с кофе, а потом так же быстро исчезла.

Англичанки огляделись. Это была большая комната с высоким потолком и выцветшими фресками на стене. Стеклянный стол на витых кованых опорах протянулся почти во всю длину комнаты, и на одном конце были четыре прибора.

– Для четырех гостей. Мы, очевидно, первые из прибывших.

– Никто ведь ничего не сообщил тебе о хозяине и хозяйке? – уточнила Джессика. – Я к тому, что сюда может прибыть целая орда членов семьи Маласпина.

– Я же сказала, что невозможно было ничего вытянуть из мистера Уинторпа – это было все равно что говорить со стеной. Но французский адвокат все-таки сказал, что на вилле в настоящее время никто не живет. Возможно, всем наследникам надлежит собраться здесь для официального оглашения завещания.

– Или чтобы нас всех тут прикончили, одного за другим, как в детективе. Как бы то ни было, им придется выставить лишний прибор, если ожидается четверо гостей, – они ведь не могли знать, что я тоже заявлюсь.

– Вероятно, других задержала непогода. Или, может, приедут в последний момент. Пока еще не конец месяца. Возможно, остальным не так просто вырваться, как нам с тобой. Будем надеяться, что хоть им что-то известно об этой таинственной Беатриче. Или, быть может, все это окажется ужасной ошибкой, и скорбящие наследники как раз и вышвырнут нас ко всем чертям, и побредем мы с тобой сквозь дождь и бурю.

– Непохоже, что собирается буря, – заметила Джессика. Делия стояла перед высоким створчатым окном – скорее, стеклянной дверью, – чувствуя себя неспокойно и нетерпеливо ожидая, когда подруга покончит с завтраком. Мелдон же подлила себе кофе.

– Мы пойдем осматривать местность?

– Прежде всего я бы хотела сходить к морю. – Воэн перевела дыхание после внезапного приступа кашля. – Морской воздух должен мне помочь.

– Уж эта твоя любовь к морю… Не суетись. Я голодна и намерена спокойно закончить свой завтрак. А потом мы пойдем и удовлетворим твой Нептунов комплекс.

Делия обожала море и воду, и вид сияющего Средиземного моря из окна спальни наполнил ее страстным желанием спуститься к берегу.

– С другой стороны, мы ведь не арендуем этот дом. Пожалуй, несколько невежливо вот так рыскать повсюду, – спохватилась она, вновь садясь и стараясь унять нервозность.

– Ты предполагаешь, это частный пляж?

– Вероятно, – ответила Делия, листая словарь. – «Пляж» по-итальянски будет «piaggia». Пойду спрошу у Бенедетты.

– Справишься? Когда ты успела выучить итальянский? По-моему, ты в Кембридже учила только французский и немецкий.

– Мы, музыканты, быстро нахватываемся всякого разного, а я купила самоучитель «Итальянский за три месяца», чтобы заниматься во время репетиций – там ужасно много времени приходится рассиживать без дела. Кроссворды надоедают, а вязать я не умею, поэтому решила: лучше буду развивать интеллект и расширять кругозор.

Вошла Бенедетта, чтобы предложить еще кофе, и Воэн поинтересовалась насчет пляжа. Кухарка вновь принялась энергично мотать головой да еще грозить пальцем.

– Что, нам нельзя пойти? – спросила Джессика.

– Я не думаю, что это связано с правом собственности, – скорее, она беспокоится о нашем здоровье.

Бенедетта потыкала Делию в грудь, издавая отрывистые звуки.

– Особенно для тебя. Она заметила, что ты кашляешь.

Новый поток итальянских слов излился из уст прислуги, сопровождаемый обильной жестикуляцией. Наследница пожала плечами:

– Она меня не поняла. Придется самим отыскать дорогу. Giardino. [12]12
  Сад (ит.).


[Закрыть]

Новая серия неодобрительных взглядов из-под сдвинутых бровей, но наконец, итальянка нехотя махнула в сторону ступенек, а затем драматически изобразила трясущегося от холода человека, обхватив себя руками и яростно похлопывая по бокам.

– Она хочет, чтобы ты надела куртку или жакет, – догадалась Джессика. – Не нужен итальянский, чтобы это понять.

– По сравнению с Англией… О, ладно, вижу, ты сейчас тоже начнешь суетиться.

Однако, оказавшись на открытом воздухе, Делия обрадовалась, что набросила на плечи кофту: воздух был прохладен, и свежий бриз не имел ничего общего с жарким южным ветром накануне. Мелдон быстро натянула джемпер поверх рубашки и сунула ноги в непрезентабельные кеды.

Девушки вышли под колоннаду, щурясь от яркого солнца.

– Тут настенная роспись, – удивилась Джессика, останавливаясь, чтобы получше рассмотреть.

Воэн уже сбегала по ступенькам в сад, горя желанием поскорее добраться до моря. Так нелепо, точно ребенок в начале каникул, переполненный восторгом, жаждущий только одного – поскорее оказаться на пляже. Она обернулась и бросила на фрески беглый взгляд. Однако потом вернулась, поднялась по ступенькам и вгляделась получше. Краски выцвели, но грациозные очертания трех женщин в струящихся одеяниях среди буйной листвы и цветов привели ее в восторг.

– Похоже, фрески действительно очень старые, – предположила Джессика. – Или просто выгорели на солнце, как ты думаешь? Что за слова написаны там, в волнистых флажках? Это по-итальянски?

– На латыни. Sapientia, Gloria Mitndi и Amor. – Она указала поочередно на каждую фигуру: – Мудрость. Мирская Слава, то бишь власть и влияние, и Любовь.

– Значит, это не три грации. Должна заметить. Мудрость выглядит очень самодовольно.

– А Любовь и того хлеще. У нее вид как у кошки, которая слизала сметану.

– А Мирская Слава напоминает мне миссис Рэдберт в актовый день. [13]13
  День в конце учебного года, когда вручаются аттестаты; обычно в частных школах.


[Закрыть]

Уж их-то директриса знала все о власти и влиянии и, возможно, о мудрости. Но вот любовь никогда не водила дружбу с этой суровой женщиной, подумала Делия. Она рассмеялась своим мыслям; Джессика права: Мирской Славе не хватает только магистерской мантии, чтобы стать вылитой миссис Рэдберт.

Раскинувшийся перед домом сад был запущенным английским парком с тропинками, окаймленными живой изгородью, и заброшенным фонтаном в центре.

Мелдон остановилась под широколистным деревом.

– Смотри, это же фига, инжир. Взгляни на листья – ты когда-нибудь видела такие? Точь-в-точь как на картинках из Библии. Даже не осознаешь, насколько они подходят для этой цели, пока не увидишь их воочию, ты согласна? По-моему, эта тропинка должна вывести нас к морю.

– Через оливковую рощу. Подумать только, в это же время на прошлой неделе мы были в сыром и промозглом Лондоне, а сейчас… – Делия обвела рукой вокруг. – Вот это все… Просто рай. И я чувствую запах моря.

– Ни Джайлза Слэттери, ни Ричи.

– И никто не знает, где я, кроме старого чопорного Уинторпа, а он умеет держать язык за зубами. Даже мой агент, который будет в ярости, когда узнает, что я смылась.

Теперь они шагали по сосновой роще, среди японских зонтичных сосен, отбрасывающих к ногам кружевную тень. Земля была покрыта мелким, похожим на пыль песком и усеяна хвойными иглами и шишками, а в воздухе стоял запах смолы. Какое поразительное ощущение – выйти из лесного сумрака на яркий солнечный свет и обнаружить расстилающееся перед тобой море! Переливающееся, лучезарное, бирюзовое под ярко-синими небесами!

Воэн остановилась, не в силах отвести глаз. Света было столько, что, казалось, его не вынести; от этой красоты и безмолвного совершенства перехватывало горло. На дереве, прямо за спиной, какая-то пташка изливала душу в песне.

– Совершенство в чистом виде, – блаженно вздохнула Джессика. – Маленький пляж, абсолютно уединенный. С красивыми камнями. Ведь это великолепие, само совершенство, не правда ли?

– Здесь каменные ступеньки, они ведут вниз, в бухточку, – отозвалась Делия, уже спускаясь. – Здесь скользко, ступай осторожно!

Воэн была буквально пьяна от красок, света и красоты этого места.

– Навес из ветвей деревьев, валуны, чтобы было к чему привалиться, и эксклюзивный пляж для частного пользования. Какая счастливица была эта Беатриче Маласпина, что жила в таком месте! Какая жалость, что еще не сезон купаться!

– Неизвестно, как долго мы здесь пробудем, – резонно заметила Джессика. – Разве итальянские юристы не славятся своей медлительностью? Средиземноморское чувство времени, или, вернее, его отсутствие. Что до меня, то я, глядя на это, чувствую, что могла бы остаться здесь навсегда. – Мелдон помолчала. – Ты же, конечно, нет – ведь тебя ждет музыка.

Она присела на камень, закатала штанины, стащила кеды и зашлепала к воде.

– О работе я стану волноваться, когда подлечу бронхит, – отозвалась Делия. В самом деле, не хотелось тревожиться из-за работы – при одной только мысли о ней вновь одолевал кашель. – Кроме того, я удивилась бы, если бы в таком доме, как «Вилла Данте», не оказалось фортепьяно. Я привезла с собой кое-какие ноты.

– Вода холодновата, – объявила Джессика, болтая пальцами в крохотных, ласково плещущих волнах. – Впрочем, примерно как в Скарборо в июле, а я там купалась в это время.

– Надеюсь, ты не собираешься купаться?

– Почему бы нет, если погода продержится такой же теплой? Хотя ты, с твоим бронхитом, даже не думай. Пошлепать ногами по воде – это максимум, что ты сейчас можешь себе позволить.

– На мне чулки. – И почему она не надела слаксы, как Джессика?

– Никто не смотрит.

Тоже верно. Делия задрала юбку и расстегнула подвязки. Аккуратно скатала и сняла чулки, уложила их на гладкий камень и спустилась к воде.

– У нас все пятки будут в песке, а обтереться нечем, – заметила она, оживая, тем временем как прохладная вола лизала ей лодыжки. – Блаженство.

Воэн смотрела на искаженные прозрачной сине-зеленой водой очертания своих пальцев, которыми возила в песчаном галечнике. Потревоженный косяк крохотных рыбок метнулся в сторону.

– Как странно, – проговорила она, когда подруги уселись на камне и стали вытирать ноги носовым платком Джессики, – гостить в доме в отсутствие хозяев. Мне так и кажется, что Беатриче Маласпина вдруг войдет в столовую и спросит, хорошо ли нам спалось и есть ли у нас в комнатах все необходимое.

– Пусть лучше не входит. Привидение – это уже слишком.

– Интересно, кому сейчас принадлежит дом?

– Тебе, наверное. Таинственная Беатриче Маласпина могла отписать его тебе в своем завещании.

– С какой стати?

Девушки сидели в уютном молчании, слушая веселое щебетание птиц в кронах ближних деревьев и крики чаек над морем.

Делия подняла лицо к солнцу.

– Не могу поверить, что так тепло. Больше не слушаю эту Бенедетту с ее страхами. И заметь, путеводитель тоже настроен скептически в отношении итальянской погоды, которая, по словам автора, полна неприятных сюрпризов для неосмотрительных путешественников. Он рекомендует теплое нижнее белье и толстые пальто вплоть до самого мая, так как погода на большей части Италии может быть на удивление неуютной.

– Старый зануда.

– Этот автор напоминает мне отца – ты же знаешь, как он подозрительно относится к теплу, солнечному свету и вообще всякой радости. По его мнению, все это ведет к расхлябанности и уходу энергии из ума и тела. А еще в Италии пьют вино – какой ужас!

– Фелисити тоже пьет. В прошлый раз, когда я ее видела, она так глушила коктейли, ты не поверишь. Подозреваю, что она подхватила эту привычку у Тео, он большой любитель коктейлей.

Колдовство разрушились; одна лишь мысль о Тео, простое упоминание его имени лишили день очарования. Делия поднялась:

– Пойдем обратно в дом – будем сидеть на террасе и ничего не делать.

– Мы могли бы осмотреть территорию вокруг дома.

– Потом. У нас уйма времени. Я сбегаю наверх, переоденусь в открытое платье, а ты найди Бенедетту и спроси, на чем нам можно посидеть. Я посмотрю в словаре, как по-итальянски «шезлонг».

Итальянка была полна сомнений также и относительно шезлонгов. Похоже, апрель здесь не подходил не только для того, чтобы гулять у моря, он также явно не годился для сидения на солнце. С большой неохотой она дала указания Пьетро вынести на террасу складные кресла. Сама она шла следом, неся диванные подушки и пледы.

– По-моему, она ждет, что мы укутаемся во все это, как пассажиры на палубе трансатлантического судна, – усмехнулась Делия, беря подушку.

Сдвинув на лоб солнцезащитные очки, Джессика откинулась на спинку шезлонга, лениво уносясь мыслями в никуда. Поразительно, насколько легко здесь оказалось просто быть, существовать – свободной от бесконечной череды навязчивых и утомительных воспоминаний о прошлом, которое она так хотела бы забыть, но которое не желало ее оставить.

– Платяные шкафы в комнатах ломятся от одежды, – обронила Делия. – Ты заметила?

– Наверное, эта Беатриче Маласпина была щеголихой.

– Не могли все вещи принадлежать ей, потому что они разных размеров.

– Значит, другим членам семьи. Или, может, ей приходилось следить за своим весом.

– Она могла, конечно, толстеть и худеть, но вряд ли, могла раздаваться или скукоживаться на несколько дюймов. Божественные вечерние платья из эпохи тридцатых… Ты помнишь, какие они были эффектные?

– О да! А разве ты не тосковала по тем временам, когда надо было наряжаться каждый вечер? Ну а к тому времени, когда мы повзрослели, пришел послевоенный аскетизм и одежда по карточкам.

– У тебя есть несколько прелестных платьев. Вот что значит быть замужем за богатым человеком.

Джессика некоторое время молчала.

– Ричи придется покупать себе новую одежду. Я не говорила тебе, что учинила, перед тем как от него ушла?

Она сама удивилась той животной ненависти к Ричи, что накатила на нее тогда. Открыв его большой гардероб, она выволокла оттуда все двадцать три костюма с Севил-роу. Некоторое время она смотрела на них, грудой лежащих на кровати, а потом побежала на первый этаж, в его кабинет, за большими ножницами, которые супруг держал на письменном столе. Мелдон отрезала по нескольку дюймов от рукавов и от края каждого пиджака и каждой пары брюк. Довольная результатами своих усилий, начисто обкорнала рукава всем рубашкам и выхватила куски из накрахмаленных воротничков, что лежали в шкафу, сложенные стопкой.

Войдя в раж, выбросила по одной из каждой пары запонок, разрезала струны на ракетках для тенниса и сквоша и несколькими мощными ударами молотка оставила выбоины на клюшках для гольфа и коньках. «Резни» не избежали также удочки и водительские защитные очки, а потом Джессика методично изъяла у мужа все свои фотографии. Не то чтобы таковых нашлось много – только большие студийные снимки в тяжелых серебряных рамах, призванные служить украшением кабинетного рояля, на котором никто никогда не играл. С теми же портретами, где они были запечатлены вместе, разделалась просто – удалила с фотографий себя, оставив благоверного таращиться на пустые силуэты с зазубренными краями.

Он был вне себя от бешенства, когда обнаружил масштабы разрушений.

– Вот тебе и повод для развода, не так ли?! – выкрикнула она в телефонную трубку, прежде чем грохнуть ее на рычаг, а затем, стремительно схватив ее вновь, спросила телефонистку, как сменить номер: – Понимаете, мне докучают злонамеренными звонками.

– Бог ты мой, в какой же ярости ты была! – поразилась Делия. – Совсем на тебя не похоже. Жаль, что меня там не было, хотелось бы посмотреть на тебя в таком состоянии.

– Кто бы мог подумать, верно? Но я проделала это с наслаждением. Тут было что-то фрейдистское, осмелюсь предположить. Вот интересно, как он объяснил своим портным внезапную потребность в костюмах?

– Я думаю, они и не такое видывали.

– Не могу поверить, что когда-то жила в том доме с Ричи. Все это кажется таким далеким и нереальным.

– «Вилла Данте» обладает свойством заставлять человека забывать о времени, – проговорила Делия, закрывая глаза. – Будто не существует ничего, кроме настоящего момента.