Текст книги "Победитель, или В плену любви"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

Элайн тем временем взяла длинную зеленую нитку и ловко вдела ее в ушко иголки.

Манди взглянула на руки нежданной компаньонки. Элайн носила два кольца: обручик граненого золота на левой руке и тяжелый рубиновый перстень-печатку – на правой.

– Он принадлежал моему первому мужу, – сказала леди, перехватив взгляд Манди, и повернула руку, демонстрируя драгоценный камень. – Он отправился в крестовый поход с принцем Ричардом… И захлебнулся в кровавом потоке. Глупец, он был слишком стар для такого испытания…

Наступила недолгая тишина, которую прервала Манди, не сумевшая сдержать любопытство:

– Сколько же ему было?

– Почти пятьдесят, а шрамов на нем было больше, чем на старом медведе, – сказала Элайн ровным голосом. – И воняло от него так же… Военная служба была для него главной в жизни. Он и женился только потому, что счел необходимым оставить наследника своим владениям. Я была пятнадцатилетней испуганной девственницей, когда вышла за него замуж. – Она искоса глянула на Манди. – Но ничего не получилось. Все понимали, что он хочет наследника, но как мужчина он уже был непригоден. Вот и оставил меня ради сражений за Святой Крест. Я оставалась почти что девственницей, когда Бертран склонил меня к повторному замужеству. И фактически ничего не изменилось! – добавила она со смешком, в котором смешались жалость и ожесточение, и встряхнула головой.

А затем положила гладкую белую руку на рукав Манди и сказала:

– Послушайте совета. Когда придет время, сами выберите себе спутника жизни. Не давайте родственникам или еще кому-то решать за вас.

Манди была удивлена и несколько даже смущена этой откровенностью. Но слова Элайн подтолкнули ее к взаимной откровенности, и она пробормотала:

– Моя мать сбежала от сговоренного брака. Она была дочерью знатного английского барона, который заставил ее обручиться с мужчиной на тридцать три года старше ее. Накануне венчания она сбежала с моим отцом…

Элайн подняла тщательно выщипанные брови:

– Вот как… А вы не пересказываете мне сказание некоего трубадура?

– Все именно так, – сказала Манди и всадила иглу в ткань, как кинжал в тело врага. – А теперь моя мать мертва, а отец убивает себя горем и тоскою…

Манди не хотела произносить этих слов, но они непроизвольно вырвались, как кровь из открытой раны. Подбородок девушки задрожал, глаза наполнились слезами. Стало невозможно шить, и пришлось выхватить платок из рукава.

Элайн отложила шитье и, обняв девушку за плечи, спросила:

– Давно она умерла?

– На Праздник Урожая, от родов… Накануне приезда в Лаву… Слишком поздно, теперь это ничего не дало… – И девушка залилась слезами, а Элайн утешала ее, поглаживая и покачивая. Сладкий душноватый запах розового масла вплывал в ноздри Манди, так не похожий на залах древесного дыма и лаванды, некогда исходивший от матери, но так давно девушку никто не утешал и не ласкал…

Наконец, Манди смогла выпрямиться и вытереть глаза, хотя все еще чувствовала, что веки горят и отяжелели, а по телу нет-нет, да и пробегали спазмы рыдания.

Элайн подала ей кубок приятного, пряного на вкус вина, заставила выпить несколько глоточков и сказала мягко:

– Я никогда не знала своей матери. Она умерла, когда я была еще в колыбели. За мной ухаживал целый отряд нянек, служанок и надсмотрщиц, пока отец не продал меня в замужество первому моему супругу… Да и Бертрану – тоже. Я очень сожалею о вашей печали; если бы я могла ее ослабить, то непременно…

– Вы так участливы и любезны, моя госпожа… – поблагодарила Манди, утирая нос. Несколько глотков ароматного вина помогли: тепло стало разливаться по жилам.

– Какие тут особые любезности, – чуть усмехнулась леди Элайн и вновь принялась за рукоделие. – Просто вы мне симпатичны, вот и все.

Пораженная, Манди глянула на блистательную госпожу, а та ответила ей легкой улыбкой.

– Бог помогает тем, кто сам себе помогает. Женщинам тоже надо стараться добиваться желаемого, а не уповать на других. Со мной пытаются играть, но я стремлюсь обыграть и обыгрываю. – Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть, как легли последние стежки, и затем вновь повернулась к Манди: – Со стороны видят привлекательную молодую женщину, обаятельную и гибкую от природы. Кокетливую, но в общепринятых рамках, добрую хозяйку, внимательную к каждому слову, будто сказано оно царственной персоной. Видят то, что я хочу, чтобы видели, но необязательно то, что есть на самом деле. Понимаешь?

Манди чуть наморщила лоб.

– Вы позволяете думать, что все с людьми происходит по их собственной воле, а делаете по-своему?

– Не всегда, – Элайн подняла пальчик, будто читая проповедь. – Нужно позволять им побеждать иногда. В мелочах, которые не имеют большого значения. А когда мужские желания очень уж сосредоточатся… в одном направлении, то по возможности не надо упираться. Наоборот, надо показать встречное желание…

– Но как же честь? – спросила Манди, ощущая решительный душевный протест. – Такая ложь унизительна.

Элайн рассмеялась, откровенно развлекаясь.

– Покажите мне честного и стойкого мужчину, у которого умственные способности поднимаются выше пояса, и я буду с ним обращаться так же благородно, как он со мной. – Она покачала указательным пальчиком. – Да проще отыскать иголку в стоге сена.

Тут она посмотрела на Манди и сказала мягче:

– Ладно, это я преувеличиваю. Я знаю одного такого… исключение из правила… Хотя он только становится мужчиной.

В это время за дверью раздались шаги и быстрый стук: Элайн открыла дверь; на пороге стоял Александр с бюваром под мышкой и приспособлениями для письма в небольшом мешочке.

– Ах, – сказала Элайн с ослепительной улыбкой, – вот и писец прибыл. Входите и располагайтесь.

Манди заметила, что Александр нашел время помыться и расчесать свои черные кудри. Гамбезон заменила его лучшая темно-зеленая шерстяная туника, перехваченная вызолоченным поясом, который ему подарил Джон Маршалл. В глазах цвета карамели светилось нетерпение. Как мотылек, летящий на пламя, он прошел к возвышению вслед за Элайн и, опустившись на одно колено, припал к изящной белой ручке.

Манди спрятала собственные, загрубевшие от работы руки под тканью рукоделия и со смесью негодования и восхищения стала наблюдать за Элайн, которая проводила практическую демонстрацию ранее сказанного. Осторожный, легкий флирт, никаких откровенностей; но сколь бархатист и нежен был голос, когда она похвалила ловкость, с которой Александр смешал чернила и очинил перо.

Александр чуть слышно откашлялся и что-то пробормотал, но Манди видела, как он польщен.

Элайн коротко взглянула на Манди – усваивает ли урок? – и начала расспрашивать, как сделан столь тонкий пергамент для письма. Польщенный Александр принялся объяснять, а Элайн слушала с безраздельным вниманием, кивала в нужных местах, а ее руки и лицо даже чуть приблизились к Александру.

Манди хотела было пнуть Александра, но затем она воздержалась. Что это даст? Только еще раз подтвердит, как легко управлять мужчинами; о, надо выработать навыки – а настоящая женщина отнюдь не беззащитна в жестком мужском мире.

Она опустила глаза и возобновила шитье. Но в ее мозгу накрепко запечатлелось новое сознание. Наблюдая, как воздействовало искусство Элайн на Александра, Манди поняла, что это не только защита, но и смертельное оружие.

А как же честь?

 
«…Мы за триумф сегодня пьем,
За то, что взяли стадо у Ругона;
Не раз еще заплачет он:
Все взять – вот наша воля».
 

Восторженные аплодисменты встретили заключительный стих песни Александра, рассказывающий о набеге на стада Ругона. Закаленные в битвах, иссеченные шрамами кулаки воинов гремели по столу, и крики одобрения заполнили зал.

Александр поблагодарил за похвалу, и это было встречено новым гулом одобрения и смехом. Александр спрашивал себя, как бы все реагировали, если бы поняли весь сарказм, заложенный в его словах – в тех, которые невысказанными вертелись на кончике его языка. «Баллада о бесчестии Бертрана…»

Лорд Лаву собственноручно преподнес ему кубок в знак своего восхищения. Александр принял подарок с подобающей улыбкой, но с опасным блеском в глазах. А затем сел на место и пробежал пальцами по струнам маленькой кельтской арфы, купленной честно – на деньги от переписывания и составления писем. Как жаль, что пришлось пользоваться ею, чтобы прославлять человека, к которому не испытывал ни малейшего уважения.

– А ничего вещица, – осмотрев кубок, сказал Харви, которого отнюдь не мучили сомнения, – позолоченное серебро. Ты скоро сможешь себе купить меч, который будет гармонировать с твоим изукрашенным поясом.

– Тоже, наверное, где-то украдено…

– Господи, да тебе и в самом деле следовало стать священником! – сказал с отвращением Харви и наградил брата увесистым тычком. – Ладно, нечего рассиживаться, от тебя ждут еще песен!

Александра передернуло от отвращения. Он не смог бы от души написать балладу о позорном разбойничьем набеге, даже если бы от этого зависела жизнь. Поэтому взял за основу старую песню Бернарта де Вентадорна, столь почитаемого лордом Бертраном, слегка перефразировал, и вместо общего воспевания красот войны получилось нечто подходящее к случаю. Подделка сработала прекрасно, песня не только была хорошо принята, но и через несколько минут ее потребовали повторить.

Растерянно Александр огляделся по сторонам и, встретившись глазами с леди Элайн, скромно присевшей позади Бертрана, сказал:

– Наверное, надо сначала спеть для дам. Они – редкие слушатели, и для них нужна музыка понежнее.

Бертран нахмурился.

– Нежная музыка? Пусть слушают ее сколько угодно в своем будуаре. А здесь не место для сентиментальной бессмыслицы.

Кровь бросилась в лицо Александру, но, прежде чем он что-то успел сказать, леди Элайн изящно прислонилась к мужу и зашептала нечто ему на ухо, а ее рука, скользнув по рукаву Бертрана, утонула в его ладони. Барон не отнял руки, а затем, по мере того как слушал жену, разулыбался и развалился на стуле.

– Хорошо, – изрек он, пожимая нежную руку Элайн, – доставим дамам удовольствие песней. Только прошу, недолго.

Элайн улыбнулась Бертрану, будто в восторге от оказанной милости, и чуть потерлась плечиком о широченное плечо барона. А затем взглянула на Александра, обволакивая его взглядом изумрудно-кошачьих глаз.

Поклонившись леди Элайн и пролив первый сладостно-горький аккорд арфы, Александр начал:

 
«Как сияют выси поднебесные,
Когда весна врывается в сей мир,
И жаворонок так высоко летит,
Что на земле не видно даже тени…»
 

Не переставая петь, Александр обратил внимание на то, что Манди – она стояла на галерее – не сводит с него пристального взгляда серых глаз, и в них читается некое предостережение и, возможно, упрек. Переговорить в будуаре не пришлось – и времени не было, и леди Элайн властно завладела вниманием. Да и сама Манди казалась такой замкнутой и тихой, что не очень хотелось заговаривать…

 
«…А сердце мое переполняет песня:
О леди светлая, ко мне
Ты сердце нежное склони —
Нет чище той любви,
Как пенье птиц, она…»
 

Александр оборвал аккорд на середине, так как в зале, у наружных дверей, возникло какое-то волнение, Несколько рыцарей схватились за мечи, но тут же успокоились, увидев что это всего-навсего один солдат в подоткнутом по-верховому плаще, спешащий с сообщением.

Солдат споткнулся о корзину с хлебными объедками и чуть не упал, но удержался и, оправив одежду, быстро приблизился к возвышению, на котором сидел лорд Бертран.

Не стоило продолжать прерванную песню; Александр понял, что такая поспешность означает нечто чрезвычайно важное.

Солдат – вблизи оказалось, что его плащ разорван, а на скуле красуется внушительный синяк, – тем временем подошел к помосту, преклонил колено и безо всякого вступления сказал:

– Мой господин, Львиное Сердце выпущен из тюрьмы.

– Что? – побледнел Бертран и схватился рукой за жидкую бороду, что было верным признаком сильного волнения.

– Сейчас он направляется домой, и поклялся, что изгонит всех мятежников и отступников, – сказал солдат и прикоснулся к распухшей скуле.

– Клятва – одно, – резко сказал Бертран, обретая равновесие, – а исполнение – совсем другое. Да, а откуда мне знать, что ты принес правдивую весть? Только на прошлой неделе мы слышали, что французский король и принц Иоанн договорились с германским императором, что Ричард останется в заточении на неопределенный, срок.

– Я не посмел бы принести лживую весть или пустую сплетню, мой лорд, – возразил воин. – Мне это передал посыльный французского королевского суда, который остановил на водопой лошадь по пути к принцу Иоанну. Он предупредил, чтобы все сторонники короля Филиппа были начеку.

Бертран изобразил на лице глумливую гримасу.

– Лорд Ричард отсутствовал так долго, что пейзаж решительно переменился; изменить его может лишь Бог, но не Львиное Сердце.

– Да, мой господин. Я только повторяю то, что мне было сказано.

– Ну так поберегите дыхание, – бесцеремонно бросил Бертран и потянулся к кубку. – У меня нет времени для всяких глупостей.

Но те, кто сидел неподалеку от барона, видели, в каком смятении находится Бертран.

Солдат сник и отступил вглубь зала, решив впредь не приносить вообще никаких вестей. Александр подумал, что и о нем тоже больше не вспомнят, но через некоторое время потребовалась военная песня – наверное, для того, чтобы поддержать отвагу барона.

Лорд Лаву был совершенно прав, когда говорил, что Ричард Львиное Сердце – не бог. Чего-то сверхъестественного в нем было разве что на четверть. Согласно распространенной легенде, графы Анжуйские были потомками феи Мелузины, которая некогда отрастила себе крылья и выпорхнула из оконца башни, куда была заточена в преддверии церковного суда. Анжуйцев вполголоса называли «дьявольским выводком» и не без причины.

Вспомнив набег и угон скота, Александр уныло подумал, что все они только что вкусили обед из самой дорогой говядины на свете.

ГЛАВА 8

Оружейная Лаву помещалась в обширном подвале прямо под большим залом. Здесь хранились связки запасных стрел, ворохи копий, горки щитов, а также сырье, необходимое для их изготовления. Как правило, большинство воинов нанимались с собственным оружием, прочие же пользовались услугами или сенешаля, или оружейника господского замка.

Харви завел питейную дружбу с ними обоими, а поскольку они сразу поняли, сколь стеснен в средствах их веселый собутыльник, то позволили пополнять за счет господского его собственный и Александра арсенал.

Пройдя, мимо штабелей пустых и полных бутылей, связок вяленой рыбы, окороков, мешков муки, бочонков меда и фляг с маслом, братья прошли в помещение, все подпорные столбы которого были заставлены оружием.

Харви постучал по ложу большого крепостного арбалета и внимательно оглядел арсенал.

– Неплохой набор, – сказал он, – хорошо, что запасено столько дротиков. Это же не стрелы: бросил вниз, в осаждающих – и все. Стрелы-то можно подбирать и неприятельские. И приличный запас смолы: целую армию можно полить.

Александр взял один дротик и уравновесил его на руке. Наконечник был остер, как шило шорника. Обучая его владению оружием, Харви не раз заставлял его атаковать соломенное чучело, одетое в доспехи, и молодой воин хорошо запомнил, что отточенный узкий наконечник прошивает броню. Он осмотрел несколько древков, выискивая дефекты, но ничего не нашел.

– Выбери себе копья и дротики, – сказал Харви. – Они лучше твоих, а мужчине надлежит хорошо вооружиться.

Александр криво улыбнулся.

– Вот как, ты уже считаешь меня мужчиной?

Харви с шумом втянул воздух сквозь зубы:

– Тебе придется сражаться наравне со всеми, если Бертран захлопнет ворота перед Ричардом.

– Полагаешь, так и случится?

– Полагаю, все зависит от того, какую поддержку ему окажет Филипп Французский… И от цены, которую придется заплатить за препятствия на пути Ричарда, – сказал Харви с гримасой.

Репутация Ричарда как военачальника во всем христианском мире была на недосягаемой высоте.

– Даже если Бертран уступит, Амон де Ругон непременно возьмет самый большой топор и крепко поквитается. – Голос Александра был приглушен: он как раз пытался удержать грозящий рухнуть на пол ворох копий. – Он-то хранил верность Ричарду и в хорошие, и в худые времена.

Харви, глядя в согбенную под тяжестью оружия спину брата, сказал:

– Мы-то что могли поделать? Надо было протянуть межсезонье и зиму. Денег бы до весны не хватило, а рыцарь, который начинает распродавать свое имущество, скатывается по наклонной…

– А если они поняли, что пошли служить недостойному лорду?

– Ты о чем?

– А о том, что вот-вот зазеленеет травка и начнется сезон турниров.

Харви помолчал, запустив пятерню в копну волос и наконец сказал:

– Но мы же присягнули…

– Это не означает, что мы не можем уйти со службы.

Харви какое-то время молча шевелил губами, а потом бросил:

– Мне надо переговорить с Арнаудом.

– Если улучишь минутку, когда он не будет пьян.

Харви сказал, оправдывая друга:

– Он тяжко переживает потерю жены… – И тут же спросил, указывая на находку Александра: – А это что такое?

Александр с трудом вытащил из-под целой кучи старых доспехов меч в рваных и рассохшихся ножнах. Освободил и, взявшись за рукоятку, обнажил клинок. Ножны, конечно, никуда не годились, кожа и костяные пластинки едва удерживались ослабевшими заклепками. Лезвие несколько устаревшей трехгранной формы, а слегка поврежденная рукоять имела, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, форму туго свернутой в спираль змеи. Голову рептилии некогда украшали два драгоценных камня, но теперь, естественно, они были выковыряны. Клинок тронут ржавчиной и иззубрен, но вполне можно было привести все в порядок; а так меч был хотя и легок, но идеально сбалансирован.

Глаза Александра заблестели. Наверняка этот меч – дорогой трофей, достался нелегко и некогда был великолепным оружием.

– Это все можно привести в порядок! – сказал он Харви голосом, дрожащим от волнения.

– Пожалуй, что так, – кивнул Харви. – Частенько приходится восстанавливать поврежденные гарды. Умелый кузнец с этим прекрасно справится.

Он взял у брата меч, внимательно его осмотрел, примерился, прикинул на руке.

– Для меня легковат, но по твоим силам – то, что надо.

Он прищурился и улыбнулся.

– Может, еще пороешься в этом хламе и откопаешь подходящую кольчугу и шлем?

Всю остальную часть дня Александр метался по замку как ошалелый. Он договорился с одним из солдат, который мастерил в свободное время, изготовить для него ножны, а с кузнецом властителя Лаву – о восстановлении поврежденной рукоятки. Рожок еще не протрубил обед, когда Александр примчался к трапезной при мече, сел, дожидаясь Харви, и принялся старательно полировать некогда прекрасное лезвие.

Он был так занят своим приобретением, что даже не заметил, как вошла Манди, и поднял голову, только когда она подошла совсем близко и ее тень легла на него.

Александр тут же подвинулся, освобождая ей место на скамье, показал меч и с волнением спросил:

– Ну, как он вам?

Манди аккуратно подвернула юбки, села, внимательно осмотрела меч и сказала торжественно:

– Замечательный. То есть станет замечательным, когда вы его полностью приведете в порядок.

– Представляете, нашел в оружейной под целым ворохом дротиков и посеченных доспехов. Харви говорит, что меч старый, но это неважно. Настоящая мастерская работа – я это чувствую по стали. – И он погладил клинок, что-то беззвучно бормоча.

Манди посмотрела на его ловкие, изящные руки, столь не похожие на громадные лопаты-ручищи Харви, и спросила, поддразнивая:

– Вы не забудете меня, когда станете великим рыцарем?

Он широко улыбнулся, обнажив прекрасные, не тронутые гнилью и не прореженные ратными стычками зубы:

– Конечно же, не забуду, хоть вы к тому времени станете сиятельной леди, и толпа поклонников будет становиться в очередь, чтобы поцеловать подол вашего шелкового платья.

Она засмеялась, но это была скорее защита, чем проявление веселья, и спросила язвительно:

– Неужто я стану подобной леди Элайн?

Он некоторое время помолчал и сказал, проведя тыльной стороной ладони по лбу:

– Она только играет. Признаю, что играет она мастерски, но все равно это лишь игра.

– А я думала, что вы сделались ее покорным рабом.

Александр покачал головой.

– Мне нравится находиться рядом с нею, нравятся ее манеры, аромат ее благовоний, изящество движений. – Он пожал плечами. – Почему бы и нет? Такие вещи воздействуют на чувства, но я улавливаю разницу между игрой и действительностью. Я смотрю на нее и на вас и понимаю, где правда, а где – лишь лукавое зеркало.

Манди покраснела, хотя комплимент можно было расценить и так, что достоинствами леди Элайн девушка не обладает. Александр тем временем принялся полировать клинок, добавив:

– У нас много общего, неслучайно мы друзья.

Манди кивнула и отозвалась:

– Друзья.

Слово было удобно и приятно и предполагало разговоры без особых обязательств, которые накладывало физическое влечение. Но разве не было бы приятно, посмотри, оцени он ее так, как леди Элайн Лаву. Даже если это окажется опасной игрой…

Мысль отозвалась стеснением в животе, дыхание прервалось.

И в это время зазвучал рожок, возвещая время обеда. Александр отложил меч и, подчиняясь внезапному импульсу, отвесил церемонный реверанс и предложил Манди руку.

– Демуазель, – сказал он с лукавым видом.

Манди чуть вздрогнула – какая забавная пародия на реализацию ее тайного желания – и, ответив приличествующим случаю реверансом, взяла Александра под руку и с высоко поднятой головой позволила ввести себя в трапезную, ступая с таким видом, словно она была одета не в простенькое льняное платье, а в самые изысканные шелка.

Но только они пристроились к мискам, наполненным жирной свининой, тушенной с репчатым луком и бобами, как Харви, быстро войдя в трапезную с копьем в руках, – он в тот день был сменным начальником караула – поднял тревогу. Быстро подойдя к помосту барона, он едва поклонился и кратко доложил:

– Мой господин, к Лаву приближается отряд. Идут под знаменем Ругона и везут осадные машины.

Бертран перестал жевать и сказал хрипло:

– Ругон не осмелится!

– Но это так, мой господин. Они приближаются к южной стене. Какие мне отдать распоряжения?

Бертран вытер свой столовый кинжал чистым полотенцем, вогнал его в ножны и вскочил; объедок мяса свалился на пол.

– Если Амон де Ругон пришел осаждать мои стены, то он пришел за смертью! – прорычал Бертран и стремительно вышел из трапезной – увидеть неприятеля своими глазами.

Александр и все остальные в трапезной последовали за бароном.

Отряд Амона де Ругона был не особенно велик, но прекрасно вооружен и дисциплинирован. Сам Ругон, стройный мужчина на третьем десятке, с каштановыми волосами, ехал во главе войска. Чуть позади его левого плеча гарцевал оруженосец с черно-желтым – цвета Ругона – стягом на древке воздетого к небу копья. Позади отряда катили повозки с различными воинскими припасами; несколько открытых телег перевозили таран и камнеметы.

Глаза Бертрана чуть не вылезли из орбит, когда он увидел все это.

Харви прислонился к каменному зубцу, еще раз посмотрел на незваных гостей и спросил:

– Выслать герольда, чтобы выяснить их намерения, мой лорд?

Бертран едко парировал:

– Я и без герольда все вижу! Ничего, все, что он получит от меня, – это смерть! – и он бросил несколько отрывистых распоряжений по организации обороны.

Не шелохнувшись, Харви отчетливо повторял сказанное.

Александр знал, что означает мрачное, каменное выражение лица брата. Харви считал Бертрана тупицей, но был не настолько глуп сам, чтобы сказать это вслух. Человек, который не соблюдает законов войны, вряд ли может рассчитывать, чтобы с ним обходились подобающим по этим законам образом в случае, если потерпит поражение. И как часто за высокомерие господ расплачиваются их солдаты…

Манди вцепилась в рукав Александру и, глядя на силы, подступающие к замку, спросила:

– Что произойдет, если Ругон победит?

Александр болезненно сморщился. Он не мог сказать девушке, что при худшем исходе Амон де Ругон попросту прикажет повесить всех, кто причастен к угону скота, – в назидание тем, кто вздумает шутить с ним.

– Это будет зависеть от его чести и милосердия, – сказал он деревянным голосом.

– Леди Элайн о нем очень высокого мнения. Она говорит, что… – Манди оглянулась и, понизив голос, закончила: – что он стоит двух таких, как ее муж.

Александр фыркнул:

– Это запросто, разве что кроме как в состязании едоков.

Тут Александр услышал, что его подзывает Харви и, извинившись, поспешил по стенному бордюру к брату.

– Мне нужно знать с точностью до последнего древка и стрелы, чем мы располагаем. Доложишь мне сразу, как только соберешь сведения.

Сердце Александра заколотилось, а во рту пересохло.

– Где ты будешь?

– На этой или какой-нибудь другой стене. – Харви нахмурился и пробормотал: – Де Ругон или дурак, или знает нечто нам не известное…

Александр взглянул на войско, разворачивающееся у стен, и вопросительно взглянул на Харви.

– Лорд Бертран находится в невыгодном положении, если Львиное Сердце вновь на коне. Лаву поддерживает Филиппа Французского, и это делает его изменником. Эти, которые внизу, могут оказаться только первыми из стервятников. А что, Амон де Ругон имеет право на самую большую кость. Думаю, что он хочет урвать кусок, пока еще есть что урвать.

– Так ты полагаешь, что прибудут и другие… стервятники?

Харви пожал плечами.

– А то. Не думаю, что это – простой жест Ругона. Он сравнительно молод, но он – закаленный крестоносец. – Харви одарил брата безрадостной улыбкой. – Так что ты был прав, протестуя против угона скота.

– Насчет отъезда я тоже был прав, – возразил Александр с той же гримасой. – Теперь нам придется не слишком уютно.

– Совсем неуютно. Но, по крайней мере, научишься драться за свою жизнь. И не стой как болван! Иди, добудь сведения!