Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
Манди очнулась от вызванного лекарствами сна в солнечный день и под звук ветра, шелестящего в яблонях. Легкая судорога свела ее влагалище, но ужасные боли, которые были раньше, улеглись и казались частью недавнего кошмара. Возможно, это и был кошмар; и, возможно, она все еще спала. Ее мысли плавали в солнечном свете, и она наблюдала танец и блеск пылинок с летаргическим восхищением, пока, наконец, глаза ее не закрылись.
Но спала она недолго. Мочевой пузырь ее болел, потому что его надо было опустошить; во рту было сухо. Из-под ресниц она видела странные темные фигуры, неровно освещенные пламенем свечи. Там была ведьма – маленькая старушка с морщинистым лицом и без зубов, она что-то повязывала вокруг бедер Манди.
– Она будет жить? – спросил мужчина со страхом в голосе, и старуха ответила надорванным старческим голосом:
– Если Богу и Святой Маргарет будет угодно, молодой человек. На счастье, вы послали за мной, если бы нет, то вашей жене понадобился бы священник.
Жене? Манди удивилась этому слову. Она не была ничьей женой.
Потянувшись вниз, она дотронулась до талии и обнаружила, что вокруг нее дважды обмотан шнурок, концы которого шли вниз по животу и между ногами. Значит, темные фигуры не были лишь плодом ее воображения. Мужской голос очень знаком, и в тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, она увидела его лицо.
– Александр, – громко сказала она и постаралась сесть. Болезненная тошнота поднялась в ее животе, и она со вздохом упала на подушки.
Женщина, сидевшая у маленькой жаровни, перетирая травы в медной ступке, оставила работу и заковыляла к Манди. Это была та самая ведьма из ночного кошмара, еще более морщинистая при дневном свете. Руки с голубыми венами были сплошь усеяны коричневыми пятнами, а улыбка – как дыра в гнилом яблоке.
Манди подавила дрожь.
– Кто вы? – спросила она. – Где Хильда?
Старушка уселась на сундук у кровати и наклонила голову набок. Кожа вокруг ее глаз обвисла и стала дряблой, нависая над ними, но сами глаза были такими же внимательными и темными, как у птицы, и полными юмора.
– Хильда внизу, заботится о вашем муже и ребенке, – сказала она и щелкнула языком в беззубом рте. – Я знаю, ты думаешь, что я похожа на ведьму, прилетевшую на метле прямо со своего шабаша, но даже у меня нет лекарства от действия времени, милочка. Ты должна благодарить святых, которых ты почитаешь, за мой опыт и свою жизнь.
Манди посмотрела на простыни. Их сменили, и запах сухой лаванды ударил ей в ноздри. Она почувствовала негодование, увидев эту женщину, чувствовала отвращение, но также устыдилась, что не может отвлечься от внешности старухи. Без сомнения, старуха действительно спасла ей жизнь, и она должна была быть благодарна ей за это.
С трудом она подняла глаза от чистого белья и встретила ее проницательный взгляд.
– Я действительно благодарна Богу и благодарна вам, – сказала она. – Но я все же еще не знаю, кто вы.
Голос Манди был сухим и хриплым, и, когда она говорила, горло сжалось и она закашлялась.
– Меня зовут, если это имеет значение, матушка Гортензия, и первого ребенка я приняла семьдесят лет назад у жены моряка. И нет ничего такого в этом деле, что мне было бы неизвестно. – Она с трудом поднялась на ноги, с удивительной быстротой проковыляла к жаровне и налила из кувшина какой-то красной жидкости в чашку. – Вот, выпей-ка, это прибавит тебе сил.
Манди с подозрением посмотрела на чашку и подумала о зельях, которые заливала ей в горло Элайн в Лаву, когда она носила Флориана. И замечание матушки Гортензии о том, что она прилетела на метле, попало практически в цель скрытых предрассудков Манди.
Она осторожно сделала глоток и почувствовала резкий, но не неприятный вкус диких ягод с запахом меда и трав.
– Только из-за того, что это зелье, вовсе не значит, что оно противное на вкус, – насмешливо сказала старуха. – Люди судят слишком поспешно.
Манди покраснела.
– Нет, простите, спасибо.
Она выпила жидкость до последней капли и вернула чашку повитухе.
– Полагаю, теперь ты захочешь облегчиться, – сказала матушка Гортензия как ни в чем не бывало. – Пойдем, я помогу. Ты будешь чувствовать слабость в ногах, прошлой ночью ты потеряла очень много крови.
С удивительной выносливостью и силой для такого крохотного и сморщенного существа, она помогла Манди подняться с постели и дойти до уборной в маленькой комнате внизу.
– Не снимай перевязь, – предупредила она. – Кровотечение остановилось, но нужно быть осторожной.
– Почему на мне надето это? – Манди указала на шнур, подняв одежды.
– Когда-то это принадлежало благословенной св. Маргарет, патронессе рожениц. Если кровотечения не будет, ты сможешь снять его вечером.
Матушка Гортензия проверила кусок полотна между ног Манди. Из-за того что она встала, потек маленький ручеек крови, но ничего такого, что старая повитуха посчитала бы серьезным, не было.
– Ты потеряла сына, – сказала она, посасывая голые десны. – Мертворожденный, слишком маленький, чтобы суметь вздохнуть. Твой муж сказал, что организует моленья и похороны.
Губы Манди вытянулись в выражении полугримасы-полуулыбки.
– Он молодец, – сказала она. – Но он не мой муж.
Старушка снова причмокнула языком.
– Тогда должен им стать.
Она помогла вернуться в кровать. Слезы стояли в глазах Манди. Она чувствовала слабость, головокружение и усталость. Истощение и ума, и тела.
Старуха дала ей другое зелье, у которого, несмотря на мед, был очень горький привкус, от которого Манди чуть не вырвало.
– Спи, – сказала матушка Гортензия. – Это то, что тебе нужно: целебный сон.
Когда Манди опять проснулась, было уже далеко за полдень. Цвет света изменился от бледного к золотому, и в комнате была разлита усыпляющая теплота. Справа на кровати чувствовалось какое-то давление, а в воздухе пахло цыпленком и травами.
Она посмотрела туда и встретила заботливый взгляд Александра. Солнечный свет придал его глазам золотисто-коричневый цвет и отсвечивал на оливковом лице. Лицо его заросло щетиной, а одежда была слегка измята.
– Геката говорит, что ты должна это выпить, – сказал он, указывая на миску бульона, от которого шел пар, на сундуке.
– Кто? – пробормотала Манди в полусне и попыталась приподняться. Александр взбивал подушки за ее спиной, пока она не села ровно и удобно.
– Матушка Гортензия, она просто неописуемой красоты, – беззлобно сказал он и взял миску с ложкой. – Тебя покормить или сама справишься?
– Я справлюсь. – Нотка независимости появилась в ее голосе, и она забрала у него бульон. Когда она окончательно проснулась, она поняла, что была очень голодна, а бульон имел не только изумительный запах, но и божественный вкус.
Во время еды Манди с опаской осмотрела комнату.
– Где она?
– Внизу, колдует над каким-то варевом тебе на завтра. Оно состоит из телячьих костей, ячменя и Бог знает еще чего, что она достает из мешочка на поясе. Однако запахи многообещающие. Она скоро поднимется, чтобы посмотреть, как ты. Хильда говорит, что это лучшая повитуха в Руане, но в последнее время она пользует мало. Никто не хочет, чтобы первое, что увидел их ребенок в этом мире, была беззубая старая карга.
– Но для женщин, у которых случаются выкидыши, это не имеет значения, – сказала Манди, и вновь слезы с жаром и солью навернулись у нее на глаза, наполняя их, переполняя и, наконец, проливаясь.
– Как я хочу к своим детям, – сказала она и начала всхлипывать.
Александр подхватил миску с бульоном до того, как он успел расплескаться по всей постели, потом привлек Манди к себе и крепко прижал к своему телу, понимая ее горе.
Напрасно было говорить, что у нее оставался Флориан, что у нее все еще был он, что у нее еще вся жизнь впереди. Все это было ничем по сравнению с эмоциями, захлестывающими ее сейчас. Старая повитуха предупредила его, что слез не избежать.
Он вдруг подумал, что может потерять самообладание, обнимая ее и гладя по волосам.
– Как только ты сможешь двигаться, вы с Флорианом отправитесь со мной, – сказал он. – В имение Маршалла в Орбеке. «Нет» в качестве ответа я не приму, ты не в том состоянии, чтобы убежать, поэтому послушай и прими.
Ему показалось, что сквозь дрожание она кивнула, но он не знал, поняла ли Манди что-нибудь в своем горе. Но тут она приподняла голову.
– Иоанн, – сказала она сдавленно. – А как же Иоанн?
– Я знаю, что он тебя ревнует, но в данный момент он занят другим. Я все улажу.
Она снова кивнула и перестала плакать; плач перешел в громкое сопение и икоту. Он подал ей чистую полоску льняной пеленки, о которую можно было вытереть нос и глаза, и, когда она чуть больше успокоилась, дал ей бульон. Пусть и не такой горячий, как раньше, он все еще был довольно теплым и приятным.
Манди посмотрела на него, глаза ее были отекшими и опухшими, нос – красным, и увидела лишь нежность и заботу в ответ.
Она хотела знать, как Иоанн отреагирует на весть о смерти его сына, и подбородок ее снова предательски задрожал.
– Что ты делаешь в Руане? – спросила Манди, чтобы отвлечься от этих мыслей.
– Контролирую закупку продовольствия для отправки его в Орбек, – сказал Александр, посмотрел на покрывало и начал выдергивать висящую нитку из шерсти. На секунду ей показалось, что он хочет сказать что-то еще, но он продолжал вытягивать нитку, слегка сжав губы.
– Я рада, что ты приехал, – сказала Манди. – Но после моего письма я была уверена, что ты не приедешь. – Она играла с ложкой, крутя ее вокруг вырезанного по дереву узора на дне миски.
– Ты сказал, что все уладишь с Иоанном, но как? Ты подвергнешь себя ужасной опасности.
– Риск есть, и было бы глупо это отрицать, но меньший, чем раньше.
– Потому что мой сын мертв? – голос ее, не считая легкой дрожи, был опасно безразличным. – Потому что я не так дорога ему – легче бросить?
Он поднял на нее глаза, прекратил терзать покрывало.
– Не отрицаю, это повлияет на ситуацию, – неуклюже сказал Александр, – но есть и другая, более важная причина, почему я думаю, что он отпустит тебя, – причина, по которой я постучал в твою дверь прошлой ночью.
Он взял ее руку в свою, положив большой палец на ее суставы, на золотые кольца, которые ей подарил Иоанн.
– Я пришел сказать тебе, что Иоанн женился, что в данный момент, по крайней мере, он не видит ничего, что находится за пределами его брачной опочивальни.
Он рассказал ей все, что слышал во дворце прошлым вечером.
– Я хотел, чтобы ты узнала об этом до того, как это будет у всех на устах. Не ради себя, но ради тебя.
Манди посмотрела на его руки, лежащие на ее руках, и почувствовала тяжесть. Он не говорит всей правды. Он пришел и ради себя тоже, но она не держала на него за это зла. Мысль о Иоанне в постели со своей невестой-ребенком наполнила ее печальной усталостью. Она вдруг обнаружила, что ей было все равно, потеря детей Иоанна была намного большей раной, чем потеря самого Иоанна. В самом деле, ей показалось, что из нее словно занозу вытащили и наконец она смогла снова чувствовать. Она глубоко и неровно вздохнула и посмотрела на него сквозь застилаемые слезами ресницы.
– Мне нужно время, чтобы все пережить и вылечиться. Я не могу дать тебе…
– Все время на свете – твое, – перебил он ее на полуслове.
Опустив глаза, он ослабил свою хватку, словно вдруг осознав, что напряжение в пальцах идет вразрез со словами.
– Обещаю настолько, насколько, по твоему мнению, стоит слово мужчины.
– Твое я ценю намного больше, – ответила она, улыбаясь со слезами.
Прежде чем он успел ответить, вошла матушка Гортензия. Она запыхалась от подъема по лестнице и колыхалась, как качели.
– Я сказала: отнеси ей бульон, а не оставайся на ночь. – Она покачала указательным пальцем перед Александром. – Теперь ты должен уйти. У меня и госпожи женские дела.
Чувствуя себя ребенком, пойманным на воровстве пирогов в дверях булочной, Александр поднялся и, естественно, незамедлительно встал во весь рост над матушкой Гортензией. Ничуть не испугавшись, она пронзительно посмотрела на него.
– Я отвозила на рынок быков побольше тебя, – сказала она. – Да и, наверно, мозгов у них было тоже побольше. – Она подтолкнула его. – Иди-иди, твой сын постоянно спрашивает о тебе. Говорит, что ты обещал научить его владеть мечом.
Она щелкнула языком, выражая тем самым, что думает об этой идее.
– И не смотри на меня так. Как только я увидела его, я поняла, что он твой.
Александр и Манди обменялись печальными взглядами. Наклонившись, он поцеловал щеку любимой.
– Господи, какая бы могла получиться из нее теща, – пробормотал он.
– Что ты сказал? – матушка Гортензия чуть подалась вперед, с подозрением глядя на него.
– Я сказал, что ради Манди я лучше уйду, – ответил Александр с невинным выражением. Повернувшись, он шагнул вперед и поцеловал старушку в сухую жесткую щеку.
– Миледи, – сказал он и подошел к занавесу. – Мне нужно ехать в Орбек завтра, но я вернусь забрать вас до праздника св. Михаила… обещаю.
Поклонившись, он вышел.
Женщины прислушивались к его шагам по лестнице и к его голосу, когда он разговаривал с Флорианом внизу. А Гортензия нежно погладила свою щеку.
– В последний раз мужчина поцеловал меня на празднестве, когда мне было тридцать пять, – сказала она. – Да и то не был таким красивым, как твой.
Она опустила руку и проковыляла к кровати.
– Ты останешься с ним?
Манди втянула нижнюю губу.
– Думаю, да.
– И думать не надо, – высказала матушка Гортензия свое мнение и сняла простыни. – Не могу понять, почему вы не вместе сейчас. Так, посмотрим-ка.
Пока матушка Гортензия смотрела на количество потерянной крови, Манди вкратце рассказала ей о своей жизни на ристалище, о встрече с Александром и о причине, по которой они расстались.
Матушка Гортензия подвигала беззубым ртом.
– Да, доверие очень легко предать, – проницательно сказала она, – однажды потеряв его, очень трудно восстановить и простить. Но вы оба были слишком молоды, вам нужно было еще многому научиться.
– Он говорит, что с тех пор не был с другой женщиной.
– Ты веришь ему?
Манди нахмурилась, пробираясь сквозь дебри своих мыслей.
– Да, – сказала она после короткой паузы. – Александр никогда не лгал мне, иногда, возможно, сглаживал правду или держал за зубами язык и выглядел невинно, но никогда не лгал.
Она взглянула на старушку.
– Было бы глупо думать, что он дал обет безбрачия потому, что никакая другая женщина не могла удовлетворить его. В этом нет вины. Ни он, ни я не смогли остановиться, когда пришло время, но я была более невинной. Он знал, к чему это приведет.
– Да, кажется, что вы оба заплатили за это, – сказала матушка Гортензия. – Пора бы уж ранам зарубцеваться. Шнурок можно уже снять. Кровотечения не должно быть больше, чем обычно во время месячных. – Она дотянулась до узла на «поясе святой» и начала распутывать сложные петли и узлы, которые, как гласило поверье, уменьшают кровотечение.
Манди скривилась в ответ на упоминание Гортензией «оплаченной цены». Слова эти, как насмешка, вновь и вновь приходили ей на ум.
Повитуха сняла узел, сложила его вдвое, потом еще вдвое, закрепила концами и снова завязала сложный узел. Перекрестив шнур, она отложила его, а из тканого мешочка, висевшего у нее за спиной, она достала множество разнообразных предметов.
– Тебе не стоило бы спать с мужчинами, пока не вылечишься. Я знаю, что ты не собираешься пускать мужчину в свою кровать или подпускать к своему телу, даже такого дорогого тебе, как этот молодой человек внизу, – но, как ты сама сказала, ты не смогла контролировать себя, когда настал момент. И, конечно же, ни одному живущему мужчине нельзя доверять, даже в момент блаженства.
Манди была слишком удивлена словам матушки, чтоб протестовать против них, а вещи, которые достала матушка Гортензия из мешочка, стали апофеозом ее удивления. Среди них был кусочек сырой шерсти, половинка лимона – этот фрукт она знала, его иногда использовали в качестве украшения кубков за королевским столом; также присутствовали и четки, окрашенные в три цвета, переходящие от одного к другому: красный, желтый и синий. Манди пристально глядела на все это, ей стало интересно, не атрибуты ли это какого-то темного заклинания. Конечно же, матушка Гортензия была похожа на ведьму…
Старушка сначала взяла в руки пучок шерсти.
– Чтобы зачинался ребенок, мужское семя должно смешаться с женским, – авторитетно сказала она. – Если не хочешь забеременеть в постели с мужчиной, ты должна намочить кусочек сырой шерсти в уксусе или ослином молоке и засунуть его в себя, чем глубже, тем лучше, так, чтобы твое семя не смешалось с его. То же самое сделает и лимон. Вымыть промежность только уксусом иногда помогает, но не так хорошо.
Манди скривилась при этой мысли, но кивнула, тем самым давая понять, что поняла.
Матушка Гортензия прищурилась.
– Это неудобство, но недолгое, а может спасти целую жизнь, – сказала она.
– Да, я знаю. Я слушаю, – виновато сказала Манди.
– Ха, вот это и надо делать, – шмыгнула носом повитуха.
Манди указала на четки, которые чем-то казались похожими на те, что применяют как подспорье для зауживания святого катехизиса и ритуалов.
– Что это?
Матушка Гортензия шамкнула и улыбнулась беззубым ртом.
– Они, – сказала она, взяв четки грубыми пальцами, – настоящая сила, милочка.
– И что с ними делать? – Манди нахмурилась, потому что не могла представить себе их использование, кроме как для молитв.
– Смотри, три цвета, двадцать восемь бусинок, каждая представляет собой один день женского менструального цикла. Семь красных – на дни женских месячных, когда она грязная и ни один мужчина к ней не притронется.
Матушка Гортензия отсчитала эти семь бусинок на нитке.
– Остаются только желтые и синие. Желтые представляют собой дни, когда женщине безопасно спать с мужчиной, когда она не зачнет ребенка. А если спать с ним в день синей бусинки, ты точно забеременеешь. Пока ты считаешь и твои месячные регулярны каждый месяц, ты можешь решать, забеременеть или нет.
Она вручила четки Манди.
– Это женская магия, – предупредила она. – Ты должна быть уверена, что твой мужчина поймет. Некоторые очень сильно обижались на такую силу.
Манди прошлась пальцами по выкрашенным отполированным четкам и посмотрела на них, все больше понимая. Все было очень просто, почти слишком просто, чтоб быть правдой.
– Откуда ты знаешь, что это сработает?
Повитуха пожала плечами.
– До моих лет не доживешь, не научившись паре-тройке трюков. – Она слегка хихикнула и обняла себя. – Но обещаю, это работает. Мне рассказала об этом фаворитка епископа, а ей об этом сказал епископ, который не хотел, чтобы какой-нибудь ублюдок испортил ему репутацию. Он нашел его, по ее словам, в древнем манускрипте.
Манди медленно кивнула.
– Вроде арабских чисел, – пробормотала она.
– А?
– Ничего, – сказала Манди, перекатывая бусинки четок по кожаной нитке.
Иоанн ненадолго отлучился от постели своей невесты-ребенка, чтобы позволить себе удовольствие насладиться охотой.
Переливающийся серебром сокол уселся на его рукавице, его свирепые глаза были укрыты накидкой из сиреневого шелка. Острые когти и широкий клюв отражали ясный свет. Иоанн поглаживал его блестящие перья указательным пальцем, увенчанным драгоценностями. На его шляпе тоже была драгоценность – большой аметист, удерживающий голубое перо сойки. Самодовольное, сытое удовлетворение блестело в каждой складке его кожи, в каждом нюансе выражения его лица. В данный момент Иоанн был очень доволен жизнью. Он стал правителем империи, которую украл у своего соперника политической ловкостью, и был мужем большеглазого котенка, получавшего удовольствие от игры в его игры. Погода была просто замечательной, отличный день для соколиной охоты и для того, чтобы почувствовать, как твое бренное тело болит и поет от нее.
Цапля и журавль были добычей сокола Иоанна – наиболее опасные и наиболее труднодобываемые – и охотничья компания направилась к реке в поисках подходящего места. Краем глаза Иоанн заметил молодого рыцаря, прибывшего с депешами от Уильяма Маршалла этим утром и с просьбой аудиенции для себя. Иоанну показалось, что он знает, по какому поводу тот приехал, и с оттенком раздраженного веселья пригласил его с собой на охоту. Он чувствовал удовольствие и был в таком настроении, что злость боролась в нем с хорошим расположением. Сам молодой человек, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке.
И у него была причина для тревоги. Даже если Иоанн не потрудился узнать, как звали весеннего гостя Манди, сходство между Александром де Монруа и Флорианом было слишком сильным, чтобы посчитать его простым совпадением.
Иоанн раздумывал, стоит ли разрешить ему аудиенцию или нет, или, может, дать ему возможность поволноваться еще. Он посмотрел на сокола, сидевшего на его кожаной рукавице. Было бы интересно услышать, что скажет этот рыцарь, а Иоанн любил пикантные развлечения. Его губы сложились в улыбку, и он мягко пробежал с птицей.
Нет, не сейчас. Нужно потянуть за ниточку немножко подольше, покрутить и натянуть ее немного туже, давая возможность порваться.
Наконец Александра удостоили аудиенции в конце этого долгого утра. Серебристый сокол добыл двух журавлей в удивительных, яростных и отчаянных бросках, и хорошее настроение Иоанна сменилось просто на отличное.
Журавли были спутаны вместе и привязаны к вьючному пони, чтобы быть доставленными домой с триумфом, а охотники решили отпраздновать охоту щедрым пиршеством. Соколов отнесли в тень и связали; там они дремали в своих накидках.
Иоанн засунул в рот кусок хорошо прожаренного мяса лебедя и посмотрел на Александра с таким благосклонным выражением, что оно могло скрыть даже самого опасного убийцу.
– Итак, – сказал он. – Вот ваша аудиенция. Что вам от меня нужно? – Он подал знак. – Я вам разрешаю сесть.
Александр выпрямился из поклона и уселся на шерстяное одеяло с кисточками, защищавшее королевский зад от колючек в траве. Он знал, что Иоанн играл с ним все утро, выжидая момента, как эпикуреец с заготовленной ложкой. Александр нервничал, но был настроен решительно. Он знал, что Иоанн ожидал услышать, увидев улыбку в его – Александра – темно-карих глазах, ожидал с кошачьим терпением.
– Сир, жаль, что я не мог поговорить с вами раньше. Я привез грустные вести, – официально сказал он и сквозь прищуренные глаза увидел сердитый взгляд, исказивший лицо Иоанна.
Он поспешно откашлялся и продолжал:
– Как вы уже, наверное, знаете, я знаком с вашей белошвейкой Манди де Серизэ. На самом деле, я думаю, вы знаете, что я – отец Флориана.
– Я много чего знаю. Кстати, я также знаю, что вы очень откровенны, – парировал Иоанн, запив мясо вином. – А что за новости?
– Я был в Руане по делам моего господина Маршалла. Там, в городе, была эпидемия. Я пошел проверить, все ли в порядке у Манди, и…
– Вы пошли проверить, – передразнил Иоанн, сардонически приподняв бровь. – Как заботливо с вашей стороны, особенно в мое отсутствие.
Александр покраснел от сарказма Иоанна. Он поборол в себе желание сбить улыбку с губ этого человека.
– Я узнал, что малыш умер от дизентерии и сама Манди больна, сир, – твердо сказал он.
Иоанн пронзительно поглядел на него.
– Господи, она ведь не умерла?
Казалось, нотка заботы в его голосе удивила его самого больше, чем Александра, который считал его бездушным и равнодушным человеком.
– Нет, сир, благодаря милости Божьей и опытной повитухе она выздоравливает.
– Повитухе? – Брови Иоанна приподнялись.
– У нее был выкидыш, сир.
Иоанн молча допил вино и отдал чашу оруженосцу, чтоб тот ее наполнил.
– Чей ребенок? – грубо спросил он.
Александр проглотил и свою ярость, и свое раздражение. Дешевая выходка, слишком дешевая, чтобы платить за нее собственной жизнью и несчастьем Манди.
– Если бы ответ был другой, я бы не стоял здесь сейчас, сир, – с достоинством сказал он. – В самом деле, я бы взял Манди и своего сына и спасся бы бегством за французскую границу.
Иоанн искоса наблюдал за ним и покусывал щеки. На его лице Александр не мог различить ни следа сожаления или горя. Тот выкрик был единственным проявлением заботы.
Через некоторое время Иоанн взял еще один кусок жареного лебедя с блюда и впился в него зубами. У него были прекрасные зубы, белые, ровные и крепкие.
– Так почему вы здесь? – спросил он. – Похвально, что вы лично привезли мне эти новости, но было бы достаточно любого курьера. От этой встречи вы хотите чего-то большего.
– Сир, я хочу взять Манди в жены.
Вот, он прямо высказал это в сентябрьский солнцепек, когда подслушивала вся свита, а Иоанн сидел на ковре, жуя жареного лебедя с изящной аккуратностью, неожиданной для его коротких сильных пальцев.
– Я хочу… попросить вас освободить ее.
Иоанн вытер руки и губы салфеткой.
– Значит, вы полагаете, что раз у меня новая жена и королевство, занимающие все мое время, я буду податливым, – сказал он и поцокал языком.
– Да, сир.
Не было смысла все это отрицать, сделай он это – это привело бы только к дальнейшему усилению уколов Иоанна.
В кубок Иоанна налили еще вина. Он сделал глоток, а потом подал знак, чтобы налили и Александру.
– Так вы говорите, что, если сбежите за французскую границу, мне будет сложнее что-либо с вами сделать? Так стоит ли мне рассматривать ваш приезд как истинную честность и заботу о моем одобрении, или вы провоцируете меня?
Александр воспринял вопрос как риторический и ничего не сказал. Ведь в какую сторону дует ветер, решал Иоанн, и каким бы ни был ответ, Иоанн был ему судьей, в конце концов.
– Вы прямы, – снова сказал Иоанн. – Я мог бы вас убить, вы ведь знаете?
– Да, сир.
Иоанн раздумывал, перекатывая кубок в руках и глядя вдаль через полупрозрачный горный хрусталь.
– Она обслуживает меня как белошвейка, – сказал он. – И действительно, она лучшая из всех, встречавшихся мне – не столько по самому шитью, а по рисункам и выкройкам.
Он опустил кубок и прищуренно посмотрел на Александра темными глазами, в которых не было теплоты.
– А что касается прочих ее услуг… – Рот его искривился в жесткой улыбке. – Я со своей собственной рукой справлялся лучше. Пока я оплачивал услуги ее иглы, я имел ее тело. Скажите ей, что мне нужны сорочки для коронации для меня и моей жены. Вы можете взять мерки у кого-нибудь из служанок Изобель, когда мы вернемся с охоты. И все.
Александр сглотнут желание наброситься на Иоанна и задушить его за презрительный тон, которым он говорил о Манди. Как о бездушной игрушке.
У него чуть не сорвалось с языка, что, верно, Иоанн любит свою руку больше всего, как часть себя, любимого, но сжал зубы и улыбнулся с фальшивой благодарностью, а в голове его засела мысль, что у него была причина убить волка в его же логове.
И хотя Иоанн согласился, а Александр рассыпался в благодарностях, ни один из них не был доволен ответом другого.
