Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА 16
Харви поднял кулак, размахнулся и свалил Александра одним яростным ударом.
– Щенок безмозглый! – взревел он. – Надо было отрубить тебе яйца и прибить их к щиту на квинтейне!
Он подтащил Александра к своим ногам с явной целью ударить его снова.
Из разбитой десны Александра текла кровь, и он пытался усидеть в пыли. Он знал, что Харви отреагирует именно так на рассказ о случившемся, и только спрашивал себя, как долго это будет продолжаться, прежде чем к Харви вернется способность к рассуждению.
– Я говорил с Манди, просил ее выйти замуж за меня! – кричал он, пока его туника была захвачена медвежьей хваткой, и снова его ставили вертикально.
– Ее отец вверил ее благополучие мне. Славный Христос, он восстанет из своей могилы для мести! – И Харви затряс Александра, как терьер крысу. – Ради Бога, что на тебя нашло?
Собралась толпа, чтобы наблюдать препирательство двух братьев, хотя никто пока еще не знал, что произошло. Осгар ле Грос выставил бедро и подбоченился.
– Ах, – он усмехался, – братская любовь.
Харви обвел горящими глазами толпу и прорычал:
– Кто-то еще напрашивается?
Осгар пожал плечами.
– Было очень забавно наблюдать за вами.
Харви бросил Александра лежать на земле и повернулся к толпе.
– Нечего здесь пялиться, – сказал он грубо; его грудь бурно вздымалась, а ноги были широко расставлены. – Налетели, стервятники, а ну прочь, отсюда! – И сопроводил окрик выразительным жестом.
С громким смехом толпа зрителей медленно разошлась. Последним убрался Осгар, сделав двусмысленный жест. Александр мысленно поблагодарил его, поскольку вмешательство толстяка уберегло Александра от самой страшной вспышки ярости Харви.
– Если бы я мог бы исправить дело, я сделал бы это, – сказал он, не вставая с земли. – Но это невозможно, и я предлагаю лучшую из доступных мне компенсаций. Нет никакого смысла бить меня до полусмерти; я буду выглядеть не слишком привлекательным женихом.
Харви оскалил зубы.
– Ты вообще никаким женихом не будешь выглядеть, – прорычал он, но темно-багровый румянец уже начал спадать с его лица и глаза больше не угрожали выскочить из орбит. – Как ты мог быть настолько глуп?
– Я был пьян и, если хочешь знать всю правду, очень встревожен мыслями об Удо ле Буше и его предложении. Я не понимал, до какой степени встревожен, пока это не стало слишком поздно.
– Так что ты взял ее для себя, чтобы другим не досталась.
– Не было у меня таких намерений… я просто не думал в тот момент.
– Задницей ты думал, – сказал Харви высокомерно. – Давай, поднимайся. Валяешься как злая шавка в ожидании очередного пинка.
Это совершенно точно совпадало с самоощущением Александра.
Он осторожно поднялся на ноги и отряхнулся. Губа пульсировала, и он чувствовал жгучую боль под левым глазом, что говорило о сильном ушибе.
Он также знал, что не совсем избавился от бурного гнева Харви.
– Где Манди? – спросил Харви.
– Она сказала, что ей нужно побыть одной, собраться с мыслями. Я закончил ухаживать за нашими лошадьми и пошел искать тебя.
Он поглядел на их обиталище – лагерь наемников армии братьев Анжуйских, с арьергардом из прачек, мелких слуг и шлюх. Это был мирок, в котором Харви проводил свое свободное время. Александр с обычной проницательностью догадался, что Харви отдал бы что угодно за то, чтобы остаться со своим братом вчера вечером.
– Надо найти священника, – сказал он Харви и, взглянув в лицо старшего брата, быстро добавил: – Подходящего священника, который соединил бы нас в браке. Наверняка у Иоанна или у одного из его командующих есть священник, который может провести церемонию.
– О да, – сказал Харви саркастически, – во что бы то ни стало дайте нам соблюсти правила приличия.
Александр нашел священника, только что выпущенного из монастыря и принявшего постриг бенедиктинца. Он служил помощником и писцом старшего священника графа Мортейна. Молодой отец Амброз никогда не выполнял свадебный обряд прежде и охотно согласился совершить его.
Итак, со священником договорено. Александр пошел искать Манди, чтобы сообщить ей приятные новости об их предстоящем бракосочетании, а Харви захотел избавиться в бою от мутившего его гнева и напряженности.
Чтобы скоротать время под стенами Водрея, осаждающие занимались своим оружием и проводили поединки и маленькие турниры. Харви оседлал Солейла и поехал присоединиться к соревнующимся.
«Это еще не катастрофа, – сказал он себе. – Александр и Манди знают и любят друг друга. С хомутом венчальной клятвы и золотого кольца нет причин все не уладить, и бок о бок не прокладывать прямую борозду жизни».
Но он был все еще сердит, что это случилось именно таким образом. Он должен был видеть то, что было под носом. Святый Боже, он же просто человек, с простыми человеческими мыслями и желаниями. Он так был полон отцовскими чувствами к Манди, что ему никогда не приходило в голову, что Александр мог видеть ее в другом свете, и Харви был огорчен собственной слепотой.
Краем глаза он заметил знакомые красные с желтым накидку и щит, и направил Солейла в сторону, чтобы уклониться от приближающегося всадника. Харви не имел никакого желания сегодня связываться с Удо ле Буше. Но у ле Буше были другие намерения, и он тоже повернул, поощряя своего укрытого боевой пелериной жеребца перекрыть дорогу между ними так, чтобы Харви не имел никакого выбора, кроме как повернуться и стоять перед ним.
– Сукин сын! – прорычал ле Буше, когда Харви приблизился.
Харви посмотрел на него и сжал кулак на древке копья. Похоже, не надо спрашивать о причине ярости ле Буше; кажется, он уже все знает.
Ле Буше ткнул указательным пальцем.
– Вы никогда не имели никакого намерения выдать девочку за кого-то не из вашей семейки! – напал он. – Я только что говорил со священником Мортейна, он готовится венчать и все мне рассказал! Вы одурачили меня, де Монруа, но я такого никому не спущу!
Гнедой ле Буше ступал осторожно, его глаза выкатились, поскольку коня одновременно поощряли и удерживали в узде…
– Вы сами выставили себя дураком. Я вам ничего не обещал, – парировал Харви; горячая волна гнева смешалась с ощущением страха в животе. – Если вы говорили со священником, как вы утверждаете, то должны знать, что это – вопрос чести, ни больше ни меньше.
– Тогда позвольте чести быть удовлетворенной! – закончил ле Буше и обнажил свой меч.
Харви сглотнул.
– Господи, не будьте идиотом, – сказал он хрипло.
– Почему нет? Дураком вы уже меня выставили! – И сверкнул меч.
Харви коснулся шеи Солейла и поднял на дыбы жеребца, предупреждая нанесение удара. Гнедой ле Буше вздрогнул и отскочил вбок, избегая удара копыт, и удар рыцаря прошел мимо, дав Харви время, чтобы выхватить собственное оружие и поставить щит в позицию. «Позвать на помощь других солдат под стенами, – подумал Харви, – или остаться и попытаться побороть противника?» Он парировал следующий удар и затем нанес свой, который заставил отлететь щепки древесины от щита ле Буше.
Какой глупый способ умирать, подумал Харви, пока его рука отражала следующий удар; ле Буше наседал, и он оказался ограничен в маневре, и был вынужден перейти к обороне. Достаточно было одного касания меча, и все будет кончено. Харви был одет только в длинную стеганку, без кольчуги, – отточенный клинок мигом превратит его в филе сельди.
Под смертельным блеском лезвия ле Буше Харви сумел повернуть Солейла и вонзил в него шпоры. Жеребец перешел на тяжелый галоп и рванулся к солдатам, замершим на осадных позициях. Сзади слышались грохот копыт преследователя и щелканье узды по шее жеребца. Харви увидел лица, обращенные в его сторону, удивленные и испуганные взгляды, озабоченность командира. Не натягивая поводьев, он направился прямо в середину.
И тут переднее копыто Солейла попало в занесенную пылью старую нору крота, и конь кувыркнулся вперед. Шея жеребца с ужасным треском ударилась о землю и застыла под неправильным углом. Харви попробовал отпрыгнуть, но не смог это сделать достаточно быстро, и нога оказалась прижата всем весом падающего жеребца. Он еще раз услышал и почувствовал треск придавленной тяжестью кости голени. Ослепительная вспышка боли вырвалась из места, где был звук. Харви услышал свой крик, тонкий и высокий. Не было ничего в мире, кроме этой раскаленной боли. Внезапно ему стало все равно, убьет ли его ле Буше. В какой-то момент он пожелал себе такого милосердия…
Александр искал Манди по всему лагерю осаждающих и не обнаружил ни следа. Он побывал везде, где она часто бывала, но самой последней, кто видел ее, оказалась прачка, которая сказала ему, что она видела, как Манди энергично стирала льняное полотно в прибрежной полосе ранним утром. Сказанное ею вызвало острую боль вины в нем, поскольку он знал, почему Манди стирала это полотно. Раздраженный и беспокоящийся, он удвоил свои усилия, но без успеха.
Наконец, вернувшись в палатку, он сел, не раздеваясь, на ложе, которое они разделили вчера вечером, и обхватил голову руками. Он не знал, где еще искать, и начал испытывать страх. «Она должна быть где-нибудь здесь, – он сказал себе. Кто-то наверняка видел ее».
Он пнул в расстройстве сундучок, стоявший около его ног, и незапертый медный замок загрохотал. Он увидел, что сундучок не заперт, и нахмурился, зная, что со времени ссоры с Гризель она хранила его крепко закрытым. Со все возрастающим волнением он опустился на колени и откинул грубо вырезанную крышку.
Вещи Манди лежали в ящике, но они были в беспорядке, весьма странном, учитывая ее обычную опрятность. Он рылся среди них и видел с тревогой и нарастающей слабостью в животе, что среди них больше нет ее игл и ниток для шитья. Возможно, она ушла, чтобы посидеть где-нибудь в тиши, чтобы поразмышлять и шить в то же самое время? Мысль успокаивала, но ничего не подтверждало ее.
Он исследовал далее, и его самые худшие опасения подтвердились, когда он наконец открыл ложное дно сундука и обнаружил там пустоту.
С проклятьем он закрыл крышку и поднялся на ноги. Башмаки запутались в складках брошенного плаща, и он поднял одежду, чтобы переложить ее на свое ложе. И тогда он увидел полоску пергамента и строки надписи, сделанной неопытной рукой.
Он смотрел на них с замиранием, затем наклонился, чтобы захватить это и прочитать слова быстрым взглядом.
…Лучше этот путь… Бог храни Вас. М.
Александр смял письмо в кулаке и разразился проклятием, в котором перемешались боль и яд. Время, за которое она хотела подумать, на самом деле было временем для побега; он должен был это понять. Дурость, какая дурость… Он проклял себя, и он проклял Манди.
По-видимому, она возвратилась в шатер и собралась немедленно; она опередила почти на половину дня любых преследователей, и в ее кратком сообщении относительно того, куда она направилась, не было никакого намека.
Она имела достаточно средств, чтобы идти куда хочешь… Достаточно средств, чтобы стать жертвой грабежа или еще худшего, что ожидало на открытых дорогах одинокую молодую женщину.
Возможно, она направилась к своему дедушке, Томасу Стаффорду, поскольку однажды говорила об этом? Он разжал кулак и пригладил смятый пергамент, пристально вглядываясь в ее почерк. Волна печали присоединилась к жгущим его грудь вине и гневу. Манди… Она была настолько ярка, настолько энергична, и он разрушил это все.
Александр свернул записку, на сей раз очень тщательно, и засунул ее за пазуху туники.
Он сделал только один шаг от палатки, когда был остановлен молодым священником, отцом Амброзом, который обещал их повенчать. Его серьезное лицо было ярко-розовым, наверное, поскольку в такую жару парился в плотной шерстяной рясе, – и он выглядел взволнованным.
– Мне жаль, но я ее так и не нашел, – сказал Александр, полагая, что это причина для появления священника. – Похоже, что она действительно сбежала.
Монах выглядел более взволнованным, чем обычно, и заламывал руки в широченных рукавах.
– Это действительно серьезные новости, – пробормотал он, – и я боюсь, что я сам принес вам не лучшие известия.
– Почему, что случилось? Вы нашли ее? – Александр в тревоге посмотрел на монаха. Образ мертвой Манди, по реке, возник перед его внутренним взором. Последний раз она была замечена как раз около воды.
– Нет, нет, ничего в этом роде, – сказал отец Амброз, но его выражение лица осталось мрачным. – Беда с вашим братом. Произошел несчастный случай под стенами замка, и он сломал ногу.
– Как он? – Александр слышал слова отчетливо, но они как бы еще не затрагивали его.
– Живой…
– Живой, – он повторил как эхо и оцепенело последовал за молодым бенедиктинцем через лагерь. – Солейл же устойчивый, как горный козел.
– Даже горный козел может споткнуться на кротовьей норе.
– Харви объехал бы ее, он никогда не был дураком, – рассуждал Александр, все еще качая головой, все еще не соглашаясь.
– Однако это случилось, – сказал Амброз своим мягким, но непримиримым голосом.
Александр сжал губы. Он был полон несправедливой ненавистью к молодому священнику, который принес печальные вести. Духовенство никогда не приносило ничего, кроме горя и нищеты, в его жизнь.
Харви положили на траве неподалеку от стен Водрея; костоправ и его помощник склонились над ним, рядом стояло двое рыцарей. Александр пробежал последнее расстояние, опережая розовощекого монаха, и бросился прямо к брату.
Харви был полностью в сознании, с лицом, белым от боли. Он лежал на доске, зажав в зубах щепку, пока костоправ фиксировал сломанную ногу тугими повязками и щепой ясеня.
– Ради Бога, что случилось? – спросил Александр, придя в ужас при виде Харви в таком состоянии. Сломанная кость всегда была угрозой средствам к благополучию и подвижности. Страшнее этого была разве что прямая угроза жизни, если начиналось гниение.
Костоправ пожал плечами.
– Падение с коня, – сказал он, не поднимая головы и не отрываясь от работы.
У костоправа были ловкие маленькие руки с чистыми короткими ногтями. Лекарская коричневая шляпа сложного покроя валялась на траве радом с ним, ее край был украшен значками паломничеств из Рима, Кентербери и Компостелы.
Харви выплюнул щепку.
– Я удирал от меча Удо ле Буше, – простонал он. – Копыто Солейла попало в кротовью нору, и мы упали… Ах, Христос! – Его голос повысился и раскололся в крике, от которого мороз пробежал по спине Александра.
– Это – плохой перелом, но я установил кость, как мог, – сказал костоправ мрачно. – Остальное находится в руках Бога. – Он поглядел быстро на Александра и затем на задыхающегося отца Амброза.
– Потому что его падение также было в руках Бога? – горько спросил Александр.
Он знал, что предвещала такая рана. Если далее Харви выздоровеет, он уже никогда не станет прежним. Нога станет короче другой, и не будет прежней устойчивости ни в пешем бою, ни даже в седле. Никто не захочет больше нанять его.
– Я буду молить Господа о милосердии к вам, – отозвался Амброз и перекрестился. – Его лошадь попала копытом в кротовью нору и упала ужасно. Бедное животное мертво, и ваш брат пострадал. Это – тяжелый перелом, прямо поперек кости голени.
Александр покачал головой.
– Если бы существовало божье правосудие, Господь наказал бы меня!
Собственные слова ударили его, как кулак в лицо. Бог наказывал его. Физическую рану было бы легче пережить, чем вину, навалившуюся на него теперь.
– Если бы было божье правосудие, провалилась бы лошадь ле Буше, – гаркнул Харви, открывая затуманенные болью глаза. – Не берите в голову, почему и зачем. Только отнесите меня в мой шатер. Я похожу на труп на поле битвы, лежа здесь перед всеми вами, стервятниками, стоящими вокруг.
Как попытка храбрости и шутки это не произвело впечатления. Каждый знал, что Харви мог бы просто умереть от раны. С печальным волнением в глазах Александр заплатил костоправу и его помощнику и смотрел, как переносят его брата, мягко поддерживая, к их шатру.
– Я немного смыслю в лечении, – сказал Амброз, когда они положили Харви на ложе. – Немного белого мака в вине уменьшит боль. У меня есть склянка среди моих снадобий. – И без дальнейшей суматохи он отбыл, чтобы принести это.
Харви распростерся на ложе, поврежденная нога покоилась в лубке. Он смотрел на знакомые вещи в палатке, из которой отбыл час назад в совершенно здоровом состоянии.
– Единственная причина, по которой ле Буше не убил меня, – сказал он, – то, что Солейл упал, и он решил, что смерть коня и моя рана достаточны для оплаты ущерба. Но дело еще не закончено. Он появится после того, как ты и Манди… – Он повернул голову на подушке и оглядел шатер. – Где девица? Лучше всего поженитесь и следуйте своим путем…
Александр сглотнул. Не было никакого смысла скрывать правду от Харви. Его нога была сломана, но его разум был все еще при нем.
– Я не знаю, но, вероятнее всего, она больше чем в половине дня пути от нас к настоящему времени.
Он вытащил записку из своей туники и, развернув ее, прочитал брату.
– Она взяла серебро из своего приданого и свои швейные принадлежности, – сказал Александр, еще раз пробегая глазами по верхним строчкам пергамента. – Боюсь, что она не намеревается возвращаться.
Харви взял записку в свои руки и посмотрел на коричневую надпись, которая была для него только массой каракулей.
– Прекрасный из меня вышел опекун, – сказал он с отвращением к себе и поднял глаза на Александра. – И у тебя нет предположения, куда она могла бы уйти?
– Она говорила только что-то относительно ее дедушки в Англии, Томасе Фитц-Парнелле, лорде Стаффордском. Она спрашивала, что он из себя представляет, и сказала мне, что тайно тоскует по жизни знатной леди, после того что ее мать однажды сделала. Возможно, она могла бы направиться к нему, но это не больше чем предположение.
– Ты должен идти и найти ее, – сказал Харви. Он был серый от боли, и каждое слово, которое он вынужден был произносить, давалось с очевидным усилием. – Женщина, одна на дороге – легкая добыча. И хотя она с рождения привыкла к жизни в военном лагере, она все же уязвима.
Александр смотрел на брата с нарастающим ужасом, поскольку понял выбор, предлагаемый ему.
– Но я не могу оставить тебя в таком состоянии! – возразил он. – Кто будет заботиться о тебе?
– Со мной все будет в порядке… Есть друзья и кое-какой запас серебра.
– Друзья вроде Элис и Осгара? – Александр пристально глядел вниз на Харви, страшась даже мысли оставить его в такой компании.
– Не спорь со мной, щенок. У меня нет сил. Просто иди.
Александр нахмурился.
– Ты слышал, что она пишет в этой записке. Я не смогу найти ее, даже если я пойду, и затем – ради чего я стану повиноваться тебе? Я не хочу потерять вас обоих.
– Проклятие, Алекс, да убирайся ты… – начал Харви, затем прервался, поскольку боль в сломанной ноге дала знать о себе и победила его.
Отец Амброз возвратился со склянкой маковой настойки и напоил отмеренным количеством раненого. После того как Харви впал в беспокойную дремоту, молодой священник вздохнул.
– Он будет нуждаться в постоянной заботе следующие несколько дней, – сказал он с сомнением.
Александр кусал нижнюю губу.
– Он хочет, чтобы я отправлялся искать девушку. Я знаю, что я должен, но я не могу оставить его в таком состоянии. Если о нем будут заботиться все подряд, это будет грубо и по таким диким правилам, которые в конце концов доведут его до смерти. Я не могу никому доверять.
Амброз искоса посмотрел на него.
– Есть аббатство в Пон л’Арк. Там находится превосходный приют для больных.
– Нет! – Раскаленная добела полоса ярости и опасения пронеслась через Александра.
Амброз поднял в удивлении и некотором испуге брови.
– Но это меньше чем в часе езды на лошади, ну, возможно, в двух или трех, если ехать медленным шагом, и я обещаю вам, что там хорошо сумеют позаботиться. Я там принимал постриг. Аббат строг, но он и милостив тоже.
– Только не в монастырь, – повторил Александр, чувствуя, как будто темные стены смыкаются вокруг него.
– Я могу спросить, почему нет?
Александр хотел рыкнуть на отца Амброза в ответ, но монах выглядел таким искренне изумленным, что он придержал свой язык.
– Прежде чем присоединиться к Харви, я был послушником в маленьком бенедиктинском монастыре в Англии. Приор его впал в старческое слабоумие, и заместитель управлял нашими жизнями… – Он прервался и с гримасой закончил: – Я убежал, когда моя жизнь стала невыносимой.
Амброз перевел взгляд с Александра на человека на кровати, который начинал дышать с тяжестью дремоты.
– Аббатство Пон л’Арк – не то же самое место, что ваш монастырь, – сказал он, – и одна порченая рыба не подразумевает, что любое мелководье в океане гнилое, не так ли?
– Нет, – согласился Александр, и его плечи распрямились.
– Мне кажется, что у вас не остается выбора, кроме как отправить вашего брата в Пон л’Арк, – сказал Амброз спокойно. – Я обещаю вам не как монах, а как друг, что он будет в надежных руках.
Брат Радульфус обследовал раненого человека ловкими и нежными руками. Он не видел никаких других повреждений, кроме сильно сломанной ноги, хотя имелись многочисленные маленькие шрамы, которые говорили об относительно бурной жизни.
Радульфус имел свою собственную судьбу, скрытую от взоров грубой бенедиктинской сутаной, которая была неизменно на нем уже десять лет, со времени пострига. Теперь он был брат Радульфус, целитель немощных и скромный монах. А прежде он был Радульф Виллефранк, младший отпрыск благородного обнищавшего рода, зарабатывающий свой хлеб мечом, – точно как эти два брата, присутствующие здесь.
Пострадавший был крупного мужественного сложения, с тугой, мощной мускулатурой. Его брат все еще напоминал тростник, был по-юношески стройным, гибким и с более чистыми чертами. В настоящее время он изучал Радульфуса осторожными глазами янтарно-орехового цвета и больше всего монаху напоминал молодого волка, пристально глядящего на мир леса.
– Хорошо, – сказал Амброз нетерпеливо, – вы можете излечить его?
Радульфус поднял седеющую голову от больного и слегка нахмурился в адрес энергичного священника. Нескрываемый энтузиазм Амброза был и его наказанием, и его благодатью в течение всего времени пребывания здесь. Он был преданным заступником хромых собак, бродяг и еретиков. Самые известные святые были вылеплены из подобного же материала; во всяком случае, у Амброза были все шансы стать хотя бы мучеником.
– Все находится в руках Всемогущего, – с оттенком порицания сообщил Радульфус. – Перелом ужасный, но он силен и в остальном здоров. С заботой и молитвами он сможет и жить, и ходить снова.
Он посмотрел на молодого человека и обратился непосредственно к нему:
– Я не даю никаких обещаний, но буду делать то, что могу.
– Спасибо. – В ответе, произнесенном через сжатые губы, ощущалась напряженность.
– Я могу попросить вас, отец Амброз, принести немного еще угля для жаровни? – спросил Радульфус мягко, поднимая и опуская свои седые брови.
– Конечно. – Амброз откашлялся и, потерев по привычке руки, исчез за дверью.
– Я не думаю, что вы хотите поблагодарить меня, – сказал Радульфус, когда убедился, что они остались одни. – На самом деле у меня создается впечатление, что вы находитесь здесь под принуждением.
– Все, чего я хочу, чтобы вы спасли его жизнь, и, если это будет в вашей власти, не дали ему превратиться в калеку. У меня есть серебро, я могу заплатить.
Теперь, когда Александр заговорил в полный голос, во французском языке острый слух Радульфуса отчетливо распознал английский акцент.
– Как я сказал, я буду стараться, с Божьей помощью. Вне зависимости от милостыни, которую вы даете нашей церкви. Она желательна, но она – не условие того, чтобы ваш брат находился здесь.
– В самом деле?
Теперь слышался оттенок насмешки. Что-то жгло юношу, и жгло ужасно.
– Напомните мне ваше имя, – попросил Радульфус. – Брат Амброз сказал мне, но я был слишком занят, укладывая вашего брата и избегая задеть больную ногу или пробудить его сознание.
– Александр… Александр де Монруа. – Настороженность не уходила.
Радульфус сложил руки на груди.
– Я монашествую десять лет, Александр, и наибольшее удовлетворение в своей жизни я получал, прославляя и служа Богу и принося пользу скорбящим, но это было не всегда так. Я был воином до того, как надел рясу. Я пил, распутничал и сражался во всем христианском мире, среди враждующих баронов и напрочь гнал мысли о спасении своей души.
Он увидел вспышку любопытства на непроницаемом лице.
– Тогда что же так изменило ваше мнение?
Радульфус начал высвобождать плечи из сутаны, и Александр отпрыгнул назад. Его рука потянулась к кинжалу, и в расширяющихся глазах мелькнуло опасение.
– Нет, – сказал монах быстро. – Не волнуйтесь, я не потерял мой разум. Я хочу показать вам первое изменение в моей жизни. – Он указал на длинный серебристый шрам, бегущий от основания его горла к пупку. – Некто попытался разрубить меня, как свиную тушу, и почти смог это сделать. Меня принесли сюда, чтобы позаботиться обо мне – подобно вашему брату, – и впервые в моей жизни я получил возможность слушать пока еще тихий голос Бога. Я выздоровел, я остался, и, наконец, я принял мои обеты. И при этом я никогда не сожалел, что делал так. – Он натянул сутану обратно на плечи. – Ваш брат будет в безопасности с нами, я обещаю вам, имеет ли он серебро или нет.
Радульфус задумчиво посмотрел на Александра и сказал:
– Вы не доверяете мне.
Александр выдохнул, и его правая рука отпустила ножны.
– Меня отдали церкви, когда мне было одиннадцать. Мой отец умер, и старший брат захотел избавиться от меня.
– Ага, – кивнул Радульфус, – так что вы не проходили новообращенно по собственной доброй воле?
Молодой человек пожал плечами.
– Я стерпел бы это. Они научили меня читать и писать, и я имею кое-какие способности. Если бы они оставили меня среди бумаг при принятии сана, я мог бы однажды присоединиться к их монастырю.
– Но не смогли? – Радульфус изучал Александра. – Множество детей были отправлены в монашескую жизнь их родителями и старшими детьми тех же родителей. Часто мальчики были несчастными и изнеженными. Многие из них были полностью непригодными к жизни в монастыре. Некоторые приспосабливались в горькой тишине. Другие восставали.
– Нет, – сказал Александр мрачно, – не смог. Но у меня больше шрамов на теле осталось со времени послуха, чем я заработал как наемник на поле боя. – Он сглотнул и отмахнулся. – Ладно, это – в прошлом. Пусть все так и остается.
– Сожалею. По вашему лицу видно, что вы не готовы простить или забыть, но я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашему брату. Однажды я лежал здесь. То, что нам дано в страдании, у нас есть священная обязанность преодолеть.
Александр все еще не доверял ему: его собственный опыт требовал осторожности, но атмосфера спокойной доверительности Радульфуса ободряла, так же как и его рассказ о том, что он когда-то был солдатом. Отец Амброз вернулся, пыхтя под весом плетеной корзины, заполненной кусками древесного угля.
Александр представил себе, насколько другой была бы его собственная жизнь, если бы он вошел в послушничество в месте, подобном этому, вместо Кранвелла. Возможно, он бы уже принял постриг, выбрил волосы в аккуратной тонзуре, и на руках не было бы отметин от зажима ремня щита, от меча и поводьев. А теперь он бродил по миру, а его якорь болтался в безвестности, напрочь оторвавшись от дна. Из сумки на поясе Александр вытащил небольшой зашнурованный кошелек.
– Здесь деньги, – сказал он. – Это поможет оплатить заботу о нем. Я оставлю его вьючную лошадь тоже для вашего использования, как вы посчитаете нужным. Когда он проснется, сообщите ему, что я отправился искать Манди. Он поймет, о чем это.
Брат Радульфус взял деньги с достоинством и наклонил свою голову.
– Я так и сделаю, – сказал он. – Бог да пребудет с вами и облегчит ваше бремя.
– Пусть Бог остается здесь и направляет ваши целительные руки, – ответил Александр и, бросив прощальный взгляд на Харви, шагнул из комнаты прежде, чем был побежден избытком заполонившего его чувства, сдержать которое не могли слишком маленькие стены аббатства.
Когда Александр и Амброз возвращались в Водрей, было уже совершенно темно и огни лагеря армии анжуйцев были разбросаны перед замком подобно цветам на весеннем лугу. Импровизированный поединок между норманнами и французами происходил на ристалище за пределами спорных стен замка, и крики одобрения, стук копий и грохот копыт эхом отдавались в сознании Александра.
Амброз попрощался с ним и возвратился на свой пост, на котором отсутствовал достаточно долго, оставив утомленного Александра раздеваться самому около своей палатки. Все, чего он хотел, – ввалиться внутрь и броситься на постель, но прежде всего ему надо было позаботиться о лошади. Неуклюжими пальцами он начал расседлывать Самсона. Ему казалось, что его разум окоченел, а сознание пребывало в тупом истощении, и когда Удо ле Буше вышел из тени, он был воспринят с полной неожиданностью.
– Я ждал вашего возвращения, – сказал ле Буше. – На самом деле я начинал думать, что вы струсили и сбежали.
Александр повернулся к ле Буше, его сердце забилось твердо и быстро, сильными толчками, онемение сменилось смесью ярости и страха.
– Если вы ждали для того, чтобы искупить то, что вы сделали моему брату, тогда я поговорю с вами. Если нет, мне нечего сказать, – ответил он сквозь зубы.
– Искупить? – Челюсть ле Буше отвисла. Его удивление выглядело бы почти комичным, если бы не было абсолютно никакого юмора в ситуации. – Вы хотите, чтобы я искупил? – спросил он, и в его голосе послышалась ярость.
– Харви ничего вам не обещал. Любое пренебрежение – всего лишь плод вашего воображения, – сказал Александр, тяжело дыша. – И для удовлетворения вашего болезненного самомнения вы почти убили его!
– Ха! И это говорите вы, который лишил невинности женщину, о которой я вел брачные переговоры? – Решительный удар кулаком опрокинул Александра на землю. – Это тоже мое воображение, вы, монах-отщепенец!
Сапог достал до ребер Александра, и он скорчился, защищая голову руками и живот согнутыми коленями.
– Где она, где вы ее прячете? – требовательно ревел ле Буше между каждым ударом и пинком.
– Я не знаю! – Александр задыхался и, выпрямив ноги во внезапном ударе, попытался подставить ногу ле Буше и опрокинуть его наземь. Один башмак попал в кость и вызвал непроизвольный вскрик мужчины. Александр моментально вывернулся, вскочил на ноги и вырвался из досягаемости ле Буше. Он знал, что его преимущество заключалось только в быстроте и способности прыгать и уклоняться, пока рыцарь не устанет.
Ле Буше тоже это понимал, и после пары пропущенных тумаков он остановился и посмотрел на Александра, уставив руки на бедрах.
