Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА 5
– Еще раз, – жестко сказал Харви и поманил брата пальцем. – Давай, атакуй.
Полуденное солнце жгло с небес; раскаленный воздух последних дней июня был неподвижен. Александр вытер рукавом пот со лба и взялся за влажную кожу рукояти меча. Левую руку оттягивал щит, тяжелый, ниже колен гамбезон сковывал движения. Харви был тоже в гамбезоне и блестящем куполообразном шлеме, надвинутом на брови, и тяжело дышал.
Над лугом, расположенным на краю Нормандии и западе Руана, висела пыль. На следующий день должен был начаться трехдневный турнир, и все, кто собирался принять в нем участие, наверняка хорошо овладели навыками, которые только начал отрабатывать Александр.
Он попытался вспомнить все то, что ему было сказано. Не направлять удар в привлекательную яркость щита, а целить в человека за щитом, доставать, калечить его… Но как это сделать, когда все тело сковывает тяжесть, не объяснили…
Глубоко вздохнув, он атаковал Харви, целясь чуть повыше щита. Харви отклонился и без замаха рубанул по правому колену Александра. Но юноша чуть отскочил, ровно настолько, чтобы лезвие проскочило в дюйме от наколенника, и ткнул острием своего меча, обводя щит, в туловище Харви. Александр торжествующе улыбнулся и отошел на шаг, но этого оказалось мало. Харви на полувыпаде подсек его ноги, Александр рухнул навзничь – и в то же мгновение острие меча сверкнуло перед глазами и остановилось у самого горла.
– Никогда не считай врага убитым, пока он не упал замертво, – сказал, чуть задыхаясь, Харви. – В реальном бою удар такой силы если и пробьет кольчугу, то разве что чуть оцарапает. Одно хорошее попадание еще не гарантирует победы. – И он отвел меч, позволяя огорченному Александру подняться на ноги. Затем рассудительно добавил. – Но ты уже крепче держишься на ногах. Глядишь, через месяц-другой и меня сможешь сбить с ног.
Александр воспользовался минутной передышкой и, опустив край щита на землю, дышал так, что щеки раздувались.
– Не думаю, что это когда-то произойдет.
– А ты что хотел за пару месяцев освоить все, что за пять лет не наработаешь? – сказал Харви. – Но ты делаешь куда большие успехи, чем я ожидал. Старайся, учись – все ой как пригодится. – Щурясь от яркого солнечного света, он сунул меч в ножны и сказал. – Пока хватит. Слишком жарко таскать эту тяжесть. Но вечером, когда станет прохладнее, займемся отработкой конных навыков.
Александр с облегчением кивнул и в считанные секунды, высвободился из тяжеленного гамбезона, а затем и туники. Рубашка прилипла к телу, от пыли першило в горле.
– Если понадоблюсь, я буду у реки. Со всем необходимым для письма.
Харви усмехнулся:
– А если я понадоблюсь, то ищи меня у Эдмунда Одноглазого, возле кувшина доброго вина.
Александр скатал гамбезон в рулон, сверху положил меч в ножнах; потом подхватил письменный прибор – небольшое бюро с ящичками – и перенес поклажу к коню. Приторочив все к седлу, он сел верхом и поскакал к реке.
За десять недель, прошедших со времени первого появления Александра в стане странствующих рыцарей-турнирщиков, Самсон – так прозвали коня, – получая вволю овса и ячменя в дополнение к подножному корму, отменно отъелся. Бока лоснились, как черное зеркало, мышцы обрели силу и подвижность. Он был не слишком крупным, но смышленым и сильным – пожалуй, идеальное сочетание для отработки навыков индивидуальных схваток. Даже Харви, весьма скупой на похвалу, ничего не мог сказать плохого о жеребце.
Сам же Александр все еще переживал унизительные мгновения, когда падал и валялся в пыли. Да, Харви сказал, что ему удается достичь больших успехов, чем можно было предположить. «Но я хочу стать бойцом сейчас, а не когда-то», – сказал громко расстроенный Александр. И в то же время он, понимал, что навыки просто так не приходят – нужно время, нужен труд до седьмого пота и нужен опыт…
Самсон прядал ушами и игриво заржал. Александр чуть сильнее сжал бедрами конские бока, направляя, как учил Харви. Выездка давалась неплохо; Александр уже мог обходиться без седла даже на легком галопе, мог сесть верхом без помощи стремени или какой-либо подставки. Но Харви говорил, что истинным испытанием и самым необходимым навыком должно быть умение самостоятельно вскочить в седло в панцире, при полном вооружении, и умение управлять конем без узды, только ногами, пока руки заняты щитом и копьем.
Александр уже примерял боевую кольчугу Харви, чистить которую ему вменялось в обязанности. Не так уже и тяжело, вес все-таки распределен по плечам и верхней части туловища. Затем он стал пристегивать поножи, надевать на кольчугу кирасу и, наконец, шлем; вполне можно двигаться, орудовать копьем и мечом, но вот достаточно проворно вскочить в седло – сомнительно… Оставалось надеяться, что это также будет достигнуто – пусть ценой ручьев пролитого пота…
Всадник поскакал к сонному речному потоку. Здесь, на краю Руморского леса, воды Сены были мутны и спокойны; синь небес отражалась в водной глади; у самой поверхности медленно пошевеливались длинные пряди водорослей.
Александр спешился, привязал Самсона на длинный повод к красному кусту боярышника, отвязал свой бювар и устроился с ним в тени у самой воды.
Он сам его сделал, выбирая подходящие поленья, терпеливо выстругивал и полировал каждую дощечку по вечерам у лагерного костра. Получилось аккуратное, клиновидное в плане приспособление, которое удобно было держать на коленях и ставить на какой-нибудь помост или стол. Лист пергамента со всех четырех сторон прижимался по уголкам специальными медными шинами. Чистые листы, перья и чернила размещались в маленьких выдвижных ящичках.
Харви, такой уверенный в себе на ристалище, с суеверным страхом смотрел, как Александр в первый раз разложил письменные принадлежности, пристроил бювар поудобнее, и начал писать первое из многих, как оказалось, писем, внося день ото дня все более заметный вклад в семейный бюджет.
Турнирщики быстро узнали, что Александр владеет каллиграфией не хуже писцов в замках и городах, может грамотно и правильно составить официальное письмо будущему покровителю или впечатляющее любовное послание. Он установил вполне справедливую цену и, что было самым важным, строго сохранял тайну переписки. Никто, даже Харви, не слышал от него ни слова о делах клиентов. Это способствовало росту репутации Александра и увеличению числа заказов.
Сегодня ему предстояло написать завещание для благоразумного, но не слишком оптимистичного рыцаря, который хотел в случае фатального исхода сражения по справедливости распорядиться имуществом, не оставив вдову без средств к существованию. Александр выбрал подходящее перо, очинил его маленьким острым ножиком и обмакнул в рожок с чернилами…
В этот жаркий день Манди изнывала от зноя. Голова, покрытая ненавистным платом, отчаянно зудела. Даже когда заводились вши, не было такого зуда. В шатре было душно, горячий воздух, наполненный запахами плесени и распаренной земли, затруднял дыхание. Как она завидовала людям, которые полуодетыми могли нежиться под легким ветерком, или детишкам, которые в чем мать родила вволю плескались и резвились у берега!
Манди аккуратно свернула законченную утром матерью и ею вещь – зимний двойной плащ из серой шерсти, сшитый для Александра де Монруа; он предназначался на замену истрепанной синей тунике, которую до недавних пор еще носил молодой человек. Странно думать о зимней стуже в такой жаркий день… Манди попыталась представить снег, завывание метели – даже дрожь пробежала по спине, но прохладнее не стало.
Мать ее отдыхала на своем ложе, скрестив кисти рук на выпуклости живота. Манди до сих пор еще не поняла окончательно, радость или обиду принесет появление в семействе малыша. Конечно, на ее плечи свалится больше забот и ответственности, конечно, с детством покончено; но ведь сколько радости принесет с собою маленький братик или сестричка. Манди при каждом удобном случае присматривалась к малышам и новорожденным младенцам, которых не так уж было мало в стане турнирщиков.
Клеменс до сей поры чувствовала себя прекрасно, цвет лица оставался здоровым и свежим, а волосы блестели, как золотой шелк. Фигура на шестом месяце беременности еще не стала неуклюжей, но округлость живота ясно показывала всему миру, что леди ждет ребенка.
Манди понимала, в каком затруднении находятся ее родители, которым в известной мере придется поступиться своей гордостью, и волновалась за них. Но что делать – турнир мало подходит для беременной; впрочем, подумала Манди, почесываясь сквозь плат, для любой женщины это не самое подходящее место.
И в это время в шатер вошел отец; каштановые локоны прилипли к потному лбу и шее, но Арнауд довольно улыбался, а его глаза радостно блестели.
– Девица-красавица, а мама уже встала? – спросил он и, не дожидаясь ответа, прошел вглубь шатра и откинул занавесь, отгораживающую супружеское ложе.
Клеменс, с чуть припухшим от дневного сна лицом и небрежно собранными в косу прямыми волосами, повернулась к мужу и слегка сонным голосом спросила:
– Что случилось, Арнауд?
– Любовь моя, любимая моя, – вскричал Арнауд, покрывая ее руки поцелуями. – Я получил!
– Получил – что? – робко спросила Клеменс.
– Наш зимний кров!
– Говори же!
– Место в свите Бертрана де Лаву, постоянное место! – Арнауд широко улыбался. – Принят в личную рыцарскую свиту, с регулярной оплатой и жильем для всей семьи, то есть для вас… и Манди. Должен прибыть на службу к Празднику Урожая, первого августа! – И он оглянулся на Манди, как бы приглашая ее разделить радость.
Глаза Клеменс медленно прояснялись.
– Постоянное место… – повторила она, как бы пробуя на вкус это выражение.
А Манди бросилась отцу на шею, обнимая крепко-крепко, изо всех сил. Она сразу поняла всю важность произошедшего. Шанс обрести покой и безопасное пристанище в этом мире!
Арнауд со смехом высвободился.
– Задушишь, девчонка! Как же я пойду на службу?
И, когда Манди разомкнула руки, обнял дочь сам. – Если Харви захочет, он может тоже быть принят. Я переговорю с ним при первой же встрече.
– Подождите пока с Харви, что это за место? – потребовала объяснений Клеменс. – Кто этот Бертран де Лаву?
Она была менее восторженна, чем дочь и муж, тем более что знала, сколько раз в прошлом Арнауд попадал впросак.
– Не нападай, – сказал Арнауд, и радость светилась в его глазах; он наклонился, поцеловал, жену и сказал: – Это норманнский барон, унаследовал феод на пограничье. Очевидно, прежний лорд умер от старости, а рыцари свиты – его ровесники. Вот Бертран и нанимает свежие силы – опытных рыцарей, но не щенков и не стариков.
– И сколько он собирается тебе платить? – спросила Клеменс; в ее голосе звучало осторожное удивление.
– Двадцать марок в год, плюс кров и стол для всей семьи и лошадей. Я сказал, что вы обе – прекрасные швеи, и это ему очень понравилось. Мы не будем ни в чем нуждаться, а над головами будет надежная крыша – крыша замка. Знаю, что для тебя это очень важно…
Клеменс покачала головой в смятении.
– Все это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой…
Но вдруг она радостно рассмеялась, глаза вспыхнули искрами счастья. Клеменс вскочила на ноги и выписала изящный, несмотря на отяжелевшую фигуру, пирует по шатру.
Манди зачарованно смотрела на мать – как редко ей приходилось видеть ее такой! На лице отца было написано неподдельное обожание, резкие черты будто смягчились. Родители смотрели друг на друга, и Манди ощущала веяние их взаимной любви.
– Бертран также сказал, что ищет писца, а у меня на этот счет есть предложение, – продолжил Арнауд, остановив кружение жены и усадив Клеменс на табурет. – Надо будет перемолвиться не только с Харви, но и Александром.
Клеменс – глаза ее блестели счастьем – прижала к груди руку мужа и сказала:
– Со времени нашего побега мне так легко и радостно еще не было!
Арнауд засмеялся приятным глубоким смехом.
– Да и мне тоже…
– А можно я расскажу все Алексу? – спросила Манди. – Все равно ведь надо отнести ему плащ. – И она подхватила сверток. Наверное, родители хотели бы остаться вдвоем, да и сама она не могла сдержаться и не выговориться, не вылить чувства и мысли, которые переполняли все ее существо.
– Да, иди, – ответил Арнауд, не отрывая взгляд от жены.
– Только не слишком задерживайся, – предупредила для приличия Клеменс. Улыбка не покидала ее лица.
– Ну конечно же, мама, не буду! – весело пообещала Манди и, перекинув плащ через руку, помчалась по лагерю.
Воздух был переполнен запахами пыли, паленого рога и раскаленного железа (в передвижной кузне перековывали коней); чуть дальше располагалась палатка, откуда плыл дразнящий запах поджаренного мяса и лука. Все вокруг шумело: крики зазывал и разносчиков, веселая перебранка рыцарей, звон металлической посуды и стук молоточков ремесленников и молотов кузнецов; и лязг оружия – глуховатые удары стальных лезвий и наконечников о дерево щитов. Это была жизнь, которую вскоре придется покинуть навсегда, и, несмотря на опасения и неуверенность, Манди знала, что так и будет.
Тут ей пришлось остановиться, поскольку дорогу перегородила группа всадников. Какой-то лорд с женой в сопровождении двух оруженосцев, вооруженных слуг и какой-то девицы.
Лорд ехал посредине; на вид – лет тридцать, рубиново-красная шелковая туника облегала заметный животик, красноречиво свидетельствовавший об излишне сытой жизни. Леди была в подчеркивающем ее стройность платье из шелка цвета утренней волны, расшитого мелкими золотыми цветочками. Лицо скрывала тонкая вуаль, прихваченная тонким золотым обручем; из-под нижнего края вуали выглядывали волосы, светлые, как свежее масло. Восседала она верхом на красивой, почти совсем белой кобыле; роскошную сбрую украшало множество маленьких колокольчиков.
«А в гриве шелковистой
У ее коня
Четыре сотни колокольчиков
серебряных звенят…»
Примерно так пел Александр в своей балладе о королеве фей, с которой встретился на травянистом холме однажды странствующий рыцарь – и стал ее рабом на целых семь лет…
Кавалькада проехала, а Манди все задумчиво смотрела вслед… И, сжав плащ огрубевшими от работы руками, она поклялась себе, что однажды проедет на ослепительно белом коне, и дивные щелка будут ласкать ее ароматную кожу…
В шатре Александра, естественно, не оказалось. Расспросы в нескольких палатках направили ее к берегу реки. Там мамаши, которые стирали белье и приглядывали за малышней, резвящейся на мелководье, указали направление.
Вскоре Манди увидела его: Александр устроился в тени на низко склоненном стволе ивы. Рукава рубашки были закатаны выше локтей, шнурок ворота рубашки распущен. Он писал, время от времени делая паузу, – наверное, подыскивал слова; невидящий взгляд устремлялся в пространство, а пальцы левой руки мяли комочек воска.
Будто почувствовав ее пристальный взгляд, он перестал писать, повернулся и, увидев ее, улыбнулся.
– Госпожа Манди!
– Ваш новый плащ готов, – сообщила она, подходя и раскладывая обновку на траве. – Жаль, конечно, что до зимы… – Она выразительно посмотрела на раскаленное небо, – он вам не понадобится.
Александр живо отставил бювар, подошел, осмотрел плащ и восхитился:
– О, как это мне понадобится, и я с благодарностью буду вспоминать день, когда он был мною получен, и уверен, что самый холодный день покажется теплее, – сказал он высокопарно и склонился в галантном поклоне.
Манди покраснела от удовольствия.
– Мы шили вместе… А эта вышивка – моя.
– И прекрасна, как вы сами. Любой знатный лорд почел бы за честь завернуться в такой плащ.
Зардевшись от комплимента еще больше, Манди присела на травку и, отщипнув стебелек, сказала:
– Но я разыскала вас не только из-за плаща.
– Вот как? – Он аккуратно пристроил рожок, чтобы не пролились чернила, отер кусочком полотна перо и повернулся к ней.
Она рассказала, что отцу предложили после Праздника Урожая поступить на службу к Бертрану де Лаву и что есть возможность и для них с Харви.
– Ваш отец знает его?
– Не думаю… Папа никогда раньше не упоминая это имя. А почему вы спрашиваете?
Александр пожал плечами.
– Обычно на службу приглашают людей из семейств, с которыми связаны родственными или хотя бы вассальными узами. Да и то требуют рекомендаций…
Манди неодобрительно нахмурилась.
– Но и ничего плохого о бароне не говорят. Дареному коню в зубы не смотрят.
– Но это может быть и вербовка дружины для мятежа, – парировал Александр, но покосился на Манди и сказал мягче: – Но если это настоящее предложение, то новость превосходна. Стол и кров на всю зиму!
Манди помолчала некоторое время, никак не в силах решить, что лучше: остаться здесь или уйти с тенью обиды на челе. Победило первое: ведь в узорчатой тени ив у реки так приятно и так не хочется возвращаться под раскаленную сень душного шатра.
– Что вы пишете? – спросила она, меняя тему разговора, и почесала голову сквозь плат.
– Так, ничего особенного, завещание одного рыцаря. – Он кивнул. – Вы можете снять это, если хотите. Я никому не скажу.
Манди колебалась: конечно, она хотела сбросить ненавистный плат, освободиться от жаркой тяжести, вызывающей зуд. С точки зрения здравого смысла глупо закутываться в такую погоду, но с точки зрения морали все обстоит иначе…
– Никто же не увидит, – улыбнулся Александр, – а то лицо раскраснелось, как вареная лососина.
Эти слова оказались решающей каплей. Манди вовсе не хотела напоминать собой вареную лососину и немедленно сдернула надоевший плат с головы. Длинные бронзово-каштановые волосы растеклись по плечам, один завиток лег на влажный лоб.
– Вот так намного лучше, – усмехнулся Александр.
Манди помяла в руках плат, затем перевела взгляд на плавно текущие мутные воды и сказала негромко:
– Когда, я вас разыскивала, то встретила компанию… Прекрасную компанию, приехавшую посмотреть турнир… Там была дама в платье из дивного щелка, такого тонкого, что просвечивал, а вуаль была еще тоньше, будто сделана из крыльев мотыльков… И она посмотрела прямо на меня, сверху вниз, и я чувствовала себя замарашкой, серым воробушком…
– Вы вовсе так не выглядите, – сказал галантный Александр.
Манди откинула волосы со щек и выпрямилась.
– Моя мать была рождена в роскоши знатного и богатого рода. Шелка, драгоценности, прекрасные лошади… и однажды она отказалась от всего и сбежала с моим отцом. Не думаю, чтобы я так поступила.
Александр задумчиво посмотрел на нее и спросил:
– Вы действительно так этого хотите – шелка, украшения, прекрасные лошади?
– Ну конечно же, – сказала Манди тоном, в котором не чувствовалось ни капельки сомнения. – Вечерами, когда я не могу уснуть, то лежу с закрытыми глазами и мечтаю обо всем этом… Одежды из редчайших тканей, и кто-то другой потрудился над тысячами мельчайших стежков. Служанки приносят воду, стирают, готовят изысканную еду… У меня гладкая, мягкая, ароматная кожа; и вот с комнатной собачкой я восседаю в окружении пуховых подушек и лакомлюсь засахаренной сливой и миндальными цукатами. А потом я выезжаю на испанском скакуне, и мужчины восхищаются моей красотой и изяществом и усыпают цветами путь…
Манди наклонилась, расстегнула и сбросила башмаки. На поверхности воды заманчиво мерцали блики. Присев на самый бережок, девушка с наслаждением опустила ноги по щиколотки в прохладный поток.
Глянув через плечо, она увидела, что Александр улыбается.
– Вас это развлекает? – спросила она с вызовом.
– Что вы, – быстро парировал Александр. – И если я улыбаюсь, то лишь потому, что не могу вообразить описанную вами леди окунающей пальчики в реку даже в знойный полдень.
– А вот и нет, – напористо сказала Манди. – Будь я властительницей, то делала бы все, что захочу, – и она с удовольствием поплескалась, забрызгав подол платья.
– Но все ваше состояние принадлежало бы вашему отцу или мужу.
Манди вскинула голову и сказала твердо:
– А вот и нет, будь я вдовой. Тогда все принадлежало бы только мне, и я сама решала, с кем и как делить и на что тратить…
Александр хмыкнул, явно выражая сомнение, и сказал, щурясь:
– Но вы никогда бы не улыбнулись. От цукатов зубы сгниют и выпадут.
– А вы-то сами о чем мечтаете? – с легким нетерпением и насмешкой спросила девушка. – Что-нибудь предстает перед вашим мысленным взором?
– Предстает, – подтвердил Александр. – В том числе и кошмары.
Она увидела, что он сжал кулаки, а рубцы на запястьях, не полностью сошедшие даже за десять недель после бегства из монастыря, побелели.
– Монастырь, да? – спросила Манди.
Александр молча кивнул.
– А почему вы не захотели стать монахом?
Манди давно хотела об этом спросить, но все как-то не представлялось случая.
Александр выковырнул из травы камешек и с силой зашвырнул его подальше в воду.
– Отец умер, когда мне было одиннадцать. Наследником стал Реджинальд, старший из братьев. Это была его идея – сделать меня служителем церкви… А меня и не спрашивали – Реджинальд же был официальным опекуном… Мы с ним сводные братья, по отцу; никакой нежности ко мне он не питал – да и разница в возрасте, двадцать лет…
– Двадцать? – переспросила удивленная Манди, но тут же сообразила, что между нею и младенцем, который пока находится еще во чреве ее матери, разница составит пятнадцать лет.
– Отец стал вдовцом с пятью сыновьями; он отправился в крестовый поход и вернулся с женой из Византии. Моей матерью. Она умерла от болотной лихорадки, когда мне было восемь. Реджинальд никогда не любил ее, считал не то еретичкой, не то колдуньей; а она была смуглая, чернокосая… Ненамного старше его самого…
Александр выковырял из травы еще камушек и зашвырнул его вслед за первым.
– Реджинальд поклялся на смертном одре отца, что обеспечит мне приличное содержание. Вот и обеспечил: в Кранвелльском монастыре. «И принеси в жертву агнца, чья шерсть белее снегов на вершинах горных».
Подсознательно он коснулся кожаного шнурка у шеи. Манди знала, что на этом шнурке: крест из чистого золота, украшенный драгоценными камнями. Даже видела его пару раз. Но наверняка ценность этой вещи как памяти о матери намного больше ее материальной стоимости…
Александр перехватил ее взгляд и вытащил реликвию из-за ворота.
– Память о матери… Реджинальд очень хотел его заполучить, но отец заставил его подтвердить клятвой перед свидетелями мое право на крест. Харви был в их числе.
Манди кивнула, хотя в голове никак не укладывалась картина произошедшего. Потерять обоих родителей, попасть под опекунство брата, который почему-то завидовал и негодовал от самого факта существования непрошенного родственника и стремился побыстрее избавиться…
– А что у вас не сложилось в монастыре?
Крест сверкал в солнечных лучах.
Александр нехотя сказал:
– Да поначалу все вроде было ничего… Три года они пытались приноровиться ко мне, а я к ним. Набожностью я не страдал, но кров и пищу в обмен на труд и прислуживание я получал. Но затем умер настоятель, и в обитель прибыл новый – брат Алкмунд. – Александр выговорил это имя с отвращением. – И все изменилось. И месяца не прошло после его прибытия, как я убежал… Но меня вернули и выпороли. – Он искоса глянул на Манди. – Алкмунд сам устраивал порку… – Вот это и есть содержание моих кошмаров: побои, оскорбления и потребность нанести ответный удар.
У Манди вырвался только булькающий звук; она знала, что надо что-то сказать, но не могла найти слов. Такой омут разверзся перед нею впервые. Что она знала о таких вещах? Да, жизнь в круговороте турниров трудна и опасна, но она всегда ощущала себя в уютной безопасности родительской любви и заботы.
Александр посмотрел на Манди долгим взглядом, а когда понял, что девушка не решится заговорить, продолжил:
– Что же касается моих мечтаний… – Он посмотрел на золотой крест на ладони. – Я хочу, чтобы мое имя было известно повсюду в Англии, в Анжуйской империи и за ее пределами. Хочу, чтобы Реджинальд знал, что я смог достичь большего, чем он, и обошелся безо всех наследственных привилегий и богатств.
Он покачал головой и тихо засмеялся, а когда заговорил снова, голос его прозвучал твердо и определенно:
– Я называю это мечтой, но это больше чем мечта. Это – цель, к которой я стремлюсь всеми силами и живу так, чтобы с каждым днем приближаться к цели.
Манди только сглотнула, чувствуя себя подавленной. Ее собственные мечтания, несмотря на их наивность, никак не соответствовали той ожесточенной твердости, которую она почувствовала в его словах.
И тут на траву неподалеку от них легла тень. Манди и Александр одновременно обернулись и увидели, как приближается на своем боевом коне Удо ле Буше, ведя за собою на поводке еще одну лошадь. Торс рыцаря был обнажен, капельки пота сверкали в густых зарослях волос на широкой груди. На лбу и переносице выделялись ржавые полосы, оставленные шлемом.
Александр быстро опустил крест за ворот рубашки, но по взгляду ле Буше стало понятно, что он успел увидеть драгоценность.
– Вот ваше тайное свидание и раскрыто, – явно поддразнивая, сказал ле Буше и спешился, распространяя запах мужского и конского пота. Внутренние стороны бедер у него были влажны, так же как клинышек волос, выбегающий из-под холщового пояса до пупка.
Манди вспыхнула, выдернула ноги из воды и быстро накрыла волосы платом.
– Спаси Христос, – фыркнул ле Буше. – Для меня это не соблазн. Я видел у женщин побольше, чем то, что скрыто под шнуровкой башмаков. Вот на сопливого мальчишку вы этим можете произвести впечатление. – Он наградил Александра презрительным взглядом и подвел коней к воде.
– Так это сопливый мальчишка сбросил вас с коня? – мягко поинтересовался Александр.
Манди бросила на него испуганный взгляд. Желтовато-карие глаза юноши сузились, дыхание участилось, а жилка на шее над воротом билась часто-часто, впрочем, так же, как и сердце самой девушки.
– Правильно, – сказал ле Буше, не поворачиваясь. – Будь вы мужчиной, давно были бы мертвы за эту выходку. Благодарите вашего Бога, беглый монашек, что вы все еще таскаетесь хвостиком за Харви и убираете его хлам.
Александр задрожал. Манди быстро схватила его за руку и ощутила, что она затвердела, как древко копья, – кость, а не мускул. Девушка наклонилась и умоляюще посмотрела в глаза юноше.
Александр, судорожно сглотнул, пытаясь унять гнев. В глазах горела волчья ярость. Он знал, что хочет сделать сейчас с ле Буше. Но и знал, что последствия намного перевесят удовлетворение жажды возмездия. И в мрачной тишине он кивнул Манди и начал собирать письменные принадлежности.
А на отмели ле Буше отодвинул край набедренной повязки и стал, нисколько не заботясь о приличиях, мочиться в воду. Только и сказал:
– Не заставляйте меня вас отгонять подальше.
Когда на землю спустилась вечерняя прохлада, Александр, сидя на фыркающем и перебирающем ногами от нетерпения Самсоне, опустил к бою громадное турнирное копье. В левой руке у него был один из щитов Харви; поверх штанов и туники на нем был надет стеганый гамбезон – длиннополое тренировочное защитное одеяние, ненамного легче боевого панциря. Харви тем временем возился с квинтейном, неизвестно когда придуманным приспособлением для отработки навыков владения копьем. Квинтейн представлял из себя столб со свободно вращающейся перекладиной. На одном плече перекладины был подвешен увесистый мешок с песком, на другом – щит. Задача для новичка состояла в том, чтобы подскакать к квинтейну, ударить копьем как можно точнее в отметку в центре щита и увернуться от удара по спине мешком с песком. Это развивало скорость, точность и координацию.
Сегодня Харви придумал новшество, призванное еще улучшить точность удара Александра. Он закрепил перекладину квинтейна, снял щит-мишень с крюка, а на его место прицепил женскую подвязку – изящное кольцо из бледно-голубого шелка, вышитого розовыми цветочками.
– Ну вот, – сказал Харви, отступая на несколько шагов от квинтейна, – посмотрим, как ты, не снижая скорости, подхватишь эту подвязку острием копья. Одно точное движение.
Александр поднял брови и поинтересовался:
– А чья это подвязка?
Харви пожал плечами и сказал невинно:
– Понятия не имею. Нашел… И не смотри на меня так, это правда!
Александр усмехнулся.
– Что нашел, не сомневаюсь. А вот на чьей ножке?
Ответа не последовало. Александр отпустил узду и послал Самсона в легкий галоп.
Квинтейн приближался.
– Сосредоточься! – крикнул Харви. – Соберись!
Александр чуть прикусил губу, концентрируясь на маневре. Скорость конского галопа; угол наклона и поворота копья; собственная посадка в седле… – прочее надо выбросить из головы.
Подвязка, как призрачный мотылек, трепетала в струях вечернего бриза; маленькая цель – и острие копья прошло, даже не задев ее.
– Не думай о себе, все внимание – на копье! – прокричал Харви, когда Александр развернул коня и галопом промчался мимо.
Разворот, точный выбор направления, еще одна попытка – и снова мимо!
Харви постучал пальцем по лбу.
– Все что знаешь – отбрось! Никаких умствований! Доверься инстинкту!
Александр сцепил зубы, и в третий раз погнал коня…
И снова промах; и когда он разворачивал Самсона, от расстройства слезы навернулись на глаза. Александр знал, что может попасть, и никак не мог понять, почему это ему не удается.
Как искрящееся расплывчатое пятно он вдруг увидел Удо ле Буше, на этот раз полностью одетого, и в сопровождении еще двух всадников-рыцарей.
Ле Буше послал ему улыбку и крикнул Харви:
– Не тратьте попусту время, де Монруа! Элис и та владеет копьем лучше него!
Харви ответил выразительным жестом – средний палец торчком из кулака. А Александр развернул Самсона и ударил пятками по бокам, посылая в галоп.
Беспредельная ярость вытеснила все мысли и чувства. Ни сомнений, ни колебаний, ничего – только мощный ход коня под ним и стальное жало наконечника копья впереди.
На этот раз Александр смахнул подвязку с крюка с точностью ястреба, бьющего голубя влет.
Шелковый пустячок скользнул по древку до самой гарды; Александр вскинул копье, придержал Самсона и бросил на ле Буше торжествующий взгляд.
– И кто бы мог подумать? – насмешливо бросил ле Буше и тронул коня.
– Наступит день, когда я сброшу ле Буше в пыль, но на этот раз – под копыта боевого коня! – поклялся Александр, щурясь от гнева.
– Пусть его, – недовольно хмыкнул Харви. – Такого врага лучше не заводить. Ты вспомнил пыль – так пусть она уляжется, и не надо пылить снова.
Он снял с копья подвязку и снова повесил ее на крюк.
– Ну-ка, еще раз. Покажи, что это не просто везение.
И Александр сцепил зубы, будто для того, чтобы не вырвались ненужные клятвы и проклятия. Гнев слился с исполнением – и теперь раз за разом острие срывало подвязку с крюка.
