Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА 22
ЛАВУ, ЛЕТО 1198 ГОДА
Манди была разбужена с первым серым светом жалобным голоском двухлетнего сына, требующего отвести его в уборную. Он недавно научился управлять своим пузырем, и использование отхожего места было новинкой, намного интереснее, чем ночной горшок.
Манди села на кровати и убрала волосы с лица. Глаза болели из-за недостатка сна и постоянного напряжения, которое требовалось для того, чтобы видеть след иглы через ткань при свете свечи. Было почти три часа, когда ее голова наконец коснулась подушки. С тех пор прошло не более пары часов, и этого немного не хватало для сна.
Флориан тянул настойчиво за рукав.
– Хочу пи-пи, – объявил он, его голос становился громче и настойчивее; Он мог проявлять требование, но не терпение; чтобы ждать.
На соседней постели служанка Элайн перевернулась и пробормотала что-то про себя, натягивая покрывало на голову. Она уже как-то пояснила, что думала о времени, когда ее будил ото сна собственный ворчливый младенец.
– Ты знаешь, где горшок, – сказала спокойно Манди. – Принеси его сюда.
– Нет, хочу пи-пи, как большой мальчик. – Он указал в сторону уборной, которая была устроена в толще внешней стены комнаты и была скрыта от главной комнаты тяжелым шерстяным занавесом.
Манди вздохнула, бросила взгляд на колыбель и отодвинула постельное белье. По крайней мере, простыни не были мокрыми, как это случалось уже несколько раз. Взяв его за руку, она направилась через комнату в женской сорочке. Сундуки и лари, кровати, на которых спали слуги, были ненамного больше, чем темные формы в слабом свете, еле проникающем через окна, которые были защищены от сквозняков кусками промасленного полотна.
Уборная была холодной и заплесневелой. В полу имелась выгребная яма, которая периодически открывалась и очищалась двумя выносливыми мужчинами, отцом и сыном. Они были хорошо оплачиваемыми, но не особенно популярными членами общины замка – кроме случаев, когда надо было распорядиться с нечистотами.
Деревянное покрытие с основным отверстием было положено поперек ямы, и на одной стороне лежала груда мягкого мха и отходов ткани для вытирания. В неудавшейся попытке скрыть запах не придумали ничего другого, чтобы не устраивать никакого покрытия поперек узкого разреза окна позади латрины. В зимние месяцы пользователи почти примерзали к месту, но сегодня, накануне праздника святого Джона, дул умеренный, свежий бриз.
Манди задрала маленькую рубашку Флориана и подняла его так, чтобы он мог делать свое дело в темное отверстие. Он наклонил свою шею и хотел знать, где проходило отверстие, очевидно, очень хотел понаблюдать за струйкой мочи. Манди мягко отговаривала его и, так как она была там так или иначе, решила облегчиться сама, надеясь, что Флориан не начнет спрашивать, почему она должна сидеть, когда он мог стоять. Его интеллект и жажда знаний развивались с пугающей скоростью, и даже сохранять равный темп с ним было утомительно.
Внимание Флориана, однако, было привлечено узким разрезом окна, и он выглядывал из него.
– Палатки, мама, – сказал он. – Множество палаток.
Манди выглянула в окно.
– Да, – не глядя, согласилась она, и у нее подвело живот. – Очень много палаток.
– Хочешь, посмотри, – повернулся Флориан. Свет проема окна окружил его, обрисовывая крепкого, уверенного ребенка с темными волосами и орехово-карими глазами. Он напоминал своего отца, но был настолько крепкий и прямой, что часто напоминал ей и Харви тоже.
– Позже, возможно. – Она медлила, поднимаясь с твердого деревянного сиденья, и опустила сорочку. – У мамы сегодня очень много дел, и пока еще слишком рано.
– Хочу посмотреть, – повторил Флориан упрямо, и топнул ножкой.
– Позже, после мессы. – Она потрепала его волосы, сдерживая голос, низкий и нежный.
На мгновение все покачнулось перед глазами. Манди убрала волосы с лица и тихо попросила сына прекратить истерику. Она не могла справиться с ним этим ранним утром не столько из-за бессонной ночи, но и беспокойства, вызванного присутствием тех самых палаток, которые так привлекли Флориана.
К счастью, он не хотел кричать с окна. Он хотел видеть палатки, но он был также голоден и знал, что, если мать что-то пообещала, то сдержит слово. Он позволил ей отнести его назад к ее кровати, уселся на подушку и занялся игрой с вырезанной деревянной лошадкой, в то время как она одевалась.
Манди набросила свое рабочее платье и обмотала его поясом из шнура дважды вокруг талии. Руки слегка дрожали, когда она причесывала спутавшиеся за ночь волосы, работая, пока они не стали испускать золотые искорки и потрескивать с энергией, так недостающей ей.
Перемирия постоянно заключались между королем Ричардом и Филиппом Французским, но война снова возобновлялась. Вот и сейчас, хотя и считалось, что установлено перемирие, но мужская кровь все еще бурлила потребностью сражаться, и оставалась тревога, – и именно эта потребность заставляла Амона де Ругона организовать неофициальный турнир в его владениях. Теперь, в пылком ответе на вызов, призраки из прежней жизни Манди выстраивались у стен Лаву, и она разглядывала их с опасением, нет ли среди них Александра. Пока другие женщины болтали, размышляя, кто прибудет и насколько получится большой сбор, крутились перед зеркалом Элайн и смягчали руки мазями с розовой водой на случай, если кто-нибудь захочет поцеловать их, Манди забилась в угол, углубившись в шитье и почти не участвуя в разговоре.
Не то чтобы они хотели, чтобы она разговаривала; с раннего утра до поздней ночи она нагружала свои руки, разрабатывая и сшивая предметы одежды, которые, как предполагалось, заманивали в ловушку рыцарей в томящееся от любви сокровище тел, занимающих их.
Манди могла рассказать женщинам все относительно характера людей, которые участвовали в турнирных состязаниях, но это могло также сказать слишком многое о собственном прошлом, а они только посчитали бы ее занудой и все равно отказались бы прислушаться к ее предупреждениям. Турнир Амона де Ругона добавлял острых специй в мирное застоявшееся существование в их повседневной жизни, и они были рады максимально использовать каждый опасный момент.
Манди заплела волосы и покрыла их платом кремового полотна. Она уговорила Флориана, чтобы он отложил свою игрушку для того, чтобы она могла украсить и его тоже.
С младенчества Флориан гулял самостоятельно, выбирал то, с чем хочется поиграть, и немного важничал. Теперь он уже носил не младенческие блузы и чепчики, а настоящую одежду – полотняные штаны и крошечную полосатую рубашку, скрытую под нарядной туникой, такой же зеленой, как платье матери, и украшенной желтовато-коричневым шнурком. На ногах – мягкие башмачки, которые она сшила сама из двух слоев овчины. Он выглядел восхитительным, но Манди знала по собственному опыту, как обманчив может быть вид.
Она взяла его в зал и, так как еда до начала мессы не запрещалась младенцу, нашла ему кусочек хлеба и чашку пахты. Зал медленно пробуждался к жизни. Котел начал кипеть в очаге, и женщина помешивала в нем грубой деревянной ложкой. На высоком столе запятнанная накануне скатерть все еще закрывала столешницу, оплавленные огарки свеч были все еще в гнездах, и бутылки, и кубки для питья стояли на столе лорда Амона. Зевающая женщина разбирала завалы в темпе улитки. Манди заметила, моргнув от удивления, что Амон оставил одну из своих драгоценных книг на помосте. Очевидно, он хорошо приложился к своему кубку вчера, потому что обычно тщательно и ревниво заботился о своей маленькой коллекции книг, даже старался хранить ее под замком в недоступном ящике в его личных покоях.
Манди оставила Флориана и принесла книгу. Она была переплетена в кожу с рельефной золотой пластиной. Верхняя пластина украшена замечательной инкрустацией из слоновой кости. Пальцы Манди проследили инкрустированный переплет с осязательным восхищением.
Служанка посмотрела на нее.
– Я передам книгу лорду Амону. – Манди держала подбородок высоко и говорила властно.
– Да, госпожа. – Девица снимала натеки воска с подсвечников. Она орудовала острием маленького ножа, сосредоточив внимание на работе.
Место Манди в замковой иерархии было неопределенным. С одной стороны, она появилась в Лаву беременная и одна, ее предыдущая жизнь была связана с турнирами. Обычные слуги расценили такой факт в ее биографии с высокомерием и презрением. С другой стороны, Манди стала компаньонкой леди Элайн, лучшей швеей, которую когда-либо видели, и, очевидно, благородной крови. Поэтому они обращались с ней с предостережением и холодной вежливостью.
Манди вздохнула и отступила к нижнему помосту, сев около сына.
– Что это? – Он направил влажный, измазанный крошками палец.
– Книга. Нет, не трогай. Я покажу тебе. Это называется страницы, а эти темные загогулины – буквы; они рассказывают историю.
– Историю? – Флориан ухватился за обнадеживающее слово.
Манди листала страницы с большой осторожностью. Это был рассказ о короле Артуре, написанный на французском языке и полный технических деталей относительно соперников и искусства войны. Возможно, это было познавательно для мужчины, но раздражало женщину и совершенно не подходило младенцу возраста Флориана. И все же поток слов увлек ее. Мысленным взором она видела пальцы Александра, держащие стилос, тонкое движение его руки через лист пергамента и ее собственные неуклюжие попытки подражать.
– Позже, – сказала она, виновато признавая, что это слово, казалось, было одним из наиболее распространенных в ее словаре. Позже и позже, пока это не становилось слишком поздно.
– Палатки, – сказал Флориан твердо, подумав, что мать отложила книгу, чтобы взять его погулять. – Смотреть палатки.
– Ах, вы собираетесь украсть, – объявил Амон тоном, который вроде был весел, но с легким оттенком гнева и беспокойства. – Моя книга, если угодно…
Манди подскочила и повернулась виновато, представ перед ним.
Его каштановые волосы были влажными от утреннего туалета, и на подбородке виднелся крошечный порез, где цирюльник сделал неверное движение.
– Я… я сожалею, – запнулась она. – Я увидела, что вы оставили ее на высоком столе, и мне стало любопытно. Я никогда на самом деле не видела такую книгу прежде. В церкви есть Библия, конечно, но только священнику позволяют читать из нее. – Она погладила рукой по великолепному переплету и осторожно вручила книгу, с задумчивостью в глазах.
– О, вы умеете читать, не так ли?
Она кивнула и покраснела под его взглядом.
Небольшой прищур его глаз, движения губ заставили ее пульс ускориться. Амон красив, обладает харизмой лидера и несколько увлечен игрой с огнем.
– Не слишком хорошо, мой лорд. Я читала, но мне предоставлялось мало возможностей.
– Это можно быстро исправить, – сказал он мягко.
Манди направила свой взгляд на помост, не смея встретиться с его глазами.
– Что можно быстро исправить? – прервала Элайн, присоединяясь к ним. Хотя на ее губах блуждала улыбка, она не достигала глаз, в которых сквозило подозрение.
– Ее недостаток – в возможности читать, – сказал Амон, подавая книгу жене. – Я оставил книгу в зале и нашел ее рассматривающей. Она, очевидно, знает, как оценить такую прекрасную вещь. – Его тон теперь стал слегка колючим. – Как я продолжаю говорить вам, имеются люди в Божьем мире, которые читают ради удовольствия, приносимого чтением.
– О, действительно, – сказала ласково Элайн. – А я продолжаю говорить, что вы как были задницей, так ею и остались, хоть и грамотной.
Крайне обеспокоенная ситуацией, Манди поднялась на ноги и взяла Флориана на руки.
– Я прошу вашей милости, – сказала она, затаив дыхание. – Сын просил меня показать шатры. Я не могу задерживаться. – И она ретировалась, слушая биение своего сердца в груди и с все еще горящими щеками.
Несмотря на то, что она видела игру Амона, это не защищало ее тело от ответа на его привлекательность. Она чувствовала опасность, потому что ответила так же Александру, и это стало для нее катастрофой. Амон только дразнил, исследуя, как далеко он мог расширять границы игры, прежде чем получит отпор, но его поведение могло стать опасным для стабильности ее жизни. Элайн, при всем ее великодушии, была отчаянно ревнива и, если бы она решила, что Манди представляет угрозу, не задумываясь, вышвырнула бы ее.
Манди запыхалась и перешла на более умеренный темп, пока преодолевала внутренний двор и шла через нижний двор к воротам замка.
Они были открыты после наступления рассвета, и Манди с Флорианом не были первыми обитателями замка, прошедшими на турнирное поле. Два конюха и хранитель псарни прошли перед ней через ворота, и кухарка, использовав для оправдания сбор лебеды, растущей около крепостного рва, последовала за прочими.
Башмачки Манди ступали по траве, оставляя темный след в росе, и скоро мягкая кожа их пропиталась влагой, а низ платья отяжелел. Достопримечательности, звуки и запахи ее так недавно оставленной жизни вторгались в чувства и заполнили ее ностальгией. Она видела женщин, собирающихся стирать в ручье, слышала звук их смеха, плывущий в утреннем воздухе. Она видела людей, ухаживающих за лошадьми или разговаривающих, собираясь группами, их сложенное оружие. Она наблюдала, как размешивают варево в горшках, и улавливала незабываемый аромат лука и похлебки из дикого чеснока. Дом, эта территория когда-то была ее домом. Мелкая дрожь слегка пробежала вниз по спине. Наряду с ностальгией пришло опасение внезапно наткнуться на палатку заштопанного холста с сине-желтым знаменем, развевающимся на шесте, и увидеть двух людей около костра: одного – блондина с хорошим телосложением, другого – темноволосого, с улыбкой в глазах, разбивающей ее сердце. Непроизвольно ее руки прижали ребенка, и он стал извиваться, требуя, чтобы его отпустили.
Как только он оказался на земле, то направился неуверенной походкой к шатрам. Для двухлетнего он был замечательно крепким и устойчивым, что было источником постоянной гордости и еще более постоянного волнения для матери.
Она подняла свои юбки выше лодыжек и поспешила за ним.
– Нет, сладкое яблочко, держись за мою руку, – сказала она, хватая пухлые пальцы.
– Нет! – Флориан, повысив голос, пробовал вырваться и убежать, и когда она стала держать крепче, то начал визжать с серьезным лицом, становящимся темно-красным. Головы повернулись, и она с сыном стала центром внимания, изменяющегося от неодобрения сочувствия и искреннего удивления.
– Хорошая затрещина – вот и все, в чем он нуждается! – объявила женщина средних лет со сжатыми губами и кислым лицом.
Манди, охваченная гневом, повернулась к женщине.
– Я не вижу, что это тебе сильно помогло, когда ты была ребенком! – парировала она. – Иди маши своим веником в другом месте!
Женщина собралась было кинуться в свару, но кто-то ее оттолкнул, и появился большой, рыжеволосый человек с украшенным передником животом и кожаной заплатой, закрывающей один глаз.
– Живи сама и дай жить другим, хозяйка, – грубо сказал он. Поворачиваясь к Манди, он поднял ее, покружил и поцеловал крепко в обе щеки. Флориан, изумленный этими действиями с его матерью, которые проделывал очень непонятно выглядящий незнакомец, прекратил свою истерику и смотрел на них расширенными глазами, с нижней губой, которая не знала, дрожать ли от смеха или горя.
– Ну, в общем, неплохо, – объявил Эдмунд Одноглазый, осматривая ее сверху донизу. – Нет, это не зрелище для воспаленных глаз! – Он хихикнул своей собственной слабой шутке. Женщина, которая кричала на Манди, вздернула нос и последовала прочь. – Где ты скрывалась?
Манди приглаживала руками платье. Она была одновременно и рада, и боялась столкнуться с Эдмундом. Он знал все и каждого в турнирной круговерти, и хотя она могла спрашивать его обо всем, что хотела знать, и получить ответ, другие могли спросить его также.
– Я не скрывалась вообще, – сказала она, принужденно смеясь.
– Ты же не ожидаешь, что я поверю в это, не так ли? – Эдмунд присел на корточки и рассматривал маленького мальчика. – Как вас зовут, молодой человек?
Не уверенный относительно значения заплаты на глазу, Флориан закрыл ручонками собственные глаза.
– Не знаю.
– Это Флориан, мой сын, – сказала Манди.
– Какое необычное имя. – Эдмунд скрыл свое лицо за пальцами и выглянул через них точно так же, как только что сделал Флориан.
– Он был рожден накануне дня св. Флориана.
– Ну, тогда понятно. Когда природа весной расцветает…
Манди пристально посмотрела на него. Это была первая строчка песни, которую написал Александр. Эдмунд продолжил нежную игру взглядами с Флорианом, пока мальчик не перестал стесняться и не захихикал громко.
– У меня есть немного хлеба с корицей в моей палатке и кубок горячего вина, – сказал Эдмунд, еще немного поиграв с ребенком.
Манди фальшиво улыбнулась и покачала головой.
– Очень любезно с вашей стороны предложить, но я…
– Только на мгновение. Конечно же, вы сможете найти немного времени для старого друга? Разве неинтересно услышать новости и сплетни лагеря?
Она прикусила губу.
– Я не хочу стать частью этих сплетен.
Эдмунд поднялся на ноги.
– Вы были частью этого три года назад, осенью, – сказал он многозначительно. – Я вот что скажу. Я обещаю держать мой рот закрытым об этой встрече, но только, если ты войдешь и выпьешь кубок со мной.
Манди посмотрела через плечо.
– Меня будут искать в замке, – сказала она, но осталась на месте. Да, конечно, будут искать, но не всерьез до окончания завтрака, так что она имела время, чтобы позавтракать с Эдмундом… если так хочется.
– Только ненадолго, – сдалась она, и на сей раз улыбка ее немного потеплела.
– Вот это девица, которую я помню, – одобрил Эдмунд и, подняв Флориана на руки, повел ее через вереницу палаток к его собственной, где парень, которого он представил как Эмерика, своего ученика, был уже занят клиентами.
Эдмунд протянул Манди кубок горячего вина и лепешки его знаменитого хлеба с корицей, с щедрым слоем масла. Для Флориана, который уже поел, нашлась маленькая горстка изюма, чтобы грызть, и глыба сырого теста, чтобы играть.
– Ну что ж. – Эдмунд вытянул ноги и поставил свой кубок на пряжку пояса. – Как ты устроилась, как живешь в этом замке?
– Я думала, что вы собираетесь рассказать мне ваши новости, – извернулась Манди, специально откусив огромный кусок коричного хлебца так, чтобы дальнейшая речь была невозможна.
Эдмунд прищурил свой здоровый глаз, видя ее обман, но сказал:
– Все зависит от того, что ты хочешь слышать и сколько ты уже знаешь. Ты уехала от нас в конце лета, от стен Водрея, но это было до или после несчастного случая с Харви?
– Несчастный случай?! Какой несчастный случай? – Мурашки пробежали по спине Манди. – Я не знаю ничего, расскажите мне! – С героическим усилием она проглотила хлебец и отодвинула остальное подальше нетронутым.
Эдмунд сжал губы.
– Это темная история, – сказал Одноглазый. – Все, что я знаю, – то, что Удо де Буше имел что-то против Харви и выразил это в ударах. Они схлестнулись верхом, и конь Харви сбросил… Бедный жеребец упал ужасно, свернул шею и сломал ногу хозяину.
Руки Манди прижались к губам, и она посмотрела на Эдмунда в ужасе.
– О нет, пощади, Господи!
– О да, вмешался или был Бог сам, или ангелы Бога. Александр отвез его в монастырь в Пон л’Арк и оставил на попечении монахов. Харви жив, как я слышал, но без ноги; они вынуждены были отрезать ее из-за начавшейся гангрены.
Манди покачала головой, полностью разбитая. Невозможно представить Харви так искалеченным, когда он был настолько полон откровенной, мужской энергией.
– Бедный Харви, – бормотала она. – Бедный, бедный Харви.
– Из того, что я слышал, ясно, что он вполне выздоровел и поговаривает о принятии монашеского сана.
– Харви – монах? – спросила Манди недоверчиво.
Эдмунд медленно кивнул.
– Я подумал то же самое, что и ты, но сведения получены от Осгара Гросса, который слышал это от Александра.
Манди отпила немного горячего вина. Она не хотела встретить Харви среди шумных вояк, но никак не связывала это с увечьем.
– А как Александр? – спросила она, глядя на кубок, но ее голос дрогнул, когда она произнесла это имя.
Единственный глаз Эдмунда проникал не хуже, чем два.
– Он живет странной жизнью, один. Удо ле Буше набросился затем и на него и выиграл, и ваш юноша остался только с ущемленной гордостью и нехваткой средств. Я слышал, что он восстановил свое богатство на ристалищах Англии, и что теперь он – рыцарь на службе у самого Уильяма Маршалла. Опять же, я слышал это от Осгара. Он видел Александра в турнире более года назад, хотя Александр не сражался, но справлялся относительно твоего местонахождения. Очевидно, он старался найти вас… И пока след холоден.
– Я не хотела, чтобы он нашел меня, – сказала Манди хрипло. – Я столько наговорила ему, когда… когда наши пути разошлись.
Эдмунд кивнул. Его пристальный взгляд обратился к ребенку, который был полностью поглощен раскладыванием изюма в глыбе теста.
– Так Александр не знает, что он отец?
Манди вдохнула через зубы.
– А это и в самом деле так очевидно?
– Детка, я только наполовину слепой, и это означает, что я вижу больше, чем большинство людей. Даже если бы я не видел этого паренька, то подозревал бы нечто такое.
– Я бросила турнирную жизнь, чтобы устроить другую для себя самой и Флориана в Лаву. Мы устроены здесь. Я – швея и компаньонка леди Элайн, с крышей над головой, и не волнуюсь относительно хлеба насущного. Я никогда не смогу возвратиться к этому. – Она махнула в сторону шумного мира турнирного лагеря, бросив взгляд через откинутые холщовые занавески. – Я не хотела стать растоптанной женой наемника.
– В этом я не обвиняю тебя, – сказал Эдмунд. – Ты испытала свою долю страданий, когда следовала за турнирами. Но, тем не менее, это – позор, что твой сын не будет знать своего отца. Он был юноша с хорошим сердцем и, после того, что случилось между вами, как я слышу, он также отошел от этого образа жизни.
– Это все в прошлом, – сказала она упрямо. – Люди знают меня как прилежную, уважаемую вдову.
– Которая сидит в компании одноглазого пройдохи, посреди турнирного поля, – парировал Эдмунд, вгоняя ее в краску. – Я могу понять твою потребность выставить щит против мира, но постарайся, чтобы он не отделил тебя от жизни. И на этом закончу свои наставления. – Он сказал напоследок: – Не проголодалась?
Манди помотала головой.
– Вы ожидаете, что кусок полезет в горло после всего, что вы сказали? Мне надо идти, я была здесь слишком долго. Ну, мое сердечко, пойдем. – И она взяла Флориана на руки.
– Хорошо, тогда – Бог с вами, малышка, – сказал Эдмунд серьезно и поднялся, чтобы проводить ее.
– И с вами. – На пороге она задержалась, маленькая складка пролегла между ее бровями. – Вы не скажете никому…
Он положил крестное знамение на груди.
– Клянусь, – сказал он торжественно. – И кто знает, возможно, ты выбрала правильную дорогу.
Импульсивно она поцеловала его щеку и почувствовала под губами грубый шрам, который дошел до края волос и лишил его глаза.
– Я не забуду, – сказала она.
Эдмунд кивнул.
– Да, храни веру. – Он смешно подергал усами, забавляя Флориана. – Он – прекрасный ребенок; может, он станет прекрасным человеком.
После энергичных любовных ласк Элайн лежала около мужа. Стройное белое бедро красовалось между его бедрами, и ее пальцы мягко перебирали волосы на его груди. Он был ее, и только ее. Никакая другая женщина не собиралась запускать свои когти в него, и, конечно, он не собирался погружать любую часть его тела в другую женщину.
Ее опасение, возникшее при виде Амона и Манди вместе в зале на рассвете, рассеяли ласки раскаленной добела страсти, но зрелище, однако, оставило у нее метку. Амон питал склонность к новым приключениям, и Манди явно влекло к нему, свидетельством чему был ее румянец.
– Я боюсь, что мы пропустили мессу, – она сказала лениво.
– Сомневаюсь, что вы боитесь чего-нибудь вообще, – парировал Амон, игриво потрепав ее по волосам.
Элайн ощущала соленый пот на его теле кончиком своего языка и знала, что он был не прав. Больше всего она боялась потерять его, но не собиралась говорить об этом. Амон мягко простонал от удовольствия после ее прикосновений, но в то же самое время начал выбираться из-под нее.
– Мы можем пропустить мессу, но остальная часть дня ждет, – сказал он.
– Вы не так сильно желали оставлять меня мгновение назад, – сказала Элайн и села, откинув свои волосы откровенно сексуальным жестом. Она знала, что даже мужчине, недавно удовлетворенному, она желанна.
Амон хихикнул.
– И я не буду так сильно желать снова, если вы не прекратите соблазнять меня и дадите одеться во что-нибудь.
Поддразнивание всегда придавало пряный оттенок их изменчивым отношениям. Элайн фыркнула.
– Вы хотите, чтобы я была просто постельной принадлежностью и племенной кобылой, которая отдается всем! – обвинила она.
– О нет, это неправда! – воскликнул он, будто и вправду уязвленный. – Как же насчет всех ваших прекрасных владений и их богатых доходов?!
Элайн встала на колени на кровати, схватила подушку и швырнула в него.
Их игра была прервана стуком в дверь.
Муж и жена посмотрели на друг друга в удивлении, поскольку никто из слуг обычно не смел вторгаться во время этих моментов близости.
Нахмурившись, Амон надел набедренную повязку, и пока Элайн набрасывала на себя женскую сорочку, он пересек комнату, подошел к двери, открыл и обнаружил служанку жены, Эду, а за ней – своего оруженосца, Пепина.
– Что настолько важное стряслось, что нельзя подождать? – спросил Амон раздраженно. – Что, кто-то умер?
– О нет, мой лорд, – сказал Пепин.
– Что тогда?
– Лорд Иоанн, граф Мортейн, только что прибыл с личной охраной и отрядом воинов.
– Кто? – тревожно вытаращился на оруженосца Амон.
Не то чтобы он имел что-либо против графа Иоанна. Действительно, это было достаточно обычно, но Амону было крайне неприятно чувствовать неподготовленность к визиту.
– Сенешаль уже приветствует его в нижнем дворе. Я прибыл немедленно, чтобы пригласить вас, сэр.
Амон отпустил проклятия сквозь сжатые зубы и бросил в открытую дверь:
– Ну так помогите мне одеться. Эда, помогите вашей хозяйке. – Он ткнул большим пальцем в девицу, затем повернулся к Элайн. – Вы слышали? Граф Иоанн.
– Да, я слышала. Эда, мое придворное платье. Что он хочет, как вы думаете?
Амон пожал плечами внутри туники, которую натягивал.
– Гостеприимства, солдат… Денег – это не удивило бы меня. Какое это имеет значение? Он здесь Бог знает насколько, и ему надо оказать внимание. Займемся этим.
Он отстранил Пепина и, все еще застегивая свой пояс, поспешил из комнаты в главный зал.
Манди вернулась в совершенный хаос, вызванный прибытием принца, брата Ричарда Львиное Сердце. Внешний двор был заполнен массой лошадей и солдат. Флориан цеплялся крепко за ее шею, глядя во все глаза, пока она прокладывала себе дорогу через толпу.
Кто-то ущипнул ее за ягодицы и проржал оскорбление, замаскированное под комплимент. Она развернулась и увидела солдата, усмехавшегося нагло вслед ей, держа руку возле нижней застежки его доспехов. Острый запах лошадей и немытых тел был настолько густой, что она закрыла лицо концом своего плата. Предстать перед недовольной Элайн казалось не такой ужасной перспективой, и она поспешила под защиту зала.
Он также был забит людьми, но более высокого ранга, чем снаружи. Их одежды были из красивых тканей, более богатых расцветок, а снаряжение – лучшего качества. Некоторые из них выглядели смутно знакомыми – по жизни, которую она оставила позади. Пока она пробиралась к лестнице башни, она, узнала Люпескара и Ольгейса, наемников из войска Иоанна Плантагенета, графа Мортейна.
В тот момент, когда Манди вступила в покои, она была атакована Элайн, которая потянула в переднюю. Здесь суетились девицы с охапками полотна, подушек, новых свечей и стенных занавесок. Два здоровенных человека с оружием тащили огромный дорожный сундук к стене. Три тощих охотничьих собаки носились по комнате, исследуя все и всех. Одна из них засопела, покрутилась в углу около двери, затем задрала ногу на портьеру. Манди вытаращила глаза. Элайн ненавидела собак. Она допускала их в зал только ради Амона, и до сегодняшнего дня ни одной собаке никогда не позволялось и на милю приближаться к ее личным покоям.
– Господи, я думала, что ты ушла на весь день! – схватилась Элайн. – Подойди и помоги мне теперь. – Она указала на няню, играющую в ладушки с маленьким ребенком. – Оставь Флориана с Жилем. Элоиза будет присматривать за ним.
– Что надо делать? – Манди усадила своего сына на полу около маленького сына Элайн и повернулась как раз для того, чтобы получить тунику самого великолепного расшитого шелка, на который когда-либо бросала взгляд. Цвета темной сливы, красивая, солнечная и скользкая, с матовыми фигурами павлинов, вытканными по ней. Все края были щедро украшены золотым шнуром, и вся ткань усыпана крошечными золотыми бусинками.
– Почините это – и так, чтобы ничего не было заметно, если хотите удостоиться королевской милости. Здесь порвалось на рукаве внизу, когда он снимал ее через голову.
Подозревая, что «он» – это граф Мортейн, она последовала за Элайн в главную комнату и обнаружила его сидящим в огромной кадке – ванной из бочки. Пар поднимался над поверхностью тонкими струйками, и принц с закрытыми глазами наслаждался горячей водой с травами, плескавшейся вокруг его шеи.
Манди видела графа Мортейна однажды или дважды, в давние времена ее турнирных скитаний, достаточно, чтобы составить общее впечатление от темноволосого человека, невысокого по сравнению с рыцарями вроде Харви или Люпескара, но коренастого и энергичного. Человек в кадке походил на того, из воспоминаний, и одновременно удивил ее. Никто никогда не говорил о Мортейне как о красавце. Все такие почести были отданы его блестящему брату – Ричарду Львиное Сердце, и все же черты Иоанна были очень привлекательны. Его лицо не было похоже на лицо Ричарда, и кости не были так близко к поверхности кожи. Скулы высоки, нос короткий и привлекательно прямой, и рот чувственно изгибался в состоянии покоя.
– Не стой как истукан, – резко подтолкнула ее Элайн. – Бери иголку.
Манди принесла свою корзинку со швейными принадлежностями и удалилась в угол комнаты. Она выбрала свою самую прекрасную серебряную иглу и нашла длинную шелковую нить точно такого же оттенка, как порванная туника. Затем, с предельной осторожностью и деликатностью, она приступила к починке. Время от времени она отрывала глаза от шитья, чтобы поднять голову и взглянуть на него. Его веки все еще были закрыты, и он казался забывшим о суматохе, окружающей его. Она подумала, что он наверняка привык к постоянному потоку слуг и просителей и научился не замечать их.
