Текст книги "Победитель, или В плену любви"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Лежа рядом с ним, она проводила пальцами ног по его голени и икре.

– Я люблю смотреть на твои пальцы. Я представляла их на своем теле тогда, на турнирах, и боялась, что кто-нибудь прочитает мои мысли. А потом ты ушел к другим женщинам, и вернулся в лагерь, выглядя так, будто они обглодали тебя до косточек. Иисус, от ревности я так сжала кулаки, что на ладонях остались следы от ногтей.

Она бросила на него взгляд, полушутя, но и волнуясь.

– Ты помогал мне подобрать под плат волосы и спрашивал, есть ли что поесть. Иногда ты даже целовал мою щеку – с запахом другой женщины на своей коже. Ты даже представить себе этого не мог, никогда.

– Нет, – сказал он, и нотка сожаления проскользнула в голосе. – Не представлял, пока не стало поздно, – произнес он, зябко вздыхая, начал расписывать все в темных тонах. – Я никогда не хотел сделать тебе больно, я не хотел.

Манди повернулась к нему.

– Это уже в прошлом. – Ее глаза сверкнули. – Мне не надо представлять, потому что я знаю.

Она подняла голову и поцеловала его, отодвигаясь, прежде чем желание возвысится до потери контроля.

– Спой мне, – она попросила еще раз, поглядывая на арфу.

Александр прочистил горло.

– Не знаю, смогу ли я, – сказал он. – Тебе придется контролировать мой голос и легкие, связать их в один тугой узел.

– Тогда твое пение будет очень убедительным.

Он посмеялся над этим, прикрыл глаза и заставил себя выполнить ее просьбу. Первая песня была на манер трубадуров, как она и посоветовала, на провансальском языке, история о кавалере, сохнущем от безответной любви.

После окончания первой песни зазвучала вторая.

 
«Растворяя глянец летнего дня,
художник опустил вуаль на зимнюю ночь.
И теперь зелень лугов выцвела
и лежала, погребенная в белом саване.
Ручьи умолкли, схваченные льдом,
Окаменели звери, не звучало пение птиц.
И любовь непостоянна, как кости игрока:
могут лечь, как лепестки, а могут обмануть.
Как долго длится сей нектар?
Пей из полной чаши, пока небо синеет.
Теперь пришла зима, и лето ушло,
проверяя сердца – существует ли в них любовь.
Но я чувствую, что чаша полна.
Вина, яркого, как звезды над нами,
И в тепле будет спать зима,
Окутанная в тепло любви».
 

Он заметил, что песня требует небольшой обработки, но Манди считала, что она прекрасна и должна оставаться в этом виде: прямо из души – к арфе, мотив ненавязчивый и серебряный, как сосулька.

Затем он спел ей еще одну песню, на языке, которого она не знала, хотя вновь мелодия показалась ей трогательной и красивой.

– С уэльского, – сказал он. – Я слышал это в замке уэльского лорда, когда охранял эбермонское имение для Маршалла. Это написал один из гэльских поэтов, Хьювел ап Овэйн, во имя своей любви!

– Это прекрасно! – Она чуть не расплакалась.

– Не стоит преувеличивать, – сказал Александр и положил арфу на колени. – Но все же это чудесный язык. Я знаю на нем пару слов: могу поздороваться и попрощаться, поднять кубок, сказать да и нет. Времени перед отъездом было немного, чтобы узнать больше.

– Ты хочешь вернуться?

Потирая подбородок, он задумался на мгновение.

– Это единственное место, где я чувствовал себя по-настоящему дома с того времени, как умер мой отец, а Вутон Монруа получил в свою собственность Реджинальд, – медленно произнес он. – Я знаю, что хорошо управлял Эбермоном. Я горжусь тем временем, которое я там провел. – Он вздохнул. – Но мне тогда впервые доверили такой пост, и у Уильяма Маршалла уже был на примете более взрослый человек для постоянного руководства. Кроме того, – добавил он, улыбаясь, – если бы я остался в Эбермоне, я бы никогда не нашел тебя. Тогда были бы другие возможности.

Он притянул ее к себе, и арфа соскользнула с колен с нежным звоном удивленных струн.

– Скажи-ка мне, – прошептал он, прикоснувшись к ее губам, – готовы ли врата рая открыться?

Манди прикоснулась к его бедру, ладонь ее руки массирующими движениями поднималась все выше, пока, наконец, не достигла твердого тепла его опять восставшей плоти. Играя, она обхватила ее рукой, направляя ее от тела, а затем отпускала, позволяя вернуться обратно.

– Почему бы тебе не постучаться и не узнать? – промурлыкала она.

ГЛАВА 33

Рождественский наряд Изобель был из голубого шелка, того же оттенка, что и ее глаза, и идеально подходящего к волосам светлой блондинки. Пританцовывая перед зеркалом в своих покоях, она исполняла нечто вроде чечетки своими тонкими, как велень, детскими тапочками, восхищаясь собой с нарциссическим восторгом.

– Ой, вы такая молодец! – воскликнула она в адрес Манди и хлопала в ладоши, что не пристало бы более взрослой даме, но Изобель была непосредственна как ребенок. Ее движения заставили сверкать и поблескивать зерна жемчуга и серебряную обшивку рукавов.

Облегающий стиль очень шел фигурке Изобель, в которой быстро проявлялись женские изгибы и округлости. Манди уже могла бы отдать наряд, хотя это была лишь первая примерка.

– Рада, что оно вам нравится, мадам, – ответила Манди и без лишней скромности подумала, что действительно превзошла себя на этот раз. Платье королевы было неподражаемым, но, с другой стороны, такой же была сама королева. – Даже если б вы надели мешковину и тряпки, вы все равно были бы прекрасны.

Изобель сморщила свой тонкий, дерзкий носик.

– Я бы не стала этого делать, – ответила она, принимая слова Манди буквально.

Она еще немного потанцевала перед зеркалом и снова хлопнула в ладоши.

– Иоанн будет в восторге от меня в этом платье! Вы должны получить подарок! Все получают подарки на Рождество!

Манди улыбнулась девочке.

– У меня есть все, чего я желала в это Рождество, мадам. Я выхожу завтра замуж, – сказала она, взглянув на обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. Оно было просто золотое, по форме – две соединенные руки, образующие часть круга, а внутри было выгравировано «Ты и никто другой». Они с Александром купили его у лондонского ювелира на следующий день после дивного вечера у камина, и дали клятву обручения перед свидетелями. Помолвка была также необходима, как и брак по закону, хотя она уже была скреплена их физическим союзом. Они были мужем и женой во всех отношениях.

– Тем более вы должны получить подарок! – закричала Изобель и приказала одной из своих придворных дам принести ее шкатулку с драгоценностями.

Манди чувствовала себя неловко. Получить деньги за созданное платье для молодой королевы было просто замечательно, но получить от нее подарок – было личным знаком, и становилось сложнее держать дистанцию в отношениях. Изобель, возможно, не заботило, что она дарила подарки бывшей фаворитке мужа, а Манди заботило, так же как и проблема: как называть тринадцатилетнего ребенка «мадам».

– Кто он? – Изобель взяла у придворной дамы покрытую эмалью шкатулку и откинула узорчатую крышку, из-под которой поблескивало золото и серебро, сверкал речной жемчуг, и полыхали драгоценные камни.

– Рыцарь из свиты лорда Маршалла. Завтра нас обвенчает один из королевских капелланов, отец Амброз.

На этом они с Александром сошлись. Харви, как ее бывший опекун, должен стать ее посаженным отцом.

– Я знаю жениха?

– Не думаю, мадам. Его имя – Александр де Монруа.

От упоминания имени щеки Манди порозовели, и по телу разлилась теплота.

Изобель пожала плечами, соглашаясь с ней.

– Нет, не знаю.

Она покопалась в своих драгоценностях, выбирая и отвергая некоторые. Манди сжала губы, желая оказаться где-то в другом месте. Решив сделать ей подарок, королева сейчас, по-видимому, пыталась найти что-нибудь, с чем смогла бы расстаться. Манди хотела сказать, что это ни к чему, что она ничего не хочет, но из приличия лишь молча стояла на месте.

– Вот прекрасная брошь, – сказала Изобель. – Наденьте ее на воротничок вашего платья, на удачу – и думайте обо мне. – И она протянула ей серебряный диск со спиральной вязью и красной бусинкой в центре.

– Спасибо, мадам, вы так добры. – Манди приняла брошь со скромным реверансом и приготовилась уйти.

– На самом деле мне она никогда и не нравилась, – простодушно призналась Изобель.

Манди решила не говорить, что это было очевидно.

Вдруг дверь в комнату Изобель открылась, и вошел Иоанн вместе с тремя собаками. Манди присела в реверансе, хотя сердце ее уходило в пятки, потому что ее окружали три вонючие и не очень-то дружелюбные гончие. И как когда-то, Иоанн спас ее, свистом отозвав к себе собак.

– Тебе ведь нравится мое платье? – танцевала перед мужем Изобель, как до этого танцевала перед зеркалом.

Иоанн кивком разрешил Манди подняться.

– Оно не так красиво, как его хозяйка, – с довольной улыбкой сделал он ей комплимент, – но да, оно тебе очень идет.

– Знаешь что? Манди выходит завтра замуж, и я подарила ей серебряную брошь.

– Замуж? – брови Иоанна приподнялись, как впрочем, и уголки рта.

Быстро взглянув на него, Манди опустила взгляд.

Если бы Изобель могла чувствовать атмосферу, ее волосы встали бы дыбом. Но она в отличие от остальных была несведуща и невинна. И она просто посмотрела на Иоанна из-под ресниц и прижалась к нему, как щенок.

– Вы, милорд, тоже должны сделать Манди подарок на свадьбу.

Иоанн влюбленно посмотрел на свою жену, а потом перевел ленивый взгляд на Манди.

– Да, – пробормотал он, – почему бы и нет? Мне следует быть щедрым в память об… оказанных услугах.

Манди вспыхнула. Это было просто невыносимо.

– Вы и так были очень щедры, сир.

– Вы думаете? – он усмехнулся. – А я не уверен, что ваш будущий муж с вами согласится. Тогда бы ему пришлось увидеть обстоятельства в другом свете…

Он в благословении протянул руку, а другой прижал к себе Изобель.

– Моя жена, радость моей жизни, хочет, чтоб я сделал вам подарок. Я оплачу вам завтрашний свадебный пир.

Зная, что не может отказаться, Манди капитулировала со сдавленным «спасибо», которое прошло незамеченным, так как Изобель снова хлопала в ладоши, а ее сапфировые глаза блестели от восторга, когда она перечисляла все предстоящие им увеселения.

Глядя на своего бывшего любовника, Манди поняла по его довольному лицу, что щедрость его, чего бы она ни стоила, была искренней – даже несмотря на то, что была усеяна колючками его обычного жестокого юмора и мотивирована тем, чтобы доставить удовольствие жене-ребенку.

Манди прекрасно понимала, что выбора у них с Александром нет, разве что смириться с этим.

Из-за того что король и королева были заинтересованы в свадьбе Манди, неизбежно последовали и другие перемены; и, хотя Харви и Амброз из Пон л’Арка должны были представлять церковь при бракосочетании, Годфри де Люси, Епископ Винчестерский, настоял на том, что именно он будет проводить обряд венчания. Харви и Амброз тем самым становились свидетелями, и Манди с Александром ничего не могли сделать на публике, кроме как согласиться и мило улыбаться.

На заре дня своей свадьбы Манди, все еще в ночной рубашке, причесывалась и наблюдала за Флорианом, который шумно плескался в ванне, где она до этого вымылась сама, готовясь к свадьбе.

Ее свадебное платье лежало на кровати. Это не было одним из прекрасных платьев, подаренных ей Иоанном, когда она была его фавориткой, а платье из красновато-коричневого шелка, подаренного ей Элайн Лаву. Она его слегка украсила, сидя допоздна, чтобы добавить к нему отделку из золотой тесьмы и скрученные золотые нити, чтобы сделать пояс. На голову она решила надеть украшенную драгоценностями сетку для волос, поддерживаемую медным обручем. Это не было похоже на традиционную фату, но все равно являлось необходимым головным убором: ведь женщина – не молоденькая девственница, идущая к своему первому мужчине.

Она улыбнулась при этой мысли. Александр был ее первым мужчиной, а она – молодой девственницей.

Флориан же крутился в ванне, создавая волны на воде, которая при этом переливалась через бортики на пол.

– Осторожно, – предупредила Манди.

– Я морское чудовище, громадная рыбина, – провозгласил Флориан, громко шипя.

Манди закатила глаза. Он был просто одержим глубоководными созданиями. С тех пор как Александр взял его посмотреть на кита, выброшенного на берегу у Саутгемптона, когда они прибыли в Англию.

– Я из тебя камбалу сделаю, если не прекратишь немедленно! – играла она словами[1]1
  Игра слов английского языка: громадная рыбина – fat fish, а камбала – flat fish, т. е. дословно «плоская рыба». Иначе, Манди грозится (шутя) сыну отшлепать его так, что тот сплющится (прим. перев.).


[Закрыть], улыбаясь вопреки строгости тона.

Вдруг раздался властный стук в дверь; сердце ее подскочило, но потом ушло в пятки. Было пока слишком рано, слишком рано для того, чтобы встретить с улыбкой любого гостя. Даже тех, для которых эта свадьба была не более чем восхитительным развлечением, возможностью постоять на церемонии и покрасоваться в своей прекрасной одежде.

Горничной, которая открыла бы дверь, у нее не было. Хильда побоялась пересекать Узкое Море и решила остаться в Нормандии. Изобель пообещала Манди одолжить одну из своих служанок, когда та освободится от своих обязанностей, но не раньше. Если б это была она, то просто постучала бы.

Отложив гребень, Манди застегнула на плечах плащ и осторожно подошла к двери.

Стук снова повторился, на этот раз настойчивее.

– Манди, открой, это я!

Она подняла задвижку, и в комнату ворвался Александр, сопровождаемый Харви, Хью и отцом Амброзом. Последний нес венок из вечнозеленых растений и омелы в одной руке и был закутан в роскошную, красную с золотом, ризу и епитрахиль из темно-синего расшитого шелка. Харви был одет как обычно, хотя по одежде было заметно, что ее недавно почистили. Хью нес щит своего господина на длинной веревке за спиной. Волосы Александра были влажными и начинали виться из-за недавнего мытья; одежда его была обычной, но чистой, а в его движениях чувствовалась спешка.

Манди притянула к горлу плащ.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она. – Плохая примета, если жених увидит невесту раньше, чем они предстанут перед священником!

– А что, по-твоему, мы здесь делаем? – ухмыляясь, ответил Александр и пошел вытаскивать сына из ванны.

– Ты собираешься взять Хью свидетелем церемонии? – Манди положила руку на рукав Александра и продолжила с опаской: – Я-то готова, а как посмотрит он?

У Флориана же тем временем в голове вертелась только одна мысль:

– Что я должен делать? Что я должен делать?

Он начал снимать тунику с рубашки, Хью помогал ему.

Отец Амброз обратился к мальчику:

– Подержи-ка это. – И дал Флориану сверток выбеленного льна. – Это важно, очень важно, чтобы ты участвовал в церемонии.

– Почему?

Амброз принялся объяснять ребенку:

– Понимаешь ли, твоя мама собирается выйти замуж, и некоторые слова, которые я буду говорить, и действия, которые буду производить, сделают Александра твоим папой перед лицом церкви и всего мира. Теперь тебе понятно?

Флориан посмотрел на Александра, как бы желая убедиться в справедливости слов священника. Увидев улыбку на его лице, он несколько воодушевился и снова повернулся к священнику.

– Да, – ответил Флориан.

На самом деле он не был уверен в том, что понял все правильно, но если это полотно поможет сделать Александра его отцом, то он готов не только держать его, но и защищать ценой своей жизни.

– Хорошо, – ответил отец Амброз с воодушевлением. – Теперь вы, – обратился он к Манди и Александру.

Он взял их руки и соединил одну с другой: правую с правой, левую с левой, – этого требовал древний ритуал рукосплетения. Затем связал их руки фиолетовой шелковой лентой и спросил:

– Вы помните слова?

Александр точно знал слова, точно знал все необходимые действия, но, глядя на Манди, стоящую рядом с девственно распущенными волосами, с глазами, объединившими в себе два неповторимых оттенка – пепла и серебра, еле смог заговорить, гладя в этот бездонный океан.

Прокашлявшись, он все-таки начал говорить:

– Манди, здесь и навсегда, я беру тебя в жены и буду с тобой в горе и радости, буду любить и почитать тебя до конца дней моих.

Манди ловила каждое его слово.

Потом настала ее очередь:

– Александр, здесь и навсегда, я беру тебя в мужья, в горе и в радости буду любить и почитать тебя, до конца дней моих.

Отец Амброз взял отрез льна и положил его горизонтально в качестве стола. Александр отстегнул кошелек от пояса, достал три золотых византина, ажурное кольцо и положил все это на ткань.

Амброз благословил и кольца, и монеты и окропил их святой водой. Потом Александр взял деньги и положил их в руку Манди со словами:

– Это золото – символ нашего будущего дохода.

Потом он надел кольцо на безымянный палец ее руки, произнеся:

– Это кольцо символизирует наш брак, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь. Аминь.

Манди повторяла его слова.

Амброз поставил их вдвоем, рядом друг с другом, на колени. Хью держал ткань как стену возле Манди. Харви стоял напротив Александра.

– Теперь, дитя, – обратился священник к Флориану, – отдай ткань отцу Харви и стань напротив Александра и твоей матери.

Флориан быстро поднес льняное полотно Харви, который стоял возле него, и сделал так, как говорил Амброз.

Харви развернул ткань, отдал два конца Хью, они растянули полотно над стоящими на коленях, а потом начали аккуратно опускать его так, чтобы оно прикрыло всех троих. Это был акт передачи незаконнорожденному ребенку равных прав с законнорожденными детьми.

Амброз произнес необходимые слова, окропив всех троих святой водой. Флориан поморщился от капель холодной воды, но промолчал.

Когда полотно было снято, все трое смогли подняться с колен.

– Ну что ж, человек предполагает, а Бог располагает. Вы должны будете завершить церемонию, поцеловав друг друга через венок.

Амброз говорил серьезно, но его торжественная интонация расходилась с веселой улыбкой, блуждавшей на его лице. Он надел на них венок из падуба и омелы, связанных зеленой лентой. Держась за руки, Манди и Александр поцеловали друг друга через центр венка, для них это было не впервые. Но тут Флориан встал между ними.

– Ты теперь мой папа? – спросил он у Александра.

Александр обнял сына.

– Да, ты теперь мой!

Восторженные нотки и нескрываемая радость прозвучали в его голосе.

– То есть теперь, когда я вырасту, я смогу владеть твоим мечом.

– Де Монруа до мозга костей! – сказал Харви и потрепал Флориана по голове, а Манди он усадил на медвежью шкуру. – Добро пожаловать в семью, сестра.

– Когда вырастешь, то будешь владеть не только этим, а многим еще, – сказал Александр Флориану.

– А я должен? – спросил тот.

– У тебя должно быть еще что-то, кроме меча.

Одна рука Александра лежала на ножнах, другая обнимала Манди.

Манди сначала посмотрела на сына, потом на Александра и наконец на Харви.

– Ведь мы должны поддерживать друг друга?

…На снегу виднелась кровь, снег под ней подтаял, и образовались проталины с розовыми каемками снега; здесь недалеко был убит кабан. Небо было свинцово-серым и тяжелым, без единого проблеска солнечного света.

Томас Стаффорд рассматривал собак, помахивая охотничьей плеткой. Три гончие были ранены, но так и должно было быть; кабан – это не тот зверь, на которого можно охотиться безнаказанно, – один человек был ранен.

Охота оказалась слишком долгой, уже вечерело. К тому времени, когда он поехал домой, ноги почти вмерзли в стремена, челюсть сводило от холода, а кости напоминали о тяжести прожитых лет. Крестьяне платили ему по марке за каждую шкуру. Но в такую отвратительную погоду грань между охотником и предметом охоты становилась куда менее четкой.

На прошлой неделе молодого угольщика из Вутон Монруа нашли разорванным волками недалеко от Кранвелльского монастыря.

Томас знал, что все сейчас сидят возле очага, рассказывают истории, готовятся к Рождеству и празднику святого Стефана, но это будет дня через три. Его собственным рождественским ужином будет дикий кабан; он будет ужинать в одиночестве, в компании ножей и вилок.

Он мог поехать на юг от Винчестера, провести время с Ранульфом из Честера и Ферерсом из Дерби, но не мог отделаться от мысли о предстоящем зимнем суде Иоанна. Это означало соблюдать формальности и быть вежливым с людьми, которым так и хотелось заколотить все зубы в глотку.

А эта дурацкая путаница на коронации юной королевы в октябре…

Человеку принадлежат земли, но необходим наследник, которому перейдут эти земли. Если бы Жерве успел бы родить сына или у него хватило бы сил пережить лихорадку… Или если бы дочь не сбежала с каким-то безземельным рыцарем и не закончила жизнь где-то в Нормандии, в лагере турнирщиков…

Желудок Томаса, как всегда из-за нервов, разболелся. Слишком много желчи – так говорил врач, хотя что он может знать?

Неожиданно он понял, что его угнетает убийство кабана. Слишком много общего было у него с этим зверем: он точно так же никогда не сходил с намеченной дороги – пусть сходят другие.

Охотники выбрались из леса на дорогу. На снегу всюду виднелись следы от телег, полукруглые – от лошадиных подков и заостренные – от прочего скота. Кучка навоза говорила о том, что здесь была как минимум одна лошадь.

Томас окончательно выехал на дорогу и начал с нескрываемым любопытством рассматривать следы: одни были обычные, а другие более глубокие. Наверно, наездник и навьюченная лошадь; он немного успокоился, увидев позади себя рыцаря с двумя лошадьми. Совсем рядом с ним стоял конь гнедой масти и могучего телосложения.

Томас с видом знатока принялся осматривать лошадей. Животные были крупными, потому что и сам наездник был велик: свыше двух ярдов ростом, с широкими плечами и узкими бедрами. Из-под гамбезона торчала полоска голубой туники, которая указывала на то, что незнакомец состоятелен настолько, чтобы носить голубой цвет. Руки незнакомца были руками закаленного в боях воина: жесткие, твердые, лицо, которое, наверно, некогда было красивым, сейчас было обезображено. Томасу не составило труда увидеть внушительный меч, висящий на бедре незнакомца.

Всадник, очевидно, был человеком полезным, но опасным. Сейчас не опасным, пока эти руки держали жесткий ремень.

Обычно Томас в дороге не вступал в разговоры, но любопытство заставило его прервать молчание, выпустить поводья и поприветствовать незнакомца.

Воин ответил ему достойно.

– Куда ты держишь путь, незнакомец?

– В Стаффорд, мой лорд, для того чтобы встретиться с вами.

– Вы знаете меня? – Неприятный холодок пробежал по спине у Томаса, и он почувствовал себя неуютно.

– Я видел вас на коронации королевы, мой лорд, в Лондоне.

– Что вы делали там?

Томас с ненавистью подумал о том, что его видели, на него смотрели, а он даже не заметил. Это еще раз утвердило в нем мысль, что охотник тоже может стать объектом охоты.

– Я был на службе у Уильяма де Броза, мой лорд.

– А сейчас нет?

– Это будет зависеть от вас, – с этими словами рыцарь приблизился и встал возле Томаса.

– Почему это может зависеть от меня? У де Броза в два раза больше земли и власти, чем у меня. Я полагаю, что он может вам заплатить.

– Я приехал не за деньгами, а за наградой.

– За наградой? За какой наградой? – В голосе Томаса прозвучали воинственные нотки.

Томас желал, чтобы этот далеко не лучший порыв ярости как можно быстрее прошел, и он смог спокойно поговорить с незнакомцем.

– У меня есть для вас важные сведения. – Незнакомец пропустил поводья через пальцы.

– Какие же сведения?

– О вашей внучке, Манди де Серизэ. Я, наверное, смогу помочь вам найти ее.

Холодный пот потек по спине у Томаса. Он подумал о том, что этот солдат ничего не знает, но лишь на мгновение. Затем понял, что незнакомец говорит о том, что поиски, предпринятые так давно, были не напрасны; потом вспомнил своего сына, умершего три зимы назад.

– Если вы действительно знаете, то нам нет необходимости ехать в Стаффорд, – сказал он, демонстрируя максимальную терпимость. – Если вы действительно знаете что-нибудь о ней, то мы поговорим, а если нет, то вы просто потратите свое и мое время.

Шрамы, казалось, еще более углубились на лице рыцаря; он улыбнулся.

– Поверьте мне, я обещаю. Я видел ее на прошлой неделе и даже разговаривал с нею.

– На прошлой неделе? – Томас прищурившись посмотрел на него. – Тогда она здесь, в Англии?

– Я расскажу вам, как только мы обсудим вопрос о вознаграждении.

В итоге Томас согласился.

– Сначала, правда, я хочу узнать, кто вы и что хотите, в противном случае мы с вами ни о чем разговаривать не будем.

Выслушав это, нежданный компаньон согласился.

– Меня зовут Удо ле Буше. Я находился на службе в нормандских войсках при королях Ричарде и Иоанне. Я вел переговоры о женитьбе на вашей внучке, но ее опекун оказался предателем и дело сорвалось.

Томас уставился на незнакомца.

– Вы говорите о переговорах. Вы понимаете, что мы никакого договора не заключили?

– К сожалению, нет, у меня ничего нет, кроме тех слов, которые я произнес.

– Вы, наверное, не предполагали, что я соглашусь, – Томас сказал это весьма грубо, даже несколько издевательски.

Его дочь убежала со странствующим рыцарем, но, в конце концов, молодой человек, младший отпрыск доблестного нормандского дома, получил хорошее воспитание.

Это была первая добрая мысль, которая у него возникла об Арнауде де Серизэ.

– Нет, нет, мой лорд. Но я думаю, что размер награды должен возместить и мою потерю. Я знаю, что вы захотите, чтобы она обручилась с кем-нибудь другим.

Они выехали на узкую грязную дорогу, которая вела к могучим деревянным воротам замка.

В замке Томаса наиболее примечательными были стены и башни, которые, вероятно, являлись свидетельством его власти.

– Вы хотите денег, которые вам никогда не принадлежали.

– Я просто прошу вознаграждение за свое молчание, а что касается денег, то вашими они тоже никогда не были. – Он склонил голову, а потом пристально посмотрел на Томаса. – Выгоды не будет ни вам, ни мне.

– Знайте свое место, – Томас сказал весьма холодно, но не прервал общение. Ле Буше был нужен ему, и они оба это прекрасно знали.

Ле Буше холодно усмехнулся.

– О, не беспокойтесь, я его всегда знал.