Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА 27
Легкий весенний дождь барабанил в закрытые ставни весь день. На улицах Руана было грязно и слякотно, хотя, конечно, условия были не так плохи, как при зимних дождях. Запах свежей растительности, обещание более теплой погоды витали в воздухе. В доме плавали запахи дыма и готовящейся еды, вина и чеснока, свежего хлеба и кипящего супа. Манди долго думала, что бы приготовить на обед к приходу Александра. Первым импульсом было устроить пир, какой обычно делают при королевском дворе в важные дни. Позолота, спиртное, пряные соусы и дорогие специи; возможно, даже песочный сладкий сахар или рафинад, привозимый из экзотических восточных стран и стоящий целое состояние. К счастью, этот импульс быстро прошел. Изысканная трапеза не произведет должного впечатления на Александра, который уже знал о ее источнике богатства и сам жил в большом доме. Кроме того, она редко устраивала торжественные обеды, даже когда приезжал Иоанн. И было бы глупо делать это сейчас.
То же самое было с одеждой. Она не поддалась искушению надеть свое шелковое платье цвета морской волны, все блестящее жемчугом и расшитое золотом, а вместо него выбрала простое платье из лиловой шерсти, придававшее ее серым глазам голубые огоньки. Платье было пышным, рукава на запястьях были облегающими. Вокруг талии она завязала пояс из вытканных вместе серебряной и лиловой ниток, и надела короткую кремовую мантилью, закрепив ее сиреневой лентой. Она заплела волосы до середины длины, а остальная часть ниспадала водопадом до конца шелкового покрывала. Манди знала, что это ее красит.
Пусть и не светлые, столь воспеваемые в песнях и рыцарских романах, ее бронзово-каштановые волосы были блестящими и густыми. Однажды Александр поднес их к лицу и…
Злясь сама на себя, она отогнала эту мысль. Она не могла позволить подобных мыслей. Все, что они будут делать, – так это разговаривать.
Внизу тявкал Тизл. Она услышала стук в дверь, звук открывающейся задвижки, а потом – голос Александра, разговаривавшего с впустившей его служанкой. Также зазвенел голос Флориана, визжавшего от восторга. На мгновение ее охватила слепая паника и мысль запереть дверь в свою опочивальню и отказаться выйти…
Злоба на саму себя усилилась. Она прищелкнула языком, покачала головой над собственным поведением и спустилась по открытой деревянной лестнице встречать гостя.
Он стоял на пороге, отдавая Хильде своей плащ, сияющий драгоценностями дождевых капель. Его худощавое тело увеличивала темно-зеленая льняная туника. На шее был простой серебряный крест на кожаном шнурке. Отстегнув ножны, он прислонил меч к закрытой двери. Флориан лишь взглянул на меч Александра, потому что все его внимание было сосредоточено на маленьком щите, который он надел на левую руку. Щит был точной копией большого, с кожаной рукоятью и украшенный латунной обивкой по краям. Рисунка не было, но фон пестрел голубым и золотым – цветами рода де Монруа.
– Смотри, мама, смотри! – Флориан плясал от радости. – Щит, мой собственный щит!
– Покажи-ка, – Манди нагнулась, чтобы рассмотреть его, и восхитилась.
– Надеюсь, ты не против, – сказал Александр. – Один из гарнизонных солдат делает их в качестве приработка к жалованью.
Она молча покачала головой. Лицо ее сына светилось. Было бы подло отказаться, и хотя на щите были цвета де Монруа, на нем не было фамильного герба, что не допускало мысли, что подарок был формой прав на ребенка.
– Тебе я тоже кое-что принес, – сказал он и, когда она выпрямилась, протянул ей маленький валик стеганой кожи длиной примерно с ладошку.
Она посмотрела на подарок, потом на Александра, но не взяла его.
– Тут нет ничего такого, против чего мог бы протестовать твой… домовладелец, – сказал он с неопределенным жестом, как будто прочитав ее мысли. – Просто подарок гостя хозяйке дома в благодарность за обед. Пожалуйста.
Все еще не уверенная, что стоило так делать, Манди приняла подарок и, развернув кожаную обертку, обнаружила, что видит не драгоценность, как она предполагала, а кошелек-пенал, украшенный со вкусом подобранными мелкими птичьими перышками и наполненный окрашенными в зеленый и красный цвета остяками гусиных перьев. Подарок возвращал во времена их дружбы, когда между ними была лишь приятная вспышка, а не большой пожар…
– Ты не знаешь моего домовладельца! – сказала она, но не предприняла попытки вернуть ему пенал, напротив, ее пальцы крепко сжимали его. – Но я благодарю тебя. Полагаю, подарок уместен, если мы собираемся сочинять сказки о нашем прошлом.
С пылким напряжением он смотрел за тем, как она открывала пенал, и расслабился только, когда ее пальцы сжались, и она притянула сверток к себе. Теперь его глаза снова сузились.
– Никаких сказок, – сказал он. – Только правду.
Ее радость от трогательного подарка, дюжины писчих перьев, отразилась и на его лице, когда она поставила перед ним тарелку супа, налитого, из котелка, с куском черного хлеба – пищу ристалища и боевого лагеря.
Флориан сморщил нос и отказался от супа, уверенно покачав головой, и довольствовался куском грубого хлеба, намазанного медом, и маленькой чашкой фруктового отвара.
– Иоанн знает? – спросил Александр немного погодя, после того как развлек Флориана, поиграв с ним, и, наконец, отнес его в постель, совсем сонного.
– О чем? – Манди вылила остатки вина в кубок Александра, и щеки ее слегка покраснели.
Похлебка и вино, вечер и огонь разбудили волнующие воспоминания, горько-сладкие и опасные. Возможно, ей стоило приготовить более официальное блюдо.
– Он знает, что отец Флориана – рыцарь, но не знает, кто именно; он, в общем-то, и не искал больше сведений.
Она поставила кувшин на стол и нахмурилась, подбирая слова, чтобы он правильно понял ее.
– Иоанн по природе своей подозрителен, он думает, что каждый хочет воткнуть нож ему в спину. Ему также нужно быть в центре внимания, быть единственной важной персоной, и, если он не может заставить свое окружение любить себя, он заставляет повиноваться посредством страха.
Она посмотрела на Александра, сидящего по другую сторону стола: ее серые глаза были мрачны.
– Он не захочет слышать о тебе ничего хорошего и охотно признает россказни, пятнающие твою репутацию. Уже одна только весть о том, что у меня с визитом побывал мужчина, серьезно испортит ему настроение.
Ее взгляд метнулся на Урсулу, которая тихо убирала на заднем плане.
Александр поднял кубок и покрутил в пальцах, глядя на темное вино. Затем искоса глянул на Урсулу и спросил тихо:
– И ты будешь его успокаивать?
– Ну конечно!
Его губы скривила улыбка.
– Никогда не представлял тебя марионеткой в руках мужчины.
– А я не марионетка. – Румянец ее стал еще более густым. – Я уступаю ему по своей воле. Как я уже говорила, это лишь маленькая цена за то, что я получаю взамен.
– Значит, ты рада платить; так кто же я такой, чтобы вмешиваться? – сказал он с жестом отказа от своей мысли, но в тоне его звучал сарказм. – Очевидно, моя цена была не слишком высокой.
Она сжала кулаки и почувствовала боль от золотых колец на пальцах, говорящих о плате Иоанна. С усилием она сохранила самообладание и, держа себя в руках, жестко выдавила:
– Я не хочу ссориться!
С тихим стуком он опустил свой кубок на стол и шумно выдохнул.
– Я тоже, – сказал он. – И, кроме того, именно я сказал, что необходима правда, а не сказки. Когда я спросил, знает ли Иоанн, я не имел в виду время, которое мы провели вместе на ристалище, и нашего ребенка.
– Тогда что же?
– Мне интересно, сказала ли ты ему, кто ты на самом деле. Что твой дед – Томас Стаффорд?
– Боже мой, нет! – На этот раз она не отступила. – Это значило бы дать зажженный факел шкодливому ребенку. Я ничего не говорила ему о своем прошлом, кроме того что мои родители путешествовали по турнирам.
Он согласно кивнул.
– Как внучку Стаффорда многие бароны были бы рады видеть тебя женой своих сыновей. Известно, что Иоанн недолго хранит верность. Когда он узнает, он может хорошо продать тебя тому, кто даст больше всех, – возможно, твоему собственному дедушке, ведь теперь ты его единственная наследница.
Манди бросила на него удивленный взгляд.
– У дедушки есть сын, я точно знаю, что есть.
– Уже нет. Жерве умер бездетным две зимы назад. У твоего дедушки нет ближайшего наследника, и я знаю, что он хочет найти тебя.
Он рассказал ей о своем визите к Стаффорду после ее исчезновения и о своем разговоре с больным Жерве Фитц-Парнеллом в Чепстоу.
– Ты стала призом, Манди, – серьезно сказал он, – редким призом, наследницей, которой ты мечтала стать.
Манди наполняло лишь недоверие к его словам.
Она взяла кубок и прислонила к губам, но вкус вина, сладкий и пряный на языке, не приносил облегчения.
– Мне надо было остаться в Лаву, – холодно сказала она.
Тишина нарушалась только треском поленьев в очаге и каплями дождя в ставни.
– Я рад, что ты там не осталась, – через какое-то время сказал Александр. – Возможно, я никогда бы не увидел тебя опять, нашего сына… и это бы меня все так же волновало.
– Ты не можешь претендовать на него, – сказала она в панике.
– Официально – нет… разве что если ты решишься выйти за меня замуж.
Она почувствовала тяжесть в желудке, в легких и сердце и уставилась на него, онемев от шока.
– Но я не попрошу тебя об этом, потому что в последний раз, когда я это сделал, ты сбежала, как ошпаренная кошка.
Встав, он подошел к ставням и снял крючок.
Внутрь вошла прохладная апрельская ночь, поднимая слои дыма из очага. Свежий воздух наполнил комнату ароматами распускающейся весны.
Александр прислонился к стене и всмотрелся в ночь, словно мог видеть сквозь нее.
– Кроме того, – сказал он в дождливую темноту, – теперь нас многое разделяет. Хотя я – рыцарь на службе у могущественного Уильяма Маршалла, у меня нет дома, который я мог бы назвать своим. Я все еще не могу предложить тебе ничего лучшего, чем открытую дорогу и несколько месяцев то тут, то там в замке, пока я играю роль временного охранника. Не говоря уже о том, что сделал бы со мной принц Иоанн, – добавил он, как бы с сочувствием к самому себе.
Она изучала его, пытаясь понять истину, скрытую за самоуничижительным юмором.
– Тогда зачем вообще упоминать о женитьбе?
Он пожал плечами.
– Чтобы сказать, что ты можешь на меня рассчитывать, когда я тебе понадоблюсь. Я бы хотел, чтобы ты искала меня, а не убегала прочь. Именно поэтому я подарил тебе эти перья – это, можно сказать, символ.
Манди кусала нижнюю губу.
– Я не убегу, – через какое-то время сказала она.
– Обещаешь? – Он оглянулся, и она заметила вспышку страсти в его глазах прежде, чем он успел потупить взор.
– Обещаю, – сказала она.
Как бы хотелось знать, что это на самом деле – мудрость или просто ей не хватило сил отказать, хотя причин для отказа было достаточно. Вспышка страсти в его глазах, безумная и яркая, пробуждала сильные чувства и воспоминания…
Он кивнул.
– Тогда это все, что я позволю себе в этот вечер.
Он дотянулся до простого серебряного креста на своей груди и покрутил его на кожаном шнурке.
– Что случилось с крестом твоей матери? – спросила она, переводя разговор в менее опасное русло.
Он посмотрел на одну из своих рук, пробежал по ней большим пальцем и отпустил.
– Я проиграл его Удо ле Буше в ту ночь, когда Харви был ранен. Мы сражались, и я проиграл.
– Жаль, я знаю, что реликвия значила для тебя.
– В конце концов, я вышел из схватки живым. С тех пор я не видел ле Буше, но слышал, что он присоединился к свите Уильяма де Броза. Каков господин, таков и слуга. – Он скорчил выразительную мину. – Де Броз продаст собственную бабушку, если посчитает это прибыльным. Я ношу простой крест не как напоминание того, что я потерял.
– А почему?
Александр не ответил, спросив:
– Ты не возражаешь, если я напишу Харви в Пон л’Арк о том, что ты нашлась?
– Нет, я…
Она замолчала, потому что Александр вдруг отшатнулся от окна, но потом так же неожиданно подскочил.
– Хью?
В отверстии появился его оруженосец, влажные волосы прилипли ко лбу, а черты напряглись от возбуждения и беспокойства.
– Я шел к двери, сэр, но тут увидел раскрытые ставни и вас, там стоящего. Лорд Уильям зовет вас в замок, немедленно. Король. Ричард умер, только что прибыло известие, и лорду Уильяму нужны гонцы.
– Хорошо, Хью, иди к двери, я сейчас выйду.
– Сэр.
Лицо оруженосца исчезло, и Александр отвернулся от окна.
– Я все слышала, – сказала Манди, освобождая его от необходимости рассказывать. Она уже встала и принесла ему плащ, который сушился у огня.
Новость не была неожиданной, но слышать это вот так – все еще шокировало, как и знать, что ее любовник теперь не только наследник Анжуйской империи, но и правитель.
Александр принял плащ из ее рук и, накинув его на плечи, застегнул застежку.
– Нет покоя грешным, – сказал он с искренним вздохом. – Несколько следующих дней все будет кувырком. Хорошо, что мы смогли сначала поговорить. Мне пора. Спасибо за вечер.
Он взял ее за руки и поцеловал ее, сначала в одну щеку, потом в другую, но она могла сказать, что мысли его занимали новости, принесенные его оруженосцем.
– Да хранит тебя Бог, береги себя, – сказала она.
– Да хранит тебя Бог. – Он сжал ее руки, отпустил и умчался в дождливую апрельскую ночь.
Манди закрыла за ним дверь, но оставила ставни широко растворенными и долгое время еще стояла у окна, всматриваясь в темноту.
ГЛАВА 28
ЛОНДОН, МАЙ 1199 ГОДА
– Мне, мне! – прокричал Александр.
В ответ на его призыв по воздуху пролетел большой, плотно набитый сеном кожаный шар и шлепнулся у ног, залив чулок грязью и забрызгав льняную сорочку. Туника его валялась на земле в куче с другими туниками, образовывавшими линию ворот, а за портупеей присматривал чей-то оруженосец, исключенный из шумной игры из-за вывихнутой лодыжки.
Молодые люди двора Уильяма Маршалла бросили вызов рыцарям епископа и теперь боролись за победу в игре, напоминающей примитивный, но уже азартный футбол на участке дерна в пределах лондонского Тауэра. Для этого вида спорта обычно использовалось более широкое поле, чем то, на котором сейчас шла игра – целая деревенская улица, как правило, – но молодые люди довольствовались и этим, включая чей-то бурдючок, только воду заменили сеном.
Александр бежал по полю к куче туник, пиная мяч на бегу. Сбоку на него летел рыцарь-громила из команды противника. В последнее мгновение перед столкновением Александр бешено ударил по бурдюку в направлении Хью Сэндфорда и упал, тяжело дыша. Парень, сваливший его, закружился в погоне за мячом.
Правил не было, кроме того что нельзя было брать мяч руками. Единственным законом была сила. Игра была менее жестокой, чем турниры, но, конечно же, не излишне галантной.
Все еще задыхаясь, Александр перевернулся и еле-еле встал на ноги. Если бы он остался лежать, вероятнее всего, его бы затоптали.
Группа зрителей с оживленными лицами наблюдала, улюлюкала и поддерживала команды. Александр показал нападавшему грубый жест и, прижав руку к ребрам, побежал за неуловимым бурдючком.
На краю поля шла борьба, сплетенье пихающих, пинающих и бьющих рук и ног. Александр держался на периферии, не пытаясь ввязываться в эту свалку, и был вознагражден. В какой-то момент все держались друг за друга, а не за кожаный шар. Александр изловчился, сбил с ног рыцаря, выбил из-под него мяч и был таков.
– Монруа! – с триумфом выкрикнул голос из толпы, Александр промчался с бурдючком мимо туник, тем самым зарабатывая очко для своей команды и временные привилегии для себя.
– Ублюдок! – проревел кто-то из команды противника. Александр не обиделся, только ухмыльнулся и вытер лоб о предплечье.
В ноздри ударил запах пота, напоминавший ему, что не мешало бы принять ванну, прежде чем поступить в распоряжение лорда Уильяма. Не то чтобы он был нужен лорду Уильяму в данный момент. Маршалл с королем Иоанном и со всеми остальными магнатами в королевских палатах в башне обсуждали политику правления, которое началось вчера с коронации Иоанна в Вестминстерском аббатстве. Александр знал, что эта кратковременная передышка, если можно так назвать царивший переполох, скоро сменится большим количеством приказов, которые, несомненно, повлекут за собой беготню с рескриптами и запросами.
Подняв бурдючок, он затрусил назад к оговоренной стартовой точке, вбросил и со всей силы ударил его по направлению к туникам. Весь ад вырвался на свободу; на кону была большая бочка вина. И опять, когда игра устремилась то вверх, то вниз по полю, над толпой зрителей прозвучал боевой клич: «Монруа!»
Александр обернулся и увидел фигуру человека в сутане с капюшоном, тяжело опирающегося на палку.
– Харви? – недоверчиво сказал он.
Бурдючок ударился ему в ребра; он пошатнулся, и один из игроков противоположной команды сбил его с ног, завладел мячом и убежал.
– Харви? – снова сказал Александр и кое-как встал на колени, напрочь забыв об игре.
– Если ты сражаешься так же, как играешь в мяч, то это чудо, что ты еще жив, – наставлял его брат, проковыляв вперед, но ненамного, бдительно следя за костоломкой на поле.
– Что ты здесь делаешь? – настаивал Александр.
– Ха, смотрю, как тебя топчут.
– Ты знаешь, что я имею в виду. – Александр вытер руки о сорочку и снова осушил лоб. – Ты получил мое письмо?
– Какое письмо?
Александр сдался. Подав сигнал, что покидает игру, он взял свою тунику из кучи на воротах и покинул поле, присоединившись к брату.
Они кратко обнялись. Обнимать монаха при зрителях было не слишком прилично для репутации этого монаха.
– Ты еще не ушел из монастыря? – спросил Александр, ведя Харви к скамейке возле каменного желоба. Схватив за шиворот чьего-то пажа, стоявшего среди зевак, он послал мальчишку за вином.
Глаза Харви светились весельем.
– Не так, как это в свое время сделал ты, – ответил он. Лицо его искрилось здоровьем, он поднабрал плоти, которую раньше изрядно высушила болезнь.
Он уселся на скамью и поставил свой посох между коленками.
– Тогда как же… что ты делаешь в Англии?
– На самом деле я здесь со двором Хьюберта Уолтера. – И губы Харви растянулись в довольной улыбке.
– Архиепископа Кентерберийского? – голос Александра стал высоким, почти визжащим. – Ты прикреплен к архиепископу Кентерберийскому?
– Лишь очень скромным образом, с одной стороны, по воле случая, с другой – благодаря моим стараниям.
Александр провел рукой по лицу и подумал, не снится ли все это ему. В последний раз, когда Александр навещал своего брата, тот силился выучить латынь и совершенствовал искусство коленопреклонения в церкви со своим деревянным протезом. Теперь же вот он, вдали от монастыря, переполненный жизнью и прикрепленный к свите самого могущественного Хьюберта Уолтера.
– Ну, рассказывай, – сказал он.
Прибыл паж с вином. Александр заплатил ему полпенни и поставил кувшин на лавку. Харви отцепил рог с пояса.
– Когда умер Ричард, начался обычный муравейник приездов-отъездов. Почти вся знать и прелаты побывали в нашем доме для гостей, пока он не был похоронен.
Харви прервался, чтобы сделать большой глоток вина, и отчаянно скривился.
– Я не пил ничего хуже с тех пор, как меня заставили отобедать за столом Реджинальда, – заключил он и передал рог Александру. – Кислое, как кошачья моча.
Александр подавил ухмылку. Монах Харви может быть и членом свиты Хьюберта Уолтера, но некоторые привычки не меняются.
– Как и все английское вино. – Зажав нос, он сделал несколько быстрых глотков, утоляя жажду. – Так что ты говорил?
– Ах, ну да. – Харви почесал свою тонзуру, блестевшую легким, веснушчатым загаром. – Хьюберту Уолтеру нужен был капеллан, чтобы служить богослужения солдатам в его свите – не рыцарям, сам понимаешь; у них был свой, и исповедовались они кому-то своего уровня. Но простому солдату тоже нужен священник, к которому они могли бы обратиться, – тот, кто примет их слабости, кто знает их жизненный путь.
– И выбрали тебя?
– Нет, я заставил их себя выбрать, убедил их, что я наиболее подходящий для этого дела человек и что даже с одной ногой я буду лучшим выбором. Хьюберт Уолтер поверил. Пусть он стареет, но глаз остается острым, как у совы. – Харви покачал головой. – Для начала я починил сломанную пару ножниц, а потом через занавеску выслушал рассказ о ночных оргиях какого-то солдата со своим другом и тремя девицами.
Губы Александра дернулись.
– И какое наказание ты за это наложил?
– Обычное, – беспечно сказал Харви. – На хлеб и воду на две недели и проповедь о том, что такие грехи не радуют Божьи очи.
От воспоминания он зажмурился.
– Я сказал, что если он будет продолжать спать со шлюхами, то его член сморщится и отвалится. Я сказал, что видел такие случаи, когда еще не стал монахом, и посоветовал ему вымыть его член в горячем уксусе, чтобы предотвратить возникновение сифилиса у крестоносцев.
– Горячий уксус! – прыснул Александр.
– Прекрасное средство! – с непроницаемым лицом сказал Харви.
– Прекрасное наказание. – Александр непроизвольно прикрыл свой пах.
Несмотря на отвратительное вино, Харви опустошил свой рог и налил еще одну порцию.
– Так что в данный момент я в свите архиепископа, ну а со временем… ты же знаешь о моих планах на будущее, и я уже на шаг ближе к цели.
– Так ты действительно серьезно настроен?
– Это было причиной жить, хотя было много причин умереть, – сказал он, глядя на игроков, скользивших, метавшихся, мчавшихся по жизни на двух здоровых ногах.
Он положил рог на здоровую ногу.
– Ты сказал, что отправил мне письмо, я, верно, уже уехал, когда оно прибыло. Это было что-то важное? – И он сам ответил на свой вопрос проницательным кивком. – Точно, что-то важное, иначе бы ты дождался нашей следующей встречи. – Хорошее настроение, вызванное рассказом об епитимье бедному солдату, погасло в глазах Александра.
– Я нашел ее Харви, я нашел Манди.
Лицо Харви озарилось.
– Слава тебе Господи, парень, где?
– В Руане.
Он рассказал брату о случайной встрече в башне и о том, что там произошло.
– Боже, Харви, у меня есть маленький сынишка, которого я никогда не смогу признать своим из-за ее положения, и я не решаюсь настаивать на своих интересах из страха потерять их обоих.
Первая радость Харви угасла, но осталась все же искра оптимизма.
– По крайней мере, она жива и ты знаешь, где она, – сказал он. – Было время, когда я считал тебя заблуждающимся дураком, когда ты настаивал, что она все еще жива. Я был убежден, что она давно умерла под забором… И твой сын ни в чем не нуждается.
– Кроме отца, разве что, – горько заметил Александр.
Он вспомнил маленькую ручку, доверчиво свернувшуюся в его руке, мечтательность, с которой Флориан смотрел на его меч, хихиканье, когда малыш бросал мячик Тизлу. И вспомнил, как давным-давно его собственный отец, огромный и похожий на викинга, вез его, ведя под уздцы по конюшенному дворику его первого пони.
– В данный: момент я сделал все, что мог. Мне нужно ждать благоприятного случая, но это так тяжело. Я хочу ее, Харви, и хочу моего сына.
Харви нахмурился и почесал сутану там, где дерево встречалось с плотью.
– Будь осторожен, – сказал он.
– Я знаю, что поставлено на карту.
– Если проиграешь – твоя жизнь, – на всякий случай уточнил Харви.
Волнение на газоне заставило братьев оторваться от своей беседы на время, чтобы увидеть появляющихся из входа, защищенного тяжелой, обитой гвоздями дубовой дверью, нового короля и группы лордов и епископов. Уильям Маршалл и Хьюберт Уолтер были среди них.
– Мне пора возвращаться к своим обязанностям. – Харви пристегнул рог к поясу. – Вскоре и ты будешь нужен своему лорду.
Несколько женщин, ярких как бабочки, медленно подошли, чтобы присоединиться к сопровождающим короля. Иоанн остановился, чтобы поговорить с одной из них, и нежно прикоснулся к ее руке. Она ответила ему, а он закинул голову и захохотал.
Александр наблюдал за их действиями. Тонкая вуаль женщины трепетала на ветру; она подняла руку; чтобы удержать ее, и длинный голубой рукав завернулся, показав кусочек желтой подкладки.
– Понятно, почему он оставил Манди в Руане, – презрительно фыркнул Александр.
Харви поднялся на ноги.
– Если его репутация верна хоть наполовину, то у него было больше женщин, чем прочтенных «Отче наш», – сухо прокомментировал он. – Кроме того, тебе стоило бы восхвалить Господа, если его интерес к ней затухает.
Внезапно он указал своей палкой.
– Это случайно не Томас Стаффорд плетется там в конце?
Внимание Александра перешло с Иоанна и женщин на вельмож. Кроме Маршалла, Хьюберта Уолтера Кентерберийского и Уильяма де Броза, также были юстициар, Фитц-Петер, молодой Ранульф Честер и рядом с ним – угрюмая, седовласая фигура Томаса Стаффорда. Он был одет в свою дворцовую одежду – шерстяную одежду до лодыжек рыжевато-красного цвета, с мехом того же оттенка на рукавах и кромке. Привычное угрюмое выражение лица. Александру стало интересно, улыбался он когда-нибудь в своей жизни или нет.
– Да, это Стаффорд, – сказал он, не сумев скрыть враждебность в голосе.
– Если бы он только знал, – продолжал Харви, прищурив глаза, чтобы лучше видеть.
– Он сделал бы Манди заложницей своих амбиций. Он как старый паук, ползающий в паутине. Лучше бы земли Стаффорда в будущем отошли Честеру или Дерби.
– Но она его внучка. Жаль, что они не могут воссоединиться, – сказал Харви. – Я знаю, что он причинил много неприятностей ее родителям, но и они причинили неприятности ему, а теперь он стар.
– Не так стар, чтобы впадать в такой маразм, – парировал Александр. – Зная, как он относился к своему сыну, когда тот был жив, зная, как он разговаривал со мной, когда я заехал в Стаффорд в поисках Манди, очень сомневаюсь, что она получит от их встречи что-либо, кроме неприятностей.
– Но все-таки она – его кровь и плоть.
– Боже мой, Харви, ты говоришь, как священник. Клеменс тоже была его кровью и плотью. Нечто большее, чем гордость, заставило его отречься от нее. Осмелюсь сказать, что даже Иоанн мог бы у него поучиться зловредности.
Харви пожал плечами, принимая его точку зрения, но все же не уступал.
– Никто не может быть только темным, – сказал он. – Где-то ведь должен быть свет?
Рядом с ним Александр тоже стал непреклонным, теперь он смотрел не на собрание знати, а на солдата, которого подозвали по приказу Уильяма де Броза.
– Тогда скажи, где свет в нем? – Он ткнул указательным пальцем.
И вновь Харви прищурился.
Солдат был высок и силен, выше даже самого де Броза, что было редкостью. Перепутать усеянное шрамами лицо ле Буше, его глубоко посаженые глаза, важный вид было просто невозможно.
– Не знаю, но хотя бы проблеск где-то должен быть, – проворчал он; его убежденность вдруг испарилась.
Ле Буше отдал честь своему нанимателю и развернулся, чтобы осуществить то, что было ему приказано. Путь его лежал в направлении Харви и Александра. Наконец его черные глаза остановились на братьях и расширились. Ле Буше задержался на полушаге на секунду, но потом двинулся вперед с удвоенной свирепостью. Сначала казалось, что он собирался промаршировать мимо, но в последний момент остановился и засунул руку в кошелек на ремне.
– Милостыня калеке и недоумку, – сказал он и бросил монетку в рог, прикрепленный к поясу Харви.
Александр сжал кулаки, но сдержал руки, но не слова.
– Сунь ее себе в зад, – парировал он.
Ле Буше одарил их своей злобной усмешкой.
– Тогда до встречи в аду, – ухмыльнулся он и пошел своей дорогой.
– Сукин сын, – прошипел Александр сквозь зубы.
Харви достал из рога монетку.
– Резанная пенни, – сказал он, указывая на скос по краю серебра, который весь был срезан, тем самым делая монету бесполезной. – Фальшивая монета. Я забираю свои слова о свете и тьме назад. – Он бросил монетку за плечо. – Со всех сторон худо.
