Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Господи, он ведь был солдатом, прежде чем стать монахом! Он не собирался позволить этому чудовищу убить себя.
Туго натянув поводья, Харви увернулся от следующего удара копья, схватил Алкмунда за запястье здоровой рукой и изо всех сил вывернул ее. Алкмунд закричал и выронил копье. Движение Харви выбило обоих из седел, и они упали на землю в сплетении рук и ног. Нож Харви при падении выскользнул из-за пояса и скрылся в снегу.
Рыча сквозь зубы, Алкмунд поднялся на ноги и выхватил из ножен на поясе нож. Снежинки блестели на его голове, тая на тонзуре.
С перекошенным ртом он склонился над задыхающимся Харви.
– Меня будут искать, – сказал Харви.
Сердце его сжималось от страха, но на грани смерти разум его был ясен как никогда.
– И ничего не найдут. Эти леса печально известны своей опасностью.
– Совсем нет. Всего этого я и ожидал, – ответил Харви.
– Не тратьте силы зря, чтобы убедить меня в этом.
Он прищелкнул языком на лошадь и ударил ее в бок. Когда мерин отошел, Харви сказал Алкмунду, что своим падением тот обязан семейству де Монруа.
Харви тем временем нащупал протез; деревяшка удерживалась только одним ремешком – другой порвался еще осенью.
– Вы лжете, – отрезал Алкмунд, но в его глазах блестел ужас.
– Вы знаете, что нет. Почему же тогда Кентербери решил вмешаться в дела Кранвелла?
– Тогда кто разболтал?
Нож угрожающе приближался, блики света блестели на лезвии.
Харви осторожно высвободил второй ремень и обвил пальцами макушку протеза. Все это время он смотрел на Алкмунда, не желая, чтобы тот увидел движение его пальцев, не желая, чтоб тот ударил его.
– Вы помните Александра де Монруа?
Оцепенение обострилось, почти превратившись в страх.
– Конечно же, я его помню, – прорычал Алкмунд. – Полуязыческое отродье, с запахом ада, витающим вокруг него. Если он ваш свидетель, то вы – дурак!
– Сейчас он один из рыцарей Уильяма Маршалла, и ему улыбается удача, – тихо сказал Харви, выжидая момента, крепко сжав пальцы. – Я могу поручиться за него перед Хьюбертом Уолтером Кентерберийским, так как знаю о нем все. Понимаете ли, я Харви де Монруа, его брат.
Глаза Алкмунда расширились. Блеснул клинок, но Харви мгновенно выдернул деревяшку и подставил под удар. Сталь столкнулась с деревом, и нож засел в дубовом протезе Харви. Харви занес свой протез с воткнутым в него оружием и изо всей силы ударил им по голове Алкмунда, изо всей силы, которая когда-то делала его таким могучим бойцом.
С выражением полного ошеломления Алкмунд свалился. Несмотря на силу удара, нож все еще оставался воткнутым в дерево – в подтверждение собственной ярости Алкмунда.
Опираясь на самодельное орудие, Харви на одном колене подполз к приору. Алкмунд уставился на него. Из его ноздрей и одного уха текла кровь, а в голове, как гигантский отпечаток большого пальца, была небольшая вмятина.
– Боже милостивый, – прошептал Харви, чувствуя одновременно и облегчение, и тошноту. – Архиепископ не оставит этого дела, не говоря уже обо мне. И даже если б вы попытались замести следы, все равно найдутся те, кто даст показания против вас, те, кого вы уже не достанете своим кнутом.
По привычке Харви возился с застежкой своей деревянной конечности. Протез расщепился…
Да, Харви долго обдумывал убийство Алкмунда Кранвелльского, но это не было низменное, греховное желание, удерживаемое глубоко в самых темных уголках его сознания. Его целью было убрать этого человека и лишить его власти. Теперь же он лишь защищался от неминуемой смерти.
Перекрестившись и перекрестив тело на снегу, он пробормотал подходящие случаю слова и закрыл уставившиеся в серо-голубое небо голубые глаза. Затем отвернулся, и его рвало до тех пор, пока желудок не начал болеть так же сильно, как и все остальное избитое тело.
Когда он пришел в себя, то вытащил нож из протеза; деревяшку необходимо будет сменить, как только он найдет плотника, который сделает новый.
Трясущимися от холода и шока руками он пристегнул его на место. Расщепленный протез не был достаточно прочным, чтобы дать Харви возможность оттащить куда-нибудь тело.
Свист заставил его жеребца выбежать рысью из-за деревьев, уши его были навострены.
Харви развязал свой веревочный пояс, снял пояс также с трупа и связал их вместе. Затем он соединил запястья Алкмунда, обмотал вокруг них веревку и привязал другой конец веревки к седлу. Успокаивая себя, а также и жеребца, он поставил в стремя свою здоровую ногу и взобрался на лошадь. Потом он свернул в лес, а тело Алкмунда тащилось и ударялось позади него.
Он натянул поводья в глуши, где-то в двух милях от дороги; там он разрезал веревку ножом Алкмунда. Спешившись, он направился в самую глубокую, в самую темную сень деревьев и низких кустов, пока, наконец, его совсем не стало видно. Лесу теперь досталась еще одна жертва – но тем самым он стал более безопасным местом.
С тяжелыми мыслями, но с грузом, свалившимся с сердца, Харви ехал на свет, с каждым шагом жеребца выводящий из леса.
ГЛАВА 36
– Ваша внучка? – Иоанн был просто ошеломлен. Он рассмеялся и помахал рукой, словно бы отгонял муху. – Я в это не верю!
Он оглядел своих лордов и баронов, рассмеявшихся вместе с ним.
От их веселья Томас Стаффорд покраснел, но от злости, а не досады.
– Сир, это правда. У меня есть как минимум один тому свидетель, но могут быть найдены и другие. Сама девушка признает себя моей кровинкой.
Томас последовал за королевским двором в Кентербери на пасхальный праздник, надеясь на аудиенцию короля, и его упорная настойчивость в том, что он не сдвинется с места в королевских покоях, пока не получит аудиенции, принесла результат. Иоанн согласился принять его. То, что это было сделано лишь для того, чтобы от него избавиться, совсем не волновало Томаса. То, что он хотел сказать, принесет ему требуемое внимание.
Иоанн почесал подбородок, борода его была покрыта сединой.
– Тогда в чем ваша жалоба? – спросил он. – Зачем искать моей аудиенции, если это ваше семейное дело?
– Сир, я хочу, чтоб ее брак был аннулирован, и я знаю, что вы можете на нее повлиять.
Иоанн рассмеялся, но внезапно перестал.
– Если бы вы пришли ко мне раньше, я бы смог вам помочь, – сказал он. – Теперь же слишком поздно. Она уже замужем, а браком их сочетал епископ Винчестерский. Я сам отдал невесту ее мужу и устроил свадебный пир. Сделать тут ничего нельзя.
Стаффорд прижал кулаки к расшитой шерсти своей голубой мантии.
– Ничего? – злобно повторил он и посмотрел на красивого, темноглазого человека, развалившегося в резном кресле, лениво качающего корону Англии указательным пальцем. Зеленые и красные камни мерцали при свете свечи. Золото поблескивало. Суета сует. – Я не давал своего разрешения на брак, а я – ее единственный живой родственник. Я искал ее больше пяти лет, но этот безбожник, за которого она вышла замуж, прятал ее где-то от меня, пока благополучно не подвел к алтарю. Он отказал мне в моей внучке!
Иоанн облизал губы.
– Полагаю, вы преувеличиваете, милорд. Разве вы не отреклись от матери девушки за то, что та убежала с турнирным рыцарем?
– Это было, когда у меня все еще был сын и надежда на внуков от него, – ответил Томас, тяжело дыша. – Теперь у меня осталась только эта девочка, и Александр де Монруа – неподходящий муж для нее.
– Турнирный рыцарь, – размышлял Иоанн, сыпля соль на рану, проницательно глядя на Томаса. – Одно поколение сменяет другое, а?
Томас сердито сжал губы и нахмурил брови.
– Я хочу, чтобы девчонка вышла замуж за того, кого выберу я, чтобы была в моем распоряжении, под моим контролем. И я готов за это заплатить.
Иоанн, тихонько раскачивая корону на пальце, покачал ногой.
– Повторяю, я ничем не могу помочь, – пробормотал он, поглядывая на корону. – Ваша внучка и Александр де Монруа женаты, пока смерть не разлучит их.
Темные глаза вспыхнули из-под угрюмых бровей, затем вновь вернулись к любованию золотом короны.
Томас остро втянул через зубы воздух и подумал, правильно ли он все понял. Допускал или даже предлагал Иоанн, что де Монруа должен умереть? Давал ли он на это подразумевающее разрешение? Или это был лишь неудачный поворот фразы?
– Уильям Маршалл со своей свитой находятся здесь, в Кентербери, – тем временем продолжал мягко Иоанн. – Я собираюсь попросить его провести турнир для молодых рыцарей и поставить на кон отличного боевого коня и всю сбрую. Я не испытываю к этому интереса, но знаю, что это развлечет королеву, и остальные люди тоже любят подобные зрелища. – Он почесал нос. – Может, стоит остаться и посмотреть.
Проходила бы аудиенция в иных условиях, Томас бы непременно прорычал, что все эти турниры лишь для охотников за удачей да безбожников, но тот факт, что это был король, и его предложение могло иметь несколько интерпретаций, заставил его молчать.
– Если ваша внучка когда-нибудь станет вдовой, вы могли бы прийти к какому-нибудь согласию, – беспечно добавил Иоанн. – Хотя я никогда бы не пожелал Александру де Монруа чего-то, кроме долгой и счастливой жизни.
И он оскалил свои красивые белые зубы в улыбке, похожей на волчью.
Проблеск понимания пролил мрачный свет в сознании Томаса. Это имело отношение к контролю, к обретению и потере, к обиде и ревности и может, даже к мести.
Он случайно встретился взглядом с королем. Оба мужчины хранили более глубокие мысли, но обмен был достаточным, и сходное намерение распознано.
– Пожалуй, сир, я последую вашему совету и останусь на турнир, – пробормотал Томас, поклонившись.
Иоанн пожал плечами.
– Тут уж решать вам, – сказал он и отвернулся для разговора с одним из своих писцов, тем самым давая понять, что аудиенция окончена.
Весь погруженный в свои мысли, Томас Стаффорд покинул дворец и вернулся в свои покои.
Дженкин пососал несколько оставшихся осколков своих зубов, и, положив руки на столб своей будки, наблюдал за Александром своим, как всегда желчным взглядом.
– Я считал, что тебе хватит здравого смысла не возвращаться к турнирной жизни, – усмехнулся он. – А выходит, что ты такой же помешанный, как и все они.
Александр подавил ухмылку. В мире многое изменилось, только манера держаться Дженкина оставалась неизменной.
– Всего на три дня, – сказал он. – Мой господин, Уильям Маршалл, принимает в нем участие, и я сражаюсь под его знаменем. Кроме того, это будет больше показуха, а не истинная битва.
Он оглядел ристалище, на котором плотники еще возводили ярусные трибуны, где бы могли сидеть зрители. Такой комфорт был нововведением. Обычно соревнующиеся дрались в угоду себе, а не публике.
– Если ты действительно так считаешь, тогда у тебя на самом деле вместо мозгов пареная репа, – язвительно сказал Дженкин. – На этом поле наверняка будет что-то куда серьезнее, чем пара-тройка стычек «зуб за зуб» кучки ошалелых драчунов. Никто не будет рубиться лишь потому, что присутствуют королева и ее придворные дамы.
Александр покачал головой.
– Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю, – с отвращением сказал он.
– Потому что я говорю тебе правду, какой бы горькой она ни была, и потому что я лучший мастер-починщик мечей по эту сторону от Иерусалима.
Александр не мог поспорить ни с одним из этих утверждений. Откровенно говоря, ему попросту нравился старый плут.
– У тебя есть работа на зиму? – спросил он.
– Возможно, – пожал плечами Дженкин. – А зачем тебе это?
– Я подумал, что ты мог бы в это время очень пригодиться. Меня сделали управляющим в имении на уэльской границе, и мне нужен человек с такими прекрасными умениями, как ты.
– Мне нужно об этом подумать, – проворчал Дженкин. – А ты хорош. Если б моего внимания ждал замок, я бы не рискнул собственной шкурой. Я бы не стал появляться на этом турнире. Убрался бы куда подальше, пока у меня еще оставались две руки, две ноги и голова на плечах.
– Ты знаешь что-то, чего не знаю я?
Дженкин пожал плечами.
– У меня есть уши, – сказал он. – И до меня долетели кое-какие слухи.
– Например?
С трудом Александр удерживался от того, чтобы ухватить Дженкина за те самые уши и вытрясти из них сведения.
Мастер посмотрел на него, немного потянул время, и Александр мог поклясться, что удовольствие проскользнуло в слезящихся старых глазах.
– Например, о том, что ты нынче женатый человек, а жена – родственница Томаса Стаффорда.
– Это в самом деле так, и я горжусь этим. Что еще?
– Я также слышал, что Томаса Стаффорда совсем не распирает гордость от этого. Факт, что он даже приблизился к королю с просьбой о возможности аннулирования брака.
Александр остолбенел от изумления. Этот маленький, вонючий и неряшливый человек, стоящий сейчас перед ним, говорит о вещах, способных перевернуть всю жизнь. Это было непостижимо.
– Как, черт возьми, ты получил эти сведения? – спросил он недоверчиво.
– Говорю тебе, что правильно использую уши, – хмыкнул Дженкин и поковырял в ухе пальцем. – Подслушал, как один из приближенных Иоанна говорил своему приятелю, когда они стояли около моей палатки. Им и в голову не пришло, что такой старый огрызок, как я, может слышать и запомнить каждое их слово.
Он убрал палец, посмотрел на него, затем вытер о подол своей туники. И добавил:
– Поскольку ты собираешься принять участие в турнире в эти следующие три дня – мой тебе совет: прикрывай свою спину, парень. Для меня не будет сюрпризом увидеть предательский удар.
– А что сказал король?
Чувство холода волной прокатилось в животе Александра. Его собственный кодекс гласил обращаться с людьми честно, и он надеялся, что они обращаются с ним честно в ответ. В отношении Уильяма Маршалла эта надежда сбывалась абсолютно, но другие люди придерживались других ценностей.
– Я не знаю точных слов, но он сказал, что аннулирование не обсуждается, что брак был заключен до смерти и что ничего нельзя сделать. Но Стаффорд не избавился от глубокой обиды. Он все еще здесь и собирается посетить турнир. Странно, разве ты не сказал так о человеке, который имеет причину ненавидеть сам вид турнирных рыцарей?
Дженкин почесал ухо, потом палец и наконец добавил:
– Итак, на твоем месте я бы следил за своей спиной, пока не окажешься под защитой стен.
– Ты думаешь, Стаффорд будет интриговать, добиваясь моей смерти?
– Конечно, это проще, чем добиться аннулирования. – Дженкин смотрел на него проницательно. – Понятно, что я могу ошибаться, но я потратил слишком много лет, наблюдая худшее в людях, и в одиннадцати случаях из дюжины я оказывался прав. Если у тебя есть хотя бы остатки разума, ты найдешь причины не принимать участие.
Александр покачал головой.
– Я не могу так поступить.
– Ладно, таков твой удел. Это идет твоя жена? – Облизнув свою ладонь, Дженкин провел ею по волосам. – Не слишком похожа на Томаса Стаффорда, не так ли?
Александр повернулся и увидел Манди, приближающуюся к нему, одной рукой держа Флориана, другой – продолговатую корзинку. Блестяще-золотая ткань виднелась наверху. Манди шла, чуть покачивая бедрами, и она улыбалась жизни.
– Если ты скажешь ей хоть слово, клянусь, что убью тебя собственными руками, – проговорил Александр.
– Не надо ревновать меня. Я просто старый человек.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – остановил его Александр предостерегающим жестом.
Дженкин пожал плечами.
– Ах, думайте обо мне что хотите, – капитулировал он и отвел кинжал, который Александр направил на него. – Будет готово завтра в полдень. Предложение о службе все еще в силе?
– Я никогда не беру назад свое слово, даже если дал его впопыхах, – Александр сказал с кривой усмешкой и обнял Флориана, подбросив его над собой.
– Папа, папа, представляешь, я видел человека, который мог проглотить меч!
– В самом деле? Ну, это обычный трюк.
– Я сказала, чтобы он не пытался пробовать сделать это сам, – засмеялась Манди и обняла мужа.
Она скользнула взглядом по мастеру, который приветливо кивнул и поклонился, при этом продолжая ковыряться в ушах.
Александр увел свою маленькую семью прочь от Дженкина и пересек уже размеченное турнирное поле.
Старые знаки, звуки и запахи неожиданно проявились теперь.
– Что там насчет твоего слова? – спросила Манди.
– О, ничего. Я знаю его еще с турниров в Англии. Он не самый приятный для общения, но нет никого лучше его в работе. Я пригласил его провести зимние месяцы в Эбермоне.
– Тогда почему ты хмуришься?
– Ничего подобного. Просто солнце светит в глаза.
Она бросила на него взгляд, в котором сквозило недоверие.
Александр даже не собирался разубеждать ее. Он знал по опыту, что изменение направления разговора было далеко не самой мудрой, но зачастую действенной уловкой.
– Для чего это? – Он показал на полотно золотой ткани в корзинке.
– Нам понадобится знамя, которое будет реять над отрядом из Эбермона, сражающимся на стороне Маршалла, – сказала она. – Если я начну шить сейчас, оно будет готово к началу турнира.
Это заслуживало поцелуя. И слушая, как она говорит так практично о будущем, он преисполнился веры в то, что преодолеет все, о чем предупреждал Дженкин.
Флориан втиснулся между родителями, требуя внимания, требуя, чтобы Александр подошел и посмотрел на человека, который может глотать меч.
Александр потрепал тугие завитки волос на голове сына.
– Ладно, пойдем, непоседа, – сказал он с улыбкой и, отгоняя беспокойство, решил наслаждаться днем.
Удо ле Буше наслаждался этим днем тоже. Новости о большом турнире распространялись подобно пожару, и как турнирный рыцарь он был востребован, что давало ему возможность назначать свою цену.
Уильям Маршалл возглавлял один отряд. Его соперником был Уильям Солсбери, незаконнорожденный сводный брат самого короля, и оба они были лучшими друзьями. Турнир был только демонстрацией, развлечением для королевы и шансом для сражающихся немного выплеснуть энергию в ратных подвигах. Мысль об этом забавляла ле Буше, который не умел играть мягко. Наносить удары и быть проклинаемым… Он рассчитывал получить утром как можно больше выкупов. И еще лучше – пустить кровь своим жертвам…
– Так чью сторону выбрать? – спросил он у рыжеволосой молодой женщины, растянувшейся обнаженной рядом с ним после удовлетворения желания. Она стоила дорого, но цена окупалась ее умением и ее внешностью. И он не жалел денег на нее. – Пемброук или Солсбери?
– Кинь монетку, – промурлыкала она, водя пальцем по волосам на его груди. – Но разве Пемброук не имеет репутацию величайшего турнирного рыцаря на всем свете?
– В его молодости – возможно. А сейчас он миновал свое пятидесятилетие.
– Кто заплатит тебе больше? – Она переместилась вдоль его тела, расположив свои шелковистые бедра над его пахом.
Ле Буше потянулся к выпуклостям ее груди. Запах розового масла проникал в его ноздри. Ее губы и соски были подкрашены косметикой.
Женщина ласкалась, встряхивая стрижеными волосами.
– Еще не знаю.
Ее голос был наполнен желанием, и его мужское естество наливалось новой энергией. Он поднял ее бедра, усадил и вошел в нее. Она прерывисто дышала и крутилась вокруг его бедер, ее мышцы скользили вверх и вниз по его бедрам, как пальцы музыканта по костяной флейте. Его челюсти сжались, и он начал прерывисто дышать.
Второе соитие, горячее и более страстное, чем первое, оставило его почти без сил, и он погрузился в полубессознательную дрему, сладко окутавшую его тело, и его сердце стучало в груди.
Он слышал плеск воды и хохот женщин из купальни неподалеку, стоны другого рыцаря в комнате позади. Звуки медленно разносились и начали волнами вплетаться в ткань его возбужденного сна.
…Вода превратилась в залитый солнцем берег реки, и он ехал вдоль кромки воды на жеребце и увидел молодую пару, сидящую в тени под ивой. У девушки были копна бронзово-каштановых волос и сверкающие серые глаза. Ее собеседник был гибкий и темноволосый, и когда он повернулся, глаза Удо остановились на золотом кресте, блеснувшем в вырезе его распахнутой туники. Ни шрама на лице, подтянутый и стройный, Александр де Монруа вызвал у него приступ горькой и злой зависти.
Удо вытащил меч и, наклонясь в седле, ткнул острием, только оружие, сверкнув под солнечными лучами, пронеслось мимо над пурпурным камнем на кресте.
А юноша уставился на него с презрением, и Удо был не в состоянии не только опередить, парировать, но и заметить, как де Монруа вытащил меч и приставил к самому горлу. Он почувствовал его давление на коже, и его глаза открылись.
Женщина держала золотой с аметистом крест в ладони. В другой руке у нее были крошечные ножницы, из тех, которые женщины хранят в своих поясных мешочках, и она только что разрезала кожаный шнур, на котором висело украшение.
– Воровка, сука! – заорал он и, схватив ее за волосы, протащил через кровать. Ее голова ударилась о стену. Она вскрикнула и попыталась вырваться от него, кровь потекла на один глаз из разбитой брови.
– Я оставлю тебе отметину на всю жизнь, – рявкнул он, встревоженный сном не меньше, чем угрозой потери драгоценности.
Доспехи были разбросаны по комнате; он выбрался из постели и вытянул длинный кинжал из ножен на поясе.
Она кричала все громче и громче, закрывая лицо руками.
– Он же такой красивый! – рыдала она сквозь пальцы. – Я не хотела тебя обидеть!
– Лживая тварь!
Он ухватился за янтарные волосы и запрокинул ей голову.
– Такой красивый, что ты захотела иметь это для себя! – Он провел кинжалом косо по ее щеке.
Шаги послышались на лестнице, демонстративно поспешные, будто кто-то собирался прийти на помощь.
Ле Буше крепко связал женщину и, приказав ей молчать, поднял кинжал и приблизился к двери.
Задвижка замка загремела.
– Ле Буше, открывай. – У меня есть к тебе дело, и я не буду ждать целый день, даже если тебе так хочется.
Этот голос, угрожающий и непреклонный, ле Буше узнал сразу.
– А ну тебя в зад! – огрызнулся Удо, но попытался понять цель посещения; его темные глаза прищурились, пока он прикидывал варианты. Что, во имя Христовых десяти пальцев, хочет Томас Стаффорд от него настолько, что разыскал его даже в Пемброуке? После Пемброука, когда они не поделили желанный трофей, Стаффорд искал в гневе козла отпущения, но ле Буше отказался им быть.
Стаффорд снова потряс замок.
– У меня есть работа для тебя. Открывай, пока я не раздумал с тобой говорить.
Женщина захныкала. Накрутив ее золотистые волосы покрепче на свой кулак, он одним взмахом кинжала неглубоко рассек ее скулу и пинком отбросил ее от себя. Затем, все еще голый, за исключением креста на шее и кинжала в руке, он поднял засов и рывком открыл дверь.
Томас Стаффорд последовал за ним в комнату. Он был одет в темный разлетающийся плащ с глубоким капюшоном, накинутым на лицо. В тени капюшона его глаза блестели, а нос виднелся на свету.
– Надень что-нибудь на себя и отошли женщину, – скомандовал он ледяным тоном, мельком глянув на шлюху.
Не заметив, он встал на прядь светлых волос, только что отрезанных ле Буше.
– Я не член твоего отряда, – сказал ле Буше и, следя за Стаффордом, сел на мятую постель.
Тот хмуро свел брови.
– Начнем переговоры. Избавься от девицы. – Старик огляделся, и его взгляд не изменился, когда он остановился на наготе ле Буше.
– Нет, – сказал ле Буше, – сейчас пойдем куда-нибудь. – Он развалился на кровати и натянул рубаху, пожелтевшую и неряшливую. – Ты пришел один?
– Два оруженосца ждут меня на улице снаружи.
Поднявшись с кровати, ле Буше подошел к ставням, открыл их широко и облегчился, выпустив длинную, блестящую струю. Под окном раздались возмущенные крики. Оскалив зубы, он закрыл створки и вернулся обратно в комнату.
– Прямо за углом харчевня «Кок Инн», – сказал он. – Это лучше всего подходит, не так ли?
– Только оденься, – сказал Стаффорд. – Я буду ждать тебя внизу.
– Не боишься, что я могу выбраться через окно?
– Сделаешь это – и ты мертвец, – сухо сказал старик и вышел из комнаты, волоча отрезанный локон шлюхи за сапогом.
Первым делом ле Буше нахмурился, потом задумался. Стаффорд, должно быть, сильно нуждается в нем, если так себя ведет.
– Я разбогатею, – сказал он ошеломленной девице. – Как жаль, что ты не можешь держать руки при себе.
«Кок Инн» была не самой приличной пивной в Кентербери, но она была одной из самых оживленных. Большинство ее посетителей были из разряда тех, кто, не задумываясь, справляет свою малую нужду через окна на прохожих. Сюда приходили бродяги, шлюхи и сводники; приходили нищие с тем, что они собрали за день, чтобы промочить горло или проиграть; и сюда же приходили обычные горожане и те, кто проживал в ближних окрестностях. В основном они приходили сюда на петушиные бои, которые и дали название харчевне. Бои проходили дважды в неделю на заднем дворе, и пернатые призеры орали на мили вокруг.
Кукареканье птиц и хриплые разговоры мужчин, которые пришли играть, создавали впечатление, что «Кок Инн» переполнена больше обычного, но внушительные размеры ле Буше, его отвратительное, угрожающее лицо и боевой меч на бедре гарантировали, что он и Стаффорд будут обеспечены столом на подмостках в углу главной комнаты. Стаффорд сам не делал попыток показать свою значительность и держал капюшон опущенным на глаза.
– Вы оказались в необычной компании, милорд. – Ле Буше усмехнулся, когда перед ним были поставлены кувшин с элем и пара кожаных пивных кружек.
Никто в «Кок Инн» не пил вина. Его подавали для знати при дворце архиепископа.
– Ненадолго. Я возвращаюсь в Стаффорд, как только двор покинет Кентербери.
– Тогда что ты хочешь от меня так срочно, что даже притащился искать меня в публичный дом?
Ле Буше налил эль в свою кружку и не удивился, когда Стаффорд скривился и прикрыл свою, пустую, ладонью.
– Я хочу нанять тебя выступить на придворном турнире завтра.
– Ха, ты и половина других. Уильям де Броз предложил мне новую лошадь и доспехи, которые ему надо будет вернуть, и оплату – полмарки за каждый выкуп, который я получу.
Он выпил эль, который был достаточно приличным, и вытер пену с усов.
– Почему такой внезапный интерес к турниру? Я думал, ты ненавидишь их.
Стаффорд стиснул кулак на столешнице и посмотрел вниз на золотое кольцо на пальце.
– Люди умирают на турнирах, – сказал он.
– И поэтому ты ненавидишь их?
– Нет, конечно, нет. Чем больше убитых, тем лучше, – резко бросил Стаффорд. – Сам черт о них не пожалеет. Речь о де Брозе. На чьей он стороне – Маршалла или Солсбери?
– Маршалла. Они оба имеют земли в Уэльсе.
Ле Буше подумал, что Томас Стаффорд совсем стал дряхлым стариком. Морщинистое лицо и такой же ум.
Он наполнил еще одну чашу элем.
Стаффорд сжал губы, затем, принимая решение, вздохнул глубоко.
– Я заплачу тебе серебром по весу твоего меча, если произойдет несчастный случай с Александром де Монруа.
– Ты хочешь, чтобы я убил Александра де Монруа? – Ле Буше уставился на старика. Не было и признака дряхлости в выцветших глазах. В них были твердость, проницательность и безжалостность.
– Да.
– Серебра по весу меча?
– Ты сделаешь это?
Ле Буше поднял чашу к губам и сделал большой глоток. Боже, старик действительно собирается заплатить ему полностью его высшую цену. Если получить серебра по весу меча, то никогда больше не нужно будет драться – если сам не захочешь.
– Это разумная цена за жизнь человека, – сказал он медленно, – но этого недостаточно.
– Тогда назови свою цену.
Звук петушиной драки донесся с заднего двора: возбужденные крики людей, кукареканье птиц.
– Вес моего меча и щита в серебре, – сказал он после паузы для раздумий. – И заплатить мне в руки завтра в полдень.
Суровые глаза сузились.
– Нет, половина завтра, половина после того, как Монруа будет мертв.
– Тогда поищи кого-нибудь еще. Я работаю за деньги, а не за обещания. – Удо ле Буше отодвинулся от стола и встал.
Стаффорд следил за ним.
– Сядь, – сказал он с презрением. – Мужчина не должен убегать от фортуны.
– Но не для того чтобы остаться в дураках, – проворчал ле Буше, но продолжал стоять, не делая попытки уйти. – Я хочу все.
– И ты получишь, но после того, как он умрет. – Стаффорд еще раз указал на стол. – Я плачу за результат, не за обещание.
Они уставились один на другого.
Ле Буше знал, что Стаффорд прав. И он не мог уйти, и Александр де Монруа давно был как кость в горле. Но, несмотря на то, что он хотел быть нанятым, он не мог позволить этому человеку быть его хозяином.
Медленно он переступил через скамейку и, снова усевшись, положил локти на стол.
Снаружи были слышны крики, последовавшие за напряженной тишиной. Один петух одержал победу.
– Ты услышал цену, – сказал ле Буше. – Теперь мы договоримся о деталях.
Александр тоже выпивал с компанией этим утром, но на открытом воздухе вокруг потрескивающего костра; запах луковой похлебки разносился из котла, подвешенного над огнем.
Прогуливаясь по турнирному лагерю с Манди и Флорианом, он прошел мимо шатра, расцвеченного фамильными красными и зелеными цветами (хотя красный выцвел до скучного оранжево-розового). Осгар сидел рядом с шатром и чинил поврежденные части доспехов.
Вид у него был более представительный, чем обычно. Его волосы поредели, из-за чего стал просвечивать череп, напоминающий сморщенное яблоко.
Последовало шумное приветствие; прошедшие годы перешли в настоящее, старые времена превратились в воспоминания. Первый кувшин вина был опустошен очень быстро. Большая часть содержимого, конечно же, оказалась в животе Осгара; Он всегда испытывал чудовищную жажду.
– Элис не поехала со мной, – с огорчением пожаловался Осгар, отирая вино с усов, которые становились все длиннее, в то время как волос на его голове поубавилось. – Глупая девка отказалась сесть на корабль. Я смог уговорить лошадь сделать это, но женщину – не получилось. Я дал ей сумку серебра и моего вьючного пони – оставил ее в таверне в Гавре. Я скучаю по ней все-таки.
– Зачем вы прибыли в Англию? – спросила Манди, отговаривая Флориана от занятия ворошить веточками в огне.
– Турниры здесь узаконены. В Нормандии моим постоянным нанимателем был Иоанн, а без него… Подумав, я решил посмотреть что-нибудь новое и наняться сам.
Он коснулся мягкой голубой шерсти туники Александра.
– Ты здесь выступаешь довольно хорошо. – Он говорил скорее с гордостью, чем с завистью, как об успехах своего воспитанника. – Я помню первый день, когда ты пришел к Харви, слабый от истощения, одетый в лохмотья. Кто бы мог подумать, что через десять лет ты станешь одним из рыцарей Маршалла?
– Только я, – сказал Александр с самоиронией.
Осгар фыркнул и сделал еще глоток.
– Должен признать, что я никогда не ожидал, что ты добьешься хоть чего-нибудь, особенно после того, как ле Буше чуть не убил тебя и Харви.
– Надо было или утонуть, или поплыть, – сказал Александр и улыбнулся через огонь Манди. – Оглядываясь на пройденное, полагаю, что должен благодарить Удо ле Буше за то, что он бросил меня в самую глубокую, самую черную воду в моей жизни. Пришлось долго, долго добираться до берега, но я доволен землей, которую нашел.
