Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)
– Кроме того, я все-таки мужчина. А женщинам самостоятельно отправляться в путь вдвойне опасней. Не пройдете и пяти миль, как вас запросто могут ограбить и изнасиловать, если у вас нет денег, чтобы нанять охрану. При нашей нищете безопаснее оставаться здесь.
– Я думала отправиться к деду, – сказала Манди глухо, – но он отрекся от матери, когда она сбежала с папой, так что не знаю, даст ли он мне приют под своим кровом.
Александр закончил смазывать царапины и вытер руки чистым лоскутом.
– Я кое-что знаю о вашем дедушке, – сказал он медленно. – Наши семейные владения располагались рядом, и он тоже был покровителем Кранвелльского монастыря. Он и в самом деле может предоставить вам убежище – но не по доброте и не из чувства долга. Вы бы стали его заложницей, полезным приобретением, которое можно продать замуж тому, кто предложит наибольшую цену. Не думаю, что ваша жизнь окажется легче, чем здесь, – хотя, конечно, из-за других причин.
Манди сглотнула и вытерла глаза рукавом.
– Может, и не легче, но вытерпеть можно.
Она поднялась и, сняв одеяло с постели, пошла к отцу, который так и не пошевелился за все время скандала, и заботливо укрыла. Потом со вздохом выпрямилась, подошла к выходу и, откинув полог, выглянула во влажную туманную полутьму.
– Сожалею о том, что я тебе наговорила, – пробормотала она. – И большое спасибо за поддержку.
Александр пожал плечами.
– Не надо сожалеть о правде. Я действительно пришел от женщины и действительно многого не понимаю… Хотя, может, и не настолько многого, – добавил он глухо, поскольку твердо чувствовал: он – на ее стороне.
ГЛАВА 13
На другой день Арнауд де Серизэ выбрался из похмельной дремоты уже намного позже рассвета. Лежал он на полу шатра, невдалеке от ложа, до которого он так и не сумел добраться, и кто-то заботливо укрыл его одеялом. В голове что-то неустанно и больно колотилось, а свет утреннего солнца невыносимо резал глаза.
Он заставил себя сесть и хрипло позвал:
– Манди!
В шатре все было аккуратно прибрано, как, впрочем, всегда, когда этим занималась дочь, но больше никаких признаков ее присутствия не обнаружилось.
– Гризель? – позвал Арнауд, но с другой части шатра не послышалось ни звука. Арнауд с трудом поднялся на ноги, поморгал и нетвердой походкой подошел к пологу шатра.
Ночной дождь очистил воздух, а солнце уже поднялось высоко. Арнауд отпустил проклятие, что он опоздал, и в адрес женщин, которые не разбудили его своевременно.
Живот подвело, но ни о какой еде невозможно было и думать; вот если бы похмелиться – но фляга оказалась совершенно пуста. Напиться можно было только из бадейки чистой воды, поставленной про запас.
Арнауд зачерпнул ковш и сделал пару глотков, сожалея, что не пришлось умереть во сне.
И тут в шатер ворвался свет: это Харви отбросил полог и вступил внутрь, такой же белокурый, полный жизни и радостный, как это утро.
– Вы не видели мою дочь? – раздраженно спросил Арнауд вместо приветствия.
– Они с Александром утром отправились в город за покупками.
– Ладно, но не осталось ни капли вина.
Харви нахмурился и прошел чуть дальше вглубь шатра.
– Нельзя столько пить, вы себя губите.
– Ха, какое тонкое наблюдение! От вас это особенно приятно слышать. На себя посмотрите. – И принялся шумно умываться над тазом, предусмотрительно поставленным Манди на ларе.
– Я-то не валяюсь бесчувственным до полудня, когда кони не досмотрены и оружие не вычищено.
Злость Арнауда вскипела и вырвалась словами:
– А тебя не касается, как я провожу время вне ристалища! Я когда-нибудь читал вам морали? Сами-то, небось, тоже отсыпались после вчерашней попойки?
– С чего бы это? Я поднялся на рассвете, поухаживал за своим конем, начистил оружие, поразминался с мечом и подготовился к послеполуденному турниру. – Харви немного помолчал; то, как он хмурился и отбрасывал волосы, ниспадающие на лоб, выдавало его волнение. – И не надо говорить, что ваши дела меня не касаются. Еще и как – ведь это все влияет на вашу борьбу на ристалище. Александру вчера пришлось потеть, как троянцам, выручая вас. А это не игрушки: возлагать на парня такую ответственность. Да, он неплох, но у него еще недостаточно ни сил, ни опыта боя в ситуациях, в которые он попадал. Вы три раза должны были его подстраховывать, а вместо этого…
– Вы обвиняете меня в безответственности? – сощурился Арнауд. Горячая, пульсирующая боль билась под черепом. Слова Харви тем больше вызывали бешенство, что в них звучала обеспокоенность, а не гнев. Наверняка он говорил правду, хотя Арнауд ничего не мог припомнить.
– Вы докатитесь и до этого, если не сойдете со скользкой дорожки. Вчера мы победили только потому, что нам с Александром пришлось из кожи вон лезть. Но так же не может продолжаться бесконечно. Вас едва хватает на половину турнира. – Голос Харви смягчился. – Я ведь о вас прежде всего беспокоюсь, Арнауд.
– За меня? Или страх за свою шкуру заставил вас примчаться ко мне с утра пораньше?
– Уже далеко не утро, – поправил Харви. – И я не скрываю, что дорожу своей жизнью и не хочу ее терять только потому, что вы не дорожите вашей. Вы – мой друг, и я не могу не сказать слова совета. Если не думаете о себе, подумайте о Манди. Выбирайтесь из трясины, пока не поздно. Девочке нужна отцовская любовь, а не равнодушие пьяницы.
– Да пошел ты со своими советами! – рявкнул Арнауд.
Даже сквозь загар было видно, как покраснел Харви; но, сделав над собой немалое усилие, рыцарь протянул руку в примирительном жесте.
– Ладно. Собирайтесь, пойдем к Эдмунду Одноглазому, я угощу вас завтраком, и за дело!
Арнауд посмотрел на его сильные прямые пальцы, затем на костистое лицо, на котором застыло серьезное выражение. Часть души отчаянно стремилась встать на путь спасения, а для начала – улыбнуться и выйти на солнце; но сил одолеть другую, темную часть у нее было недостаточно.
– Найдите себе другого напарника, – глухо бросил Арнауд и отвернулся. – Я больше не с вами.
– О, во имя страданий Спасителя, Арнауд, не упрямьтесь!
– Христу такие страдания, как мне, не выпадали! – Арнауд и сам был ошеломлен собственным богохульством, но не смог удержать последующие слова: – И давайте, убирайтесь отсюда – и в мой дом больше ни ногой!
– Арнауд…
Но старший рыцарь схватил меч и, вытаскивая его из ножен, прорычал:
– Прочь! Или мне этим воспользоваться?
Глаза Харви расширились не столько от обиды, сколько от удивления.
– Око Божье! – сказал он хрипло. – Вы, кажется, совсем растеряли ум.
– Уходи! – сатанея, прохрипел Арнауд и шагнул вперед, поднимая меч.
Желваки заходили под скулами Харви.
– Вы знаете, где меня найти, если хорошенько подумаете и решите извиниться, – обронил он хрипло и вышел из шатра.
Гризель околачивалась неподалеку у входа, ожидая момента, когда можно будет заявиться со своими обидами и жалобами. Разбитая губа опухла, под глазом красовался приметный синяк.
Харви схватил ее за руку и потащил прочь со словами:
– Уходите-ка подальше, женщина, если жизнь дорога. Арнауд совсем взбесился, а у него меч в руках. Прирежет – и весь разговор.
– Но я должна с ним повидаться! – И она попыталась высвободиться.
– Только не сейчас, – мрачно сказал Харви, оттаскивая ее почти волоком. Он не испытывал никакой симпатии к Гризель, но совесть не позволяла толкать женщину на погибель. – Говорю же, он готов сейчас убить кого угодно. Пусть побудет в одиночестве.
Сквозь полотняные стены шатра Арнауд слышал, как Харви говорил с Гризель, и как она возражала, пока голоса не угасли вдали. Руки дрожали от тяжести меча и от потребности выпить.
Арнауд бросил оружие на пол, рухнул на ложе, поджал колени к груди и испустил низкий мучительный стон зверя, угодившего в западню.
Манди провела все утро с Александром в городе, покупая провизию; по молчаливому уговору они не вспоминали о событиях прошлой ночи. Манди знала, что ее проблемы не исчезнут сами по себе, но она нуждалась в некоторой отсрочке, и Александр, будто поняв ее состояние, любезно ее предоставил.
Он водил ее от прилавка к прилавку, тщательно и с удовольствием, нечастым у мужчин, выбирая снедь. Отец бы через десять минут начал раздраженно зевать; Александр же выдержал битый час, прежде чем устроил небольшой перерыв. В поварской лавке он взял два куска медового пряника, а в соседней винной – по кубку легкого вина. А затем, после короткой передышки, снова ринулся в бой.
– От сих мирских удовольствий, – усмехаясь, сказал он в разгар увлекательного торга о цене пряжки для пояса, – меня на шесть лет отгородили монастырскими стенами.
После того как пряжка была куплена именно по той цене, которую Александр предлагал с самого начала, он выбрал для Манди хорошенький кошелек, вышитый бисером, на витых шелковых шнурках; внутрь он положил оловянную статуэтку, изображающую святого Христофора, покровителя путешественников. Получив такой подарок, девушка чмокнула Александра в щеку; он улыбнулся и ласково пожал ей руку.
Когда они возвратились в лагерь, ноги Манди побаливали, но настроение намного улучшилось. Затем Александр ушел к себе – готовиться к послеполуденному турниру, а Манди направилась к своему шатру.
Она была настолько не уверена в том, какой прием ее ожидает, что вся напряглась. В последнее время капризы отца стали непредсказуемы. Когда утром она уходила, Арнауд еще ни на что не реагировал, только храпел с широко открытым ртом, окруженный зловонными миазмами запаха перегара.
Теперь же оказалось, что он активен и деловит. Панцирь и накидка были уже на нем, влажные волосы зачесаны назад, а подбородок гладко выбрит, только отмечен парой царапин на местах, где нетвердая рука с ножом задрожала. Сейчас он с мрачным видом старательно застегивал неуклюжими пальцами портупею.
Манди сняла плащ; отец исподлобья глянул на нее и не проронил ни звука, только еще сильнее стиснул зубы. Наконец, ему удалось правильно застегнуть все пряжки.
– Вы уходите, папа?
– А чем я, по-твоему, занимаюсь? – рыкнул он.
Манди прикусила губу, а затем сказала:
– Я… я хотела с вами поговорить.
– Так поторопитесь. Сейчас у меня нет времени. Вы купили вина?
– Да, папа, но…
– Хорошо, – бесцеремонно оборвал он, а когда Манди набрала побольше воздуха, чтобы продолжить, бросил: – Позже. Не хочу сейчас выслушивать вашу болтовню. Я уже и так Бог весть чего наслушался. Сил моих нет. – И, едва не задев дочь, он вышел в лучезарный полдень.
Манди увидела, что Арнауд вздрогнул, когда солнце резануло по глазам и обожгло многочисленные складки и неровности его недавно такой упругой кожи. Затем он двинулся вперед, пытаясь шагать более твердо, но недостаточная координация сделала его попытку безуспешной.
– О, папа… – прошептала Манди с болью и жалостью и отвернулась с переполненными слезами глазами.
…Дивное видение предстало перед Александром, когда он развернул Самсона навстречу приближающемуся рыцарю. Четыре поля накидки: ярко-оранжевый и глубокий синий; шлем украшает плюмаж из перьев, выкрашенных в те же цвета; все выдает богатство владельца. Проницательный взгляд Александра сразу же отметил и мах боевого коня – настоящего ломбардца, лучшее, что есть в христианском мире; однако же выездка была не столь совершенной.
Мощный скок коня был переменчив и неровен – похоже, что каждый дюйм пути давался в напряженной борьбе между всадником и конем. Да, наездник не лучшим образом управляет конем; да и самого его, несмотря на великолепие амуниции, можно хорошо потрепать.
Сдерживая волнение от предвкушения столь простой победы, Александр послал коня навстречу противнику. Он плотно прижимал щит к телу, не оставляя ни щелочки для коварного удара противника, а Самсоном управлял только с помощью бедер и пяток.
У противника не ладилось с координацией: он попытался заставить коня крутануться в сторону в момент первого удара мечом и едва не вылетел из седла. Александр не упустил этого мгновения, парировал удар клинком и тут же ткнул острием в забрало, сбросив противника с коня в пыль. Осадив Самсона, Александр перегнулся, приставил меч к бронированной груди не успевшего подняться противника и потребовал:
– Сдавайтесь.
– Только не такому бродяге, как вы! – глуховато и хрипло отозвался юный голос изнутри шлема. – Вы знаете, кто я?
– Некто, кому предстоит расстаться с конем и несколькими частями прекрасного панциря, – спокойно ответил Александр.
– Я – Генри Фитцхэмлин, кузен самого Ричарда Львиное Сердце!
Но на Александра это сообщение не произвело особого впечатления. Голос из-под шлема принадлежал человеку не старше самого Александра. Если его обладатель рассчитывал произвести гипнотическое воздействие фактом своей принадлежности к королевскому семейству – несомненно, своре ублюдков, – то он очень ошибался. И упоминание о Львином Сердце ничуть не впечатлило Александра.
– Ваш кузен может быть хоть королем всего мира, мне-то что? – сказал он резко. – Высокое имя не защитит здесь и сейчас. Извольте дать выкуп!
– Поцелуй меня в задницу!
Щенка надо проучить; Александр чуть отвел руку – и в этот миг краем глаза увидел Осгара и Удо ле Буше, мчащихся прямо на него с воздетыми мечами.
– Фитцхэмлин! – проревел Осгар, потрясая клинком.
Все внутренности Александра сжались. Он ничуть не боялся Осгара – толстое брюхо и никудышнее жало, – но Удо ле Буше был противником совсем другого ранга, не говоря уже о том, что рыцарь и не думал простить Александру сброс с коня двухлетней давности.
Александр поглядел вокруг, Харви стоял спиной к нему за пределами ристалища и осматривал переднюю ногу своего Солейла, Арнауда же что-то не было видно вообще. Тогда, отпустив проклятие, Александр оставил Фитцхэмлина и ударил пятками в бока Самсона.
Охотник внезапно превратился в дичь.
Осгар и ле Буше ринулись наперехват, а их наглый юный покровитель споро взобрался на коня и, выкрикивая юным взволнованным голосом родовое имя, поскакал вдогонку.
Александр набрал побольше воздуха и что было силы крикнул «Монруа!» в надежде, что Харви услышит его, и направил вороного к плетню, огораживающему островок безопасности.
Харви повернулся, привлеченный не столько нарастающим грохотом копыт, сколько отчаянным криком Александра, глянул – и глаза расширились от ужаса. Рядом с ним зрители закричали и отпрянули от изгороди; в самый последний момент, буквально в дюйме от плетня Александр осадил коня, а тяжеленный и не слишком ловкий Осгар врезался в загородку, вылетел из седла и тяжко шмякнулся уже внутри укрытия. Неуклюже ворочаясь, как перевернутый краб, он все еще держал в руке узду и вопил сквозь шлем:
– Ублюдок! Ах ты, ублюдок!
Харви выдернул узду из рук Осгара, вскочил на его коня и ринулся на помощь брату, которого продолжали преследовать ле Буше и молодой Фитцхэмлин.
Александр метался и уворачивался, как сарацинский лучник, используя все свои навыки и проворство, чтобы уклониться от прямого столкновения с ле Буше и его недостойным покровителем, поскольку знал, что в рубке с ле Буше у него шансов нет. Резко повернув вправо, он попытался доскакать до укрытия, но наткнулся еще на двух рыцарей, вынесенных сюда вихрем боя; пришлось осадить коня – и, прежде чем путь к убежищу освободился, ле Буше его настиг.
Лишних слов не было: такой закаленный воин, как ле Буше, не стал попусту тратить дыхание, препоручив мечу все сказать за него.
Первый удар Александр принял на щит и сцепил зубы: от сотрясения руку пронзила боль. И скорее из бравады, чем из тактической необходимости, он резко отмахнулся; ле Буше скорее всего не ожидал такой прыти от молодого воина и отскочил, и затем только замахнулся для нового удара. Выигранного темпа хватило, чтобы Александр, сжав бедра, вздыбил Самсона, и боевой конь ударил передними копытами в круп жеребца ле Буше. Конь шарахнулся, и сокрушительный удар меча ле Буше пришелся в пустоту.
Генри Фитцхэмлин попытался коварно напасть сбоку, но тут подоспел Харви и одним могучим ударом надолго отбил у юного наглеца охоту продолжать участие в турнирах.
Тем временем Александр уклонился от еще одного убийственного взмаха меча ле Буше, выровнялся в седле и послал Самсона во весь опор к убежищу. Ле Буше бросился за ним, по дуге объехав Харви и скорчившегося в седле Фитцхэмлина, и почти что уткнулся в багровые и черные цвета Арнауда де Серизэ.
– Прочь с дороги! – взревел ле Буше, разъяренный, как бык, искусанный оводами.
Де Серизэ покачал головой, поднял меч и бросил сквозь забрало вызов:
– Только через мой труп. – И без дальнейших слов обрушил на рыцаря град умелых и опасных, хотя и не слишком сильных ударов.
В некотором ошеломлении ле Буше поначалу только защищался, и не слишком ловко, но гнев от того, что приз ускользает из-под носа, вспыхнул с новой силой, и он ринулся в смертельную атаку.
Все произошло настолько быстро, что никто из свидетелей не успел вмешаться. Облегчение, испытанное Александром, домчавшимся до островка безопасности, сменилось тошнотворным ужасом, когда он увидел, что Арнауд перестал защищаться и опустил руки, подобно мученику, узревшему разверзшиеся небеса.
– Нет! – закричал потрясенно молодой рыцарь. – Арнауд, ради Бога, не надо! – И, ударив пятками, погнал Самсона к месту схватки.
Но было поздно. Ле Буше рубанул во всю мощь, и Арнауд, даже не пытаясь парировать или подставить щит, принял удар на грудь. Медленно, будто само время замерло, рыцарь выпал из седла, тяжко грохнулся на землю, дернулся и затих. Конь, рыскнув из стороны в сторону, возвратился к поверженному хозяину и заржал, прядая ушами.
Александр спрыгнул с коня и бросился к Арнауду.
Накидка-сюркот была рассечена; несколько звеньев прочной кольчуги разошлись, но подкольчужная стеганка цела, – нет ни крови, ни зияющей раны. Грудь Арнауда еще вздымалась, отмеряя дыхание жизни.
Поспешно, хотя и осторожно, Александр начал отстегивать и стаскивать шлем Арнауда. Харви, позволив недобитому Фитцхэмлину ускакать прочь, спешился и опустился на колени около Арнауда.
– Христе Господи, несчастный дурень, – простонал он над распростертым телом друга. Потом сорвал шлем и негодующе прорычал ле Буше, который все еще сидел на коне в нескольких шагах, с мечом, как застывшим в руке: – Проклятое отродье, вы же его убили!
Огромный кулак ле Буше стиснул поводья.
– Я все делал по правилам, – отпарировал он резко. – Любой боец с его опытом запросто закрылся бы щитом, а он подставился. Да он смерти искал.
– Можно было отступить! – блеснул глазами Харви.
– Я спешил. И откуда мне было знать, что это не уловка?
– Ясно видно, что нет!
– Теперь – ясно, – сказал ле Буше с оттенком сарказма и так натянул узду, что конь захрипел и выкатил глаза. – Де Серизэ не следовало соваться на ристалище. Все знают, что он конченый пьяница. И перестаньте скулить, Монруа. Вы же знаете, как мы все здесь рискуем…
И он поехал прочь, на мгновение задержавшись только, чтобы подхватить узду жеребца Арнауда – теперь своей собственности в соответствии с правилами проведения турниров.
Запустив пятерню в пропитанные потом волосы, Харви длинно и зло выругался.
Лицо Арнауда посерело, дыхание становилось все чаще и мельче. Александр чуть приподнял его, взглянул, нет ли крови на спине, и спросил с надеждой:
– Но ведь открытых ран нет…
– Нет, – мрачно кивнул Харви. – Зато сколько внутренних повреждений. Принял на грудь удар меча ле Буше во всю силу, и затем тяжкое падение… Боюсь, что… – Он замолчал и только головой покачал, не в силах сказать, что перед ними – умирающий.
– Нужны носилки, чтобы перенести его в шатер, – сказал Александр, – и надо разыскать Манди.
Харви молча кивнул, и молодой человек поспешно умчался.
Веки Арнауда дрогнули, приоткрылись, и рыцарь попытался привстать.
Харви положил руку ему на плечо и попросил, почти скомандовал:
– Лежи, не дергайся. И так все тело перебито.
Арнауд опустил веки; две тяжелых слезы прокатились по щекам, оставляя следы, как от удара плетью.
– Даже легкой смерти не сподобился, – простонал он. – Думал, хоть ле Буше подарит мне быструю смерть.
– От ле Буше даже такого милосердия не дождешься, – буркнул Харви, а затем грохнул кулачищем по земле: – Господи, да неужели вы были в таком отчаянии, что смерти искали?
– Сами знаете, что да. После того как я угрожал вам клинком, понял: все кончено. Самому наложить на себя руки… это же грех непрощаемый… А так… – Арнауд вздрогнул, и из уголка рта побежала струйка крови, – пройду чистилище и вновь встречусь с Клеменс.
Как бы ни сжимали сердце скорбь и жалость к другу, Харви все-таки подумал, что ни одна женщина не способна вселить такие чувства в его собственное сердце. Едва ли он станет искать смерти в надежде воссоединиться с любимой в загробном царстве.
– Конечно, встретитесь, – пробормотал он.
– Не считайте это помрачением ума, – сказал Арнауд, и слабая улыбка тронула перепачканные кровью губы. – Помрачение настало, когда я впервые увидел Клеменс во дворце ее отца, и все на свете перестало для меня существовать… Теперь это уходит… – Арнауд захлебнулся кровью, глаза стали стекленеть.
Харви потряс за плечо умирающего.
– Арнауд, погоди, не сдавайся. Клеменс подождет, хотя я понимаю, что прочее для вас не имеет значения. Но как же с вашей дочерью? Как же Манди? Ей же нужен защитник в этом мире!
– Назначаю вас ее опекуном, – твердо сказал Арнауд после продолжительного размышления. – Вы порядочны и честны, и знаю, что вы постараетесь найти ей хорошего мужа.
– Что, среди этого сброда? – недоверчиво переспросил Харви.
– Я доверяю вам… Вы не можете не исполнить волю умирающего…
– Чтоб я сдох! – воскликнул Харви, и Арнауд послал ему усталую улыбку.
Под глазами его залегли свинцовые тени, а дыхание стало прерывистым.
Вокруг них, привлеченная ужасом и обаянием смерти, собралась толпа. Сквозь нее протолкался брат Руссо. На этот раз он был почти трезв и дышал так, что срывал бы кору с деревьев. Подбежав, он опустился на колени, забубнил по латыни и начертал, сунув пальцы в бокал с вином, крест на липком лбу Арнауда.
– Vade in расе, – начал он. – In nomini patris, et filius, et spiritus sancti…
– Папа! Папочка! – кричала Манди, пробиваясь сквозь толпу на поле. Александр следовал за ней по пятам.
Последний вздох с клекотом вырвался из горла Арнауда. И когда Манди упала и прижалась к телу рыцаря, он уже был мертв.
Какое-то время Манди не понимала, что он умер, – ведь тело было еще теплым и податливым, и кроме струйки крови, вытекшей из уголка рта, ничто не указывало на ранения.
– Папа, – повторяла Манди, припав к его утихшей груди. – Папочка, я здесь, очнись!
Но он никак не реагировал на ее мольбы, а полоска крови на серой коже быстро подсыхала.
Манди попыталась поднять его руку – она поддалась, но когда девушка отпустила, то рука так и замерла, чуть согнутой.
Манди несколько раз сильно встряхнула головой – нет-нет, не может быть, это ошибка, он вовсе не мертв… Но за свою короткую жизнь Манди пришлось повидать уже немало смертей, чтобы из глубины души поднялось отчетливое понимание: отец умер, оставив ее одну-одинешеньку.
Харви мягко коснулся ее руки.
– Позвольте перенести его в шатер. – В его низком голосе дрожали слезы.
– Что, тело мешает состязаниям? – спросила она, уязвленная, – и стремясь сама уязвить побольнее.
Громадное тело Харви вздрогнуло.
– С тем, чтобы вы могли спокойно предаться печали, – сказал он с укоризной.
– Спокойно? – переспросила она с непередаваемым сарказмом.
– Послушайте, девочка. – Харви протянул руку, но Манди отдернулась и повела плечиками, всем видом показывая, как не хочет его прикосновения. И Харви, расстроенный и огорченный, отошел в сторону.
Александр тем временем подозвал нанятых носильщиков и с ними вместе приступил к обычным хлопотам.
Манди наблюдала, как они перекладывают тело на носилки, прихватывают веревками и скрещивают руки на мертвой груди. Отец Руссо кружил вокруг, как стервятник. Из глубин своей сутаны он извлек фляжку вина, изрядно приложился к горлышку, а остаток вылил в руку и окропил тело Арнауда, невнятно бормоча молитву. Манди едва не стошнило.
Александр сунул расстриге серебряную монетку, поблагодарил за его поспешные услуги и с дрожью в голосе попросил удалиться.
Манди шла за носилками через ристалище; шум боя, лязг оружия врывались в уши. Смерть на этом поле была такой обыденностью, что состязающиеся даже минутной паузой не почтили память очередной жертвы.
– Ему даже не позволят обрести упокоение в освященной земле, а причислят к самоубийцам, – сказала Манди, опускаясь на колени возле ложа, на котором возлежало тело, и вглядываясь в восковое лицо мертвого.
Смерть не изгладила разрушений, которые за последние годы наложились на облик Арнауда, не затронув разве что кости. Некогда Арнауд был красивым и сильным человеком; но даже смутного эха этого не могли уловить те, кто застыл в бессменной страже у смертного одра.
Манди печально посмотрела на Александра. Они оба знали, что тех, кого отвергла церковь, хоронят у перекрестков: символ расставаний и встреч – традиция, дошедшая со времен язычества. Там гнили кости преступников, объявленных вне закона, убийц, закопанных после того, как тела долго болтались на виселицах. Иногда священники разрешали хоронить подобных изгоев на кладбищах по просьбе возжелавших оказать милость заблудшей душе родственников, просьбе, непременно подкрепленной изрядным количеством серебра. Манди знала, что для оплаты такой привилегии серебра в отцовском ларце недостаточно.
Александр нахмурился в задумчивости.
– Священник не даст позволения похоронить Арнауда в освященной земле, – пробормотал он. – Но что нам помешает совершить погребение по собственной нашей воле?
– Вы… То есть без разрешения священника?
– Вот именно.
Расширив глаза, Манди посмотрела на Александра. Множество возражений вертелось на кончике языка, но явная смелость предложения заставила замолчать. Богохульство, да; но отсыпать кучу серебра в сундучок какого-то святоши – не большее ли богохульство?
Как будто прочитав ее мысли, Александр добавил:
– Так иногда происходило в Кранвелле: селяне ночью закапывали мертворожденных детей на нашем кладбище. И прежние настоятели закрывали на это глаза: слишком крепкая традиция, которую не искоренить, не вызвав сильного противодействия.
Манди прикусила губу, представив, как ночью, спотыкаясь, они тащат на кладбище тело отца, зашитое в саван. Видение вызвало дрожь; но альтернативой было погребение в неосвященной земле у перекрестка, где днем полно равнодушных проезжих, а по ночам шастают бродяги и пьяницы. Страшно подумать о том, чтобы оставить отца в таком месте. Неужели Бог не поймет веления сердца дочери?
– Вот и поступим так, – сказала она с внезапной решимостью и крепко стиснула кулачки. – Похороним его там, где раздаются поминальные молитвы.
Александр старательно ухаживал за Самсоном. В первое время он заставлял себя относиться к этому делу со всем тщанием, потому что стремился доказать Харви свое умение заботиться о лошадях, но вскоре усердие переросло в настоящее удовольствие. И не меньшее удовольствие доставляло восхищение других рыцарей этим жеребцом.
Самсон стал скакуном самого высокого уровня. Рослый, с недлинным корпусом, мощными бедрами и крепкими ногами, он для жеребца был исключительно послушен каждому движению всадника. Кое-кто считал, что боевой конь должен быть упрям и норовист, но Александр никогда не разделял этого мнения. Если ваша жизнь зависит от животного, которое под вами, то не дай Бог испытать трудности в управлении им!
Работая, Александр негромко посвистывал сквозь зубы. Он считал, что время ухода за лошадью – лучшее для раздумий. Можно было без помех всесторонне взвесить и обдумать пришедшую в голову мысль. Перспектива ночной вылазки на кладбище при городском монастыре отнюдь не радовала. Он и днем-то старательно избегал появляться вблизи святых обителей. А уж ночью, с мертвецом на руках – от этого воображение могло запросто взбунтоваться. Разве что присутствие Харви несколько успокаивало. Поначалу старший брат встретил затею с неодобрением, но все-таки признал, что погребение Арнауда на монастырском кладбище – меньшее из зол.
– Вы что, хотите лежать у перекрестка, когда придет ваш час? – парировал Александр протесты Харви по поводу посягательств на Божью землю.
Подумав и покачав головой, Харви неохотно согласился помочь, конечно же, добавив, что непочтение Александра к церковной дисциплине приведет того к клейму еретика. Но как еще можно было отдать должное рыцарю? Арнауд де Серизэ, несомненно, заслуживал больше, чем шесть футов земли у виселицы на дороге в Верней.
Самсон ткнулся мордой в загривок Александра, оставив на волосах и шее след слюны, зеленой от пережеванной травы. Молодой человек поднял голову и утерся.
– Где Харви?
Опустив руку, Александр обернулся и увидел Удо ле Буше.
Рыцарь стоял без кольчуги – только коричневая полотняная туника и меч у пояса. Борода аккуратно подстрижена, волосы тщательно причесаны. Если бы не иссеченное в боях лицо, то почти совсем приличный вид.
– Ушел в город купить необходимое для похорон, – ответил Александр, стараясь сохранять любезность.
– Вы знаете, когда он возвратится?
– Увы, не знаю.
Удо ле Буше погладил подстриженную бороду и нахмурился. Александр старательно принялся ухаживать за Самсоном, хотя теперь ему пришлось водить щеткой по бокам, без того блестящим, как черное зеркало. Он надеялся, что ле Буше уйдет, но рыцарь пока не выказывал такого намерения.
– Слышал, что Харви назначен опекуном девушки, – сказал ле Буше таким небрежным тоном, что Александр сразу же понял: последует некое продолжение.
– И что из того? – холодно бросил Александр, спрашивая себя, насколько же надо очерстветь, чтобы прийти сюда после всего, что произошло накануне.
– Да так, ничего особенного. Я пришел сообщить Харви, что отказываюсь от выкупа. Пусть отцовские конь и панцирь отойдут девушке в качестве приданого.
Александр промолчал, поскольку боялся не сдержаться и наговорить лишнего, только и начал трепать хвост Самсона, пока не получил по лицу вихрем жестких смоляных волос. Брать, но не давать – это и только это всегда водилось за ле Буше. И если он возвращал выкуп за Арнауда, то продиктовано это было наверняка не состраданием и не соображениями приличия.
– Передайте вашему брату, зачем я приходил, – ровным тоном отозвался ле Буше, повернулся на пятке, собираясь уходить, и чуть не столкнулся с Манди.
Она едва не вскрикнула и отступила; ле Буше тоже отступил на шаг и сказал:
– Примите мои соболезнования. Если бы я знал состояние вашего отца, я бы ослабил удар.
Манди вздернула подбородок – глаза ее были сухи – и отрезала:
– Вы знаете, куда надо засунуть ваше соболезнование.
