Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА 29
– Он нездоров. – Манди положила руку ребенку на лоб и почувствовала жар, обжигающий ладонь.
Мальчику было плохо в течение двух последних дней, и несмотря на то, что ему давали жаропонижающий отвар и читали над ним молитвы, ему стало только хуже, а не лучше.
Иоанн нетерпеливо посматривал на плачущего младенца, явно воспринимая его как препятствие, а не как собственную плоть и кровь.
– Оставь его, – сказал он, пожав плечами. – Дай хоть раз няньке заработать свои деньги. Она ничего не делает, кроме как сидит на своей толстой заднице. – Иоанн повысил голос, чтобы его слышно было даже в кладовке, куда ушла Хильда при его появлении.
Манди тихонько скривилась. Со времени его возвращения из Англии в конце мая она чувствовала, что в нем что-то изменилось. Его плечи укрывала мантия власти, и у него не было времени на прошлые занятия, спасавшие его от скуки, когда он ждал, что станет преемником, и среди них – на нее. Она больше не была желанной, и слухи о других женщинах уже стали фактом.
– Я его мать, я его не оставлю.
Ей понадобилось все ее мужество, чтобы противостоять Иоанну. Она знала, насколько жестоким мог быть его язык, но не могла оставить больного ребенка по прихоти любовника, чтобы присоединиться ко двору.
Иоанн ходил взад и вперед по комнате, дергал плечами от раздражения из-за недостатка пространства, темные глаза его с пренебрежением смотрели на маленькую тунику на стуле, на сушащиеся у огня пеленки, кучу крашеной шерсти в углу с веретеном, лежащим сверху. Домашняя жизнь, которая больше его не интересовала.
– Уйдешь ты или останешься – это ведь ничего не изменит, – сказал он. – Это отродье или поправится, или нет.
– Он твой сын! – закричала она, потрясенная его бессердечностью.
– А Ричард был моим братом, – ухмыльнулся Иоанн, но подошел посмотреть на ревущего, раскрасневшегося ребенка. Выражение его лица слегка смягчилось, когда он дотронулся до маленькой горящей красной щечки. – Наверное, просто зуб пробивается, – махнул рукой он и отстегнул своей плащ. – Ну что делать, ладно, мы остаемся здесь. Где второй?
– Его увела Урсула. – Манди сглотнула, когда Иоанн опустил руки на застежку своего ремня.
– Не отказывай мне, – предупредил он голосом, еще более раздражающим своей мягкостью. – Где это будет? Здесь на соломе или наверху? – Он взглянул наверх.
Манди удивилась, почему он утруждается, когда вокруг так много женщин, которые могли бы принадлежать ему, надушенных и красивых, без осложнений в виде детей в подоле. Не от любви и даже не из-за жадности похоти, подумала она. В последний раз они спали вместе за неделю до его отъезда в Англию. Он был так напряжен, натянут, как тетива лука. Тогда это было ради комфорта и облегчения. Теперь же в воздухе витало что-то другое. Враждебность, презрение, жадность. В эту ночь было проще увидеть Иоанна, который командовал обезглавливанием гарнизона, чем Иоанна, который бросал ей томные взгляды на пиру в Лаву.
– Иоанн, я…
– Что «я», не можешь подождать? – Взгляд его был безжалостен.
Она позвала Хильду присмотреть за ребенком и на слабых ногах поднялась наверх, в опочивальню.
В этот раз цена, которая, как она сказала Александру, была маленькой, казалось, уничтожила ее. Иоанн не был нежен, он был груб, он делал это медленно, оставляя ее больной и униженной, груди ее были в синяках, шею покрывали засосы, сорванная сорочка оставила полосу на горле.
Он и раньше был яростным при занятиях любовью, но лишь играючи, без прямого намерения сделать больно. Она лежала лицом к стене. Она слышала, как плакал ребенок внизу и голос Хильды, которая напевала песенку, пытаясь его убаюкать.
Иоанн встал с кровати и начал одеваться.
– Я слышал, что в апреле у тебя был гость, один из рыцарей Уильяма Маршалла, не меньше.
Тон его был бесчувственно повседневный.
Холодок пробежал по спине Манди. Она предвидела, что Иоанн узнает, она даже спокойно сказала Александру, что это его разозлит, но теперь этот момент настал, и уверенности в ней поубавилось.
– Мы давно знаем друг друга, – сказала она. – Еще с ристалища.
– Я не плачу тебе за то, чтобы ты развлекала других мужчин.
– Он и не был другим мужчиной.
Она перевернулась, чтобы взглянуть ему в лицо. Ее синяки начинали жечь, и в глубине живота ощущалась тупая боль.
– Флориан потерялся, он нашел его и привел домой. Я пригласила его на обед только по старой памяти, и мы лишь обедали.
Она говорила ровно и смотрела ему в глаза пристальным взглядом, но ее тело так сводило судорогами, что она тряслась.
– Конечно, тот, кто сказал тебе о моем госте, рассказал и о том, что между нами было?
Иоанн присел, чтобы пристегнуть чулки к брэ, лицо его оставалось непроницаемым.
– Он ведь отец твоего ребенка?
Манди сглотнула. Ей стало страшно как за участь Александра, так и за свою.
– Это было давно, – повторила она. – Я никогда не думала, что наши дороги когда-нибудь пересекутся.
– Но это случилось, и, кажется, ты жаждешь возобновить вашу дружбу.
Она вспомнила, как Иоанн однажды сказал ей, что она может быть либо жертвой, либо ученицей. На этот раз она была жертвой, и он готовился ею пообедать.
– Зачем мне отрицать? – спросила она. – В твоих счетах я значусь как белошвейка. Я держу свое тело лишь для тебя одного и никогда не была неверна тебе. Неужели мне запрещено иметь какую-либо жизнь вне твоей?
Его лицо потемнело, а движения стали резкими.
– Все, что у тебя есть, – в моей власти, милочка. Один мой приказ – и ты погибнешь. Другой – и карьера твоего друга закончится.
Манди заставила себя думать, использовать здравый смысл, подняться над страхом и ненавистью.
– И какую же это даст выгоду? – спросила она, сознательно пытаясь сохранять голос мягким и не вызывающим. – Я знаю, что ты в силах уничтожить нас; но это значило бы – крушить осадными орудиями дом из соломы и всего лишь с целью доказать и так несомненное: что ты можешь это сделать, потому что ты – король.
Иоанн натянул тунику и ничего не сказал; она почти что видела, как мысли носятся в его голове, пока он колебался между милосердием и беспощадностью.
– Потому что я – король, – повторил он, наклонился над постелью и взял ее лицо в ладони. – Ты бы удивилась, узнав, что пытаются выманить из меня лестью люди, потому что я – король.
– Только не я.
Он посмотрел ей в глаза. Их лица были настолько близко друг от друга, что она могла разглядеть первую седину, сверкнувшую в его бороде, и слегка увеличенные поры на мясистой части его носа. Ей хотелось отпрянуть, но она знала, что если отступит – она пропала.
– Что ж, моя маленькая белошвейка, – пробормотал он, – тебе не следует втыкать свою иголочку в нежную плоть.
Он кратко, уже без страсти и мучения поцеловал ее, а потом отпустил.
Встав, он снял с пояса кошелек и швырнул его на кровать. Он упал на ее колени с тяжелым звоном.
– За оказанные услуги, – сказал он и с отвращением посмотрел на синяки и ссадины, которые он в злобе и страсти ей нанес. – У тебя есть мазь от этих следов?
Она кивнула.
– В ларце.
Он тоже кивнул.
– Хорошенько подумай, как ты проводишь время и с кем, – сказал он и резко повернулся. На пороге он остановился и обернулся. – Я отпущу тебя, когда буду готов.
Манди оставалась в постели, пока не услышала, как захлопнулась дверь. Она чувствовала себя отвратительно, ее тошнило, все болело, все было поранено.
Всего лишь маленькая плата. Она подумала, как глупо задирала нос перед Александром.
На кровати лежал кошелек с монетами – как кандалы, приковывающие ее к Иоанну. Он держал бы ее назло и мог бы, как он сказал, разрушать жизни по прихоти и одним приказом.
Встав с кровати, она достала из сундука мазь. Запах трав и жира усилил тошноту, и ее чуть не вырвало. Плотно сжав губы, она намазала свои ссадины и оделась.
Когда она надевала вуаль, на лестнице послышались шаги, и в комнату ворвался Флориан, без умолку болтая о своей прогулке, и впридачу тут же потребовал купить зяблика в клетке и повесить ее на окно. Манди отослала его с уклончивой отговоркой, отлично зная, что не вынесет такого символа лишения свободы под своей крышей.
Вслед за Флорианом в комнату вошла Урсула и отдала Манди веленевую бумагу и чернила, за которыми ее посылали.
– Хильда уложила маленького спать, госпожа, – бодро провозгласила она. Ее взгляд остановился на разобранной постели, и, не дожидаясь приказания, она принялась выравнивать покрывала.
– Оставь, – резко сказала Манди, представив себе пристальный взгляд Урсулы на перепачканной, влажной нижней простыне. – Иди сюда.
С видом удивленным, но не встревоженным, девушка подошла. На горловине ее платья светилась брошь из чистого серебра, на худеньких бедрах красовался новый шелковый пояс, мантилью ее венчал милый ободок из медного и розового шелка.
Дорогие штучки, не по средствам служанки.
– Госпожа? – прошепелявила она через слегка выпирающие передние зубы.
– Сколько тебе заплатили за слежку за мной?
Бледное лицо Урсулы вспыхнуло, а карие и туповатые, как у коровы, глаза расширились.
– Госпожа, я не понимаю, что вы имеете в виду?..
– А я думаю, что прекрасно понимаешь. Мое дело – это только мое дело, и я буду за это отвечать лично лорду Иоанну без сплетен и новостей, которые ты приносишь. Если я хочу пообщаться с другом или купить веленевой бумаги и чернил, чтобы выписать счет, это никого, кроме меня, не касается.
– Госпожа, я бы никому не рассказала о ваших делах! – Девушка заломила руки. Одну из них украшало серебряное кольцо с изображением двух сложенных рук.
– Нет? – Манди кивнула на украшения. – Или деньги растут на деревьях, или ты нашла поклонника.
Казалось, невозможно покраснеть больше, чем покраснела Урсула, но ей это удалось, и она прикрыла кольцо другой рукой.
– Кто он? – скучающе спросила Манди.
– Я ничего не говорила ему, госпожа, клянусь. Он работает с гончими короля, выращивает их. Мы встретили его на рынке, и он пообещал господину Флориану щенка борзой.
– И ты сказала ему, что идешь купить веленевой бумаги и чернил для своей госпожи?
Урсула уставилась в пол.
– А в следующий раз, когда его увидишь, то скажешь, что когда ты пришла домой, то застала всю кровать разобранной, а госпожу всю в синяках и засосах на шее от ласк ее любовника? А он засмеется и подарит тебе еще один подарок и обещание, и поцелуй, чтобы ты оставалась такой же сладкой. Ой, Урсула, ты просто глупая гусыня! – Настроение Манди теперь было окрашено скорее оттенком раздражения, чем злости. – Ты никогда не думала, что он выспрашивает у тебя детали?
– Он любит меня, он не шпион! – в отчаянии сказала Урсула, ее нижняя губа задрожала, глаза блестели от приближающихся слез.
Манди вздохнула и вручила девушке кошелек, который получила от Иоанна.
– На вот, возьми, – сказала она, – и убирайся. Если твой пастушок все еще хочет тебя, я лично обеспечу твое приданое. А если вдруг он покажется менее заинтересованным, тогда я дам тебе рекомендации в другой дом. Но с этого момента я не хочу видеть тебя в моем.
Девушка заревела. Манди почувствовала себя мегерой, но все же отстояла свои позиции. В конце концов, она не изгоняла Урсулу с глаз долой в одной рубашке. И хотя она уже готова была смягчиться, обнять служанку и простить, тем не менее проявила твердость и сказала:
– Собери вещи и убирайся.
Сжав губы, она отвернулась и взяла на руки Флориана. Все еще рыдая, Урсула вышла из комнаты. Девушка была обижена и, вероятно, полна праведного гнева на то, что ее госпожа оклеветала ее молодого человека. Но Манди с грустью подумала, что скоро эта обида покажется ей ничтожной в сравнении с резкой болью, когда спадет пелена любовной слепоты.
Она поцеловала Флориана в темные кудри и со вздохом опустила на землю. В висках стучала тупая боль, но она знала, что ложиться бесполезно, сон не придет, а заботы будут крутиться в голове и расти, чтобы в конечном итоге задушить ее.
Со вздохом пошла она вниз посмотреть, как там малыш.
Хотя и беспокойно, но он все-таки спал, и, казалось, жар немного спал. Она отразила все вопросы Хильды об Урсуле и завуалированное брюзжанье по поводу Иоанна и снова ушла в свою опочивальню.
Веленевая бумага и мешочек чернильного порошка лежали на кровати. Манди достала из сундука пенал-кошелек из перьев, подаренный Александром, поиграла с зелеными перьями на кошельке, прикрыв глаза в раздумье. И наконец медленно, старательно, она начала писать.
– Письмо, – сказала Изабелла Пемброук с откровенным любопытством в зеленых глазах. – Обычно вам приходится доставлять их другим людям.
Александр улыбнулся жене Маршалла, которая вручила письмо.
Он сидел в большом зале имения Маршалла в Орбеке, отдыхая, приехав поздно ночью с посланием лорда Уильяма своей жене и коннетаблю. Теперь уже рассвело, и члены свиты Маршалла завтракали хлебом, сыром и пахтой.
– Руанский купец привез его три дня назад, – добавила Изабелла. – Определить эмблему на штампе невозможно, я думала, что оно от вашего брата.
– Нет, Харви в Англии, – сказал Александр и перевернул пакет; руки его вдруг стали влажными в предвкушении. – Я знаю кое-кого в Руане. Миледи, прошу меня простить.
Леди Маршалл подняла брови, но наклонила голову и отпустила его.
Она отлично знала, что «кое-кто в Руане» была фавориткой короля. Уильям рассказал ей об этом однажды ночью в постели, когда они обсуждали планы будущей карьеры Александра, а она заметила, что он мало интересовался женщинами.
– В тихом омуте черти водятся, – сказал ей Уильям. – А прошлое Александра трудно было назвать тихим. – И он рассказал ей о прошлой жизни молодого рыцаря и о том, как она пересеклась с жизнью фаворитки Иоанна. – Дело не в том, что его не интересуют женщины, а в том, что он не может иметь ту, которую хочет.
Изабелла задумчиво посмотрела на молодого человека, торопящегося прочь из зала. Уильям, верно, был прав насчет чертей в тихом омуте.
Александр нашел тихий уголок во дворе, уселся на бочку, чтобы распечатать письмо и вытащить содержимое на свет божий.
Почерк был крупным, буквы выписаны неумело, кое-где с ошибками. Веленевая бумага была очень тонкой, где подчищались ошибки с помощью пемзы. Кое-где слова украшали кляксы и разводы.
– О, Манди, – сказал он, качая головой и горько улыбаясь.
Учитывая размер почерка, содержание письма было невелико, но, когда он начал его разбирать, улыбка слетела с его губ.
Она писала, что у нее все в порядке, Флориан цветет, у малыша была лихорадка, но, кажется, он поправляется. Потом добавила: «Мой господин был в ярости, что ты посетил меня. Я ему ничего не говорила, но моя служанка не умеет держать язык за зубами, и теперь он знает все. Я молю тебя, будь осторожен и благоразумен, так как он дал мне понять, как легко он может уничтожить нас обоих. В данный момент он немного остыл, но мы не можем больше видеться даже как друзья.
Теперь же прощай, М.»
Письмо она подписала красивым заглавным инициалом, как и тогда, когда сбежала от него.
Александр тихо выругался. Если бы в этот момент во дворе появился Иоанн, будь он хоть королем, хоть чертом лысым, Александр схватил бы меч и вонзил в него.
Ему очень хотелось разорвать веленевую бумагу в клочья, но он заставил себя сложить ее и засунуть в карман. А чего он еще мог ожидать? По крайней мере, от нее пришло письмо и, хотя радости оно не принесло, он ощущал какое-то болезненное утешение, зная что ее рука писала эти слова, что она воспользовалась перьями, которые он ей подарил.
Со двора он пошел на ристалище и провел там час, метая дротик в столб, представляя себе что избитый щит на нем – сердце Иоанна, пока наконец его раздражение не улеглось.
ГЛАВА 30
Удушливый август пронесся по Руану, как горячее лезвие клинка. Кровельная дранка деревянных крыш деформировалась и трещала, постоянную тревогу доставляла угроза пожара. Все держали под рукой ведра с водой, черпаемой из колеблемой приливами и отливами Сены, и поливали деревянные предметы, пытаясь уменьшить разрушения, принесенные горячим воздухом. Болезнь возникала в мусорных кучах и канавах отбросов, и на радужных крыльях насекомых переносилась населению. Старые, молодые и уязвимые не выдерживали и умирали, так, впрочем, происходило каждый год в самые жаркие и самые холодные времена.
Одной из жертв стал младший сын Манди в первую же неделю ужасной жары.
Легкая лихорадка, терзавшая его последние два месяца, усилилась. В этот раз она сопровождалась рвотой и поносом. Буквально через сутки после начала болезни он умер, его маленькое обезвоженное тельце все так же лежало, как кукла, в колыбели.
Горевать Манди было некогда, потому что заболел и весь ее двор. Она так боялась, что болезнь заберет и Флориана, что у нее не было времени посыпать себе голову пеплом по поводу смерти малыша; и когда стало ясно, что Флориан выживет, ее собственное тело не выдержало. С огромным усилием воли она выползла из постели, чтобы посмотреть, как ее сына-младенца похоронят в пределах собора, но когда крохотное, завернутое в саван тельце погребли, она рухнула, и домой ее привезли невменяемой, в лихорадке и истерике.
Вечером начались спазмы и кровотечение.
В Руанском дворце Александр играл в шахматы с Уолтером, одним из гофмейстеров Маршалла, бывшим старшим гофмейстером. Уолтеру было почти шестьдесят, и даже в хорошую погоду, такую как теперь, он прихрамывал из-за мучившего его ревматизма. Он решил уйти на покой вместо того, чтобы умереть в доспехах, и был на пути домой в свой родной Уилтшир.
Александр прибыл в Руан, чтобы проследить за покупкой и транспортировкой вина, льна и шерсти для леди Изабеллы, которая находилась в Орбеке. Как только ее эконом купит товары, которые ему понравятся, их необходимо будет доставить до места назначения с уже подготовленным вооруженным эскортом.
Сам Маршалл был в южных провинциях с королем, но, перед тем как уехать, намекнул Александру, что, возможно, для него найдется – как для хранителя графских владений – еще одно дело. Спрашивать, не знал ли Уолтер что-нибудь об этом, было бесполезно. Старик избегал подобных вопросов, как бы ловко они ни задавались.
– Ваш ход, – сказал Александр.
– Знаю, знаю. – Уолтер потер руки и уставился на доску слезящимися голубыми глазами. – Vincit gui patrir, молодой человек. – Уолтер имел склонность цитировать латынь, когда хотел поставить на место рыцарей Маршалла. Лишь немногие из них были грамотными, а уж понимали латынь – единицы.
Александр улыбнулся. Уолтер только что сказал ему, что терпение победит.
– Satis verborum, – парировал он. – Adduces fortuna invat. – И его улыбка превратилась в усмешку, когда у Уолтера отвалилась челюсть от удивления. – Продолжайте, хватит болтать. Удача сопутствует храбрым.
Старик наградил Александра тяжелым взглядом.
– Те, кто слишком храбр, кончают разрезанными на куски на поле боя, – проворчал он и отказался торопиться, но в конце концов сделал твердый, хотя и весьма осторожный ход.
– Где вы научились говорить на латыни?
– В монастыре, где же еще, – пожал плечами Александр.
И хотя он говорил с некоторым внутренним напряжением, как бы защищаясь, привычный благоговейный страх пропал. Кранвелл начинал постепенно уходить из его памяти, по мере того как время зарубцевало шрамы.
– Я читаю на ней и пишу… и боюсь ее, – добавил он, делая смелый ход одной из шахматных фигур.
Уолтер с подозрением посмотрел на него, словно на послушную домашнюю собаку, которая вдруг оказалась наполовину волком.
Александр приветливо ухмыльнулся. Ему нравилось играть с Уолтером. Кроме того, больше делать было нечего. Он мог бы пойти в одну из портовых таверн и наполнить живот посредственным вином по непомерно высокой цене – и потом рисковал бы быть ограбленным по пути домой или же страдал бы от изнурительной головной боли на следующий день, когда наверняка понадобятся свежие силы. Можно бы побродить по улицам, рассматривая достопримечательности и слушая звуки огромного порта, но теперь они были привычны ему, а теперь к тому же дополнялись запахами разгара лета.
А еще можно бы пойти в определенный дом за собором и постучать в дверь в сиреневых сумерках. Где-то глубоко эта мысль терзала его.
Манди приказала – и он приказал себе самому сохранять дистанцию; но так трудно находиться так близко и в то же время так далеко…
И тут Александр почувствовал, что пришел час оставить шахматную доску и компанию Уолтера. Adduces fortuna invat.
Взгляд его пробежал по плащу, лежащему на стуле, и по переметной суме рядом с ним.
Вдруг и вправду: он постучит, и она разрешит ему войти?
– Ваш ход, – сказал Уолтер и помахал пухлой рукой перед глазами Александра. – Если, конечно, вы не хотите сдаться?
– Вы думаете, мне не хватит упорства? – парировал Александр.
Надо пойти. Непременно. Завтра, завтра, когда эконом закончит закупки. Дневной свет будет залогом того, что не было никакого нарушения приличия.
Он поднял одну из фигур, но так и не успел сделать ход, потому что в зал в этот момент вошел еще один человек Маршалла, Томас Рошфор. Он ездил в Англию вместе с Уолтером, а некоторое время назад ушел в поисках ветеринара для своей лошади. Теперь он быстро шагал к ним. Его светлые волосы развевались на ветру, а новости готовы были сорваться с его губ.
Хлопнув Александра по плечу, он наклонился над доской.
– Угадай, что я слышал в городе?
– Скандал и сплетню, если мир еще не рухнул, – проворчал Уолтер. – Ну так что?
– Не могу не признать вашу правоту; это действительно скандал и сплетня, – сказал рыцарь, выдерживая паузу. – Король Иоанн нашел невесту. Женился и переспал с ней буквально через пару дней после первой встречи, говорят.
– Невесту? – повторил Александр и наудачу поставил коня на доску.
Томас кивнул.
– Дочь и единственную наследницу Эймера Ангулемского. Ее зовут Изобель, и она славится своей красотой. Иоанн до нее горяч, как адское пламя.
– Ему пришлось бы жениться, рано или поздно, – сказал Уолтер, глаза которого вряд ли светились от счастья при этой новости. – В этом нет никакого скандала.
– А как насчет того, что ей всего лишь 12 лет?
– Но ведь она совершеннолетняя…
– Ну да, но большинство мужчин ждут, когда укладывают в постель девочку ее возраста. Имейте в виду, что Иоанн любит молодых и невинных; чем свежее, тем лучше. Я… А ты куда?
Александр вскочил на ноги и потянулся к своему плащу.
– По поручению, я должен кое-кого увидеть.
Уолтер тупо уставился на него.
– Вы не закончили игру, – сказал он.
– Томас доиграет за меня.
Томас приподнял брови, но уселся на стул Александра.
– Тогда за тобой должок, – сказал он.
Но вряд ли Александр слышал его; он рассеянно кивнул в ответ, но его мысли были уже далеко в дороге. В голове его крутились и путались две мысли. Первой инстинктивной реакцией на новость Томаса о женитьбе Иоанна было то, что теперь Манди свободна и будет вместе с ним. Если Иоанн действительно горяч до своей невесты, как адское пламя, то его интерес к фаворитке, конечно же, угас.
Второй же – что он должен рассказать об этих новостях Манди до того, как она услышит их от какого-нибудь уличного торговца. Иоанн содержал ее; она спала с ним и родила от него ребенка. Конечно же, не только ради выгоды!
Не заботясь более о том, следят за ним или нет, Александр шагал по улицам и аллеям Руана. Отблески заката окрасили западный горизонт индиго, малиновым и светло-зеленым, но над собором небо несло светящуюся темную синеву ночи с уже появившимися первыми звездами. Пламя свечей и свет фитилей пробивался сквозь щели входных дверей, в воздухе пахло готовящейся едой. Свет и пьяный смех струились из таверны, а по улице тащились двое пьяниц, обняв друг друга. Александр отошел, чтобы не столкнуться с ними, сердце в груди бешено билось, его разум наполнился единственной целью – Манди.
Ее дом был тих, ставни закрыты; он не мог понять, по какой причине, разве что из-за первого предчувствия, но тревожный холодок пробежал по его спине.
Он поднял кулак и постучал в дверь. Зарычала собака, а потом начала отчаянно лаять, но резким словом ее заставили замолчать. Затем Александр услышал медленное движение и тяжелое дыхание.
– Кто там? – спрашивал дрожащий голос няньки.
– Это Александр де Монруа – я обедал здесь весной, помнишь? Мне нужно видеть твою госпожу по очень срочному делу.
– Она спит, господин, – ответила из-за двери женщина. – Лучше приходите завтра.
«Спит на закате? Что-то случилось». – Чувство тревоги росло.
– Мне нужно увидеть ее сейчас.
Нянька не ответила, но он слышал ее затрудненное дыхание и знал, что она обдумывает, впустить его или нет. Также было слышно, что за дверью носилась и скулила собака.
– Завтра мне нужно отправляться в дорогу, – сказал он, что не было до конца правдой, но не слишком далеко от истины. – Что бы еще, кроме срочного дела, могло привести меня сюда из дворца в такое время?
Тишина продолжалась, но тут с ощущением успокоения и тревоги он услышал стук поднимаемой задвижки. Дверь открылась, и из дверной щели высунулось лицо Хильды. Глаза ее слезились, будто она только что рыдала. В последний раз, когда Александр видел ее, он решил, что ей немногим больше тридцати. Теперь же она выглядела чуть ли не вдвое старше.
– Вы приехали из дворца? – В глазах ее виднелся страх.
– По собственному желанию, никто меня не посылал.
Она открыла дверь и жестом пригласила его войти. Собака обнюхала его ноги, его плащ и бодро завиляла обрубком хвоста.
Александр отогнал животное, мало обращая на него внимание, пока женщина закрывала дверь на задвижку. На тумбочке в углу горели две свечи, освещая статуэтку Девы Марии. В очаге горел огонь, кувшин вина и трав закипал на одной из плиток. Флориан спал в кровати на колесиках у стены. Александр подошел к мальчику и нагнулся, чтобы посмотреть на него. Черные волосы, слегка влажные от пота, прилипли к его лбу, щеки горели, но дыхание было медленным и ровным. Одной ручкой он сжимал уголок желтого шерстяного одеяла. Но ни Манди, ни малыша не было, поэтому он решил, что они спят наверху.
– Мы все тяжко переболели, – сказала Хильда, не давая ему возможности спросить. – Очень сильно болели дизентерией. – Она прижала руку к животу, как бы усиливая эффект сказанного. – Не дай Бог еще раз перенести такие колики. Никто еще до конца не выздоровел. Моя госпожа легла спать час назад. Я сделала немного глинтвейна на случай, если она спустится, но она не спускалась.
Женщина покачала головой и закусила дрожащую нижнюю губу.
– Знаете, сегодня мы похоронили маленького. Ей не нужно быть одной. – Глаза ее застилали слезы.
– Маленького? – повторил Александр и в шоке уставился на Хильду. – Малыша, ты хочешь сказать, малыш умер?
Она молча кивнула и вытерла глаза рукавом.
– Он был слишком маленьким, недостаточно сильным…
Александр перекрестился, наполовину повернувшись к статуе Приснодевы.
– Царство ему небесное, – прошептал он, ужаснувшись, но в то же время благодаря Бога, что Флориан жив.
Ему стало интересно, был ли огорчен Иоанн, когда узнал об этом. Иоанн, который был слишком занят в Ангулеме своей двенадцатилетней невестой-ребенком.
К его горлу подкатила желчь. Не было никого, кто мог бы утешить Манди в ее горе, только нянька, которая и сама, как видно, едва начала поправляться после болезни.
– Она написала королю? – спросил он.
Хильда помотала головой.
– Не думаю сэр. Она сказала, что напишет, как только будет чувствовать себя получше. – Шмыгая носом и моргая сквозь слезы, она намотала на руку тряпку и сняла с очага кувшин с вином, чтобы налить ему в кубок.
Он взял горячий ароматный напиток в руки, но вместо того, чтобы выпить, пошел к лестнице.
– Вы правы, – сказал он. – Ей не нужно быть одной.
– Но сэр, это неприлич… – начала было говорить Хильда, но потом сжала губы и сунула руки в платье.
Собака пронеслась мимо, толкнув его изо всей силы своего маленького тельца, и понеслась вверх по лестнице, через занавес в опочивальню. Приходя в себя и подавив ругательство, Александр последовал за животным через тяжелый шерстяной занавес сводчатого прохода.
Манди стояла посреди комнаты, босиком, в одной сорочке, доходившей до середины голеней. Застежка была расстегнута, шнурочки висели среди ее распускавшихся блестящих кос. Но все это не привлекало его внимания, так как он уставился на кровь, пропитавшую ее сорочку на уровне паха и ягодиц. Там теперь ее обнюхивала собака, привлеченная запахом.
– Боже милостивый, Манди, – хрипло сказал Александр, опуская чашу, и пошел к ней.
Ее лицо было белее снега, глаза расширились от страха и боли.
– Помоги мне, – прошептала она и протянула руку.
Он подхватил ее в свои и почувствовал холодный пот ее кожи.
– Как? – спрашивал он в страхе. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Она схватила его за рукав, ее голос был слабым и дрожал от боли.
– Скажи Хильде, надо найти повитуху, я теряю ребенка. Я думала, если лягу, то все пройдет… не прошло.
– Теряешь ребенка? – тупо повторил он. – Ты беременна?
Как только вопрос сорвался с его губ, он понял, насколько он глуп. Как бы мало он ни ведал о женских делах, но он все же знал, что при любом деторождении рано или поздно появляется кровь. Иногда крови слишком много. Он подумал о матери Манди, и сердце его наполнилось страхом.
– Почти четыре месяца, – сказала она и прислонилась к нему с легким стоном, в то время как еще больше крови просочилось сквозь ее сорочку, а на лбу выступил пот. – Я не хочу умирать, – прошептала она и, когда схватки прекратились, посмотрела ему в глаза. – Я вспоминаю маму…
Она словно бы прочитала его мысли, что лишило его страха, а взамен появилась злость и решимость.
– Господи, Манди, не говори так. Твоя мать умерла, потому что ребенок лежал на боку, и она не могла родить. Конечно же, ты не умрешь.
Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Простыни тоже были в крови, но этого нельзя было предотвратить. Сейчас нужно найти кого-то разбирающегося в этих вопросах, кто мог бы ей помочь. Припоминая, как обращались с ранами на поле боя, он достал подушки и положил ей под бедра, надеясь, что легкое поднятие поможет остановить кровь. Затем подал чашку вина и приказал ей выпить, а потом выбежал из комнаты, сопровождаемый крутящейся под ногами собакой.
– Иди к своей госпоже, – приказал он Хильде. – Ты ей нужна. Где я могу найти повитуху в это время?
– Повитуху? – Верхние веки Хильды почти исчезли.
– У нее кровотечение, ей нужна помощь. – Его голос был резким и торопливым, со страхом, граничащим с ужасом.
Хильда сглотнула.
– Матушка Гортензия, на Портовой Аллее. Она не ближе всех, но зато знает свое дело.
Бледная от шока нянька дала ему необходимые инструкции, и через секунду он поднял задвижку и выбежал в душную руанскую ночь…
