Текст книги "Победитель, или В плену любви"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Александр прекратил возиться с Самсоном и обернулся.
Сердце бешено заколотилось, а рука нащупала единственное оружие – нож для очистки копыт. Немного людей на свете позволили бы себе так обращаться с ле Буше. Кулаки рыцаря сжались, даже борода ощетинилась. Манди дрожала, но стояла прямо, как стрела. Александр бросился к ним, но, прежде чем он успел вмешаться, напряженность разрядилась: ле Буше пожал плечами и отступил в сторону.
– Не забудьте передать Харви, – повторил он, чуть поворотясь к Александру, затем отсалютовал Манди приподнятой бровью и исчез, смешавшись с толпой, снующей меж шатрами.
– Что передать Харви? – спросила Манди, часто дыша.
Александр с облегчением вздохнул и, выпуская из ладони ножик, сообщил:
– Он пришел сказать, что отказывается от требования отдать ему коня и доспехи вашего отца. – Искоса взглянув на Манди, добавил: – Удо ле Буше никогда прежде не отступался ни от какого трофея.
– Так он что, рассчитывает, что я стану благодарить убийцу моего отца?
– Нет, – сказал Александр, качая головой. – Не знаю, что он задумал, но это наверняка не жест милосердия. Тебе еще повезло, что он не огрел тебя кулаком.
– Повезло? – Девушка подошла к Самсону и погладила коня по мощной атласной шее. – Еще и как повезло. Только что зашила в саван отца, а совсем недавно шила саван для матери… Господи, грех судить о твоих помыслах, но если у меня когда-то будет дочь, пусть ей повезет больше!
ГЛАВА 14
Теплая весенняя ночь простерлась над землей. Только над самым горизонтом, там, где зашло солнце, еще чуть угадывался слабый отсвет вечерней зари. Город отходил ко сну.
Тишину нарушали только крики младенцев, капризничающих перед сном, вопли котов, сцепившихся в драке, и шарканье заплетающихся ног поздних пьяниц.
Возвышаясь над всеми строениями города, мягко светился в полутьме белокаменный бенедиктинский женский монастырь Пресвятой Девы Марии, прекрасный и благолепный; уже более ста лет он радовал глаз и заставлял каждого осенять себя крестным знамением.
А за оградой, над освященной землей его кладбища раздавалось тихое позвякивание железной лопаты, копающей могилу. Но вот оно смешалось с призрачными звуками песнопений, донесшихся из монастырской часовни. Волна холода прошла по спине Александра. Мысленно он пел вместе с монахинями, зная сердцем каждое слово и его оттенки.
Он был окружен могилами мертвых монахинь. В день Страшного суда они восстанут из праха и предстанут пред ликом Господним в обществе рыцаря-турнирщика… В другой ситуации мысль эта позабавила бы юношу, но сейчас он ощутил болезненную неловкость. Он подбил друзей на эту выходку, он отвечает за все – и сейчас, во тьме, пронизанной молитвенным пением, он почувствовал тяжесть своего проступка.
Как самый сильный, могилу для Арнауда рыл Харви. Земля была не слишком податливой, так что его дыхание вскоре стало прерывистым, и даже в тусклом свете их рогового факела было видно, как густо усеян лоб рыцаря капельками пота. На мгновение Харви замер, опираясь на рукоять лопаты, и прислушался к пению, будто некими потусторонними волнами разносящемуся во тьме.
– Долго еще? – спросил Александр и взглянул сначала на темное отверстие, а затем на Манди, которая сидела с отрешенным видом на траве около закутанного в саван тела ее отца.
– Все, вторая смена, – Харви задыхался. – Копай дальше ты.
Он положил лопату поперек, вылез из траншеи и подошел, сел рядом с Манди, заботливо обняв ее за плечи. – С тобой все в порядке, девочка?
Она кивнула и едва заметно улыбнулась ему.
– Алекс прав. Здесь лучше, чем на перекрестке. Как только дерн будет уложен на место, никто и не будет знать, что мы сделали. О, прислушайся: здесь даже слышно хор, распевающий псалмы для него, – все, как ты хотела.
Она снова молча кивнула и наклонилась, чтобы погладить холодное бесцветное полотно савана.
Харви нахмурился и изменил позу, как будто ему было неудобно.
– Я обещаю, что сделаю для тебя все, что смогу, – сказал он грубовато, сжимая ее плечо. – Я буду обращаться с тобой, как если бы ты была моей собственной дочерью.
Манди не разжимала губ и смотрела куда-то вдаль. С тяжелым вздохом Харви опустил руку и спустился в яму, чтобы взять лопату у Александра.
Земля буквально летела от движений молодого человека, и шумное дыхание сопровождало каждое его усилие.
– Тише, тише, – проговорил Харви. – Ты не продержался бы и двух минут на турнирном поле, если бы дрался в таком темпе.
Александр вылез из ямы и вытер руки о подол своей туники.
– Ради Христа, Харви, просто давай закончим и уйдем. – Он нервно огляделся вокруг.
– Это была твоя идея, – сказал Харви, вгоняя лопату в землю.
– Да, я знаю, и это было самое лучшее, что мы могли для него сделать, но эти места бросают меня в холод. Если бы тебя выпороли для удовольствия некоего монаха и бросили в черную, как смола, темницу со связанными руками, ты бы чувствовал то же самое.
– Это было более двух лет назад, – буркнул Харви.
– А кажется, что это было вчера. – Александр убрал влажные волосы со лба и на мгновение застыл, наблюдая за своим братом.
Он иногда завидовал прагматичности отношения своего брата к жизни. Харви ни о чем таком не мечтал и не был подвержен кошмарам; а то, что можно было назвать мечтами, не содержало ничего более сложного и честолюбивого, чем хороший очаг, приветливая женщина и бутылка отменного вина. Люди отчаивались от своих проблем, но сам Харви никогда не падал духом.
Пение прекратилось. Установилась благостная тишина, сопровождавшая ночь и упокоение Арнауда де Серизэ.
Они тайно привезли тело в город перед самым закрытием ворот – саван, завернутый в темное одеяло, лежащее поперек вьючной лошади Харви. Теперь они использовали это же одеяло для того, чтобы опустить тело Арнауда в свежевырытую могилу.
Александр вытащил свой золотой с аметистами крест и начал читать молитвы сначала на латыни, затем по-французски.
– Ты хочешь на минуту остаться с ним наедине? – спросил он у Манди, стараясь, чтобы это не звучало так, как будто он спешит убраться подальше от этого места.
Манди покачала головой.
– У меня было время попрощаться, пока вы копали его могилу, и еще раньше, когда я зашивала его в саван.
Она наклонилась, чтобы взять горсть сырой земли около могилы, и рассыпала ее по завернутому телу.
– Покойся в мире, отец, – сказала она с сухими горящими глазами. Затем встала и отошла на небольшое расстояние, чтобы побыть одной.
Тьма окончательно сгустилась к тому времени, когда Харви и Александр закончили укладывать дерн и выравнивать его. Факел из рога начинал шипеть и капать.
Харви завернул лопату в одеяло и привязал ее к вьючной лошади, а Александр пошел вперед, чтобы проверить, свободен ли путь.
Следовало найти место, где можно спокойно дождаться открытия городских ворот на рассвете. Прошло две ночи с тех пор, как Александр подкупил часового, чтобы его выпустили, но тогда это был просто одинокий молодой человек, очевидно, возвращающийся с любовного свидания. Охрана вряд ли пропустит без обыска трех человек с лошадью.
Вдоль стены женского монастыря тянулся большой сад, в котором ряды яблонь, груш и вишен перемежались пчелиными ульями, и именно туда направился Александр, легко, по-кошачьи ступая. Манди тихо шла рядом с ним. Он мог слышать ее тихое дыхание, легкие шаги. Позади них Харви вел коня, звук копыт которого был приглушен обернутой вокруг них тканью.
Все было бы хорошо, если бы это не оказалась довольно теплая ночь в конце весны, ибо это подразумевало, что они не были единственными людьми за оградой. Монастырский сад был любимым местом ночных свиданий для молодых пар. Кроме того, городские шлюхи назначали здесь встречи своим клиентам, проявляя некоторую заботу о соблюдении секретности. Аббатиса недавно пожаловалась, и два стражника были посланы охранять сад.
Александр резко остановился и коснулся руки Манди, предупреждая ее о молчании, поскольку они услышали приближающиеся мужские голоса и увидели роговой факел стражников, качающийся на палке.
Жестом призвав Манди возвращаться, Александр погасил их собственный факел так, чтобы он их не выдал.
Инстинкт солдата удержал Харви от желания спросить, что случилось. Он придержал лошадь и отпрянул назад, на путь, которым только что прошел. Но если Харви понимал, что нельзя издавать ни звука, животное не было столь мудро и громко зафыркало.
Харви затаил дыхание и запоздало прикрыл ладонью ноздри животного. Александр и Манди замерли на полушаге.
Легкая беседа резко прекратилась.
– Кто там? – раздался осторожный оклик, сопровождаемый звуком обнажаемого оружия. – Подойдите ближе, дайте себя рассмотреть!
– Еще чего! – пробормотал Александр сквозь зубы и рванулся вперед, увлекая Манди за собой. Харви вскочил на коня и поехал за ними, не заботясь о производимом им шуме, потому что забота о тишине теперь была бы фарсом.
Они бросились вниз по холму от женского монастыря и углубились в темные улицы. Хотя их глаза привыкли к темноте и позволяли им что-то различать, они все еще плюхались в сточные канавы и ямы и натыкались на ухабы и колеи в узких проездах.
Мысли Александра неслись со скоростью его ног. Городские ворота должны быть закрыты до рассвета, и охрана, от которой они убегали, быстро поднимет шум. Их поимка была вопросом времени, и он знал, что, если окажется в темнице, сойдет с ума.
Залаяли собаки, в домах вспыхнули огни; двери и ставни начали открываться. Впечатление такое, будто кто-то энергично ткнул палкой в сонный муравейник.
– Мы не можем продолжать бежать! – Манди прерывисто дышала, почти задыхаясь. – Ради Бога, остановитесь, пока мы не наделали в десять раз хуже для себя!
Но Александр отказался сдаваться. Он свернул в боковой переулок, настолько узкий, что по нему могла пройти только одна лошадь.
– Ты позаботься о Манди, уведи ее подальше отсюда! – крикнул Харви. – Нет никакого смысла, чтобы схватили нас всех!
– Я и не хочу, чтобы хоть кого-то схватили, – ответил Александр, тяжело дыша. – Я знаю здесь одно укромное место.
– Где?
– Чуть подальше.
Харви покачал головой и посмотрел через плечо. Совсем невдалеке слышались возбужденные голоса, и виднелся свет нескольких факелов.
– Тогда быстрее отыщи его, – бросил он.
Они поспешили через темный, мрачный переулок, который стал еще уже. Когда уже казалось, что они попали в ловушку в тупике, переулок расширился, подобно дорогому длинному рукаву, и выпустил их в торговый квартал города.
Александр промчался мимо первых трех зданий направо от переулка и остановился около четвертого, красиво разрисованного здания, выходящего фронтоном на улицу. Наклонившись, он поднял несколько маленьких камешков и бросил их в закрытые ставни окна фронтона.
– Ты что, совсем голову потерял? – прошептал Харви; его глаза почти выскочили из орбит.
– Для тебя лучше всего надеяться, что нет! – парировал Александр и бросил другой камень. – Сара, Сара, открой!
И в момент, когда Харви был почти на грани истерики, а Александр задавался вопросом, правильно ли он понял знак его возлюбленной две ночи назад, ставни открылись и выглянула молодая женщина; ее длинные светлые волосы свесились с подоконника, как веревка звонка.
– Сара, слава Христу, совершенно нет времени, чтобы объясняться, – обратился к ней Александр. – Нас преследуют, нам надо спрятаться. Позволь нам…
Голова исчезла, и ставни захлопнулись.
Харви чертыхнулся.
– Это – богатая часть города, – сказал он. – Нас вздернут под самые облака! Ты, наверное, спятил!
Он бросил пристальный взгляд на пока еще свободную улицу, зная, что совсем недалек тот момент, когда она заполнится рьяными преследователями.
Раздался звук тяжелого поднимаемого бруса и затем трения ключа в замке. Дверь распахнулась.
Блондинка, молодая женщина, изучала своих гостей, держа в одной руке светильник. Ее глаза горели от волнения.
– Входите, – подозвала она. – Поспешите и заведите лошадь тоже…
Как только Харви догнал остальных, проведя животное через порог, Сара закрыла дверь на замок, а потом на засов. Ключ был одним из нескольких на железном обруче в ее руке.
На ней была свободная одежда, наброшенная поверх ночной сорочки, – нечто в стиле, моду на который ввели возвращающиеся участники крестового похода, – из шелковистой тонкой синей ткани с цветочным рисунком того же самого оттенка, а на ногах мягкие лайковые шлепанцы.
Александр спросил себя, кого она ожидала на сей раз. Или, возможно, она всегда спала в таком виде?
– Отведите лошадь вглубь двора и привяжите, – сказала она Харви. – Чтобы не учуяли ее запаха, если они постучат в мою дверь.
Еще раз Александр столкнулся со строгой служанкой и посмотрел на нее. Ее заспанные глаза расширились при виде женщины, другого мужчины и, наконец, гнедого жеребца, протопавшего мимо ее постели во мраке ночи. Она осенила себя крестным знамением и посмотрела им вслед с недоверием.
– Вы можете оставаться здесь, – сказала Сара, когда они вошли в помещение лавки, и улыбнулась Александру. – Ты знаешь, где люк, если вам нужно будет скрыться в подвале.
– Да, моя леди. – Он не мог сдержать легкой дрожи, пробежавшей по нему.
– Моя леди? – Она надула щеки. – Я уже столь возвысилась в мире? – В фиолетовых глазах мелькнула насмешка.
Александр покраснел.
– О, сейчас я готов даже стать на колени перед вами, как перед королевой, за то, что вы сделали для нас, – сказал Харви.
Она прикусила нижнюю губу с затаенным умыслом и хлестнула взглядом Харви.
– О, не стоит преувеличивать, проворковала она, чуть подмигнула Александру и насмешливо продолжила: – Мы с капитаном стражи – старые друзья. Он поверит всему, что я ему скажу.
ГЛАВА 15
Весь следующий месяц Манди часто возвращалась в мыслях к ночи похорон ее отца. Память обладала поистине сказочным качеством – нечто вроде того, как переедание сладостей притупляет вкусовые ощущения. Чем больше она пробовала распутывать различные обстоятельства, тем более запутанными они становились, оставляя ее с неразрешимым узлом в центре.
Единственная нить, которую она сумела распутать, была та, которая тянулась в самую сердцевину путаницы, и это касалось ее собственной судьбы в мире, находящемся во власти эгоистичных и подозрительных мужчин. Она видела, что, несмотря на все барьеры, женщины могут сделать многое.
Леди Элайн де Лаву сумела обратить в свою пользу условия осадной войны и выходки ее недалекого, самодовольного мужа. Сара, вдова торговца, жила своей собственной жизнью и принимала собственные решения с замечательными смелостью и апломбом. Манди пришла к выводу, что наиболее важная вещь заключалась в том, чтобы сохранять искру, заложенную в самом естестве, несмотря на все попытки окружающих растоптать ее.
Правда, Харви или Александр вроде не собирались растаптывать ее, думала она, пока расправляла отрез желтого полотна, купленного вчера, и собиралась раскроить.
Они воспринимали ее как должное. Она была для них как бы домашней женщиной, сестрой, служанкой. Она готовила и стирала, штопала и ухаживала за ними. В свою очередь они защищали ее, предоставляли ей безопасный ночлег, уважали ее, но иногда этот невинный союз утомлял.
Пока она, стоя на коленях на ткани, делала первый решающий разрез, Александр возвратился к палатке за новым копьем. Он шел уверенным, энергичным широким шагом; защитная стеганка на нем была самого высокого качества.
Они имели достаточно серебра в эти дни, чтобы позволить себе приобрести лучшее снаряжение. Александр и Харви стали превосходными напарниками на ристалище: один – мощный и стойкий, как скала, другой – быстрый и подвижный, как метеор. Иногда Манди чудилось, что ее отец едет с ними призрачным третьим напарником, и она была уверена, что Харви и Александр чувствовали его присутствие тоже. Достаточно сказать, что первый кубок, который они поднимали после любого успеха, они всегда выпивали молча в его честь.
Занятость для зимнего сезона была хорошей. Их боевая выучка и продолжающаяся война между Ричардом и Филиппом Французским гарантировали это. Манди забыла количество замков, которые они помогли осаждать в промежутках или даже в течение турниров. Несколько раз Харви и Александр сражались под знаменем лорда Иоанна, графа Мортейна, младшего брата Ричарда.
Он был вроде паршивой овцы: во время отсутствия Ричарда в крестовом походе он захватил больше, чем ему было положено, и устроил заговор, чтобы занять пустующий трон своего брата; но после коленопреклоненного покаяния и просьбы о прощении у Ричарда он стал теперь его верным союзником. Он был вынужден сделать это, потому что не было никакой гарантии, что бездетный Ричард назовет его своим преемником.
– Как идут дела? – спросил Александр с полуулыбкой и склонил голову, чтобы понаблюдать, как она режет ткань безошибочными движениями.
– Спроси через пару дней, – ответила она, тоже улыбаясь, и слегка качнула головой.
Она шила новый костюм, выдержанный в фамильных цветах де Монруа, синем и желтом.
– Конечно, все будет готово быстрее, если ты поможешь мне накладывать швы.
– Я не могу представить себе страшнее муки даже в чистилище, – тут же заявил с гримасой деланного ужаса Александр.
– Тогда хотя бы возьмись помешивать в котле еду и дай мне побольше времени для шитья, – сказала она ехидно.
Он посмотрел искоса, чтобы понять, шутит ли она. Манди с трудом сохраняла серьезное выражение, хотя подрагивающие губы угрожали выдать ее.
– Ладно, если у меня останется время, когда закончу тренировку и напишу письмо для одного рыцаря, я так и сделаю, – сказал он со страдальческим вздохом.
Манди кивнула, будто поверила.
Он не изъявил достаточной готовности оказывать помощь и ушел, оставляя ее со смехом на губах и с раздражением, сводящим брови.
Харви сидел на земле, жуя кусок хлеба с солониной, когда Удо ле Буше присоединился к нему с флягой вина и собственной едой, состоявшей из половинки домашней птицы и горстки фруктов.
Перед двумя мужчинами простиралось турнирное поле Гурнэ, покрытое летней коричневой пылью, а за ним тянулись другие поля, на которых едва виднелась пшеница, которую некогда собирали селяне. Сейчас их хлеба были сожжены войной.
– Так, – сказал ле Буше, работая челюстями. – Куда вы дальше направитесь, Монруа?
Харви сдержанно поинтересовался, в чем причина расспросов ле Буше. Присутствие ле Буше было как заноза в заднице, никакого желания водить с ним компанию Харви не испытывал, но не мог не замечать, что после смерти Арнауда ле Буше упорно искал случаев поговорить. В ком-то другом Харви заподозрил бы чувство вины, но он знал, что ле Буше не способен на столь высокое чувство.
– Я слышал, что граф Мортейн нуждается в воинах, – сказал осторожно Харви. – Я мог бы поискать его вербовщиков.
– Вы ставите Иоанна выше Ричарда? – В голосе ле Буше прозвучало искреннее удивление.
Харви сосредоточился на еде и не отвечал, только пожал плечами. Он не собирался сообщать ле Буше, почему он и Александр предпочли избегать Ричарда Львиное Сердце.
– Ричард – лучший из воинов, – сказал ле Буше.
– Означает ли это, что вы намереваетесь отправиться к Ричарду?
– Не решил еще. – Ле Буше провел языком по зубам и вытащил крошки из бороды. – Зависит от того, какое предложение я получу.
Они закончили трапезу в молчании.
Харви встрепенулся и напрягся, когда ле Буше заговорил снова, как бы равнодушным тоном, но его темные глаза прищурились и приобрели расчетливое выражение.
– Вы думали относительно поиска мужа для девочки де Серизэ?
Волосы на затылке Харви встали дыбом.
– Нет, – сказал он более резко, чем хотел, и тут же полюбопытствовал: – А почему вы спрашиваете?
– Она больше не ребенок. Большинство девочек ее возраста к настоящему времени уже хорошо устроены, и все у них в порядке.
– Арнауд вверил ее моему попечению. Я не отдам ее никому, пока не буду уверен в нем.
Ле Буше кивнул.
– Значит, вы не приберегаете ее для себя самого?
Харви поперхнулся.
Ле Буше заботливо похлопал его по спине и предложил глоток своего вина.
С покрасневшими глазами Харви впился взглядом в него.
– Я выколочу эту мысль из вашей головы булавой! – прорычал он, прежде чем его настиг второй приступ кашля.
– Хотел бы я видеть, как у вас это получится, – презрительно парировал ле Буше. – Но ваша собственная голова полна странных мыслей. Почему вы так окрысились от моего вопроса?
Харви с трудом протянул воздух через гортань.
– Манди де Серизэ – мне как дочь или племянница. Я знал ее, когда она была не выше моего колена. И брак с ней – это вроде кровосмешения! – Теперь Харви вскочил вне себя от возмущения.
– Но откуда мне это было знать, если бы я не спросил?
– А зачем вообще вам надо было спрашивать?
Ле Буше вздохнул.
– А вы как думаете? Я сам чувствую, что несу ответственность за благополучие девочки, так как ее отец закончил жизнь от моего меча. Зная, в каком она оказалась положении, я собираюсь сделать ей предложение. У меня есть деньги вдобавок к моему имени, и я – хороший добытчик, намного лучший, чем когда-либо был Арнауд де Серизэ.
Харви прямо вздыбился от ужаса.
– У меня нет никакого намерения устраивать состязание за нее, – бросил он хрипло. – И сама девушка не подавала никакого знака, что желает изменить свое положение.
– Но, конечно, она не пойдет против вашей власти, если вы примете решение?
– Я никогда не стану принуждать ее к чему-нибудь вопреки ее желаниям.
Ле Буше бросил на него странный, почти сочувственный взгляд.
– Это право мужчины – управлять женщинами, а их обязанность – повиноваться, – сказал он.
– Нечего меня поучать, – схватился Харви. – Я уже сказал, что не имею никакого намерения искать ей жениха.
– Но теперь, после моих слов, вы сделаете это?
Харви почувствовал себя так, будто его загнали в угол.
Александр знал бы, что сказать, но ум Харви не был таким гибким. Он мог изъясняться мечом и жестом гораздо легче, чем словами, но ни то, ни другое в настоящее время не было желательно. Так что он только отвесил бесцеремонный поклон и ретировался – что его и спасло.
Ле Буше остался на том же месте, допивая свое вино и пристально разглядывая тихий, пасторальный пейзаж, но его глаза остались прищуренными, а в резких линиях его лица не было никакого спокойствия.
– Ты имеешь в виду нечто подобное? – Александр воткнул серебряную иглу в ткань и протянул светло-желтую нить.
Манди прикусила губу, пытаясь не засмеяться.
– По крайней мере, ты шьешь теперь по прямой линии, – сказала она любезно.
Александр возвратился со своих привычных военных развлечений раньше всех, и Манди задразнила его, понуждая взять иглу.
– Если будешь упорно заниматься, со временем сможешь прошить столь же прекрасный шов, как любая изящная леди, закрытая в ее покоях, – поддразнивала она.
– И тогда у меня на пальцах будет больше дырок, чем в решете, а глаза навсегда будут видеть только ряды и ряды крошечных стежков, аминь! – парировал он, отворачивая лицо.
– Так ты признаешь поражение?
Александр засмеялся.
– Изучение тактики подсказывает, когда следует согласиться со своим поражением и совершить изящное отступление. – Он вручил ей желтую ткань. – Ты шей, а я буду готовить.
– Трус, – заявила Манди, откровенно подтрунивая, и наблюдать, как он занялся ужином.
Она должна была признать, что он имел некоторый талант в приготовлении еды, когда это требовалось. С колдовским блеском в глазах он притащил винную флягу Харви и вылил больше половины ее содержимого в котел, стоящий на треноге на огне.
– Он не похвалит вас за это, – предупредила Манди со смехом.
– Он сможет скоро купить несколько больше. Кроме того, его здесь нет. Он – в лагере с Осгаром, Элис и еще какой-то потаскушкой, так что сомневаюсь, что он возвратится до полуночи.
Вытащив кинжал, Александр приступил к приготовлению овощей. Игла Манди летала над тканью, и наступила тишина. Это был один из тех вечеров, который западает в память, и она цепляется за него в случаях, когда Александр, так же как и Харви, оказывался далеко от очага.
Александр переложил нарезанные овощи в горшок с вином, перемешал все, затем притащил свою дощечку и разложил принадлежности для письма.
Продолжая шить, Манди смотрела на него, и острая боль пронзила ее, из какой-то части, которая была более глубокой и дикой, и она даже не знала, как это назвать. Она только знала, что для нее – радость быть с Александром и что ее дыхание начинало частить, а щеки гореть всякий раз, когда он смотрел на нее. Однако, сейчас он не смотрел, а сосредоточенно нагнулся и выписывал изящные буквы коричнево-черными чернилами из дубовой золы.
Восхитительный аромат смешивающегося в тумане на золотом вечернем воздухе пара и дыма начал доноситься от кипящего котла.
«Мы могли быть хорошей семейной парой», – подумала Манди и на мгновение почувствовала удовольствие от мечтаний. Но даже сейчас, приукрашивая этот момент подобно писцу, рисующему буквицу, она знала, что этого не может, не должно быть. Никакая пара не была больше преданной, чем ее родители, – и посмотрите, что случилось с ними. На совместном жизненном пути они погубили друг друга…
У Александра подвижный, беспокойный характер. Сейчас он, в сущности, просто взял короткую отсрочку перед новым жизненным броском – а ей хотелось большего, чем холщовая палатка, соломенная подстилка и отсутствующий муж. Ее фантазии приняли другой оборот, и она вообразила себя нарядно одетой, важной и избалованной леди, свободной от мирских забот. Но и этого было слишком мало для нее. Знатных дам и так немного, и за свои пышные наряды они расплачиваются почти полной утратой свободы. Все, что остается, вероятно, мелкое тщеславие да маленькие заботы, разрушающие душу.
Пока Манди шила, она пришла к выводу, что источник свободы должен черпать силу в ее собственной жизни. Но нужно понимать себя и сей мир – и это понимание станет как зерно, прорастающее в достижения. Источник оросит зерно… Если о первом не заботиться как следует, последний никогда не сможет расти.
Манди нахмурилась, поскольку она боролась с мыслями. Ее взгляд еще раз упал на Александра, который только что закончил письмо и посыпал песком чернила, чтобы высушить их. Вот он-то направил свои мысли, мечты и идеи в дела и шагает по избранному пути с неиссякаемой энергией.
– Не мог бы ты научить меня этому? – спросила Манди, повинуясь импульсу, рожденному ее мыслями.
– Чему? – Он оглянулся.
– Читать и писать, как ты.
Она ожидала, что он скажет, как это трудно, что это вовсе не дело для женщины или что у него нет времени.
Александр осторожно свернул лист пергамента в цилиндр и перевязал его узкой полосой ленты.
– Могу, если ты хочешь, – сказал он. – Но этому нельзя научиться за один вечер.
– Я готова упорно заниматься.
Александр поджал губы и провел по ним указательным пальцем в обычном жесте замешательства и подумал, откуда такой внезапный интерес.
Манди покраснела.
– Я хочу научиться, – сказала она воинственно. – Ничто не появляется из ничего. Я наблюдаю, как ты размалываешь чернила, точишь перо и пишешь красивые письма. Я хочу научиться делать то же самое.
Он слушал ее объяснение очень внимательно, и медленная улыбка загорелась в глубине его глаз.
– Очень хорошо, я все тебе покажу, – сказал он. – И надеюсь, что ты окажешься лучшим писцом, чем я – портным!
Следующие две недели между прочими делами Манди занялась обучением письму. Она сама объясняла Александру, как просто шить, но он обнаружил другое, когда взял иглу. Теперь, в свою очередь, она поняла, что легкая непринужденность, с которой он владел своей иглой обманчива, все было более трудней, чем это выглядело со стороны. Она начала обучение с восковой дощечки и острого деревянного стилоса. Когда же она выучила все буквы алфавита, в их прописной и строчной формах, он приступил к обучению пользования пером и пергаментом.
Перо иглы должно быть срезано точно, чтобы обеспечивать ровный край и толщину чернилам, которые в свою очередь должны быть смешанными в правильной пропорции – ни слишком густые, ни слишком жидкие.
Пергамент должен быть заранее подготовлен для каллиграфического письма и размечен шилом, чтобы определить каждой букве ее место. Манди пришлось научиться подчищать свои постоянные поначалу ошибки, не повреждая поверхность листа. Хотя она делала много ошибок, ей помогал править и красиво выводить буквы ее глаз швеи. Александр был как расплавленное олово: то нетерпеливо хватался за голову, то быстро нахваливал, но, кажется, оставался доволен своей ученицей. Он заставил ее писать один из его текстов и затем читать это ему. Затем заставил ее написать короткое письмо воображаемому другу.
Ее понимание росло, и она впитывала знания с такой энергией, о которой даже не подозревала до сих пор. Александр был удивлен, восхищен и очень гордился и ее успехами, и ее старанием настолько, что сократил свои посиделки с другими рыцарями, чтобы выделять дополнительное время для занятий.
Харви, однако, был против полного обучения.
– Это – не женское дело, набивать голову такими знаниями, – протестовал он, когда с Александром как-то утром ухаживали за лошадьми. – Я и то не нуждаюсь в этих навыках. Зачем это ей?
Александр улыбнулся с сожалением, продолжая поглаживать тянущегося к яслям Самсона.
Харви, подобно большинству неграмотных людей его положения, воспринимал умение читать и писать с глубоким подозрением. Но знания медленно, но окончательно становились необходимыми для дальнейшего продвижения человека, и те рыцари, которые цеплялись упрямо за старое, оставались позади. Хуже всего было то, что они оставались позади торговцев и ремесленников, богатых крестьян и женщин.
– Я не вижу ничего плохого в ее обучении, – мягко ответил Александр. – По крайней мере, она никогда не будет в зависимости от какого-нибудь писца.
Лицо Харви потемнело.
– Ничего, кроме печали, эти знания не принесут, – сказал он. – Ты забьешь ей голову всякими странными понятиями, которые разрушат ее, а ведь она уже на выданье. Ты показываешь ей мир, где она никогда не будет жить.
– О, не будь таким твердолобым, Харви. Есть много женщин, которые грамотны, и их мужья не бьют их за это. Посмотрите хоть на мать Ричарда, королеву Элеонору. Разве он не обязан своей свободой ей? Если бы не ее способности, он все еще томился бы в немецком плену.
– Да, и сама она вертела в течение шестнадцати лет собственным мужем, разжигая смуту, – парировал Харви. – Смуту, которая никогда не случилась бы, знай она свое место.
Братья впились взглядом друг в друга.
– Тогда ты сообщи Манди, – сказал Александр сквозь зубы с презрением. – Сообщи ей, что она не может продолжать учиться и именно из-за твоего свинского невежества.
Харви немедленно замахнулся на брата.
