Текст книги "Осколки на снегу. Игра на выживание (СИ)"

Автор книги: Элина Птицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

– Пойдемте! – негромко позвал Лаки. – Не нужно, чтобы нас здесь видели.

И Лиза полностью с ним согласилась – по темному коридору они уходили еще быстрее, чем только что шли по галерее и, кажется, оба облегченно выдохнули, когда свернули под более древние своды, уходя из зоны видимости.

– Я все-таки не поняла вас, – начала Лиза снова.

– Вот вы упрямы, – заметил Лаки скучающе.

– Немного, – согласилась она и так лукаво улыбнулась, что Лаки с удивлением взглянул на нее. – Я просто хочу понять. Конечно, я не сильна в учении мольцов, но я читала староимперский учебник по духовной науке и там тоже говорилось о послушании, однако, как о категории затвора, т. е. это учение для тех, кто решил посвятить себя только служению Высшему Провидению.

– Мы с вами в монастыре, – с улыбкой напомнил Лаки. – Что не так?

– Верно, – согласилась Лиза. Мысль вилась на краешке сознания, и она боялась, что упустит ее, не проговорив. – Однако, в этом монастыре большинство есть глубоко семейные люди, приехавшие в надежде на чудо вместе со своими семьями. Разве нужно применять к ним те же правила, что и к затворникам-одиночкам? И потом, разве это не подмена понятий?

– В чем подмена?

– Ну, смотрите в учебнике говорилось, что опытный брат ведет неопытного по пути, который уже прошел сам. Младший слушает старшего. Это логично, так? Один учит другого, постепенно приучая его к новой жизни. И получается, что он уже в этой новой жизни живет совершенно иначе, чем те, кого он оставил за стеной. И он обеспечивает только себя, свои нужды, при чем весьма скромные, – внезапно ей вспомнился богатый стол в трапезной Провинциала, и она едва не сбилась с мысли. – А здесь видим людей, которые не могут жить по затворам: у них дети и жены, или мужья, или старые родители. Если они их бросят – это будет предательством. Вот они пришли сюда. И здесь их всех вместе приучают к послушанию в любых мелочах, вплоть до откровенно безумных. Но это послушание больше о безволии, понимаете? Получается, людей приучают к покорности? К некой послушности, которая не задает вопросов? Идет и делает, в надежде на… благо?

– Вот скоро и вы, милая Лиз, обвините брата Саватия в ереси, – с улыбкой перебил Лаки.

– Что? Нет, я не об этом, – смутилась она.

– А черная знать столицы именно об этом, мол, он приводит людей к себе, – Лаки сдержанно улыбнулся. – Я слышал, что столичные мольцы хотят прислать сюда едва ли не ревизию. Думаю, им не дает покоя авторитет провинциала. Он велик не только в Скучных землях, но и по всей Империи. Это не случайно. Посмотрите, как много здесь благотворительности. Я не силен в вероучении, но считаю, что у Саватия слово не расходится с делом. Он помогает нуждающимся. Он устроил для них невиданное общежитие с полным обеспечением. Это шанс для многих. И мне это нравится. И его методы воспитания я не намерен оспаривать. В конце концов, люди, о которых вы печетесь, это взрослые люди, Лиз! И они добровольно отказываются от ответственности за свою жизнь. Они отдают ее Саватию. И он, как глава большой общины, вправе требовать с них послушание даже в безумных, как вы говорите, вещах.

– Это иллюзия. Ответственность за свою жизнь нельзя отдать, – упрямо ответила Лиза. Лаки развел руками.

Сбоку вдруг открылась невидимая дверка и оттуда выскочила Акулина, весьма растрепанная. Она увидела Лизу и вскинула руку, полыхнув глазами. Девушка, зажмурившись, шарахнулась в сторону, ей показалось, что разгоряченная скандалом женщина сейчас ударит ее. Но, мгновенно шагнув между Лизой и помощницей Саватия, Лаки загородил девушку.

– Торопитесь, матушка Акулина? – сладким голосом спросил он.

Та медленно погладила платок на своей голове, разглаживая несуществующие складки, поправила узел. Лиза отшагнула в сторону и теперь видела Акулину, что стояла, опустив очи долу: губы ее подрагивали, она растягивала их в улыбке.

– Да, – ответила миролюбиво, после паузы. – Дел много. И у вас тоже. Скоро Барановы приедут. Вы бы приготовились, – и улыбнулась так приятно, что Лиза снова пообещала себе: «Вырвусь, и не вернусь сюда больше!»

Должно быть и Лаки что-то такое пришло в голову, потому что, проводив Акулину глазами, он вдруг сказал Лизе:

– Елизавета Львовна, не отвечайте мне сейчас, пообещайте сначала подумать: может быть, вы поедете со мной в Темп? В столице больше возможностей для молодой девушки, для дальнейшего обустройства жизни. И, чтобы дорога вас не смущала, я могу нанять компаньонку, – сказал, и успел уловить как на долю мгновения закаменела девушка. Ощущение мелькнуло и пропало. Похоже, она не доверяет ему даже на долю макового зернышка.

– Подумайте сначала, – почти умоляюще произнес он. – Не отказывайтесь сразу. Вы ведь правы сейчас были в своей речи, хотя и не успели додумать мысль: этот монастырь не место для вас. Вы же чувствуете это, Лиз. И да, вы точны в своих чувствах: он для других. И эти другие пусть думают о себе, а вам надо заботиться о своем будущем.

– И вы, конечно, намерены помогать мне в этом? – безмятежно спросила девушка.

– Я могу предложить вам свою помощь, – осторожно ответил Лэрд. – Но в вашей воле ее принять или отвергнуть. Каким будет ваше будущее, с кем – это только ваше решение, я не имею право навязывать вам свое видение.

– Благодарю, – кивнула Соцкая. – Я обдумаю ваши слова, лир Лэрд.

Почему у него осталось ощущение, что он сделал что-то не так?

Глава 42

За жизнью этой красавицы следят десятки тысяч женщин и мужчин. Дамы мечтают быть на нее похожими. Мужчины восхищаются ей, отдавая дань ее совершенству.

Она добра, милосердна, благонравна, красива, богата… Так кто же тот счастливчик, что назовет ее своей женой?

Островной листок, заметка «Ее зовут Дейран. Просто Дейран»

Проблема наших сказаний в том, что они часто не имеют ничего общего с привычной нам жизнью. Уходя своими корнями в глубь веков, они являют нам образы вовсе фантастические: люди становятся оборотнями, звери принимают человеческий облик, а великаны с легкостью дирижируют теми и другими. Некоторые, с позволения сказать, невеликие умы уверяют, что в сказаниях мы якобы видим чуть ли не отражение реальности доисторического мира. Уверяю вас, это просто художественное преобразование действительности, которая пугала наших предков!

Из лекции профессора истории Кручинского,

читанной для вольнослушателей столичного университета

Краса до венца, а ум до конца.

Народная мудрость

Непонятное что-то творилось с Гангом. Днем было куда легче, а ночью – ночью он стал просыпался то от слез, то от сновидений таких диких, что впору было искать душевника. И, может быть, Ганг даже навестил бы какого-нибудь лекаря втихаря, да понимание того, что от Стойгнева это скрыть не удастся, удерживало от столь неоднозначного визита. И, если сны, в которых он видел Лизу Соцкую, еще можно было объяснить причудами ума стареющего вдовца-холостяка (ох, как эта шутка взбесила бы Берти), то остальные сновидения не укладывались в логику ни на былиночку.

Он бежал по снежной равнине с огромной скоростью, легко отталкиваясь от снега и льда, и это ему нравилось, и он остро чувствовал запах снегов Панциря, и тот приводил его в невыразимый восторг. И от того восторга он еще пуще кидал свое огромное тело вперед – туда, где подо льдом скрывалась вода – ледяная, вкусная, полная жирной рыбы. Хуже всего после таких сновиденьческих похождений было пробуждение – кажется, Ганг чувствовал вкус сырой пищи на губах и оттого был в совершенно отвратительном настроении.

Но еще хуже было, когда снилась Лиза, и он просыпался, чувствуя, как ползет слеза по щеке. Да он сроду не плакал!

И снова, закрывая глаза, видел он как Лиза роняет стул возле их с Волковым столика и взглядывает ему в глаза. Ей было не до мещанина, в образе коего предстал он перед ней. Девушка и посмотрела-то на него только потому, что он с Волковым сидел. Она рассчитывала на помощь, а они что-то пообещав, попросту уехали. С чего он вообще взял, что соседство красавчика Лаки будет для нее безопасно?

И такая тоска его брала от этой мысли, что он с усилием удерживал себя от того, чтобы не выскочить на крыльцо, не прыгнуть за руль мотора и не умчаться в Межреченск.

Словно было в нем теперь два человека – один благоразумный обычный Ганг, умеющий взвешивать и оценивать, а второй – дикий и необузданный дикарь, который не хотел считаться ни с какими доводами первого. Он был не в ладах с ним, и пытался жить какой-то своей жизнью, пусть жизнь эта выражалась только в сновидениях.

– Упустим! – выл этот второй в снах, любуясь девушкой, которую Ганг видел от силы пару раз, а она, надо думать, на него и вовсе внимания не обратила.

И потом… с чего бы ему так реагировать именно на нее? Если дело в зове плоти, то девушек в подчинении у князя оказалось чрезвычайно много – любых, и некоторые из них весьма активно блестели на гостей глазами. Но Ганг был весьма холоднокровен в этом вопросе, и давно принял это как данность. В конце концов, он был два раза женат и, если не все, то многое, знал об этой теме. Правда, удачным его опыт не назвал бы никто, вздумай он делиться с миром подробностями.

Первый брак сложился с родительского благословения будущего на тот момент тестя: один из самых богатых торговцев Островов счел объединение с молодым Винтеррайдером в одну семью отличной сделкой. Ганг, выслушав предложение, нашел его вполне интересным, но высказал желание поговорить прежде с потенциальной супругой.

– Вот ты, ишь, – засмеялся рыжий Самюэль Коилл. – Благородный! Конечно, она согласна! У меня хорошая девочка, она слушает отца, и будет слушать мужа.

Старый Коилл не представлял, как ошибался: дочь, скорее, боялась его наказания. Хотя, над отдать ему должное, как отцу, он сделал для будущности своей наследницы все: пристроил дочку в надежные руки, которые не размотали бы его капитал. Дочка, однако, не оценила отцов поступок. Но Ганг, как и водится у мужей, узнал об этом поздно.

А он был уверен, что они честны друг с другом. Вот и встреча с юной Дейран тогда была нужна ему для того, чтобы узнать, что думает сама девушка, сводящая с ума одним своим видом всю мужскую часть Островов.

Она родилась красавицей. Должно быть, на берегах далекой реки в северной Швандии, откуда вышел род ее отца, она избиралась бы Девой Неба, по старому, до сих пор царящему там, обычаю древних времен. В тех краях такая внешность возводилась в настоящий культ, и счастливые обладательницы белокурой красоты считались поцелованными небом.

На Островах равнодушных тоже не было. Да и как можно было не восхищаться ею?

Густые для блондинки волосы обрамляли ее милое личико мягкими локонами, словно дивная рама, кожа казалось нежной как дорогой шинайский шелк и была столь же белой, на щеках играл румянец, но не чрезмерный, как у большинства светловолосых людей, а нежный и мягкий, подобно первым едва пробивающимся лучам зари. Синие, распахнутые глаза смотрели на мир словно сквозь туманную мечтательную дымку, даруя загадку и обещая блаженство. Прекрасноокая, как писали поэты, Дейран и фигуркой обладала отменной, и ее тонкая талия вошла на Островах в поговорку.

Газеты на неделю вперед печатали расписание красавицы и – это не менее важно! – богатой наследницы Торгового дома Коилл. Заполучить Дейран в свой салон стремились многие, ведь тогда светский раут собирал целую толпу перспективных и не очень молодых и пожилых людей, а следом подтягивались и девиц с мамашами и компаньонками. Дейран, спору нет, прекрасна, но она звезда, а остальным, более простым и приземленным, тоже надо устраивать свою судьбу. Да и в отличии от континента, где предпочитали только избранное общество, на Островах сложилось иначе: чем больше людей в салоне, тем успешнее вечер, тем больше о нем пишут и говорят.

Естественно, Ганг полагал, что при такой востребованности и известности сердце Дейран может быть занято. Но красавица, трепеща ресницами, полыхнула своим нежным румянцем: именно рядом с Гангом она собиралась стать счастливейшей из женщин. И он очаровался. Нет, не потерял голову. Но счел Дейран вопрощением красоты, кротости и добродетели. Разве этого мало для уважения? А еще показалось, что он ей на самом деле нравится. Это польстило.

Да и батюшкино завещание сидело в памяти: инициатива старины Самюэля пришлась кстати, и теперь Гангу даже не нужно было ломать голову над тем, где найти жену, чтобы продолжить род Винтеррайдеров. Да, он отдавал себе отчет в том, что с его стороны чувств нет: он с удовольствием смотрел на Дейран, но так смотрят на красивую скульптуру или дивный пейзаж модного художника где-нибудь на выставке.

Про его невесту слагали стихи, с нее писали прекрасные портреты и Ганг полагал, что эта впечатляющая всех красота со временем заставит его полюбить жену.

Сыграли пышную свадьбу, кою газеты сразу окрестили бракосочетанием века. Невесте это нравилось. Старина Коилл громогласно смеялся и любовался дочерью. Ганг почти не ловил грусть в его глазах.

Самюэль так увлекся, что, дай Ганг ему волю, повторил бы свадебные пиршества во всех крупных городах Островов. Но этому воспротивилась даже Дейран. Достаточно фото в газетах, папенька, уговаривала она нежно. Не обязательно становится настолько близкими каждому жителю Островов.

Свадьба отгремела, и медовый месяц был безупречен, но Гангу все чаще казалось, что он играет роль в чужом спектакле. Он тщательно давил в себе эти чувства: Дейран была безукоризненной женой.

Это его сердце оказалось молчаливым. Ничего в его отношении к красавице-жене не изменилось ни через месяц, ни через год брака. Сама Дейран твердила, что любит, любима, счастлива и безумно скучает, когда муж покидает ее ради дел. Ганг вежливо улыбался.

Какая-то фальшивая нота звучала в их отношениях даже тогда, когда они были вроде бы счастливы. Ему это очень мешало, хотя жили они очень даже неплохо. Дейран с удовольствием обустраивала особняк, оказавшись хлопотливой и рассудительной хозяйкой, чем умиляла родного отца куда больше, чем мужа. По счастью, он, действительно, в ту пору много ездил.

Сам Самюэль не сидел на месте и таскал зятя за собой по всему главному острову, спешил ввести в курс своих дел наиподробнейшим образом, и очень скоро Ганг узнал – почему. Старик был болен и доктора дали ему не больше года. Он протянул почти три, и, умирая, расстраивался только об одном: не дождался внука.

Увы… Винтерайдеры чаще всего имели одного наследника, и это всегда был мальчик. У Ганга до женитьбы это обстоятельство не вызывало вопросов. Он смутно помнил объяснения отца про плату рода, но… он в ту пору был слишком юн, чтобы его это всерьез интересовало. К тому же, Фрам – старший сын и вся тяжесть родовых обязательств ложилась на него. Ганг-то вместе со своей семьей сразу становился боковой ветвью. Задумываться над этим он стал тогда, когда ни через год, ни через два Дейран не понесла от него ребенка. И это обстоятельство до слез огорчало старину Самюэля на смертном одре.

Его смерть стала началом конца брака Ганга. Он не сразу это понял. Первые три месяца, пока шли все траурные и поминальные мероприятия, а Коилл расписал их еще при жизни, Дейран была трогательно несчастна и великолепна в темно-фиолетовых туалетах. Даже на оглашении завещания она сидела с прекрасной мукой на лице.

– Ах, оставьте, – сказала газетчикам, заломив руки, когда те толпой рванулись к ним после оглашения. – Мне нужен мой отец, а не его деньги. Она опустила вуаль, и две крупные слезы прочертили дорожки на ее нежных ланитах.

Она даже плачет, как настоящая Дева Неба, восторгались газеты в тот вечер. А Ганг сразу был тронут этим изящным горем.

Когда они вернулись в особняк, он, едва переодевшись, поспешил к жене полагая, что она нуждается в его утешении. Дейран не заметила его. Она кружилась в танце по своей огромной спальне, закрыв глаза и так улыбаясь, что Ганг, попятившись, бесшумно вышел прочь. Но он догадался, чему она так рада. Его догадка подтвердилась позже.

Завещание, в котором всё богатство Коилла хоть и переходило Гангу, но было выделено как доля Дейран, пришлось ей по вкусу. Фактически, оно развязало ей руки. Она даже насмешливо кольнула этим фактом Ганга, не зная, что именно он настоял на таких формулировках.

Старый Коилл хотел оформить все на Ганга еще при жизни и не сразу согласился с доводами зятя.

– Я уже потерял один раз все в экспедиции, – объяснял Ганг. – И хорошо знаю, что такое кредиторы…

– Потерял! – согласился старина Самюэль. – И тут же вернул в три раза больше! Ты уровнялся со мной, мой мальчик!

И хотя Ганг в ту пору имел на собственных счетах уже больше (и это, не считая других активов), он вежливо промолчал. Госпожа Удача, что было отвернулась от юного Винтеррайдера, передумала и весьма благоволила к его Южной экспедиции. А после Ганг сделал несколько крупных вложений в том числе и в Торговый дом Коилла, не отказавшись при этом от своей собственной компании. Этим он и обратил на себя внимание старика Самюэля. Внезапным богатством здесь было никого не удивить. Острова знавали и больших богачей, но огромные состояния, вывезенные из Южных морей, сгорали в вихре светской жизни за год. Ганг же повел себя как разумный молодой человек. Этим и понравился.

– Я сразу понял, – смеялся старик. – У нас появился новый крупный Шиш, а не очередная скороспелка! – и что есть силы хлопал зятя по плечу. Манеры старого Самюэля ничем не отличались от ухваток портовых грузчиков.

– Удача была на моей стороне, – улыбался Ганг, возвращаясь к спору о завещании. – Но эта дама чрезвычайно капризна, я бы хотел, чтобы моя жена была защищена.

Коилл отмалчивался, но однажды вдруг умилился:

– Как ты заботишься о моей девочке, – сказал он с чувством. – Я ведь виноват перед тобой – я так избаловал ее! Будь к ней снисходителен. Она не знала слова «нет»!

– Я надеюсь и не узнает, – с улыбкой перебил Ганг. Тесть остро взглянул на него и кивнул, соглашаясь. Что он хотел сказать? В те годы Ганг еще не всегда умел молчать в нужный момент.

Танец, нечаянно увиденный Гангом, неприятно поразил его. Он вдруг понял, что Дейран всегда демонстрировала ему только одну сторону своей личности: парадную.

А что она думает на самом деле? Ему не пришлось долго мучаться этим вопросом. И, когда Берти принес ему новости об измене Дейран, Ганг не очень-то удивился. Гораздо больше его поразила собственная реакция, он почувствовал облегчение, словно именно сейчас все стало на свои места.

– Что ты будешь делать? – тревожная озабоченность Берти его почему-то развеселила.

– Разведусь, полагаю. Отдам ей ее долю. С такими деньгами она не пропадет, – Ганг пожал плечами.

– С последним я бы поспорил, – не согласился Берти. – Но развод – решение разумное. Она, кажется, беременна от своего любовника, – он осторожно это выговорил, словно опасаясь реакции Ганга.

Это на самом деле было как-то обидно. И даже то обстоятельство, что некий виконт Валэрд, подданый Имберийской короны, околачивающийся на Островах уже несколько лет, оказался первой любовью и первым женихом Дейран, Ганг почти пропустил мимо ушей. Ну, не разрешил ей папенька замуж за виконта выходить, пригрозил состояния лишить. А там и Ганг подвернулся… Да было ли это важно по прошествию нескольких лет?

Для Дейран – да. Она с удовольствием выплеснула на Ганга свою старую обиду в день развода: он мог бы отказаться от брака с ней.

А первый разговор у них состоялся в тот же вечер, что и невеселый доклад Берти. Она сама вошла в покои мужа, едва он вернулся.

Красивая, решительная, с пламенеющими щеками, остановилась в двух шагах и объявила:

– Я беременна, – и тут же добавила насмешливо, едва Ганг вскинул на нее глаза. – Нет, не вы счастливый отец. От вас, к счастью, такой малости, доступной всем мужчинам, как сделать женщину матерью, вряд ли дождешься.

Ганг мысленно поморщился: получается, он ненавидела его все эти годы, а он ни о чем не догадывался.

– Полагаю, отец вашего ребенка желает заключить с вами брак? – ровно ответил он, и она на мгновение сбилась.

– Не так просто. Вы обязаны вернуть мне выделенную долю!

– Это как раз просто. Мы разводимся, ваша доля переходит под ваше управление. Сложностей нет, – флегматично ответил он.

Дейран, кажется, рассчитывала на более эмоциональный разговор. С чего бы? Они вечно говорили друг с другом так, как будто вели светскую беседу на глазах сотен присутствующих.

– Рада, что мой отец сумел разглядеть вас под конец своей жизни, – насмешливо молвила она. – И хотя бы составил правильное завещание.

Ганг поднял бровь, но разубеждать Дейран не стал.

Завещание действительно было правильным – для него. Невозможно представить, чтобы пришло в голову женщине против воли привязанной к нему денежным канатом? Впрочем, он не чувствовал ответного раздражения и не желал ей зла, и потому сказал доброжелательно:

– Позвольте вам посоветовать…

– Посоветуйте себе! – перебила теперь уже бывшая жена. – Это ведь вам придется как-то жить без денег моего отца!

Ганг снова поднял бровь. Кажется, Самюэль не зря боялся за будущность своей дочери. Дейран не видела очевидного, но верила в эфемерное. Впрочем, все это становилось проблемой виконта Валэрда. Он, конечно, игрок, но в конце концов, может оказаться рачительным хозяином капиталам жены – у него в срединной Имберии замок в разрухе. Случаются же чудеса. Да и Дейран все-таки дочь торговца, хватит у нее ума не отдавать все до грошика под управление мужа.

Развод они оформили быстро: Ганг заплатил всем, от кого зависела скорость. И следующий раз увидел Дейран через семь лет. Как ни странно, но едва ли не на своей второй свадьбе.