Текст книги "Осколки на снегу. Игра на выживание (СИ)"

Автор книги: Элина Птицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)

Глава 21

Темп, на самом деле, очень разный и каждый район имел свой облик. Центр – конечно, место жительства дворянских семей. К ним лепятся и купцы, отстроившие себе великолепные особняки Второго кольца. Здесь есть свой деловой центр, свой университетский квартал, своя мещанская слобода. Но немалую часть города составляют Бедные кварталы. Столица растет за их счет…

Очерки об Империи, изданные в Королевстве Имберии,

в начале царствования королевы Марии-Александры

Великая княжна Вера, горячая поклонница модного народнического духа и искренне верит в необходимость и возможность всеобщего просвещения. У княжны своеобразные развлечения. Балы и праздники она не любит. Им она предпочитает другое времяпровождение – переодевшись в простое платье, Вера Александровна ездит в больницы и школы низшей ступени, где помогает нуждающимся или берется учить детей. Ее воспитательница из Черских, неотступно следует за ней и, во всем ее поддерживает. Поговаривают, что такие склонности княжны есть прямой плод убеждений ее наставницы. В свете, прикрывшись веерами шутят, что Зие Черской ничего не остается делать как объясняться в любви к народу. Что поделать! Злые языки безжалостны, но не так уж и не правы. Конечно, хочется, чтобы Наследница больше интересовалась светской жизнью. Император, известно, прохладно относится к увлечениям дочери, но, памятуя то, что княжна росла без матери, не особо с ней строг. Если Его Величество не женится, к примеру, снова, то в будущем всех нас ждет Двор строгих нравов, платьев, скромных развлечений… И запах пшеной каши с дворцовой кухни! Особливо, если княжна не выйдет из-под влияния Черской, которая помешана на воздержании во всем!

Из частного письма княгини Морозовой сестре в поместье,

переданным со слугами, минуя государственную почту

… Князь побарабанил пальцами по зеленому сукну стола, вряд ли замечая, что отстукивает ритм староимперского высоцкого марша. На парадах его уже несколько веков как не играли. Надо думать, когда воцарились Державины, такого желания у них не было: память о прошлой династии не то, что изживали, а просто замалчивали. Ну, а потом в привычку вошло у всех остальных.

И только лет двести назад, какой-то учитель музыки извлек забытые ноты на свет и марш зазвучал в учебных классах. И Ганг его играл в свое время. Теперь этот марш был визитной карточкой смотра его кораблей, да и в целом, у многих в мире ассоциировался с Зюйд-Каритской кампанией.

Ганг покосился на Стива. Когда-то его поразило каким подчеркнуто говорливым и веселым стал его сдержанный старший брат. Вот и Стива он помнил веселым парнишкой, у которого на все находилась своя шутка. Сейчас же перед Винтеррайдером сидел в деревянном кресле внешне отстраненный человек, у которого, кажется, и чувств особых не было. Сухарь. И вошедшая в присказки знаменитая иштладская сухопарость только подчеркивала это.

Стив, почувствовав взгляд, быстро кольнул Ганга глазами. Как и болтливость Фрама, отстранённость у него напускная… Особенность работы? Жизни?

– Переглядываетесь? – полюбопытствовал Руб-Мосаньский. Он откинулся в кресле, посмотрел на Ганга, перевел взгляд на Юнга и после паузы спросил:

– В детстве кто-нибудь кому-нибудь завидовал из вас? Только честно!

Барон и Стив переглянулись уже открыто.

– Делили что-нибудь, ссорились? Ну, быстрее! Что мне надо знать? Вам работать вместе. Если кто-то кого-то недолюбливал из-за сладкого пирожка, что кухарка кому не доложила – сейчас скажите, пока я в настроении. Юнг?

– Никак нет!

– Барон, а ты что скажешь?

– Между нами и посреди нас мир, – ответил Ганг старым присловьем, слегка удивленный этим «работать вместе».

– Между нами и посреди нас мир, – ровно повторил Стив.

Князь кивнул.

– Ритуальные фразы – это хорошо, но я бы вам и так поверил, не дурные вроде оба… Для твоего дела, Ганг, лучшего человека, чем Стив, не найти. Стивен, будешь расследовать убийство барона Вольфрама Винтеррайдера. Бумаги оформим быстро. И уже завтра ты у нас в другое ведомство переедешь, – Стив еле заметно кивнул, а князь снова перевел взгляд на Ганга. Прозвучавший вопрос удивил:

– Помнишь ли ты генерала Паляницина?

Ганг усмехнулся.

– Душителя свободы? Вполне.

Князь поморщился.

– Контрразведка душит врагов, а не свободу. Облик Душителя ему лепили продажные газетчики, которые дальше своего носа и кошелька не видят. Вряд ли они понимали, чем на самом деле он занимается. Паляницин был человеком, преданным самой идее Империи. Он прекрасно видел недостатки в стране, но взгляд на эти вещи у него был – как бы это сказать – немодный: Паляницин стоял за последовательное развитие Империи в духе человеколюбия и доброй воли. И эта воля не должна быть чужой, навязанной извне ради пополнения чьей-нибудь казны за счет нас. И революционеров всех мастей он почитал даже не за бунтовщиков, а за врагов, которые продают род и землю дешевле бус деревенской дурочки, что она собрала из всего, что по ногами, – Стойгнев сделал паузу.

– Могу продолжить, – пожал плечами Ганг. – Генерал не молод, суров, мало появляется в свете, безнадежно женат, не имеет связей, не ездит к актрисам и балетным, не собирает приемов больше положенного, а на те, что случаются, приглашает весьма узкий круг лиц… Еще дочка, больше похожая на юношу, устраивает скачки прямо в столице. Да просто находка для сплетен и статей!

– Юная Зиночка была весьма своеобразна, – слабая улыбка скользнула по лицу Руб-Мосаньского и чем-то зацепила Ганга, но мысль не успела оформиться.

– Да и сама дочка салоны терпеть не может, – продолжил он. – На стрельбищах куда интереснее. Учится стрелять в народ, газеты доподлинно прознали. Такие пасквили среди общества, где революционный взгляд в моде у всех поголовно…

– Не у всех, – перебил князь. – У большинства в народе – нет.

– А большинство люди простые – согласился Ганг. – Не старая знать. Только подозреваю, что эти простые люди узнали о злобном генерале как раз из пасквилей и другой информации у них не было.

– Ты-то откуда помнишь? – помрачнев, буркнул Стойгнев.

– Так их раскидывали везде пачками, – подал голос Стив. – Городовые их, конечно, собирали, но все-то не соберешь. Мальчишки их специально прятали – даровая бумага!

– И вы?

– И мы, – подтвердил Ганг.

– Кораблики делали, – Стив чуть хохотнул, и Руб-Мосаньский и Винтеррайдер с неким изумлением возрились на него. Но Ганг тут же подхватил:

– С десятого раза даже прочли, что пишут, – он развел руками.

– Кораблики нас больше интересовали, – поддакнул Стивен.

– Это вы так учились, значит, – прищурился князь.

– Мы сбегали, случалось, – пожал плечами Юнг.

– А ты нет, что ли? – деланно изумился Ганг, уставившись на князя.

Посмеялись. В кабинете как будто стало легче дышать.

– Ты прав, Ганг, – уже серьезно продолжил князь. – Была мода на разговоры. Но их вела не сама старая знать. Более того, старшие такие разговоры порицали. Любой человек с возрастом становится консервативным. Так что, мы говорим о детях: дети знати, дети купцов и мольцов, студенчество, в коем все сословия встречались… Модно было обсуждать на чаепитиях и пикниках, как бы зажили, если бы да кабы… Да, вольнодумство было в моде. Но только очень малая часть относилась к этим разговорам серьёзно. Большинство просто хотели быть как все – соответствовать… Кружить голову восторженным девицам, бряцая своей смелостью. На словах же – почему бы не побряцать! На деле все эти болтуны собирались прожить жизнь весьма обычно – строить карьеру, жениться, завести кучу ребятишек, пить чай на лужайке в собственном садике, любоваться закатами и, может быть, вздыхать, что в наш век ничего интересного не происходит.

– Так эти разговоры вели еще наши бабушки, – перебил Ганг князя. – А потом благополучно забывали их.

– Вели, – согласился тот. – И забывали. Потом об этом болтали уже их дети. И папеньки, и маменьки отмахивались, мол, и мы болтали, ничего страшного. Бунтарство – свойство юности, оно проходит с годами, не надо преувеличивать. Никто не анализировал какой общий фон создают эти разговоры. И многие вряд ли успели пожалеть о своем пустом вольнодумстве, погибая в родовых гнездах, с бессильными проклятиями на устах, сметаемые революционной толпой, словно мусор. Великосветские красавицы, сочувствующие революционерам, никогда не думают, что выдергивают ковры из-под ног собственных внуков, готовя тем самым место для чужих.

– Люди не меняются тысячелетиями, – снова возразил Ганг. – Ты не заставишь ходить всех строем, говорить и чувствовать только правильные, с твоей точки зрения, вещи.

– Верно, – согласился князь. – Это уже не люди, а големы какие-то. Но, видишь, ли любая мода, поражающая общество, не приходит сама по себе. Вот было когда-то: фаворитка императора нашила на зеленое платье розовые рюши, а назавтра все дамы двора ходили в зеленом с розовым. Но как случается-то обычно: месяц поносят и перестанут, а старые платья свезут в провинцию, где ушлые управляющие их продадут кому победнее из поместных дворян, уверяя, что так в столицах ходят – и верно, найдется кому их носить, но тоже месяц-другой, не больше. А там уже и юная горничная в зеленом платье по ночам на свидание бегает. А в свете мода на синее или желтое, и никто не вспоминает зеленое. Однако, всегда было так, а потом вдруг стало не так. И вот уже зеленые платья с рюшами носят пять лет, а газеты только об этом и пишут… И значит, это уже не мода. Это спектакль, актеры которого не знают, что они играют. Ими играют. Где-то сидит кукловод, который дергает за ниточки. И конечную цель этого спектакля знает только он.

– Не представляю как надо дергать за ниточки, чтобы заставить дам ходить пять лет в зеленых платьях с розовыми оборками, – рассмеялся Ганг.

– Ну, возможно, зеленое платье – не очень удачный пример, – улыбнулся Стойгнев. – Но суть ты понял.

– Думаю, понял большее, ты считаешь, что столетний спектакль срежиссировали в Имберии. Не буду спорить. Имберийский двор придерживается очень последовательной политики, по крайней мере на протяжении правления королев. Но про Поляницина ты ведь не зря говоришь?

– После графа остался архив. Точнее, мы предполагаем, что он остался и там есть некие ценные бумаги. Или что-то иное. За этим архивом очень серьезно охотятся псы королевы. Я думаю, что граф, а он очень умело противостоял псам – мне до него далеко – умудрился увести у королевы какие-то письма. Ребята у него были умелые и рисковые. Архив не нашел никто. По крайней мере пока. Я думаю, что он в твоем замке. Паляницин и Третий герцог друг другу доверяли. Да и… Все остальное мы уже проверили.

– Почему думаешь, что псы не нашли искомое?

– Хотя бы потому, что не так давно они устраивали спектакль с вновь обретенной дочерью Костовых. Ты же помнишь, что Зинаида вышла замуж за сливенского аристократа? Их дочь потерялась в Смуту. Полагаю, девочка давно погибла. Спектакль устроили, чтобы подобраться и разговорить несчастного отца. Однако, потерпели фиаско. То ли Костов действительно в маразме, то ли… Но дочь фальшивая, в этом мы уверены. Мы сами искали девочку в свое время, и пришли к выводу, что ее на этом свете нет, увы…

Стив кашлянул. Князь глянул на него резко, мол, что?

– В ваше отсутствие кое-что случилось, – пояснил Юнг. – Пропал сливенский посол. Уже нашли. Но его пытались убить.

– Та-а-к, – нехорошо протянул Стойгнев. – Рассказывай.

Юнг быстро глянул на Винтеррайдера.

– Мы все в одной лодке, – правильно истолковал его взгляд Руб-Мосаньский. – Снежники защищают только Хранителя Севера, а Хранитель не может предать Империю – он повязан кровной клятвой от начал Северной стражи. А его защищают, поверь.

Стив скупо кивнул и Ганг подумал, что он невольно их обманывает. С другой стороны, предавать Империю он не собирался, вне зависимости от своего статуса. Да и другого Хранителя быть не может, неделей раньше или позже, но он, младший, примет тот крест.

Младший…

Теперь единственный…

Стив говорил коротко, рубленными фразами, быстро обрисовывая ситуацию. Князь слушал мрачно, не перебивая, а сам Ганг позволил себе отвлечься: посольская гульба не показалась ему чем-то значимой для него самого.

Тонкий, едва слышный перезвон, заставил Ганга встрепенуться. Да, ему не кажется. Эти звоны перепутать невозможно.

С легким недоумением Винтеррайдер взглянул на Стойгнева. Князь ухмыльнулся.

– Не понял, где мы? Нет, не во Дворце. Это, увы, нам еще рано. Да и псов там, как в народе-то нашем говорят? Как вшей на гаснике*. Расплодились. Ничего, мы разберемся, – он усмехнулся нехорошо и энергично вскочив, махнул рукой Гангу, и тот все с тем же недоумением последовал за ним. Узкие, слишком узкие окна за деревянными панелями были мало заметны, а с улицы, наверное, кажутся, каким-то непонятным элементом фасада… Ганг вдруг вспомнил как выглядит это здание снаружи и неверяще уставился в щель окна, из которой открывался неплохой вид как раз на ту часть дворцового ансамбля, где причудливый узор крыш венчала императорская молельня. Перебор ее удивительных колоколов и долетел до Ганга.

Он вжался лицом в решетку, силясь дотянутся взглядом дальше, туда, где должны возвышаться мавзолеи Державиных. А перед глазами, как наяву, встали картины давно прошедших дней

…

Винзенс в парадном мундире на ступеньках молельни. Траурные ленты на эполетах почти незаметны, но это оправдано: у Винтеррайдера знаковый день – младшему сыну минуло 12 лет.

Матушка бы порадовалась, да не пришлось. Двенадцатый день рождения Ганга был грустным праздником. Третий герцог с сыновьями блюли большой траур, а потому устраивать пышный праздник не стали.

Утром Ганг с отцом и старшим братом побывал в усыпальнице дворца. Император распорядился, чтоб жену Третьего Герцога, его любимого друга, упокоили именно там. Ганг помнил мрамор, много белого мрамора под ногами. Возвышение, тяжелая гладкая плита, и словно в противовес – темный валун в изголовье. Винзенс привез камень из родового замка. На этот черный камень Ганг смотрел не отрываясь, пока звучал речитатив мольцов. Чего он хотел тогда? Убежать в матушкины покои – там ее было больше, чем в этом белом подземелье, пропитанном запахом благовоний от вечных курильниц.

После – служба в дворцовой молельне.

– Благоденственное житие отроку сему…

Император стоит, чуть запрокинув голову.

Это высшая честь. Много ли высоких родов могут похвастаться, что на молебен в честь дня рождения младшего сына пришел с а м Император?

Никто.

…

– Мы в Червонных застенках, верно? Но – как? – спросил барон, отвечая на острый взгляд князя.

Глаза Стойгнева лукаво блеснули:

– Немного старых секретов рода, – он сощурился довольно. – Не только Хранители Севера прибегают к старой магии.

– Старая магия – это не научно, – машинально ответил Ганг.

– Да-да, и ты у нас просто ходячая антиреклама такого подхода. Но не переживай. Мы никому не скажем. Пусть думают, что всё это болтовня, легенды. Правда, Стив? – с усмешкой спросил князь.

Тот кивнул, словно раздумывая: а стоит ли кивать? Однако, игнорировать вопрос начальства не решился и головой качнул осторожно, как будто не до конца. Ганг внезапно догадался, что Стива сбивает с толку поведение патрона.

Должно ли его самого это настораживать? Или все просто: Стив – подчиненный, а он, барон…

А он, получается, союзник. И да, как ни крути, союзники нужны им всем, и выбора нет. Может, это возраст? Излишняя подозрительность, ворчливость, сны, желание приуда… Приударить?!

Гангу словно стакан воды в лицо выплеснули. Ему что, понравилась эта девушка – Лиза Соцкая?

____

*Гасник – это пояс, шнурок, кусок веревки, которым подвязывают рубаху (и не только ее), устар.

Глава 22

В корреспонденции, полученной от капитана трансатлантического лайнера «Принцесса океана» Нормана брома, содержится следующее сообщение: «пассажир 1 класса барон Волфганг Винтеррайдер не обнаружен сегодня в своей каюте стюардом, обслуживающим барона. Накануне барон провел час за ужином в ресторане, где одновременно наслаждался концертом знаменитой Илоны Тимп. Барон не с кем не общался, и сразу прошел в свою каюту. Стюарта он отпустил сразу же, заявив, что хочет отдохнуть и попросил не тревожить его рано. Стюард не сразу не счел отсутствие барона стоящим внимания обстоятельством. Позже был произведен полный обыск лайнера, но сколько бы команда не искала барона, к настоящему времени найти его так и не смогли. Рано утром судно заходило в Тилон. Стоянка продлилась два часа. Лайнер покинули только те пассажиры, что плыли до Тилона. Кроме того, нами было обнаружено исчезновение еще одного пассажира, некоего служащего Джона Смита. К розыску Смита так же были предприняты все меры, которые ни к чему не привели»

Столичный листок, срочный выпуск, 21 день золотеня

Большая часть нашего мира уже подключена к телеграфной сети. Телеграфный кабель коренным образом изменил мир после того, как регулярно стал передавать информацию. Новости, которые раньше передавались за несколько недель, теперь доходят за считаные часы, а то и минуты!. Это ли не настоящая магия и победа человеческого ума!

Королевский вестник, статья

«Что нужно знать о новых технологиях, которые прямо сейчас меняют мир»

Кому Бог велит царствовать, того он бережет

Народная мудрость

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Стойгнев. – Что-то ты побледнел как будто…

Винтеррайдер машинально потер лицо. Вторая жена, помнится, воды никогда не жалела. Несколько лет прошло, а ему нет-нет да вспомнится летящий в лицо бокал. Ганг потом еще долго носил с собой дюжину платков. По привычке.

Воды нет, а ощущения точно такие же.

Какие могут быть ч у в с т в а сейчас? Какие желания? Тяжелый год, тяжелый месяц.

А еще ему нельзя повторять своих прежних ошибок.

– Жену вспомнил, – буркнул он вслух, мрачно взглянув на князя, который ждал ответа. – Вторую. Думаю, ты видел в газетах статьи о ее гибели несколько лет назад.

Стив резко вскинул голову и предостерегающе взглянул на Ганга, а князь сразу же помрачнел и отвернулся к деревянному резному щиту, прикрывающему окна.

– Соболезную. Матушка твоя с Державиными лежит, – сказал повествовательно, разглядывая дали дворцовых парков. Царские сады пережили Смуту не в пример лучше своих хозяев.

– Благодарю. Да, Император оказал честь, – с такой же интонацией ответил Ганг. Он бы от этой чести отказался, будь его воля, но батюшка никак не мог.

Стойгнев грустно усмехнулся:

– А я уже никого не спрашивал. Закончились императоры. Положил Машеньку в мавзолей, – он повернулся и глянул потемневшими глазами. – Она – рядом с твоей матушкой, Ганг.

– Я смогу туда пройти? – голос вдруг подвел, и вопрос прозвучал неожиданно хрипло.

– Сходим, – пообещал Руб-Масаньский. – Но не в ближайшее время, прости. Ты-то с изгнания там не был?

– Да, с пятнадцати лет.

– Потерпи немного. Мы сходим к ним, барон.

…

Гангу пятнадцать лет. Он – студент, и от этого почти счастлив.

Осень закончится для Винтеррайдеров изгнанием. Но Ганг об этом пока не знает. Осенины стоят на дворе. И после сбора урожая, после богатых ярмарок многие по древнему обычаю навещают своих родных, уже покинувших этот свет. И великая княжна Вера Александровна этот обычай блюла. Ганг имел возможность пойти с ней в числе малой свиты, но он, юный студент, вляпался в дуэль и пропустил возможность побывать у матушкиного камня. Как оказалось, надолго.

А вызвал сам, такого же отрока – с т а р ш е г о сына.

«Поговаривают, барон, вас часто видят в бедных кварталах. Зарабатываете дешевую популярность у черни, совсем не надеетесь на наследство? Ах, да, вы же в т о р о й. Хлопский барон!»

Младший Винтеррайдер бросил перчатку, не дав прозвучать смешку. Сейчас думалось, да было бы кого вызывать! Но – юность горяча. Тогда Ганг казался себе героем.

А ведь это единственная его дуэль в Империи. Секундантом – Андрей, благо, он в столице. Рассвет над морем. Острое чувство любви к миру. Но не настолько острое, чтоб простить противника до дуэли.

Закончили быстро. Ганг выбил шпагу, бледный в синеву противник сдался, и барон сменил гнев на милость. Из стоявшей по одаль кареты выходит отец второго дуэлянта и кланяется Гангу. Он правильно понял этот поклон: папенька, в отличии от сыночка, оценил все перспективы дуэли со вторым сыном Третьего герцога. И не зазорным посчитал перед сопляком склониться.

Все вместе было не интересно и не героически, но самую малость приятно. На обратном пути они вовсю резвились с Волковым – пускали коней на перегонки. В Летнем Дворце их – веселых, возбужденных, юных – ждал мрачный Винзенс.

– Я порой думаю, что надо было пороть, – взгляд Третьего герцога наливался тяжелой темнотой. Но пороть, конечно, никого не стали, да и возраст для порки уже не подходил.

А что, надо было спустить «хлопского барона»? Никак нельзя. Не по чести дворянской.

Честь свою они, юнцы, ценили куда выше будоражащих разговоров о вольнодумстве.

Да и избирательное оно у них было. Князь прав, многие тогда следовали моде, но никто не собирался менять устои всерьез.

Дворянство – соль нации, лучшая часть, белая каста, вознесенная над чернью, удел которой жить на благо господ. Вот что во многих сидело покрепче всякого вольнодумства.

И старым обычаям не следовали, а те были милосердны к бедным. В древние века за смех над бедностью можно было и заушение получить.

«Помилуйте, кто в наше время живет по Старой Правде?»

Винтеррайдеры пытались. В двенадцать лет сыновья благородного отца должны выйти в народ и раздать милостыню, а заодно принять жалобы, коли такие будут. «Отец дает волю сыну в разрешении, но следит за его разумением».

Многие, очень многие подходили к этому весьма формально. «Помилуйте, сейчас не прежнее время, в двенадцать лет дружины не водят!»

А у вот у Ганга – все согласно обычаям. Сын высокого рода обязан заботиться о тех, кому хуже всех. Учись принимать правильные решения, сказал отец.

И младший Винтеррадер на свое двенадцатилетие попал в нищие кварталы столицы. Его, разбалованного маменькой, удивили лачуги и своим видом, и своим размером. В саду юной княжны Анушки Соловьевой, куда Ганг ездил с детскими визитами, кукольный дом куда был больше, да выглядел не в пример наряднее. Анушка проводила там чаепития с куклами и гостями – все, как у взрослых.

И вот Ганг, чистенький, хорошо одетый, отчаянно напрягаясь при виде э т и х людей, раздает золотые. Да, за спиной гвардейцы отца, но Госпожица, как же это невозможно!

Но он старается держать лицо и берет записки от тех, кто смог их написать.

Потом в канцелярии Третьего герцога их внимательно изучали вместе с Гангом.

– Люди обратились к тебе, – сказал ему Винзенс. – Если они не получат помощи, это значит, что младший сын великого рода – пустобрех, думающий только о красоте платья.

– Порой совершенно не понятно, что они хотят, – жалобно ответил Ганг. Отец пожал плечами:

– Ты разве не знаешь, где их искать, чтобы задать уточняющие вопросы?

И Ганг ездил в предместья. И Стива с собой брал. Они тогда все время проводили вместе. Стив, в отличии от охранников, многое подмечал и готов был обсуждать увиденное с Гангом.

Но, если честно, то те дни Ганг втихаря мечтал, чтоб этой благотворительностью занимался кто-нибудь другой. Управляющему можно поручить. Он подберет… человека.

Дядюшка рассказывал, что многие посылают в честь дня рождения сыновей дары мольцам. Те сами распределяют – что, кому, сколько. Это естественный ход вещей, говорил дядюшка, мольцы должны знать нужды паствы. Это их обязанность и не надо заниматься чужой работой!

После смерти матушки дядюшка словно исчез. Ну… Денег ему больше никто не давал… Матушка одна была добра к младшему брату. Винзенс же родственника терпеть не мог и взгляды имел прямо противоположные.

– Ты не можешь все перекладывать на других. Зачем тогда нужен ты? Нельзя пользоваться благами своего положения и избегать обязанностей, – батюшка смотрел хмуро.

Благотворительность в честь своего дня рождения Ганг расхлебывал несколько месяцев. И – не заметил, как втянулся. Перестал опасаться э т и х людей, внутренне передергиваясь от грязных рук с черными ногтями.

А потом его как-то задело то, что многие записки, были написаны уже давно: год, два. И нет, они не потеряли актуальности для просителей. Многие отдали за эту записку грош писарю и хранили ее для того, чтобы подать любому отпрыску высокого рода, который вспомнит старый обычай и завернет в предместья.

В лачугах на чудо надеются куда охотнее, чем во дворцах.

И дни Ганга после двенадцатого дня рождения полностью заполнены не только уроками. Оказалось, что мало дать распоряжение, надо еще проверить исполнение.

– Ты не можешь не проверить сам, – батюшка выговаривал серьезно и даже строго. – Иначе со временем твои поручения просто перестанут выполнять.

Ганг и на тринадцатый день рождения туда поехал, и на четырнадцатый. Просто… он стал узнавать этих людей в лицо, он видел их радость, он знал их нужду и – они перестали быть для него какой-то общей непонятной массой. А еще они его ждали.

Слухи о добром мальчике, сыне Третьего герцога, бродили не только в низах. В свете быстро прознали про необычное «увлечение» младшего сына Винзенса. За глаза-то посмеивались, ибо откуда бы потом взялся хлопский барон? За глаза и над великой княжной посмеивались.

Но это все было позже.

А в день двенадцатилетия Ганга после предместий они вернулись во Дворец. Праздник младшего Винтеррайдера еще не закончился.

И как наяву снова увидел Ганг чайный стол в малом покое. Они тогда собрались в узком кругу – все-таки траур.

Подарок от Императора, подарок от великой княжны Веры Александровны. Морозов улыбается Гангу, но глаза его холодны, а подарок слишком дорог для отрока. Он говорит какие-то традиционные слова. Вера непринужденно болтает с Фрамом. Госпожа Зия, ее воспитательница занимается рукоделием. Говорят, Вера не захотела расставаться с ней, хотя все сроки вышли, и Зию давно пора отправить в отставку. Но Император потакает дочери, и старая Зия неотступно следует за своей воспитанницей.

Император и Винзенс выходят в сад. Морозов с непонятным выражением смотрит им в след. Ганг перехватывает взгляд Зии, та с не менее странным прищуром глядит на Морозова. Он помнит те взгляды. Что они значили? Какую интригу скрывали? Могла ли Зия предать воспитанницу?

И Морозов… Старый паук.

Ганг отвернулся от узкой щели окна и прямо посмотрел на Руб-Мосаньского. Мать Стойгнева и жена старого Морозова были родными сестрами. Младшей и старшей, с разницей едва ли не в двадцать лет, но все же… Ему, Гангу, надо помнить об этой связи. На всякий случай.

…

Декоративный колокольчик на столе Стойгнева еле слышно звякнул и у князя дернулась бровь.

Он отвлекся от разговора с Юргом, с которым что-то снова обсуждал в полголоса, и вытянул один из ящиков секретера. Посмотрел. Хмыкнул. Остро глянул на барона.

– Ого! Свежая пресса, внеплановый выпуск. И посвящен он пропаже главы Зюйд-Каритской компании. Ты пропал, Ганг. И пропал ты…, – князь быстро пробегал листок глазами. – Да! Исчез как будто и не было тебя на морском лайнере! Обнаружили утром. А вечером, судя по меню, ты славно поужинал. Цените обильную кухню, барон?

И, нахмурившись, бросил газету перед Гангом. Это был действительно внеплановый выпуск. В «Столичном Листке» даже не заморачивались особо, к маленькой заметке прилагалось несколько изображений Винтеррайдера, а на обороте располагались обычные объявления. Должно быть, сегодня редакция сорвала крупный куш. Объявления в срочных выпусках всегда идут с хороше наценкой.

– Давно с двойником работаешь? – поинтересовался Руб-Мосаньский.

– Да, – односложно ответил Ганг. Ситуация явно вышла из-под контроля, и это было очень плохо. Петр не должен был исчезать.

Стив, который тем временем читал заметку, поднял голову:

– Вообще-то, пропало два человека. Второй – какой-то мелкий клерк с Островов, некий Джон Смит. Даже странно, что не Иван Иванов, – и оба они, князь и Юнг, требовательно посмотрели на барона.

– Я знаю не больше вашего, – открестился он. – И, честно говоря, мне нужно еще попасть домой.

– Не доверяешь? – усмехнулся Стойгнев. – И нет, домой тебе не нужно.

– Что? – Ганг заломил бровь.

– Вокруг твоего дома сейчас будут так или иначе тереться разные – хм! – прохожие. Безопасника своего – что? Да, мы про тебя много знаем, но, к сожалению, не все – вызывай сюда своего доктора Альберта. Я даже не буду спрашивать, как ты это делаешь. Он же доктор? Практику имеет? Ну, вот и прекрасно. Пациента мы ему организуем, – Стойгнев и Юнг переглянулись.

– Пациента? В Червонных застенках? – уточнил барон.

– В лавке цветочницы. Ты ее видел, когда мы парковали машину. Главное, пусть твой доктор дойдет до этой лавки, – князь пожал плечами.

* * *

Мэй дочитала заметку и выражение крайнего скепсиса мелькнула у нее на лице. Задумчиво постучав кончиком указательного пальчика по самому краешку точеного носика, она протянула газету Михаилу. Тот едва заметно поморщился: читать на этом языке он не любил.

– Как думаешь, правда? – спросил он спустя несколько мгновений.

Мэй пожала плечами:

– Думаю, мы скоро узнаем точно. А в целом, даже хорошо, что он пропал, – и она улыбнулась этой своей лукавой улыбочкой, от которой Михаила всегда тянуло рассмеяться.

Просто так.

Вот и сейчас он ответил на ее улыбку, хотя ситуация не располагала к веселью.

– Надеешься, что определенные силы скинут его с доски? – спросил утвердительно.

– Родственные некоторым силы, – насмешливо уточнила Мэй. – Он, конечно, глава целой торговой Империи, но торговцам и купцам в данный момент с ним нечего делить. Все давно поделено. Да и торговцы менее кровожадны, чем некоторые благородные господа. Он может стать твоим тузом.

* * *

Наследница Имберийской Короны быстро зашла в кабинет мужа. Тот играл в кости со своим Наставником. На принцессу оба посмотрели с одинаковым выражением в глазах, но она вряд ли это заметила. Она в принципе всегда смотрела только на мужа, мало обращая внимания на его наставника.

– Дорогой, – возбужденно начала она, едва высокая дверь закрылась за ней. – Мой принц, вы – гений. Все получилось просто и изящно. Это блестяще! Блестяще! Я восхищена, мой принц!

Газету она бросила прямо на середину игральной доски.

Принц ласково взял ее за руку.

– Ну, милая, скоро чаепитие с Королевой. А ты возбуждена. Ты же не хочешь, чтобы Она задавала вопросы, не правда ли? – вкрадчиво спросил он, кинув внимательный взгляд на газету.

– Не беспокойся. Матушке скажу, что мальчишки подрались. И это так. Ох, уж эти маленькие мужчины, – она рассмеялась и потрепала мужа по голове, не навредив, впрочем, его прическе. – Но пора собираться на малый выход, тут ты прав.