Текст книги "Осколки на снегу. Игра на выживание (СИ)"

Автор книги: Элина Птицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

– Нет, – пискнул Марин. – Мне необходимо вернуться в Посольство.

– Значит, как Калояна из могилы вытаскивать, так помогите, – вкрадчиво начал Стивен, и Савенков сочувственно покосился на парнишку. Мал еще, не понимает, что, если пришел к волку за помощью, не спорь. – А как помочь супостатов найти, так я ничего не знаю и мне в посольство надо. Так, господин Кашин как раз может вас арестовать, в отличии от посла вы у нас без иммунитета. Калоян, как видим, с вами плохо обращается, может это вы его так? Попытались травануть, а?

– Вы… Вы… Вы! – завопил Марин и посмотрел с ужасом на Кашина. Тот развел руками, мол, да, ничего личного – арестую.

– Вот и нечего спорить, поехали, – Юнг крепко взял незадачливого помощника за плечо и заглянув в растерянные глаза, пошутил. – Пытать не буду, обещаю.

Кажется, Марина это ничуть не утешило. Из прозекторской он вышел еще белее, чем был раньше.

А Стивен и сам себя чувствовал не лучше, да только не при Марине же гонца расспрашивать! Однако, и бросить юного сливенца тоже нельзя: как бы не исчез он вслед за своим патроном. Второй раз с поисками может не повезти. Так и ехали молчком, только губы Марина шевелились – парень всерьез молился. Напугал его юмор Стивена.

Поручив бедолагу заботам своих парней, которые ныне числились в канцелярии служащими, Юнг вернулся к гонцу. Вскинул бровь вопросительно, но тот только головой качнул в ответ, жестом пригласив следовать за ним. Когда же сменив несколько этажей и переходов, они попали в закрытую часть Присутствия, Юнг понял, что идут они прямо в тайный покой князя. Значит, вернулся в столицу. Юнгу очень хотелось верить в то, что это добрый знак.

Руб-Мосаньский был не один. Напротив него в кресле расположился крупный русый бородач – такими на гравюрах изображают витязей из старинных сказаний. Незнакомец в ответ на прямой взгляд улыбнулся и что-то очень знакомое почудилось Юнгу в его лице.

– Не узнаешь меня, Стив?

– Ганг!?!

Глава 20

Для государства нет ничего более близкого, чем шпионы. У шпионов нет никого, кроме государства, но самые секретные дела они скрывают от него. Доверие их недруг, обман их прибежище, им они отражают врагов, не выходя с мечом на поле боя.

Из древнего шинайского трактата

У нас город суровый, северный. Мы здесь проводы зимы устраиваем, когда на юге яблоки едят. Или хотя бы готовятся. Вырасту – уеду.

Сложные взаимоотношения гимназистов с малой родиной

Без корня дерево не растет

Народная мудрость

Пару часов назад столица встречала Ганга желто-зелеными кленами и он с каким-то удивлением отмечал это. В Темпе еще вовсю зеленела и трава, и листва, – зеленый явно преобладал над желтым и красным.

А возле Межреченска леса уже горели всеми оттенками осени: красный, желтый, оранжевый в темную прозелень, которую так легко перепутать с черной синевой в свете угасающих дней. Казалось, осень царит во всем мире: тяжелая, сумрачная, расцвеченная неяркими красками, да и те смывает моросящий дождь. На севере листья спешили покинуть деревья, торопясь устлать землю шуршащим ковром, закрыть от скорого снега, морозная свежесть которого уже витала в воздухе по утрам. Ее приносил подсиверок, еще легкий и игривый, скрывающий свой нрав.

Это зимой он завоет тысячами голосов, забарабанит в окна тысячами рук, стремясь разметать ненавистное тепло человеческого жилища. Дети будут жаться к родителям, а те с тревогой оглядываться на окна – ну, как свирепый ветер выломает их и будет жадно пить тепло, вымораживая все живое до состояния камня? Но это будет потом, а пока же подсиверок игриво раскидывает листья по дороге, с каждым днем увлекаясь все больше и забегая все дальше и дальше на юг. Скоро доберется он и до столицы. Однако, у нее еще есть время, и оно прекрасно: в лесах и парках пахнет не снежной свежестью, а сухой листвой, терпкой хвоей, грибами, спелыми яблоками, цветами и – совсем немного – дождем.

Легкий ветерок – пряный осенник – закинул в открытое окно машины травяной и горьковатый запах хризантем из садов Летнего замка. Его маковицы пронеслись мимо, мелькнув за стеклом мотора и Ганг снова почувствовал укол в сердце – замок детства не отпускал его, манил памятью дней, что уже никогда не вернутся.

Когда-нибудь потом, когда все закончится, и Ганг отдаст все долги и за батюшку, и за брата, и за страну, и за себя, за Льва и его жену, за всех, кто мог жить… за всю ту жизнь, которую они все могли прожить и не прожили, то он, наверное, приедет в Летний и запрется в матушкиных покоях, что бы…

Что, Ганг? Что бы, что?

– На гони, – уронил Стойгнев. – Я в твою смертянку сел не для этого.

– Ты же видишь, что моя старушка не так проста, – усмехнулся Ганг.

Князь фыркнул, но промолчал. Фальшивая борода встопорщилась как настоящая. Ганг покосился на него – надо же. Он возвращается в столицу на встречу с Михаилом в одной машине с Руб-Мосаньским, от которого, как ему еще недавно казалось, надо держаться подальше. Конечно, сторонний наблюдатель и не подумал бы, что в жестянке Мэг едут важные люди. Купец, с приказчиками, да мещанин. Торговые люди вечно носятся по стране как полоумные – вся их жизнь проходит в погоне за барышом.

Сейчас же приказчики, они же охранники князя, дремали на заднем сидении, где еще не так давно видел сны сам Ганг. Сны были сумбурные и мелькал в них почему-то Межреченск и Лиза Соцкая, бледная и какая-то неприступная, без прически, с растрепанной косой, с губами, сжатыми в нить. Ого, думал Ганг во сне, какая у нее коса! И даже – немыслимо – протягивал руку, чтобы ухватить тяжелый туго сплетенный канат золотистых волос. Лиза ловко поворачивалась и Ганг, быстро отдернув руку, старался поймать взгляд распахнутых внимательных глаз.

Но девица Соцкая словно искала кого-то еще и не обращала на Ганга внимания. От этого Гангу, тому, другому, который был во сне – молодому и веселому – становилось очень досадно. И настоящий Ганг – взрослый, опытный, почти что старый – открыв глаза почувствовал себя скверно: какая-то тревога вилась вокруг сердца, а хуже того – настоящая досада теснилась в груди, словно Соцкая и вправду не посмотрела на него еще тогда, лет двадцать назад, когда юный Ганг готов был волочиться за барышнями. Какая глупость! В то время дочь Льва, кажется, еще не родилась.

Кажется, про таких, как я, и шутили раньше в свете, мрачно подумал он: «Престарелая красотка покупает белила и платья, чтоб чувствовать себя молодой, а кавалер попросту амурит за юными девицами».

Надо признать, Вольфганг Винтерайдер относился к себе порой излишне строго.

Сон про Лизу, конечно же, все связан с тем, что в Межреченске едва ли начали все дело, но ничего так не завершили. От этой мысли раздражение вспыхивало под кожей. Михаил, Михаил…Эх! все вроде не плохо складывается, но не в свое время, а главное, они никуда не двигаются… Однако, если Михаил легализует Ганга и его права, то руки будут развязаны

За Лизой, тем временем, присмотрит Андрей. Лаки в ней явно заинтересован и не причинит ей зла. Он, как обычно, будет ходить кругами, очаровывая жертву. Дочке Льва ничего не грозит, пока она нужна имберийцам. Если что, Андрей ей подскажет, как себя вести, как потянуть время. Она и сама – молодец. Но почему же так неспокойно? Ганг мучительно искал противоречия в своем решении, но не находил их.

За окном уже мелькали предместья, и дорога была почти позади, и Винтеррайдер отвлекся. Он с удовольствием вглядывался в эти улицы, радуясь встрече с городом так, как радуются старому знакомому, нет – любимому другу, с которым давно не виделся.

Ганг снова покосился на Стойгнева, невольно возвращаясь мыслью в тот миг, когда они без малого, но чуть не убили друг друга, хотя, говоря откровенно, у Руб-Мосаньского против Винтеррайдера шансов не было. Однако, все шишки достались бедняге Ижаеву. Хорошо, хоть жив остался.

* * *

Где-то стучали молотки. И только стоило к ним прислушаться, так стало понятно, что молотков – два, но звучат они на удивление слажено. Откуда тут взялись ремонтники? Кто разрешил?

Ижаев открыл глаза. В княжеской спальне царил полумрак.

В спальне?

Княжеской?

Он – что, спит на кровати патрона?

Сергей дернулся, чтобы вскочить, и голова взорвалась миллиардами острых и звонких молоточков. Он упал обратно, не сдержав стона. Никаких ремонтников поблизости не было. Молотки стучали у него в висках.

– Куда вы? – ахнул женский голос. Сквозь внезапную пелену перед глазами Сергей увидел немолодое женское лицо.

– Что ж вы такой торопыжка, милый вы мой, – ласково выговаривала ему женщина. – Вам лежать надобно. Доктора я сейчас позову. Пить хотите?

Вода была неожиданно приятной. Или это не вода? Да он рехнулся, что ли? Пить из рук не понятно кого!?

– Вы кто? – выговорить получилось со второй попытки. Голос не подчинялся, а когда получилось не зашипеть, а заговорить, то зазвучал с надсадным хрипом: Ижаев сам себя не узнал.

– Сиделка я ваша. Андрей Егорович меня привез из Оплота. Не волнуйтесь, все хорошо. Не нужно вставать, не нужно делать резких движений. Нужно поспать, – увещевательные интонации в ее голосе стали еще мягче. Похоже, сиделка считала своего подопечного существом малоразумным. Но Ижаев уже понял, что лежать действительно лучше. Образовавшаяся было пелена перед глазами развеялась, чему Сергей искренне обрадовался.

Доктор появился бесшумно, видимо, был где-то рядом. С Ульяном Михайловичем Ижаеву не приходилось сталкиваться, но в лицо он его знал: работа обязывала.

– Как вы себя чувствуете? – так же мягко, как сиделка, спросил доктор. – Знаете меня? Сколько пальцев я вам показываю?

– Знаю, – вытолкнул из себя Сергей, все так же хрипло. – Два.

Ульян Михайлович улыбнулся почти счастливо.

– Замечательно. Помните, что произошло?

А что произошло? Ижаев посмотрел в потолок. Произошло…

– Что последнее помните?

Князь! Лазутчик! Ижаев снова рванулся, но доктор неожиданно ловко и сильно поймал его за плечи, удерживая в постели.

– Тише, голубчик, тише! Все хорошо…

– Где? – Сергей задумался над вопросом. Как спросить, чтобы доктор не понял ничего…

– Все живы, все здоровы, все уехали по делам, – отчитался доктор раньше, чем Сергей задал вопрос. Теперь и его лицо колыхалось в дымке: двигаться было действительно не нужно. – А вот вы у нас пострадавший. Постельный режим, никаких резких движений. Чем меньше вы сейчас будете шевелиться, тем быстрее станете на ноги. Как ваша голова?

– Барабанят, – пожаловался Ижаев.

Странно, но под прохладной ладонью Ульяна Михайловича назойливые молотки как будто стихали, успокаивались, стучали реже и слабее.

Андрей появился то же бесшумно. Или у него, Ижаева, теперь еще и что-то со слухом?

Встал поодаль, за доктором, вскинул брови: как ты?

Сиделка оглянулась на Волкова через плечо с явным неудовольствием. А так это же тетка его!

– Я только сказать, – шепотом доложился Андрей. – И сразу уйду.

– Подойди, – хрипло попросил Ижаев. – Пусть вы – выйдут. Остальные.

– Буквально на пару мгновений, – строго заметил доктор. – А потом никаких посещений. Спать, спать, есть, спать.

– Горлышко только смочим, – ласково молвила Андреева родственница. Вода все же была непростая: сейчас Ижаев ощутимо почувствовал какую – то каплю бодрости, от которой становилось полегче.

Когда Ульян Михайлович и сиделка вышли, Сергей слабо махнул Андрею, мол, наклонись ко мне, а потом и спросил одними губами:

– Это был ваш барон?

– Верно, – подтвердил Волков.

– Наклонись, – шепотом повторил Ижаев, и когда Андрей склонился ниже, с силой схватил его за грудки, душа воротником:

– Партнеры, да? Информацией делимся? Одно дело делаем? – Волков не сопротивлялся, но исхитрился извернуться и, схватив чашку с водой, оставленную сиделкой на прикроватном столике, выплеснул ее в лицо Ижаеву. Вспыхнувшая ярость отступила и Сергей разжал пальцы.

– Фу, – выдохнул Волков, усаживаясь на пол и дергая воротник. – Болящий, пострадавший… Бешеный ты, Ижаев.

Он постучал краем чашки по ладони и, добыв каплю воды, размазал ее по лицу.

Сергею стало неловко. Он так – то славился спокойным характером и холодной головой в любых обстоятельствах. Ну, до сегодняшнего дня… А какой день – то сейчас? И вода еще эта…

– Что за вода? – вполне сносно спросил он.

– Снежные воины заряжают ее своей силой, когда надо пострадавшего от их удара, поставить на ноги, – спокойно ответил Андрей.

– Это же легенда…

– Конечно. И ты в нее красиво влетел, да только стена помешала. Да не смотри ты так на меня. А то вспомню рекомендации, что вас, таких, надо привязывать поперву. Буйные делаетесь. Внезапно. Прям как ты сейчас.

– А потом?

– Что потом? Отвяжем, когда поправишься, – он точно издевается.

– Буйство проходит? – не хотелось Ижаеву терять репутацию спокойного человека.

– Да. Удар снежных воинов очень тяжел. Тебя еще пожалели, не до смерти стукнули. Отлежишься, – Волков кивнул сам себе. – Главное, спокойно лежи, слушай сиделку.

А, это еще и демонстрация милосердия была… Об стену.

– Где князь с бароном? В Оплоте? – кажется, голос почти восстановился.

Андрей покачал головой:

– В столице. И не злись, я не скрывал от тебя сведения. А что до персоны… Так, извини, я – кровный ратник стаи. Но, заметь, ты мне то же не спешил докладывать о визите князя, – и мы чуть не перехитрили друг друга. А надо бы врагов, коих нынче развелось много, – прозвучало это внушительно.

Ижаев хлопнул глазами. Да, не сказал. Ну, это другое…

Нет, он точно сильно приложился головой об стену. Андрей полностью прав. Доверяли они друг другу, выходит, наполовину. А как иначе? Но спросил о важном:

– Тут все свои значит?

– Свои, доверенные. Спокойно отдыхай, – чуть улыбнулся со-ратник. Снежные его подери…

Но пока что – подрали как раз самого Сергея.

Ульян Михайлович зашел стремительно и – да, он действительно, двигался бесшумно, с какой – то – самую малость – неуклюжей грацией.

– Уже ухожу, – мгновенно вскочил на ноги Волков.

– Подрались, – не спросил, а утвердительно сказал доктор.

– Это по – дружески, – отмахнулся Волков.

– Конечно, – согласился Ульян Михайлович, качнув головой. – Не уходите сразу, подождите меня, Андрей Николаевич.

И его прохладная ладонь снова легла на лоб Ижаева.

– Это скоро пройдет, – ободряюще молвил он и Ижаев, стремительно проваливаясь в сон, успел подумать: «А может и доктор – из легенд? Держащий нити?

И кольнуло иголочкой напоследок: не спросил – какой сегодня день?

* * *

Пока Ижаев отлеживался в Межреченске, его патрон в столице сводил меж собой двух крайне необходимых в будущем перевороте людей: Ганга Винтеррайдера и Стивена Юнга. Юнцами, как все отпрыски дворянских семей, так или иначе, связанных с Дворцом, они не плохо знались друг с другом.

Да, судя по всему, весьма не плохо.

– Вот как ты его узнал так сразу, а? – громыхнул князь, обращаясь к Юнгу. – Как? Объясни мне! Это чудеса какие-то! Я до последнего не понимал кто он есть!

Иначе не попёрся бы «к мещанину», самоуверенный осёл.

– Мимика, движение бровей, – Стивен пожал плечами. – Мы достаточно времени проводили вместе в детстве. Ганг уже тогда очень характерно заламывал бровь.

– Еще при матушке было решено, что мне следует лучше знать иштанский, – пояснил Ганг. – А кто же может лучше обучить, чем не тот, кому этот язык родной? Батюшка сам вызвался перед матушкой поговорить с отцом Стивена. Мы несколько раз в неделю ездили друг ко другу в гости. В доме Юнгов меня вела и экзаменовала матушка Стива. Как поживает достопочтенная Ада?

– Матушка ушла в небесные сады, – ровно ответил Стив.

– Мне жаль. Прости, – Ганг вгляделся в бесстрастное лицо старого знакомого и повторил растерянно. – Прости. Я не знал.

Он почувствовал себя неловко: совсем забыл про Юнгов, не интересовался ими. А мог бы.

– Она любила вспоминать тебя, – с той же невыразительной интонацией продолжил Юнг. – Всех вас. Жалела. Матушке тяжело дались годы Смуты.

Он не стал говорить, что Ады Юнг нет уже очень давно. Она покинула этот мир гораздо раньше своей физической оболочки. Просто Стив внезапно обнаружил, что той, какой была достопочтенная Ада до Великого Падения, рядом с ним больше нет. Ту Аду называли гордостью математической школы Империи, а эту безуспешно лечил душевник – из старых, умеющих держать язык на привязи. Но она все равно ушла в глубины своего разума и потерялась там, оставив Юнгу напуганную старушку вместо себя. Впрочем, иногда она возвращалась, всегда внезапно и не вовремя. Стив уже сам не понимал – какой матушке он рад больше? Ее смерть – как страшно это звучит – стало для него избавлением и… новой тюрьмой.

…Каждодневным мучением: Адин виноватый, какой-то заискивающий, взгляд снизу вверх преследовал его. Он помнил раздражение, которое вызывал у него этот взгляд раньше и теперь готов был себя убить.

Почему, почему ему не вспоминается то время, когда Ада во всем великолепии своей нестандартной красоты входила в столичные залы и публика почтительно замирала? А он – сын – страшно гордился. Но перед глазами всегда вставало полуиспуганное лицо совсем другой, кажется, женщины – той, что вынула ему сердце и растерзала душу своим уходом в Вечность.

Не было ни той, ни другой – была просто одна Ада. Его мама.

Но понимание пришло слишком поздно. Когда она была жива, он почти ненавидел ее.

…

– Матушка, что ж вы прогоняете горничных? Я уезжаю в службу, а Вам надо помыться и…

– Сынок! Сынок, наклонись, я скажу, – мирно шепчет она и, когда он склоняется, неожиданно крепко вцепляется в лацканы. – Не ходи на склады, сынок, не ходи!

– Конечно, нет, я не хожу на склады. Я работаю совсем в другом месте. Матушка, я сейчас позову горничную, – но Ада не дает договорить.

– Ты не понимаешь! – взвизгивает она. – Вода! Там вода! Всюду Вода! Не ходи на склады!

Успокоить ее удавалось не сразу даже душевнику. Юнг же, отодрав от себя иссохшие, но крепкие руки, попросту сбегал. Вслед ему душераздирающе кричала Ада: «Сы-ы-ы-н! Сы-ы-нок! Не ходи!»

Что ему стоило остаться с Адой, обнять ее, послушать ее бормотание? Успокоить?

Но от материнского сумасшествия он прикрывался работой, как щитом.

Работа ему и осталась, ведь матушки больше нет.

И никогда не будет.

…

С некоторым усилием Стив заставил себя сосредоточиться, слушая Ганга.

– Я тоже вспоминал вас. Мне пригодились ваши уроки. Не зря говорят, что иштанцы – лучшие матросы. Не знай я языка, не представляю как бы поладил со своей первой командой, – улыбка у Винтеррайдера прежняя. Он уже в детстве мог обезоружить любого своим обаянием.

– Получается, ты отроком учил его языку? – обратился князь к Стивену.

– Учила матушка. Мы скорее просто общались, но – да – только на иштанском. Таким было условие нашего взаимного обучения. Однако, в доме Третьего герцога я брал уроки рукопашного боя, фехтования, танцев и литературы, – пояснил он патрону.

– А в доме Юнгов у меня была математика, точные науки и язык. Учила сама достопочтенная Ада Юнг, – подхватил Ганг.

– Да, благодаря достопочтенной Аде многое изменилось в нашем мире, – задумчиво протянул Стойгнев.

…

Когда старина Юнг привез юную невесту в Империю, сам князь на свет еще не появился, но знал, что такая рядовая вещь как женитьба не очень богатого и родовитого иностранца, пусть и верно служившего трону, мало чье внимание привлекла. Кто мог подумать, что любимое развлечение невесты Юнга решать математические уравнения, отнюдь не простые!

В Империи вполне благосклонно смотрели на желания женщин получить университетское образование, главное, чтоб не возражали их отцы или опекуны, ну и мужья, конечно же. Далеко не все из них такое разрешение давали. Из десяти девиц, мечтающих об Имперском университете, хорошо, если одной-двум удавалось уговорить родных. Куда чаще среди студенток мелькали юные иностранки, через замужество с каким-нибудь имперцем, получавшие доступ к вступительным экзаменам, а за ними – если проходили – и к самому обучению.

Да, порой браки были фиктивными, но в Империи на это смотрели сквозь пальцы. Большинство таких браков со временем превращалось в реальные, без всякого принуждения с чьей-либо стороны. Ну, почти… Просто отдельные законы были излишне консервативны: жить отдельно от мужей жены не могли, а признаваться церковнику в сопровождении городового, которые рано или поздно возникали на пороге такой женщины, в том, что брак фиктивный, никто не желал.

Но закон был дурацкий. А главное, все всё знали и – ничего. Закон и практика мирно сосуществовали, стараясь не встречаться.

А что до фиктивных студенческих браков, то, когда люди видятся за одним столом каждый день, так или иначе ведут хозяйство, даже, если сие дело заключается в совместном обсуждении меню с кухаркой и несколько раз в год посещают обязательные имперские праздники с последующими за ними ярмарками и гуляниями, то они – если они молоды, здоровы и их сердца свободны – чаще всего привязываются друг ко другу, а там и до чувств не далеко.

Вот и Юнг помог молодой жене оформить все документы и поступить на математический факультет, который, к слову, считался чисто мужским. И там сразу поняли, что молодая иштанка – настоящее сокровище с огромным потенциалом. Императору о перспективной студентке доложили месяца три спустя. Тот распорядился всячески помогать, коль такой талант имеется – стране нужны великие умы.

Достопочтенная Ада с упоением занималась цифрами. Даже рождение Стива ее не отвлекло – просто вся жизнь семьи Юнгов строилась вокруг увлечений и достижений Ады. Она была дивно хороша в то время, но не той эталонной красотой, с которой лепят безжизненные в своей бесстрастности лица статуй, а той, которой присуще обаяние молодости, помноженное на настоящую увлеченность. Когда Стойгнев был ребенком, легендарная Ада, уже сама ставшая матерью, казалась ему прекрасной как небо и таинственной как космос.

…

– Да, – спохватился князь. – Похвастаться такой учительницей может, наверное, только цесаревна, сам Стивен и ты.

Ганг коротко вздохнул и решился задать вопрос, который давно мучил его:

– История с Верой Александровной… Настоящая история совпадает с официальными известиями о великой княжне? – и как хотелось в эту минуту Гангу, чтоб тайная его надежда сбылась.

Князь мрачно посмотрел на него, безошибочно угадав подоплёку вопроса:

– Что, барон, ищешь чуда? Увы… Официальная версия и есть настоящая история. В общих чертах все совпадает.

– А в частностях?

– Обсудим еще, хотя… Стив тебе все расскажет. Позже.