Текст книги "Осколки на снегу. Игра на выживание (СИ)"

Автор книги: Элина Птицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

____

*Здесь и далее использовано стихотворение Виктории Горячевой.

Глава 36

Люди, тонко чувствующие, могут видеть вещие сны в любой час ночи, когда как остальным такой сон снится только под утро. Те же, кто в исторические времена имел среди предков одаренных, даже судить о времени исполнения сна умеют. Если вещий сон в первую половину ночи снился, то он сбудется в течении года. В середине ночи сон увидал – жди шесть месяцев. А, коли ближе к утру сон смотрел, то срок самый короткий – месяц-два, а то и тем же днем все сбудется.

Жизненный опыт знахарки Агафьи

Салат, именуемый «Оливье» готовится так: отвариваем филе рябчиков и куропаток до мягкости, перемешиваем с желе из бульона и выкладываем кругом на большое блюдо. Затем добавляем варёные раковые шейки и кусочки варёного языка. Всё это поливаем обильно соусом, из белка яиц взбитым с маслом растительным, да горчицею. А по центру блюда выкладываем горкой отварной картофель с маринованными огурчиками-корнишонами. Для баловства взора желательно украсить зеленью да ломтиками сваренных вкрутую яиц. И подавать на стол!

Из книги «Советы опытной хозяйки»

День с приятелем, три с покупателем,

день с женой, что пилит пилой,

а там куш бери, да к Мелетину лети.

Присказка столичных купцов

Огромную сине-белую мигающую вывеску «Трактирного дома Мелетина» Михаил выхватил глазами, когда первый раз – Императором – въезжал в этот город. Смешно, но тогда он чувствовал щенячий восторг от момента, однако, лицо держал суровое – в самом деле, не в его положении прыгать козликом.

Чужой город мелькал перед глазами как картинки в калейдоскопе, сразу же смешиваясь в одно пестрое пятно, но «Мелетин» почему-то запомнился и еще долго Михаил, разъезжая по столице, так или иначе, ориентировался на его вздымающуюся в небо вывеску.

Трактир и располагался на самом верху, у Червонцева взвоза, вдоль дороги, что вела от городских пристаней в самый центр Темпа, к императорскому Дворцу, и сейчас они с Мэй, торопясь, держась в тени Голубиной горы, направлялись к нему, поднимаясь по пологой и длинной улице. Шли в обход, на всякий случай. Хотя… так себе хитрость.

Издалека они могли сойти за парочку подзадержавшихся где-то парней, и Мэй явно была младшим.

А давно он так поздно не гулял. Не от того ли дрожит натянутой струной, мелко подрагивая, непонятное противное чувство…?

Михаил, вспоминая свои вылазки из Норд-Уэста, когда, в юном возрасте бедокурил на холме Роз, а после, поднатарев, не просто околачивался в Нижнем городе, а смело нырял в доки, где люд сначала бьет, а потом спрашивает, – искал и не мог найти в своих воспоминаниях чувство страха. Раньше он и не знал, что это такое.

Ему страстно, до бешеного сердцебиения – нравилось драться в порту. Драться и оставаться практически невредимым, ведь царапины не в счет. Те драки юного Майкла Вентского, которого в Доках знали как Шалого в Маске с Верхнего холма, стали для него полетом, песней, неудержимой музыкой, искусством, которое он без устали оттачивал.

Потом пригодилось.

И страха не было никогда, а вот жажда – во что бы еще ввязаться? – была, и, казалось, никогда он ее не утолит.

Позже он стал спокойнее, рассудительнее, но удаль свою не растерял, и страха по– прежнему не знал. Досаду испытывал, если случался проигрыш. Злость до белых глаз, когда мебель разлеталась в щепки – рука у него тяжелая.

А потом появилась Мэй – отчаянная, веселая, решительная, умная, мягкая, понимающая, верная. Почему вдруг закралось сомнение?

Ему всегда в тяжелый момент было достаточно прижаться лицом к ее плечу, почувствовать ее руку на своих волосах, и любая морока отступала, истаивала без следа.

От этого грахова посланника с его тайнописью одни неприятности, даже когда он лежит бревном.

Михаил десять лет доверял Мэй свою жизнь. Они дрались рядом, но он не боялся ни за нее, ни за себя, и уж точно не опасался удара в спину. Мей не пропустит. Кто угодно, но не она с ее фантастической ловкостью. Любая рукопашная его по-прежнему уносила на своих волнах, даря ощущения полета и делая мир таким четким, что, казалось, он слышит звук крыла бабочки, наперед противника точно зная, что тот сделает.

Он не боялся, будучи уверен в себе, в Мэй, в команде. Да, в портах посмеивались, что он заваливает дикарей снарядами прежде, чем взять и подчинить очередной остров, но он своей командой дорожил, а в снарядах недостатка не знал, и никогда не чувствовал себя виноватым.

По праву сильного.

А сейчас его уверенность сожрали акулы. Мир был обычным, тусклым, негромким, и город выглядел безопасным, но отчего тогда так противно внутри, словно в душу плеснули местного прокисшего киселя?

Младший принц мало общался с отцом. Консорт – человек крайне замкнутый – не стремился к общению со своими собственными детьми. Протокол диктовал им нормы, и муж Королевы никогда не делал больше положенного.

Майкл, помнится, удивился, когда, вернувшись из экспедиции, увидел радость в глазах отца: он, оказывается, ждал и был рад его возвращению.

А накануне нового отплытия, они даже поговорили, можно сказать, по душам.

– Ничего не бойся. Опасайся только предательства.

– Я не знаю такого чувства!

– Просто тебе не за кого бояться.

Младший принц фыркнул мысленно: можно подумать, у отца есть! И о каком предательстве он говорит? Положа руку на сердце, он шел в брак с Королевой доподлинно зная, что его роль сводится к рождению правильных детей. Вряд ли в его случае можно говорить о предательстве.

Да он даже любовницу себе не завел! Нет, слухи принц слышал, конечно, но решил, что это выдумки. Ну, какая любовница из Кейт? Должно быть, слуги это придумали от скуки!

Но с годами, однако, он сам стал просить Мэй быть осторожнее. Она посмеивалась и отшучивалась. Но его просьбы не были продиктованы страхом.

В конце концов, какие-то вещи он мог просто запретить. Она могла сердиться, а в первые годы даже прыгнуть на него драться – за закрытыми дверями их общей каюты. Перед командой и людьми она всегда держалась на полкорпуса позади, и никогда не оспаривала его решения.

А в шутливых драках он всегда поддавался. Отчего бы не поддаться любимой женщине, тем более, их барахтанье всегда заканчивалось невозможно приятно для них обоих, и в эти мгновения Михаил слышал, кажется, даже ток ее крови и шорох времени?

И сейчас, когда она вознамерилась его женить грах знает на ком, он не собирался с ней соглашаться и уступать ее – пусть рациональному – капризу.

Вот только отчего, почему этот каприз возник?

Сомнение вдруг разъело душу страхом так, словно он крабий глаз* проглотил, и сейчас тот выкручивал ему внутренности, превращая их в кровавую кашу.

Или в этом виноват сон, что приснился ему накануне? Как глупо, однако, верить снам.

… А сон был нехорош.

Михаил помнил, что заснул в широкой императорской кровати, когда осознал себя на палубе черного парусника. Он недоуменно разглядывал древесину – черное дерево? Но кто спустит такое судно на воду?

Император оглянулся – команды не было. Он обошел парусник, подтвердив свои подозрения. Его шаги звучали чересчур громко, но звук сразу вяз в глухой тишине этого странного места, где паруса не трогал ветер, а полоска горизонта не светлела неуловимо, давая ориентир. Ни звёзд, ни облаков.

И небо было далеким, слишком далеким, и бездонным как темнота в старом колодце. И морские волны не манили своей первобытной силой, а скорее пугали неподвижной застывшей чернотой.

– Мэ-э-эй! – закричал Михаил, и тут же услышал шорох. Кошка? Откуда? Он шагнул к ней, и зверек исчез. Сзади кто-то хихикнул. Михаил оглянулся, и сердце его оборвалось: Мэй, балансируя руками, стаяла на рее, готовясь сделать первый шаг.

– Знаешь, не так-то легко быть королевской дочерью, – сказала она оттуда.

– Причем здесь моя сестра? – как можно мягче спросил Михаил, боясь испугать ее.

– А еще сложнее быть королевой, – продолжала она, не отвечая на вопрос. – Однажды ты просто можешь не узнать себя в зеркале.

– Ну, что ты! – ласково рассмеялся Михаил. – Ты всегда будешь красоткой!

Мэй исчезла. У Михаила упало сердце.

Дикое рычание потрясло этот черный мир. Огромная красно-рыжая пантера ярилась на палубе. Она была страшна в своей ярости и пока не видела Михаила.

Позади него снова хихикнули. Он резко оглянулся.

– Только ты и можешь помочь, – заметил мужчина со шляпой, полной спелой вишни. Шинаец?

– Ты кто?

Мужчина закинул одну ягоду в рот:

– Наслаждение! Мммм! – он закинул вторую. – Да, только ты один можешь удержать. Больше никто не сможет.

Михаил не успел ответить потому, что вдруг снова увидел Мэй. Она полулежала, прислонившись к битенгу*. Глаза закрыты, голова запрокинута, лицо бледно.

И он, своим неожиданно обострившимся слухом, не услышал ее дыхания.

– Мэй! – в ужасе он шарил руками по ее телу, пытаясь освободить грудь. – Дыши, дыши! Дыши!!!

И проснулся на ногах, сразу широко распахнув глаза, которые еще видели, досматривая сон: Мей сделала вдох.

Впервые в жизни он пробудился вот так, открыв глаза, словно не спал, и его императорское сердце билось так, что он сам оглох от стука. И только безмятежно спящая Мей заставила выдохнуть с облегчением. Сон! Это просто сон.

Но страх… Страх, свивший гнездо в его душе, так и не покинул его, сея непонятные сомнения.

Мэй легко задела его плечом. Они остановились, вглядываясь друг в друга. Ее глаза тревожно блестели.

– Если что-то не так, – одними губами сказала она, – мы можем вернуться. Сейчас.

– Все так. Идем, – ответил он.

Можно подумать, у них большой выбор.

* * *

«Трактирный дом Мелетина» готов был принимать разных гостей.

Чистую публику ждали на парадном крыльце, хорошо освещенном, с широким подъездом, выводящим на Червонцеву площадь, через которую, собственно, пролегал сам Червонцев взвоз. Сама ресторация располагалась на втором этаже и отвечала самым взыскательным вкусам. Интерьер единодушно признавался изысканным и роскошным даже в заграничной прессе: здесь в декоре были использованы зеркала и кристаллы, что создавало совершенно удивительную обстановку в залах, а было тех целых двадцать.

Кроме того, гостей удивляли висячим садом с тропическими растениями, которые цвели по своим обычаям, а не по сезону северного города. Там свободно летали певчие птицы, а самые смелые, не страшась, садились на плечи завсегдаев. Публика особого рода висячий сад любила преданной любовью – еще бы, ведь там стояли два фонтана: один с белым вином, другом – с красным. Заплатил за вход, и наслаждайся птичками, вином, да механическую музыку слушай.

Но северяне все же больше ценили чай, и тот подавали без исключения во всех залах «Мелетина» – и богатым купцам, обсуждающим последние новости, и литераторам, бесконечно спорящим о новых веяниях, и артисткам, в сопровождении светских львов, что стремились перещеголять друг друга толщиной кошельков, и университетской профессуре, что не гнушалась здесь проводить свои собрания, и прочей чистой публике, которая слеталась на огни «Мелетина» и готова была платить золотом.

Для тех, кто золотых не имел или сорить ими не стремился, существовал другой вход – не такой привлекательный, и с боку, и без помпезности, и меньше освещенный. Здесь уже было не встретить самых ни богатых купцов Империи, ни знаменитых литераторов.

Ни садов, ни птиц, ни механической музыки.

Тут уже не подавали ни суп из телячьей головки, ни трюфеля, ни по-особому жареных куропаток или тетеревов, ни паровых лещей в молоке, ни матлота** из осетра.

Да и официанты отличались. В этих залах они ни фраков, ни кипенно-белых перчаток не носили.

Так и публика тут деньгам счет ведала и такого этого всякого не просила. Здесь точно знали, что за обед из трех блюд до четырех часов дня с них рубль двадцать пять возьмут, а вечером – уже все два пятьдесят. Но ведь не тридцать, как в т о м «Мелетине», а кухня-то у них одна!

Да, и середнячкам надо чем-то утешаться.

А третий вход трактирного дома смутил бы господ, что любили с парадного крыльца заезжать, и даже ужаснул бы, но он был от них далеко, в самой мало освещённой части огромного здания и смотрел на Кружную площадь. Здесь, в подвале столовались извозчики, рабочие, ремесленники, студенты, – словом, все те, кого объединяет небольшой достаток. И цены тут были весьма доступны, и чистота – условна, и кухню подавали исключительно местную, без изысков: кастрюля супа на стол, да сковорода скоблянки**** – сколько вас за сюда влезло? – сами и поделите, тарелки и ложки с краю стоят.

Подвал не закрывался, кажется, никогда, и ночами привлекал публику, которую никто не назвал бы приличной.

Тут всегда накурено, шумно, дымно, и всем плевать, зачем пришел сюда другой: напиться, забыться или столковаться о чем. И низок***, где торговали спиртным в разлив, и кабинеты, куда не проникал шум общего зала, здесь имелись. За отдельную плату в кабинеты эти даже новомодный салат оливье подавали: ведь даже простому человеку хочется удивить свою спутницу, ежели ему с дамой уединяться вздумается.

* * *

Дверь в подвал поддалась не сразу и открылась тяжело, и с таким утробным скрипом, что Михаил невольно поморщился: звук резал уши.

В нос ударил затхлый аромат, а посетители за ближайшими крепкими, но грубо сколоченными столами, равнодушно мазанули взглядами по их с Мэй плащам. Дверь за спиной захлопнулась со страшным грохотом и навстречу им, из низкой боковой дверцы, выскользнул невысокий мальчишка, подросток по виду, замотанный в широкое полотенце, наподобие передника, словно в кокон. Впрочем, он не мешал ему двигаться ловко и быстро.

Михаил сунул ему в руку серебряный. Парнишка понимающе кивнул головой и приглашающе махнул рукой.

Они быстро прошагали мимо прилавков низка с водкой, перцовкой, настойками на зверобое и других травах, закусками в тазах (и Михаилу ударил в нос запах квашеной капусты, грибов, да огурцов), и, наконец, свернули, проходя меж столов в глубину зала, где пряталась еще одна неприметная дверь, которая и вела в коридор с кабинетами.

– Нас друганы ждут, – уронил Михаил небрежно. Больше всего он боялся споткнуться на непривычном ему слове «друганы», а Мэй, которая легко болтала на языке северян, он заранее запретил открывать рот при посторонних. Парнишка вопросительно вскинул бровь и только сейчас Михаил с удивлением увидел, что на самом деле перед ним стоит очень немолодой человек маленького роста.

Он сунул ему в руку второй серебряный и карточку с номером. Служащий вновь взмахнул рукой, и они пошли за ним по бесконечному, тускло освещенному коридору в глубину трактирных недр.

_______

*Речь идет про четочник молитвенный (который называют крабьим глазом) – растение с крайне токсичными красными бобами. На узком конце такого боба – чёрное пятно (глаз со зрачком). Четочник широко распространён в тропиках. Смертельно ядовит.

**Матлот – в нашем мире блюдо французской кухни, готовится из рыбы и овощей, подается с грибным соусом. Матлот называют королем рыбных блюд, однако, в переводе его название звучит как рыба «по-матросски». Кстати, есть еще одно значение матлота – матросский танец, очень близкий к джиге/жиге (любой – английской, шотландской, ирландской).

***Низок – питейное заведение или прилавок в трактире или кабаке, где торгуют спиртным в розлив. Всегда размещается в подвале. Низок и кабак – слова-синонимы.

Скоблянка**** – очень простое и сытное блюдо русской кухни. Готовится всегда на сковороде. Мясо (можно разных видов), картошка, грибы, лук, и приправить сметаной с горчицей и зеленью, – вот и готово.

Глава 37

На 12 улице Королевского холма Роз живет баронесса Волён – вдова безвременно покинувшего этот свет барона. Увы, он не оставил после себя наследника. В семье уже есть девицы на выданье, старшая из которых готовится к дебюту.

И вот представьте ужас матери, испуг юных красавиц, когда во время уютного ужина в собственном доме, к ним ввалились молодчики в масках!

Видимо, среди них был наводчик, потому что действовали они наверняка, знали где и что в доме расположено и легко ориентировались по комнатам особняка, и их расположение в доме.

К сожалению, как стало известно нашему репортеру, баронесса находится в затруднительном положении, из прислуги в доме была лишь экономка да дворецкий. Несчастных, не деля их на господ и слуг, согнали в дальний от окон угол и приставили к ним громил, которые навели на напуганных красавиц оружие!

Тщетно баронесса уверяла грабителей, что она бедная женщина и несчастная вдова с тремя детьми! Сердца этих грубых людей не знали жалости. Они забрали три шубы на выхухолевом меху, соболье манто, разного белья и платья – все стоимостью 1200 золотых, квитанции свободной передачи* на 500 золотых, да 200 монет серебром и меди без счета.

Самое большое огорчение для баронессы заключается в том, что ее крошки лишились фамильных украшений! Неужели королевский бал не досчитается дебютанток?

Криминальная хроника, Вечерние Ведомости

А что же охранная стража, спросите вы? Когда честные люди, лучшие люди нашего благословенного Королевства смогут спать спокойно?! О, стражи не дремлют! Идут напряженные поиски преступников.

Пока обнаружена только карета, которую молодчики позаимствовали у баронессы Волён. Лошади пришли сами. Баронесса заявила, что среди грабителей был ребенок. Королевские дознаватели полагают, что это Сэм Речник, карлик из банды «Рыбок». Его поимка – дело ближайших дней.

Криминальная хроника, Новости Имберии

Ее Королевское Величество никогда не остается равнодушной к беде своих подданных. Из королевской казны в помощь несчастной баронессе Волён выписано вспомоществование: 3000 золотых, а также Королева наделила девиц Волён и их достойную матушку правом пошить туалеты в Королевских мастерских на ближайший сезон. Они будут оплачены за счет казны. Ожидается, что старшая девица Волён пребудет на дебют в скромных жемчужных украшениях. Увы, она не порадует взоры публики знаменитыми танцующими камнями. Впрочем, скептики утверждают, что баронесса не могла хранить такие ценности в городском доме и, таким образом, часть семейного наследия оказалась скрыта от злоумышленников.

Последние новости, Светский сплетник

В своем желании мести Берти никогда не был кровожадным. Во всяком случае, в снах-мечтах, которые снились ему, когда, подростком, ночевал в портовых доках, он не видел казни королевской семьи. Конечно, те планы были слишком наивны. Королева – не тетка Минди Волён, дом которой обнесла банда Котов.

Про то ограбление тогда шумели все газеты. Еще бы! Дома на холме Роз т а к не грабили. Если ночные Тени работали на Королевском холме, то только точечно, унося родовые камни и ценные артефакты из охраняемых сейфов, нередко по заказу таких же аристократов.

Это было высокое, почти благородное искусство.

А у Волён что?

Баронессу ограбили как какую-нибудь купчиху!

Толпа молодчиков вдруг ввалилась в гостиную, где ужинала госпожа Волён со своими прекрасными дочерьми – бедняжек держали на прицеле, вместе с перепуганной прислугой! А все добро баронессы увезли на карете, которую у несчастной женщины и позаимствовали. И это всё прямо под носом у стражников!

Нет, шум поднять было некому. Баронесса – между прочим родная сестра жены государственного преступника и изменника, лейб-медика Бертрама (какой ужас!) не так давно вернулась с вод. Говорят, она совершенно разорена и распустила слуг. И берет теперь только дневных горничных – да, у нее приходящая прислуга! Даже кухарка! А с экономкой и дворецким (говорят, совсем старик) молодчики справились, играючи.

Она, наверное, и экономке задолжала!

Барсик, как потом выяснил Берти, некоторые приглянувшиеся ему вещи заранее собрал, и даже связал, чтобы выносить было удобнее.

– А что? – хмыкнул он в ответ на увещевания Берти. – У них одежды полный чердак, и они ее даже не носят! Делиться надо вовремя! А младшая кузина у тебя красивенькая!

Но тетушку, конечно, не тюки с тряпьем расстроили, что бойко таскали мимо ее нахальные парни, а шкатулки с украшениями, которые она берегла пуще глаз, для дочерей. Увы, но не денег, ни драгоценностей грабители ей не оставили. Выгребли все и уехали, оставив парочку с пистолями, караулить скулящую от ужаса тетку и бледных кузин – выигрывали время, чтобы спокойно уйти.

Берти поразила реакция матушки, когда она узнала о случившемся. Кроткая, всегда вежливая Бамби рассмеялась сухо, коротко – злым, неприятным смехом.

Однако, Королева поддержала семью Волён: говорят же, что она – мать для своих подданых.

Вспомнила ли она сестру баронессы, которую отправила жить на улицы своей безжалостной столицы? Впрочем… Он же знает ответ.

А потом были репрессии. Нижний город перетрясли и просеяли. Но портовые подстраховались, и им досталось меньше всех. Карету Портовые коты утопили на стороне речных, с которыми как раз были на ножах, чем немало тех обескровили. Речные «рыбки» так и не оправились после того удара. Да еще кто-то из парней (Берти был почти уверен, что сам Люк) умудрился подбросить под нос дознавателям кое-какие улики, прямо указывающие на участие в происшествии несчастной экономки… Бедная женщина смогла как-то оправдаться перед королевским судом, но места ожидаемо лишилась, а нового, конечно, не нашла.

– Что ты кривишься? – фыркнул Люк. – Уедет из столицы, найдет себе другую хозяйку – добрую женщину – и сама подобреет, на нормального-то человека глядючи. Я можно сказать позаботился о ее душе. С кем водишься, тот тебя и портит.

Да, любовь Люка к воскресным проповедям архиепископа преломлялась очень странным образом. Впрочем, он и из базилики с пустыми руками не уходил – облегчал прихожанам выбор: сколько пожертвовать нуждающимся в это воскресенье?

– А то покладут по пять грошиков в кошелек милосердия, и довольны. Каждому нищему по грошику. Что на грошик купишь-то? Чем он поможет, ежели у какой мизтриски ребятишки голодные, а? Что ей пара грошиков даст? – рассуждал он.

Угрызений совести Люк никогда не испытывал, а золотые и сребряные, вытащенные из карманов зазевавшихся верующих, раздавал вдовым прачкам с малыми детьми.

Да, после смерти матушки юный Бертрам размышлял, что неплохо бы грабануть Дворец так, как Люк его тетку, одновременно понимая, что дело это совершенно бесперспективное. Королева – не обедневшая баронесса Волён. У королевы есть гвардия.

Месть свершится, если у Марии-Александры отнять то, что ей по-настоящему дорого, но это точно не Майкл – третий ребенок и сын.

Не зря в свое время Берти много времени проводил во дворце, совсем малышом путаясь под ногами у деда.

…

Мальчишка, вприпрыжку вбежал в приемную, и хлопнул в ладоши:

– Добрый доктор, спрячь меня! – и тут же без передышки спросил. – А рулетики есть?!

Берти уставился на этого мальчика во все глаза: кто таков к его деду за рулетами явился? Да это за какими же рулетами?

– Опять гонятся за тобой? – засмеялся дед, и Берти сразу страшно взревновал и нахмурился, не шутя.

Дед же взглянул внимательно на внука:

– Вот познакомьтесь! Представься, пожалуйста, Берти!

– Альберт Бертрам, – четко ответил тот, не расшаркиваясь.

– А-а-а! – беспечно протянул мальчишка. – А я – Майки. Добрый доктор, они меня еще и танцевать заставляют! А я бы лучше чай с рулетиком попил! Ну, хотя бы чай!

– Ну, Ваше Высочество, танцы тоже необходимы, – дед отодвинул ширму, за которой пряталась дверь в маленькую чайную комнату. – Ну, давайте сюда. Оба! Внук, угости герцога Вентского калачами, которые напекла матушка Фро-Фро.

Когда двери за ними закрылась, Берти пристально взглянул на Майки.

– А ты, правда, Его Высочество?

– Правда.

– А не врешь?! Я был на Равноденствии, когда вся Королевская семья выходила на балкон. Я видел маленького герцога, он не такой мальчуган как я – он весь блестящий.

Майки посмотрел удивлённо:

– Это просто одежда такая. Неудобная, колючая и тяжелая. А калачики у тебя, правда, есть? Дай, а? – он комично сложил руки в молитвенном жесте.

– Тебя не кормят, что ли? – презрительно спросил Берти. Ревность его никак не хотела утихомириться.

– Не кормят, – согласно замотал головой мальчишка. – Тот противный доктор, который не Бертрам, а второй, сказал, что я все время в возбуждении и мне полезно голодать! Он, мол, вылечил много-много детей! А доктор Бертрам говорит, что не надо! А Ее Величество сказала, что доктор, который вылечил много детей, лучше разбирается в том, что надо детям. А ты тоже Бертрам! Доктор говорил мне про внука – это ты?

– Я, – Берти был удивлен. Он, сын и внук докторов, уже точно знал, что залог здоровья растущего организма – питание, а никак не голод. Об этом говорил дед, это повторял отец – нет, решительно ничего не понятно! Почему этот мальчик должен голодать?

Бертрамы всегда лучше других докторов знают как лечить! Так всегда было! Но зачем здорового лечить голоданием?

Он протянул принцу коробку с калачами и налил стакан молока.

– Ты тоше доблый доктор! – с набитым ртом сказал Майкл. Он улыбался.

Берти воздержался от замечания, что говорить надо, когда прожуешь, не раньше.

Он вообще-то сам не любил, когда гувернер ему такое замечание делал.

* * *

Ткнув пальцем в дверь, маленький провожатый, едва кивнув Михаилу, что, должно быть, означало поклон, тотчас отправился обратно.

Михаил же, выждав, резко, пинком распахнул дверь, не спеша, однако, заходить. Маневр пропал втуне, и скрипнувший зубами император, увидел только белую стену плохо выбеленного коридорчика. От чужих случайных глаз здесь защищались разными способами, и такими простыми тоже.

– А ты все такой же решительный, Рулетик, – насмешливо сказал Бертрам, шагнув в проем.

– Рад, что ты тут, Калачик, – в тон ответил Михаил, усмехнувшись, и почувствовал, как рядом молча удивилась Мэй.

Увидеть Альберта было приятно.

Его девочка захлопнула дверь и скинула капюшон, и Берти склонился в уважительном поклоне. Мэй ответила легким кивком.

Сам кабинет изяществом тоже не отличался и был откровенно грязноват. Видимо, мыли здесь редко, и по большей части только сам стол.

Мужчина, по виду слуга, в простой капитанке, легкомысленно сдвинутой на затылок, легко коснулся козырька, вставая:

– Честь, Мастер!

Михаил усмехнулся: загримироваться-то можно, а вот грация тела корректировке поддается куда сложнее. Не даром он много раз наблюдал за Гонщиком Гангом в подзорную трубу – легко узнавая того на палубе по характерному движению плечей. Он небрежно отсалютовав в ответ, вскинув два пальца:

– Честь, Мастер!

Они пожали друг другу руки.

Не зря море уравняло их.

У них все получится, они договорятся.

* * *

Берти выложил перед Михаилом стандартный браслет с глушилкой. Жест император оценил, и, вежливо покрутив незамысловатое украшение в руках, повернул камень.

– Вы не представляете как я рад увидеть вас, и убедиться, что сплетники врут, хотя, признаюсь, обличье меня настораживает.

– Это он, – негромко заметила Мэй.

– Да, я вижу, – откликнулся Михаил доброжелательно. – И пользуясь случаем, хочу сказать, что сочувствую вашей потере.

Ганг наклонил голову, принимая соболезнования.

– Нужна ли вам помощь, Мастер?

Глушилка-глушилкой, но предосторожность никому не помешает.

– В последнем деле? Мы еще разбираемся, – коротко ответил Ганг.

– Возможно, она нам потребуется, но пока сложно ответить определенно, – улыбнулся Берти, быстро взглянув на друга.

Михаил усмехнулся.

Вспомнился вдруг детский голос Берти, доносящийся из-за двери за которой прятался маленький принц:

– Такой блестящий мальчик с балкона? Нет, блестящего не было.

В тот раз воспитатели его не нашли, ну, пока сам не пришел в детские покои. А Миайки, засыпая вечером в своей кроватке, решил, что надо познакомиться с внуком доброго доктора официально. Не то, что ему было не с кем играть – друзей по играм к нему привозили: аккуратных, завитых мальчиков, таких вежливых и правильных, хоть стол на Новогодье ими украшай.

Сорванец Майкл видел в их безукоризненном поведении упрек: ты не такой прекрасный, как они, глупый Майки! С игрушками было интереснее – куклы не пытались кланяться и повторять к каждому слову «Ваше Высочество».

Берти показался ему другим.

Ради этого знакомства пришлось несколько дней быть очень примерным, чтобы приласкаться к Королеве и спросить «про того мальчика, который шел давеча с доктором Бертрамом».

Королева дала разрешение на удивление легко.

Правда, Берти вряд ли был рад той внезапной аудиенции. Впрочем, Её Величество нашла, что юный Бертрам – воспитанный мальчик, достойный высокого общества.

Уже в том юном возрасте Берти умел чувствовать момент и отвечать правильно.

А вот старшая сестрица, помнится, негодовала, когда у него появился новый друг.

Маленький принц еще не скоро понял, что любые его отношения с друзьями обречены на провал.

…

– Ты помнишь мою сестру?

– Какую из…?

– Обычно я говорю только про одну.

Берти наклонил голову, в его глазах Михаилу почудился интерес.

– Напрасно, прости за прямоту. Ничего, что я так запросто?

– Ради старого приятельства можно.

– Благодарю. Вторая сестра тоже не так проста, как хочет казаться.

Михаил взглянул зорко и пристально.

– У тебя есть сведения о том? Факты?

Берти широко улыбнулся:

– Мы работаем над этим.

Когда внука забирали на знакомство с королевой, дед закаменел. Нет, внешне ничего не изменилось, но мальчик каким-то шестым чувством почувствовал, что старый Бертрам нервничает, но скрывает это.

Зря! Королева была вполне мила. Задала несколько вопросов, назвала умным мальчиком и отправила его играть с Его Высочеством принцем Майклом. Гувернер (у самого Берти он был приходящий на уроки хорошего тона, в отличии от принца, от которого почти не отходили) сопроводил их в детскую и куда-то отлучился.

Берти было не до него. Он в тот миг совершенно забыл и про деда, и про то, что он не хочет играть с Его Высочеством: детская была огромной и невероятно волшебной.

Океан с берегами из настоящего песка и сам Имберийский полуостров, вдающийся в океан Косым мысом, флот, качающийся на воде – копия существующих кораблей, – порт с матросами, солдатами в касках, с лошадями и моторами…, – вот что полностью захватило его внимание.

– Чьё это всё? – обомлев, спросил мальчик.

– Моё! – засмеялся Майки.

Он был страшно доволен этот маленький принц.

– И запустить можно?

– Можно!

Берти, не веря себе, потрогал воду ладошкой. Майкл засмеялся, но не обидно, а как-то очень добродушно и рассыпчато.

– А запусти! Пустите, Его Выс… Запустите фрегат, Ваше Высочество, – наконец выговорил, спохватившись, Берти.

Майки, который уже держал в руках корабль «Королева Мария Александра» живо повернулся к нему.

– А давай ты будешь звать меня просто Майклом? Или Майки?

– Будут ругаться, – нерешительно заметил Берти.