Текст книги "Осколки на снегу. Игра на выживание (СИ)"

Автор книги: Элина Птицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Микола убрал сонный камень в шкатулку и на печи сразу зашевелилась Неточка. Тяжко ей будет привыкать к избе. Но главное даже не это …

Эх! Жизнь свою положил, чтоб Империя не рухнула, а получается зря. Все было зря. И теперь остался последний долг: сохранить девочку – единственную веточку некогда большого рода Палянициных, графиню Сливенского Царства Костову. Вот только в то царство надо было еще как-то попасть. Или не надо? Вести от родителей Неты перестали приходить больше года назад, то ли революционная неразбериха на дорогах виновата, то ли все еще проще: нет Костовых в живых. А нужна ли Нета сливенским наследникам графа Костова? Помнится, сливенцы были против Зинаиды Палянициной.

Микола усмехнулся, Зиночка-егоза, была живой картинкой к пособию для благонравных девиц «Какой не должна быть воспитанная барышня». Вот только граф Костов пособия для девиц не читал, а маменькиных дочек, кисейных барышень откровенно презирал. В этом смысле, лучше Зиночки ему никто бы не подошел, даже если бы любовь не приключилась – да какая любовь! Микола грустно и ласково улыбнулся.

Да, если бы не подозрительные поиски новой власти, вывезти Неточку из страны, как подданную Сливении и дочь Костова, было бы проще всего. Наверное.

Он поскреб бороду и улыбнулся девочке, которая, свесившись с печи, изумленно таращила не него темные глазенки:

– Проснулась?

Замок «Оплот Севера», то же утро

Непонятный сон колыхался где – то на краю яви: и Димитриуш не мог понять спит он или нет. А перед ним вилась поземка, сплеталась снежными змеями в клубки и с тихим шелестом катились они по бескрайней равнине, и непонятно было, где она, равнина эта, начиналась и где заканчивается… Никогда-то Димитриуш столько снега не видел. А змей становилось все больше и больше, на глазах толстели они, вбирая в себя то ли снег, то ли незадачливых товарок, клубки распадались, образовывались вновь, увеличивались, росли, ширились.

Почему так страшно?

Димитриуш не успел додумать эту мысль. Вдруг увидел рукоять меча – прямо у своих ног. Странную рукоять. Не бывает таких – ледяных, огромных, прозрачных… Но протянул руку и – обожгло ладонь, ударило до самой грудины, выбило воздух, иглой ткнуло в сердце: оно зашлось и остановилось, задергалось, затрепыхалсь, и от боли Димитриуш задохнулся, пытаясь отнять руку – разве может быть и горячо, и холодно одновременно. Воздух! Воздуха!

Димитриуш рванулся, пытаясь вдохнуть и… резко сел на кровати. С трудом протолкнул воздух в легкие. Раз, второй, третий… Надо же, никогда ему кошмары не снились. В правую ладонь словно впились тысячи иголок: как он умудрился так спать, что рука затекла?

Анны рядом не было. Курит, с неудовольствием понял он и откинулся обратно на подушки. Начальник гарнизона, угу. Наслушался сказок и снится ерунда всякая. Пойти караулы проверить? Но что может грозить Оплоту?

На душе все же было не спокойно. Да какое там, Димитриуша мелко потряхивало! Приснится же! Если сейчас произвести проверку караулов, то по гарнизону слухи поползут. Вот, если бы Димитиуш имел такую привычку… Нет, слухи сейчас не нужны. Ситуация и так …непонятная.

Прикрыв глаза, Димитриуша занимался тем, о чем никогда в жизни не помышлял: пытался понять, истолковать свой сон. Может его место кому-то понадобилось? Нет, вряд ли его снимут: зачем? Новые дворянчики в эту глушь не рвутся. Младший Винтеррайдер пока доедет со своих Островов… или где он сейчас? Но у него нет и не будет таких полномочий – не прежнее время. А врагов здесь никаких нет – ледяная пустыня на тысячи верст. Нет, Оплоту ничего не грозит. Да если бы даже иначе…

Дмитриуш помнил, как прибыл в замок.

Крепость словно вырастала из обрывистых скал и уходила стенами в небо. Мощь. Абсолютная мощь. Оплот ни разу никто не взял, а в прежние века пытались. Димитриуш усмехнулся: Оплот вызывал у него чувство искреннего восхищения. Восторг, который он испытал, впервые увидев замок, не забылся. А как на стену поднялся, да глянул вдаль… Кричать хотелось. Он! Он – начальник всего этого! Он здесь главный!

Старый Фрам, конечно, одним своим видом эту радость портил. Но Димитриушу не впервой было прятать истинные чувства.

Фрам, конечно, был все равно, что муха в супе… Вот, когда ты голодный за стол садишься, смотришь на эту пахучую янтарную жидкость – гортань сводит. Ложкой черпаешь, а тут – раз – и жужжащий комок падает тебе в тарелку. Одна-то бывает улететь успевает, зато вторая … Димитриуш не то, чтоб брезгливый, но вторая плавает, как тут и была. И настроение уже не то.

Вот и Фрам… плавал в этой тарелке, Димитриушу предназначенной. Бывший хозяин – ну, надо же… Бывших Димитриуш крепко не любил. Из-за них он тянул жилы, вымучивая свою сиротскую долю. Ну, а из-за кого? Ему это еще в школе объяснили. А потом, что при узурпаторе, что при Императоре молчал, конечно, но считал, что народники стреляли бывших правильно. Мало стреляли!

Впрочем, сейчас за такое мнение можно было и самому в застенок попасть. Димитриуш не зря полагал свою скрытность залогом карьеры. И линию гнул правильную: он патриот страны, в которой родился. Он любой власти служит, главное, чтоб власть радела о народе. А разве новый Император не из таких? Он собирает страну из осколков, он делает то, за что любой патриот его следы целовать должен…

Стратегия была правильная, Димитриуш утробой это чуял, не зря карьеру, начатую еще при народниках и при новом Императоре продолжал, как ни в чем не бывало.

Карьеру…

Народническая власть была к нему благосклонна. Подобрали, помыли, накормили, одели, крышу над головой дали, в военную школу определили. А как иначе? Он был плотью народа, кость от кости, кровь от крови… Ну, или как там говорят – Димитриуш не признавался себе, но недообразованности своей стеснялся: все-таки в военной школе учили весьма поверхностно, там другим наукам внимание уделяли. Вот жена тоже ведь бывшая беспризорница, а вон как ученость прибрала к рукам, и не подумаешь, что в бане родилась или где там ее неведомая мать рожала – на сене?

Анне повезло, конечно, в свое время из детприемника ее определили в образцовый детский дом, который в столице при новой власти открыли, дабы доказать до каких высот может народ дойти, ежели наукам обучать каждого с малого возраста. Да, Анна пример тому, вот кто в ней бывшую беспризорницу узнает? Скорее заподозрят бояриньку, есть в ней что – то неуловимое, эх! Втайне Димитриуш гордился, что такая краля попала ему в жены. Она еще и университет в столице закончила, вот как!

А ведь ничего особенного от этого назначения не ждал. Край земли – дальше только Скучные земли, да сам Панцирь с Ледяной пустыней, где царят лютые морозы и дикие ветры. Мифические россказни, конечно, мол, Оплот бережет жизнь Империи, иначе дохнет Север ветрами и заморозит все до самого Юга, как 1000 лет назад. Ну да, ну да…

Димитриуш фыркал, а как увидел замок, сердце трепыхнулось. Это же какая мощь! И он тут теперь хозяин! Он – сирота из ляховых земель, без роду – племени, милостью Императора ставший начальником гарнизона, а по – сути, главным лицом и карающей десницей власти на сотни километров вокруг. Все – таки умный он, Димитриуш. Всего-то надо было вовремя пальнуть из пушки по окраине столицы, когда Михаил под воротами стоял.

Народническая власть ценить ценила, да только была тогда у Димитриуша одна откидная полка в казарме, да младший чин. Юнец совсем, только выпустился. При узурпаторе в чинах подрос, и полка превратилась в койку в офицерском общежитии, но, все равно только в младших командирах ходил.

Когда в баре борделя к нему штатский подсел, да разговоры про власть завел, Димитриуш понял: это его шанс. Такой шанс раз в жизни бывает. И кого там постреляли потом, не так и важно…

Главное было – сделать правильный шаг. Димитриуш и сделал… И не ошибся. Большего потом ждал, конечно, но Оплот все же лучше, чем ничего. Без энтузиазма, но и без внутреннего противления он это назначение принял. А то, что подальше от центра, так никто и не догадывался, как столица обрыдла Димитриушу.

Оплот был огромным. И гарнизон – трех по численности стоил. Но Димитриуш диву дался, когда детский дом в Оплоте обнаружил. Его об этом даже и не предупредили. Барончик, видать, при народнической власти очень выжить хотел. Ну да ладно, дела прошлые.

Вот только зачем на границе детский дом, в боевом – ну, ладно – пусть в формально боевом гарнизоне? Он бы написал не одно прошение, добился бы, чтоб эту беспокойную ораву перевели куда подальше, но госпожа директорка, которая, как оказалось, недавно прибыла на должность, была куда как хороша. Сначала, увидев ее, Димитриуш так опешил, что дар речи потерял, а потом исподтишка волком глянул на старика Фрама: любовница?

Наблюдал за ними на общей замковой трапезе и чувствовал, как отпускает: не похоже.

Не по – хо – же!

За это стоило выпить, пусть и с этим самым обломком старой Империи. Ну, надо же – бывший хозяин замка. Вот чего он поперся в город, дубина старая? Еще лет двадцать точно мог прожить спокойно. Димитриуш за два года привык к старику. Да и по чести сказать – это Фрам сосватал Анну, она рассеянная и какая-то чужая на общих трапезах, кажется, вовсе нового начальника гарнизона не замечала. За свадьбу Фраму, конечно, спасибо.

Но что будет теперь? И Анна хоть и молчит, но все – таки расстроена. Старый Фрам, сколько там ему было лет – то? Все они такие, не приспособленные к жизни идиоты, ба-а-рончики…

И не сказал ведь никому, сел и уехал в город. Вот же грахово дело. Кого теперь пришлют на место инспектора?

Признаться, Димитриушу нового мольца хватало по за глаза – он бесил начальника гарнизона куда сильнее всех недорасстрелянных бывших. Слава всем богам старым и новым, уехал, как пришло известие о гибели Фрама. И без черной сутаны в замке было спокойнее.

Смешно, когда старого отозвали, Димитриуш чуть не впервые в жизни очертил спасительный круг вослед. Кто ж знал, что новый молец будет еще …хуже?

А если приедет инспектор с каким – нибудь вывертом? А ведь с ним нужно будет ладить. Эх! Не любил Димитриуш новых людей, хоть и понимал, что совсем без них невозможно. Он к старым – то привыкал годами. Только к Анне сразу прикипел. Вот же, краля чернявая, взяла за душу и держит…А самой как будто бы и не надо. Ходит, смотрит сосредоточенно перед собой и словно заражает внутренним напряжением воздух вокруг.

Дмитриуш вздохнул и открыл глаза: надо уводить Анну от бойницы, а то неровен час, простынет.

Он поднялся и с удовольствием стянул с кресла шерстяное покрывало, связанное так чудно, что Димитриуш никак не мог разобраться, сколько же там ниток и каких они цветов. Покрывало было добротным, легким, теплым, а самое главное, всем своим видом показывало: я – дорогая вещь, не такая как у всех. Димитриуш вслух никому бы не признался, что к таким показательно дорогим вещам испытывет смешную слабость вперемешку с восторгом: моё!

Анна, конечно, даже не услышала, как он подкрался. Вздрогнули под ладонями тонкие плечи, запрокинулась голова с тяжелой косой, обнажилась нежная шейка, где в мягкой ямке мелко билась невидимая жилка. Димитриуш аж зажмурился от удовольствия, а жена глянула виновато, накрыла ладошкой его руку, что кутала, заворачивала, закручивала Анну в дорогой плед.

– Прости, я тебя разбудила.

– Нет. Сам…, – Димитриуш вспомнил сон и осекся, разом посмурнев.

– Что? – тревога в голосе жены была столь явной, что он рокотнул, не сдерживая голоса:

– Ерунда. Сон приснился.

– Сон?

– Сон. А ты что не спишь? Опять голова будет болеть.

Анна прижалась к нему, ткнулась макушкой в подбородок, замерла, вдохнула, словно что-то сказать хотела. И не сказала. Из бойницы пахнуло свежестью, и Анна снова прерывисто потянула воздух, глубоко вбирая в себя этот чистый зимний запах. Где – то далеко, в столице, еще стояли в зелени клены, а здесь первый снег уже упал и растаял, а теперь было время второго, и он сыпал, и сыпал с темнеющего густым ультрамарином неба, и не собирался останавливаться, кажется, еще век.

– Почту сегодня не привезут, – с тоской сказала Анна в тёплую руку мужа.

– Газеты ждешь, – усмехнулся он. – Думаешь, младший… Аль напишут о том?

– Я не знаю, что думать… И чего ждать тоже не знаю. Все очень странно и очень неспокойно. Мне очень неспокойно, понимаешь?

Димитриуш потерся подбородком о ее макушку и ответил нежно:

– Даже если тебя сместят, меня не тронут. Я думал об этом: не тронут. Я и подчиняюсь другому начальству. Будем дальше жить, как жили. Не волнуйся.

Анна смежила веки. Ее второй муж видел только то, что ему показывали и совершенно ничего не чувствовал. Интересно, что за сон ему приснился?

Но вслух она ничего не спросила и промолчала, когда Димитриуш затворил бойницу. Позволила увести себя в постель, уложить, закутать в одеяло. Смотрела в сводчатый потолок и, чувствуя затылком мощное плечо мужа, – кажется, он снова начал дремать – отстраненно думала, что жизнь у них странная, неправильная, – да, Фрам ошибся, когда их сосватал. Но она сама согласилась. Впрочем, ей тогда было совершенно все равно, что делать.

А потом она опоздала: Фрама больше нет на этом свете. Как все неправильно! Может ли быть так, что они все чья-то ошибка, кости, случайно брошенные на доску судьбы? И все их пути ведут в никуда, и вся их жизнь бессмысленна… Но разве со дня гибели Фрама мир не наливается немой угрозой? Или она сходит с ума? Хранителя Севера нет в живых, а они все ходят и живут так, как будто ничего не произошло. Госпожица, какой ужас, они живут, как народники, которые верят только в то, что могут потрогать руками, словно законы мира зависят от глупых людей.

Глава 3

Горючие кристаллы – природные твёрдые тела, состоящие из сложной смеси химических соединений и имеющие твердую структуру, благодаря которой они накапливают и хранят энергию. Кристаллы были известны человечеству с давних пор, но только открытие северных месторождений вписало в историю развития науки и техники новую страницу. Честь этого открытия принадлежит Льву Борисовичу Соцкому…

Из учебника географии для детей и юношества, рекомендовано для имперских школ

Городок Полунощь был основан как рабочий поселок. Во времена прежней Империи предполагалось, что добытчики кристаллов будут временно жить в непосредственной близости от шахт, сменяя друг друга и покидая негостеприимную землю Панциря ради частого отдыха…

Из справки-донесения, писанной для Его Императорского Величества Михаила

Полунощь – северный городок, ничем не примечательный как все новые поселения, кои не успели еще обзавестись собственной историей. Здесь живет около пяти тысяч человек, все они работают на шахтах, где добывают кристаллы. Честно говоря, больше здесь делать нечего. Сами жители называют свой городок поселком, видимо, по старой привычке.

Из дневника путешественника Изольда Карловича Мора

Городок Полунощь, раннее утро

На транспортной платформе никого не было. Лиза оглянулась по сторонам. Никого.

Тихо.

На черном куполе неба огоньками свечей теплятся желтые звезды, а круг огромной луны еле угадывается за набежавшим облаком.

Ни огонька.

Фонари в городке перестали зажигать через неделю после смерти Лизиного отца. Новое руководство шахт распорядилось кристаллы на глупости не тратить, потому как добрые жители по ночам дома сидят, а не по улицам шарохаются.

«Может быть, и самохуд перестал ходить», – в панике Лиза сбежала с платформы и, обогнув, здание вокзала, застыла у черного щита с расписанием. Она знала его наизусть и, сколько себя помнила, на щите всегда была намалевана одна и та же надпись: отправка в пять утра, прибытие в два часа ночи. Несколько раз в год ее обновляли, как водится, белой светящейся краской.

Сейчас же щит был черен, лишь в паре мест слабо мерцали остатки надписи.

– Госпожица, – слабо сказала девушка. Собственный голос показался неуместным в темной пустоте вокзальной площадки. И как ей теперь уехать из Полунощи? Уйти пешком по колее самохуда? Надо было сразу уезжать! Чего она ждала, глупая? Казалось, не было никаких сил на то, чтобы покинуть родной дом навсегда. До самого общепоселкового схода она, Лиза… Нет, нельзя об этом думать сейчас!

…Неужели они отменили самохуд?

В растерянности она поднялась на платформу и бесцельно побрела по дощатому настилу. Сейчас должно быть без четверти пять, в это время самохуд всегда стоял у платформы, принимая пассажиров…

Луч прожектора метнулся по платформе, деревянные столбы, поддерживающие крышу, отбросили длинные тени, и Лиза радостно обернулась на свет: самохуд! – и тут же услышала голоса. Со стороны поселка, несколько растянувшись, шла группа людей – сразу человек пятнадцать. Ну да, примерно столько и вмещает пассажирская кабина.

Скрываясь за столбом, девушка отступила в густую тень, почти прижавшись к бревенчатой стене вокзала: встречаться с земляками ей не хотелось.

Первыми на платформу поднялись двое: мужчина и женщина, и в темноте Лиза не могла угадать: кто это? Из какой семьи?

– Хоть бы у вокзала фонарь горел, – в голосе женщины отчетливо звучали недовольные нотки.

– Экономят, – откликнулся мужчина.

– И сколько тех кристаллов надо? – зло ответила женщина. – Сколько их надо-то, я тебя спрашиваю, Михаэль. Жить здесь, здоровье гробить, и даже кристаллов теперь не будет? Ни свету, ничего? Крошку пожалели, Соцкий не жалел…

– Тише ты, – шикнул тот, кого назвали Михаэлем. – Услышат. Синицыны, вон, сзади идут.

– Раньше ты, помнится, только самого Соцкого боялся, а теперь и до Синицыных дошел, – хмыкнула собеседница. И Лиза удивилась: разве отца кто-то боялся? Такое могло быть?

– Вредная ты баба, Сандра, – беззлобно констатировал Михаэль.

Имена «Михаэль и Сандра» ни о чем не говорили девушке, видимо, они были из тех, кто приехал в поселок уже в правление Михаила, в отличии от Синицыных, которые считались старожилами и жили здесь едва ли не с первого года.

На платформу тем временем поднялись остальные. Среди них выделялась рослая женщина с пайбой*, которую издалека Лиза приняла за мужчину. Вот она точно не поселковая, слишком приметная фигура… Или это Лиза слишком долго не выходила из дома?

Да какая разница? Девушка с тоской оглянулась по сторонам: снежная равнина, вспыхнувшие вдалеке огни заготконторы – рабочий день скоро начнется – мечушийся свет самохуда, который уже подходит к платформе…

Как так получилось? Как получилось, что ее родителей больше нет, а сама Лиза уезжает из поселка, который основал отец – первооткрыватель залежей кристаллов на землях Панцыря… А Лиза уезжает, и даже не потому, что в глаза ей глядит голодная смерть: она не хочет видеть никого из Полунощи. Никого. Никогда.

…В самохуд удалось подняться первой. За мгновение до того, как двери пассажирской кабины распахнулись, Лиза, резко оттолкнувшись от бревенчатой стены, скользнула внутрь салона, просочившись между неизвестной ей Сандрой и стенкой машины. По неписанным правилам поселка, вперед, на сидение с подогревом, возле мотора с кристаллом, садился первый пассажир самохуда. Ему да водителю было ехать вполне комфортно, а остальным как повезет: самые холодные места были в конце кабины. К десятому часу пути зубы пассажиров выбивали чечетку, а ноги превращались в ледышки – никакие унты не спасали.

Нет, совесть Лизу не мучала: простывать ей сейчас нельзя, а после всего, что случилось, она ничего не должна этим людям.

В спину резко толкнули, Лизу попытались отдернуть в сторону, и грубо сделанная пайба – неумелые руки ее ладили – нацелилась на заветное сидение. Девушка извернулась всем своим худеньким телом и все-таки на мгновение раньше примостилась на подогрев.

– Поганка, – у приезжей был хриплый голос, да и сама она при ближайшем рассмотрении больше походила на мужика, переодетого бабой. – Сама слезай или выкину!

– Сейчас прокляну, – спокойно и уверенно пригрозила Лиза. – Стухнет твоя рыбка раньше, чем довезешь. И плакали денежки-то.

Тетка открыла рот. Закрыла. И не удержалась:

– Ведьмино отродье, – пробурчала злобно и, устраиваясь напротив Лизы, рявкнула громко. – Правильно мольцы говорят, все зло от ведьм. Рыба испортится – я тебя в Осиновом страже сдам. Они быстро консисторию вызовут, – и оглянулась в поисках поддержки. Пассажиры отводили глаза. Лиза усмехнулась:

– Это еще вопрос, кем стража больше заинтересуется. И да, я уйду, а ты со своими пятью десятками рыб останешься. И будешь объяснять, как это ты такую партию вывезла за Панцырь без разрешения. Или может быть нам сразу покажешь, а заодно и расскажешь как получилось сразу пайбу ценной рыбы вывезти? Может, нам всем тоже разрешат?

Соседка с ужасом посмотрела на Лизу и попыталась отодвинуться, вцепившись в драгоценный короб, из которого одуряюще пахло болотной селедкой. От этого запаха Лизин живот скрутило в тугой узел. Панцирь – единственное место на земле, где водилась эта на диво вкусная рыбка. Но сейчас дело было в другом: Лиза не ела уже два дня.

– Откуда у меня столько? Три рыбки у меня, разрешение есть, – загнусила вдруг тетка тоненько и плаксиво. – Я правду говорю. Люди, чего это она на меня?

Да уж, молодец Лиза, хотела уехать тихо, как можно меньше внимания привлекая к своему отъезду. Ну да, тихонько уехала, совсем, как мышка. Через три дня вся Полунощь будет скандал в самохуде обсуждать, как раз вернутся те, кто в Осиновое по делам ездил и что-нибудь новое расскажут. Конечно, вернутся, да только дядя Саша – бессменный водитель самохуда – раньше своей жене все доложит: в картинках покажет, у него смешно получается. А у его Машеньки не одна новость не задержится, обрастет подробностями и толкованиями. И те, кто тетку запретной рыбой снабдили, спасибо Лизе тоже не скажут.

А дядя Саша легок был на помине. Встал перед Лизой и, отводя глаза, неловко пробасил так, как будто и не знал ее никогда:

– Девушка, а вы билет разве покупали?

… Билет? Лиза, изумленно взглянула на дядю Сашу, поймала его взгляд, и старик вдруг упрямо мотнул головой, прямо посмотрев ей в глаза:

– Билеты теперь продают в здании вокзала. Но новому Положению покинуть поселок может только тот, кто сделал заявку на отъезд заранее, прошел проверку и получил соизволение начальства. А вас в списках нет.

Раньше, помнится, дядя Саша билеты продавал сам, прямо перед отходом самохуда.

А Положение такое существовало. Правда, принято оно было давно и в виду вероятных военных действий, которые могли перекинуться на земли Панциря, когда то ли народники свергали Директорию, то ли Вторая Директория – народников. Но – Бог миловал – не пригодился документ. А что сейчас Империя ждет войны? С чего вдруг такие правила?

– В Положении есть уточнение, – Лиза мило улыбнулась и протянула зеленый листок проездного. Отец в шутку называл его вездеходом. – Лицо, имеющее разрешение, подписанное начальником гарнизона замка «Оплот Севера», имеет беспрепятственный въезд и выезд по территории Скучных земель, а также Панциря, в пределах Имперской границы.

Дядя Саша неловко взял листок и, не взглянув на него, сразу же вернул проездной Лизе:

– Такое дело, вашему отцу, конечно… но оно именное, а вы, барышня Лиза, – вдруг забормотал он, и в голосе его почему-то зазвучало отчаяние.

– Дядя Саша, посмотрите сюда, видите, здесь указано мое имя? Соцкая Елизавета Львовна. Вы не можете меня высадить. И начальство Кристальной Шахты тоже не может, их полномочий недостаточно. И, когда в «Оплоте Севера» меня не дождутся, у всех здесь будут крупные неприятности, – Лиза пожала плечами и постаралась вложить в улыбку искреннее сожаление.

– Начальство не говорило, – далекий командир гарнизона дядю Сашу пугал меньше, чем новый директор Шахты и глава поселка.

– Я предлагаю поступить так, чтобы всем было удобно, – по-прежнему улыбаясь, сказала Лиза. – Сейчас мы отправляемся, а по возвращении я посещу начальника Шахты, и мы с ним обсудим это маленькое недоразумение.

– Вы вернетесь? А… когда? Сразу?

– Разумеется. Разве может быть иначе? – солгала девушка. – У меня даже багажа нет.

Из пассажирского отсека самохуда дядя Саша спускался так, как будто к каждой его ноге было привязано по два пуда. Он явно не знал, что делать. И даже люк своей кабины захлопнул как будто с сомнением. Но двери у пассажиров закрыл.

Лиза окинула взглядом попутчиков. Никто не смотрел на нее, даже тетка с пайбой отвернулась к окошку, словно через ледяную корку, затянувшую стекло, можно было что-то увидеть в кромешной темноте Полунощи.

Самохуд мягко тронулся, и Лиза едва удержала вздох облегчения: получилось!

Кабина, прогретая за ночь, мягко раскачивалась на колее, убаюкивая пассажиров – часа через два ветра Панциря возьмут свое и выдуют почти все тепло, а пока можно поспать, и Лизины попутчики устраивались удобнее: кто-то клонился на плечо спутника, кто-то мостил под голову котомку. Через полчаса все спали.

Кроме Лизы.

Когда-то она хотела вырасти, покинуть городок, посмотреть мир… но сейчас уезжать было больно. Где и когда ее родители совершили ошибку, которая привела к полной катастрофе? Или от них ничего не зависело на самом деле? Как? Как из почетного гражданина Империи, Республики и снова Империи отец превратился в преступника? В чью голову пришел этот вздор? Госпожица, как хорошо, что маменька не застала этого ужаса! Как смешно, как глупо – обвинить отца в воровстве кристаллов!

… Самохуд резко тряхнуло и тетка вместе с пайбой повалилась на Лизу. Ее ношу девушка успела возненавидеть: из пайбы оглушающе пахло болотной селедкой, и Лизу мутило. А ведь ей казалось, что она хорошо справляется с голодом. Теперь же внутренности скручивало невыносимым спазмом. Казалось, дай волю, и Лиза сломает эту грахову пайбу… Ой, нет!

Быстрее бы доехать до границы Ледяного панциря, пересесть в Осиновом и, верст сто спустя, в какой – нибудь деревне купить стакан нормального чая с булкой. Чем дальше от Панциря, тем ниже цены. И по всему выходило, что простая эта мечта могла исполниться не скоро. Впрочем, еще сутки Лиза ведь протянет? Да?

Тетка украдкой косилась на Лизу. За селедку свою переживает? Почему люди всегда уверены, что мир крутится только вокруг их дел?

Самохуд снова тряхнуло, и девушка вцепилась в сидение, чтобы не упасть: вся её поездка была сущей авантюрой. Как примет её Винтеррайдер? В конце концов, она – это она, а не отец, чьи несомненные заслуги и перед бароном Севера, и перед страной невозможно отрицать даже сейчас…

… Поселок Осиновое встретил самохуд многоголосым гомоном ворон, которых в Полунощи почти не водилось, большими лужами, запахом земли и навоза, криками постоялого двора и многоголосым гулом объединённого вокзала. После Севера, где зима уже вступила в свои права и, где снег глушил все звуки, городок по другую стороны границы Панциря казался слишком бестолковым и неухоженным.

Самохуд крутанулся в тормозном круге, освобождая выход в колею для второй машины, и заглох. Уставшие люди торопливо выскакивали на платформу, разминая ноги, вот и тетка, сверкнув на Лизу глазами рванула в сторону выхода в город, дальним кругом обойдя стражу, которая лениво толкалась у столба с газетами.

Лиза проводила тетку взглядом. Сама она медлила выходить, самохуд вдруг показался едва ли не родным домом. Это страх перед неизвестностью цепко держит скрюченными пальцами длинный Лизин подол. Словно шаг на платформу из коробки самохуда может что – то переменить!

Вздохнув, Лиза вышла на улицу. Дядя Саша топтался возле водительской кабины.

– Дядя Саша, что такое было сегодня утром? – Лиза очень старалась выглядеть легкомысленной, даже… глупой. Скорее всего, этот разговор дяде Саше придется пересказывать… Кому?

– Новые правила, барышня…

– Ой, а что в Правлении боятся войны?

– Госпожица с тобой! Нет, говорят, дисциплина хромает у нас. Ваш батюшка распустил людей-то, – старик осекся, смущенно кашлянул.

– А сам что думаешь?

– Я – маленький человек, барышня, живу просто, жалование получаю за то, что самохуд вожу. Начальство думает, не я…

– Ну, доброй дороги завтра, дядя Саша, – кивнула Лиза.

– А не со мной разве? – он снова заволновался, и девушка покачала головой:

– Со сменщиком твоим вернусь, дядя Саша, или тебе в Правлении именно про меня что-то говорили? Что ты так переживаешь? аль приглянулась я кому из новых и Машеньку твою сватать засылают?

– Нет. Конечно, вы любому понравитесь, но нет, не было такого. Ох, барышня Лиза, слышала бы меня Машенька, убила бы, – засмеялся старик. – Там у нее вечно – с подходцем. А я сейчас все ее установки нарушил.

– Я ей не скажу, – заговорщически шепнула Лиза. Старик рассмеялся:

– А в правлении все про дисциплину говорили, про мужиков, мол, работать больше будут, больше заработок… нечего ездить туда-сюда… А я всегда волнуюсь, когда инструкции меняются, – старик развел руками.

Лиза ободряюще улыбнулась в ответ.

Наверное, хорошо, что она не покидала дом, не мозолила глаза новому начальнику Шахты или его приверженцам… А то бы так и осталась в Полунощи – пленницей зимы и злой человеческой воли. И интуиция, которая вопила, что уезжать надо незаметно, была не так уж и не права.

Однако, каковы новые правила… А маменька, помнится со всем своим народническим пылом утверждала, что свобода для народа – главная ценность. Ошибалась… Народ, похоже, даже не морщится.

Ноги сами понесли девушку в буфет объединенного вокзала. Кинув равнодушный взгляд на выставку, Лиза прогулялась вдоль длинной витрины и вышла во вторую дверь, на перрон для дирижаблей. И ведь не поймешь от чего тошнит больше: от вида еды на выставке или от ценников, нарисованных углем на доске.

На платформе для дирижаблей стояла тишина: неповоротливые брюхатые машины уходили от шеста пристани рано утром, а самохуд пришел в четвертом часу дня, и сейчас здесь никого не было, только ветер гонял желтые листья, то собирая их в тугую спираль, то рассыпая по платформе. Для вида Лиза подошла к расписанию дирижаблей – такой билет был ей не по карману, но коль зашла на платформу, надо выглядеть максимально достоверно. Вокзальный люд приметлив к деньгам и к слабостям. А сейчас ничье внимание не нужно. Просто пассажирка: пришла – ушла.

Невидяще глядя в одну точку, Лиза на пару минут задержалась у расписания и мазнув взглядом по тумбе с газетами, шагнула в сторону дверей…

Что это?

Медленно, как во сне, боясь поверить, Лиза повернулась к афишной колоде – ближе, еще ближе, так, что от запаха типографской краски перехватило горло – и уперлась взглядом прямо туда, где на желтом листке плясали черные буквы: «Хранитель Севера мертв!»

____

*Пайба – корзинка с крышкой и лямками, ее носят как рюкзак за спиной. Пайбу могут сделать из бересты, а могут и из тонких шкур. Ее используют для переноски грибов, ягод, кедровых шишек, реже – сухой соленой рыбы.