Текст книги "Ты – всё (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
65
Все как надо сделаем. В лучшем виде.
© Ян Нечаев
Земляки прощаются и, спешно забирая свою малыху, направляются к следующему строению майя. Вероятно, радуются тому, что удалось избавиться от соски. В памяти всплывает, как долго с подобной привычкой у одного из младших братьев боролась мама. А вот у кого конкретно, хоть убей, вспомнить не могу.
Молчим с Ю. Ни слова не произносим. Встречаемся взглядами и застываем.
«Я хочу от тебя детей. И чтобы все на тебя были похожи», – эхом в моем сознании проносится.
Понимаю, почему Юния сейчас ничего не говорит. Сам так же тщательно взвешиваю, что сказать. Но мысли вразнобой, нужные слова никак не приходят. Чисто по ощущениям момент чрезвычайно важный. Особенный. Чарующий, словно именно сейчас происходит какое-то таинство. Тот самый хрустальный перезвон. Страшно разрушить.
Сердце ухает. Кажется, словно с кровью свежий вирус по организму разносится. Новый штамм вируса счастья. Еще нет подтверждения тому, что я и сам пару дней подозревал, но за грудиной уже разворачивается эйфория, которой я не знал раньше.
Людей рядом с нами меньше не становится. Но производимый ими шум в какую-то параллельную реальность уходит. В нашем с Юнией мире остаются лишь звуки природы. Западает в память то, как играют солнечные блики на лице Ю, и как сверкают в их свете ее глаза.
Не разрывая зрительного контакта, упорно храним молчание.
Поглаживая спину Заи, бессознательно соскальзываю пятерней на живот. Она распахивает губы, будто задыхается. А у меня по кисти электричество летит. И попадает разряд в самое сердце. Повторно перетряхивает мышцу, когда из глаз Ю выскальзывают две жемчужные слезы.
Дышать становится тяжело. Кажется, словно объем легких безгранично увеличивается. Распирает воздухом грудь, а вытолкнуть его наружу получается не сразу. Справляюсь со скрипом, когда Юния вдыхает и, разулыбавшись, ловит кончиками дрожащих пальцев слезинки.
Прижимая ее ближе, касаюсь лбом лба. И снова воздуха не хватает. По спине идет озноб, и плечи сотрясаются, словно каменистая гора.
– Люблю тебя, – шепчу ей.
И, прикрывая веки, даю себе побыть в моменте.
– И я тебя, Ян… Очень, очень сильно люблю.
Никого больше для нас в тот миг не существует.
Нас никто не торопил с детьми. Никаких неудобных разговоров не возникало. Я был настроен философски – все будет, когда время придет. Загонялась из-за каждого появления месячных только Юния. Но сейчас, когда приходит необъяснимое осознание, что нас уже трое, понимаю, насколько сильно я этого ждал.
Естественно, что бродить дальше по джунглям ни один из нас не заинтересован. И самым настойчивым в проявлении своих желаний, походу, является новый человечек – Ю начинает мутить.
– Это началось с утра, – признается она. – Периодически возвращается. А я не пойму, что такое. Мне то зверски есть хочется, то, прости, Господи, блевать, – тараторит, выплескивая эмоции. – И твои сигары… Никотин… На него тоже странная реакция. Сначала мне хочется им задохнуться, а потом раскручивается жуткая тошнота.
– Значит, не будем курить, – заключаю я. И, придерживая Юнию, поднимаюсь. – Едем в отель.
В дороге снова молчим.
Ю потягивает мелкими глотками воду. Я, практически не отрывая от нее взгляда, задумчиво перебираю короткие прядки, которые вьются по задней части ее шеи, когда она собирает волосы в хвост.
– Как себя сейчас чувствуешь? Зайдем перекусить? – предлагаю уже на территории отеля.
– Да. Я голодная, – выдает с той же рассеянностью. – Только ты не вызывай мне сейчас врача. Я поем и лягу. Вечером посмотрим на мое состояние, ок?
Поджимая губы, соглашаюсь.
В ресторане продолжаю за ней наблюдать.
– Что-о? – протягивает Ю, заметив, что улыбаюсь.
– Ты сейчас реально зая. Так настойчиво принюхиваешься к еде. Забавно чмышишь.
– Чмышишь? – удивляется она. – Что за слово такое?
– Такое. Ноздрями работаешь и посапываешь.
– Ну, Ян Романович, – цокает языком и смеется. – Я осторожничаю, потому что, честно признаться, мне все воняет, – последнее выталкивает заговорщическим шепотом, делая огромные глаза. Реагируя на мимику Заи, не могу сдержать хохот. – Вот это мясо под соусом тебе не смердит? – находит взглядом шмат говядины, который я в этот момент разрезаю столовым ножом. – Оно же будто затхлая мокрая тряпка пахнет, – делится ощущениями, прикрываясь ладошкой от людей.
– Ничего подобного, – со смехом отрицаю я и с удовольствием отправляю в рот кусок.
Ю прижимает к своим губам ладонь и снова делает большие-большие глаза. Настороженно наблюдает, пока я пережевываю.
– Че, правда, нормально тебе? – произносит растерянно.
– Шикарный стейк, – заверяю я.
Юния с сомнением поддевает кусок вилкой. Сморщившись, зачем-то под низ заглядывает.
– Нет… Я, пожалуй, его не рискну есть, – выдыхает сдавленно. Бросив столовые приборы, прижимает к горлу ладонь. Напряженно сглатывает. – Съешь за меня? А я себе супчик возьму.
– Такая милая, когда просишь, Юния Алексеевна. Попробуй тебе откажи.
Я улыбаюсь. Она улыбается. Между нами тайна, от которой горит под сердцем.
Ю берет себе суп. Принюхивается к нему, конечно. Но по итогу с аппетитом съедает. Я вздыхаю с облегчением, что она не осталась голодной.
– Сколько дней задержки? – спрашиваю ровным тоном на выходе из ресторана.
Юния сжимает мою руку и складывает брови домиком.
– Месяц, – выдает она после паузы.
Меня трудно удивить, но этот ответ реально вызывает шок.
– Серьезно? – не могу оставаться спокойным. – Ты же обычно следишь за циклом. Типа опасные, безопасные дни – это я еще с первого курса помню. Почему молчала в этот раз?
Щеки Ю розовеют от смущения.
– Не знаю… Просто не знаю… На работе напряженка была, и время как-то незаметно пролетело. Я взяла с собой средства гигиены в отпуск, будучи уверенной, что у меня вот-вот по графику начнется менструация, не осознавая, что ее не было в прошлом месяце. Только сейчас подсчитала.
Свернув на аллею, которая ведет к нашему бунгало, несколько долгих минут молчим.
– Если ты против врача, давай хоть тест сделаем, – предлагаю уже у двери.
Юния хмурится. Молчит, пока я достаю ключ-карту и впускаю ее в номер.
– Может, уже по прилету домой… – протягивает, растирая пальцами виски.
– Чего ты боишься? – ловлю ее ладонь.
Пальцами второй руки сжимаю и приподнимаю подбородок, заставляя посмотреть в глаза.
– Расстроиться боюсь… Сейчас… Сейчас так радостно, Ян… Хочу задержать это ощущение.
– Я уверен, что причин для расстройства у нас не будет.
После этого, так и не договорившись, замолкаем.
Принимаем наспех душ. По сути, освежаемся, смывая пот и собранную в джунглях пыль. Забираемся вместе в постель. Юния тем же магическим образом, который демонстрирует несколько дней, отключается, а я встаю, одеваюсь и иду в аптеку за тестами.
Покупаю пять штук разных фирм.
Вернувшись, Ю не бужу. Даю ей отдохнуть. Пока она спит, дотошно изучаю инструкции. А потом… Приходится ее перехватывать, потому как, проснувшись, она резко бежит в ванную.
– Я писать хочу, – шепчет Зая то ли обиженно, то ли растерянно, когда я, придерживая за локоть, не даю ей опуститься на унитаз.
– Я понял. Тебе нужно пописать на эту палку, – с этими словами вручаю первый тест.
– Ян… – вздыхает, качая головой.
Но полоску из моих рук забирает. Стянув трусы, седлает унитаз и широко разводит ноги, чтобы просунуть между ними тест. Следующие секунды я пытаюсь объяснить ей, как правильно держать.
– Поняла?
– Не уверена… Но я уже сильно писать хочу! – выдает, округляя в отчаянии глаза.
– Дай сюда, – командую, отбирая у нее пластиковую систему. Прищурившись, пристраиваю с филигранной, как мне кажется, точностью. – Писай, – даю отмашку красной как свекла Юнии.
– Сколько ждать результата? – интересуется она, когда операция завершается успехом.
– Пять минут.
В действительности же реакция происходит быстрее, чем было заявлено в инструкции. Ю едва успевает натянуть трусы, как в окне появляются две ярких полоски.
– Я-я-ян… – этот звук чистого, дребезжащего как стекло счастья я запомню на всю жизнь.
Зая начинает трясти в волнении руками и плакать. А я, откидывая голову, победоносно боксирую кулаком по воздуху и смеюсь.
– Я беременна? Беременна? Беременна…
– Да, Одуван, – подтверждая, сгребаю ее в охапку. – Ты беременна!
– А-а-а-а! Боже! Боже мой! Ян! – выкрикивает, целуя меня в макушку. – У нас будет ребенок! У нас точно будет ребенок!
– Точнее некуда, – припечатываю я довольно.
В тот вечер Юния то плачет, то вместе со мной смеется. Кажется, что быстро свыкнуться с этой мыслью невозможно, но буквально час спустя, после ужина, который я заказываю в номер, и с тремя положительными тестами на руках, мы уже присматриваем клинику для постановки на учет.
– А садик? В нашем районе есть хороший частный сад? – спохватывается Ю. – Хотя нет… Я не хочу, чтобы наш малыш посещал сад. Мне его жалко, Ян, – снова чуть не плачет.
– Сад – это часть социализации, Зай. Выберем самый крутой, но он должен туда ходить.
– Ты прав… – соглашается, и все равно слезы роняет. – Боже мой… – вздыхая, почти невесомо прикладывает ладонь к своему плоскому животу. – Он здесь. Здесь! Представляешь?
Смотрю в ее ошалевшие глаза и схожу с ума от счастья.
С улыбкой накрываю ее руку своей. Нежно, но уверенно прижимаю вплотную к животу.
– Представляю, Ю, – хриплю, не скрывая трепета.
Целую ее нос, лоб, глаза. Она зажмуривается и подставляет губы.
– Нам нужно все перестроить. Заново распланировать, – заявляю я.
– О чем ты?
– О режиме дня, питании и прочем. Вернемся на родину, сразу к врачу. Пройдем все необходимые обследования. Узнаем, что можно, что нужно, что запрещено, и что ограничить. До этого визита никакого секса, Ю. И уж точно можешь забыть до родов о мотоцикле.
Жду, что будет биться за право управления, но Зая на удивление быстро сдает позиции.
– Даже сзади, когда ты за рулем?
– Категорически нет. Это тряска, Ю. Рисковать мы не будем, что бы тебе не сказал врач.
С готовностью кивает.
– Ты прав.
– Учитывая твой непредсказуемый характер, когда сам черт не знает, где выстрелит, и в какой момент ты решишь отстаивать свое мнение, я буквально счастлив, Зай, что в этом плане мы сошлись без боя.
– Какой-какой характер? Ты выдумываешь!
Вздергивая бровь, мысленно транслирую ей часть самых эпатажных случаев. Да-да, все она понимает. Я тоже понимаю, это чисто женские штуки. Поэтому, когда Ю, закрывая ладонями глаза, хохочет, тоже смеюсь.
– Я такие двойственные чувства проживаю, Ян, – шепчет чуть позже, лежа у меня на груди. – Охота всем рассказать, что внутри меня человечек растет. Наш малыш. Плод огромной любви. И вместе с тем… Ни с кем делиться этим таинством не хочу! Это новая жизнь. Я-я-ян, мы с тобой чуть не лишились своих, – снова плачет моя Зая. И меня пробирает. Пробирает чертовски люто. – И вот… После всех мук, разочарований, слез, боли и борьбы… Выстояв, мы создали третью жизнь. Бог такой подарок сделал. Самое сокровенное вверил. Мы теперь точно-точно будем стоять до победы! Согласен?
– Безусловно, родная, – сиплю и прижимаю жену крепче. – Все как надо сделаем. В лучшем виде. Обещаю тебе. И ты мне, пожалуйста, пообещай.
– Обещаю, мой родной. Обещаю. Я так рада, что у нас получилось! Так рада!
– Я тоже, Ю. Очень.
66
Это безусловная, безграничная, всепоглощающая любовь.
© Юния Нечаева
Ян отправляет в горнило печи казан с мясом, картошкой и другими овощами, закрывает его заслонкой и, оборачиваясь, идет ко мне. Прекратив шинковать капусту, начинаю улыбаться раньше, чем он обнимает со спины. Ежусь и смеюсь, когда прижимается губами к шее. По телу разбегаются мурашки – мне щекотно и волнительно. Но я льну к нему и замираю в удовольствии, когда муж бережно принимается гладить мой круглый живот.
Малыши тут же отзываются, выдавая в большие папины ладони крепкие пиночки.
– У вас тут тихо не бывает? – шепчет Ян с хриплым смешком.
– Они тебе радуются. До этого было спокойно.
Мы решили не узнавать, какого пола дети, которых я вот уже почти девять месяцев под сердцем ношу. Таинство – так таинство. Именно таким я прочувствовала свое состояние в день, когда мы с Яном только узнали о беременности. С этим ощущением сокровенности все эти месяцы и хожу.
Учитывая, что это первые внуки, наши родители, конечно, немножко сходили с ума. Собирали приданное на целую футбольную команду – это невозможно было остановить. И не нужно им было знать, какого пола дети. Главная новость была в том, что малышей сразу двое. Выбирали универсальные тона – желтый, зеленый, белый, коричневый и бежевый.
– Сейчас это, оказывается, модно. Без привязки к полу. Вот бы в наше время все такие умные были! Я же никогда не любила розовый цвет, знаешь? – поделилась со мной как-то мама. – Ведомая была. Думала, что мне и моим девочкам нужно соответствовать социальным нормам.
– Не переживай, мам. В той одежде, что мы с Агой носили, цвет ни на что не влиял. Она в любом случае была ужасной, – заметила я с доброй иронией. – Ну не расстраивайся! Я же смеюсь, мам! Меня это давно не беспокоит. И мне нравится, что теперь мы спокойно проговариваем все ошибки, которые допустили.
– Мне тоже, дочь.
Мы говорили обо всем. Прямо и откровенно. Очень часто обнимались. Иногда плакали, но это были терапевтические слезы. Те, которых, как оказалось, от нас долгие годы добивался психотерапевт. Как же сложно к этому было прийти. И какое счастье, что нам это удалось.
– Ты тут справишься одна? – вырывает меня из размышлений муж.
– Да, конечно. Мне только салат остался.
– Тогда я пойду внесу в дом запас дров. Дождь собирается. Если будет идти всю ночь, отсыреют.
– Хорошо.
Ян целует меня и направляется на улицу. А я, возвращаясь к шинкованию капусты, вновь погружаюсь в свои мысли.
Неделю назад мы с мужем переехали в дом мечты. Красивый, функциональный и, несмотря на внушительные объемы, уютный. Новоселье гуляли, будто свадьбу, собрав не только многочисленную родню, но и всех друзей.
– Готов поспорить, планируя детей, вы были уверены, что ничего в вашей жизни не изменится. Что останетесь в своей фешенебельной квартире. Что сможете совместить свое пространство с малышовским, – со смехом заметил в тот вечер Шатохин. – И вот вы уже в домине размером с международный аэропорт, с целым крылом под будущую футбольную команду.
– Все так, – не стал юлить Ян.
Мы с ним действительно не сразу поняли, что, учитывая открытую планировку квартиры, при наличии маленьких детей нам там будет некомфортно. Опомнились, когда у меня уже третий месяц шел. Хорошо, что по связям Нечаевых нашелся застройщик, у которого были дома на этапе выгона внешних стен. Подозреваю, что Ян во многом переплатил, чтобы все остальные работы, включающие внутреннюю отделку и дизайн интерьера, выполнили в столь короткий срок.
– А кто же вам эти занавески снимать и вешать-то будет? – изумилась моя мама, оказавшись впервые в нашей гостиной с высотой потолка в два этажа дома. Окна уходили по самую крышу, и оттуда, следовательно, струился белый тюль. – Батюшки. У меня аж голова закружилась.
– Для этого есть специально обученные люди, – отшутился Ян. – Ю туда точно не полезет. Не переживайте. Я такого не допущу.
– И слава Богу, – вздохнула мама. – Слава Богу, что у меня такой замечательный зять. Целых два замечательных зятя!
– Ну, вот видите, мама. Зря вы сопротивлялись, – юморил дальше муж.
– Нечаевы – знак качества, – поддержала его со смехом я.
Мама покраснела, но согласилась. И через мгновение, вспоминая нашу первую школьную линейку, на которой Ян «подметал букетом плитку», хохотала вместе с нами.
– Вот же судьбоносная встреча! – выдала это заключение сама. – Мы, конечно, такие глупцы, когда пытаемся против нее играть. А как там Святослав, кстати? – спросила у Яна, потому как общался он с Усмановым по большей части без меня.
– Все хорошо. Летает.
– Допустили его до полетов, да?
– Да. Историю с отцом удалось замять.
– Ты человек огромного благородства, Ян, – заметила мама со слезами на глазах. – Я бы так не смогла. Да и не знаю, кто кроме тебя смог бы…
– Дети не должны нести ответственность за поступки родителей, – все, что ответил ей мой муж.
Мои родители заезжают к нам очень часто. Да и родители Яна тоже. А еще моя сестра и все богатыри Нечаевы. Бодя с Натаном в новом доме успели остаться с ночевкой. Это, конечно, была сумасшедшая ночка, но веселая. Не спал никто. Даже наши соседи.
Но на выходные мы с мужем, как и во все предыдущие месяцы нашей семейной жизни, приехали в любимый охотничий домик. Тянуло сюда и меня, и его с неимоверной силой. Думаю, это место для нас навсегда останется особенным.
Закончив шинковать капусту, отправляю ее в миску к нарезанным ранее овощам. Заправлять рано. Нужно дождаться, пока приготовится основное блюдо. Поэтому я убираюсь на кухне, мою руки, наливаю себе в чашку какао и иду с ним в спальню, чтобы порелаксировать перед ужином.
По дороге слышу, как начинают стучать по крыше первые дождевые капли, и улыбаюсь. Именно в охотничьем домике такую погоду люблю. А еще очень красиво и невероятно тепло в этом месте в снегопады зимой.
В камине весело потрескивают дрова. Да и печка дает ощутимое тепло. Но я же мерзляк с первых проявлений беременности. Поэтому, прежде чем застыть с чашкой в кресле у окна, отставляю ту на столик и переодеваюсь в шерстяное платье. Манжеты подкатываю – люблю, чтобы запястья оставались открытыми. Натягиваю связанные мамой высокие носки.
Беру с кровати одну из ярких подушечек, которые всегда разбрасывает по полу Ян, кладу ее в кресло и поворачиваю то таким образом, чтобы в фокус восприятия попадали и происходящее на улице, и камин. Только после этого, наконец, сажусь.
Спина мне, естественно, сразу спасибо говорит.
Внешне я не сильно поправилась, но живот на двух пузожителей к тридцать седьмой неделе вырос огромный. Тяжело, конечно. И все же я не жалуюсь. Наслаждаюсь своим состоянием по полной. Любое проявление беременности воспринимаю с восторгом. А своим отражением в зеркале восхищаюсь, как никогда прежде. За эти месяцы столько нарядов собралось, что фанатка продавать бэушные брендовые вещи Агния шутит, будто после моих родов озолотится. Я еще не говорила ей, что все не отдам. Что-то на следующие беременности оставлю, что-то другим Нечаевским невесткам подарю. Агусе в том числе.
Погрев о чашку ладони, делаю первый глоток какао и зажмуриваюсь, чтобы насладиться его вкусом. Открываю глаза, когда в комнату входит Ян. Неся перед собой корзину с поленьями, мой великолепный мужчина подмигивает.
– Кайфуешь, Зая?
– Угу, – с улыбкой мычу я. – Люблю смотреть на дождь.
– Сегодня прям по заказу для тебя пошел.
– Еще бы. Это мои последние беременные выходные. Надо закрыть все потребности.
На вторник мне назначено кесарево. Я, безусловно, жду не дождусь увидеться с детками, но вместе с тем уже скучаю по этому чудесному состоянию.
Ян опускает корзину на пол и какое-то время занимается камином. А я сижу, наблюдаю за обрушившимся на вечнозеленый лес дождем и потягиваю какао.
– Я заказал для этого домика две люльки. Такие, знаешь, в деревенском стиле, – признается муж через пару минут. Видимо, размышлял, говорить сейчас или позже. И как всегда, правильное решение принял. – Так что скоро будешь с двумя зайчата здесь сидеть.
У меня аж щеки загораются, такое счастье эта фраза вызывает. По груди и вовсе фейерверки разлетаются.
– Как раз в снегопады с младенцами попадем, – шепчу я.
Смотрю на нарисованную воображением картинку и от восторга смеюсь.
– Да, – отзывается Ян с улыбкой, отправляя в камин последнее полено и возвращая на место защиту.
Вижу, как светятся его глаза, и понимаю: представляет ту же сцену, что и я.
– Здесь такая атмосфера, – выдыхаю, оглядывая спальню домика, в интерьере которой по сегодняшний день в грубоватой форме с потертостями и шероховатостями, создающими впечатление старины, преобладают дерево, камень и мех. Яркие элементы в виде цветных пледов и подушечек подчеркивают самобытность этого места и дарят уют. – Может, мама права была? Может, нам, и правда, стоит вести блог?
Ян улыбается.
– Как захочешь, Ю.
Подходит ко мне, и я без подсказок встаю, чтобы уступить ему место. Отставляю чашку и сажусь мужу на колени. Обнимаю его, а он обнимает нас. С бесконечной, характерной лишь для моего Титана мужской нежностью гладит живот с пузожителями.
Смотрим вместе на шумящий за окном дождь.
– Японцы еще не прислали ответ? – спрашиваю тихонько, почти шепотом.
Накрывает такая нега, что громче говорить не хочется. Только так.
– Ты же знаешь японцев, – бормочет муж в тон мне. – Круги по воде разводят, и ждут у себя. Онлайн не решим.
После выхода в декрет я передала все свои прямые обязанности новому сотруднику, но из работы, которой занимается лично Ян, пока не выпадаю. Над основной стратегией, как и над более мелкими тактическими планами, до сих пор вместе мозгуем. Из-за разницы во времени я даже на онлайн-переговоры с японцами попадаю, потому что Ян связывается с ними из дома.
– Значит, полетим в декабре в Японию, – заключаю я с улыбкой. – Давно у них не были. Спектакли их видели, светящихся кальмаров видели, цветение сакуры видели… Хочу посмотреть еще, как они к Новому году готовятся.
– Полетим? – переспрашивает муж немного растерянно. – С двухмесячными детьми?
– С двухмесячными детьми.
– О, ну если ты будешь, точно договоримся, Зая Алексеевна, – резюмирует муж.
Сам прямо-таки светится от радости.
– Я и еще двое зайчат, – поправляю с улыбкой. – Представляешь? У японцев против нас нет шансов, Ян Романович.
– Сто процентов, – смеется он. А потом притягивает ближе и в ухо мне выдает: – Я тебя очень люблю.
– И я тебя, Ян, – шепчу в ответ. – Безумно.
***
Кесарево сечение проходит строго по протоколу. Ян стоит рядом, сжимает мою руку и шутит, развлекая не только меня, но и всю бригаду.
– Мы к вам еще раз пять собираемся прийти. У нас большой план.
– Да мы видим. План большой, поэтому в первый раз сразу двое, – подхватывает юмор мужа акушер. – Следующие пять раз тоже по двое намечаете? Или, может, по трое?
– Ой, нет… – со смехом стону я.
– Это уже как получится, – отвечает Ян. – Массовость принимаем по факту.
– На небе просто много детишек, которые хотят быть Нечаевыми, – вставляю я.
Муж подмигивает.
– Хорошо, что у меня еще три брата.
– Все такие же видные? – хихикает медсестра. – Значит, скоро к нам придут.
– Придут, придут, – заверяем мы с Яном в один голос. – И уже скоро, – добавляет он сам.
– Охо-хо, значит, сегодня у нас начинается эра Нечаевых? – протягивает акушер.
– Точно! – поддерживаю эту мысль я.
Не затихаем ни на миг. А на четырнадцатой минуте операции перед моим глазами вырастает первый малыш. У меня в груди в то же мгновение все сжимается. И это не просто счастье. Это то особенное чувство свершившегося материнства, к которому я готовилась девять месяцев, и к которому так и так оказалась неготовой. Это безусловная, безграничная, всепоглощающая любовь. Она не сравнима ни с одной другой. Любовь, от которой с первых секунд хочется рыдать. И я рыдаю. Захлебываюсь и рыдаю.
– Сын, – выдыхает Ян со слезами на глазах. Прижимаясь губами к моей голове, целует. Целует несколько раз. А потом шепчет, успокаивая: – Все хорошо, Одуван. Все хорошо, родная.
– Сын, – повторяю я, не отрывая взгляда от белесого личика сморщенного малыша. – Сынок.
Он выглядит сонным. Не понимает, зачем его достали из родного гнездышка. Недовольно корчится. Хватает ротиком воздух. А потом, будто уловив свою силу, оглашает операционную мощнейшим криком.
Услышав его, мы с Яном заходимся смехом.
– Львиный рев выдал сын. Эра Нечаевых настала.
В голосе мужа столько гордости, что у меня за грудиной происходит новый переворот и вспыхивает жар.
– Так есть, – поддерживаю я. – Пусть и будет Львом.
– Лев Янович, – смакует мой самый главный Нечаев.
И по моим щекам снова катятся слезы.
Ян снимает рубашку и забирает у врача малыша, чтобы прижать его к своей голой груди. Первый контакт кожи к коже очень важен. Я поднимаю руку и касаюсь ножки, которая отцу едва до пупа достает. Смотрю на них и просто не верю, что это чудо сотворили мы с Яном. Плачу, конечно. Развожу сырость по полной. Да я почти в истерике. Но каждый раз, когда приходится встретиться взглядом с мужем, сердце раздувается от любви.
Врачи достают второго ребенка. Показывают его над ширмой, как и первого.
– Дочка! – выкрикиваю я изумленно, радостно и одновременно растроганно. Все в этом обращении есть. – Боже мой, Ян, у нас еще и девочка будет… Боже мой, Нечаевская девочка… Боже мой, какая она крошечная… Боже мой, она же еще меньше Льва… Боже мой… Боже мой… Что мы с ними будем делать?
На последней фразе вся бригада смеется.
– Любить, – отвечает мне муж.
Вижу, как по его щекам сбегают слезы. Это счастье просто невозможно по-другому пережить.
– Любовь Яновна, – выдыхаю я, давая имя дочери.
Мой Нечаев кивает и, справляясь с эмоциями, гордо-гордо голову возносит.
– Ай лав ю, Одуван, – шепчет мне на ухо, пока врач накладывает швы.
Контакт с обеими детками закрепили. Их забрали, чтобы взвесить, измерить, обтереть и одеть. У нас же появилась минутка, чтобы разделить счастье, от которого буквально разрывает.
– Ай лав ю, Ян… Если бы, услышав эту фразу впервые… Если бы я знала, что в тысячу первый услышу ее на родильном столе, став мамой двух чудесных малышей… Если бы я знала, Ян… – шепчу и плачу.
Глаза Нечаева тоже увлажняются. Становятся красными и будто пьяными.
– Пути Господни неисповедимы, Ю. Никто не знает, что он нам готовит. Одно точно: стоит верить в то, что завтра будет лучше. А послезавтра – еще лучше. Еще и еще, родная.
– Согласна, родной.
Губы сухие и дрожат, но я отвечаю на поцелуй мужа со всем сердцем.
Яна с малышней переводят в палату. Я же остаюсь в реанимации на положенные восемь часов, большую часть из которых провожу в отключке.
После пробуждения, воссоединившись с семьей, получаю новую, еще более мощную дозу счастья. Сначала Ян помогает мне подержать сына и дочку, а затем специалист по кормлению показывает, как давать детям грудь.
– Они слабо сосали из бутылки. Почти все время спали, – рассказывает муж.
– Мамочку ждали, – замечает с милой улыбкой медработник.
И малыши это подтверждают. Что Лев, что Любочка быстро схватывают суть процесса питания из груди.
– Ну все, – заключает Ян. – Тут полное взаимопонимание. Любовь с первого взгляда.
– С моей грудью? – смеюсь со слезами на глазах.
– С ней.
Руки почти все время трясутся. Я даже разбираться не пытаюсь: последствия это наркоза или все те же эмоции. Фокусируюсь лишь на том, чтобы бережно и надежно держать детей.
Не успеваю натешиться ребятней, как к нам заявляется родня. Оказывается, пока я спала, они уже проходили обследования.
– Так, ну с парнем все ясно. Наш. Прям со станка, – юморит Роман Константинович, припоминая мне теорию, которой я под настроение поделилась на одном семейном празднике.
Естественно, все присутствующие об этом тоже помнят. Оглашают палату хохотом.
– Папа, – с улыбкой стону я. – Мне смеяться нельзя.
– Прости, родная. Буду держать себя в руках. Дайте девочку увидеть. Я никогда не видел девочек.
Ян передает отцу Любочку. И все звуки в помещении стихают, потому как вся наша родня окружает Романа Константиновича и принимается изучать малышку вместе с ним.
– На мою Ю похожа, – протягивает дрожащим голосом мама.
На что Ян в шутливой форме поправляет:
– На мою Ю. Мою Одуван.
Мама, тряхнув ладонью, начинает плакать. А муж… Вдруг закидывает ей на плечи руку и прижимает к себе. Она не противится. Напротив, обнимает его в ответ.
При виде них у меня щемит сердце.
Но на самом деле удивляться нечему. Счастье витает в воздухе. Все мы чувствуем друг к другу любовь.
– В нашей семье становится критически много женщин, – выдает Бодя с нотками паники.
И атмосфера умилительного восхищения, которое все дружно выражают к малышам, лопается, словно мыльный пузырь.
Палату сокрушает новый взрыв хохота.
Хотя Милана Андреевна, конечно, сквозь слезы и смех ругает паршивца.
– Тьфу на тебя, поросенок, – выдает, всплескивая ладонями. – Женишься и родишь столько пацанов, сколько тебе будет надо, чтобы восстановить баланс.
– И карму, – важно добавляет Богдан.
– Разве что свою.
– В древние времена женщин даже на корабль не пускали. А еще голосовать.
– На то эти времена и древние. Не позорь меня, свинюка, – одернув сына, тут же целует его в макушку. – Рома, дай мне девочку подержать, – шепчет с придыханием и тянет руки.
– Тогда мы забираем внука, – заявляет мой папа. Утерев платком слезы, достает из кувеза Льва. А я смотрю на них и не могу перестать плакать. – Тяжеленький. Богатырь.
– А вот Любочка прям пушинка, – воркует над доченькой Милана Андреевна.
– Ничего. Главное – кости, а мясо нарастет, – выдает Роман Константинович с улыбкой.
– Ты прав, ты прав…
Пока родные продолжают умиляться детками, Ян подходит к моей кровати. Заграждая собой все пространство, наклоняется. Целует меня в нос, а потом и в губы.
– Как себя чувствуешь? Нормально? Или прогоним всех?
– Нормально. Пусть потусят.
Взгляд Яна застывает в районе моих глаз. Задерживаясь, пронизывает сильнейшим напором чувств.
– Ю… Моя Ю… – выдыхает, прижимаясь к моему лбу своим. – Спасибо за сына и за дочь, Зая. Я тебя очень люблю, – этим хрипом буквально до костей пробирает. Что уж говорить о глубинах души… Он там единственный гость. Частый. – Я вас, – акцентирует Нечаев нажимом, – очень люблю. Вы для меня все. Ты и дети – все.
Тяну воздух и задыхаюсь. Со всхлипом выдыхаю.
Закусывая губы, даю себе мгновение помолчать. Не могу говорить. Но после паузы заставляю себя ответить Яну. Потому что Титану тоже нужна ласка. И потому что я сама в себе все эти чувства долго носить не могу.
– Я вас тоже люблю, Ян. Очень-очень сильно. Так… – шепчу, звеня эмоциями, – как любят в жизни раз.
В самый лучший день говорю эти слова. И в самый тяжелый повторю. Наполняя живительной энергией его и себя. Давая опору, которой он никогда не просил, но в которой нуждался не меньше, чем я сама. Рядом с ним и ради него я всегда буду сильной. Потому что Ян Нечаев – нечто необъятное в моей душе. Как всемогущее единство после векового одиночества. Как свет в темноте. Как торжество победы добра над злом.
Я часть этого добра.
Я вера. Я правда. Я сила.
Я Нечаева.
