Текст книги "Ты – всё (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
32
Не знаю… Не знаю, чего хочу…
© Юния Филатова
– Бог с тобой! За что тебе передо мной извиняться? – вопрос явно риторический. Сбивает мой настрой. Наблюдая за мамой Нечаевых, решаюсь развить мысль. Движения Миланы Андреевны быстрые, но лишены какой-либо бессмысленной суеты. В отличие от меня, она определенно не испытывает никакой неловкости. Перекладывая из контейнеров в керамические чаши мидии, осьминоги, кальмары, креветки и различные виды овощных салатов, беззаботно делится: – Мальчики очень любят корейскую кухню. Только с этой заправкой едят цветную капусту, стручковую фасоль и даже соевую спаржу. Поэтому я часто заказываю. Такая вот хитрость.
Я киваю, не зная, как еще реагировать на эту информацию. Думаю ведь о своем. Чувство вины беспокоит давно. Не могу не воспользоваться шансом, чтобы отпустить ее. Другого ведь, скорее всего, не представится. Когда еще окажусь у Нечаевых? Надеюсь, что никогда.
Разрезаю помидор на восемь равных частей. Отправляю на большое блюдо со свежими овощами. Принимаюсь за второй.
– Вы мне очень важные слова сказали… Когда приходили ко мне в больницу, помните? – с трудом формулирую мысли, однако я не сдаюсь.
Движения Миланы Андреевны замедляются.
– Помню.
Вскинув взгляд, смотрит пронзительно, но ничего больше не говорит.
– Вы очень важные слова сказали, – повторяю увереннее. – Но, увы, я не сразу это поняла… Вы просили обещать, что справлюсь… А я не справилась, – впервые признаюсь в подобном перед кем-то помимо психотерапевта. – Я не справилась и… Ощущала вину именно перед вами… Ведь вы поделились не просто мудростью и материнским теплом, в котором я тогда так нуждалась… Вы поделились чем-то более ценным… Не знаю, как объяснить… Я не поняла, не оценила… – по плечам сбегает дрожь, из груди вырываются полувздохи-полувсхлипы. Слезы душат, и я, как ни стараюсь, не могу их сдержать. Милана Андреевна бросает все дела и порывисто обнимает еще до того, как они проливаются. – Я не выдержала… Сломалась… Совершила самое страшное… – шепчу ей в грудь. – Но позже… Позже я все осознала… Вспомнила ваши слова… Поняла их… Сложно сказать, что со всем справилась, что все плохое позади… Я все еще в пути… Но я иду. Крошечными шагами, через боль, через «не могу»… Я иду.
– Милая моя, – обращаясь ко мне, веселая и задорная Милана Андреевна, как и когда-то в больнице, очень мягкие и по-матерински ласковые интонации выдает. – Милая… Девочка моя… – во вздохах столько тепла, что я боюсь растаять. – Что значит сдалась? Как можно, Зайчон?.. Ох, дорогой ты мой ребенок… Ты даже не представляешь, насколько ты важный человек в чьей-то судьбе. Сдаваться вот никак нельзя. Без тебя никак, родная. Ох, милая… – протянув это, мама Яна отстраняется, чтобы посмотреть в мои все еще влажные глаза. – Без тебя ведь разрушится чей-то мир, понимаешь? – шепчет, заправляя мне волосы за ухо.
Не совсем. Но в этот раз верю. И эта вера дает мне такую опору, которую я уже очень давно не ощущала.
– Ян… – бормочу неосознанно. – Он так изменился. Не просто повзрослел. И дело не в присущей ему сейчас серьезности. Иногда он прямо суров. Суров как… Как титан. Я что-то упустила?
Милана Андреевна поджимает губы. Выдерживает паузу, пока в глубине ее теплых карих глаз разливается грусть.
– Ох, милая… – выдыхает с дрожью. Но уже через мгновение в голос мамы-спецназа возвращается твердость. – Надеюсь, мой сын не обижает тебя?
– Нет, – отвечаю, не задумываясь.
Как бы там ни было, жаловаться на Яна не хочу.
– Суров титан. Суров, – соглашается, не давая нужных мне пояснений. – Но знаешь… Нет такого зверя, который бы не отозвался на ласку.
Я смущаюсь. Щеки аж жжет. А в груди буквально пожар разгорается. Сердце, подгоняемое непонятными мне эмоциями, заходится в панике.
– Мне это не нужно, – шепчу как-то бессвязно. – Просто… Мы сейчас взаимодействуем, и невольно возникают вопросы, – резко замолкаю, когда слышу, как кто-то заходит в беседку.
Оборачиваясь, замечаю Агнию. Раскрасневшаяся и взбудораженная, она по каким-то причинам сохраняет молчание, даже когда Милана Андреевна интересуется ее самочувствием.
– Ага? – окликаю я.
Это заставляет сестру встрепенуться.
– А… Да… Все в порядке.
– А где Егор?
Хочется для полноты картины увидеть и его. Тем более что одного упоминания достаточно, чтобы Агния еще сильнее смутилась.
– Он пошел к Яну с Ильей.
– Поможешь нам? – привлекает сестру к работе Милана Андреевна.
А я переключаюсь, начиная тревожиться о том, как пройдет разговор между старшими братьями. Надеюсь, с Ильей Ян так же терпелив, как и с Богданом.
Втроем быстро справляемся с последними приготовлениями.
– Нам с Агнией уже пора, – сообщаю я, пока мою руки.
– О, нет! Вы ведь не обидите нас с Романом Константиновичем, – упоминает мужа как раз в тот момент, когда тот заходит в беседку с огромным блюдом ароматного мяса. – Быть у нас в гостях и не сесть за стол – это недопустимо.
– Никого мы уже не выпустим, – подключается хозяин.
Лицо серьезное, но в голосе слышны нотки характерного Нечаевского юмора.
Пока пытаюсь придумать достойную отговорку, мелкий направляет на меня объектив видеокамеры.
– Юния Алексеевна, – высекает с какими-то киношными замашками. – Назовите дату и цель вашего визита.
– Богдан, – одергивает его отец.
– Да я просто для истории снимаю.
– Не лезь своей камерой людям в лицо. Снимай со стороны.
– Понял, пап, – протягивает мелкий унылым тоном, прежде чем опустить устройство вниз. – Так-так, и что это у нас за наколки? – направляя объектив мне на запястье, судя по звуку, накручивает зум для увеличения изображения. – На кого работаете, капитан Зая?
– Богдан!
В этот раз мелкий, хвала Богу, отходит.
– Почему капитан-то? – посмеиваясь, разряжает обстановку Милана Андреевна.
– У нее четыре звезды на татухе, – поясняет матери. Разглядел же! Ума не приложу, как, ведь детали совсем крошечные. И снова ко мне пристает: – Это правда, что вы состоите в банде?
– А ты в курсе, сын, что нарушил чужое личное пространство?
– Журналистское расследование вынуждает меня опускать некоторые правила, мам.
– Получишь, – впрягается Агуся. – Будешь сбит без предупреждения, как вражеский вертолет.
– Посмотрим, – выписывает Богдан не менее ехидно. – Повоюем еще, глубокоуважаемая женщина-кошка! О, Ян! – резко переключает внимание, а за ним и объектив своей камеры.
Моего Нечаева запись не смущает. Она его вообще не заботит. Смотрит исключительно на меня, вгоняя в дрожь. И идет, игнорируя всех присутствующих, тоже прямиком ко мне.
Опустив ладони на талию, наклоняется, пока не встречаемся взглядами.
– Богдан, – окликает предупреждающе Милана Андреевна, но мелкий продолжает нас снимать.
– Я этого не говорил, – обрушивает Ян свирепым полушепотом.
И отходит.
– Прости, – толкает покаянно возникший рядом Илья. – Дебилом был. Не справлялся с обидой за брата. Кхм, – прочищает горло, когда из-за хрипоты теряет способность говорить. – Действовал у него за спиной. Думал, что защищаю интересы семьи. Сейчас понимаю, что не имел права вмешиваться.
Смотрю на кровоточащую трещину у него на губе и не знаю, как реагировать. Ни слова вытолкнуть неспособна.
– Полагаю, пора всем сесть за стол, – провозглашает Роман Константинович строгим голосом.
Никто не смеет ослушаться.
Агния садится около Егора. Я пристраиваюсь на соседний с ней стул. Не удивляюсь, когда с другой стороны опускается Ян.
Нервно тереблю салфетку, в то время как остальные наполняют бокалы и тарелки.
«А тебя что конкретно интересует? Вспоминает ли Ян тебя? Ну рассказывал как-то, что тебя трудно было уложить. И что ожидания нихуя не оправдались. Худший трах в его жизни. Соррян за прямоту, зая…» – воскрешаю то, что из уст Ильи задело сильнее всего.
Не знаю, что из этого правда, а что домыслы… Но понимаю, что так просто отпустить собственную обиду не могу.
– Прошу прощения, – произношу, прежде чем подняться и выйти из-за стола.
Не заостряя внимания на лицах, разворачиваюсь и спускаюсь в освещенный фонарями сад. Обхватывая себя руками, планомерно перевожу дыхание.
– Хочешь уехать? – прилетает в спину раньше, чем я успеваю успокоиться.
Ян совсем близко. При желании я бы могла податься назад и прислониться к его груди.
– Не знаю… Не знаю, чего хочу, – отвечаю как никогда честно. – Ты, наверное, голоден. Иди поужинай с семьей. Мне нужно отдышаться.
– Дыши, – все, что он говорит.
После этого повисает тишина, которую мне критически необходимо разрушить.
– Твои шрамы… – оборачиваюсь, чтобы отыскать глаза Нечаева взглядом. – Когда случилась эта авария? Как?! Почему ты молчишь, Ян? Неужели так трудно ответить?!
– Какие ответы ты от меня ждешь? Нечего тут рассказывать. Просто, блядь, нечего.
Чтобы справиться с нахлынувшими после этих слов эмоциями, горько улыбаюсь и часто моргаю.
Толкаю, чтобы освободить себе путь. Проходя мимо, задеваю плечом. Ян ловит мою кисть, вынуждает повернуться, смотрит с неясным посылом… Но ничего не говорит.
Дергаю руку, чтобы вырваться. Не отпускает.
Злюсь. Захлебываясь болью, очень сильно злюсь.
– Не стоило изменять своей титановой выдержке, Ян Романович, – чеканю на эмоциях жестко. – Для меня сказанное Ильей так и так не имело значения.
Лицо Нечаева искажает ярость. Но, наигравшись желваками, он ухмыляется и выпускает мои пальцы.
Развернувшись, закусываю губы, чтобы не расплакаться. Быстрым шагом возвращаюсь в беседку, потому как под прицелом большого количества взглядов легче сохранять самообладание, чем наедине с одним Яном.
Он появляется примерно через минуту.
Садится рядом и принимается за ужин. Я тоже стараюсь есть и даже потягиваю предложенное Егором вино, только бы на меня обращали поменьше внимания.
Увы, полностью избежать его не получается.
– У нас в семье не принято вести рабочие разговоры за столом, – говорит, глядя на меня, Роман Константинович. – Но я не могу не спросить, Юния Алексеевна, как тебя приняли в «Brandt Energy Motors»?
– Прекрасно приняли, – отвечаю спешно.
– Моя сестра выдающийся экономист, – включается, как всегда, неожиданно Агния. Задерживаю дыхание и напрягаюсь, пока она раскатывает свою программу: – Самый перспективный молодой специалист в нашем городе. Еще магистратуру не окончила, а несколько предложений работы получила. Жаль, не все ценят то, что она остановила свой выбор на «Brandt Energy Motors».
– Не все? – переспрашивает Роман Константинович.
Вдвоем с Агнией смотрят на Яна.
– Я ценю, – невозмутимо принимает удар. – Сегодня Юнии Алексеевне была выписана премия.
– Правда, что ли? – радуется за меня сестра. – Я знаю, куда ее вложить, чтобы приумножить сумму!
– Там и так прилично, – остужает Ян.
– Супер! А будет еще больше! Мы хотим купить Юнии собственный байк.
Ох, блядь…
Зачем?
Сердито смотрю на сестру.
– Что? – высекает Ян. – Какой, на хрен, байк?
– Ямаху или Кавасаки, – отвечает Ага спокойно. Бросив взгляд в объектив направленной на нее камеры, добивает для Богдана: – У каждой девочки из банды Сукэбан должен быть крутой байк.
– Спалились! – шипит мелкий.
– Бодя, отложи камеру…
– Почему ты говоришь «собственный», будто Ю уже каталась на чужом? – перебивает маму Ян.
– Она каталась, – усмехается Агуся. – Илюша, сладкий, готовь вторую губу.
– Заткнись, – шикаю я, не выдержав шоу, которое она устроила.
– Ты каталась с ним? – обращается ко мне Ян.
Глухой тон неспособен утаить угрозу.
– Так, думаю, нам всем следует успокоиться, – протягивает Милана Андреевна. Смотрит на старшего сына: – Ян.
– Я спокоен, мам, – высекает резко. – Ю, я тебе вопрос задал. Отвечай.
– Кхм… – выступает вместо меня Илья. – Да, я научил Юнию управлять мотоциклом.
– Простите! Простите! – горланит следом за ним Богдан. – Я приблизил и… – с гадкой ухмылкой подмигивает Агнии. – У тебя что-то в волосах, женщина-брат. Похоже на сидящего на жвачке паука.
Завопив, сестра подскакивает на ноги.
– Бодя, твою мать! – сокрушается Милана Андреевна. – Свинюка ты такая!
– Стой, – реагирует на крики Агнии подорвавшийся следом за ней Егор. – Замри. Замри, бл… Прекрати истерику. Я помогу. Стой же!
И сестра застывает, зажмурившись и зажав рот ладонью, позволяет ему осмотреть свои волосы.
– А я здесь ни при чем, ма! – возмущается Богдан. – Я ее даже братом назвал! Ты слышала? Считай, принял, несмотря на ОПГ!
– Бодя!!! Ты у меня сейчас ремня выхватишь!
– Почему у вас всегда виноват я???
– Выйди из-за стола, – теряет терпение Роман Константинович.
Меня от его тона накрывает дрожью.
Мальчишка тут же замолкает. Побледнев, стойко шагает отцу навстречу. Тот указывает ему на дверь, и они вместе покидают беседку.
– Ян… – хватаю своего Нечаева за руку. Игнорируя то, как сердито он смотрит, прижимаюсь губами к уху. – Пойди с ними. Пусть Богдана не наказывают.
– Он заслужил.
– Ян, – умоляю я.
Нечаев раздраженно отбрасывает салфетку и поднимается, чтобы отправиться следом за отцом и братом.
Милана Андреевна перехватывает мой взгляд, с благодарностью кивает.
– Что?.. Ну что там? – шепчет Агния задушенным от страха голосом. – Егорчик?..
– Стой. Не дергайся, – требует он, прежде чем у меня на глазах раскинуть складной нож и отфигачить залипший в зеленой жвачке клок. – Все.
– Ах… Ты что, отрезал мне волосы??? Егорыныч, ты что?! Ты что?!
– Филатова, блин, там незаметно.
– Да ты… Гера!
– Говорю же, что незаметно. Че ты вопишь?
– Точно незаметно? – смотрит на всех поочередно.
– Незаметно, – подтверждаем с Миланой Андреевной в один голос.
– А паук… Паука нет?
– Уже нет, – заверяет ее Егор.
– Боже… Я хочу домой, – выдыхает сестра с дрожью.
– Поехали, – соглашается Нечаев.
Прежде чем покидаем беседку, бедная Милана Андреевна раз десять перед нами извиняется.
– Перестаньте. Вы не виноваты, – шепчу ей уже во дворе.
– Конечно, виновата. Мой сын. И он свое все равно получит.
– Я понимаю, вам неудобно. Но правда, не стоит.
– Безусловно, мне неудобно. Без пяти минут невестки… И такой прием! Да я этому поросенку до конца жизни не забуду!
– Мам, ну реально, хватит, – подключается Илья. – Забудешь же. Простишь, – обнимает мать. – Дурак он еще. Вот и все.
– Ой, дурак… – расстроенно вздыхает она.
Замолкаем, когда возвращаются остальные Нечаевы.
Ян с отцом мрачнее туч. Но Бодя, слава Богу, жив и невредим.
– Это действительно был я. Бес попутал, – кается он перед Агнией. – Прости, женщина-брат. Больше не повторится. Такого точно никогда! Клянусь.
Сестра хмыкает и, не сказав ни слова, с видом королевы, будто это и не она вовсе пару минут назад визжала от ужаса, важно удаляется.
– Спасибо за вкусный ужин, – благодарю я.
– Приходите в любое время. Всегда будем рады, – говорит Милана Андреевна, обнимая меня.
– Доброй ночи, – прощаюсь сдержанно со всеми сразу и иду следом за догоняющим сестру Егором.
В гараже, как ни странно, те не задерживаются. Садятся на мотоцикл и уезжают, оставляя меня с Яном.
Мой Нечаев ничего не говорит. А я сама боюсь и слово молвить. Покорно сажусь в машину, когда открывает передо мной пассажирскую дверь.
Гробовая тишина между нами сохраняется до самого дома.
Дома Яна.
Черт возьми…
С трудом перебирая ногами, иду за ним к подъезду.
33
Что происходит? Что?
© Юния Филатова
«Ненавижу лифты», – заключаю мысленно, пока вжимаюсь в одну из его стен.
Нечаев зол. Понимаю причины. Как не отгораживаюсь от этой темноты, вижу по глазам проживаемые им душевные состояния и все принимаемые мозгом решения.
Сама, как говорят у нас в Одессе, держу фасон. Делаю вид, будто меня его эмоции не волнуют. Вот только Ян, глядя в упор, выдает такой мощный энергетический поток, игнорировать который попросту нереально.
Меня трясет. Сердечный ритм сбивается. Дыхание становится высоким, отрывистым и влажным.
Напугана Зая. Загнана в угол. Добровольно в логово хищника идет.
«Нет такого зверя, который бы не отозвался на ласку…»
Нет, нет… Мне это не нужно.
Зачем же я иду с Яном?
В очередной раз мы с ним не нашли общий язык. Не договорились. Подозреваю, что даже не услышали друг друга. А моя чертова психика, вопреки всему, жаждет коннекта.
Коснись меня, Нечаев… Иначе я сойду с ума!
Слияние взглядом – по сути тоже прикосновение. Глубинный контакт. Сердечный. Душевный. Искренний.
Но…
Когда чувств слишком много, будь то даже лютая злость, этого недостаточно. Возникает необходимость усилить передачу эмоций тактильно.
Коснись меня, Нечаев… Коснись же…
Задыхается Зая.
И пусть бы… Пусть бы погибла под завалами. Давно пора!
Но…
Я хочу выбраться… Хочу выбраться, Ян!
Раньше он, уловив мое очевидное волнение, со знанием дела улыбнулся бы. Сейчас же принимает как факт и остается мрачным.
На выходе из лифта, как и всегда, пропускает меня вперед. Идет на пару шагов позади. Смотрит вслед. Физически ощущаю этот взгляд. От него бросает в жар.
Ключ-карта. Щелчки замков. Взгляд-приглашение. Шаги – мои, следом его. Все точно так же, как вчера.
А вместе с тем…
Второй раз в этой квартире оказываюсь, а ощущение… словно вернулась домой.
От этих мыслей страшно до безумия.
Но я иду… Иду, пока не добираюсь до зоны спальни.
Сейчас что-нибудь придумаю… Сейчас… Или потом?..
Потом. Все потом.
Зверь настигает. Обволакивает сначала одуряющим запахом альфы, а после – бушующим пожаром ярости и страсти. Сознание затягивает мороком еще до того, как Нечаев скользит ладонью мне на шею и, слегка сдавив, вжимает заднюю поверхность моего тела в переднюю часть своего.
Титан.
Твердый. Горячий. Прочный. Сильный. Величественный. Непостижимый. Опасный. Влекущий. Магнетический. Плавящий.
Втиснутый между моими ягодицами эрегированный член не ведает стыда. Не чувствует границ. Боже, да он буквально акт вандализма над моим тонким трикотажным платьем совершает. Движение, напор, движение… Я начинаю сомневаться в том, что одета в миди. Колени оголяются. Вскоре я ощущаю, как излишки ткани собираются валиками на пояснице, однако одернуть подол возможности нет. Скованная в тиски Нечаева, полноценно дышать неспособна.
Инстинктивно сжимаю бедра, когда рука Яна оказывается у меня между ног. Но его это, конечно же, не останавливает. Моргнуть не успеваю, как добирается до трусиков. Сдвигая кружевную полоску в сторону, надавливает исключительно на лобок.
«Я ждала больше… Я хочу большего…» – понимаю и заливаюсь смущением.
А оно, как известно, усиливает возбуждение. Настолько, что у меня от избытка чувств начинают слезиться глаза.
Слепну. Оглушающе громко дышу.
– Мне нужно в ванную… – удается прошептать вместо мольбы, коснуться полноценно.
– Потом, – толкает Нечаев.
Это не голос. Это рычание взбешенного зверя.
Меня сотрясает от дрожи. И страх становится моей отслоившейся тенью. Она трепещет вместе со мной. Создает вибрации. Рождает помехи. Удлиняя звуковые волны моего дыхания, наполняет пространство эхом.
Чего я боюсь? В физическом плане ведь знаю, что не обидит.
В том и дело… Ужасом охвачена моя душа. А сердце тем временем горит предвкушением.
Возьми меня. Взорви. И воскреси.
Нет, нет… Борюсь с собой!
Та самая психопатическая тревожность помогает в этом сражении.
Осмеливаюсь прошелестеть:
– Я так не могу… Мне нужно в душ!
– Нет, не нужно, – отрезает сипло.
Надавливая мне на лобок, заставляет оцепенеть. Тихо хватаю губами воздух, пока растопыренные пальцы Яна крайне медленно спускаются ниже и, не касаясь ноющей сердцевины, раздвигают внешние половые губы. К плоти тотчас приливает заряженная похотью кровь. Чувствительные точки мучительно воспаляются. Кажется, множественные взрывы произойдут, как только Нечаев коснется их.
Но…
Боже мой… Он не касается. Продолжая повышать напряжение, надавливает и грубо двигает припухшую мякоть губ.
– Не раньше, чем я тебя выебу, зай.
– Ах… – задыхаюсь, якобы от шока.
Но все это фальшь. Для успокоения совести.
На самом же деле дух перехватывает из-за скачка порочного вожделения. И суть не в словах, а в посыле. Нечаев не спрашивает. Ведет себя, как всегда, уверенно. Даже нагло. Констатирует то, что собирается делать со мной, как факт. А мне, чтобы дать себе волю и после не слететь с катушек, именно эта его наглость и необходима.
Дикость, но лишь с Яном получается полностью отпустить контроль. Он его буквально отбирает. Только ему я, вопреки тому, что обманул когда-то, доверяю. Исключительно с ним расслабляюсь.
– Я не раздевалась… Не позволяла… – тарабаню отрывисто и шумно.
Закусывая губы, прикрываю веки. Прежде чем понимаю, что делаю, трусь о член Нечаева ягодицами.
Боже… Как это может быть настолько приятным? И почему же его пальцы остаются неподвижными?
– Прости, родная, но после бордельных шлюх, которыми были насыщены последние пять лет моей жизни, в твоем вербальном позволении я не нуждаюсь.
Сразу после этого хриплого выдоха вторая рука Нечаева сползает с моей шеи вниз, чтобы оттянуть ткань платья и освободить из тонкого кружевного бюстгальтера грудь.
– Ах…
– Считай, разделась.
Мнет чувствительную плоть требовательно и жадно. Вызывает боль, которая пугает сопутствующим ей наслаждением.
Задохнувшись, нахожу силы, чтобы повернуть к Нечаеву голову.
– Ян!
Не уверена, что тон получается гневным. Едва успеваю поймать сжигающий в бурлящих вулканах взгляд, как он впивается пальцами мне в подбородок и запечатывает мой рот поцелуем.
Одновременно с этим его вторая рука вжимается в мою разгоряченную и влажную сердцевину.
Вспышка. Глубокая и затяжная темнота.
Нервная система моего организма превращается в огнепроводный шнур. Все эти тончайшие структуры стремительно подают пламя в головной и спинной мозг.
Детонация. И мое сердце не бьется.
А где же вся эта любовь? Где любовь?!
Разбросана по телу. Разбросана как зерна, которые тут же прорастают и укореняются.
Вместо ритмичных ударов живого мотора слышу какую-то назойливую мелодию. Не сразу понимаю, что эти разнотональные звуки я сама издаю. Рот Яна приглушает их незначительно. Из его нутра они резонируют с не менее яркими фейерверками.
Отключаюсь от внешнего мира. Теперь весь он в этом помещении заточен. Ничего больше не существует. Не существует даже той версии меня, настолько сильно боящейся боли, которую можно получить от других, что сама себе ее причиняет.
Здесь только я. Здесь и сейчас. Только я. Только Зая.
Нечаев трогает между истекающих сладострастной слизью складок. Жестко теребит распухший клитор. Резко загоняет внутрь меня пальцы. Натягивает, заставляя привстать на носочки, прогнуться в пояснице и всем весом лечь ему на грудь.
– М-м-м-м… – мычу между ржавыми стонами, пока он грубо трахает мануально.
Я выше и выше, а он трахает и трахает. Ноги не держат. В них все жилы натянуты и дрожат так, черт возьми, сильно, что похоже на тремор.
Обе мои груди дышат погрязшим в похоти воздухом, а я даже не осознала, когда Ян освободил вторую. Наверное, в какой-то момент он просто понял, что никуда я уже не денусь, оставил мой подбородок и теперь поочередно сжимает мои соски. Сжимает так сильно, что в вершинах возникают острое жжение и дикая пульсация.
Я кричу. От удовольствия и догоняющей его боли.
Переминаюсь с ноги на ногу, а они ведь так широко расставлены. От долгого стояния на носочках стопы, а за ними и голени, скручивает судорогами.
Трясет. Сука, меня так трясет.
Такого еще никогда не испытывала. Никогда.
Не соображаю, где и в каком состоянии моя одежда. Она вроде как еще на мне, но вся собрана в районе талии.
Боже, так плевать на внешний вид сейчас.
По щекам слезы льются, а с ними, вероятно, и черная подводка тает.
Что вообще происходит?
Хнычу, когда появляется ощущение, что вот-вот описаюсь. Инстинктивно «пританцовываю», шлепая мокрыми ступнями от льющегося по моему адски напряженному телу пота. Сделать это так непросто… Нечаев ведь не дает свободы, возможность хоть как-то маневрировать тоже отбирает.
Я скована, зафиксирована и стиснута. Напрочь лишена воли. Полностью в его власти.
И мне это так нравится… Господи, мне так отчаянно сильно это нравится!
Что происходит? Что?
Оторвавшись в очередной раз от рта Яна, приподнимаю тяжелые ресницы, чтобы посмотреть в глаза.
Там ответ. Там точно есть ответ.
Но он не позволяет мне его увидеть. Сжав пальцами подбородок, возобновляет поцелуй.
Толчки снизу не прекращаются ни на секунду. Предэкстатическая эйфория настолько острая, что я скулю.
Что происходит? Что?
Дело ведь не в близости. Нет, не в ней.
Это не первый наш сексуальный контакт. Я уже знаю, как может быть. Сегодня по-другому. Загоняя в меня пальцы, Нечаев тем самым будто бы отвлекает от того, что дает ртом.
Потому как…
Снизу он меня, как и было заявлено, уже ебет. А сверху, поцелуями своими, берет. Берет, подчиняя на том уровне, который гораздо выше физического. И вместе с этими поцелуями Ян и отдает – разряжает в меня обойму за обоймой. Именно эти эмоции и чувства он и пытается скрывать, когда так свирепо взрывает чувствительность моей интимной зоны.
– Скажи мне… – сиплю, едва удается разорвать поцелуй и встретиться взглядами.
Он смотрит интенсивно. Прямо в глаза. С надрывом. Опаляюще.
Внутри его вулканов… Там что-то… Нечто очень-очень важное горит…
Господи… Господи…
– Скажи мне, – требую, дергая головой, чтобы не позволить ему вновь запечатать рот.
Уловка срабатывает лишь раз. В следующее мгновение Ян перехватывает жестче, сжимает подбородок и целует.
Предпринимая новую попытку сопротивления, стискиваю зубы. Но он повторяет уже знакомый фокус – расталкивает мои челюсти пальцами. Знакомый, но тем не менее я к нему оказываюсь не готовой.
Сдерживаю стоны, прекращаю дышать… Это так чертовски трудно! Заливаюсь слезами, пока якобы терплю. С пальцами Яна в моем рту поцелуй еще сильнее возбуждает. Особенно когда он меняет руки и, Господи Боже мой, дает нашим языкам разделить солоноватый вкус моего секрета.
Я прикрываю веки буквально на миг, двигаюсь навстречу новому толчку и… все резко заканчивается. Мое тело прошивает молния сумасшедшего кайфа. Вверх, вниз, по кругу в животе… Взрыв. Дыхания не хватает, но я кричу. Кричу и беспорядочно содрогаюсь, пока удовольствие выплескивается из промежности горячим напором брызг. Оно льется по не прекращающей меня трахать руке Яна, по моим ногам, прямо на пол.
Когда обмякаю, едва ли не теряя сознание, он бросает меня на кровать.
Господи… Я собираюсь умереть.
Можно, пожалуйста, reset?
Каким богам молиться?
Не знаю, откуда в моем организме столько крови, но я совершенно точно краснее, чем когда-либо. И суровый взгляд Нечаева состояние этого гребаного стыда лишь усиливает.
Он раздевается. Скидывает рубашку, брюки и белье в оставленную мной лужу.
– Нет… – выталкиваю, когда шагает к кровати.
Обхват за лодыжку. Рывок. Да такой яростный, что в последний момент мою задницу над полом ловит. Опускает медленно, почти бережно. Но колени так и так приземляются со стуком.
Прячу руками грудь, а Нечаев, покрасовавшись перед моим лицом ужасающей меня сейчас огромной, с жутко раздутыми от напряжения венами, эрекцией, касается моих губ пальцами. Надавливая, проникает в рот. Я закашливаюсь и сердито шлепаю его по руке.
Едва он, свирепо стискивая челюсти, отступает, сама его преследую. Протягиваю руку к шраму на боку.
Замираем.
Выдох. Вдох.
Глаза в глаза. Внутри его низвергается ад, от которого мне физически плохо становится.
Трогаю. Неровность кожи вызывает в подушечках жжение и зуд.
Губы Яна распахиваются. Тяжело втягивает через них кислород. Закусывает нижнюю. С силой, но ненадолго. Выпускает с выдохом.
– Ты расскажешь мне? – смелею я.
Смелею настолько, что прижимаюсь к шрамам губами.
Мимолетное касание. Смазанное. Потому как мудак, из-за которого у меня незаживающие раны на сердце и шрамы по телу, стремительно перехватывает мою руку и грубо отдергивает от себя.
– Это лишнее, – в приглушенном голосе ярость гудит.
– Почему?
– Просто не делай так, блядь. Никогда.
Со следующим движением он разворачивает меня к себе спиной.
Толчок между лопатками, и я падаю грудью и лицом на кровать. С запоздалым смущением отвожу руки, чтобы прикрыть выставленную на показ сердцевину.
Нечаев что-то рычит. Одной ладонью, надавив на затылок, вжимает лицом в матрас, а второй – отводит от промежности «защиту».
– Что ты… Что ты собираешься делать? – задыхаюсь в потрясении.
Пытаюсь с ним сражаться, но он ловко фиксирует мои руки крестом у меня же на пояснице.
– Ты почему такая? – хрипит, задевая мне ухо. В голосе злость и недоумение. – Почему ведешь себя как целка? Тебя раком, что ли, никогда не ебали?
И мое сознание плывет.
