Текст книги "Ты – всё (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)
28
Не стоит меня провоцировать, Ю.
© Ян Нечаев
– Ты можешь не смотреть так? – выдыхает Ю явно взбешенно, прежде чем отправить ушную палочку, которой подтирала излишки наложенной на веко краски, в урну под раковиной.
– Как?
– У меня все из рук валится!
Я заметил. Все утро что-то гремит, хотя мы с тех пор, как проснулись, и парой слов не обмолвились.
– Это пояснение? Я при чем? – раскручиваю на разговор.
– Ян… – шипит предупреждающе.
На самом деле задыхается.
– Цеди, че уж.
– Что?
– Яд свой.
– Ян… – по вибрирующим интонациям это – своеобразная сирена.
Новый уровень опасности.
Прижимаю к пересохшим после затяжных поцелуев губам теплую керамическую чашку, чтобы вкусить приготовленный Юнией кофе. Лелея безумную надежду, что он не отравлен, медленно глотаю напиток. С той же беспечной ленивостью прикладываюсь к дымящей сигарете. Широко растопыриваю пальцы. Задевая шершавые губы, невольно морщусь от боли. Но взгляд с Ю не свожу.
– Из-за тебя все!
– Что все?
– Все валится! И вообще… Все!
– Все, – задумчиво раскатываю объемное определение на языке. – Действительно. Все.
– А ты, как я вижу, не согласен!
– Согласился же.
– Нет. Ты просто издеваешься!
– Смотри, – выдыхаю исключительно спокойно. Предусмотрительно откладывая чашку, изгибаю губы в подобии улыбки. – Ты то суковатой Сукэбан прикидываешься, то змеей ядовитой, то сумасшедшей белкой, то рыбой-пилой, – чисто и ровно обрисовываю ситуацию. Смотрю на нее не без подкола, но исключительно миролюбиво. – А издеваюсь все равно я?
– Ты… – задыхается. – Да ты просто ох… – даже испытывая гневное возмущение, продолжить не решается. Заявка на успех. Идем к победе. – Белка только твоя, Нечаев!
– Нет. У меня Зая.
– Если думаешь, что я твои манипуляции терпеть стану… – трясет перед моим лицом пальцем. Не шевелюсь, только бровь приподнимаю. – Ошибаешься!
Смеюсь, потому как, наблюдая феерический заход, рассчитывал на что-то более лютое от наэлектризованной Заи.
– Я не шучу, Ян!
– Я понял, Ю. Ты очень грозной стала.
– Снова издеваешься?
Улыбку давлю. Мотаю головой. Развожу руками.
Она бросается, будто в объятия. На самом деле стукнуть меня кулаком пытается. Перехватываю.
– Выдыхай, Пушок, – советую, балансируя между суровостью и неудержимым желанием ее дразнить.
– Прекрати… Серьезно, Ян! Я ужасно спала, – врет, не догадываясь, что мог контролировать всю ночь. – И вообще…
Замолкает, когда прижимаю к груди.
– Думаешь, я спал? – шепчу почти на беззвучном.
Юния напрягается. Кажется, вот-вот брыкаться и отпихивать начнет. Но проходят секунды наполненной ее сбившимся дыханием тишины, и она обмякает. А еще через мгновение обвивает руками мой торс. Поглаживая по спине, через рубашку касается там, где мне бы не хотелось... По шрамам ведь проходится. Но я принимаю решение перетерпеть.
– Пора выдвигаться, если не хотим опоздать, – сухо проговариваю пару минут спустя.
Юния отстраняется. Задерживает на мне растерянный взгляд.
– Я… – сипит. И замолкает. Прочищает горло, прежде чем продолжить. – Заберу вещи вечером. Не хочу на работу брать.
Стискивая зубы, оставляю это извещение без ответа.
Также молча наблюдаю за суетой, которую Юния устраивает перед выходом.
Она вымывает чашки – это ладно. Большинство людей так делают, не желая оставлять после себя грязную посуду.
Подозрение вызывают следующие действия Ю. Протерев кофемашину, она проходится с бумажными полотенцами и чистящим средством по всем поверхностям кухни. Даже внутри раковины ни единой капли не оставляет.
За чистотой собственного тела она следит с не меньшим рвением. Управившись на кухне, идет в ванную, чтобы потратить минут пять на намыливание ладоней.
После этого возвращается к волосам, укладкой которых занималась большую половину времени, которое провела в этой квартире после пробуждения.
Жду. Не подгоняю.
Внаглую стараюсь не смотреть. Но наблюдаю, конечно.
Вспоминая, как она драила с утра пораньше пол, прикрывая это странное рвение тем «погромом», который вчера устроила, догадываюсь, что это, мать вашу, нечто нездоровое. Но комментировать пока не берусь.
Придется копать. Сама не расскажет.
Тревогой, сука, авансом грузит, и я невольно превращаюсь в угрюмого мудака.
Молчу, пока покидаем квартиру. Молчу, пока едем на работу. И когда в фойе расходимся, тоже молчу.
– Хорошего дня, Ян Романович, – желает со сдержанной улыбкой, как та самая Ю, которую воспитали «лучшие» родители.
Киваю в ответ. И на этом все.
Сердце топит усиленно. Заряжает на работу.
Через час после просмотра видеозаписей вчерашнего дня я остаюсь без секретаря. Через два располагаю полным именем бывшего мужа Юнии. Еще через два – еду по адресу, который удалось узнать.
Ян Нечаев: Прости за вчера. Если быть точным – за ту часть, где я проехался по тебе из-за работы. Был неправ. Ты молодец. Твой настоящий план лучше, чем я рассчитывал.
Поглядываю на экран, пока еду. Юния читает, но не отвечает. Я, конечно, понимаю, что ни одного гребаного «спасибо» от нее не заслуживаю. Но хоть как-то отреагировать можно?! Нет?!
Ян Нечаев: Я подумал, будет правильно, если ты сама решишь, как мне поправить нанесенный ущерб. Что бы ты хотела? Что угодно проси.
Пока оживает карандаш со стороны Ю, перечитываю написанное несколько раз. На эмоциях давно не действую. Всегда оставляю себе «зазор» на подумать, прежде чем что-то сказать или сделать. С Юнией несколько ускоряюсь, но в целом результат не требует кардинальных правок. Я умею признавать свою неправоту. Извиняться тоже обучен. И действительно готов ради Ю на все. Так к чему изворачиваться? Все в норме. Порядок. Едем дальше.
Юния Филатова: Я уже была в бухгалтерии. За премию расписалась. И не скажу, что благодарна тебе! Вовсе нет. Сумма огромная. На меня странно смотрели. Если ты решил сделать мне «славу» еще и в компании, то, блин… Ничего не меняется, Ян! Я зла на тебя! Даже за вещами сегодня не поеду. И лучше мне вообще не пиши. Вернемся к формальному общению через служебную почту, где ты Ян Романович, а я Юния Алексеевна.
«Зазор» слетает. Первый «красный», и я импульсивно тарабаню пальцем по экрану.
Ян Нечаев: Нет, не лучше.
Юния Филатова: Нам не по пути, Ян! У тебя своя жизнь, у меня своя.
«Зеленый». Трогаюсь, набираю скорость, но писать мне это не мешает.
Ян Нечаев: Со вчерашнего дня мы снова вместе.
Юния Филатова: В параллельной Вселенной???
Ян Нечаев: Да хоть в аду!
Юния Филатова: Не помню, чтобы я на что-то подобное соглашалась! Живи сам в своем аду!
Ян Нечаев: Соглашалась. Переехала с вещами.
Она долго не отвечает. А когда отвечает… Присылает стикер с факом.
Бросаю взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что я – это я. Что, мать вашу, живу свою жизнь.
«Зазором» в этот раз пользуюсь полноценно. Перевожу дыхание, успокаиваю сердцебиение, заглушаю все эмоции.
В конце концов, открываю галерею и, отмотав к альбому с запрещенкой, выбираю одну из тех фотографий, где я сижу за рулем, а Ю меня обнимает. Задерживаю взгляд не только на ее улыбке, но и на наших крепко сплетенных пальцах.
Отправляю.
А следом текст.
Ян Нечаев: Передай телефон моей Зае.
И снова она тянет время. Долго не отвечает. Успеваю доехать до пункта назначения, прежде чем «входящее» освещает экран мобильника.
Юния Филатова: Нет ее. Убили.
По спине озноб летит. Все тело перетряхивает.
Хорошо, что к тому моменту уже на ручнике стою, а не где-то в потоке движусь, потому что первый, будто вложенный потусторонней силой порыв – разбиться о стену.
Ни хрена не до шуток. Но иначе я не знаю, как с этой странной связью и вызываемыми ею страшными эмоциями справляться.
Хочу набрать ее, услышать голос, сказать все, что подгорает внутри… Останавливает лишь то, что знаю: она не одна сейчас. В полном кабинете сотрудников нормального разговора не получится. А выходить и искать укромное место ради меня новая Ю не станет.
Поэтому я беру себя в руки и пишу ответ.
Ян Нечаев: Я знаю, как ее воскрешать.
Ян Нечаев: Закапывай сколько угодно глубоко, я раскопаю и воскрешу.
И снова пауза. А я, мать вашу, жду.
Закурив, туплю в машине, словно мне не хуй больше чем заняться.
Юния Филатова: Ты, оказывается, не только зоофил, Нечаев. Еще и некрофил.
Черный юмор подъехал.
Лады. Пусть так.
Затягиваюсь. Выдыхаю. Набираю.
Ян Нечаев: Когда кончаешь, ты очень живая.
Юния Филатова: На твои пошлости, Нечаев, я отвечать точно не собираюсь.
Ян Нечаев: Правильно. Не отвечай. Просто кончай.
Юния Филатова: Ян…
Удивительное влияние, но я ловлю себя на мысли, что все отдал бы только ради того, чтобы услышать сейчас, как она произносит мое имя вслух.
Юния Филатова: Ладно. Я придумала. Решим вопрос с моральным ущербом следующим образом… Ты позволишь мне общаться с Ильей.
Твою мать…
Не хочу, блядь, злиться… Но, сука, злюсь.
Зачем?!
Ян Нечаев: Не стоит меня провоцировать, Ю.
Пишу, отправляю… А потом такой… Стоп. Она у меня разрешения спрашивает.
Вот в чем суть.
Юния Филатова: Я не провоцирую. Тут вопрос доверия. Если ты относишься ко мне так же, как озвучивал… Если до сих пор думаешь, что я способна крутить с одним из твоих братьев… Иди к черту, Ян!
Скриплю зубами. Засаживаю кулаком в руль. Разражаюсь матами.
Пальцы дрожат, когда отвечаю.
Ян Нечаев: Договорились, Ю.
Ян Нечаев: Постарайся закончить сегодня работу к семи.
Юния Филатова: Почему к семи?
Ян Нечаев: Потому что в 19:05 я буду ждать тебя на паркинге.
И похер, что рабочий день до шести.
Юния Филатова: У меня есть еще одно предложение по оптимизации себестоимости. Но Лилии я теперь не доверяю. Можно к тебе сейчас зайти?
Юния Филатова: Мм-м… К вам.
Тягостно вздыхаю.
Приоткрываю окно. Швыряю окурок.
Ян Нечаев: Я не на месте. И не знаю, когда буду. Лилия у нас больше не работает. Не хочешь, кстати, ее заменить на время, пока отдел кадров не найдет мне нового секретаря?
Юния Филатова: Нет уж, спасибо.
Ян Нечаев: Дождался все-таки твое «спасибо».
Юния Филатова: Очень смешно. Так что мне делать с предложением, Ян Романович? Это важно.
Ян Нечаев: Присылай на почту, Юния Алексеевна.
Сворачиваю переписку, когда понимаю, что она больше ничего не ответит. Выхожу из машины. Закидывая телефон в карман брюк, оглядываюсь.
Хрен знает зачем.
И без того ведь понимаю, что район старый и благополучием не славится.
Дверь в подъезд нараспашку. Поднимаюсь.
Стучу, потому что звонок признаков жизни не подает.
– Кто там? – отзывается из-за двери детский голос.
На пару секунд теряюсь.
Потом включаю мозги и вспоминаю, как общаться с детьми. Тем более это, похоже, мальчишка, к которым я привык.
– Привет. Меня зовут Ян Нечаев. А тебя?
– Натан Поверин.
Фамилия та же, что и бывшего Ю.
По спине сбегает первая волна липкой дрожи.
«Я никогда не была беременной…»
Нет, блядь… Нет! Это не может быть ребенок Юнии.
Она бы своего не оставила.
Доверяй ей… Блядь, хотя бы попытайся!
– Ты футболист? – врывается в мое звенящее от напряженных дум сознание голос мальчишки.
– Был когда-то.
– Ух ты, как круто! У меня есть твоя футболка! Ты не мог бы ее подписать?
– Взрослые дома есть, Натан?
– Не-а.
Должен развернуться и уйти.
Но не могу.
– Вообще так делать нельзя. Но мне можно доверять. Подпишу футболку, если откроешь.
И замки коротко щелкают.
29
…потеря, которую я, вступая в войну с собой,
никак не желаю отпускать…
© Ян Нечаев
Мелкий не только дверь мне открывает. Впускает в квартиру. Позволяет осмотреться.
На пороге понимаю, что ни хрена хорошего мне здесь не светит. Но стискиваю челюсти и шагаю. С гремящим за ребрами сердцем расшатываю не успевший толком закрепиться мир с Юнией Филатовой новыми подробностями ее жизни без меня.
Сколько там времени после развода прошло? Из этой жизни ее до сих пор не вычеркнули.
Везде она. В каждом закутке.
И если наличие обезличенных женских штук и прибамбасов можно списать на предполагаемую новую подружку Поверина, то с фотографиями, которые повсюду, труднее поспорить.
На всех Ю.
С Натаном, которому сейчас навскидку лет десять дать можно, в разные годы его жизни, начиная аккурат с пяти… И с самим Костей Повериным – тупорылым татуированным качком.
Здесь ее до сих пор любят. И чувства эти не скрывают.
Грудь сдавливает. Обручами сжимает. Сердце с легкими в одну кучу сгоняет. Смотрю на улыбающуюся со всех снимков Юнию, и кажется, что никогда больше вдохнуть не смогу.
Это разве она? Та же девчонка, которая дрожала в моих руках.
Чисто внешне все то же. Только глаза чужие. Цепляюсь за эту деталь, стойко игнорируя лапы-грабли Поверина на моей Ю. Да и его самого в целом.
Что с ней было?
В глазах тьма. Одуряющее головокружение. И чернота в нутро будто нефть хлещет. Тошнота поднимается зверская. Страх разлететься на куски не столь ужасен. Подношу спичку, чтобы разнесло. Освободило.
Больно? Разрушен. Сгораю. Но не убит.
– У нас все хорошо, – подкидывает дровишек Натан. – Мой брат чемпион Европы по джиу-джитсу! А скоро победит весь мир! И мы переедем. Далеко-далеко.
– Твой брат?
– Костя.
Ну да, похожи. Похожи.
Смотрю на гориллу, якобы в поисках интеллекта. На самом же деле задаюсь вопросом, могла ли эта тварь резать Ю.
На конченого извращугу, честно признаться, не особо тянет.
Но и по Юнии никогда ведь не скажешь…
Сука, как же жжет за грудиной. Вдохнуть невозможно.
На хрена ехал сюда? Какую информацию рассчитывал вскрыть? Что не жила здесь?
Глупо. Потому как все указывает на то, что была здесь. С ним.
– Где брат? – хриплю, обращаясь к малому.
– Работает.
– А ты что же?..
– А что я?
– Дома сидишь?
– Так ведь каникулы.
– Понятно.
– Футболку подпишешь? Ты обещал?
Поджимая губы, киваю. Кулаки стискиваю. Работаю на выносливость в титаническом труде переживать боль.
– Откуда она у тебя? – спрашиваю, когда пацанюра приносит часть моей старой футбольной формы.
– Юния подарила… Еще давно…
«Подарила…» – раскатываю мысленно, визируя маркером часть своего прошлого.
Я бы ни одну ее вещь не отдал… Не отдал же.
Сколько еще боли будет?
– А ты играешь сейчас? Юния говорила, что тебя звали в столичный клуб и национальную сборную, но ты предпочел забугорную команду.
На автомате ухмылку давлю. Просто не знаю, как еще с эмоциями справляться.
– Нет. Давно не играю.
– Даже понарошку?
Хмурюсь, пока догоняю, что под «понарошку» Натан подразумевает любительское увлечение футболом.
– Даже понарошку.
– А мы с Юнией играем!
– Рад за вас, – роняю, скрепя сердце.
– Сейчас новая звезда в юношеской сборной – Тарас Говорун. Помнишь такого?
Мотаю головой.
– А он тебя помнит. Есть ролик, где он рассказывает, что попал в футбол благодаря мажору, который устроил его в спортшколу, купил форму и дал денег. Твое имя называет! И счастливый стольник баксов показывает! Помнишь, помнишь? – распаляясь, несколько раз подскакивает.
Усмехаюсь, когда понимаю, о ком речь.
Но снова мотаю головой.
– На то он и Говорун, чтобы говорить. Красивая легенда. Видишь, как тебя проняло. Ну и остальных, я уверен, тоже.
– Да ты просто забыл! Даже Юния сказала, что похоже на правду! Похоже на тебя!
Даже Юния… Касается это сообщение сердца.
– Что еще она обо мне говорила?
– Ничего. Она о тебе не любит распространяться, – старательно выписывает слово, которое явно от самой Ю и подхватил. – Думаю, ей до сих пор больно из-за того, что ваша дружба закончилась.
Зверь в моей груди поднимает голову. Чтобы завыть.
Тихо. Утробно. Отчаянно.
С хрипом прочищаю охваченное огнем горло.
– Телефон тебе оставлю, – протягиваю Натану визитку. – Пусть брат наберет. Скажи, что разговор серьезный и не терпящий отлагательств. И больше чужим дверь не открывай.
– Ты не чужой.
Больше ничего не говорю. Молча покидаю квартиру.
В груди расщелина глубиной с Марианскую впадину, а я еще, сука, тешусь какими-то призрачными надеждами. Звоню в соседнюю дверь. Открывшей старухе фото Юнии с мобилы засвечиваю.
– Часто здесь видели? Сколько жила у Повериных?
Что-то ведь не клеится.
– Вы из «Опеки»?.. – толкает соседка, принюхиваясь, словно слепая ищейка. – А, да… Жила, жила… И сейчас живет! Постоянно ее вижу. Всех вместе вижу, – оглушает противоречивой правдой.
– Я заплачу, сколько скажете…
– Ой, вы что! С ума сошли?! Не надо мне ничего платить! – выкрикивает истерично и резко захлопывает передо мной дверь.
Скрипнув зубами, снова звоню. Ноль реакции.
Долблю кулаком в звенящее полотно, уже понимая, что ни хрена таким макаром не добьюсь. Не выносить же честному народу врата в дом.
Душу трясет, как при самом сильном сейсмическом бедствии. Растаскивает на кровавую рвань, как ни стараюсь держаться.
Легче, как предполагал, не стало. Только хуже.
Вопросов добавилось. Ответы все дальше.
Еду в горсовет. Казалось бы, включаюсь в работу. Решаю накопившиеся за время моего отсутствия проблемы, но Ю ни на миг из головы не выпускаю. После отправляюсь на завод. Делаю быстрый обход по цехам, которые будут заниматься сборкой новых моделей. Пожертвовав желанием принять хотя бы дозу кофеина, ровно к семи возвращаюсь на паркинг офиса.
Да только Юния, как договаривались, не появляется.
Когда звоню ей, не отвечает. Иду на проходную – сообщают, что покинула здание в половине четвертого.
Едва успев отправить мне последнее сообщение?
Бешусь, естественно.
Набираю Римму Константиновну. Грубо отчитываю за то, что отпускает сотрудников раньше положенного без моего на то позволения.
– Юния Алексеевна приболела… – бормочет дрожащим голосом, за который мне должно быть стыдно. Если бы я мог сосредоточиться на чем-то, кроме здоровья Ю. – Я взяла на себя ответственность, Ян Романович… Хотела как лучше… Извините меня, пожалуйста…
– Просто ставьте меня впредь в известность, – выдвигаю сухое требование после серии сдавленных вздохов.
– Хорошо, Ян Романович! Обещаю!
Отключаюсь, не удосужившись попрощаться. Мыслями давно с Ю. Разбирает тревога.
Ян Нечаев: Ты где?
Ян Нечаев: Что с тобой?
Ян Нечаев: У врача была?
Ян Нечаев: Что купить?
Ян Нечаев: Я еду к тебе домой.
И все сообщения остаются без ответов. Она их даже не читает, хотя в один момент засекаю ее в сети.
Ян Нечаев: Если не ответишь до того, как я доеду, будет пиздец какой разбор полетов, Ю.
Кровожадно, но вовсе не довольно, ухмыляюсь, когда вижу галки о прочтении.
Ян Нечаев: Накапайте Николаичу че-нить понижающее, я уже близко.
Юния Филатова: Ян…
Юния Филатова: Я не дома. Не приезжай.
Мое сердце начинает колотиться.
Одурело. Просто бешено. На разрыв.
Его топят и распирают чувства, которые я, возмужав по всем, блядь, статьям, так и не смог взять под контроль.
Я, сука, так и не смог. Так и не смог. Так и не смог!
Юния Филатова – это трагическая потеря, которую я, вступая в войну с собой, никак не желаю отпускать. Держу из последних сил. Держу!
И, конечно же, я еду к ней домой.
Поднимаюсь. Звоню. Игнорируя перекошенную рожу отца, нахально прохожу в квартиру.
– Что ты себе позволяешь?! Я вызову полицию!
– Николаич, – протягиваю, не оборачиваясь, будто бы навеселе. Будущий тесть следом за мной идет. Но я не оборачиваюсь, пока не достигаю комнаты его старшей дочери. – Набил ты оскомину со своей полицией, ей-богу. Придумай уже что-то новое, – советую, пока оглядываю пустую спальню. – А еще лучше… – похлопываю Филатова по плечу. – Давайте, папа, привыкайте к мысли, что я с вами до гробовой доски. Вопрос решенный.
Он едва при мне коньки не отбрасывает.
– Кем это он решенный?! Кем решенный, я спрашиваю?! Я своего позволения не давал!
– Да никто вас и не спрашивает. И, уж поверь, никогда не спросит. Остынь, – последнее сквозь зубы цежу.
– Юния никогда не согласится, – выдавая невнятный бред, озаряет темницу Одувана шальной улыбкой. – Моя дочь не согласится, слышишь? За убийцу своей бабушки и того, кто чуть всю семью не угробил, в жизни не пойдет! Не мечтай!
В ярость от такого заявления прихожу, но тщательно это скрываю. Надвинувшись, зло стискиваю зубы и замираю.
– Ты, отец, на меня кончину своей звезданутой бабки не вешай, лады? – выдыхаю приглушенно. – Лично я ей слова сказать не успел. А уж тем более сделать. Кроме того, я, безусловно, на хуй, не мечтал, чтобы дата ее смерти сопрягалась с нашим с Ю первым разом. Так что заканчивай этот бред нести. И других незамутненных курсани. Потому как, если я хоть раз услышу, что запрягаете что-то подобное Юнии, реально головы полетят.
Филатов багровеет и несколько раз клацает зубами.
Это, честно сказать, вызывает беспокойство. Отдаленно я понимаю его отцовское беспокойство и, конечно же, не хочу, чтобы он откинулся из-за моих слов. Но и стоять обтекать – тоже не мое. Предпочитаю обозначить позиции на старте. С семьей Юнии вообще все карты готов открыть.
– Моя дочь… Моя девочка… – блеет, выдувая пузырьки слюны. Глаза слезятся – удивительно, что не проливается влага. – Никогда твоей не будет!
– Она уже моя, – спокойно отражаю я.
Еще какое-то время напряженный зрительный контакт выдерживаю. Когда понимаю, что лишил будущего тестя дара речи, иду на выход.
Тут-то Филатов и оживает.
– Думаешь, если твоя семья владеет половиной города, все купить можно?! Моя дочь не продается!
Медленно оборачиваюсь. Фальшиво улыбаюсь.
– С половиной города – это ты, конечно, загнул, Николаич. Я не настолько крут. Но тебе лично так и так ни хрена не обломится. Потому что впервые согласен: Ю не продается, а я не покупаю.
Вылетаю из квартиры. Пока сбегаю вниз, звоню Юнии.
Она, мать вашу, сбрасывает.
Заскакивая в тачку, пишу сообщение. Я с ней, сука, уже столько их настрочил, сколько за всю пятилетку не выдал.
Ян Нечаев: Я понял, ты прям, пиздец, труднодоступная. Что дальше? Сколько сможешь от меня прятаться? Ночевать где собираешься? Если что, адрес Поверина я знаю. И остаться тебе там не позволю! Кончай детский сад, Ю.
Читает, но не отвечает.
Осквернив пространство салона самыми, блядь, загогулистыми матами, трескаю ребром ладони по рулю.
Ян Нечаев: Я обладаю охуенным терпением, Зай. Но даже у него есть лимит. Объявись, мать твою, чтобы я увидел, что ты жива-здорова.
Едва карандаш рядом с аватаркой прекрасной Юнии Филатовой приходит в движение, сердце биться прекращает.
Это клиническая смерть?
С трудом запускаю. Но и так тарабанит оно через раз.
Растирая ладонью лицо, надсадно перевожу дыхание.
Юния Филатова: Я приеду к вам в гараж, но не одна. Егор что-то написал Агнии, и она... Буквально с ума сошла! Хочет ехать к нему, не могу ее остановить. Прости. Мы у Мадины, но сестра уже вызывает такси. Может, ты вмешаешься со своей стороны?
Су-у-ука…
Я вмешаюсь. Я, блядь, так вмешаюсь, что всем плохо будет.
Ян Нечаев: Уже выдвигаюсь в сторону дома. Разрулим.
Раунд. Сам себе эту отмашку даю, прежде чем завести мотор.
Пока еду, противоречивые эмоции раздирают. И рад, что поиски закончились. И киплю от злости, что вышла из сумрака только из-за сестры. И, сука, горю эйфорией, что увижу Ее.
Разораться с порога не получается. Застаю Егорыча и Илюху за разговором, который на базе семейных ценностей не имею права срывать.
– У меня проблема. С Эмилией Ломоносовой, – упоминает мелкий соседскую девчонку. Молча обмениваемся рукопожатиями. Присаживаюсь на диван напротив. – Эм-м… – настраивается заново. – Тут, короче, на днях неудобная ситуация произошла. Она нарисовалась в компании, в которой был я. Ну и чисто случайно я ее выгулял в обход остальных.
– Ну ты и баран, – сходу ругает малого Илья. – В курсах же, что она тебя с сопливых лет любит. Куда лезешь? Хорошая девчонка. Зачем зря голову морочишь?
– Эм-м… – краснеет Егор. – Сам не знаю, так получилось. Но проблема не в этом.
– А в чем, блядь?
– Ну туда-сюда… Она полезла ко мне в машине… И…
Я приподнимаю бровь.
– И? – Илюха подгоняет.
Егор указывает большим пальцем себе на рот и, втягивая щеки, имитирует характерное сосательное движение. Прикрываю веки, до того как он озвучивает:
– Эмилия мне отсосала.
– Ты дебил?! – горланит Илья возмущенно.
– Я не смог ее остановить.
– Дебилище! А еще трепло голимое! Кто о таком, блядь, рассказывает?
– Ша, Илюха, – вступаюсь я. – Ему восемнадцать, – напоминаю многозначительно. Самим ведь есть за что с того периода стыдиться. – Пусть рассказывает. Лучше нам, чем каким-то ебанутым корешам.
– Соррян, конечно, – продолжает дымить Илья. – Теперь она бегает за тобой? – догадывается.
– Написывает, – растягивает мелкий тоном, по которому понятно, как его это вымораживает. – Фотки зареванные шлет.
– И че? Как это, извините, исправлять? – размахивает руками средний. – Знаешь, блядь, что будет, если до отца дойдет? Ты, шароебище, на ней женишься! В восемнадцать, сука, лет!
– Я не хочу жениться, – все, что толкает мелкий, нервно натрясывая коленом. – И дело не в возрасте. На Ломоносовой вообще никогда не хочу. Никогда.
– А на ком хочешь? – едко высекает Илья. – На своей Филатовой?
– На хрен надо! Эта мне даже со штампом не даст.
– Какого ж ты беса атакуешь ее?! Провоцируешь, чтобы прибегала сюда!
– Я не провоцирую! – глядя на меня, выдает, из-за кого зассал.
Потому что я запрет ввел. А он нарушает.
– Она сама приезжает. Мне что – выгонять?
– Удобно ты, борзый, устроился, – хриплю я.
– У меня с ней ничего нет. Клянусь. Я ее не трогал почти ни разу. Она сама дразнится, словно нам по пять лет… – задыхается малой. – Дергает меня за член несерьезно! Ну, типа…Теребонь-бонь-бон хаха.
Пока Илюха в недоумении хмурится, я с трудом сдерживаю смех.
– Меня это… – рычит Егор, обнажая в ярости зубы и сжимая руками воображаемую шею «обидчицы». – Меня это пиздец как бесит!
– Так покажи сучке, что это не игрушка, блядь! – подбивает Илья.
– Стоять, – резко отсекаю я. – Уже напоказывал. С одной разберись. По ситуации, уясни: просто чтобы «подразнить», девчонки за член не дергают. Она тебя хочет. Но это чисто для справки. Не значит, что ты можешь ее трахнуть. Я не разрешаю.
Возбужденное озарение на лице брата меня, мать вашу, пиздец как беспокоит. А учитывая, что сюда едет та самая Филатова, вдвойне.
– Давай сейчас: встал и поплыл походкой пеликана к Ломоносовой. Извинишься перед девчонкой. Нормально извинишься, признавая свой косяк. Если будет плакать, не стой истуканом. По-братски пожалей. Не забудь объяснить, что ничего более к ней не чувствуешь, а член твой, пока бесхозный, своей паскудной жизнью живет. Даст Бог, она допрет, что с таким мудаком, как ты, ей счастья не будет.
Когда малой уходит, поднимаюсь и иду к холодильнику. Свинчивая крышку с бутылки с минералкой, жадно глотаю холодную воду.
Лучше бы это был алкоголь. Потому как у распахнутых ворот гаража притормаживает такси, и из него вылетает явно невменяемая Агния, а за ней моя, сука, любовь.
Раунд.
Смотрю на Ю, и на зубах скрипит нерастворимая доза кайфа.
Заряжает. Лихорадит. Затягивает. Дурманит.
– Привет, – здоровается так просто, словно, мать вашу, не кидала меня в очередной раз на договоренности.
– Добрый вечер, – протягиваю с издевкой сипло, являя сразу все свои эмоции.
– Где он? – выкрикивает Агния, феерически отхапывая главную роль в этом, мать вашу, абсолютно непревзойденном и определенно искрометном концерте.
