Текст книги "Ты – всё (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
36
Что, если он все узнает???
© Юния Филатова
Заскочив с жары в прохладное помещение, первым делом перевожу дыхание. От офиса до кафе, в котором договорилась встретиться с Агой и Мадей, идти минут пять, не более, а я едва тепловой удар не получила.
Поймав свое отражение в зеркале, поправляю стоечку ярко-желтой блузки. Машинально прохожусь с инспекцией и по манжетам на запястьях. Под пластырем, который вновь наклеила после расспросов Богдана, сильно парит. С трудом сдерживаю желание сорвать и вдоволь почесать кожу, что в моем случае означает – разодрать до крови.
«Нельзя», – напоминаю себе.
Сейчас, когда приходится контактировать с Нечаевым, все больше тревожусь, что заметит или нащупает шрам. Пластырь – это, конечно же, не лучшее решение. Его необходимо снять, дабы не привлекать лишнего внимания.
Но как?
Пока не знаю.
Поправляю волосы и иду в зал. С порога замечаю активно машущую сестру, поэтому без остановок продвигаюсь к столику. Расцеловываю девчонок. Пощипываю за щечку Рокси. Смеюсь, когда малышка улыбается.
– Мы тебе классическую карбонару заказали. Сейчас уже должны принести, – докладывает Агния, пока я занимаю место на диване рядом с ней.
Выбором девчонок недовольна, но молчу о том, что в такую жару хотелось бы чего-нибудь полегче. Сама виновата. Нужно было определяться, когда они спрашивали. А я написала, чтобы на свое усмотрение заказ делали.
В итоге подворовываю у Мадины салат. Она смотрит неодобрительно, но не из-за еды, а потому что жаждет новостей.
– Вы собираетесь что-то рассказывать? Или будем дальше молча жевать? Я зачем сюда ехала?!
– Чтобы выгулять Рокси, – улыбаюсь я.
– Выгулять Рокси я могла бы и в парке около дома. Кстати, знаешь, кого там сегодня засекла? – интригующие паузы Андросовой всегда отменно удаются. Но я тоже не лыком шита: молчу, пока ей не надоест сгущать краски. – Нечаева!
Агния, которая еще минуту назад стонала, что десерт для ее желудка был лишним, на эту информацию заметно оживляется. Отлепившись от спинки дивана, подается к Мадине.
– Какого именно? С кем?
– Яна Романовича.
По привычке делаю вид, что мне все равно.
Благо Агния уточняет:
– Одного?
Мадя отвлекается, чтобы отобрать у Рокси листик рукколы, который та успела дернуть из тарелки и уже намеревалась сунуть в рот.
Смотрю на них, жду ответа и ощущаю, как внутри меня растет давление.
Проклятое сердце набатом стучит.
– Дай ее мне, – прошу и сразу же протягиваю к малышке руки.
Мадина охотно соглашается. Но когда я забираю Рокси, вместо того, чтобы поспешить с рассказом, принимается за еду.
– Приехал один, – проговаривает только после второй порции моих спагетти. – А там уж не знаю… Точно с кем-то встречался. Боже, Юня, не хмурься так! Не думаю, что это женщина. Чай не пацан – по паркам за заями бегать.
– Я не хмурюсь! С чего вдруг?! Какое мне дело?!
– Ну да, конечно… Ты два дня подряд у Нечаева ночуешь. Вы же там не оптимизацию продолжаете обсуждать.
Ничего не могу с собой поделать… Заливаюсь жаром.
– Я вообще мало что понимаю, – осмеливается пробормотать сестра.
Вздыхаю, глядя на Рокси.
– Агусь, я и сама ни черта не понимаю.
– Ты его простила? Вы снова вместе?
– Не думаю, что простила… – говорю, как чувствую. – Обида никуда не исчезла… И страх тоже есть… Но… Когда Нечаев оказывается рядом, не получается его оттолкнуть. Мозг отключается, а душа сама к нему тянется.
– Это всего лишь страсть. Просто у тебя с другими не было, – подкидывает Агния ключи к разгадке этой непреодолимой одержимости. – Надо попробовать с другим!
Пока говорила о Яне, в животе бабочки кружили. А тут вдруг… Стоит лишь представить, что кто-то другой прикасается, ознобом пробирает.
Сглотнув подкатившую к горлу тошноту, мотаю головой.
Хотела бы объяснить, что чувствую. Но спектр такой накрывает, что и слова не вымолвить.
– На самом деле, мои хорошие… – принимает Мадина подачу вместо меня. – На самом деле, если прислушиваться к своим желаниям… Не к стереотипному мышлению «А вдруг другого варианта не будет?», не к потребности получить банальную ласку, не к привычке подчиняться сильнейшему, не к хроническому страху сказать «нет»… Если прислушиваться к своим истинным желаниям, то в мире окажется не так много мужиков, которым ты бы хотела дать. Как правило, он один. Остальные – это ошибки. Да-да, девочки! Это я, Мадина, говорю. Тоже ведь с годами поумнела!
Я бездыханно застываю.
Ага принимается спорить.
– В современном мире эта теория абсолютно несостоятельна. Девушка тоже имеет право пробовать и выбирать. Первый не может быть единственным. Это все равно, что забежать в бутик, схватить сразившие наповал тебя, неопытную и неподготовленную, туфли и носить их до конца жизни! Может, еще и в гроб в них лечь? Что, если ты эти «туфли» перерастешь? Что, если они натрут мозолины и причинят космическую боль? Что, если они порвутся в хлам?
– Мозолины – это нормально, – смеется Мадина. – Особенно в первый раз.
Меня этот разговор смущает.
Благодаря Рокси удается избежать неловкости. Заметив, что она уснула, поднимаюсь, чтобы положить малышку в коляску.
– А может, у этих «туфель» слишком много дури?
– Ма-хорошая, меня смущают твои метафоры.
Пока я возвращаюсь за стол, Агния краснеет, но продолжает гнуть свое.
– В любом случае «туфли» не могут быть вечными!
Мадя смеется.
– Вернемся к этой теме лет через пять.
– Договорились! А вообще, у меня тоже есть новости от Яна Романовича. Он сегодня утром позвонил и предложил мне должность своего секретаря. Говорит, что срочно нужен человек. До сентября, когда мне нужно будет уезжать в Киев, подберут достойную его сиятельства кандидатуру, а сейчас я со своей «ртутной активностью» его бы «очень выручила». Хах! Хочет довести папу! Он же… Если узнает, что мы обе на Нечаевых пашем… Хуже только замуж за них выйти!
Ага тарабанит и тарабанит, а я не могу справиться с потрясением.
Зачем ему Агния? Ей всего восемнадцать. Ни опыта, ни усидчивости, ни усердного желания работать у нее нет. Кроме того, она там, если вдруг какой-то конфликт случится, не смолчит. Месяц? Как бы офис выстоял!
– Не вздумай соглашаться, – запрещаю я.
И вижу, что сестра расстраивается.
– Ну… Нечаев хорошие деньги предложил.
– Ага, нет. Я тебе со своей премии переведу, сколько скажешь.
– Так неинтересно. Никакого азарта. Что плохого в том, чтобы посидеть у двери Яна-Титана Романовича? Я бы там хорошо смотрелась! Пилила бы себе ногти, отвечала на звонки, курировала наглые задницы, когда можно зайти к Светилу… А-а-а, он же мне пообещал сразу же на офисные луки выдать!
– Ты с ума сошла! – возмущаюсь я, в то время как Мадя смеется. – Ян ничего просто так не делает. Ему явно от тебя что-то нужно.
– Не будем преуменьшать достоинств Нечаева, Юня. Его благороднишейство любит помогать обездоленным. Ты же видела интервью с Говоруном? Про его счастливый билет слышала? Слышала!
– Да при чем здесь это? – распаляюсь я, пока не упираюсь взглядом в циферблат часов. – Блин! Вы меня заболтали! Я семь минут как должна быть на месте, – последнее сообщаю, стоя на ногах. – Мадь, рассчитайся, пожалуйста. Потом поделим.
– Конечно.
Целую девчонок в щеки, касаюсь носика спящей Рокси и вылетаю из кафе в августовское пекло.
Так быстро иду на своих шпильках, что за несчастных пять минут кросса начинают болеть голени. Но потраченные усилия не проходят напрасно – добираюсь до кабинета раньше всех коллег.
Погружаюсь в текущие отчеты. А как только успокаивается сердцебиение, начинаю поглядывать на телефон.
Написать Яну? Возмутиться? Сказать, что не позволю Агнии здесь работать? Ни одного дня. Написать? Или все же не стоит?
Инициировать с ним общение страшно. Он ведь обязательно будет лезть мне в душу.
Боже мой… А Нечаев предложил Агнии должность для того, чтобы расспрашивать обо мне???
Да ну… Бред!
Секретарь руководителя – ответственная миссия. Он бы не стал ради каких-то сплетен брать неопытного сотрудника.
Но… По сути, Нечаев его уже нанимает! На индивидуальных условиях.
Мозг кипит. Руки трясутся.
Господи… У меня скоро разовьется настоящий психоз!
Беру в руки мобильный, но пишу не старшему Нечаеву, а тому, который помладше.
Юния Филатова: Привет! Когда Ян попал в аварию? Это произошло в Германии?
Если узнаю примерную дату и местность, можно будет поискать детали в сети.
Илья Нечаев: Привет. Какую аварию? Ян никогда не был участником ДТП.
Илья Нечаев: Ну, кроме того случая, когда вас столкнули с трассы.
В шоке обмираю. Несколько секунд, не моргая, таращусь на экран.
Как такое возможно? Он ведь подтвердил мою теорию про аварию! Теперь что же получается? Поддержал удобную версию?
Юния Филатова: Тогда откуда у него шрамы?
Илья долго не отвечает. Не меньше получаса проходит, прежде чем прилетает новое сообщение.
Илья Нечаев: Не могу тебе сказать.
Что за ерунда???
Мой пульс так сильно учащается, что какое-то время я не слышу ничего, кроме стука в висках. Сердцебиение и вовсе вызывает паническое чувство удушения.
Юния Филатова: Можем увидеться вечером? Ян разрешил нам общаться.
Что это даст? Как я собираюсь выведывать какие-то подробности? Не так ли это подло, как то, что делает Ян, предлагая работу Агнии?
Илья Нечаев: Можем. После восьми буду свободен.
Юния Филатова: Ок. Давай встретимся в том кафе на АЗС, где мы когда-то перекусывали.
Илья Нечаев: Договорились.
Только заканчиваем переписку, звонит мама.
Отвечая на звонок, возвращаюсь к работе.
– Когда дома будешь? – толкает она в трубку словно бы между делом. Пару минут я слушала о новом этапе лечебного голодания, которое последние месяцы практикует дедушка и дружно не одобряют все наши родственники. – Хочу вертут[1] напечь, – добавляет с той же показной непринужденностью, потому как я не спешу отвечать.
Замечаю, что в кабинете шумно как никогда. Помимо того, что работа кипит, идет бурное обсуждение приближающегося корпоратива.
Зажимая мобильный между ухом и плечом, едва успеваю поймать выплевываемый принтером листок.
– Да что за мракобесие! – ругаюсь себе под нос. – Прости, мам. Подожди секунду, – извинившись, нахожу взглядом Римму Константиновну. – Бумага слишком тонкая. Она не подходит для печати. Принтер ее то хватает по две, то зажевывает, то прогоняет вхолостую.
– Вот вам и оптимизация расходов. А я предупреждала, когда Ирина Викторовна делала заказ.
– Ты предупреждала, Марин.
Кукушки комментируют, прежде чем реагирует сама Римма Константиновна.
– Много ее пришло? – уточняет она.
– На квартал должно хватить, – бубнит Ирина Викторовна.
– Кошмар, – резюмирует Марина.
– Тихий ужас, – растягивает Арина.
– Юнечка Алексеевна, – проговаривает миролюбиво главная. – Если вам не трудно, сходите к айтишникам. Попросите перенастроить параметры принтера. Если есть такая возможность, конечно.
Я очень сомневаюсь. Бумага реально аж светится.
Но делать нечего. Киваю и отправляюсь выполнять поручение.
Очутившись в коридоре, устало выдыхаю в динамик мобильного:
– Мам, ты еще здесь?
– Да, конечно.
К сожалению.
– Я думаю, дедушка сам знает, что для его организма лучше. Он себя прекрасно чувствует. Ты же слышала: поджелудочная перестала беспокоить, давление не так часто скачет. Он и внешне заметно посвежел.
– Да… – вяло поддерживает мама. – Хорошо выглядит. Ты права.
– Если это все, что ты хотела обсудить, я отключаюсь. Мне нужно работать.
– Юня, дочечка, – оба обращения мама выдает через паузы. Чувствуется, что ей тяжело говорить. – Ты не ответила, придешь ли сегодня домой?
– Пока не знаю.
– Юня… – вздыхает, выражая отчаяние. И выпаливает то, что, очевидно, давно решалась сказать: – Не нужен ОН тебе. Не повторяй ошибки, я тебя умоляю!
И я, словно налетев на глухую стену, резко торможу.
Сердце же, напротив, набирает скорость. Колотится, не ведая ограничений.
– Нельзя… Нельзя, дочечка… – с трудом разбираю взволнованный шепот.
И тут же его прерываю:
– Я сама разберусь, мам. Мне двадцати три года. Я имею право на личную жизнь. А она на то и личная, что в ней нечего делать посторонним! Ты же знаешь, как меня нервируют ваши с папой советы!
– Ну прости, что мы о тебе беспокоимся! Две ночи глаз не смыкали!
– То есть беспокоитесь вы, а виновата я? Ощущение, что я, и вправду, вернулась в прошлое!
– Я не говорю, что ты виновата, – смягчаясь, спешно идет на попятную. – Но… Я мама! Я хочу, чтобы мой ребенок был в безопасности! Хочу, чтобы ты была счастлива и здорова! Чтобы у тебя все было хорошо! А с тех пор, как ОН снова появился, у меня режим тревоги не отключается! Это невозможно, как бы ты на меня не злилась! Понимаешь, о чем я?!
– У меня все в порядке. Мне хорошо, мам. С НИМ хорошо! Понимаешь, о чем Я?!
– Это ненадолго!
– Мам… Ты сейчас сама делаешь мне больно. Именно ты!
– Прости, прости… – кается мама дрожащим голосом. Со свистом переводит дыхание. У меня мурашки по телу разбегаются, пока она восстанавливает возможность говорить: – Вот зачем ты прислала ЕГО за вещами? Почему сама не приехала? Неужели мы с отцом не заслуживаем каких-то объяснений? Да хотя бы увидеть тебя! Убедиться, что наш ребенок жив и здоров!
– Подожди, мам, – перебиваю ее, как только получается осмыслить последние слова. – Ян был у вас сегодня?
– А он же теперь каждый день врывается! – обрушивает та сердито. – Господи! – восклицает с такими интонациями, будто и правда к самому Богу обращается. – А я ведь сразу видела, что это аморальная личность. За что нам ОН? За что?! Не уберег батюшка, не уберег…
– Мам, постой, – вновь прерываю ее. Смотрю в окно на пики церковных куполов и в отчаянии кусаю губы. – Какие именно вещи Ян забрал?
– Так все выгреб! Только мебель и осталась!
Получив эту информацию, я прихожу не только в ужас, но и в ярость.
Как он смеет рыться в моих вещах?! Кто ему дал такое право?!
Боже мой… Боже мой… Боже мой!!!
Что, если он все узнает???
– Я должна бежать. Перезвоню чуть позже.
Отключаюсь и сразу же набираю другой номер.
– Зайди, – требует Нечаев.
И прежде, чем я успеваю что-то сказать, сбрасывает вызов.
Что ж… Лицом к лицу? Так даже лучше!
[1] Вертута (рум.) – рулет из пресного вытяжного теста с начинкой.
37
Может, ты, Ян?..
© Юния Филатова
За стойкой секретаря пусто. Некому оповещать Светило, как назвала сегодня Нечаева Агния, о посетителе. А я не удосуживаюсь даже постучать.
Толкаю дверь и врываюсь. Не ведая, что творю, пересекаю кабинет, пока не оказываюсь рядом с Яном.
Зрительный контакт, словно столкновение с правдой.
Он что-то знает. Смотрит иначе, чем еще утром смотрел.
Стекло с прожилками крови.
Еще не осознавая, насколько масштабна новая катастрофа, захлебываюсь паникой. Взметнувшись, бью Нечаева по щеке.
Сердце тотчас пронзает боль. И оно ее множит беспрецедентно усердно. Едва не разорвавшись от натуги, гонит с кровью по всему телу.
Слез нет. Это та самая мука, которую организму, чтобы выжить, необходимо глушить шоком.
Резко утекает энергия. Падает давление. Исчезает пульс. Я на нуле. Ни жива ни мертва.
Горло перехватывает спазмом. В какой-то момент просто вынуждена бороться с этим состоянием, чтобы иметь возможность наполнить легкие кислородом.
Ян все это время молчит. Молчит и смотрит.
Когда мне удается вдохнуть, странным для возникшей ситуации образом прикасается. Потрясенно моргаю, пока он с какой-то особенной мужской нежностью, которая, Господи Боже мой, сильнее любой агрессии, отводит прядь волос мне за ухо, поглаживает по голове, привлекает к груди и прижимается губами к моему лбу.
Безотчетно прикрываю веки. С судорожным надрывом перевожу дыхание. Сердце приходится отпаивать.
Мне страшно… Боже мой, как же мне страшно!
Беру себя в руки. Отталкиваю Нечаева.
– Что ты себе позволяешь?! – кричу пронзительно.
Эмоции ведь не скрыть. Меня кидает из состояния в состояние. Полный спектр пролетаю. В истерике трясет, хоть на лице и нет слез. Они льются внутри. Обрушиваются в таком количестве, что подобно ливню, который разрушает почву, уничтожают часть моей плоти.
– Почему ты молчишь, Ян?!
Он поджимает губы и хмурится так сильно, будто в этот момент тоже терпит какую-то боль. Играет мускулами. Раздувает ноздри. Отражает глазами мою безумную агонию. Подсвечивает ее своими собственными эмоциями. Наделяет силой, которая заставляет меня задыхаться.
– Что я себе позволяю? – уточняет приглушенно, сухо и настолько хрипло, будто секунду назад криком связки сорвал.
Вгоняет в дрожь. Перебивает ею каждый нерв в моем организме.
Развернуться бы… Уйти без выяснения обстоятельств.
Бежать. Надо бежать!
Но разве могу я это сделать, когда кажется, что мой Нечаев вновь повзрослел? Возмужал под давлением неизвестных, но таких пугающих для меня фактов.
Атмосфера конфликтная. Однако в ней нет обычной агрессии. Столкновение убеждений. Буйство эмоций. Дикий вой каких-то чувств. Адский бунт бесов. Исступленная и горячая боль.
Прикрываю веки, чтобы прервать связь. И вроде главный источник отрубила, но в сознании на повторе: взгляд, дыхание, напряженный ход мускулов.
Болен. Воспален. Так глубоко, что сомнений нет – процесс происходит не только в глазах. Охвачен весь организм. Затронута даже душа. Нарушена физическая подвижность, но кровоизлияние именно там.
Не знаю, каким образом все это чувствую. Не знаю.
Но, Господи… Мне так больно и страшно!
А он… Мама… Ян снова обнимает. Прижимает к груди. Укрывает от бури, которая внутри меня разыгралась.
О Боже… Он все усмиряет.
Всхлипываю. Стону. Мурашки по телу, будто грибы после дождя.
Нечаев вздыхает, перестраиваясь, словно машина из титана.
Но я ведь не могу… Не могу прятаться за ним, как за стеной. Что буду делать, когда ее не станет?!
Нельзя, нельзя… Нельзя. Пусть он и ближе собственной кожи. Нельзя.
Выдох. Вдох.
Расстояние.
Смотрю на Яна. Он челюсти стискивает. И так тяжело. Тяжело нам обоим.
– Зачем ты ездил ко мне домой, Ян?.. – толкаю с дрожью. – Как посмел копаться в моих вещах? Почему решил, что можешь что-то без меня забрать?! Не слишком ли много ты на себя взвалил? – в последний вопрос все свое отчаяние сливаю.
До исступления. До дрожи. До головокружения. До потемнения в глазах.
Прочь. Все жуткие кошмары прочь!
– Много. Ты права, – признает Нечаев с силой, которую если украсть нельзя, то хочется хотя бы отщипнуть. – Прости, – даже извиняясь, достоинства не теряет. – Ты не оставила мне выбора.
– Я? – злюсь, уже не понимая, на кого это чувство направлено.
– Я поднимал вопросы. Давал шанс рассказать правду самостоятельно. Предупреждал, что сокрытое в любом случае раскопаю.
Говорит об этом крайне спокойно.
Будто то, что он загнал меня как зверька – не так уж и важно. Словно то, что разворотил в душе бурю – не так уж и страшно.
Тихий голос, ровный тон… А меня оглушает громом.
– Ты этой правды не заслуживаешь! Не имеешь на нее никакого права. А уж копаться подобным образом… – прерываюсь, чтобы выразить свое отношение саркастическим смехом. Мгновение спустя трясу перед лицом Нечаева указательным пальцем: – Я этого не потерплю!
– Стерпишь, Зая, – убеждает словами, осаждает взглядом. – Знаешь ведь, я тоже не сдамся. Не отступлю. Должен понять, что происходит. Особенно теперь, – выдерживает свирепую паузу. – Особенно теперь, когда я узнал, что твой брак с Повериным был фиктивным.
Ахнув, резко разворачиваюсь. Но уйти Нечаев мне не позволяет. Поймав за локоть, подтягивает обратно. Заставляет смотреть в глаза. А там… Сила такая кипит, что никому не выжить. Нельзя провоцировать.
– Я не по своей воле уехал. Пришлось. Так получилось, – говорит неожиданно, лишая меня способности дышать.
Ведь эта информация – дверь в прошлое. Однако, шагнув внутрь, света я там не обнаруживаю. Окутывает туманом. Утягивает в таинственную бездну, которая, когда прикрываю глаза, пахнет солью.
– Как только смог, стрелой обратно. К тебе.
В груди вспышка неутоленной тоски. Иголки жара в плоть, по костям, под кожу.
Сжимаю зубы, надсадно дыхание перевожу, горько улыбаюсь и заставляю себя открыть глаза.
– Пять лет летел?
Нечаев на мою иронию не реагирует.
С той же серьезностью отвечает:
– Год.
– Год? – повторяю неосознанно.
– Прибыл, а ты с другим. Помнишь?
Решить бы, что «переобувается».
Но…
Во-первых, подобное поведение для Яна нетипично.
А во-вторых…
– Помню.
– Нарочно, значит, – толкает так, будто получил подтверждение своим допущениям. – Видела меня?
Не детализируем событие, но оба прекрасно понимаем, о каком дне речь.
И я не могу солгать, как бы сейчас ни злилась.
– Видела… – роняю едва слышно.
– Хм…
– Но это ничего не меняет.
– Совсем ничего?
Сражаемся взглядами, желая поддаться и при этом осознавая, что ни один из нас сегодня не уступит.
– Одуван, – выдыхает Ян сипло.
А у меня ощущение, будто задуть меня как свечу намеревается.
Снова мурашки по коже. Снова сердце навылет. Снова по венам ток.
– Поздно, Нечаев. Давным-давно все пушистые зонтики ветер разнес.
В его глазах возникает блеск. Смотрю и поражаюсь тому, что даже радужка у Яна в минуты сражения титанового цвета.
– Все твои вещи дома. Даю тебе время до вечера. Если захочешь что-то рассказать, знаешь, где меня найти.
– Что значит «дома»?
– Значит, у нас дома.
Внутри меня будто воздушная яма образуется. А в ней, как фронты холодной и теплой погоды, ярость и радость сталкиваются. Зона экстремальной турбулентности.
Едва начинает колошматить, резко втягиваю дополнительный кислород.
– Ты… Нечаев, ты совсем озверел?! Я с тобой не живу!
Он скрипит зубами и утверждает:
– Живешь, Ю.
– Немедленно верни все мои вещи! Иначе я напишу заявление в полицию!
Слишком поздно понимаю, как это звучит, и какие ассоциации вызывает. Прикусываю язык, но сказанное, увы, не воротишь назад.
– Хах, – толкает Ян. Жестко играет желваками, выдвигает нижнюю челюсть, на миг замирает. А потом констатирует: – Ебать. Эта гребаная шутка с нами на века.
– Это не шутка!
– Какого хрена я тогда так часто это слышу? Одно и то же!
– Думай, как хочешь, – съезжаю с темы, от которой самой неприятно. – А я тебе сказала: жить с тобой не буду!
– Еще как будешь, Ю!
Осознавая, что он напрочь отказывается слушать, вновь в ярость прихожу.
– Нет, Ян! Нет, – заверяю твердо. – Я не буду жить с человеком, который копается в моей душе и при этом не открывает свою. Который не отвечает на мои вопросы. Который говорит о желаниях, а не о чувствах. Который лишает меня элементарных прав! Который единолично принимает решения за нас двоих!
Нечаев кривится. Но практически сразу же прикрывает эту гримасу ухмылкой.
– Да, я понял, Зая, моя Зая… Ты стала пиздец какой своенравной. Я готов считаться с этим. Клянусь. Только если ты, блядь, расскажешь, что этим переменам предшествовало.
Сглатываю инстинктивно, не осознавая, что душит меня мое же сердце. Нашпигованное осколками, оно теряет кровь. А с кровью – и вес. Всплывает в груди, словно утопленник. Разбухает в горле. Под воздействием боли принимается с бешеной силой сокращаться.
– Может, ты, Ян?.. Ты предшествовал? – шепчу безжизненным тоном.
«Сколько непролитых эмоций…» – думаю апатично, когда титан вновь увлажняется.
Откуда только? Откуда?
– Хочешь, чтобы я снова ушел из твоей жизни? – задает Нечаев единственным вопрос.
Ошпаривает не голосом – тот блеклый, подобен моему последнему. Нет, ошарашивает он своей прямотой.
А еще…
Моим очередным внутренним осознанием: я не хочу, чтобы он меня отпускал.
– Нет. Не хочу.
В столь серьезном вопросе выбираю исключительную честность.
Нечаев моргает, и уже в этом движении чувствуется облегчение. Вдох и выдох, которые подтягиваются после паузы, во время которой, он сглатывает и сжимает челюсти – эту реакцию обостряют.
Мое сердце екает, утяжеляется и, ухая вниз, освобождает горло. Только вот уходит эта чертова мышца гораздо ниже своего места. Устраивает дебош в районе моего желудка. Всколыхивает пресловутых бабочек в животе. И дает жгучие вибрации в промежность.
Я бы хотела сказать, что дает о себе знать проснувшаяся похоть.
Но…
Умом ведь понимаю, что это желание – индульгенция, чтобы прикоснуться к моему Яну-Титану. И он это тоже замечает. Когда кладу ладонь на щеку и ласково пробегаюсь пальцами по отросшей за день щетине, вздыхает и облизывает губы. Прижимаюсь к ним ненадолго.
Невинный поцелуй вместо прощания.
Глаза в глаза. Молнии между нами.
И…
Я ухожу. Он позволяет.
Сразу же направляюсь к айтишникам. И в принципе до конца рабочего дня занимаюсь делами, словно внутри все не растрепано в хламину.
После шести еду к Мадине, чтобы попросить кое-что из одежды.
– Я завтра куплю, – оправдываюсь устало. – Сегодня нет сил тащиться в ТЦ.
– Да без проблем, – отмахивается подруга. – По секрету: есть куча вещей, в которые я все еще не влезаю.
– Серьезно? – удивляюсь, покачивая Рокси, пока Мадя роется в шкафу. – В любом случае у тебя очень красивая фигура.
– Я знаю, – важно соглашается она. Не могу не улыбнуться. – А что именно тебе сейчас нужно?
– Какие-нибудь брюки для езды на мотоцикле. Я оформила прокат на три дня. Хочу сегодня с Ильей покататься.
– О. БО-ЖЕ. МОЙ! – восклицает Мадина, растягивая в поражении слоги. – Ты тому Нечаеву, который Титаниум, решила растрясти нервную систему? Он не загорится?
– Нет. Он тут ни при чем. Просто хочу заниматься тем, что нравится. И, естественно, буду это делать!
– Ну, смотри сама, конечно. Если город накроет ударной волной – будет на твоей совести, – смеется Мадя. – У меня есть класснючие кожаные брюки! На тебя должны клево сесть. Вот! Примеришь?
– Да… Думаю, подойдет. Еще бы майку и курточку.
– Все есть!
– Я у тебя душ приму, прости уж за наглость…
– Чувствуй себя как дома.
Юния Филатова: Мам, я сегодня у Андросовых останусь. Не волнуйся за меня. Обещаю, что завтра заеду.
Валерия Филатова: Хорошо. Спасибо, что написала.
Юния Филатова: Сделаешь вертуты с соленым творогом?
Валерия Филатова: Конечно. Обнимаю тебя, дочечка.
Юния Филатова: Я тебя тоже, мам.
Переписываюсь с мамой, пока сушу волосы. И в какой-то момент, испытывая реальную потребность, чтобы кто-то сгреб до хруста, едва сдерживаю слезы.
После ванной Валик с Мадиной, конечно же, уговаривают меня остаться на ужин. Долго не отпираюсь, потому как очень люблю их стряпню.
«Ян так странно пропал…» – то и дело звучит у меня в голове.
Бегу от мыслей, что прямо сейчас он, возможно, изучает мои вещи. Голова болит, когда пытаюсь представить, что способен там найти. Сердце сходит с ума от тревоги. Но поехать домой и столкнуться со всем этим вживую еще страшнее.
Не могу поверить и в то, что Нечаев просто дал мне свободу.
Чувствую, что знает, где я и с кем.
И эти ощущения получают подтверждение, когда я в восемь пятнадцать заезжаю на парковку у кафе. Не успеваю слезть с байка, в зеркало заднего вида замечаю влетающий на территорию АЗС черный мотоцикл.
Боже…
Бросаю взгляд на Илью и понимаю, что он удивлен не меньше моего.
