Текст книги "Ты – всё (СИ)"
Автор книги: Елена Тодорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)
40
Я ведь просто Зая.
Я не из твоей стаи.
© Юния Филатова
Счастье не может быть вечным. Чтобы не исчерпать выделенные жизнью крохи слишком быстро, злоупотреблять нельзя.
Я пытаюсь попрощаться с Яном. Я, честно, пытаюсь.
Сердце скулит и ноет, но я уговариваю себя сохранять стойкость. Когда возвращаемся в город, на характере еду к дому Андросовых. Оставляю мотоцикл на парковке и, радуясь ночи, которая дает возможность скрывать эмоции хотя бы частично, покидаю парковку, прежде чем Ян успевает заглушить мотор своего байка.
Он настигает меня между многоэтажками. В самом темном уголке. А я все равно глаза его вижу.
– Ты не будешь здесь ночевать, – заявляет чрезвычайно уверенно.
Ломает волю стремительно.
Злиться бессмысленно. Ведь тому виной не он сам, а моя от него зависимость.
– Ян… – выдыхаю совсем не с теми интонациями, которыми сейчас должна располагать. Застываю. Прочищаю горло. Избегая прямого зрительного контакта, несколько сбивчиво, но достаточно строго шепчу: – Давай-ка поставим твоего вожака на паузу.
– Моего вожака? – переспрашивает глухо. Не могу не взглянуть в глаза. А взглянув, уже не получается остаться равнодушной. – А твои обиды?
– У тебя ведь их тоже немало…
С грустной улыбкой пробегаюсь кончиками пальцев по образовавшимся у него между бровями и на лбу угрюмым морщинкам.
Трогаю, и по телу мурашки бегут.
– Со своими я справлюсь. Меня волнуют твои.
Слышу это, и меня сражает такая сильная дрожь, что руку отдергиваю, будто от источника высоковольтного напряжения.
– Хватит… – роняю задушенно. Качаю головой, шумно перевожу дыхание, заставляю себя снова улыбнуться. С трудом поднимаю взгляд обратно к его таким глубоким и наполненным чувствами глазам. – Хватит командовать, Ян Романович, – прошу мягко, смеюсь хрипло. – Я поняла, чем ты руководствуешься. Поняла, что не со зла. Но… Так нельзя, Ян. Так опекают только своих, родных...
Теряю возможность говорить, когда он наклоняется. Резко опускаю взгляд. Бездыханно замираю.
Однако это не спасает от сиплого проникновенного шепота, которым Нечаев за раз все мои нервы задевает:
– Так опекают своих жен.
Зачем он это говорит? Что это значит?
Господи… Если бы я была звездой, в ту же секунду сгорела бы!
А так… Еще чего-то жду.
– Не помню, чтобы переходила в клан Нечаевых, – пытаюсь дальше шутить. Иначе с этими сумасшедшими эмоциями не справиться. – Я ведь просто Зая. Я не из твоей стаи.
– Это упущение мы скоро исправим. И будь уверена, фамилию ты поменяешь.
Не сразу допираю, что он делает последнее уточнение из-за моего фиктивного брака с Повериным. Вскидываю взгляд и разбиваюсь в новых приливах дрожи.
– Интересно, зачем тебе это нужно?.. – выдыхаю, едва сумев справиться с поднявшимся за грудиной шквалом эмоций. – Мм-м… Зачем тебе жена, Ян?
Тут кроется какой-то подвох. Определенно.
Мозг бурно клепает глупые догадки. Абсолютно глупые! Но больше, чем на мгновение, я его притормозить не могу.
И в это мгновение, как в вакуум, попадает пояснение Яна:
– Мне нужна не жена, Ю. Мне нужна ты.
Звезда, не звезда… А я после этого сгораю. Так ярко сгораю, что кажется, в этот раз уже ничего не останется.
Неотрывно смотрим друг другу в глаза.
Минуту? Две? Три?
По ощущениям – очень много времени проходит.
Что же ты делаешь, Ян?!
Хоть я и не понимаю, зачем он все эти вещи говорит… О сердце, почках, коже… Недоставало… Уезжать не хотел… Пришлось… Стрелой летел обратно, как только смог… Нет, не понимаю, зачем все это говорит, ни одного его слова не обесцениваю.
– Я должна идти, – шепчу, когда удается восстановить дыхание.
– Не должна, Ю, – отражает Нечаев так же тихо. – Я открыл одну из твоих коробок, – сообщает с непонятными интонациями. Хотя, возможно, они и понятны. Просто мой мозг, достигнув состояния паники, перестает корректно функционировать. – Не сдержался. Было интересно, что такого ты прячешь под кроватью.
– Замолчи, – выпаливаю задушенно.
– Там все наше прошлое. Одежда, фотки, записки, билеты из Луна-парка, засушенные листья, распечатки эсэмэсок… Даже фантики от конфет.
Отматываю к тому моменту, как Ян купил сегодня чупа-чупсы… И вдруг хочется плакать.
Зачем?! Зачем он это делает?!
– Кусок обугленного дерева – остаток жара из камина?
– И что? Это просто память! Девушки так делают всегда!
– Определенно делают, – соглашается Нечаев как-то уж слишком спокойно. – Но там не было ничего от Усмана, например. Или того же Поверина.
– Замолчи, замолчи… – тарабаню, пытаясь закрыть ладонями лицо.
Ян не позволяет спрятаться. Сжимая предплечья, мягко заставляет опустить руки вниз.
– Ю… Ты себе не представляешь, что я почувствовал, когда вскрыл эту коробку. Не хватит никаких ебаных слов, чтобы описать, – говорит, все чаще перемешивая слова с вздохами. Видно, что с трудом справляется с эмоциями. Но зачем-то продолжает. – Ю… – протягивает совсем тихо. Наклоняется, ослепляет блеском глаз и с дрожью заржавевшим голосом изрекает: – Ты меня убила.
Успеваю выдернуть одну из рук и зажать рот, но всхлип заглушить не получается.
– Ю… Зая… – сипит, обхватывая мое лицо ладонями. – Хочу от тебя все узнать. Не от других, Ю! Они уже до хрена наговорили. Теперь хочу услышать, как все было на самом деле, Ю! От тебя.
Господи… Да ты и так слишком близко подобрался!
– Я должна идти, Ян, – выпаливаю крайне взволнованно. – У Мадины с Валиком маленький ребенок, а у меня ключей нет… Нельзя трезвонить посреди ночи.
– Я не отпущу, Ю. Разве ты не понимаешь? Я не отпущу.
– Что значит «не отпущу», Ян? Хочешь довести меня до истерики?!
– Нет, не хочу.
– Тогда отпусти.
– Да блядь… Ю! – прикрикивает, будто в чувства привести пытается. – Ты же сама не хочешь, чтобы отпускал.
– А вот и ошибаешься!
– Я никогда не ошибаюсь. В отношении тебя, как показывает практика, не ошибаюсь.
– Очень даже ошибаешься!
– Поцелуй меня, – буквально требует.
Но с такой искренней потребностью, которую, правда, очень сложно игнорировать.
– Нет, нет… Нет!
Сам набрасывается. Запечатывает мой рот своим. Проникает внутрь языком.
Насильно ласкает. Жестко. Отрывисто. Неистово. Глубоко.
Как всегда, когда нет возможности то, что таится внутри, высказать словами, выражает эмоции через поцелуи.
Злость. Страсть. Тоска. Блаженство. Тревога. Отчаяние. Все эти чувства сопровождают процесс.
Едва нахожу силы, чтобы вырваться.
– Юния, – окликает сурово, когда отворачиваюсь.
Я делаю шаг, второй, третий… Перехожу на бег.
– Ю! – кричит так мощно, что кажется, будто многоэтажки дрожат.
А с ними и земля у меня под ногами.
Резко торможу. На сто восемьдесят градусов кручусь. Едва беру в фокус силуэт Нечаева, устремляюсь ему навстречу. Налетая, почти разбиваюсь.
– Обними, обними, – тарахтит в той самой истерике моя душа. И Ян сжимает. Сжимает так крепко, что возможности дышать лишает. Кожа трещит – сначала куртки, а потом и моя собственная. Это все такое лишнее. – Мне нужно глубже… Пожалуйста, глубже… Сильнее…
Вдавливает пальцы.
Я что-то хриплю и, оттолкнувшись, заскакивая, чтобы обвить ногами.
Кусаю губы Яна, пока не чувствую кровь. Всасываю и задыхаюсь. Обнимаю. Цепляюсь всеми способами. Пальцами в волосы зарываюсь. После этого уже нормально целую. Целую с диким трепетом. Залечиваю его раны, успокаиваю свою собственную боль и утоляю наш общий голод. Растворяемся друг в друге. На каких-то негласных и не до конца понятных эмоциях общего надрыва устанавливаем первый хрупкий мостик настоящего доверия.
– Я убегаю, потому что… Потому что… Потому что… – прерывисто шепчу Яну в губы, не размыкая век. – Я-я-ян… Я боюсь, что ты снова уйдешь… Очень боюсь!
– Я не уйду, Ю. Не уйду, – частит внушительно.
Да, я знаю, что счастье не бесконечно. Пыталась с собой за него бороться. Но проиграла.
Сдаюсь Яну. Еду с ним домой.
Час спустя, после теплого душа и бокала хмельного вина, мои ноги у него на плечах. Потолок плывет, словно утратившая твердость поверхность. Пальцы сгребают простыню. Судорожно выкручивают хрупкие косточки. Кислород за секунды сгорает в легких. Губы хватают воздух в тщетной попытке насытиться. Еще и еще… А его все мало. Хоть бы не лишиться чувств.
Господи… Каких чувств?!
Их так много во мне… Так много, что нереально исчерпать!
Губы, язык, пальцы, взгляд… Нечаев доводит меня до исступления. Качает на волнах блаженства. По краю гоняет. Но не позволяет получить разрядку.
Я истекаю вожделением. Под ягодицами давно мокро. В промежности и вовсе все хлюпает так, что буквально оглушает. Воздух пропитан этим сексуальным ядом, заражен до последнего миллиграмма.
Ян накрывает своим телом. Дарит необходимое ощущением тяжести. С властной силой распинает. Но почему-то не входит. Долго целует, сводя меня с ума.
Нет, это не безумие. Это целая религия.
«Я тебя хочу…» – крутится в моем сознании.
Как пошло. Совершенно неуместно.
Не то. Не то. Не то хочу.
– Я-я-ян… – зову едва слышно, не желая нарушать окутавшую нас тишину. Его темные ресницы долго трепещут, прежде чем он, поборов свою негу, приподнимает веки. Смотрит с той концентрацией любовного дурмана, которая доводит до наивысшего пика меня. Не колеблясь, доверительным шепотом выражаю свое искреннее желание: – Я хочу от тебя детей. И чтобы все на тебя были похожи.
41
Сейчас полегчает… Сейчас…
© Юния Филатова
Верхний свет в данный момент не используется. Но благодаря оставленной включенной настольной лампе в форме горящей желтой сферы на журнальном столике в районе гостиной зоны, где мы до этого пили вино, вижу Яна достаточно отчетливо.
Он меня, очевидно, тоже.
Оставаясь до определенного момента невозмутимым, лишь глаза расширяет. Зрительно какими-то стремительными зигзагами по всем частям моего лица скользит. Словно не желая ничего упустить, пытается охватить сразу все.
А я уже не могу спрятать, что молюсь ему как любимому. Как Богу, которому никак не решаюсь задать единственно важный вопрос: за что меня так жестоко в прошлом наказал? Как мужчине, от которого, вопреки всему, хочу родить детей.
Ян считывает силу моих намерений и, принимая все это, выдает протяжный скрипучий вздох, объем которого, кажется, скопился и по каким-то неясным причинам заблокировался после нашей разлуки четыре с половиной года назад.
Жду, что ответит. И вместе с тем жутко боюсь услышать то, что и так в его поплывших глазах вижу.
Не выдержу ведь.
Спазмы в моей груди. Обширные. По всему периметру. Вдоль и поперек. Нарастающее ощущение давления.
Спасение, что Нечаев закрывается в своей титановой стойкости. Обрушиваясь на мой рот, целует одуряюще глубоко и жгуче сладко. Выпивает меня, не давая пошевелиться. Заполняет не просто собой, а какими-то особыми чувствами. Чувствами мужчины, против которого у меня нет шансов.
Он столько вкладывает, что, кажется, проникает внутрь задолго до первого выпада.
Все его волевые качества, все ключевые принципы, все уникальные черты и все особенности характера – вся его легендарная личность ощущается сейчас ярче моей собственной. Полностью овладевает моим телом.
«Так вот как эти идеальные Нечаевы производятся», – думаю я, когда Ян одним ударом члена вытесняет из меня остатки индивидуальности.
Бросаю все силы, чтобы избежать оргазма на старте плотской близости. Нечаев, естественно, и тут берет верх. Поднимая градус интимности происходящего, обещает искупать меня в своей похоти.
И он это обещание, конечно же, выполняет.
В удивительно короткие сроки каждый мускул в моем теле наливается тяжестью и начинает дрожать от лютого напряжения, кожа нагревается до температуры плавления и покрывается испариной, стонущее нутро в ритме сердечных сокращений то сжимается, то расширяется, а душа все чаще вылетает из своей физической оболочки вместе с дыханием.
Каждый половой акт с Яном является особенным. Но этот раз все равно превозвышается над остальными.
– Я так чувствую тебя… Так чувствую… – лепечу не до конца осознанно.
Ведь с каждым новым толчком Нечаева мне хочется кричать от восторга.
О, если бы хватало кислорода, я бы совершенно точно разбудила весь город!
А так… Даже стонать не получается. Мне настолько хорошо, что я даже не дышу. Поразительную тишину выдерживаю, только сейчас догадываясь, что именно в отсутствии звуков таится самое сильное удовольствие.
Но, что мне врежется в память на всю оставшуюся жизнь, так это взгляд Яна. Он так смотрит, что понятно без слов – мой.
И кончает Нечаев глубоко в моем теле, не разрывая зрительного контакта. Чувствую пульсацию мощной плоти, и сама распадаюсь. Этот оргазм отличается от всех предыдущих тем, что он ни на миг не разрушает, а наоборот – с первых секунд насыщает. И даже когда Ян выскальзывает, его неуемная энергия остается во мне. Более того, с каждой последующей минутой она лишь растет.
Не думаю о том, что должна помыться. Просто отключаюсь, как только Нечаев обнимает и притягивает к своей высоко, но мерно вздымающейся груди.
А потом…
Мутные и дико тревожные сны вспарывают мое недремлющее подсознание.
Дребезжащее изображение подкреплено моим учащенным, будто загнанным дыханием и отчаянными рыданиями.
Я в охотничьем домике… Я в машине… Я иду босыми ногами по снегу… Я ищу след… Он кровавый… Алые капли на белом покрывале… Трескучий лед… Знаю, что туда нельзя, но остановиться не могу… Шагаю и точно знаю, что уйду под толщу… И проваливаюсь…
Внутренний толчок очень сильный, но тело, когда я распахиваю глаза, остается неподвижным. Медленно моргаю и неторопливо осматриваюсь.
В помещении светло – та же желтая сфера горит.
Ян лежит на животе. Обе руки поверх подушки вытянуты. Голова ко мне повернута.
«Спит», – проговариваю мысленно, зацикливая на его лице все внимание.
Дыхание глубокое и ровное, но безмятежным не выглядит. Борозда между бровями никуда не исчезла. Да и на лбу все проталины хмурости собраны. Веки сжаты, но под ними улавливается движение глаз. Ресницы тоже то и дело трепещут. Ноздри периодически расширяются и напрягаются.
Родной… До смерти родной.
– Так страшно тебя потерять… – протягиваю тише, чем шепотом. Касаюсь губами теплого плеча. Чувствую, как при этом дрожат губы. Меня колотит. Не могу справиться с этим припадком. – Так страшно… Так страшно… – голос пропадает. Открываю рот, шевелю языком и губами, но звуков нет. А мне хочется закричать. Завопить во всю силу легких. Забиться в истерике. – Так страшно… Так страшно…
Пытаюсь взять себя в руки.
Тщетно.
Прикрываю глаза, тревога усиливается. Тут же их распахиваю. Смотрю на Нечаева. Смотрю, смотрю, смотрю… Поглощаю взглядом.
Прижимаюсь насколько могу близко. Вздрагиваю, когда лобком бедра касаюсь. Сейчас интимные части моего тела ощущаются, как бы дико это ни звучало, еще более интимными. И сексуальное желание здесь ни при чем. Я просто чувствую, что снова нарушаю законы физики и переиначиваю основы анатомии. Замираю, пытаясь удержать необходимую степень близости.
Вдыхаю, вдыхаю… Запах Яна с запасами натаскиваю.
Неосторожно опускаю веки… И внутри какой-то огненный шар разрывается.
На четверть минуты… На долгих пятнадцать секунд мне реально кажется, что разлетелось мое сердце. Но сбиваясь со счета, понимаю, что все еще ощущаю жар и запах мужского тела.
Я жива… Жива… Только вот надолго ли?
Прижимаю ладонь к спине Яна всей площадью. Всеми нервными окончаниями принимаю его энергию. Пытаюсь при этом выровнять дыхание. Но тревога усиливается. В бешеной прогрессии посекундно растет.
Напоминаю себе, что ночь слепа, глуха и глупа. Сколько таких панических атак у меня в первый год было? Утром все будет видеться в другом свете. Надо просто дождаться белого дня.
– Все хорошо… Все хорошо… – убеждаю себя, но не слышу.
Сердце продолжает разгоняться.
«Он уйдет… Он в любом случае уйдет!» – с писком прорывается страшная мысль и тут же овладевает моим разумом.
Закусывая губы, морщусь от боли, которая вспыхивает по всему телу, как бы близко к Яну ни держалась.
Он не сможет остаться… Когда узнает, точно не сможет…
У него все хорошо… А я… Ненормальная… Он просто не понимает, насколько я ненормальная… Просто не понимает…
И вообще… Он ведь не говорит, что любит… Это я как одержимая…
«…хочу от тебя детей…»
Придумала! А он даже не ответил.
Хотя сам вроде как тоже не против. Но прям такого «хочу», как у меня, нет.
Не понимаю, не понимаю… Вот что ему нужно???
Боже… Что ему от меня надо?!
«Так опекают своих жен… И будь уверена, фамилию ты поменяешь…»
Зачем? Ну вот зачем?!
Начиная задыхаться, понимаю, что накрывает капитально. Если не встану с кровати, от удушья погибну.
Отстраняюсь. Соскальзываю. Поднимаю с пола футболку Яна. Быстро натягиваю. Дрожа всем телом, покидаю зону спальни. Разминаю ноги. Старательно успокаиваю грохочущее за грудиной сердце.
По пути к кухонному пространству беру с журнального столика бокал. Допивая остатки теплого вина, морщусь не только от его вкуса, но и от надрывного стука в висках. Вместо мозга будто подтаявшее желе образовывается. Болезненно трясется, пока я иду.
Сама не понимаю, что творю.
Просто подхватываю со столешницы свою косметичку и крадусь в сторону единственного закрытого помещения – гостевого туалета на выходе из квартиры. Чтобы не создавать лишнего шума, дверь не закрываю. Только притягиваю, пока не остается тонюсенькая полоска света. Мне его много не нужно. Я могу все сделать в темноте.
«Сейчас полегчает… Сейчас…» – думаю, запуская кисть в глубину косметички.
Нащупываю язычок молнии, осторожно дергаю его в сторону и проскальзываю в кармашек. В ожидании того, как деревянная рукоять бритвы окажется в моей руке, прикрываю глаза.
Возможно, мне этого ощущения будет достаточно.
Возможно. Но подтвердить надежду нечем.
Пальцы в панике мечутся по скользкой ткани, однако ничего там не находят.
Ничего! Бритвы нет!
Эта пропажа за жалкие секунды доводит меня до состояние гребаного ужаса. Вытряхивая содержимое косметички на столешницу у раковины, задыхаюсь, всхлипываю, еще какие-то судорожные звуки издаю.
– Боже… Пожалуйста… Боже… Тише-тише… А-ах… Бо-о-оже-е-е, – последнее обращение – уже начало истерики.
И это все за мгновение до того, как меня, словно напичканную недоработанными препаратами и бьющуюся в припадке лабораторную мышь, ослепляет вспышка света.
– Ах-х… – резкий испуганный вдох.
И безжизненно замираю.
В уборную, заполняя собой все адово пространство, заходит одетый в треники Ян. Не знаю, почему отмечаю то, что он их натянул. Лихорадочно моргая, так и так пялюсь исключительно на его рельефную грудь.
Просто не могу поднять взгляда выше. Не могу посмотреть ему в глаза. Не могу даже дыхание возобновить.
– Это ищешь?
Между длинными смуглыми пальцами моя бритва. Перебирает ее лениво, как, случалось, сигарету, прежде чем раскурить.
«Воля…» – чтение так же неосознанно, как и все, что сейчас в моем организме происходит.
Сглатываю. Но давление в груди усиливается.
Поднимаю взгляд.
В воспаленных глазах Нечаева разоблачительное понимание.
Знает.
Закусываю губы, чтобы тормознуть поднявшийся из нутра вопль ужаса. В агонии лишь скулю.
Но по щекам уже льются слезы.
Стираю, стираю… А их меньше не становится.
Ян надвигается. Сжимает ладонями мои плечи.
И…
Смотрит так остро.
Я…
Я кричу.
42
Выбор давно сделан.
© Ян Нечаев
Просыпаюсь без рывков, но с четким ощущением, будто кто-то на спину лег, чтобы разбудить. Кожу тотчас накрывает дрожью. От нее я и вздрагиваю. Упираясь ладонями в матрас, переворачиваюсь.
Едва понимаю, что Юнии нет рядом, вскидываюсь.
На автомате натягиваю трико и так же бездумно хватаюсь за сигареты.
Потом говорю себе:
– Стой.
Догадываюсь ведь, куда пошла. Знаю, что должен делать.
Тихо пересекаю зону гостиной. Трясущимися пальцами касаюсь столешницы. Оставляю сигареты, а заодно выдерживаю равновесие.
Косметички, за которой я все последние дни неотступно наблюдал, нет.
События развиваются по предполагаемому сценарию. Но жути, которая окутывает саваном душу, это не отменяет.
Шорохи из уборной резко превращаются в беспорядочный шум.
Снова в дрожь бросает, отмечаю отстраненно.
Господи… Дай мне силы…
Открыв нижний угловой шкафчик, скольжу ладонью вглубь, пока дерево не вдавливается в плечо. Нащупав бритву, вместе со скотчем от поверхности отрываю.
Забрал ее еще до того, как закралось понимание, что Ю – моя хрупкая светлая девочка – сама себя режет. С ее слов решил, что позволяет какой-то гребаной тварюге использовать эту хрень во время секса. После разговора с Повериным дал волю чутью, которое с первого контакта орала сиреной, что никакого секса у моей Ю ни с кем не было и нет, и вот тогда оглушило по-страшному.
Когда нашел этот ее, мать вашу, клад… Когда увидел, что все до мелочей сберегла… Когда осознал, что порезами этими глушит какую-то боль… Убило.
Не соврал. И не преувеличил.
Около часа неподвижно в машине просидел. Застыв в оцепенении, справлялся с эмоциями.
Хотелось в тот же миг вывалить всю эту информацию на Ю, пристегнуть к себе ремнями, проникнуть в ее голову, контролировать ее мысли, порывы и желания… Да что там! Каждый чертов вдох и выдох рвался отслеживать!
Она злилась, что я слишком настойчив. Но, блядь, она даже не подозревала, что это я еще сдерживаюсь.
Я старался изо всех своих сил.
Господи… Дай еще…
Яростно сжимая челюсти, шагаю в сторону уборной. На ходу ошметки клейкой ленты выкидываю. Без каких-либо предупреждающих сигналов распахиваю дверь и решительно преодолеваю разделяющее нас с Ю расстояние.
Перебирая пальцами клятую бритву, строго спрашиваю сразу за все:
– Это ищешь?
Даю понять, что поймал на горячем. Припираю к стенке, потому как чувствую, ее же саму эта ложь вусмерть вымотала.
Взгляд поднимает, чтобы убедиться. Тут же закусывает губы, скулить начинает, слезы по щекам льются, но девочка моя упрямо держится.
Держится, пока не шагаю, чтобы обнять.
Стоит лишь прикоснуться, неровный ряд задушенных всхлипов ломается, и Ю выпускает крик. С этим криком вдыхает в меня боль такой интенсивности, что кажется, как только она дойдет до сердца – умру.
Спасает лишь то, что умирать я не имею права.
Нет, умирать я не имею права.
Господи… Дай силы… Дай…
И все эти силы я использую, чтобы прижать бьющуюся в истерике Юнию еще ближе к своему разодранному сердцу. Перебиваю ее нежным ароматом запах крови, который так проворно подтягивает память. А в остальном… Все на облегчение ее страданий ставлю. Даже когда крик переходит в хрип, выплескивает в меня столько всего, что плоть одновременно и процессу горения поддается, и режиму заморозки. Разрезает кристаллами льда, распирает и сжигает дотла.
Мокрый по пояс, исцарапан, местами даже покусан. Зажимая зубами кожу у меня на плечах и груди, Ю тормозит истерику.
– Блядь, Зай… – злюсь на уничтожающее ее упрямство. – Да выкричись ты, мать твою!
Мотает головой. Губы растерзаны в кровь. Слезы бегут безостановочно.
Задыхается. Заикается. Захлебывается.
– Не х-хочу кри-чать… Не б-буду б-боль-ше…
– А что ты хочешь? Дать тебе чертово лезвие?
Кивает, выражая не только безумную зависимость от этих проклятых повреждений, но и стыд, и страх.
– Что будешь делать? – сохраняю ровный тон строгого родителя, в то время как психологически от ужаса до отчаяния летаю. – Давай сразу проясним: наносить себе раны я тебе больше не позволю, Ю. Чего бы нам это ни стоило. Запомни это раз и навсегда.
– Нам? – протягивает потрясенно.
– Это наша общая проблема.
– Нет… Ты не можешь… Не должен… Просто отдай мне мои вещи, и…
– И что, Ю?
– Я уйду…
– Куда ты уйдешь? – выдыхаю крайне спокойно, тогда как рвется крик. – От меня уйдешь? Уйдешь, Ю?
Прячет новые потоки слез. Но я обхватываю ее лицо ладонями и заставляю поднять взгляд.
Глаза в глаза. И этого достаточно, чтобы завыть в голос.
– Хочешь, режь меня, Ю. На, – вкладываю бритву в ее трясущуюся ладонь. Она ее вдруг и брать не хочет. Рыдая, отдергивает руку. Но я сжимаю ее пальцы вокруг рукояти. – Держи! Режь!
– Нет, нет, нет… Нет!
– Почему нет-то?
– Тебе я причинять боль не хочу! – кричит сердито и отрывисто. – Ты с ума сошел?! Ни за что!
Разжимаю пальцы, и бритва тут же падает на пол.
Юния закрывает ладонями уши и выбегает из ванной. Следую за ней, пока не нагоняю в зоне гостиной. Разворачиваю лицом.
Тяжело переводим дыхание. В унисон. Не прекращая сражаться взглядами.
– Если не хочешь причинять боль мне, то помни, Ю, что каждая твоя рана для меня болезненнее собственной, – сообщаю с устоявшимся, но не всеобъемлющим спокойствием.
Она отвечает громоподобными рыданиями.
У нее трагедия. Ебаный конец света. Понимаю. Знакомо.
– Ты не должен был это знать… Не должен… Не должен… – повторяет, как заведенная. – Боже… Нет, нет, нет… Я этого не переживу теперь…
– Переживешь, – выдаю сдавленно, когда толкается мне в грудь головой, выбивая весь воздух.
Обнимая, восстанавливаю дыхание.
А вот Юнии его не хватает критически. Слышу, как заходится.
– Ну же, Одуван. Проорись. Я все о тебе знаю.
– Все?..
– Все.
– Я… Мне… Мне уйти надо…
– Не надо.
– Пусти… – бьется в панике. – Пусти!
– Не пущу.
– Я тебя ненавижу!
– Ок, – принимаю без каких-либо проблем.
А вот ее следующий выпад пропускаю.
– Я тебя люблю!
Засаживает под дых.
Прищуриваясь, стискиваю зубы.
– Ты слышал?! Ты же мне никогда подобного не скажешь!
– В этом слове ни хрена ценного нет.
– Только для тебя, Ян! Пусти! Пусти! Пусти… Ну, пожалуйста… Пожалуйста!! – от агрессии до жалобной мольбы мечется посекундно. – Пусти!!
– Взрывайся, Зай. Не держи. Держать – моя прерогатива.
Она замирает.
Смотрит глазами, полными слез, дрожит губами и снова нападает:
– У тебя всегда все «терпимо»!
Толкая меня в грудь, снова пытается уйти.
И снова я ей этого не позволяю.
– Да ты… Ты достал меня! Я сейчас… – глядя мне глаза, дышит так часто, что физическое состояние выходит на передний план.
Я боюсь, что этот приступ перерастет во что-то фатальное.
Но тем же ровным тоном подталкиваю:
– Взрывайся.
Она глубоко вдыхает, протяжно выдыхает и, наконец, вопит. Вопит с таким ужасом, что мне, чтобы сдержать собственный рев, приходится окаменеть, остановив все функции.
На финальных аккордах отмираю. Едва успеваю подхватить на руки, когда полностью обмякает. Уверен, что отключилась. Несу к кровати, словно тряпичную куклу.
Господи… В каком аду она побывала?
Господи… Дай мне силы…
За грудиной что-то разбухает и подпирает горло. Глаза режет выедающей слизистую влагой.
Сглатываю. Сглатываю. Сглатываю.
С трудом, сука, эту сырость проталкиваю. Судорожно вздыхаю, когда пути освобождаются, но продолжают неестественно сокращаться.
– Я-я-ян… – шелестит Юния, оживившись. Не давая возможности отстраниться, цепляется за мои плечи. – Я-я-ян…
Слышу, что ей до сих пор не хватает дыхания.
– Я здесь, Ю. Остаюсь с тобой. Вот моя рука. Держи.
– Держу, – шепчет, пока сплетаемся пальцами.
Взглядами сцепляемся, когда сажусь на кровать рядом с ней.
Понимаю, что нужно переключить ее внимание. Отвлечь от того, что тревожит. Полностью придет в себя, будем говорить дальше.
– Можешь спеть, Зай?
– Нечаев, ты в своем уме?.. Нет, это я… Я сошла с ума…
– Спой, Ю.
– Я не знаю, что… – протягивает, продолжая всхлипывать. – Ни одной строчки в голове…
– Як зійдуть сніги із гір потоками, ой, глибокими, навесні. Квіткою наснишся синьоокоювдалині мені, вдалині... – заряжаю приглушенно, чтобы задать старт. Ю затихает. Смотрит и даже не моргает. На миг и дышать прекращает. – Знаешь же эту песню? Ты пела ее на одном из концертов в девятом классе. Ну давай, вспоминай, – шепчу осторожно, чтобы не нарушить исцеляющий вайб, который с первых нот удалось поймать. Неосознанно сдвигаю брови, но продолжаю старательно: – Але осінь отой слід листям не вкрила, бо до тебе навесні я повернусь, мила... Твої руки я візьму знову в свої руки, не розквітне поміж нас жовтий квіт розлуки.
И замолкаю, едва она подхватывает:
– Не ховай очей блакитний промінь, заспівай мені в останній раз. Пісню ту візьму собі на спомин. Пісня буде поміж нас! – дрожь постепенно пропадает из голоса Ю. И пару строк спустя я уже заслушиваюсь его чарующей мелодичностью, жмурясь, как когда-то давно. Сердце становится тяжелым, а дыхание – поверхностным, но я не делаю ничего, чтобы с этим бороться. – Бо твій голос, бо твій голос – щедра повінь. Я мов колос, зелен колос нею повен.
– Жовтий лист спаде, і виросте зелений, а ти в пісні будеш завжди біля мене[1], – присоединяюсь на последних строчках припева.
После этого мы молчим. Но тишина ощущается комфортной.
– В первый год в Германии я много раз пробовал сыграть мелодию к этой песне на гитаре, – делюсь долгие минуты спустя, нежно лаская ее пальцы.
Она в ответ гладит мои. И этого достаточно, чтобы сердце пропускало удары.
– Получилось?
– По-моему, ни хрена похожего, – признаю с подобием на улыбку. – Но для кавера довольно неплохо.
– Сыграешь как-нибудь?
– Обязательно, – обещаю. И сразу же возвращаюсь к серьезному разговору: – Зачем ты это делаешь, Ю?
Она вздыхает и пытается забрать руку.
Сжимаю.
Взгляд тоже удерживаю.
– Когда накрывает тревога, порезы отрезвляют сознание, дают возможность с душевной боли переключиться на физическую и дарят чувство контроля… Я знаю, что это ненормально. Я с этим справилась в конце первого года без тебя. Все, что ты видел – это старые шрамы. После твоего возвращения я сделала два.
– Когда?
Блокируя эмоции, собираю факты для последующего анализа.
– Первый раз, когда ты задержался в командировке, – шепчет, потираясь щекой о подушку. – Меня разобрала паника, что ты снова пропадешь.
– А второй раз?
– Когда ты вернулся… Я боялась идти к тебе в кабинет…
– Чего боялась?
– Того, что из-за тоски не справлюсь со своими чувствами.
– Значит, в прошлом тоже из-за меня началось?
– Ну да… Это всегда было связано с тобой.
– Ю, – выталкиваю сипло, наклоняясь, чтобы прикоснуться к ее лбу своим лбом. – Ментально я всегда с тобой. И я сделаю все, чтобы быть с тобой и физически. Во всех проявлениях. Я вылезу из кожи, Ю. Хребтом лягу. Но если что-то или кто-то в какой-то момент помешает, ты должна понимать, что я вернусь. Всегда. Выбор давно сделан. Ты самый важный человек в моей жизни. Ты – всё.
[1] «Пісня буде поміж нас», Владимир Ивасюк.
