Текст книги "Ряд случайных чисел [СИ]"
Автор книги: Елена Павлова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Пример первый.
Кэйн Берэн дэ Мирион, дроу.
Горная цепь Хребет Дракона тянется по всему западному краю материка, лишь на самом юге оставляя небольшой, с десяток километров, участок, с которого можно полюбоваться на закат. Поговаривают, что Хребет опоясывает весь Мир через полюса, проходя под океанами. Впрочем, желающих исследовать – так ли это – пока не нашлось. Хребет Дракона – обитель дроу. Все нутро Хребта – лабиринт пещер, до сих пор большею частью естественных. Когда-то на заре времен, когда святая мать ле Скайн принесла в Мир любовь и смерть, и войны сотрясали материк, больше десятка пар Перворожденных оказалось под завалом в пещере. Что понадобилось им в горе, почему обрушился свод – может, кто-нибудь и помнит, но для нас интереса не представляет. Выход наружу был перекрыт, но вглубь горы вел ход – и они пошли туда, и нашли воду, и гигантских слизней, и съедобный лишайник, и грибы, и светящийся мох. И кто-то из них сошел с ума, кто-то погиб, но остальные выжили, изменившись при этом до неузнаваемости. Это был слишком долгий поход. За время поиска выхода у них успели родиться дети – и они были совсем другими, чем те, что остались на поверхности. И когда выход был найден, они поняли, что не хотят выходить. Их тела, их психика – все уже приспособилось для жизни в горе. Даже то, как они себя назвали – дроу, «поправшие камень» – очень о многом говорило. Неправильное произношение «дров» – «сделавшие камень водой», «просочившиеся», создало основу для многих баек, не имеющих никакого отношения к действительности. Да, за многие годы ценой смертей и сумасшествия они покорили камень. В горе было безопасно, всегда прохладно, но никогда – холодно, не палило солнце, не шло ни снега, ни дождя. Да, мог случиться обвал – но о нем заблаговременно предупреждал ряд признаков, абсолютно понятных для любого жителя горы. Мог напасть пещерник – но его довольно легко убить, если, конечно, знать – как, или подчинить и прогнать. Они остались. Со временем образовалось государство, во главе которого единогласным решением оставили того, кто стал их невольным лидером во время долгого, почти столетнего путешествия. Дроу просто назначили его семью правящей династией и пошли заниматься своими делами. А Диртэльф показал себя отличным организатором – вот, пусть и продолжает в том же духе. Вся эта организационная мура – такая скука! Эксперименты с теми же грибами гораздо увлекательней! Дроу не воевали ни друг с другом, ни с природой, ни с внешним миром. В конечном счете, хоть и сильно изменившиеся, но это были эльфы. Но они выходили наружу только под покровом темноты, и среди людей из земель ле Скайн вдоль Хребта Дракона поползли сказки и байки одна страшней другой. Вампиры ле Скайн знали правду – у них с дроу была прекрасно налаженная меновая торговля, благо и те и другие отлично видели в темноте – но опровергать слухи не видели смысла. Дроу наружу не полезут, делать им тут нечего совершенно, а то, что люди будут подальше от горы держаться – так это очень хорошо! Не хватало еще, чтобы они к торговле примазались! Изделия горных стеклодувов расходились, как горячие пирожки, а стоили иногда небольшого состояния. Пусть лучше люди побаиваются и держатся подальше!
Замок правящей династии Донн Дроу находился в горе Донн, климатически расположенной примерно посередине средней полосы.
Кэйн Берэн на-фэйери Донн Дроу родился в покоях Мирион на западном склоне горы в 7786 году. Титул, доставшийся ему от отца, не значил практически ничего. Дирт Кэйн, его отец, был третьим, младшим сыном короля и к власти не рвался абсолютно. Диртэльф в последнее время очень активно пытался найти себе замену, но желающих занять место короля, а по сути – главного координатора, что-то не находилось. Дети эльфов и дроу развиваются медленнее человеческих примерно втрое. В возрасте десяти лет – примерно, трех по человеческим меркам – Берэна забрали у матери, и больше он ее никогда не видел. Так было принято – дети не должны мешать взрослым. В Детской западного склона были только мальчики – посторонние интересы не должны мешать обучению. Так было не всегда, это нововведение пришлось утвердить пару тысяч лет назад. Больше четырех тысяч лет отсутствия контроля сделали свое дело – пещерам дроу грозило перенаселение. Цепи пещер тянулись далеко, но чем дальше – тем менее населенные. Дроу, как и эльфы, не любят перемен в жизни – желающих стать первопроходцами было очень мало. Да, там, на периферии, терял свою силу закон об ограничении рождаемости, там не отбирали детей в Королевские ясли – но блага цивилизации перевешивали в повальном большинстве случаев. Именно из горы Донн был выход во внешний мир, именно здесь перед вратами находилась торговая площадка, с которой и появлялись в горе ткани с рисунками невиданных цветов, фрукты, меха и вино без грибного привкуса. Покои на-фэйери Донн Дроу располагались на самом верху горы. Под ними на восточном и западном склонах двумя подковами лежали Королевские ясли, посередине жил персонал. Чем старше становился ребенок, тем ниже он спускался. Ярус детского сада, школьный – три яруса, все ниже и ниже. И все абсолютно раздельно – девочки на востоке, мальчики на западе. Детство и ранняя юность тянулись целых сто лет. В 70 лет дети – пока еще дети – попадали на Производственный ярус, там проходил отбор – кто-то после совершеннолетия шел учиться дальше, кто-то становился рабочим и, проскочив ярус Высшей школы, вступал во взрослую жизнь. Жизнь, в которой был противоположный пол. На Производственном ходили разные слухи, поражавшие своей наивностью и нелепостью, поэтому с ними не особо и боролись. Но, одно дело – слухи, а нарушение порядка – совсем другое. Он не имел права залезать в библиотеку – ну и что, что там щель в стене – а ты не лазай! Тем более не имел права рыться в сундуке со старинными свитками. А уж читать древние легенды – это из рук вон, что такое! В школе детям дают вполне достаточный для жизни объем знаний. А знания, предназначенные для ограниченного круга допущенных, не должны становиться достоянием кого попало! Бесконтрольное распространение таких знаний ни к чему хорошему не ведет. Это смущает умы, отвлекает от работы и учебы бесплодными мечтами и засоряет мысли неправильным образом мышления. А когда в голове сплошные «а вдруг», «может быть» и «если бы» – вот тут-то глупости делать и начинают! Он залез, рылся, читал, потом задавал странные для своего возраста вопросы, а потом – о, ужас! – был отловлен при попытке проникнуть в женскую купальню! Возмутительно! Через 20 лет, если за ум не возьмется, ему одна дорога – на выселки! Вот во время порки ему это все и объяснили. Порки публичной, позорной, с перечислением вслух его «подвигов» и назиданиями.
Приятели ржали. Он сносил насмешки три дня, потом набил морду самому активному – чтобы отстал, а не от злости, как он объяснил воспитателю после очередной порки. На самом деле ему было наплевать и на насмешки и на порку – его ум был отравлен легендой о любви. Наверно, она еще где-то есть – не могла же она совсем исчезнуть! Но не здесь – это точно! Ни у одного из Наставников волосы не сияли, он бы уж запомнил такое диво! И те слухи, что ходят среди приятелей – как-то это не похоже на то, что он успел прочитать! Маловероятно, чтобы Наставник Фалар был способен зачахнуть от того, что кто-то там умер! Берэн не знал, конечно, что способность светиться от любви была утрачена дроу давным-давно, потому что мешала видеть в темноте пещеры. Когда светишься сам, все остальное погрязает во мраке. Но это в школе не объясняли, а самому ему было невдомек.
Еще целых две недели и две порки между делом, он честно пытался усмирить хоровод мечтаний и перестать застывать с отсутствующим видом в самый неподходящий момент – у конвейера при переборке грибов, например. Когда его выпороли в третий раз – целый метр дорогого материала превратился под его руками в ворох симпатичных узких ленточек – он решил бежать.
Готовился он долго и тщательно. Теперь, когда у него появилась цель, он стал собран и внимателен. Наставники одобрительно кивали – похоже, взялся за ум, порка, она любого на путь истинный наставит! А он очень боялся привлечь внимание к своим приготовлениям – и старался изо всех сил быть таким, каким его хотели видеть. Он не знал, как именно его накажут, если обнаружат, что он затеял. Может, и никак – иди куда хочешь, солнце встанет – сам назад прибежишь. Ни разу он не слышал, чтобы кто-нибудь уходил из горы, а что за это полагается – выяснять на собственной шкуре не хотелось. Вдруг это приравняют к государственной измене?
О внешнем мире он знал довольно много. Во-первых, там светло. Гораздо светлее, чем даже от светляка. Значит, надо очки, вроде тех, что у стеклодувов. Но у них фиг сопрешь, и заказывать стекла тоже стремно, потому как не на что. Не на что по определению: откуда у ребенка деньги? Однозначно спер! Ага! И все, и спалился. Оправу сшил сам из старого голенища. Перешивал четыре раза, все руки истыкал, пока приноровился. Был небольшой скандал по поводу пропажи любимых сапог Наставника Фалара, но Берэна это не коснулось – наверно крысы, знаете? Уволокли, проклятые, совсем обнаглели! А такие хорошие сапоги были! Ах, как жалко! Берэн был согласен – хорошие были сапоги. Оправа тоже неплохая получилась. Вместо стекол Берэн вставил пару пластинок самой чистой слюды, какую только смог добыть. Нормально. Он заглядывал в цех стеклодувов – огонь в горне глаза уже не резал, не то, что без очков. С обувью тоже понятно – остатки сапог Наставника вполне сгодятся на первое время, там все цело, кроме голенищ. А вот что делать с одеждой? Одежда совершенно необходима. Это было второе, что знал Берэн о внешнем мире: там бывает холодно, а иногда вода идет сверху, как у них в душе. Одежда – это проблема. На школьных уровнях ее носили только Наставники, а среди детей она была как-то не в ходу – а зачем? Обувь – да. Кожаная или матерчатая перевязь для ношения инструментов – да. Все остальное, кроме куска материи на бедрах для соблюдения не столько приличий, сколько гигиены, считалось совершенно излишним. А вот для визита в Мир этого явно маловато. И у Наставника уже не стыришь – целый комплект на крыс списать не удастся. Значит – придется опять самому.
В прачечном отделе случилось непонятное происшествие. Во время стирки исчезли три покрывала. Зато они появились в маленькой пещерке за водопадом, в сухом тайнике. Там уже лежали очки, сапоги с обрезанными голенищами, три мотка ниток и четыре иголки, честно стыренные из мастерских на занятиях по швейному делу. Он ушел через полтора месяца после этого. Одно покрывало он безнадежно испортил, но из его остатков и двух других получилось что-то, что не очень мешало двигаться. Путь от своего яруса до Врат он проделал за сутки. Сутки страха. Собственно, он оказался на грани провала своей затеи, как только покинул Производственный сектор. Взрослые дроу НОСИЛИ одежду! Пойди он, как собирался, с мешком за плечами – его моментально отловили бы, и… он не хотел об этом думать. Он успел метнуться обратно, напялил на себя то, что сумел сшить, и пошел вниз, вниз, вниз, стараясь выбирать самые темные коридоры, вжимаясь в малейшие уголки, если слышал чье-то приближение, трясясь от страха быть схваченным. Он считал, что сшил неплохой костюм, но те, кого он видел, были одеты не совсем так, и при ярком освещении эта разница неизбежно бросилась бы в глаза каждому, кто его увидел бы. И он крался, вжимался, ускользал – и боялся, боялся, боялся. Он дошел. И обнаружил, что все было зря – на Вратах стояла стража. Он чуть не взвыл в голос с досады. Свобода была рядом – даже Врата были открыты – и недосягаема! К этому времени он уже сутки не ел и не спал, его шатало от усталости и постоянного нервного напряжения. Внимание его уже изрядно притупилось, скорей всего, его бы очень быстро теперь поймали бы, но… Во все века в любом государстве существовал институт контрабанды.
– Ты долго еще? – прошипел у него за спиной раздраженный шепот. Берэн даже подпрыгнул, решив, что обращаются к нему, и в панике метнулся за колонну. Вовремя. Оттуда, где он только что стоял, появились две фигуры, огляделись и неспешно отправились вглубь горы. Но… откуда они там взялись? Он огляделся – никого, только стража, но они смотрят наружу, за ворота. Берэн вернулся на старое место у стены и стал ее лихорадочно ощупывать. Голос прозвучал практически у него за спиной, значит… значит… вот оно! Узкий – только-только пролезть – кусок стены сдвинулся внутрь и вбок. Берэн юркнул туда и поспешно вернул камень на место. Стало абсолютно темно, не справлялось даже зрение дроу. Но воздух! Здесь был совсем другой воздух! Минут десять Берэн протискивался по узкой, явно природной расселине – и оказался вдруг снаружи! А снаружи была ясная лунная ночь.
Он успел. Он даже не подозревал, как ему повезло, как хорошо он успел. Прособирайся он еще месяц – наступила бы осень. Существо, не представляющее себе, что такое дождь и холод, скорее всего, погибло бы, не дойдя и до ближайшего селения. Берэну и в голову не пришло запастись едой, водой и оружием. Он даже не знал, что такое хворост – в горе жгли каменный уголь. Но, даже если бы каким-то чудом он и дошел, неизвестно, что с ним сделали бы люди, придумавшие о дроу не одну страшилку на сон грядущий. И еще ему повезло, что в момент его выхода была ночь. Он часто пытался представить себе – как это, когда над головой ничего нет, а вокруг большое открытое пространство, и даже считал, что ему это представить удалось. Нет. Не удалось. Бездонная глубина звездного неба закружилась у него перед глазами, ноги подкосились. Он упал, прикрывая руками лицо. Это было ужасней всего испытанного им до сих пор. А ведь впереди еще день! Будет еще хуже! Будет светло, очень-очень светло! Видимо, гораздо светлее, чем он предполагал. Подступала паника.
– Нет! Нет! Нет! – шептал он, лежа ничком и пытаясь побороть дурноту. Ведь те двое, прошедшие внутрь, шли отсюда, и чувствовали себя вполне нормально. Значит, и он сможет, просто не надо смотреть вверх! Не надо смотреть вверх, не надо смотретьвверх, ненадосмотретьвверх… Надо надеть очки! Не на глаза – на лоб! Они сработают, как козырек, перекрывая обзор! Он вытащил очки из мешка, надел, неуверенно поднялся на колени. Да, так лучше, так намного лучше, даже почти не тянет посмотреть… нет! Он рывком опустил голову. Бездна против воли притягивала взгляд. Так нельзя. Вот у нас еще кусок тряпки есть, вот мы сейчас его вот так на голову завяжем, чтобы надо лбом торчал – ага! Во-от! Так даже встать можно! И даже идти, если заставить себя держать голову опущенной. Вот так и пойдем. А куда, собственно?
Ему и в этом повезло. На торговой площадке перед Вратами сиял контур портала и двигались какие-то фигуры. Берэн стал продвигаться в том направлении, стараясь двигаться как можно тише. На краю площадки меланхолично жевало куст какое-то животное, сзади к нему была приделана тележка. Двое грузили на нее ящики с чем-то звякающим.
– Ну, че? Все там?
– Вот последний – и завязывай давай.
Ящики прихватили веревкой через верх к тележке, накинули сверху тряпку, тоже привязали к бортам.
– Поехали? – один сел на передок тележки, другой взял вола за рог, стал разворачивать его мордой к порталу. Берэн метнулся из-за куста, заскочил на телегу сзади и стал ужом ввинчиваться под тряпку, закрывавшую ящики.
– Подожди, закрою, – телега остановилась. Послышались шаги, сияние, пробивавшееся под тряпку, погасло. Тележка опять начала мягко покачиваться на ходу.
– Ушел – понял вдруг Берэн – Все-таки ушел! – и то ли заснул, то ли потерял сознание.
Проснулся он от того, что упал. Тряпку от бортов отвязали и он довольно чувствительно приложился об землю.
– Лыс-сый дроу! – ахнул кто-то над ним.
– Лысый? – ахнул Берэн, резко садясь и хватаясь за голову. На голове была тряпка. Он сунул руку под нее – волосы были на месте. – Че лысый-то? – возмутился он. – Ниче и не лысый! Нас подстригли просто недавно! – он обиженно щурился на темную фигуру, стоящую перед ним. Были предрассветные сумерки, но даже этот слабый свет очень неприятно резал глаза и заставлял болезненно морщиться.
– Ха! – неуверенно сказала фигура. – Ха! – и беззлобно захохотала, приседая и хлопая себя по ляжкам. Берэн хмурился, не понимая причины этого веселья.
– Да что у тебя тут за счастье-то? – из-за повозки вышел второй. – Епс! И впрямь счастье! Откуда ты, птица-радуга?
– Не! – замотал головой Берэн. – Я не это… то, что ты сказал. Я дроу. Я из горы Донн.
– Да я вижу, что не гоблин! – присел второй на корточки. – Я про то, что ты на себя нацепил. Это у вас мода такая?
– Я сам сделал! – с гордостью сказал Берэн, вытягивая локоть и рассматривая плоды своих трудов. – Я читал, здесь бывает очень холодно – и я сделал!
– Постой! Так ты… Ты сбежа-ал! – догадался второй.
– Че сбежал-то? Ниче не сбежал! Я так… ушел…
– Ага-ага! – захихикал первый. – Ты – так просто ушел, а я – жайчик! – вывесил он над нижней губой солидные клыки. – Я капуфтку гвызу! Похофь? – кокетливо повернулся он в профиль.
– А… не знаю – совершенно честно ответил Берэн. Тут уже засмеялся второй.
– Уймись, Фол! Он же из горы – там нет зайцев. Но, если тебя утешит мое мнение – похож, только ушки подкачали!
– Зараза ты! – беззлобно сказал Фол и тоже присел на корточки. – Так чего ушел-то? Стырил что-нибудь, поди?
– Че стырил-то? Ниче я не стырил! – опять возмутился Берэн. И поник. – Я… прочитал. Это мне нельзя читать было, а я прочитал. И я там не захотел больше. И ушел.
– И что теперь? Ты ж ослепнешь через полчаса! – до Берэна вдруг дошло, почему он чувствует себя так неуютно. Нет, той дурноты, которую он испытал ночью, больше не было. Как ни странно, при блеклом полусвете зарождавшегося дня, он чувствовал себя вполне прилично. А вот очки стоило надеть! Он ощупал голову – вот они, сползли, пока он спал, и забились выше лба под тряпку! И фиг теперь достанешь. Пришлось развязать импровизированный платок, вынуть очки и тогда уже надеть. То, что в горе казалось вполне приемлемым, здесь вышло просто никаким. Глаза, правда, сразу перестало резать, но мир расплылся, стал мутным, фигуры новых знакомых превратились в смутно различимые пятна. Вампиры молча наблюдали за всеми его манипуляциями.
– Нда-а, – протянул наконец второй. – Тоже сам сделал? Может, тебя все-таки назад?..
– Нет! – вскинулся Берэн. – Я… по ночам могу работать! – вампиры, переглянувшись, дружно заржали. Берэн не понял. Странные они какие-то. Чего смешного-то?
– Слушай, так чего тебя, все-таки, наружу понесло? – отсмеялся наконец второй. – Вот сколько помню, ни один из горы не вылезал!
– Да я ж говорю – прочитал я. А нельзя было. А меня пороть стали.
– Нельзя читать? – удивился второй. – Странно как, надо же! Давай мы тебя в Университет переправим – и читай, сколько влезет! Там библиотека у-у-у! – он покрутил головой. – Да и тебя умники вылизывать будут – как-никак, живой дроу! Экзотика, блин!
– Я не хочу – читать, я хочу – любовь! – дроу вертел головой в нелепых очках – на одно темное пятно, на другое. – У вас здесь есть, должна быть – я читал!
– А у вас нету? – возницы, переглянувшись, уставились на него, как на идиота.
– Только если разрешат, – объяснил дроу. – Потом. Когда-нибудь.
– Ох, ни …я себе! – возницы были ошеломлены и смотрели теперь на Берэна с неподдельным сочувствием.
– Слышь, а давай его Лье свезем! – вдруг осенило Фола. – А под это дело и спросишь заодно – может, она в долю вернется! Ты как раз вчера страдал, что без нее сбыт хреновый! – Разгорелась бурная дискуссия с размахиванием руками и кручением пальцем у виска.
– Он же маленький совсем! – на «маленького» дроу вызверился и был немедленно заткнут лепешкой, явно припасенной для вола, «чтоб поменьше рот разевал». Лепешка оказалась вполне свежей и вкусной, «рот разевать» Берэн перестал и только крутил головой, следя за обменом репликами. Здесь и сейчас решалась его судьба. И опять не им, практически без его участия. Плохо быть маленьким!
– Ну-у да, она, конечно, совершенно чокнутая – но вполне в своем уме! – наконец заявил Фол, и оба замолчали, пытаясь понять только что сказанное.
– А ты знаешь, о, косноязычный друг мой, кажется, ты прав! – усмехнулся вдруг второй. – Забавно, но это вполне соответствует истине! К Лье! Пойдем, – протянул он руку Берэну, – свет пересидишь в доме, а как стемнеет – отвезем тебя к райе Виллье. Будет тебе любовь!
Пример второй.
Корнэвиллья дэ Тэрон ле Скайн, суккуб, 380 лет.
Земли ле Скайн, 7866 год.
Ей было скучно до безумия. В буквальном смысле. Святая мать Ле Скайн! Ну кто бы мог подумать, что бывает такая катастрофическая, такая нечеловеческая скука! За свои 380 лет Корнэвиллья дэ Тэрон ле Скайн перепробовала все занятия, какие только смогла придумать. Она пыталась научиться рисовать – но у нее не было таланта, а быть посредственностью не позволяло самолюбие. Она писала стихи, занималась селекцией растений, изучила кухни разных рас, несколько десятков лет путешествовала в облике мужчины, изучала магию – впрочем, без особого успеха. Одно время она увлеклась биологией и медициной. Пыталась служить – целых полгода проработала в Госпитале. Целых, потому что надоело через месяц. В Руке Короны Вил Корнэль продержался 56 лет, добился звания Мастера Мечей и ушел с громким скандалом по поводу нарушения субординации, отлупив своего Большого. Некоторое время давал частные уроки боя, открыв свою школу. Тоска! Чем можно заняться, если впереди вечность, а талантов нет? Если через пять, ну, пусть двадцать пять лет, надоедает очередное занятие – и надо срочно придумывать, что бы такое сотворить, иначе свихнуться можно! Лет эдак шестьдесят тому назад она даже чуть не спилась на крови, но, в какой-то момент, испугавшись самой себя, прошла курс лечения в Госпитале и в дальнейшем вела себя более осторожно.
Дура! Дура! Лучше б ее тогда папенька сковородкой пришиб! Говорил же папа Нэвилл: «Дочка! Не лезь к вампирам! Каждый на своем месте хорош!»
Ее место ей хорошим никогда не казалось. Дочь повара в портовом кабачке, в зале пьяные рыбаки, на кухне грязные тарелки. Хотелось в большой мир, хотелось, чтобы красивая одежда, бал во дворце, галантные кавалеры… Сама, дура, подошла, сама, дура, напросилась! Ну, как же – красивый, богатый! Видела же, что пьяный – куда лезла?
– Позвольте, я вас провожу в вашу комнату? – а еще бы не позволил, он же лыка не вязал! Она его, практически, на себе тащила! Дотащила, усадила на кровать, и там, пока никто не видит, формулу подчинения, по этикету – Позвольте мне быть вашим кормлецом! – и руку запястьем вверх, опускаясь на одно колено и опуская голову. А он, спьяну – в шею: до руки еще дотянуться надо, а шея – вот она! Да не лезвием, а клыками! Дура, дура!
Да, ночь была ослепительная. Зато утро… Он ее довольно бесцеремонно растолкал.
– Ты кто?
– Я – скромно потупившись – Ваш кормлец.
– …..! – схватившись за голову – Куда?
– Вот – отведя волосы с шеи.
– … ….!!! Ты что, не видела, что я никакой? А если бы всю выпил?
– Ну, и выпили бы! – заорала и она – Лучше так, чем всю жизнь тарелки мыть! – и заревела.
Скандал был чудовищный. Мать рыдала и билась в истерике, отец гонялся за Вилльей со сковородкой и орал, что подаст иск в Королевский суд на «совсем распоясавшихся негодяев».
– На свою доченьку подавайте! – орал вампир – Я по ее милости и так под суд пойду! Еще разобраться надо, кто здесь негодяй! Сами, небось, ее и подговорили! Уже нажраться нельзя спокойно – обязательно подставу устроите! – он поймал взглядом выпученные глаза отца Вилльи и рявкнул – Замри! – отец застыл с занесенной над головой сковородкой. – Кто тебя научил? – поймал он Виллью за руку. – Папочка? Мамочка? А ну, говори немедленно!
– Я сама-а-а! – ревела Виллья. – Я чита-а-ла!
– Ах, чита-ала! – передразнил он. – А что три свидетеля должно быть – ты не чита-ала? И все трезвые, между прочим! И не у тебя в доме, а у МЕНЯ! И что мне теперь с тобой делать, чтица хренова? У меня один кормлец уже есть, я что – миллионер, у меня зверей в кошельке несчитано? Вас же и кормить и одевать надо – а тебя еще и учить, ты же дура круглая! Ты ж меня на первом же приеме опозоришь! Как кормлец должен приветствовать Старейшину?
– Не зна-аю! – рыдала Виллья. – Там этого не-е было-о!
– Где – там? – рявкнул вампир.
– Во-о-от! – Виллья достала из кармана свою любимую книжку. Она не расставалась с ней уже два года, таскала в кармане, а ложась спать, прятала под подушку. Вид книжка имела весьма печальный.
– «Вампир и дева» – прочитал вампир – И вот отсюда… вот из-за этой дряни… – тряс он книжкой перед ее лицом – Это же… о-о-о! – взялся он за голову. – Кто там автор? Ага. Ну, все. Он труп. Специально попрошусь в исполнители. Пошли, жертва бульварного чтива. А Вы, райн, получше следите за тем, что читают Ваши дети. Не все так законопослушны и мягкосердечны, как я. Будь на моем месте один мой знакомый, здесь сейчас лежало бы три трупа, а здание весело горело. Вопросы есть? – отец побледнел и попытался покачать головой. – Отомри! – небрежно бросил вампир, открывая портал, и они ушли.
Аудиенцию у Старейшины Ле Скайн Лья не запомнила. Все было, как в тумане, она только теперь осознала, на что решилась – и задним числом ей стало невыразимо страшно. Единственное, что запомнилось – Старейшина Йэльф старым совсем не выглядел. С виду ему было лет тридцать. Виллью он так ни о чем и не спросил, рассказ Дэйла, «ее вампира», выслушал с азартно блестящими глазами, потом долго хохотал, стуча кулаком по подлокотнику. А еще отобрал книжку – поржать, как он выразился.
Если бы она могла хотя бы предположить, во что выльется ее авантюра, скорей всего, она на нее не решилась бы. Ни о какой любви не шло и речи. Да, раз в неделю к ней приходил Дэйл, происходило нечто невероятное, чему она даже не могла найти названия – и все, до следующего раза. Все остальное время она училась. В нее вколачивали этикет и манеры, учили музыке, правильной речи, танцам, прививали хороший вкус в одежде, а список литературы привел ее в мистический ужас. И так все десять лет, пока Дэйл ждал разрешения на ее поднятие. Это был, и поныне остался, единственный способ снять зависимость от укуса инкуба. Подчинение оставалось – но уже без сексуальной составляющей, скорее подчинение ребенка родителю. Поднявший считался отцом или матерью поднятого во Жнеце. Только потом, уже после поднятия, она смогла оценить, насколько милосердно он с ней обошелся. Ни разу за десять лет он не разделил ее ни с кем из своих приятелей, хотя вполне мог это сделать – после еженедельного укуса она согласилась бы на что угодно, лишь бы доставить ему удовольствие. Неконтролируемое влечение смывало все – понятие о приличиях, моральные устои, стыд – оставляя только неудержимое желание, требовавшее немедленного удовлетворения. По сути это было рабство. Уходя, он говорил «учись» – и она просто вынуждена была учиться, потому, что ослушаться была не в состоянии. Ни разу за десять лет он не взял ее на вечеринку ле Скайн. На первую она попала, уже будучи вампиром – ей повезло, она восстала суккубом, а не ординаром – и испытала культурный шок. Подавали не только и не столько напитки, но и добровольных кормлецов. Как раз таких, каким так неловко попыталась стать она. Если бы ей это удалось, это она вполне могла бы быть на месте вон той девочки. Ага, которая с тремя сразу. Как? А вот так, уметь надо, а чтобы уметь, надо учиться, и не один год. Приглашенные приходили «со своим», делились и обменивались, вечеринка была больше похожа на оргию. Что больше всего ее поразило – никто из кормлецов не был зависимым, как она недавно. Все было сугубо добровольно, и, похоже, люди получали от этого не меньшее удовольствие, чем вампиры.
Как дочь ле Скайн, она стала получать небольшую дотацию от Совета Старейшин, и еще чуть-чуть от Дэйла, но он сразу предупредил, что это – только на пару лет, пока она еще «маленькая», на обзаведение. От Дэйла достался и двухэтажный домик на севере. Теперь у нее было все, о чем она когда-то так мечтала: балы (ле Скайн устраивали не только вечеринки), наряды, кавалеры. Через пятнадцать лет она уже выла от скуки. Одежда вообще стала почему-то раздражать, дома она ходила обнаженной, одеваясь только к приходу поставщика продуктов и для еженедельного визита в Госпиталь.
Она заметалась, перепробовала несколько занятий – от разведения роз до огранки камней, понемногу начиная осознавать свою печальную участь бессмертной бесталанной дуры. Но деятельная натура не позволила ей предаться растительному существованию. К 380 годам все уже считали ее «весьма эксцентричной», и ее персона была любимой темой пересудов при дворе ле Скайн.
Она побарабанила пальцами по столу «Что же де-лать, что же де-лать?» Может, мотнуться в дворцовую библиотеку, взять что-нибудь почитать? Вот именно, усмехнулась она, «что-нибудь». А что? Или записаться в четвертый раз в Университет, пойти мозгов добыть? На тему? Ну, вот боевую магию она так и не освоила до реально применимых пределов. А, с другой стороны, смысл? С кем воевать-то? И добровольного кормлеца тогда брать придется – энергию-то откуда брать? Во-от. А кого попало не возьмешь, значит, еще поискать придется, а потом обучать, да еще и поить-кормить-одевать, а на какие шиши? Его ж ублажать придется, обойди Жнец – обидится! Нет, не вариант. Ох, скучно-то как!
Внизу заверещал дверной звонок. Вроде, никого не ждала! Святая мать ле Скайн, пусть это будет что-то интересное! Лья накинула большой махровый халат и побежала вниз. На крыльце стояли два знакомых по контрабандным делишкам ординара и кто-то маленький, хрупкий даже в большом черном плаще с глубоким капюшоном.
– Здравствуйте, райя! Мы к вам по делу. – Лья пропустила троицу в холл. – Мы тут торговать ездили, а по приезде пассажира обнаружили. Раздевайся, – повернулся он к закутанному. Тот послушно снял плащ.
– О-о-о! – непроизвольно вырвалось у Льи. Казалось бы, штаны и балахон – что может быть проще? Но какое пиршество цвета! Явно сделанные вначале слишком узкими, зеленые в крупную ромашку штаны (из занавески?) были расставлены по внутреннему шву ярко-желтой тканью по принципу: не хватает – добавим. Балахон был бордово-красным со вставками по бокам из той же желтой ткани и рукавами из занавески в ромашку. Половину лица скрывали уродливые очки с чем-то мутно взблескивающим вместо стекол, над ними ежом торчали даже на взгляд жесткие короткие белые волосы. Тонкий нос, пухлые губы прихотливого изгиба, черная кожа, ушки витыми рожками… У Льи отвисла челюсть.
