Текст книги "Ряд случайных чисел [СИ]"

Автор книги: Елена Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Шам – ик! – шмешной! – прочавкала она, крепко держа бутылку и отмахиваясь вилкой от пытавшейся отобрать коньяк Доры. – Уди-и-и! Йа-а вам афаф… афта-авлю! – обнадеживающе кивнула она всем трем Дорам сразу. – Тута мно-оха ишо!

– Заклинание сними, – одними губами сказала Дора Грану.

– Не могу, – развел тот руками. – Для этого отобрать надо, а ты ж видишь… Никогда ее такой не видел! Прелесть!

– Зато завтра будет ужасть! – пообещала Дора. – Ладно, это безнадежно. Тогда еще вопрос. Есть ли у вас место для бездомных? Беженцев огромное количество, но бежали они не от эльфов конкретно, а со страху, от неизвестности. Сейчас большинство в ужасном положении, без денег, без работы, без дома. Есть ли у вас возможность их принять и разместить? Сколько? В какие сроки?

Они разговаривали, пока Милль не уснула – классически, лицом в салат. С Грана можно было писать картину «Умиление». Он выдал Доре горсть печатей и ушел, бережно прижимая к груди свою пьяную в лоск и перемазанную в салате драгоценность. Дора посидела немного в опустевшей столовой, озирая учиненный Милль разгром. Ну, салаты – ладно. Большую часть месива хрупкая эльфа умяла под коньячок, а меньшую унесла… м-м-м… на себе. А вот нафиг было торт облизывать? Нет, понятно, сливки взбитые – это вкусно, но чтоб так… тщательно… А вот фрукты, для нее специально купленные, все остались без внимания. Зато коньяка теперь – хоть залейся! Как в сказке – бездонная бутылка! Да-а! Дора вздохнула, отнесла останки невинно убиенного торта на лед и занялась делом. Дела было много – на всю ночь, и называлось оно провокацией.

В тускло освещенную двумя свечками срочную операционную центральной больницы поскреблась маленькая седенькая старушка с большим мешком за спиной.

– Милыя! А хдейт тута спокой прыемнай, а? Чейт заблукала я, уж скажи, милыя!

– В вечный тебе пора, а не в «прыемный», – пробурчала себе под нос медсестра, кипятившая инструменты на спиртовке. – Прямо, бабушка, прямо! Не дошла ты еще. Во-от туда тебе.

– Ото пряминько? От спасибо-то! Обойди тя Жнец, ох, святый серп его, дай тебе здоровья! А чейт светится-то у тебя, ась? Ото тута, в уголку-то?

– Светится? Бабуль, шла б ты в «спокой», а? Ой, и правда! Ой, мама, что это? Ой, мамочки! Райн Харат! Райн Хаара-а-ат!!!

Из прорезей на одной стороне мешка складывалась светящаяся надпись «Извините!». К веревке на горловине была прицеплена записка – самые заурядные бумага и карандаш, никакой экзотики – «Никому не говорите. Если надо еще – нарисуйте цифру на окне». Из мешка райн Харат, хирург, и райя Дина извлекли 30 ослепительно сияющих шариков. Вели они себя дружелюбно, удрать не пытались, сидели, куда посадишь. Через час у операционной бушевал скандал: свет хотели все, шариков явно было меньше, чем желающих. Страсти накалялись. После того, как драку отоларинголога с гастроэнтерологом удалось прекратить, было решено распределить шарики по три на этаж, и по одному дополнительно в каждую операционную. На восемь трехэтажных корпусов этого, конечно, было мало, но цифра «2000», сразу же нарисованная на окне масляной краской, внушала надежу на изменения в жизни. Про старушку никто уже не помнил – таких много. А старушка добралась до дома только к утру, еле крутя педали от усталости. Дора сгрызла кусок холодной запеканки и рухнула в постель, даже не попытавшись вымыться.

Утро было ужасным. Ну, положим, утро – сильно сказано, но… А как встала – так и утро, кому какое дело! Подумаешь – три часа дня! Ей-то не легче! Болело все. Дора неплохо знала анатомию, но о существовании таких мышц в таких местах… Ужас! Зато сейчас старушку она изобразила бы виртуозно, даже притворяться бы не пришлось. Нет, нафиг такие подвиги! Вот посмотрим, что из сегодняшней ночи получится – и, если будет так, как надо, будем новых знакомых припахивать! У них порталы, им педали крутить не надо – пусть они и несут свет в массы! А мы, Дора Первая, стары уже так развлекаться. Дора облепилась перцовым пластырем везде, где достали руки, и стала ползать по дому. Надо хоть пыль вытереть, что ли. Хоть где-то, хоть что-то, чтобы хоть домой не противно возвращаться было. Завтра ведь уйдет неведомо, на сколько – а здесь и так хоть капусту сей на полу.

А в шести больницах Верхограда бушевал шторм. «Не говорите» – ха! Уже к одиннадцати утра была сформирована комиссия. В нее вошли трое военных, странный мужичок, которого они с тщательно скрываемой ненавистью называли «райн экстрасенс», и представитель мэрии, от которого им не удалось отделаться. При попытке изъять «вещдоки» комиссия столкнулась с «некоторыми трудностями», как потом было сказано в рапорте. Персонал стоял насмерть, грудью защищая светляков от посягательств. Завкафедры нейрохирургии, маститый ученый с весьма известным в научных кругах именем, грузный, благообразный, орал на комиссию так, что аж слюни со вставных зубов летели. Лексикон его оказался гораздо богаче, чем можно было предположить, читая его труды.

– Я срать хотел на ваше расследование! А этот ордер можете засунуть в жопу тому, кто вам его дал! У меня из четырех прекрасно оборудованных операционных работает одна – а почему? А потому, что топлива нет для генератора – а почему? А потому, что благословенный райн бургомистр себе краниум в ректал засунул – и только жалуется, что дышать темно и срать неудобно! А топлива так и нет! Может благословенные райнэ военные мне его дадут? Не-ет? Тогда пойдите вон отсюда! Мне дали свет, на сэкономленном топливе я смогу троих прооперировать – понимаете вы это? И мне плевать, кто мне эту возможность дал – хоть эльфы, хоть гоблины, хоть драная коза! Вон отсюда! Вон! Пусть меня сраный гоблин вы…… если вы отсюда хоть что-то заберете! Во-о-он!!!

Покосившись на дихотом, невзначай образовавшийся в профессорской длани, комиссия ретировалась. Кого-либо арестовывать приказа не было, мерзкий представитель мэра под ногами крутится, да еще и репортеришка, похоже, монолог записал и слинять успел, зараза! Повезло комиссии только в районном роддоме. Персонал откровенно скучал, приход комиссии восприняли, как бесплатное развлечение. Их не выгнали сразу – но на этом везение и закончилось. Наряженных в халаты, бахилы и шапочки, что уже само по себе воспринималось, как издевательство, их проводили в родилку, где в первый раз в этом году засияла бестеневая лампа. В софитах вместо лампочек сидело шесть светляков. Сидело вмертвую. Сквозь любые предметы, которыми их пытались подцепить, светляки просто просачивались. Банка, лист бумаги, тряпка, кружка, совок для мусора проходили, не встречая сопротивления. Распаковали приборы, подставили табурет, полезли в лампу с тестером, щелкали тумблером – ноль. Все приборы с удивительным единодушием утверждали – здесь ничего нет. Нет электричества, радиоволн, магнитного поля, ионизации, люминесценции – ничего. Очень важный, уверившийся в своей незаменимости райн экстрасенс распихал всех, замысловато поводил руками, старательно сосредоточился, даже заострился к носу личиком – и цапнул светляка голой рукой. Вот на это реакция последовала. Светляк исчез бесшумно и бесследно, как и не был. Тут взбеленилась даже кроткая и законопослушная заведующая и указала «благословенным райнэ» на дверь.

– Хотите исследовать – будьте любезны, привозите аппаратуру. Только без таких вот «специалистов», пожалуйста! – она прожгла райна экстрасенса грозным взглядом. – У нас всего-то десять штук было, теперь девять. А будут ли еще и когда – неизвестно. Да какая разница – откуда! Это свет! Вы не пробовали роды при свечке принимать? А мы уже два раза так развлекались – и спасибо, больше не хотим! До свиданья, всего хорошего!

Допрос свидетелей ничего путного тоже не дал. В одном месте мешок нашла бабуля, в двух других «медсестра с другого отделения», еще в двух «санитарка тут пол мыла», в роддоме мешок просто оставили в пустом приемном покое. Райна экстрасенса сняли с табуретки в невменяемом состоянии. Он с ужасом разглядывал свою руку, бормотал что-то о холодной плазме, в машине ему стало хуже, он стал хохотать, взвизгивая «А мы-ы! Они нас!.. Ха-ха-ха! Как детей! Идиоты! Идиоты!» Пришлось вернуться и накачать его снотворным, благо далеко отъехать еще не успели. Настроение было безобразным. И было с чего. Предстояло писать отчет о полном провале расследования. Ужасно! Проклятые эльфы!

А виновница скандала драила кухню. Она уже почти закончила, когда из комнаты донесся знакомый голос:

– Дора! Райя Дора! К тебе можно? Дора! Ты дома? МОЖНО к тебе ЗАЙТИ? – голос звучал все громче и громче.

– Можно! – рявкнула Дора. Она нервно выглянула во внутренний дворик – вроде никого! – зашла в гостиную. У стола стояли Гран и какой-то эльф.

– Привет, Дора! Познакомься, это мой папа Эдильэльф, – начал Гран. Папа был весьма и весьма… К его описанию больше всего подходили слова «хрупкий», «утонченный», «изысканный» – и прочая, и прочая… Да, хорош собой необычайно. Одет, правда, просто до примитивности: какая-то тряпочка – или большой мягкий лист? – сколота на плече брошкой – или это цветок? – и спадает мягкими складками до полу. На ногах что-то явно из коры сплетенное, изящное, но очень простое. Но! Серебристые волосы с радужной искрой распущены и спадают до колен, на лице – приготовленная для знакомства благостная улыбка, такая мудрая, снисходительная… Не будь Дора так взбешена, она, конечно же, впечатлилась бы, и прониклась, и…

– Здравствуйте, райн Эдиль! Позвольте вас поздравить: ваш сын кретин! Идиот клинический – я вам как врач говорю!

– А? – благость медленно сползла с лица папы и усохла от невостребованности.

– Скажи-ка мне, ты, кошмар дантиста, а если бы у меня сейчас соседка в гостях сидела, или коллега с работы – как бы я этот глас с небес им объяснила? А? – наступала Дора на Грана.

– Я-а… Как-то… не подумал… – растерялся вампир.

– А ты вообще когда-нибудь это делал? Судя по жизни – ни разу! – рычала Дора в ярости – Уже вампиром стал – и опять чуть не сдох, теперь меня подставить пытаешься! Хоть попробуй, что ли, на досуге – вдруг понравится?

– Что? Что попробовать? Что понравится? – запутался Гран.

– Думать!!! – свирепо заорала Дора. – Да меня за одно подозрение в связи с вами к стенке поставят! – отец и сын переглянулись. Интересное какое люди придумали наказание – у стенки постоять. И что такого страшного? Ну, постоишь немножко, потом простят и отпустят, что ж так нервничать-то? Дора правильно истолковала обмен взглядами и, злобно улыбнувшись, объяснила:

– Это вот так, знаете ли, глазки завязывают, к стеночке прислоняют и расстреливают из ружья.

– К-как? – дрожащими губами переспросил эльф.

– По команде! – рявкнула Дора. Добавить что-либо еще она не успела бы при всем желании. Эльф позеленел, метнулся к окну, распахнул створку, выдрав задвижку с мясом – и его вывернуло прямо на клумбу. По комнате плыл аромат сирени.

– Уйди от окна, придурок! – взвизгнула Дора. – Увидят же! Гран! В ванну его! Налево вторая дверь! – Гран проникся наконец серьезностью ситуации, сгреб папу в охапку и исчез за дверью. Дора открыла окно нараспашку и замахала занавесками. Она любила цветочные запахи – но не в такой же концентрации! Эх, как было раньше хорошо – вентилятор включил – и все дела, свежий воздух! Зашел расстроенный и растерянный Гран. Знакомство явно не задалось, а он так надеялся…

– Слушай, а что, они все так духами обливаться любят? Твоя-то ладно, а этот все-таки мужик! – Дора, морщась, проветривала комнату.

– Какие духи? – не понял Гран. – Нету у нас никаких духов!

– Да как же нету! Разит в триста лошадиных сил!

– А-а! Не-е! Это не духи! Это он сам так пахнет! – Дора захлопала глазами. Верилось с трудом. – Он просто взмок, когда плохо стало. Вспотел. Ты бы с ним поаккуратнее…

– Вспотел? Шутишь?

– Почему – шучу? Я сам такой был, пока не умер. Но это только людям кажется, что эльфы цветами пахнут. Для них самих это совсем не так, уж ты мне поверь!

– Жнец Великий! Как же тогда мы для них должны вонять?! – ужаснулась Дора. – Это ж, наверно, для них полный караул!

– Прошу прощения за эксцесс, но я оказался абсолютно не готов к такому обороту разговора! – Эдиль вошел, вытираясь махровым полотенцем. – Что же касается запаха – извините, я нечаянно услышал ваш разговор – вы напрасно так думаете! Уверяю вас, ничем ужасным от здорового человека не пахнет. В большинстве своем, люди пахнут, как зверьки. Дикие.

– Ага, я даже знаю, какие, – сморщилась Дора. – Мелкие такие, серенькие. Крысы называются. Или хорьки.

– А чем это они вам не нравятся? – обиделся Эдиль за крыс. – Очень милые зверьки, запасливые, прекрасные семьянины… Впрочем, что это я? Э-э-э… Да! Вы не правы! Все пахнут по-разному, это совершенно индивидуально! А как воспринимают ваш запах такие, каким стал мой сын – вот этого я, к сожалению, не знаю.

Дора подозрительно покосилась на вампира.

– Ты только это… не обижайся, ладно? – широко ухмыльнулся Гран. – Видишь ли, хорошо вымытый человек для нас пахнет… как бы это сказать… едой, – развел он руками.

– Зараза, – прокомментировала Дора. – А невымытый?

– Едой, которую надо вымыть – заржал Гран. Эльф поморщился.

– Может, мы все-таки поговорим о том, о чем собирались? – он страдальчески свел брови домиком.

– Так это деловой визит? – насторожилась Дора. Гран замялся.

– Я ж обещал посоветоваться? Папа очень заинтересовался, даже вот познакомиться с тобой решил. Я, наверно, был неправ – надо было у тебя разрешения спросить, да? Но как-то все скомкалось…

– Ну, да, а я – того – убила торжественный момент встречи. Ага, противная такая! А извиняться не буду! – наставила она на гостей палец. – Вы меня действительно могли подставить, и все, что вас так ужаснуло – чистая правда! – эльф опять слегка позеленел, но справился. – Вас кормить? Гран, там молоко еще есть и сок. Поможешь принести? Кстати, как там Миля?

– Кто? – удивился эльф.

– Ну, Милль. Выговаривать неудобно очень!

– Интересная интерпретация! – вдруг расплылся Эдиль в проказливой, совершенно не благостной улыбке. «Ах, ты! Так весь этот официоз – это была маска? Или тебя так прочистило хорошо? Что-то такое правильное вылетело из организма! Стошнило официозом!» хихикнула про себя Дора. «Может, повторить? С существом, которое так улыбается, уже можно иметь дело!» – А она не возражала?

– Нет, – фыркнул Гран. – Она была страшно занята – получала новые впечатления! Много впечатлений! Коньяк называется, – радостно объяснил он папе. – И сегодня все еще получает, только другие! – он опять захихикал.

– Слу-ушай, – забеспокоилась Дора. – Может, рассольчику снесешь бедной девочке? Ей же, наверно, плохо совсем!

– Да брось! Головную боль я ей снял, проспится – и нормально, – беспечно отмахнулся Гран. – Кстати, могу тебя обрадовать: «Источник» на живых существ навешивать можно! – снова хихикнул он. – Проверено! Вчера! – он стоял в дверях кухни в бессознательно картинной позе. Все-таки, до чего красив, зараза! Даже без этих своих вампирских «примочек».

– Здорово, – кивнула Дора. Понюхала молоко – вроде не скисло. – А на ком пробовали-то? Что-то ты веселый больно! На-ка вот, отнеси на стол, – она вручила ему три бокала и бутылку вина. Вампир скользнул в комнату и опять возник в дверях.

– На кошке! – широко улыбнулся он. – Только Милль по пьяни не заметила, что кошечка не просто так под кустиком сидит! У нас теперь перед окном живая скульптура – «Писающая кошка»! Еще хорошо, что там склон такой небольшой, а то уже озеро полу… Ай!

– Ах, вот кто поиздевался над моей Лейри! – папа Эдиль цепко держал сына за ухо, вампира перекосило набок.

– Ай-ай, папочка, я больше не буду-у! Я не виноват, это все Милька пьяная, это она-а-а! Проснется – расколду-ует! Я ей записку оста-авил, чтобы не забы-ыла! Ну, пусти-и-и!

– А сам, конечно, не мог! – Эдиль в последний раз дернул сына за ухо, негодующе фыркнул и величественно удалился в комнату.

– Ну, пап, ты же знаешь, она меня теперь не любит! Я теперь ее боюсь даже! – Гран держался за ухо. – А снять – это ж совсем рядом встать надо! – Дора удивленно покосилась на вампира. – Что-о? – заметил он ее взгляд. – Лейри больше меня в два раза! Как лапой даст! Там когти – во! Зажить-то заживет, но ведь больно же!

– На, неси уже, – сунула ему Дора кувшин и задумчиво покачала головой, оставшись одна. Враги, да? «Папочка, я больше не буду» – твою мать! «Моя любимая кошечка», с ума сойти! Она взболтала баллон со сливками, изобразила что-то пышно-невероятное на останках вчерашнего вылизанного торта – сойдет! – взяла блюдца, ложечки и вышла в комнату.

– Это вот то самое, о чем ты мне говорил? – Эдиль заинтересованно отобрал стакан у сына. – Дай-ка… М-м-м? Бульк-м-м-м! Угу-м-м-м! М-м-м!

– Отдай-отдай! Это мне! Это мое! Дора, скажи ему! – отнимал вампир стакан у присосавшегося папы. Папа отмахивался и отворачивался, стараясь не выпустить соломинку изо рта, и пока успешно. Мда, подумала Дора, похоже, возраст значения не имеет.

– Э-э-э… Райнэ! – Дора разлила вино в три фужера. – Давайте, что ли, за знакомство?

– А? О! Э-э-э… Да! – с явным сожалением оторвался эльф от исследования вкусовых качеств молочной смеси. Храбро хлебнул вина, захлопал глазами…

– Так. Вина у вас, что ли, тоже нет? – дошло до Доры. Эдиль смутился. – Поня-атно. Слушайте, благословенный, что у вас коньяка нет – это еще понятно, я уже знаю, у вас с огнем взаимоотношения плохие. Но вино – это ж просто виноград! – Эдиль только плечами пожал. – А скажите-ка мне, райн Эдиль, что вы вообще о нас знаете? Вот мне Милль говорила, что у вас там люди живут – а впечатление такое, что Вы о нас не знаете практически ничего! Как это может быть?

– Нет-нет! – ужаснулся эльф. – У НАС люди не живут! Что вы! Бывает, появляется кто-нибудь с моря, но… – он замялся.

– Да брось, пап, Доре можно, она поймет, – подбодрил его Гран.

– Мы подсаживаем таким ложную память, – виновато сказал эльф. – С разными неприятными…э-э-э… обстоятельствами. Даже не столько память, сколько эмоции. Страх, отвращение… И отправляем обратно. Это, наверно, не очень хорошо с нашей стороны – навязывать плохие воспоминания, но нам же надо как-то отваживать незваных гостей! От них иначе отбою не будет! А там – глядишь, и жить негде! Так уже… м-м-м… один раз было, знаете ли, как-то больше не хочется.

– Так вот оно что! А я как раз хотела спросить – как же вы живете среди чудовищ! Ха! Здорово! Значит, это все выдумки, ложная память, нету никаких хищных растений, и…

– Почему же, есть! – перебил Эдиль. Дора заморгала. – Они мух едят, – объяснил он. – Очень удобно!

– Фу! – Дору перекосило. Перед глазами сразу появился гладиолус, с аппетитным хрустом пережевывающий жирную муху. Она даже потрясла головой, отгоняя видение чавкающей растительности. – А чудовища? Гигантские звери? Змеи?

– Помилуйте, райя, как можно? Мы же там живем! Кошечки, конечно, довольно большие – но они только играют…

– Ага, это они с вами играют! – обиженно вмешался Гран. – А на нас с Багом твоя Лейри шипела, как ненормальная!

– Она не со зла, она от недоумения! – расстроился Эдиль. – Она просто никак не может понять, почему ее старый знакомый ничем не пахнет! Глаза говорят одно, а нос другое, понимаешь? Вот…

– Райнэ, простите, что перебиваю, но… – решила оборвать содержательную дискуссию Дора. Папа и сын замечательно синхронно обернулись и заморгали. – Мне кажется, мы о чем-то совсем не о том говорим. Нет? – эльф смутился:

– Вы правы, райя. Как-то мы увлеклись… Так о чем Вы спрашивали?

– Я спрашивала, как получилось так, что вы практически ничего не знаете о людях?

– Видите ли, райя, с людьми в основном общались дети. Старшие, Стражи. Они, конечно, иногда рассказывали… всякое… Но, нельзя же верить всему… Дети такие выдумщики! Нет, когда они стали жаловаться, мы, конечно, вступились! Но мы просто постарались отодвинуть тех, кто обидел наших детей! Уверяю вас, ничто живое там пострадать не могло!

– Зашибись! А неживое? Райн Эдиль! Оглядитесь, пожалуйста! Это называется «дом» – и он весь неживой! И в нем до фига всякого разного, абсолютно необходимого для жизни или просто памятного – и оно тоже неживое! Но, при этом, все это – повела Дора рукой – часть меня, часть моей жизни! И довольно значимая часть! Я уже не говорю о том, что без папиных инструментов я не смогла бы спасти Вашего сына! Люди ж не зайчики и не эльфы, под елкой жить не могут! Отодвинули они! Ага, а потом еще немножко, а потом еще…

– Это дети уже сами, мы только один раз… Понимаете, песнь Созидания – это гармонические колебания, на которых основано все живое. Живому песнь дает новые силы, а разрушается то, что этой гармонии не соответствует, и не может измениться, чтобы соответствовать. Я-а… совершенно не представляю… как можно изменить… гармонию жизненной силы… – запинался заранее начавший зеленеть Эдиль, уже подозревая, что дальше услышит.

– Знаете, как звучит официальная версия происходящего? Вы злобные захватчики и проводите политику геноцида, собираясь стереть с лица земли все человечество! – дожала Дора. – Это война, понимаете, райн Эдиль? Война. Ваш сын уже был, как я понимаю, смертельно ранен, позавчера опять чуть не погиб – и, как я понимаю, он не одинок? Вам нужны еще доказательства? – эльфу явно было совсем плохо. Бледный до синевы, с погасшими волосами, он долго молча смотрел на Дору полными ужаса глазами, встал, покачнулся… Гран мгновенно оказался рядом, поддержал.

– Я ж тебе говорил, пап! – тихо сказал он. – А ты все «не выдумывай», да «этого не может быть». Может, коньяка ему? – взглянул он на Дору.

– А толку? Не! Отведи его в ванную, умой, а я сейчас таблеток принесу, – после таблетки фенобарбитала, отлакированной рюмкой настойки пустырника, закутанный в плед с головой, эльф затих на диване в состоянии полной прострации.

– Мы давно уже пытались им объяснить, как обстоят дела на самом деле, – тихо рассказывал Гран, пока папа приходил в себя. – Мы-то, как ты догадываешься, с людьми часто дело имеем. Но нас – таких – всего сотни полторы, от нас просто отмахивались. Эти – он кивнул на отца – вообще со своего берега не выходят, только в тот единственный раз и вылезли, когда им Стражи на людей нажаловались.

– Стоп. Давай по порядку, ладно? Кто «эти», кто «Стражи»? – Дора запуталась окончательно.

– Эти – 365 Перворожденных, от посева Жнеца Великого, – у Доры отвисла челюсть. Она, вопросительно задрав брови, кивнула на Эдиля. Гран покивал.

– Сколько же ему лет? – прошептала Дора. Гран пожал плечами и помотал головой. Дора искоса посмотрела на Эдиля, пытаясь представить его мироощущение – и поняла, что не может. Прожить века – и жить дальше, дальше, всегда… И вести себя, как ребенок, причем довольно маленький? А может, в этом и есть секрет – как жить вечно и не сойти с ума?

– А Стражи?

– Это их первые дети. Они старшие. Им всем по две с половиной тысячи лет.

– Они, что, все в один год родились?

– Слушай, это темная история, о ней никто, кроме них самих не знает. Там как-то замешаны люди и последний дракон. Нам не говорят ничего – мы младшие, а я теперь вообще вампир. Вот от нас и отмахиваются. Да что они, если даже до Милль что-то стало доходить только в последнее время! Я же дырку как получил? Милль прибежала: «Гран, они дерутся, сделай что-нибудь!» Она и ее приятели уже давно с оставшимися у нас людьми, как с домашними зверюшками возятся. Они их лечат, обустраивают, магии учат тех, кто хоть что-то может воспринять. Я и пошел. А там бандюки на хутор набежали. Так-то, в общем, ничего сложного – но у одного ножик серебряный оказался. Вот и… Может, Милль хоть теперь поймет, что не все люди такие симпатичные, как ее подопечные хуторяне, – воцарилось молчание, нарушаемое только хлюпаньем молока. Дора лихорадочно соображала, о чем спрашивать Эдиля, когда тот придет в себя, в свете новых сведений. К моменту выхода эльфа из ступора у нее было наготове несколько вопросов первоочередной важности. Правда, глаза у Эдиля почему-то стали совсем круглыми, он все время улыбался и странно растягивал слова, но Дору это не смутило, а Грана и вовсе привело в восторг.

– Да-а. Мы один ра-аз посыла-али парламенте-оров, – обдолбанный папа имел мечтательную отрешенность на лице и проникновенный лиризм в голосе, но на вопросы отвечал довольно внятно, хотя и заторможено. Это явно было более рабочим вариантом, чем коньяк. – Лет сто-о тому наза-ад. Но они не верну-улись. Мы не зна-аем, почему они-и не захоте-ели возвраща-аться, – Дора тихо охнула. Она отлично представляла себе печальную участь несчастных «невозвращенцев». Не захотели – ага, как же! – Да-а, я могу-у собрать все-ех. Да-а, нас послу-ушаются. Они же де-ети! – в таком темпе, не торопясь, подолгу объясняя свои вопросы и выслушивая раздумчиво-благодушные ответы, Дора проговорила с эльфом до темноты. Разговор закончился сам собой, когда в ответ на очередной вопрос раздался деликатный всхрюк, а следом жизнеутверждающий храп. Грана в самом начале разговора разобрал хохот при первом взгляде на отца, и на протяжении всей беседы пробивало на «хи-хи» каждый раз, как папа открывал рот.

– Райя! – торжественно сказал он, собираясь уходить, – Дора! Я обязан тебе са-амыми незабыва-аемыми впечатле-ениями! У тебя явный талант к приведению эльфов в растительное состояние! Нет, серьезно, это было круто! До свида-анья! Мне нравится этот стиль, надо будет потренироваться! – и он, посмеиваясь, унес сладко спящего эльфа в портал.

Эх, не сообразила, думала Дора, убирая со стола. На диктофон бы это записать – и на независимую радиостанцию! И вещание на весь континент! Ой, че было бы! Впрочем, ничего не потеряно, впереди общее собрание Перворожденных. Только разумно ли это? Наверно, все-таки нет. Наверно надо тихо, без привлечения внимания. А вариант с радиостанцией оставить на крайний случай. Записать и оставить, только не у кого-нибудь, а просто в надежном месте. «Каждому колосу – время свое. Сеятель, будь терпелив». Вот именно. Подождем. Зато вопрос, можно ли к ней придти, будет теперь звучать только у Доры в голове. Обошлось ей это в абсолютно безболезненный и сразу заживленный разрез на левой ладони, и два глотка смешанной с вампирьей крови с той же ладони. Один сделал Гран, один – она сама. Было довольно противно, зато сразу заработало. Они уже проверили. Главное теперь – научиться отличать, когда ее зовет Гран, а когда – она сама о нем вспоминает.

В хрониках этот год впоследствии был назван Годом Осознания. Подразумевалась, конечно, истина, а не глупость. А глупость, вернее наивность и полное отсутствие понимания последствий собственных действий, просто потрясала. Создавшие при помощи магии чисто биологическую цивилизацию, относящиеся с трепетом ко всему живому, эльфы и людей в своем воображении наделили теми же качествами, хотя вся 2000-летняя история человечества свидетельствовала об обратном.

В 18-й день месяца Радости 2285 года состоялось общее собрание эльфов. На лесной поляне народу поместилось немного, остальные разместились вокруг нее, как кому было удобно. Над головами сидящих был создан слой воздуха, в котором голос не затихал на расстоянии. Чтобы быть услышанным всеми присутствующими, достаточно было просто встать, или свеситься с ветки. Для Доры, чтобы ей не пришлось стоять все время, вырастили посреди поляны высокий табурет из корня. Что Доре сразу не понравилось, так это снисходительные улыбки на весьма молодо выглядевших лицах. Сразу вспомнилась бабушка: «Будь хорошей девочкой, Дорочка, встань на табуретку и расскажи стишок!» Ща я вам расскажу, решила она. Папа Эдиль сначала так же улыбался, только недолго! А к сегодняшнему дню я и газетки прихватила, чтобы голословной не быть. Вы у меня эту полянку и весь лес окрестный после моего «стишка» целый месяц будете дождичком отмывать, уж я постараюсь!

Первым слово взял Эдильэльф, представил Дору, как человека, заслуживающего большого доверия и попросил присутствующих отнестись со вниманием к ее словам.

– Райнэ! Начало происходящего мне уже поведали, но у меня все равно осталось много вопросов. Я буду очень признательна, если хоть кто-нибудь из вас сможет мне на них ответить. Скажите мне пожалуйста, хоть кто-нибудь из присутствующих хоть раз за последние 200 лет поинтересовался, что происходит на человеческой территории?

– А зачем, райя? Мы никогда не вмешивались в человеческие дела, если только они не затрагивали нас напрямую. Мы никогда не возражали, если люди ходили в наши рощи за грибами или ягодами. Вот костры у нас жечь было нельзя, это все знали! Но когда начались вырубки – мы не могли не ответить!

– Замечательно! И продолжаете отвечать до сих пор? А куда деваться людям, которых вы вытеснили?

– Да что Вы, райя Дора! Мы не вытесняем! Наоборот, мы каждые два-три месяца посылаем воззвания самым достойным вашим представителям с предложениями заселить вылеченные и очищенные от вредных веществ земли. Но… нам ни разу не ответили. А мы приглашаем всех желающих – пожалуйста! Мы научим магии всех способных, обеспечим жильем, пищей…

– Первый раз слышу! А что это за «достойные представители»? Кого вы имеете в виду? – Дора была в полном недоумении. Она не могла представить себе ни одного ученого, который отказался бы от такого предложения, ни одного певца или художника. Приглашение от эльфов – шутка сказать! И вдруг до нее дошло. – Это правительство, что ли? Вы офонарели, благословенные? – эльфы непонимающе переглядывались. – Уф-ф! – Дора сокрушенно взялась за лоб. Такого она не ожидала. И что теперь делать, рассказывать им о том, какая грязная штука – политика? Как приходят к власти народные избранники и кто за ними стоит? – Так. Короче. Вы были неправы. Я не буду вам объяснять, почему, просто поверьте на слово. Я вам гарантирую, что все ваши воззвания были просто уничтожены, а большая часть – даже не прочитана. Ваше незнание и непонимание намного глубже, чем я опасалась, поэтому мы сейчас поступим так: вот подшивка газет за последние два года. Я это вам прочитать не смогу – я просто охрипну, этим займется Гран. Я не прошу – я требую, чтобы вы это выслушали, потому что, – она переждала волну недовольного ропота и заговорила громче – Потому, что ЭТО СДЕЛАЛИ ВЫ! – наступила настороженная тишина. – Я хочу, чтобы вы поняли, к чему привело ваше так называемое «невмешательство», чтобы вы поняли, что уже вмешались – и обратной дороги уже нет. Еще совсем немного – и мы сами друг друга перебьем, и заселять ваши чистые земли будет просто некому! Слушайте, райнэ, и постарайтесь понять, что ваша нынешняя политика невмешательства выглядит, как изощренный садизм. Вот, Гран, начни отсюда, – она подсунула вампиру заметку о северном государстве, закрывшем границу для беженцев. Пятьдесят человек, дошедших до отчаянья, пытались пройти блокпост, пограничники, после двух предупредительных выстрелов, открыли огонь на поражение, полтора десятка убитых, двадцать раненых. – А пока вы это не выслушаете, боюсь, мне с вами говорить бесполезно. До свиданья.