Текст книги "Ряд случайных чисел [СИ]"

Автор книги: Елена Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Он все-таки взял себя в руки и ушел. На кухне, к счастью, никого не было. Он долго споласкивал холодной водой зареванное лицо, но глаза и нос все равно остались красными. Ну и наплевать. Простудился.

Он зашел в комнату, хлюпнул носом, извещая о своем приходе, подсел к столу. Санни внимательно посмотрел на него поверх очков.

– Простудился? – проницательно отметил он.

– Угу, – улыбнулся Квали и хлюпнул носом.

– Наверно, на сквозняке долго стоял, – понимающе ухмыльнулся Санни. – Тебе микстурки от простудки не дать ли?

– Не-а, – опять хлюпнул Квали. В голове слегка звенело, он чувствовал себя странно легким и даже пьяным. Ему открылась какая-то истина – еще бы понять, какая – и сейчас он пребывал в обалдении от ее огромности. Он невидяще смотрел перед собой и глупо, но счастливо улыбался. Мысли скакали резвыми козликами. Так вот оно, как оно! Есть, значит, все-таки! Значит, бывает! А я? А у меня так будет? Вот так – до боли, до… смерти? Пусть! Если есть такое – ничто не страшно! Пусть! Я хочу! Вот – чтобы так же!

– Ну, что ж! Состояние легкого слабоумия иногда весьма полезно, а тебе даже к лицу! – съехидничал было Санни, но увидев выражение отрешенного счастья на лице эльфа, сменил тон. – Пойдем, мальчик, я тебе кое-что покажу, – улыбнулся он. Наверху он развязал толстенькую папку. Квали замер. Юные боги сражались, обнимались, хохотали, печалились. Даже Гром – уж совсем не красавец, маленькие, близко посаженные глазки и тонкий длинный нос плоховато сочетались с тяжелой нижней челюстью и жестким раздвоенным подбородком, – выглядел героем древней саги о юности Мира.

– Санни! Как здорово! – прошептал Квали. – Это… Это все так и есть, я понял, правда!

– Ну-ну! – хмыкнул Санни. – Поздравляю тебя, ты не безнадежен! Может, и мозги со временем появятся! – но эльф по-прежнему был не в состоянии воспринимать иронию и сарказм. Из его восторженного далека Санни тоже выглядел мудрым, лучистым и возвышенным, ибо был причастен.

На лестнице раздались шаги, кто-то поднимался. Санни шустро сгреб рисунки в папку и погрозил Квали пальцем. На пороге, хмуро озираясь, появился Гром. Сразу стало понятно, что комнатка у Санни очень маленькая, и потолок низковат…

– Вот вы где, – взгляд Грома упал на лицо Квали. – Че это ты с нашим лягушонком сделал? – удивился он. Санни искоса взглянул на эльфа. Ну, да, похож, только в розовых тонах.

– Это не я, – хмыкнул он. – Это драматизм осознания перманентной поливариантности связей континуума.

– Че? – подозрительно свел брови Гром.

– Он дезориентирован спонтанным разрушением устоявшихся стереотипов, – доходчиво объяснил Санни.

– Будешь лаяться – в лоб дам, – щедро пообещал добрый Гром. Квали нервно захохотал. – Я ж чего – я жрать хочу. А в кухне только бурда в кастрюльке – я такое не ем. Я, конечно, могу еще сам поискать, но, тогда, кто не спрятался – я не виноват, – Гром развернулся и пошел вниз. Комната сразу стала просторной, даже пустой.

– Санни, спасибо вам! – тихо сказал Квали, поднимаясь. – Пойду, а то действительно, съест кого-нибудь наш Громила!

– Да хватит тебе «выкать», не чужие уже, – проворчал Санни.

– Да? – слегка удивился Квали такому стремительному сближению – на сильное удивление сил уже не было. – Х-хорошо… Все равно, спасибо! Я вам… тебе очень благодарен, правда! Если можно, я потом еще зайду, ладно? – Санни пожал плечами. – Кстати, обед готов, у меня щи с бараниной и ребрышки с картошкой! – эльф сверкнул улыбкой и упорхнул. Санни смотрел ему вслед с неуловимой улыбкой – только в глазах. Старый Монти опять оказался прав – как всегда. Действительно, хороший мальчик! Интересно, откуда он такой взялся? Сам Санни к 20 годам, когда пришел в Руку после Университета, ни наивностью, ни восторженностью не отличался и сходу попытался все опошлить. Разъяснительную беседу среди него провел тогда Гром, и очень доходчиво провел. Санни с ухмылкой потер левую скулу. Очень внятно и доступно, одной правой. Монти, который тогда не был еще старым, сочувственно сопя, прикладывал ему к синяку кусок говяжьей вырезки и, отчаянно картавя, то ли утешал, то ли уговаривал:

– Ты пэгэпутал, мальчик! Гозы, конечно, удобгают дэгмом, но, таки, согласись, между начальным пгодуктом и конечным большая газница!

Квали догнал Грома в дверях кухни.

– Садись, садись! Сейчас я тебе все дам, – он открыл дверку ледника и выставил на стол кувшин и миску с протертой зеленью. – Гром, а чего ты меня так… обласкал?

В кухню шумно ввалились фехтовальщики, гогоча и азартно шлепая друг друга по мокрым спинам – видимо, обливались из ведра после тренировки.

– О, хавка! – сориентировался Донни, хватая свою синюю вампирку с вопиюще желтыми утятами на боках. – Что дают?

– Вот тут рыбка в белом вине, а хочешь – молоко достану, – озабоченно засуетился Квали. – А вот тут щи в кастрюльке, сейчас налью! – повернулся он к Лайму.

– Да забей, сам разберусь, – улыбнулся тот. – Живоглотов накорми, а то они тебя съедят! – кивнул он на «силовую часть» Руки. Гром как раз допил и поставил кружку, отдуваясь. Квали подхватил кувшин, собираясь долить еще.

– Погоди, чуть позже, – помотал Гром головой. – Пусть пока это провалится. А потом лучше молочка, на сладкое. Но – потом, – он важно кивнул самому себе. – Так че ты спросил-то, лягушонок? – он благодушно уставился на Квали, помаргивая маленькими глазками. Лайм и Дон многозначительно переглянулись.

– Ну вот, ты меня уже второй раз лягушонком называешь, – у Квали даже лицо вытянулось. – Почему, объясни хотя бы! Я зеленый, что ли? Или склизкий?

– Да вот, видишь, какая штука… имя у тебя… – поморщился Гром. – Я, как тебя позвать надо, каждый раз себя лягухой чувствую. В раздумьях – ква ли, не ква ли… Большой такой лягухой. А ты мелкий, значит, и есть лягушонок.

– Новый вид, – шепнул Донни. – «Лягушка разумная, сомневающаяся».

Квали всерьез расстроился. Не обиделся – обижаться на кого-нибудь из них он, после увиденного, наверно сможет еще не скоро. Но это ж что делается: братец дома Кваклей звал, а здесь еще круче!

– Слушай, забей! – сочувственно улыбнулся Лайм. – Это ж Громила, его не переспоришь! Даже наоборот, можешь считать теперь себя окончательно принятым. Гром у нас всем прозвища дает – но только своим, нашим. Он и меня Лимончиком обзывает!

– Ну, так, видишь, какая штука: лайм и есть лимон, только зеленый – загудел Гром. – Я тебе, можно сказать, комплимент делаю, а ты – «обзывается»!

– Квали – «светлый», – авторитетно заявил Дон. – Примерно.

– А не примерно? – в кухню зашел Санни.

– Утренний отлив, – пробормотал эльф. – Имеется в виду восток, утро, восход. Легкость глубины длинной волны, если дословно и без учета музыкального тона.

– Ух ты, слушай, а ведь точно! – осенило Грома. – Это все что-то значит, да? А я как-то не задумывался никогда. А я? Я что значу?

– Ну-у, Гром… Гро – что-то тяжелое, поставленное вертикально…

– Это точно! – заржал Дон. – Ну о-очень тяжелое! А вот вертикально – это не всегда, не всегда! – Гром сурово засопел на него.

– Громад, Гро-мад, – объяснил он Квали.

– А-а! Лунный камень! – дошло до Квали. – Это светильники садовые! Да слышали наверняка, рекламу по видеошару гоняют: «Вы хотите Луну с неба? Она ваша!» Наверняка видели где-нибудь, это каменные столбики такие длинные, резьба и полировка, их вдоль дорожек вкапывают, они по ночам сами светятся лунным светом. Красивые, только дорогие просто запредельно. – Гром, насторожившийся было при перспективе превратиться в садовое украшение, остался доволен своей полированной красотой и дороговизной. – А может, вру. Может, это лунный обелиск, ну, тот, по которому лунный календарь считали, – это Грому понравилось еще больше. – Я, в общем-то, не знаток эльфийского – так, по верхам. Мама говорит, мне гоблин в ухо дунул – у меня с музыкальным слухом плохо, так что… А без него эльфийский не выучишь.

– Ну, все-таки, хоть что-то, – Лайм критически осмотрел обглоданное ребрышко и взялся за следующее. – А я? Лаймон?

– Э-э-э… Волна… созданная заходящей луной, как-то так. Или убывающей… Но что-то в этом роде.

– Надо же! – проникся Лайм и ткнул пальцем в Донни. – А он?

– Донни – острый камень, пик с длинными склонами. Двумя. Дон – обрыв, пропасть – один склон.

– А Лягушонок? – озорно заблестел глазами Дон. Квали растерянно заморгал. Он серьезно? Но это же не на эльфийском…

– Слушай, пропасть ты наша, соси, что дали, и не подпрыгивай, – неожиданно пришел ему на помощь Санни. – А ты не напрягайся, скажи спасибо, что поросенком не стал, – повернулся он к эльфу. Лайм заулыбался, Дон захихикал, Квали растерялся окончательно. – Меня мама тоже не Санни назвала, но Сандоран в бою не годится, слишком длинно. Получился Санни. Теплая канава, если не ошибаюсь? Но, ты ж видишь – живу и не расстраиваюсь.

– Да чего ты его уговариваешь? – удивился Дон. – Он же не дурак – на приколы обижаться. Ты дурак? – подозрительно ласково посмотрел он Квали в глаза.

– Ну-у… Не знаю… – смущенно заулыбался Квали и покраснел.

– Вот видишь, как все просто, – повернулся Дон к Санни. – дураки всегда во всем уверены, а он сомневается – значит, точно не дурак. Он «очень хогоший мальчик», совсем не дурак, и обижаться не будет. Ты мне лучше вот что скажи, ты же не полукровка, это видно. – Лайм нахмурился было, Дон успокоил его жестом. – Я не собираюсь задавать крамольных вопросов, меня совсем другое удивляет. Почему у тебя эльфийский, как ты говоришь, «по верхам»? Слух – ладно, но сами слова-то должен знать?

– Да… У меня родители не любят… – поморщился эльф. – Знают, но не любят, и не говорят почти никогда. А на нем надо либо говорить с рождения, либо можно всю жизнь изучать, чтобы хоть немножко научиться. Он очень образный, масса иносказаний. Вот Кэйомилль – легкость круга полной луны на длинных мягких волнах. А на самом деле это просто ромашка! А у меня еще и слуха нет. Я пытался, конечно – но это карау-ул, – покрутил он головой. – У них же половина смысла от высоты тона зависит, а заклинания поются октав на пять, в одной ноте наврешь – такое получишь… – Квали тяжело вздохнул, воспоминания о последствиях неверно взятой ноты эльфа явно не радовали. Рука заинтригованно переглянулась, но удовлетворить любопытство не светило: расспросы о личном в Руке были под запретом.

– Подожди, – осторожно сказал Дон. – Не хочешь – не говори, но – «у них»? А ты… не из «них»?

– Мы тхузинц* – эльф нехорошо ощерился, слово больше напоминало плевок со щелчком на «ц». Рука насторожилась, даже Гром заморгал глазками как-то озабоченно. – Поедатель мертвечины, – Квали помахал обгладываемым ребрышком. – И еще скайнзунг, отмеченный скверной ле Скайн. «Скайн» – легко отринутое тепло, это уже само по себе ругательство. А мы, стало быть, отмеченные.

– Таки скверна? – Дон был само внимание.

– Смерть, – пожал плечами Квали. – Прадед и прабабка моего отца умерли тысячу лет назад. Мы – не Перворожденные и, как выяснилось, вполне смертны, просто очень подолгу живем. Девиз Детей оказался пророческим. «Даже Корона подвластна Жнецу». Как сказал бы Монти, таки подвластна. Скверна. Я не знаю, может, они боятся, что это заразно? Пообщаются, и – того…

– Ой, какие ты интересные вещи рассказываешь – растерянно сказал Лайм. – Мне мама ни о чем подобном не говорила… Говорила, что когда-нибудь уйдет в эльфийские леса… – недоуменно задранные брови придали ему вид обиженного ребенка.

– Леса, да не те, – скривился Квали. – Нет, уйдет, конечно – на юго-запад. А к себе на юго-восток, в Квалинести, Перворожденные никого не пускают, и стараются ни с кем извне не встречаться. Слушайте, вы не понимаете – они совсем, ну вот совсем другие! Я не знаю, как вам… Ну вот, например: Перворожденный может недельку посидеть на одном месте, чтобы понаблюдать, как прорастает и распускается цветок – и ему не будет скучно! Или пару недель без передышки полюбоваться на водопад. Ничем больше не занимаясь. Легко. Ну, может быть, стихи о нем напишет – но это и все. Так понятно? Так что, я – не из «них».

– Да-а-а… – протянул Донни. – а со стороны все так миленько…

– Со стороны всегда миленько, – криво улыбнулся Квали.

– А тебе не скажут «а-я-яй» за такие интересные рассказы? – остро взглянул на него Санни.

– Тоже мне, нашли секрет, – махнул рукой эльф. – Это все знают, и никому не интересно – изменить-то ничего нельзя…

Донни выходил из кухни последним, когда Квали уже взялся мыть посуду, и обернулся на пороге.

– Ты все-таки попробуй с Лягушонком – подмигнул он. – Слово не эльфийское, но там забавно получается. Попробуй-попробуй!

Квали отставил недомытый кувшин.

– А ты откуда…?

– А я тоже «по верхам», – хмыкнул Дон. – Давай-давай!

– Ну, шон – ледяной обрыв…

– Неправильно, – усмехнулся Дон. – Не обрыв вниз, а взлет вверх, так же, как и Дон – это стена, а не пропасть. Только что ж ты с середины-то начинаешь? Ты с начала давай! И по слогам дели правильно, тоже немаловажно, между прочим!

– Ну, не знаю я! Мягкая волна вниз тяжелой… тяжелого края… Да ну, дрянь какая-то, не понимаю я, сложно слишком!

– Ты будешь смеяться, но при интервале в квинту между вторым и третьим слогами это переводится, как «преграда злу», – сжалился Дон. – Правда, зло описано весьма красочно, а преграда схематично, но, по-моему, это мелочи. Забавно? Гром эльфийского не знает, но прозвища дает просто виртуозно, тебе не кажется? От такого и я бы не отказался! – он опять подмигнул и вышел. Квали, забыв про грязную посуду, долго стоял, шевеля губами и бровями – прикидывал. Получалось, что Дон прав – что-то в этом роде и выходило. Кто бы мог подумать! Может, зря он забросил занятия языком? Но откуда Дон-то это знает? И спрашивать нельзя – не принято. Эх!

Боевое крещение Квали получил через три дня после официального назначения. Драка в кабаке перешла все мыслимые пределы, и хозяин вызвал Руку. Лучше пусть Рука все разгромит, чем потом перед городской стражей отчитываться, кто зачинщик, да откуда трупы, да почему Руку не вызвал вовремя. Еще, того гляди, к Видящей поволокут – вот счастье-то неизбывное! А так хоть страховку получит – Корона не жмотится!

– Держи спину Санни, – проинструктировал Лайм эльфа. – Он, когда заколдуется, ничего вокруг не видит и не слышит. Задача ясна? Или лучше не пойдешь? Ты, вообще-то, не обязан… – Квали возмущенно запыхтел. – Значит, держишь спину. Повязать даже не пытайся – у тебя опыта нет. Убивай. Сумеешь?

– Да я… да вот… а то!

Опасения Лайма оказались напрасными. Хрупкий розовый лягушонок отработал сунувшегося с ножом моряка, как на тренировке: блок, укол, уход, отбить, отбить, блок, труп, уход. Последнее явно было лишним, но тело выполнило уход само, заученно и четко. Никаких душевных метаний, терзаний и истерик, которых, собственно, и опасался Лайм, за этим деянием не последовало. Квали был доволен собой чрезвычайно, горд выполненным заданием, и азартно сверкал очами. Собственно, бой продолжался минут десять: увидев Руку, большая часть народу сделала ноги. Основная часть работы досталась Санни. Ему пришлось тушить пожар, который нечаянно устроил Гром: рявкнул басом любимое «Сурпри-из!» и отвесил противнику затрещину, неудачно – или удачно – зашвырнувшую благословенного райна в камин. Сюрприз более чем удался: мужик в горящей одежде заметался по кабаку, поджигая скатерти и занавески. Даже самые воинственно настроенные райнэ после этого высыпали на улицу, кашляя и протирая слезящиеся от дыма глаза. Там их и забрала подоспевшая городская стража.

С первой получки Квали проставился: снял на вечер кабинет в ресторане, сделал заказ… Что-то как-то пошло не так: нажрались все очень быстро и до полного изумления. Первым сломался Лайм. Он уже довольно долго молчал, не принимая участия в общем гвалте, но, в какой-то момент вдруг резко встал, окинул присутствующих растроганным взглядом и звучно произнес:

– Р-райнэ! Я счит-та-аю свойм долгм скза-ать, что очень счавств… чавт… р-рад с вами познакомисса! – после чего рухнул на стул, уронил голову на стол и отрубился. Донни меланхолично стал заплетать ему тоненькие корявые косички, вплетая в них по ходу дела веточки петрушки и зеленый лук из салатных украшений.

Санни же, напротив, был весьма бодр и наезжал на Грома, оперируя у него под носом пальцем для пущей значимости своих речей.

– От ты ж-ж-ж… ампир! Ты нежж-ж-жить!

Гром был сыт и благодушен, но согласиться не мог:

– Пащ-му-у? Я-а – жить! Я-а… ощень… жить!

– А паттамушта фсе пырфыкли, што фы такии ми-илые репята, – вдруг перешел Санни на заговорщицкий шепот, делая странные движения бровями – А от ты кданбуть фидел нессыфлили… нецилифили… филивли…тьфу! Дикхого, о! Дикхого ампира! Фидел?

– Ну-у-у… – Гром видел, и даже мог бы рассказать, и уже стал прикидывать, с чего начать рассказ, но Санни спешил донести свою мысль, пока она не успела затеряться в неведомых далях сознания.

– Отт, помайш, и я не фидел, – пригорюнился он. – А они – о-о-о! – Санни сделал большие глаза и покрутил головой в восхищении. Это было ошибкой, правда, вскоре он опять показался из-под стола, забодав и победив все, что оказалось в пределах досягаемости. Не доверяя более изощренному коварству неустойчивой мебели, маг утвердился коленями на полу, вцепившись руками в столешницу, над которой виднелось теперь только его горящее воодушевлением лицо, обрамленное всклокоченными волосами. Гром заинтересованно наблюдал за его перемещениями, явно считая экскурсию под стол некоей необходимой и значимой частью монолога. Чувствовал он в этих исчезновениях некий глубинный подспудный смысл, но никак не мог понять – какой. Досадно. Вот оно – высокое искусство риторики, даже, может быть, театральное мастерство – а Гром не может оценить его в полной мере. Эх!

– Они-и тогда-а – о-о-о! Они ж-жили фелик-кими фтрафтя-а-ами! – многозначительно расширил Санни съезжающиеся к переносице глаза. – Любоф-фь! – он попытался воздеть длань, устойчивость была потеряна, маг опять с грохотом исчез из виду и на этот раз уже не появился, заплутав в ножках стула. Зато магическое слово заставило оживиться Донни. Он отвлекся от процесса озеленения головы Лайма, заозирался с видом кокетки в будуаре, не нашел объекта приложения сил и разочарованно занедоумевал.

Рядом с Квали вдруг оказался совершенно нецивилизованный вампир, обуреваемый страстями, и стал от него чего-то весьма настойчиво хотеть – видимо, ответной страсти. Квали смущенно хихикал, отнекивался и отпихивался, но силы стремительно убывали, он даже уже стал подумывать уступить – уж больно лень было все на свете. И проснулся. Гром пытался поставить его на ноги, держа Санни подмышкой. Дон стоял, держась за стол, через плечо у него висел Лаймон и безмятежно спал.

– Домой, – коротко объяснил Гром.

– А? Ага! – Квали пытался понять, чего от него хочет теперь уже этот вампир. О страсти, вроде бы, речи нет, уже хорошо…

– Печать. Домой. Поздно уже, – терпеливо повторил Гром. До Квали, наконец, дошло, он зашарил по карманам, сломал печать.

Утром всех разбудил топот и вопли – Лайм гонялся за Донни со шваброй и пытался скормить ему выплетенные из волос петрушку и лучок. Дон удирал по стенам и потолку, дико ржал и взвизгивал, когда Лайму удавалось его достать.

– Скотина красноглазая! Жевать не можешь – иди сюда, я тебе челюсть-то подправлю, сразу научишься! Травоядный вампир – мечта Перворожденных! Я стану знаменит, ид-ди сюда, ты ж моя дорога к славе! А ну, жри! – но Дон опять вывернулся и, отплевываясь, сбежал от праведного гнева во двор.

Двадцать три года прослужил Квали Мизинцем до того рокового вызова на банду, окопавшуюся в лесу. Их Рука еще до прихода Квали была как заговоренная: никаких ранений, кроме легких царапин, никто не получал, хотя вызовы бывали серьезные. В любой другой Руке загреметь в ящик было обычным делом, у них – нет. Будто берег их кто-то, в нужный момент притормаживая противников, лишая их сил и внимания. И делал это не Санни, он такого не умел. Им завидовали – бывает же такое везение! Но любое везение рано или поздно кончается. Лайм будто предчувствовал. Примерно за три месяца до этого, в день Осознания, они с Доном валялись на травке и смотрели на облака. Дон лениво плел косичку у Лайма за ухом.

– Дон, – вдруг сказал Лайм. – У меня к тебе очень серьезная просьба. Только не обижайся, пожалуйста.

– Да? – удивился Дон. На свете было не очень много такого, чего Дон не мог. По крайней мере, ради некоторых существ. Которых тоже было немного. Совсем немного.

– Не поднимай меня. Пожалуйста.

– Лайм? Ты болен? – озабоченно нахмурился Дон.

– Дон, не хитри. Ты подал прошение ле Скайн без указания кандидатуры, они послали запрос Кулаку, а он вызвал меня – не знаю ли я, кому и в честь чего такая честь. Я отбрехался, но, ты ж понимаешь, что я не совсем идиот?

– Блин! – досадливо вздохнул Дон. Уроды! Какое им дело, кого он собирается поднять? Двое за тысячелетие – это его право, а кто – не их печаль! Куда сунулись? – Я надеялся, что ты не будешь против.

– Я против, Дон, я очень сильно против.

– Да почему? – почти взвыл Дон. – Лайм, не будь скотиной! Ты мой друг, друзьями не швыряются! Я не хочу тебя терять! А если у тебя сомнения – я не знаю ни одного вампира, который был бы недоволен своей не-жизнью!

– Значит, я буду первым. Вернее, я не хочу быть первым. Дон, ты не понимаешь, – покачал Лайм головой. – Я выгляжу почти, как эльф, от отца мне достались только глаза, волосы и рост – но я не эльф. Для меня жизнь не сосредотачивается только на избраннике. Я устал, Дон, слишком много смертей вокруг, а я слишком человек внутри. Правильно говорят – чем дольше живешь, тем больше хоронишь. Вот и Монти недавно умер – а какой был друг! Санни уже скоро 60 стукнет. Ты читал «Рулетку» Фэйта? Это довоенный еще поэт, нет?

 
«По одному, без вещей – на выход!»
Шар на «зеро» – и падаешь в свет.
Ставка в игре – только «на вылет».
Выигравших нет.
 

Это про нас всех, Дон. Знаешь, как я оказался в Руке? Мой отец был добровольным кормлецом, а мама – младшая дочь на-райе. Этот ле Скайн кем-то приходился ее отцу, какой-то пра-кто-то, его пригласили на помолвку ее старшей сестры. Ле Скайн напился, перестал соображать, где находится, принял маму за кормлеца и чуть не «употребил». А ей и невдомек было, чего он от нее хочет. Его собственный кормлец ее практически отбил и отвлек хозяина на себя – сам понимаешь, как. Ты знаешь, как воспитывают девочек на-райе? Ага. А теперь представь себе эту картинку. Мама рассказывала, что стояла, как загипнотизированная, и ни с места сойти не могла, ни даже глаза отвести, пока все не кончилось. Пару дней она проходила в шоке от увиденного, а потом до нее дошло, что кормлец ее попросту спас от заурядного изнасилования. Она и засветилась. Родители чуть с ума не сошли – ребенок светится, а кто избранник – не говорит. А что она могла сказать? Она даже имени его не знала. В общем, был скандал, типа, соблазнили невинную на-райе. Самое смешное, что именно благодаря скандалу, она узнала, где живет ее любовь – и сбежала, что ж ты думаешь! – Дон подавился смешком, представив себе обалдение Старейшины ле Скайн, обнаружившего на пороге влюбленную на-райе, да не в него, а в кормлеца! Да-а… – Не хихикай! Ее родители от нее отреклись уже из-за побега, так что все могло сложиться просто ужасно. Хорошо, ле Скайн проникся, а без него… – Лайм помолчал, жуя травинку. – Он их поженил и поселил на ферме Вэйт-ан-Донн. Там они до сих пор и живут. Только вот, понимаешь ли… Отец согласился на поднятие уже под 50. Подали, стали ждать, а его все не дают и не дают: мама-то уже не на-райе, походатайствовать некому, кому до нее какое дело. Я тогда на третий курс Университета перешел, приехал на каникулы – и обалдел! Отец пьет, трахает все, что шевелится, и как-то даже напоказ, этак вызывающе, мать слезы глотает и молчит. Я с ним решил поговорить, что называется, по-мужски. Угадай, что он мне ответил?

– Думаю, что он тебе популярно объяснил, что ты дурак, и ни фига не понимаешь в происходящем.

– Ну, примерно так. Он сказал: «Ты думаешь, мне легко в таком возрасте вести подобную жизнь? Но я не хочу, чтобы она погасла! Вдруг разрешение так и не дадут? Может, наконец, обидится и разлюбит…» Нормально? Нет, все опять кончилось хорошо, его подняли, он отличный чувак, с ним можно нормально посидеть, выпить и потрепаться – только это не мой отец, Дон! Он восстал ординаром, он очень похож на моего отца – но это уже не он. Бран был человеком простым – но не примитивным! Мама это быстро почувствовала. Она не погасла, нет, и не развелась – с другой стороны, а куда ей идти? Но она выцвела, Дон, и я редко у них бываю – мне больно на них смотреть. Она очень правильно меня поняла, когда я сбежал из Универа. Я влюбился в сестру своего приятеля на-райе, и, когда понял, что она тоже неравнодушна ко мне – сбежал без оглядки. Я не хотел обрекать ее на повторение судьбы моей матери, понимаешь? Пусть у нас было бы больше времени, но конец был бы тот же. Я женился – там, в долине. Трое детей… Они все уже умерли, Дон! – Лайм резко поднялся на локте, уставился Дону в глаза. – Я хорошо понимаю Перворожденных, Дон! Они правы, абсолютно правы, полукровка – это плохо. Плохо для всех – и для родителей, и для самих полукровок, и для тех, кто имеет несчастье связать с таким, как я, свою жизнь. Это больно. Я безумно благодарен судьбе за тебя – я и рассчитывать не мог на такое счастье, но ты тоже смертен, Дон! Ты предлагаешь мне разделить с тобой вечность, но это иллюзия, и, рано или поздно, одному из нас придется похоронить другого. Я не хочу хоронить тебя, Дон. Так уж вышло, что все, что я умею – это сражаться. Целую вечность убивать и хоронить… Не хочу. Я уже прожил свою вечность. Я ведь старый, Дон, мне больше семисот, – он опять откинулся на спину. – Ты же знаешь, полукровки до последнего выглядят молодо, а потом лет за десять превращаются в древнюю развалину. Мне осталось лет двести, и, если повезет, я хотел бы провести их с тобой. А убьют – так убьют, и слава Жнецу. Я устал вот здесь, – он прижал руку к груди. – Я не хочу быть вечно несчастным, я хочу умереть счастливым. Не поднимай меня, Дон. Лучше укуси!

– Что? – лицо Дона окаменело. Он весь окаменел и застыл, даже голос покрылся льдом и позванивал ломкими льдинками. Лайм, в общем-то, ожидал такой реакции и сдаваться не собирался. Он перекатился на живот, уставился в непривычно холодные глаза.

– Укуси. Давно хотел попробовать, что это такое.

– Ты идиот? – Лайма поразило холодное бешенство в яростном шепоте. Таким он Дона еще не видел. – Попробовать тебе? Вот только отказаться, если не понравится, уже не получится! Ты какой чуши начитался, придурок? Ты даже отдаленно не представляешь, о чем просишь! Это рабство, понимаешь? Даже хуже – рабы хоть думать могут о восстании и надеяться на избавление! Это унизительно – теряется воля, достоинство – все, понимаешь, кретин? – он уже орал. – По закону ле Скайн каждый зависимый должен быть поднят, каждый – тебе это о чем-нибудь говорит? Я сам… – он запнулся, но сразу продолжил: – знал зависимого – это страшно, Лайм! У зависимого в голове всего одна мысль – когда меня еще раз трахнут?

– Ну и какая разница? – захохотал Лайм. До Донни дошло не сразу.

– Тьфу, чтоб тебя! – оторопел он и наконец оттаял. – Да пожалуйста! – ухмыльнулся уже прежний Дон, ехидный и проказливый. – Подписывай поднятие – кусаю сразу после Утверждения! Я тебе на поднятие серебряный кинжал подарю, не понравится вампиром быть, засунешь себе под ребро – и привет! – он с надеждой уставился на сразу погрустневшего Лайма.

– Дон, я восстану ординаром! Я это знаю, и ты это знаешь! Я стану таким же, как мой отец, и день за днем буду наблюдать, как ты утрачиваешь ко мне интерес! Но страшно даже не это само по себе, а то, что мне будет на это наплевать. Так будет, я знаю – и не хочу.

– Блин! Тогда постарайся по крайней мере не лезть на рожон. Я тоже не люблю похороны!

Они вышли из портала и полчаса шли по лесу. Стоянка заявила о своей близости запахом дыма. Лайм дал последние указания, Гром и Донни бесшумно исчезли в лесу. Через некоторое время оба вернулись, кивнули – часовые был сняты. Рука подошла вплотную к стоянке. Санни показал на пальцах 12, из них 5 зажал в кулак – берет на себя. Лайм показал Квали на спину Санни, эльф кивнул – понятно, как всегда. Пообщаться, если найдутся желающие, в остальном – не вмешиваться. Трое бандитов умерли, не успев даже понять, что происходит, пятеро трепыхались в «сети», четверо сдались. Их повязали Дон с Громом. Бой был закончен молниеносно и почти бескровно, Рука расслабилась – и тут на краю поляны открылись сразу три больших портала. Из них повалил народ, много народу, возбужденно перекрикиваясь, с какими-то тюками, с корзинами, у двоих на плечах по бараньей туше – и с мечами наголо, видимо, только что из боя. Повисла секундная пауза – и бандиты и Рука оценивали ситуацию. Лайм выхватил печать Замка, сломал, швырнул назад, рявкнул – Дело Жнеца! – и Руке – Прикрываем! Это будто послужило сигналом, на них ринулась вопящая, размахивающая оружием волна. Сзади из портала Руки выкатывалось подкрепление – три четверки, без Мизинцев. Санни кинул «сеть» на первый ряд бандитов, в ответ прилетел файербол, а сеть распалась, как и та, что была накинута на пятерку, взятую в первом бою. У бандитов тоже был маг, это было очень плохо, такой не сдастся, ему нечего терять, наказание – смерть, так не все ли равно! Даже для четырех магов – Санни и трех прибывших – пытаться нейтрализовать такого смертника, не соблюдающего никаких правил, было непросто. А главный вопрос – где он? Развеивать его заклинания – дело тупое и неблагодарное, работа на измор. Бить надо по их источнику, а источник сныкался и пакостит исподтишка. Правда, с поляны не уйдет, блокировка полная. Орущая, воняющая застарелым потом и перегаром волна накатилась на Замок, расплескалась… О том, чтобы брать пленных, речи уже не было. Бой превратился в бойню. Квали рубился, повторяя про себя «Не думать, не думать». Так учил Лайм, так учил Дон. «Тело должно двигаться само, а не ждать, пока ты подумаешь. Не думай – реагируй. Пока ты будешь думать – тебя убьют. Не смотри глазами – чувствуй спиной. Пока ты будешь смотреть – тебя убьют». Квали чувствовал и реагировал – получалось! У него получалось! Лайм и Дон, и Гром, и Санни – они его похвалят! До сих пор – ни царапины! Только не думать! Не ду-мать-не ду-мать-не ду-мать-не…

И вдруг все кончилось. Только 12 фигур в черной форме Руки стояли на заваленной трупами поляне. Воняло кровью, внутренностям, тянуло кислой гарью – и, почему-то, жареным мясом. Это маги порезвились с файерами – ни одной целой землянки не оставили. Квали замутило. К виду крови и мертвых тел он давно был равнодушен, а вот к запахам привыкнуть так и не смог. Вонь – она и есть вонь, если не живешь в ней постоянно и безвылазно. Замок сошелся в центре поляны, кто-то вызвал Детей Жнеца – прибраться и забрать раненых. Трое Пальцев сразу ушли: один хромал, другой прижимал к груди левую руку, оба поддерживали третьего, держащегося за бок и шипящего при каждом шаге, а Дети забрали полностью выложившегося серого мага, упавшего без сознания.