Текст книги "Ряд случайных чисел [СИ]"

Автор книги: Елена Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Гхм… Райя, это дроу, – второй, Фол, согласно закивал.

– Да-а… Я вижу, – очнулась Лья от счастья созерцания цветовой феерии. – И?

– Понимаете, нам с ним совершенно нечего делать.

– А мне? – Лья не понимала, чего от нее хотят старые приятели. – Отвезите, где взяли, да и все, – дроу набрал воздуху, Фол дернул его за руку – молчи, тебя не спросили. Дроу сдулся и понурился.

– Да не хочет он назад, райя, прямо чуть не плачет. Пороли его там, говорит, за то, что он что-то там читал. Жалко его, он нам спину показывал – ужас! Нельзя над ребенком так измываться! А нам его у себя оставлять тоже не с руки. Мы ездим все время, Вы же знаете, – Лья задумчиво кивала. Она действительно знала, и понимала – да, им никак. – Вот мы и решили его к вам отвести – может, возьмете на воспитание? Или пристроите кому – мы-то, кроме вас, не придумали никого! Вы-то дите точно не обидите, а остальные – неизвестно, – на «дите» дроу снова дернулся, но опять был осажен Фолом. Лья молчала, раздумывая. Читать. Читать – это сколько угодно. А кормить? А одевать?

– Все здорово, райнэ, только мне не на что. Я же вышла из дела.

– А вы опять войдите! – широко ухмыльнулся Фол. – Мы аккурат вчера про вас базарили! При вас-то пободрее у нас шло! И заклад нам не надо – с барыша разойдемся, мы ж вас знаем!

Лья напряженно соображала. Эту пару она знала хорошо, они не подставят и не обнесут. По крайней мере – ее. А взять это чудовище на воспитание… Жаловалась на скуку? Вот тебе и развлечение, причем на долгие годы. Сиди, да воспитывай… кормлеца. Мысль была неожиданной и очень интересной. А действительно, воспитать с нуля, вложить то, что она считает важным и нужным, как своего ребенка, которого у нее уже никогда не будет. А потом соблазнить. И оставить только для себя, чтобы не испортили. Она по-новому взглянула на радужное чучело.

– Хорошо, райнэ, я согласна. Но о делах, тогда, завтра, не возражаете? – оба вампира заулыбались, закивали, явно довольные исходом дела – только какого именно? Ай, пройдохи! Мальчика пожалели, да? Ага, уже верю, а как же!

– До завтра, райя Виллья! Да хранит вас святая мать ле Скайн! – они откланялись. Чучело сопело, комкая в лапках плащ. Ежится. Мерзнет, что ли? Ну, да, он же живой, а сейчас конец лета, нежарко. Надо срочно купить угля, а пока протопить дровами.

– Пойдем наверх, – Лья пошла к лестнице. Чучело скользило вслед с неожиданной грацией и почти бесшумно. А, ну да, дроу же тоже эльфы, просто внешне измененные. Блин, с эльфом связываться довольно опасно. Но так еще интересней!

В комнате Лья уселась в кресло, дроу застрял посередине, не озираясь, а, похоже, принюхиваясь. Подросток, почти мальчишка, угловатый, хлипкий. Правда, субтильность эта весьма обманчива, большинство эльфов выглядят хрупкими. Вот только, один такой хрупкий может с легкостью навалять троим здоровым бугаям-людям, и даже не вспотеет. Что ж он в очках-то этих, так и будет?

– Ты совсем не переносишь света?

– Да не, переношу, только от солнца глазам больно. Я, вот, сделал это, – он показал на очки, – только плохо получилось, не видно почти ничего. Так, пятна, где какие, – Лья встала, задернула шторы. В землях ле Скайн у подножия гор вечер наступал быстро, как только солнце заходило за горный хребет. Собственно заката отсюда не было видно никогда, только небо долго светилось над горами переливами розового и золотого.

– А так? – Лья зажгла свечку. – Попробуй.

Дроу снял очки, поморгал: – Нормально, – повернулся к Лье… и замер. Даже, кажется, дышать перестал.

– Что такое? – насторожилась Лья. Кто их знает, этих дроу – сейчас как бросится! – Что с тобой?

– Вы… – зачарованным шепотом, – Вы ведь женщина, да?

– Ну, я надеюсь! – фыркнула Лья. – А что… – он уже стоял на коленях, сжимая руки перед грудью умоляющим жестом.

– Пожалуйста, позвольте мне вам служить! Я сильный, и еду готовить умею, и шить, и…

– Детка, что с тобой, встань немедленно! – Лья была ошарашена такой реакцией. – Сядь сюда и успокойся! В чем дело? Ты что, женщин никогда не видел?

– Нет, – вздохнул дроу, садясь в кресло и не сводя глаз с Вилльи.

– У вас нет женщин? – окончательно обалдела Лья.

– Не-е, женщины-то есть, только они живут отдельно, и к ним просто так нельзя. А мне даже знать про них было не положено, я еще… – он споткнулся, насупился.

– Маленький, – договорила Лья с улыбкой. Дроу возмущенно дернулся. – Знаю-знаю, ты уже большой. Но не для женщин. Да ты не расстраивайся, это пройдет! Ты дальше рассказывай!

– Так а че? Я прочитал просто, что женщины. И любовь! – лицо его вдруг неуловимо изменилось, будто осветившись изнутри, на нем появилось как бы восторженное ожидание невыразимого счастья. – Я прочитал – она где-то есть, где-то здесь! А там нету, – он погас, как будто его выключили. – И я ушел. Я не хочу жить там, где я никому не нужен, и не буду нужен никогда!

– Ой, горюшко! – Лья не знала уже, смеяться или плакать. – Ты думаешь, здесь намного лучше?

– Лучше! – с огромной убежденностью сказал дроу. – Вы ведь не будете меня пороть за то, что я на вас смотрю? – Лья, таким предположением изрядно изумленная, энергично помотала головой. – Вот видите! Это уже гораздо больше, чем у меня могло быть там! Я не знаю, как у меня получится здесь жить, но я лучше здесь умру, чем там жить буду! – А глаза у него не красные, поняла Лья. Это отблескивает зрачок, такой огромный, что темно-зеленой радужки почти не видно. Какой забавный мальчишка! Дроу в поисках любви попал к суккубу – кому сказать – обхохочется! Лья покачивала головой в такт своим мыслям, дроу, видимо, принял это за отказ и резво сполз с кресла на пол, опять становясь на колени.

– Райя, я все-все делать буду…

– Да успокойся ты, никто тебя не гонит! – опомнилась Лья. – Хочешь – оставайся, только не жалуйся потом! Гонять буду в хвост и в гриву. А что до любви, ты меня извини, но ее ведь как-то выражать надо – стихи, объяснения. Тебе не кажется, что ты к этому немного не готов? Может, для начала, все-таки поучишься?

– Да-а! – опять этот свет изнутри. Кажется, скучно ей не будет!

– Как тебя зовут-то, горюшко?

– Кэйн Берэн дэ Мирион на-фэйери Донн Дроу – поглощенный открывающимися перспективами, Берэн на автомате назвал свое полное имя, как на утренней перекличке в школе.

– Ч… што? – поперхнулась Лья. – На-фэйери?

– А? Да я вну-ук! – махнуло рукой радужное чучело, сияя улыбкой.

– Тебя же искать будут, внук!

– Да не-е-е! Кому я там нужен-то? – но этот факт его теперь больше совершенно не расстраивал.

Начало плетения.

Мечты стремительно сбывались, просто на глазах! Каждое утро он сидел за столом с райей Вилльей, мог сколько угодно на нее смотреть, и даже разговаривать, и его никто за это даже не ругал. После завтрака – урок боя на мечах с Мастером Корнэлем, светловолосым, но удивительно похожим на райю Виллью чертами лица. До обеда дроу был свободен и, чаще всего, забивался в библиотеку, а она у Льи была богатая. Он читал все подряд, но многого не понимал, особенно в эльфийских романах. Потом обед, совмещенный с уроком правил поведения за столом. Лья наняла повара – немолодого молчаливого мужика – после первого ознакомления с тем, как Берэн «умеет готовить». Это не значило, что Берэна выставили с кухни. Мужик, Мастер Батин, заходил за Берэном, и молча мотал головой на дверь. Значит, надо было идти чистить овощи, или ставить тесто, или еще что-нибудь – все, что скажет Мастер. Берэну он не очень нравился – уж слишком немногословным он был, и никогда не объяснял, почему что-то нужно делать так, а не иначе. Чаще всего, на вопрос Берэна следовало лаконичное «потому что». Он пожаловался райе Виллье, и тут же получил задание – найти в поваренных книгах ответы на свои вопросы. Упс. Лучше всего были вечера. Райя учила его игре на клавире и гитаре, настольным играм, много рассказывала о Мире, о тех местах, где успела побывать, расспрашивала Берэна о жизни в горе. Он мог теперь выходить из дома – Лья заказала ему хорошие темные очки, они выдерживали даже яркий свет. Он узнал, что такое птицы, даже видел радугу – правда, недолго и ценой слезящихся глаз, очки пришлось для этого снять – и она произвела на него огромное впечатление. Хуже всего ему приходилось зимой. Мерз он нещадно. Кроме того, Лья холода не чувствовала, как и все вампиры, а он пытался соответствовать. Только после нескольких простуд и бронхитов Лье удалось убедить его в том, что в мороз лучше тепло одеваться. И снег – отраженный от него свет в солнечный день пробивал-таки даже самые темные стекла очков, глаза слезились и болели. Приступов агорафобии днем с ним не случалось, только в ясные звездные ночи, но и они постепенно слабели, он привыкал. В лес, куда Лья водила его на охоту, он влюбился сразу, с первого раза, и не хотел уходить. А на берегу моря он просидел целый день, заворожено глядя вдаль. К идее искупаться отнесся с ужасом, как к святотатству: разве можно осквернить это величие таким прозаическим действом? Лья уже давно договорилась насчет поставки рыбы, ей было откровенно скучно, но она терпеливо ждала, пока ее подопечный пытался разместить в своей душе все это огромное количество соленой воды. Она знала, что это необходимо: если в душе нет леса и моря, она неполноценна. А горы – горы у него уже есть, даже больше, чем нужно, спасибо, хватит.

Лья чувствовала себя то ли матерью, то ли скульптором. Она ваяла личность. Она тоже была счастлива – нашлось интересное занятие на неопределенный срок! Да и возвращаться домой после очередного размещения партии контрабанды стало приятно – ее там ждали. Ждали не ради каких-то дел, а просто для того, чтобы увидеть, услышать, чем-то поделиться – этот мальчик каждый день делал для себя открытия. Это было ново, непривычно, но очень грело душу. Время шло. Тощий узкоплечий подросток постепенно превращался в экзотического красавца. Он сильно вытянулся, как будто тело только и ждало того, чтобы исчез гнетущий свод пещеры над головой. Раздались плечи, появились рельефные мускулы под атласной черной кожей, отросли белые жесткие волосы, в минуты опасности встававшие гребнем от затылка ко лбу. В первый раз, увидев это, Лья была озадачена. – Это, чтобы вовремя почувствовать резкое понижение свода, – объяснил Берэн. – но так носят только охотники и те, кто живет на периферии, в плохо обжитых местах. А в Донне стригут, тем более детям. У нас своды выглаженные, с резьбой, с финтифлюшками.

Изменился и внутренний мир дроу. Чтение, пусть и бессистемное, сделало свое – мир раздвинулся. Только теперь, задним числом, Берэн понял, что шансов уцелеть у него, когда он отправился в поход за любовью, было – один на тысячу. И он радовался своей удаче, радовался каждый день, и жадно впитывал новое, и мир становился еще чуть-чуть шире – каждый день. Дроу очень изменился, прежней осталась только улыбка – по-детски наивная, немного растерянная.

Лья, с удивлявшим ее саму терпением, лепила из мальчишки мужчину, с которым могла бы жить, не опасаясь непонимания или обиды с его стороны. А Берэн с большим энтузиазмом «лепился». Он заучивал стихи и пытался писать сам, он научился готовить и обслуживать себя от и до, он неплохо владел мечом и знал несколько заклинаний исцеления. Лья учила его всему, что знала сама, а знала и умела она немало. Она научила его охотиться: ставить силки и стрелять из лука и арбалета, научила выживать, оказавшись в одиночестве: искать воду, устраивать стоянку, разводить костер из мокрых дров под дождем. Научила составлять лекарственные сборы от девяти болезней путешественника, магии – насколько знала и умела сама. Когда-то наскучившие, занятия обрели новую жизнь и смысл. Учить оказалось даже интереснее, чем учиться, тем более что дроу сам стремился узнать как можно больше и обо всем. Он прекрасно понимал, что в горе он этих знаний не получил бы никогда, и пользовался предоставившейся возможностью на полную катушку. Он взрослел – но, Жнец! – как медленно! Педофилом Лья никогда не была, на ребенка бросаться не собиралась. Нельзя же всерьез думать о том, чтобы сделать любовником существо, которое смотрит на тебя со щенячьей преданностью и замирает от счастья, когда его гладишь по голове. Она ждала, ждала терпеливо, целых десять лет. Самым досадным в эти годы для нее была необходимость носить одежду, и не какую-нибудь, а красивую. Единственная награда для мальчика – смотреть ежедневно на красивую женщину, балахон не напялишь. Гоблин бы взял эти крючки! Красивая – не значит удобная! Здесь жмет, тут давит, и вообще! Но иначе было нельзя. «Сеятель, будь терпелив» – о, да! В терпении ей не откажешь.

Только поймав на себе откровенно раздевающий взгляд, впрочем, тут же отведенный со смущением, в третий раз, она решила – пора. Только бы не испугался, не смутился, не обиделся – все это нестерпимо горчит в энергетическом потоке. Хуже сбора от простуды. Она его неплохо подготовила – но что можно сказать заранее? Вдруг она что-то упустила? Тогда десять лет псу под хвост. Эх! Может, рано? Не попробуешь – не узнаешь.

– Рэнни? Я в ванной, зайди, пожалуйста! – на него поднят несчастный взгляд – Рэнни! У меня мочалка порвалась! Спинку мне потри, пожалуйста – мне самой теперь никак! – одной рукой придерживаем полотенце на груди, другой – локоны подбираем со спины, спинку подставляем. Полная ванна пены, по ней алые лепестки, мочалка, аккуратно порванная пополам, тоже алая. Черные руки с алой мочалкой на алебастрово-белой спине.

– Рэнни! Ты три, а не гладь! Да по-лег-че! Я же упаду! – а мы рукой в стенку упремся, полотенчико-то и упадет… – Ай! Да ладно, хватит, хватит! Смой, пожалуйста, ковшик вон там. Спасибо. Ты когда-нибудь решишься, теленок? Стоит, сопит… И полотенце мне сухое подай, пожалуйста! – и, через плечо, над краем полотенца, чтобы с другой стороны шейка изгибом: – Рэнни! Ты или сделай то, чего так хочешь, или уйди в гостиную, сиди там, смущайся и бойся самого себя! – ну, наконец-то! За плечи схватил, в шею целует – ишь, присосался! Был бы вампир – уже выпил бы! А какое смятение!

– Лья! – задыхаясь – Это любовь? – Лья чуть не заржала в голос. Один Жнец знает, чего ей стоило сдержаться и выдержать в дальнейшем необходимый тон.

– Еще нет, Рэнни. С моей стороны это доверие, а с твоей желание и, похоже, страх. Ты знаешь, чего боишься, можешь сказать?

– Себя…

– Себя не надо бояться – надо научиться понимать свои желания, я тебе об этом говорила! – она откинулась назад, поцеловала в губы. – Будешь учиться? – он уже улыбался.

– Буду! – желание, смешанное с радостью – уже хорошо! Кажется, что-то получается!

– Тогда отнеси меня в спальню, – а подрядчик еще спрашивал, зачем ей двустворчатая дверь в ванную! Хороша бы она сейчас была – об один косяк головой, об другой – ногами! А так – вписались.

Тот первый урок он запомнил на всю жизнь.

– Лья!.. Что это? – задыхаясь. – Это нежность, Рэнни. А это уже страсть. А похоть я тебе сегодня не покажу – ты испугаешься. А я не хочу, чтобы ты пугался или смущался. Я хочу, чтобы ты радовался. И учился.

Когда он, наконец, заснул, измотанный и счастливый, Лья еще долго лежала без сна и впитывала, купалась в льющемся от него потоке. Цветущий горный луг – полонина, посередине звенит ледяной и хрустально-чистый ручей, вода в котором еще несет запах талого снега! Как здорово! И ни капли горечи: нет принуждения – нет и сопротивления! Она готова была плясать от радости – получилось, получилось! От большинства добровольных энергетических кормлецов энергия шла весьма пресная – животное удовольствие одинаково у всех двуполых существ – а практически у всех одноразовых, пойманных на взгляд, еще и горчила, из-за внутреннего сопротивления. «Как с овцой!», один раз брезгливо пожаловалась она Дэйлу. «И так бывает», спокойно ответил ее отец в ле Скайн, чем привел Лью в нехилый шок. «Люди удобнее. Им можно приказать вымыться, а овцу приходится мыть самому. И не смотри на меня так – ты просто ни разу не попадала в ситуации, когда энергия необходима, а кроме грязной хрюшки рядом никого нет. И это еще хорошо, если есть, чем ее вымыть, и есть на это время и силы». Лья благоразумно не стала выяснять подробности приключения, в котором Дэйл приобрел этот опыт. Но это было давно. Лья много чего и кого успела попробовать за почти четыреста лет. А теперь у нее есть то, чего нет почти ни у кого. Таких, не просто добровольных, а еще и влюбленных, среди кормлецов можно было пересчитать по пальцам. Да и то – это были люди, вопиюще недолговечные! А Рэнни дроу, его хватит надолго, может, теперь и магией овладеть получится! Вон сколько чистой звонкой энергии теперь в ее полном распоряжении! А завтра будет еще – и еще долго-долго!

Проснулась она от того, что ее целовали и гладили – и чуть не вцепилась наглецу в глотку – кто посмел? Но вовремя опомнилась.

– Это нежность, Лья?

– Да, Рэнни!

– А это страсть?

– Да-а… – Способный мальчик!

Целый год она настраивала его, как скрипку. Учила улавливать интонации голоса, подоплеку движений – взмах ресниц может сказать больше, чем полчаса разговора, прикосновение руки к руке дать ощущение более острое, чем поцелуй. Учила музыке тела, его созвучиям и диссонансам. Это было захватывающе. Это было нескучно. Это было… вкусно.

Через год, почти спонтанно состоялся второй урок.

– Знаешь, я до сих пор каждый день радуюсь, что ушел тогда из горы – Рэнни лежал, закинув руки за голову. – И до сих пор поражаюсь своему везению. Не представляю, что бы со мной было, не встреть я тебя. Вернее, не хочу представлять. Скорей всего, просто бы погиб. И так и не узнал, что такое любовь.

– А ты и теперь не знаешь! – тихо засмеялась Лья. – Любовь – достояние души, а не тела, – ответила она на недоуменный взгляд. – Тело и душа, конечно, связаны и влияют друг на друга. Но для истинной любви тело не важно. Истинно любить можно только личность, а тело при этом может быть любое – мужское, женское, красивое или уродливое. Можно вожделеть к прекрасному телу с уродливой личностью внутри – и ничего, кроме горя это тебе не принесет. А для истинной любви страсть телесная – всего лишь один из многих способов проявления, и отнюдь не обязательный.

– Но… я люблю тебя!

– Ты меня не знаешь, Рэнни! Ты знаешь только то, что я решила в себе для тебя открыть! Я тебя очень берегу! Даже от самой себя!

– Я люблю тебя!

– Уверен? Поцелуй меня! – во время поцелуя она перекинулась, он почувствовал трансформацию, отстранился и встретил хитрую ухмылку Мастера Мечей.

– А… Лья… – попытался удрать, но был схвачен и возвращен на место. Лья хохотала.

– Стой! Куд-да-а! Я еще многому могу тебя научить!

И она еще многому его научила. Сопротивление в тот раз было, но недолго. Очень недолго.

Они были безоблачно счастливы целую вечность – по человеческим меркам. И мало, до обидного мало по времени жизни эльфа и вампира. Что такое 250 лет, когда ты счастлив? Началом конца стала нелепая случайность.

Они валялись по сторонам костра после охоты. Над углями шкворчала насаженная на прутики вырезка из зайца – для Рэнни. Неподалеку булькал по камушкам ручей, лес тихо млел под жарким солнцем, даже птицы пересвистывались как-то вяло.

– Ох, даже шевелиться не хочется, – потянулся Мастер.

– Ну и не шевелись, – улыбнулся дроу. – Кто заставляет?

– Необходимость, душа моя! Она, противная! – вздохнул Мастер. – Я вчера кормежку пропустила – уж больно погода мерзкая была, да и лень было. А сейчас чувствую – зря. Как-то мне не по себе. Наверно, скоро начну кусаться и выть. И не соображаю ни фига. И шевелиться не хочется. И заяц совсем мелкий был, и невкусный какой-то. Знаешь, не будь я вампиром, решила бы, что я больна.

– Да ну тебя! – забеспокоился дроу. – Ну, давай я тебя покормлю – и лежи себе дальше! На! – он быстро навесил сам себе обезболивание, ткнул ножом в запястье и подсунул его Мастеру под нос. Тот бездумно набрал в рот крови – и вдруг, невероятным прыжком перевернувшись на четвереньки, чуть не упав в костер – выплюнул фонтаном. Схватил флягу с вином, лихорадочно, ломая ногти, открутил крышку, прополоскал рот – и тоже выплюнул. Сел, прислушиваясь к себе и, уже по нарастающей панике, невозможной для вампира, понял: попался.

– Лья! Что? Что с тобой? – Берэн со страхом смотрел на Мастера, с запястья стекали быстрые капли крови, волосы гребнем стояли на всю длину, покачиваясь надо лбом.

– Я дура, Рэнни! Такая идиотка! Залечи, – кивнула она ему на руку.

– В чем дело, Лья?

– Ты эльф, Рэнни.

– Я дроу…

– Дроу тоже эльфы, кровь та же. Для ле Скайн – наркотик, привыкание с первого раза. Я дура, Рэнни, у меня из головы вон, что ты эльф. А может, постарался кто-то, чтобы я забыла – это проверить надо, не висит ли на мне что-нибудь этакое. Собирайся, пойдем домой. Хоть почитать надо что-нибудь на эту тему, я даже не знаю, чего конкретно ждать. Что наркоманкой стану – это ясно, а в чем это проявляется – уже не помню.

Вечер прошел, как на похоронах. Легкий морок забывчивости и рассеянности на Лье обнаружился сразу, как были начаты поиски. Кто навесил его, с какой целью – выяснить было невозможно. Вряд ли для того, что случилось. О Берэне знали Фол с приятелем и отец Льи во Жнеце, Дэйл. Никому из них наркомания Льи не давала никаких выгод. Скорее, это было связано со сбытом контрабанды, которым Лья занималась весьма успешно. Кто-то хотел, чтобы она стала невнимательной, что-то забыла или пропустила. И он преуспел больше, чем надеялся.

Берэн настоял на том, чтобы она взяла себя в руки и сходила в Госпиталь поесть. Если бы он знал, как это было сложно! Ей не приходилось «брать себя в руки» больше шестисот лет, она давно забыла, что это такое! За чувство страха, за панику у людей и эльфов отвечают гормоны, вырабатываемые железами, которые у вампиров просто не работают. Впрочем, как и некоторые другие, что и обуславливает общий для всех вампиров хладнокровный прагматизм и, как считают некоторые, бездушие.

Вернувшись, она присоединилась к Берэну в библиотеке.

– Да подожди, может, еще обойдется! – уговаривал ее Берэн. – Ты же почти все выплюнула!

– Рэнни, меня трясет от страха. Ты когда-нибудь видел меня в таком состоянии? – она подала ему руку. Рука была привычно прохладна и непривычно тряслась. – Ищи, Рэнни, ищи все, что можно. Нужно узнать как можно больше, может, меня упокаивать пора, может, я теперь опасна! Я же никогда этим не интересовалась!

Она так и заснула: в библиотеке, со справочником в руках. Берэн отнес ее в постель. Утром она не проснулась, разбудить ее не удалось. Сон был неправильный, неестественный. Скорее полное оцепенение – временами она, похоже, даже не дышала, и за все время ни разу не пошевелилась. Только через сутки Берэн, зайдя в гостиную, обнаружил Лью в кресле. Она сидела, сжавшись в комок, крупная дрожь пробегала по телу, глаза из вишневых стали ярко-красными, губы вздрагивали, обнажая и пряча клыки. Берэн вытащил из лацкана заранее приготовленную иголку, ткнул себя в палец, сунул Лье под нос.

– Лизни. Не соси, просто – слизни каплю.

Она подняла на него затравленный взгляд. Дроу ободряюще покивал. Сел на ручку кресла, притянул Лью к своему боку, стал гладить по спине. Она вжалась в него, вцепившись обеими руками, как будто пытаясь спрятаться от самой себя. Дрожь медленно сходила на нет. Лья постепенно расслабилась, перевела дух.

– И что? Теперь так всегда? – она со страхом ждала ответа, заглядывая снизу ему в лицо. Глаза опять были нормальными, на сегодня ломка кончилась. Он со вздохом развел руками. Она тихо обиженно заплакала. Берэн растерялся. Она не плакала никогда. Она всегда была добродушно-насмешлива, всегда знала, что делать – всегда. Она была – Мастер, наставница. Он не умел утешать, она его этому не учила, и никогда не утешала сама.

– Лья… – он закусил губу. Потом сгреб ее из кресла, и сел туда сам, пристроив ее у себя на коленях. Плечо сразу стало мокрым. – Давай, я тебе расскажу, что успел узнать, ладно? А потом вместе подумаем, что делать, хорошо? Вот, слушай. Тебя можно прямо сейчас отправить в Госпиталь. Они сотрут тебе память за последние три дня – ты проспала почти двое суток – и будут тебя лечить. Лечение – ты только не пугайся, ты ничего не запомнишь – десять лет в ящике и тройная замена крови. Но тебе придется меня поднять. Прямо сейчас.

– Нет! – взвилась Лья – Ни за что! Ты с ума сошел! Зачем? Нет-нет-нет!!! – она замотала головой так энергично, что кудри хлестнули его по лицу. – Да в любом случае это невозможно: нужно разрешение, а у нас его нет! И ждать – я не знаю, сколько. Долго. Я же не подавала прошения! И не буду! – упрямо закончила она.

– Лья, это неизбежно, пойми, – взял он ее за руки. – Подумай сама – на что я буду жить десять лет? С моей внешностью? Я же знаю, на что мы жили все это время, мне столько времени неудобно было – здоровый мужик, и у женщины на шее сижу! Только тогда и успокоился, когда понял, что уже работаю, – он лукаво улыбнулся.

– Ты… давно понял? – Лью вдруг ожгло давно забытое чувство. Ей было… стыдно? Да, кажется, это именно так называется.

– Очень, – Берэну было непривычно, но забавно смотреть на ее смущение. Ну, хоть не плачет. – Я читать умею – не заметила? И не идиот – два плюс два сложить сумею. Но я ничего не имел и не имею против: если это именно то, что тебе надо – да сколько хочешь! – засмеялся он. Она виновато вздохнула. – Но, если ты ляжешь в Госпиталь – Лья! – я даже еду себе заказать не смогу, не говоря уже о том, что просто не на что! Ну, может, лет пять и протяну на те деньги, что есть, при помощи Фила и Фола – а потом? Я тут хотел в Универ сходить, в их библиотеку, нашел у тебя грим, намазался – а глаза-то не спрячешь, не в очках же туда идти! Такой красавец вышел – сам от себя шарахнулся! И под личиной мало куда пройти можно, сейчас везде охранки лепят. Ну, сама подумай, куда я такой пойду? Разве что в Университет, подопытной крысой работать! А мои в горе про меня не факт, что забыли – представляешь, какой будет скандал? Сейчас про меня знают твои приятели и твой отец. А так узнают все. Ты хочешь отдать меня им на растерзание? Настоящий живой дроу – да меня на кусочки разберут, чтобы узнать, как я устроен!

Лья слушала его доводы, как похоронный речитатив по своим надеждам. Она чувствовала справедливость его слов, но отчаяние затопляло разум. Ее Рэнни, теплый, добрый, внимательный, станет таким же, как она, станет… бесполезным. Все, все, что она сделала с ним, для него, для себя – все пойдет прахом! Как обидно, Жнец Великий, как обидно! 250 лет – это же так мало! Этому Рэнни она нужна, может, он ее даже любит – видит Жнец, она старалась! А потом? Что будет потом? Может ли вампир любить? Или только нуждается в чужой любви ради энергии, как в еженедельной порции крови? Она попыталась представить Рэнни вампиром – прагматичным, равнодушным… Нет!

– Нет! Не хочу! – замотала она головой. – Я отправлю тебя к отцу! Или попрошу его покормить тебя в долг, пока я не вернусь! Он согласится! Рэнни, пожалуйста! – она опять заплакала.

– Лья! – Берэн расстроено гладил ее по голове, прижав к груди. – Как ты думаешь, что он сделает в первую очередь? Он заходил сколько – пару раз? Ты не помнишь, как он на меня смотрел? Правильно, он попытается меня попробовать. И легкая горчинка его не смутит, я думаю. А потом еще и укусит. Нечаянно! Ах, я такой рассеянный! – картинно схватился он за голову, изображая раскаяние Дэйла. – И что-то мне говорит, что он-то как раз сумеет избежать неприятных последствий, подготовившись заранее. А может, именно он все это и подстроил – ты можешь мне твердо сказать, что это не так? – Лья обескуражено молчала. Такой поворот сюжета ей в голову не приходил. – Как раз в расчете на то, что ты к нему обратишься. Знаешь, меня уж тогда больше устроит, если меня укусишь ты.

– З-зачем? – растерялась Лья.

– Вот, посмотри, я тут посчитал, – Берэн вытащил из кармана халата листы бумаги. – Ты и так завязана на мою энергетику, поэтому доза будет расти очень медленно, мы очень долго сможем тебя компенсировать. В этот раз так плохо было как раз из-за того, что мы с тобой не успели в постель – ты заснула раньше. А когда доза станет достаточно большой – ты сможешь меня укусить, энергетический выплеск при укусе почти в два раза больше, вот, смотри! Видишь? И мы опять тебя скомпенсируем. Лет пятьдесят так вполне можно протянуть – толерантности к укусу не возникает. А лечение одинаковое – те же десять лет, – о том, что ей сотрут из памяти все эти годы, Берэн говорить не стал, опасаясь новой истерики. Он и так чувствовал себя выжатым, как лимон. Его Мастер рыдает у него на плече – немыслимо! Лья, хлюпая носом, пыталась разобраться в выкладках.

– Это… ужасно, – наконец сказала она. – Рэнни, ты даже не представляешь себе, что это такое! Неужели иначе никак? – она беспомощно смотрела на него.

– Лья, есть еще одна причина, самая главная. Ты все никак не даешь мне сказать. Дело не только и не столько в деньгах. Я не смогу без тебя прожить даже года. Я пытался представить – я не смогу. Я с тобой сросся, Лья, у нас это бывает. Мне нужно быть с тобой постоянно, иначе я просто сдохну от тоски. Я эгоист, да?

– Стопроцентный! – всхлипнула Лья ему в шею.

– Не унывай, Мастер, – шептал Берэн. – Как ты меня учила – без страха, смущения и обиды! Не обижайся на судьбу – так получилось!

– Я не на судьбу, я на себя обижаюсь! Почему я дура такая? Чувствовала же, что что-то не так, могла сразу провериться! И заклинание-то совсем слабенькое было, сняли на раз!

– Так на то и расчет был. Сильное ты бы сразу почувствовала! Да не переживай ты так! Поживем еще! Времени навалом! Продержимся, сколько сможем – а там видно будет.

И они стали жить дальше. Первоначальный шок прошел, они немного приспособились, слегка успокоились. Приговор с отложенным на неизвестный срок исполнением поначалу действовал на нервы, но, если задуматься – люди-то именно так и живут! Да все живут, кроме эльфов и вампиров! И ничего!

Берэну поначалу пришлось тяжелей, чем Лье. Они как будто поменялись местами. Мудрая, трезвомыслящая, практичная и всегда хладнокровная наставница исчезла. Вместо нее рядом оказалась порывистая, взбалмошная, иногда даже безрассудная женщина, способная обидеться из-за пустяка, а потом простить, потому что ей так захотелось. Сначала он откровенно недоумевал, а потом с удивлением понял, что так ему даже больше нравится. Но ему пришлось срочно повзрослеть, стать мужчиной. Теперь он отвечал за все, советоваться стало не с кем. Лье было не до того.

Она жила. Вернувшееся богатство эмоций сделало ее опять тридцатилетней. За день она успевала раза три обидеться, поплакать, помириться, посмеяться, опять обидеться… И она – о! – она влюбилась! Да, в кормлеца, да, глупо, да, она сама его таким сделала, да, он ей даже не в сыновья, а в правнуки годится – да, да, да! Ну и что? И она любила, истово, изо всех сил, как будто каждый день был последним. Она будто пыталась впечатать свой образ в него, слиться – и захочешь – не забудешь! Только одно мучило ее. Поднятие во Жнеце милосердно, оно отбирает не только возможности живого тела, но и сожаления об их утрате. А теперь возможность сожалеть вернулась. Лья отчаянно, до слез, хотела ребенка! Берэну она об этом даже не заикалась, мучилась несбыточной мечтой одна. Но даже эта тоска по материнству – стыдно сказать – доставляла ей удовольствие уже одним своим наличием. Вампиры славятся своей невозмутимостью – но они таковы не за счет умения держать себя в руках. Они просто иначе не могут – заклинание их жизни не может поддерживать работу большинства желез, отвечающих за эмоции. Лья наслаждалась каждой пролитой слезой, каждой минутой тоски по несбыточному.