Текст книги "Ряд случайных чисел [СИ]"

Автор книги: Елена Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Просто? – совсем уж глупо спросил Ри, неверяще глядя на ребенка.

– Ну, да. Только у меня карт нету… – виновато прошептала Тия и опять вздохнула. – Ты сможешь… достать… – Она говорила все более неуверенно, и, наконец, совсем замолчала, не понимая – почему он так на нее смотрит? Разве она что-то плохое предлагает?

– У-у-у! – Ри тихо спрятал лицо в ладонях. Так плохо ему уже давненько не было. Пожалуй, последние восемь тысяч лет. Одно дело – резать подопытного кролика и говорить себе: «Фу, какая я бяка! Бедненький кролик!» И совсем другое – когда этот кролик начинает сочувствовать тебе в твоем нелегком труде, а то еще и подбадривать, типа: «Да ты режь, не стесняйся, я ж понимаю – тебе надо!» Ри вспомнил, что он с ней делал – и его скрутило мерзкое чувство бессилия что-либо изменить. Ей он память сотрет – а кто сотрет ему? Еще одно воспоминание, от которого он будет шипеть сквозь зубы от стыда за невозможность отдать долг? Ри поднял голову.

– Можешь меня поздравить: мне стыдно, – веско сказал он. Кивнул сам себе. – Я тебе должен. Не смотри на меня, как на идиота, просто поверь, что это так. И будь я проклят, если этот долг я не отдам! Ты загадала желание?

Тия заторможенно поморгала. Ее неудержимо клонило в сон.

– Ну, да. Я же тебе уже сказала: чтобы знать, когда врут…

– Ай, это ерунда, это ты и так можешь, – отмахнулся Ри. – А вот скажи, ты хотела бы полетать на драконе?

Тия долго соображала, что он ей предлагает. Сознание туманилось и уплывало. Ой, как спать хочется!

– Ну, да… – наконец сказала она и зевнула. – Только… – и опять зевнула.

– Только потом, – договорил он с улыбкой, поднимаясь с пола. – Ложись, поспи, – он откинул край одеяла, отобрал у нее кружку. Она заснула, как только голова коснулась подушки. Еще бы! Сколько она успокоительного выпила? Литра два, не меньше! Он постоял над ней, изумленно покачивая головой. Высокие небеса! Великодушный человек – кто бы мог подумать? Новая порода вывелась, что ли? Или она одна такая? Но полет она честно заслужила! А последствия он уж как-нибудь переживет. Остаточная эмпатия, да и с учетом того, что между ними будет океан – не так уж и страшно. Лучше переживать такие последствия, чем корчиться от отвращения к самому себе, чувствуя себя неблагодарной скотиной.

Со сборами он управился быстро. Собственно, особо собирать было и нечего: кристаллы амулетов, кое-какая химическая посуда, реактивы. Все. Еще полтора часа он провозился, подвешивая заклинание комплексного стирания памяти. Одно дело – стереть последние пятнадцать – двадцать минут, и совсем другое стирать целые сутки. А еще и сказка – сказку тоже надо стереть. Не надо, чтобы о нем помнили, не надо. Не один год он потратил в свое время, осторожно убирая из Мира все упоминания о своей персоне. Если учесть, чем он занят… Вряд ли Перворожденные будут в восторге от появления новой расы. Да еще такой, что вполне сможет с ними конкурировать по части магии. Упаси святая Высь – вспомнят, захотят узнать, чем он занимается… Не надо. А Перелеской – что ж, пусть ругаются, лишь бы с ним это не связывали. Вот теперь все, можно будить… ребенка. И он вдруг понял, что даже не знает, как ее зовут.

Когда он пришел, Тия еще спала. Рыжая, совершенно морковного цвета волна волос разметалась пол подушке, на щеках сонный румянец. Ри осторожно присел на край кровати и невесело задумался. Выйти из одиночества… Сколько раз он уже пытался это сделать – и как бездарно это каждый раз кончалось. С Перворожденными не считается, он тогда был еще мал и глуп. Да, если честно, и потом не поумнел. Пожалел тогда 365-го – и что? Хоть бы из благодарности секрет сохранил – да где там! Раззвонил сразу же, трех лет не прошло! Целую расу настрогали! Ле Скайн, видите ли! Тупые, блин! Хоть бы понимали, что это значит! «Отринувшие тепло» – ага, как же! Причем тут эльфийский язык? На языке Дракх «скайн» – голубой. Просто голубой цвет. Его цвет. Раса голубых мышей! Придурки! А виноват кто? Может, 365-й? Нет, конечно! Это все Пэр Ри нехороший такой! Куда ни плюнь – везде «скверна ле Скайн»! Люди, вампиры, Звери… Звери – да, Звери были, пожалуй, первым осознанным экспериментом создания чего-то, хотя бы отдаленно похожего на него самого, хотя заказали их ему Перворожденные. Лошади стремительно вымирали, не выдержав резкого увеличения уровня магического фона. Нужно было попытаться скрестить их с кем-то более живучим. Он взял самое устойчивое к магии животное – кошку. И… себя. И какой караул получился в результате. Он чуть не плакал, вынимая их из родильных сфер, думал – Перворожденные заставят уничтожить все пять десятков. Тем более, что при родах у Зверюшек настроение было из рук вон, и демонстрировать его они не стеснялись. Один располосовал ему руку до кости одним движением крохотной лапки. «Прямо пять серпов», ахнул тогда Ри. Аналогичными высказываниями ему пришлось сопроводить каждое новое рождение. Это были самые сумасшедшие двое суток за всю его жизнь. К концу он весь был искусан, исполосован когтями и просто вымотан. Причем нельзя сказать, что эксперимент не удался полностью: память крови им таки передалась, хоть и частично, Звери оказались вполне разумны! Но! Но. Неистребимая кошачья лень им тоже передалась. В полном объеме. А еще неведомо откуда – телепатия и телекинез, к чему и у Ри никаких способностей не было, и у кошек – вряд ли. Три года он был при них нянькой, три года он убалтывал Перворожденных, уверяя их, что Звери безопасны, а кроме того – практически стерильны: как их есть пять десятков – так больше и не появится. Что они – не новая раса разумных хищников. Как только появилась Рука Короны, его подопечных привели к присяге. Ри вздохнул с облегчением – будут жить. Как выяснилось – рано обрадовался! Однажды десяток Зверей попал под действие эльфийской песни Созидания. Через некоторое время оказалось, что они… беременны. Перворожденные рвали и метали, но сделать, к счастью, уже почти ничего не могли – Присяга Короны не только принуждает к верной службе, но и защищает присягнувшего. Зверей изолировали в Парке, а Ри попросили куда-нибудь исчезнуть с глаз долой, как можно дальше, и не появляться на эти самые глаза как можно дольше, желательно – никогда. Да и пожалуйста. Ему не трудно. С другой стороны, наученный горьким опытом, настолько масштабных экспериментов он больше не ставил. Три – пять штук, не больше. И все приходилось уничтожать. Каких только жутких монстров у него не получалось! Вспомнить стыдно! А, с другой стороны – какие у него были варианты? Либо так – либо вообще ничего не делать. Память крови дала ему очень разрозненные сведения, скорее намеки о том, что – вот, есть такая вещь, как генная инженерия. А до всего остального ему пришлось доходить собственным умом, путем проб и ошибок. И инструменты сам, и заклинания сам, и уничтожать получившийся вполне жизнеспособным, но жутик – тоже сам.

А «жить не одному» – да были у него женщины, были. Что ж он – каменный, что ли? И эльфийки, и люди, и из вампиров – всякие. Только ни одной из них он так и не сказал, что он – дракон, и ни одной не предложил того, что этой девочке. Что-то его останавливало, не давало дойти до полной откровенности. Может – зря, женщины, как правило, чувствуют фальшь, может из-за его скрытности и рушились те связи. А может, и не зря. Ведь каждый раз он в конечном счете обнаруживал, что эти райи жили с ним не просто так. Каждой от него было что-то нужно – и отнюдь не тепло и забота, а тем более – любовь. Одна хотела научиться его магии, другой тупо нужны были деньги, третья… теперь уж и не вспомнить. Почему они все такие? Или это ему так не везло? Искал не там? Но что теперь гадать: те отношения давно уже в прошлом. Последняя заявила, что хочет от него ребенка – и он в панике сбежал за океан. Хватит с него детей, хва-тит. Семь сотен – вполне достаточно, пусть никого из них в живых и не осталось. Зато отдаленных потомков целая раса. Хватит. Три тысячи лет не появлялся он на этом материке. А появившись, обнаружил, что его именем ругаются, хорошо, если не матерятся. Забавно. Вот она – вечная память. Вечная мне память… Убогие. Только и знают – скверна, скверна… А сколько жизней спасла эта его «скверна», никто почему-то посчитать не хочет! Скоты неблагодарные! Да, пары распадались, уходил свет, уходила любовь – но жизнь-то оставалась!

Тия завозилась, Ри отвлекся от невеселых дум. Девочка сонно заморгала, вздрогнула, увидев Ри, но тут же успокоилась и… улыбнулась? Нет, правда? Невероятный ребенок! Или просто очень глупый? Такая доверчивость… Хотя, детеныши все доверчивые…

– Как тебя зовут, детеныш?

– Тия, – не такой уж он и страшный. Тия спокойно улыбалась. Даже… симпатичный. И не гад. Просто – один. Совсем. Всегда. У Тии есть папа, мама, братья – целая семья, а у него нет, и никогда не будет. И поэтому его, конечно, жалко.

– И все? – удивился Ри. Имя напоминало цыплячий писк и не подходило этому неукротимому и несгибаемому существу совершенно. Тия тоже удивилась. Он и этого не знает?

– Ну, да! Папу зовут Лиссент, значит, я – Тия. Мелиссентия.

Это было совсем другое дело! «Млиссен» – как скольжение меча из ножен, и звон освобожденной стали в конце – «тия».

– Тебе очень подходит твое имя, – серьезно сказал Ри. – только полное, а не какая-то там Тия.

– Но так принято, понимаешь? – как глупенькому взялась растолковывать ему девочка. – Меня все-все так зовут…

– А ты не отзывайся! – улыбнулся Ри. – Пусть зовут полным именем, или Лисой хотя бы! Ну, сама подумай – такая отважная, смелая, и вдруг – Тия, – пискнул он, скорчив смешную рожицу. Тия покраснела от удовольствия и польщено хихикнула. Надо же, она, оказывается, отважная! А он, конечно, никакой не гад, ему просто плохо было одному. Конечно, она с ним останется – и ему не будет больше плохо. Только надо маме сказать. Ничего, ее отпустят – у мамы ведь оба брата еще останутся, а Тия будет их навещать – на драконе, как в сказке! А потом она выйдет за него замуж – когда подрастет, у них будут дети… Только надо здесь окна сделать, занавески повесить, чтобы на ветру развевались, и цветы в горшочке на окно. И все будет хорошо. Ри, к счастью, телепатией не владел, и планов этих не уловил. Увидел только, что ребенок, нет, Мелисса, улыбается – и порадовался. – Ну, что, Лиса-Мелисса, кататься не передумала? – Она, улыбаясь, замотала головой. – Тогда беги умывайся – ты ж в компоте вся! Прилипнешь к дракону – что делать-то будем?

Тия хихикнула, выбралась из-под одеяла и побежала в ванную, придерживая полотенце – так в нем и спала. Ри проводил ее взглядом и задумчиво покачал головой. А не делает ли он очередную глупость? Да ладно, пусть. И не такие делали… Тия вернулась – отмытая, с мокрой головой и в мокром полотенце. Ри высушил ее движением брови, взял за руку и повел прямо в глухую стену. Тия даже не удивилась, когда в камне протаяла дверь – магия, что ж такого! В этом коридоре было холодно. На стенах и полу виднелись разноцветные потеки камня – проход явно был проплавлен, а не вырублен в скале.

– Ри! – Тия подергала его за руку. – А зачем тебе амулеты?

– Там, за океаном, – махнул дракон рукой к светившемуся невдалеке выходу, – есть другая земля. Там нет ни эльфов, ни людей, ни вампиров. Зато там есть огромные ящерицы. Я должен, просто обязан хотя бы попытаться сделать из них драконов. Я очень устал быть последним. Ты вот сказала – жить с эльфом, с вампиром. С тобой, – он невесело улыбнулся и благодарно пожал ее руку. – Сейчас я покажу тебе – и ты все поймешь.

Они вышли на широкий и длинный уступ скалы. За спиной взмывала вверх почти отвесная стена, чуть выше сверкали в лунном свете языки льда – авангард снеговой шапки. А перед ними, насколько хватало глаз, сливаясь вдали и перетекая друг в друга – вечно, бесконечно, и всецело – сияла черная звездная чаша океана под таким же черным звездным небом. Ни луна, ни дорожка на воде, разбитая волнами, не рассеивали этот бархатный мрак – наоборот, они призрачным светом своим только подчеркивали даль и глубину. Пахло солью, водорослями, мокрым камнем. Где-то внизу, в невообразимой глуби глухо бухал прибой, за дальним краем карниза вдоль линии скал видна была тонкая с такого расстояния полоса белой пены. Было пронзительно холодно, Тия сразу замерзла, но и забыла об этом тут же, и стояла, оцепенев. Открывшееся ее глазам не помещалось в душу, она сглотнула комок в горле и тихо всхлипнула. Все ушло, сгинуло, исчезло в никуда перед этой громадой.

– Ри, что это?.. – это был почти стон.

– Ш-ш-ш, – он взял ее сзади за плечи и тихо сказал на ухо – Это просто ночь. Над океаном и над Миром. Да, велика, но власти в ней не больше, чем ты позволишь ей! Не позволяй ей овладеть тобою – владей сама! Собою, ночью, океаном, небом. Если хочешь, мы взрежем эти звезды, как мечом, моими крыльями! Не передумала? Летишь?

– Лечу! И будь, что будет! – решительно кивнула Тия. Ее колотил озноб, но она не замечала этого, заворожено глядя вдаль.

– Тогда полотенце снимай, – очень прозаично сказал Ри. Тия как очнулась. Заморгала, обернулась растерянно. – Снимай-снимай, иначе контакта не получится, – пожал плечами Ри. – А без контакта – смысла нет, так и на тележке покататься можно!

Коротко вздохнув, Тия размотала такое уютное полотенце. Сразу стало еще холоднее, ее затрясло, она обхватила себя, съежилась. Ри притянул ее к себе спиной, держа руками за плечи.

– Разведи локти. А еще лучше – раскинь руки в стороны, – Тия послушалась и почувствовала, как что-то наползает по ее бокам на грудь и живот, мягко обхватывая и будто присасываясь. Она выгнула шею, заглядывая себе подмышку. Тело Ри как будто вбирало ее в себя, грудь и живот скоро оказались покрыты толстым слоем его странной плоти, как панцирем.

– Подожми-ка ноги! – Ри сделал два быстрых шага к обрыву и упал грудью вперед через край.

Тия завизжала на ультразвуке, когда ей в глаза, в лицо, в душу рванулась бездна. Сверкающий оскал прибоя показался зубами чернозвездного чудовища – и она летела в эту бездонную пасть!

Но уже развернулись по сторонам огромные прозрачные крылья, вспыхивающие туманными радугами в свете луны, поймали ветер, понесли вверх, вверх, еще выше…

Тия хохотала, кричала, плакала. Так свободна, так счастлива она не была никогда в жизни – и так несчастна тоже. Ослепительная свобода, пьянящая скорость, головокружительная высота – и отчаянная, рвущая сердце тоска одиночества. Ни вблизи, ни вдали – не было в небе других крыльев, не было. Она больше не мерзла – тело дракона вобрало ее в себя целиком, кроме головы, но и та была защищена от пощечин ветра прозрачным щитком. Она чувствовала его тело, как свое. Это не он – это она взмахивала радужными крыльями, набирая высоту, а потом парила, ловя ветер. А теперь снижение – и навстречу несутся волны, с бешеной скоростью мелькая под крылом. Если сейчас крыло заденет волну хотя бы краем – их закрутит, сомнет и разобьет об воду! Вверх, вверх!..

– Ну, как ты? – ощутила она всем телом заботливое внимание с вопросительной интонацией. И отозвалась взрывом восторга, благодарности и желания. Я хочу быть драконом, Ри! Как ты! С тобой! Он ответил озером печали. Если б я мог, дитя, если б я только мог… Смотри, я покажу тебе брачный танец – в одиночестве…

Переливались туманные радуги в голубом хрустале крыльев и хвоста, сверкали в лунном сиянии, и некому было смотреть на них, кроме звездной бездны. И фигуры танца, что при исполнении вдвоем знаменовали грядущее счастье, превратились в одиночестве в письмена печали и тоски на черном бархате небес. Ничего не увидела Тия – смотреть можно только снаружи – зато все почувствовала и все поняла. Не будет пестрых занавесок. И цветка на окне не будет. И ее здесь не будет. Не потому, что она плохая или глупая. Просто потому, что она не дракон, а всего лишь человечек, которого и научить-то толком за его коротенькую жизнь ничему нельзя, а вот привязаться душою можно. И оплакивать потом потерю – долго, тысячи лет, всю жизнь. Долгую-долгую жизнь дракона. И плакала она от его печали, и мотала головой, стряхивая слезы – руки ее сейчас были частью их общего тела, и ей, как и дракону в полете, нечем было вытереть глаза. Только ветром. В тишине и безвременье, сияя туманной радугой в голубом хрустале, танцевал над Миром одинокий дракон – зачем-то, себе на горе, ожившая безделушка.

Ри приземлился на край, так мягко, как только смог, сделал пару шагов и трансформировался. Ноги Тии уже стояли на земле – но она еще была там, она еще летала. Связь еще не прервалась – да и прервется ли она теперь? Он такого никогда еще не делал ни с кем, и чего ждать – непонятно. Он хорошо чувствовал состояние девочки – как свое – и терпеливо ждал, когда она вернется. Она опять стала мерзнуть, он вызвал крыло и укрыл Тию, как плащом. Она не заметила – смотрела в темную даль, где только что была так свободна – и так несчастна. Пусть это была и не ее печаль, но на таком уровне сочувствия бесследно исчезает граница между чужими и своими переживаниями.

Наконец она прерывисто вздохнула, пошевелилась.

– Я прощен? – спросил он без слов. Она ответила растерянной благодарностью, потом – вдруг – хлынуло отчаяние.

– Ри, – тихо сказала она, вжимаясь в него спиной и притягивая к себе крыло, – Это я тоже забуду, Ри? – Он ответил сочувствием, убеждением, заботой.

– Поверь мне, это необходимо, Мелисса! С тем ужасом, который я с тобой сотворил, ты не сможешь нормально жить! Да и танец в небе ничего, кроме тоски по несбыточному, тебе не принесет. Я не могу остаться, девочка – я связан клятвой, и не могу взять тебя с собой – тебе там не выжить! Я иду туда работать. Ты же не захочешь стать обузой? Он чувствовал, что объясняет не то и не так, чувствовал, как нарастают в ней горечь и обида – и не знал, как это исправить. Блин, он все-таки неисправимый дурак! Надо было стереть ей память во время сна – и отправить домой. Да, было бы еще одно неприятное воспоминание – ну и что? А теперь что делать? Она опять расстроена! Чем теперь ее успокаивать? Она развернулась в крыле, встала к нему лицом. Обреченность и упрямство.

– Тогда не стирай ничего! И пусть я буду помнить то, – она кивнула на вход в тоннель, – зато буду помнить и это тоже!

Что же делать? Так, похоже сообразил!

– Давай сделаем так: я сохраню твою память об этом дне у себя. А потом – ну, скажем, через двадцать лет, я вернусь – и мы поговорим. Ты будешь совсем взрослая и сможешь спокойно решить – а нужна ли тебе такая память, – он укрывал ее крылом, она, стоя на цыпочках и переминаясь на холодном камне, упиралась руками в его грудь, пытливо и требовательно глядя ему в глаза. – Может, ты и не захочешь. Как тебе такой вариант? Годится?

– А ты сможешь за это время узнать, как сделать из меня дракона? – надежда, вера, упрямство, упрямство, упрямство! Теперь уже Ри ощутил отчаяние. Соврать, что – да, сможет – он не мог. Связь не прервалась, его вранье она бы сразу почувствовала и обиделась. Честно сказать, что – вряд ли, уже несколько тысячелетий он бьется над этой проблемой, а тут двадцать лет, смешно сказать – она опять расстроится. Он растерялся. И поцеловал ее, чтобы ничего не отвечать. В щечку, легко, по-дружески, чуть сильнее обняв крылом. Он часто так делал в прошлом, когда еще общался с женщинами. И сразу понял, что давняя привычка сыграла против него. Ой, дурак, мысленно застонал он, ну когда же поумнею-то? Поздно. Ответ ее тела утопил его в кипятке, и желание было совсем не детским. Она молча, покраснев до слез, растерянно глядела ему в глаза, потрясенная собственной реакцией, а тело говорило на своем языке, без слов, без образов, без мыслей – только эмоции и ощущения, обнаженные, острые, как бритва. То, что было – это же все должно происходить совсем не так? Не так, обезоружено признался он. А как? Я знаю только боль и стыд. Так не честно! Покажи, как это должно быть! И не ври, я почувствую! Ри хорошо помнил, что сказала ему однажды та, которую он до сих пор считал самым умным человеком, встреченным за свою жизнь: женщины редко первыми предлагают близость, потому что предложить и быть отвергнутой психологически ничем не лучше изнасилования. Похоже, никакого выбора вариантов развития событий у него не осталось.

Камни были очень холодными, и он подстелил Тие свое крыло.

Так, на крыле, набросив сонное заклинание, он и отнес ее часом позже в спальню. Ему предстояла почти ювелирная работа, надо было сосредоточиться и выкинуть из головы все посторонние мысли: на результат может повлиять любая его эмоция и воспоминание. Вспоминать можно будет потом. Не краснея – все-таки не человек, но и без отвращения к самому себе, скорей уж смущенно хихикая и с удовольствием. Множащееся эхо своих и ее со-ощущений оказалось внове даже для него! В конечном счете поцелуй был не такой уж плохой идеей. Вот только как бы теперь убрать со своей физиономии шкодливую улыбку довольного кота? Хотя бы на время? По крайней мере, тема превращения в дракона больше так и не возникла. Но я обязательно приду к тебе, Лиса-Мелисса! Через двадцать лет. А там посмотрим!

Сказку о Перелеске он нашел минут через двадцать и просто стер. Установившиеся связи, получившиеся из-за ее воздействия, отследить было сложнее, но с этим он тоже справился. Правда, времени это потребовало немеряно, и сил тоже. Но, вроде, получилось. А теперь изменяем несколько звуков в заклинании, добавляем вектор – и вместо стирания получаем перенос и сохранение в носителе. А носителем будет… вот это и будет. Просто камушек с дыркой, проделанной самим морем. Зато с другого материка. Он подобрал его «на счастье» перед дорогой сюда. Вот и пригодился. Так, посмотрим. Вот она в гамаке. А вот… опять в гамаке… А вот… опять гамак! Живет она там, что ли? Нет, вот он, я. Чуть назад. А теперь читаем заготовку. Вот так. Один день твоей жизни, Мелиссентия, теперь будет жить у меня на груди. Ты довольна, Лиса-Мелисса? Он отвел с ее лба рыжую прядь. Как жаль, что она человек! Он, конечно, придет, как обещал, но, скорей всего, зря. Два-три десятка лет меняют человеческую личность до неузнаваемости, и вот этой упрямой, отважной и великодушной девчонки он уже не увидит. Там будет кто-то другой. И, вдобавок, с раскрывшейся способностью Видеть. У нее это есть – не зря она жаловалась, что не может врать. Вопрос – когда этот Дар раскроется? Через год? Через три? А это изменит личность сильнее, чем время. Какой же она станет через двадцать лет? Да что гадать? Посмотрим.

Так. Теперь одеть. Еще вспомнить бы, что на что натягивать. Удивительно, на небольшом, в общем-то, человечке такое количество тряпочек, тряпок и тряпищь. Жуть! Что за придурь – каждую часть тела засовывать в отдельный чехол, и все из разных материй! Вроде, вот так. Надеюсь, правильно. Высокие небеса! Как же он устал!

Он ушел в самую дальнюю комнату, и пошел к выходу, снимая заклинания. За ним по пятам катилась лавина хаоса. Рушились потолки, схлопывались стены, выгибался навстречу потолку пол. Пространственная развертка куба схлопывалась сама в себя. Он не хотел, чтобы кто-нибудь нашел здесь даже намек на его пребывание. Подхватив спящую девочку и багаж, он вышел на скальный карниз. Через секунду и карниз опустел. В ванной комнате завалило сток для воды, но вскоре она нашла лазейку сквозь завалы щебня. Через день с карниза в океан лился новый водопад.

В доме номер десять по Сытной улице с обеда воцарился кавардак. Младшая дочь на обед не явилась, гамак был пуст, на чердаке не нашли, на яблоне ее не было. Ребенок исчез, только под гамаком валялась книжка – штрих, который насторожил бы людей, хорошо знавших девочку. Она всегда аккуратно обращалась с книгами. Пожалуй, это было единственное, с чем она аккуратно обращалась. Братья расспрашивали соседей, отец побежал в магистрат за магом, мать занялась истерикой. Расспросы братьев закончились ничем, отец привел мага, который сразу погрузил рыдающую мать в глубокий сон – и это было единственное, что он смог сделать. Вокруг гамака магией, как он сказал, и не пахло, а самый последний след ребенка шел как раз к гамаку, а от него следа не было. То есть, девочка просто обязана находиться в гамаке, если не улетела из него по воздуху! Под руководством мага было составлено заявление о пропаже ребенка, маг заверил его и откланялся. Отец отнес заявление в отделение городской стражи, на этом фантазия его иссякла. Он заперся в кабинете и стал накачиваться коньяком. Братья вяло прошвырнулись по соседним улицам, впрочем, уже понимая бесполезность поисков. Настроение было безобразным. Не так уж и любили они свою младшенькую – девчонка была настырной, въедливой и упрямой, как… как Тия! Но – сестра все же! И они продолжали расспрашивать – может, хоть кто-то что-то видел… Вернулись затемно. Кона, младшего, тринадцатилетнего, сморило прямо в кухне за столом. Васкер отнес его в спальню и сел перед видеошаром в гостиной. Что-то теперь будет? У матери с отцом и так отношения не ах, а теперь отец, видимо, запьет – ну, как же! Горе-то какое! Доченька! Пропала! Ага. Пока доченька была – чхал он на нее с высокой башни! Два раза в год и вспоминал, да и то не сам – напоминали. На Смену Года, да на день рожденья. Ему лишь бы повод был коньяком нарезаться! А всю бухгалтерию на Васкера – бдынц! «Ты единственный, кому я доверяю, сынок!» И – пей, гуляй, моя малина! И «сынок» все каникулы, как проклятый… А как остальным родственникам сообщать про Тию? Дед с бабкой будут в ужасе. А еще хуже – райя Берита, мать отца. Она самая… старшая – слово «старость» райя Берита не переносила на дух и запросто могла побить своей клюкой любого, сказавшего про нее такую гадость. Как раз она-то несносную Тию любила нежно, как бы ей плохо не стало от таких вестей. Зараза! Да куда же эту дуру настырную унести могло? Понемногу он задремал, утомленный бесплодными размышлениями.

Проснувшись, он сначала ничего не понял. Почему он спит в кресле? И почему проснулся, если уж на то пошло? Но тут во входную дверь опять заколотили и зазвонили – и он все вспомнил. Тия! Он бросился открывать, выскочил на крыльцо. Было раннее утро. Перед крыльцом обнаружился незнакомец в широкополой шляпе, из под которой виднелись только острый нос, узкий бритый подбородок и волнистые светлые волосы до плеч. На руках незнакомец держал спящую Тию.

– Это не ваша девочка?

– Наша, наша! – бросился к нему Васкер – Где ж она была? Да вы заходите! Я сейчас маму разбужу! Надо же вас отблагодарить! Мы тут все с ума сходили весь вечер! Заходите!

– Нет-нет! Спасибо, мне ничего не надо! Я очень рад, что смог помочь, но хочу как можно скорей опять оказаться дома! Я через несколько кварталов от вас живу, еле дотащил ее – не молоденький уже! В саду ее у себя нашел, в клумбе спала! Цветы поливать начал – и нашел! Хорошо, слышал вчера, что девочку искали – вот и принес, а то и не знал бы, что с ней делать!

Васкер принял спящую Тию на руки, поднялся на крыльцо и обернулся – попрощаться и еще раз поблагодарить. Улица была пуста, только кусты качнулись под неожиданным порывом сильного ветра. Ри действительно хотел домой, а путь предстоял неблизкий.

Васкер пожал плечами, отнес сестренку в ее спальню на втором этаже, уложил на кровать. Снял с нее сандалики – странно, ноги очень чистые. Слишком чистые. Попытался разбудить Тию – бесполезно. Она что-то забормотала и заворочалась, поджимая ноги, но не проснулась. А, и фиг с ней, махнул рукой Васкер. Стянул юбочку через низ, потом и из блузки-размахайки вытряхнул – Тия спала. Он прикрыл ее одеялом, оставил внизу в гостиной на столе записку «Она нашлась!!! Я сплю, не будите.» и пошел в их с братцем Коном спальню. Утро было совсем раннее, вполне можно поспать еще часа три-четыре, а то от ночи в кресле все кости болят! Он рухнул в кровать и заснул – как выключился.

Проснулся он уже во второй половине дня, спустился в кухню. Кона не было видно, умотал уже куда-то. Отец, маясь с похмелья, пил пиво, сидя в углу, и только вяло кивнул ему головой. Зато мать встретила, как героя. Усадила, мгновенно подставила тарелку с каким-то мясом.

– Васе, сынок, какой ты молодец! Как же ты ее нашел?

– Да не, мам, это не я, – честно отказался Васкер. – Ее рано утром какой-то райн принес. Она у него в саду на клумбе спала. Он поливать начал – и нашел. А мы вчера с Коном всех в округе спрашивали – не видел ли кто ее, и адрес давали – вот он ее и принес. Как она-то?

– Спит, – вздохнула мать. – Я все время бегаю, заглядываю – спит. Жара нет, я проверяла. И спит спокойно так… Но не просыпается… – она вдруг всхлипнула.

– Мать, уймись! Тебе б только реветь! – поморщился отец. – Я ж сказал – допью – схожу за магом. Ей за полчаса хуже не станет, а у меня башка трещит – аж тошнит! Сдохну ж на улице – жара-то какая!

– А потому что не надо было вчера… – сразу вызверилась мать. Оу! Дальше Васкер слушать не стал, спасибо, сыт этими сценами по горло. Сейчас мать, как всегда, начнет упрекать отца, тот ответит, слово за слово – и начнется очередной скандал. Он торопливо сунул в рот последний кусок и пулей вылетел из кухни, невнятно вякнув «Спасибо, мамочка!». Зайти, что ли, посмотреть на девчонку?

Он поднимался по лестнице, сопровождаемый отголосками словесной баталии, потом наступила тишина и хлопнула входная дверь – отец ушел. Васкер осторожно заглянул в комнату и еле сдержал возглас. Тия сидела в кровати и сонно моргала, потягиваясь.

– Ой, Вака, привет! – расплылась она в улыбке. – Ты чего это?

– Я – чего это? – возмутился Васкер, заходя в комнату. – Ты что вчера устроила? Разве можно так?

– А чего я вчера устроила? – растерялась Тия. – Ничего я не строила… Поела и спать легла… Ты чего?

– Шутишь? Вообще ничего не помнишь, что ли? – Вакер плюхнулся к сестре на кровать. – Тебя вчера, с обеда начиная, с магом искали – тебя не было нигде! А маг сказал, ты с гамака – фьють, того – испарилась! Улетела вообще – следов он не нашел! У мамки знаешь, какая истерика была? А батя надрался в лоск – горе заливал! А утром тебя мужик какой-то притаранил – сказал, ты на клумбе у него спала! И так и спала до сих пор – обед скоро! А мамка опять вот-вот реветь начнет, что ты не просыпаешься, и с батей полаялась, он за магом пошел – тебя разбудить чтобы.

Тия смотрела на брата в полном недоумении. Он не врал – откуда-то она точно это знала. Но как такое может быть?

– Вака! – она взяла брата за руку, и – Ой! – сразу отдернула ее. Брат бился током, как железо в грозу. Не очень сильно, но вполне ощутимо.

– Ты чего? – удивился брат, и сам взял ее за руку.