Текст книги "Немёртвый камень (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

Страшна неизвестность. Гиацинт в нее и шел, с трудом волоча ноги: ночь Антарктиды убивает быстро, а это была метельная ночь, а он все-таки был из Целестии, где зима не длится больше недели. Он шел, шипя, прикусывая почерневшие губы, с мальчишеским своим (или тинторельским?) упорством и повторял про себя сначала где-то там, за мыслями, а потом все яснее и яснее: «Не пожалеть, не пожалеть, не пожалеть…»

Но жалеть было не о чем, потому что все в жизни чего-то хотят. Мать желала бессмертной славы для смертного сына, сам сын понял, что желает просто наслаждаться жизнью, а судьба, которой, как известно, нет, хотела что-то свое. А потому…

Колени подломились и, он упал в снег, не успев додумать мысль, и почти сразу понял, что не поднимется больше. Обида, глупая и детская, поднялась где-то внутри груди (даже с девчонками не гулял, всё совершал подвиги и мечтал встретить Даму!), припомнилось лицо какой-то официанточки из России, ее улыбка, а потом стылый холод втиснулся внутрь, и боль там начала отступать.

Сквозь толстую пелену метели и его изнеможения прорвался чей-то голос. Голос был женский, молодой, слегка усталый и немного – насмешливый.

– Пришел, значит. Ну, надо же, какой герой.

Последним усилием он перевернулся на спину и приподнял заиндевевшие ресницы. Холодно больше не было, и метель осталась где-то в стороне, как будто вокруг было «карманное лето». Над ним стояла девушка с приветственной улыбкой, почему-то сразу стало понятно – целестийка, вот только одета она была в контрабандные вещи. Летние.

– Дай им пройти, – звука изнутри не доносилось, но почему-то казалось, что девушка (проводник?) с такой искренней улыбкой и с такими веснушками по всему лицу не может не понять.

– Красивый мальчик, – заметила она, рассматривая его. – Зачем же ты сюда полез один? Меч вот выкинул… а если я сейчас выпущу клыки, превращусь в кого-нибудь – ну, хоть и клыкана и оторву тебе руку или ногу? Как приветствие и на обед.

– Дай им пройти…

– Или ты пошел сюда потому, что там остался кто-то, ради кого ты готов сложить голову? – она подняла подбородок куда-то в неопределенность. – М-м, кажется, что нет. И какая идея может заставить просто выбросить собственную жизнь?

Он уже почти не слушал. Лицо проводника расплывалось перед глазами, строгое и ждущее лицо матери появлялось все чаще и яснее – «Мама, я ухожу» – рябила радуга…

– Ты… их… пропустишь?

– Будь спокоен, – сказала проводник и расцвела в улыбке так, что ему показалось – прямо над ним раскинуло лучи солнце. – Пройдут как миленькие.

– Я… умру.

– Ты уснешь, – поправила проводник и нагнулась над ним, – ты это сегодня заслужил, правда? Долгий сон, чтобы отдохнуть. Ты спи, а я посижу с тобой тут.

Она и правда уселась рядом, прямо в снег, и руку положила ему на лоб. Рука была теплой и какой-то невесомой – проводник…

– Могу даже спеть тебе колыбельную. Моя мама знала их столько… на каждое настроение. А потом я все позабывала – думала, есть какие-то более важные дела. Разве есть что-то важнее хорошей колыбельной, а?

Гиацинт вдруг почувствовал, что тоже может улыбаться, и слегка растянул оттаявшие губы. Веснушчатая девушка над ним продолжала улыбаться в ответ и болтать:

– А тогда все вспомнила. На радугу посмотрела, уже с земли – и вспомнила, вот счастье-то было. И до сих пор не забываю. Могу про леса и моря, а могу на любой цвет радуги. Тебе какой цвет нравится больше всего?

– Голубой, – выдохнул он, вспоминая колокольчики, которые росли в саду родного замка.

– Такой хороший цвет, – обрадовалась проводник. – Здесь, в этом мире, его исказили, но здесь вообще так любят искажать прекрасное, а я-то еще хотела… ну, ладно, это тебе не обязательно слышать, слушай лучше колыбельную:

Тихо-тихо ночь крадется,

Мягко-мягко в окна бьется,

И равнина засыпает,

Перед ночью, голубая.

Над деревней у реки

Бирюзовые дымки

Сонно вьются выше крыш,

Разве ты еще не спишь?

Она пела негромко и медленно, и ее голос постепенно начал становиться для Гиацинта единственным, что вообще существовало, а то, как он добирался сюда, его цель, его переживания – начали таять в легкой голубой дымке…

Крепко-крепко спится детям

На лазоревом рассвете,

Ведь, едва лишь солнце встало,

Небеса горят опалом.

Ты послушай: средь леска –

Трепетанье родника,

Что лениво в летний зной,

Ввысь течет голубизной.

Заботливый голос убаюкивал. Гиацинт приоткрыл было глаза в последнем усилии, но лица девушки уже не было над ним, а было прозрачное утреннее небо Целестии с ленивым солнцем и широкой, зовущей радугой, тоже ленивой и неяркой, зато очень родной. Под руками почему-то зашуршала трава, а в лицо подуло душистым ветерком, и в его шелест вплетались доносящиеся откуда-то слова песни, которая звучала все грустнее, протяжнее и тише:

И, всепомнящи и чутки,

Мягко дремлют незабудки,

Собирают спящих память,

Голубыми лепестками.

В небесах – дорожки край…

Спи, мой милый, засыпай,

Чтоб проснуться далеко,

Средь лазурных облаков…

Эти слова, сказанные шепотом, были последним, что Оплот Одонара Гиацинт слышал в жизни.

* * *

Макс проснулся оттого, что сирена интуиции внутри оглушительно, болезненно взвыла. Он не был идиотом, чтобы не доверять своей интуиции: Ковальски подхватился на ноги с оружием и первым делом оглянулся, ища источник тревоги.

Совсем неподалеку мирно спала Дара и похрапывал Кристо. Гиацинта среди спящих не было, скорее всего, еще патрулировал контуры полусферы.

– Я у тебя за спиной, – невежливо прервал его наблюдения женский голос. – Думала оказаться перед лицом, но ты вскакиваешь в совершенно диких направлениях!

Сирена интуиции выдала внутри печальное «у-у-у-у…», после чего перегорела. Макс стиснул пистолет до побеления костяшек, прежде чем обернуться. Узнал голос, хотя мог бы легко и забыть: слышал его недолго и год назад.

Только вот он однажды прострелил обладательнице голоса грудь выстрелом из винтовки.

– Эльза, – он прошептал это скорее для себя, чтобы поверить в собственную галлюцинацию.

– Эльза, – согласилась бывшая атаманша контрабандистов и расцвела в хорошо знакомой ему улыбке. – А что ж сразу не пулю в лоб для проверки – зомби или нет?

Макс с сомнением посмотрел на пистолет, и видение это одобрило:

– Правильно, осторожность – прежде всего. Ты в меня стрельнешь – и я разозлюсь, а кто знает, к чему это приведет: разозлить дамочку, которая вообще-то год как мертвая!

Она слегка затуманилась по этой причине, и Макс сумел выдавить из себя:

– Ты… проводник?

– Ага, – отозвалась Эльза, которая и при жизни не умела долго унывать. – Поводырь и Страж Завесы. Конечно, не одна я, нас тут сотни шатаются по границам Целестии, но этот юноша наткнулся именно на меня, так что вам повезло.

Юноша? Глаза Ковальски обшарили окружающее пространство: Гиацинта не было.

– Где он?

– Там, – просто сказала она, указывая на небо. – Поводыри просто так не пропускают. Нас создала Первая Сотня, а там больше всего ценили чистоту души и умение пожертвовать собой ради других. Он долго шел, и я с каждым его шагом была все ближе и ближе. Потом он упал…

– И ты убила его.

– Точно. Мы с тобой тут два убийцы. Или двое убийц? В общем у нас равная беседа, ты не находишь?

Макс промолчал. Он не стал оправдываться, потому что не мог ничем оправдаться.

И к тому же он прекрасно понимал, что у него есть шанс проследовать не в Целестию, а прямиком за бедным Гиацинтом.

– Светлоликие придумали такую странную вещь, – рассуждала тем временем Эльза. – Сюда попадают такие, как я. С благими мотивами и трагическим финалом. Нас наделяют силой и дают нам работу. И время подумать. Больше не дают ничего. Кое-кто уходит иногда, я не знаю, куда. А кто-то тут торчит тысячелетиями. Но никто пока что не встречался с собственным убийцей. Наверное, у нас с тобой правда какая-то судьба.

Макс постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

– Наверное.

Эльза очень приободрилась, когда он это признал. Улыбка с ее лица пропала, но появилось удовлетворенное и более зрелое выражение.

– Так что мне делать с тобой, Макс Ковальски? Ты пришел просить меня пропустить тебя в Целестию, хотя пока за тебя просил тот бедный мальчик, которого сейчас уже замело снегом. Будешь просить меня ты?

Макс не издал ни звука. Он стоял с опущенным пистолетом в руках, где-то за пределами действия артефакта свистела и бесновалась вьюга, и ему оставалось только сломать себя: произнести просьбу, на которую он попросту не имел права.

– Гордый, – одобрительно заметила Эльза. – Ладно, не проси, будем считать, попрошено. И мы ж с тобой старые знакомые, так что разберемся по-дружески? Я пропущу тебя в Целестию… – она сделала паузу, – за одну жизнь.

Ковальски открыл рот, но ему не дали ничего сказать:

– Да-да, за еще одну жизнь. У Поводырей свои причуды, и имей в виду, что без ответа я не уйду, а ответ я получу сейчас. От тебя, – прибавила она жестко. – Они нас не услышат, даже если ты начнешь кричать.

Снежинки вовне отмеривали счет секунд. Макс вглядывался в спокойное и какое-то просветленное лицо Дары, а Эльза хихикала, деликатно прикрывая рот ладошкой.

– Вот сейчас ты назовешь себя, – с удовольствием заметила она, – хотя ведь всю жизнь твердил, что бессмысленное самопожертвование – идиотизм. Макс, а как же Лорелея – так и станет куском хрусталя? А Целестия, если ты вдруг не пробудишь свою богиню? Ты ведь просто не имеешь права умирать! Где там твой хваленый рассудок? Ты так хорошо с ним обращался, когда разгромил мое маленькое войско – давай, подключай, я разрешаю!

Какой рассудок! Ковальски в кои-то веки был потерян совершенно. Он отвел взгляд от лица Дары, глубоко вздохнул и…

– Сложно, да? – помогла ему Эльза. – Оказывается, ты дорожишь девочкой даже больше, чем думаешь, она тебе прямо как дочь, раз ты все-таки готов назвать себя. Убить и себя и ту, которую так любишь, и еще, наверное, кучу народа – из-за глупой упрямой артемагини. Как-то не по-твоему. Макс, я все равно не стану тебя убивать: мне все-таки небезразличны судьбы моей страны. Это выбор не из трех жизней, а из двух, и он такой простой, что даже кто поглупее тебя мог бы догадаться.

Взгляд Макса теперь прошел по лицу спящего Кристо. Парень заворочался и что-то тревожно забормотал во сне. На лице Ковальски резко выделились белым скулы, и он медленно процедил:

– Я не стану делать этот выбор.

– Ой ли? Да ведь ты просто мечтаешь, чтобы я выбрала мальчишку, так за чем же дело стало? Как маг он совершенно бесполезен, и ты к нему не особенно привязан: просто необходимая жертва, чтобы…

– Я не стану делать выбор, – повторил Макс.

– А если я убью ее?

Подбородок Ковальски чуть дрогнул, но лицо тут же окаменело.

– Я не буду выбирать.

– И предпочтешь потом смотреть на него, – она кивнула на Кристо, – и мучиться мыслями о том, что выжить должна была она, что ты хотел бы, чтобы он, а не она умерла?

Макс закрыл глаза. Будущее, о котором говорила Эльза, вспыхнуло у него перед глазами, будущее, из которого он сам вычеркнул Дару, но в котором оставался Кристо. Было что-то простое и понятное в этой формуле необходимой жертвы, в том, чтобы привычно взять предательство на себя, выбрать из двух зол меньшее…

Но Макс только сцепил зубы и повторил глухо:

– Я не стану выбирать.

Эльза улыбнулась, болезненно и горько, как, кажется, никогда не улыбалась при жизни.

– Любить так трудно, правда, Макс? От любви к одному человеку недалеко до понимания всех остальных, и вот ты уже неспособен предавать, ум говорит одно, сердце – мешает. Поэтому я никогда не любила, чтобы не было помех. Дура набитая, – она усмехнулась уже шире, почти по-прежнему. – Скажи, а когда ты планировал ту операцию… у тебя был вариант, хоть один, где я оставалась бы живой?

Искушение было огромным. Просто солгать, сослаться на обстоятельства, сказать, что не собирался стрелять до последнего (ведь и правда тянул, сколько мог!), это пресловутое «я не мог иначе»…

Но Макс посмотрел ей в глаза и ответил тихо:

– Нет.

– Ну, а вдруг я смогла бы остановиться… одуматься… исправиться с течением времени…

Макс молчал, и по лицу его прочитать что-то было невозможно. Наверное, потому что он и не задумывался над ответом, и болтовня, которую он слышал сейчас, была для него откровенной мукой. Сейчас для Макса существовал только этот проклятый, несделанный выбор.

– Ты прав, натура не та, – согласилась Эльза с ответом, которого он не давал. – Ну, смерть – это было не особенно страшно, хотя наблюдать со стороны за тем, как к твоему телу присобачивают голову Холдона… бу-э-э! Уф, я опять отвлеклась. Так ты точно отказываешься выбирать? Ну, если это тебя утешит – он или она… умрет гораздо приятнее, чем я, во сне…

Она сделала шаг в сторону спящих юноши и девушки, и Макс бессознательно тоже шагнул – заслонить, защитить, на одних рефлексах, пусть бесполезно, но всё же… Эльза остановилась и с удовольствием рассматривала его исказившееся лицо. Если бы он сам себя увидел в зеркале, первое, что сказал бы – «Это не Макс Ковальски».

– Больно? – тихо уронила Эльза. – Больнее, чем было с иглецом, правда. Ну, что же ты, Макс, ты еще ничего не понял?

– Больно – значит…

– Это значит, что я не причиню тебе зла. Мертвые не могут вредить живым, Макс, это всё сказки, – по ее щеке скользнула маленькая слезинка. – Только если это настоящие живые. Ты сейчас жив по-настоящему, а я… я мертва, сколько бы власти мне ни дали. И хотя мы стоим рядом, ты – в мире живых, а я – в мире смерти. Где и пребуду навек.

Она обернулась, чтобы уходить, и он с удивлением заметил, что вокруг больше нет «карманного лета». Бушевала вьюга, выл ветер, но почему-то он не ощущал этого. Фигура Эльзы тихо удалялась в снежную круговерть, уже намело хрусткий валик из снега на ее плечах, снежинки набивались в рыжие волосы, и она сутулилась, обхватывая себя руками. С ветром и ледяной пылью до него еще донеслись слова:

– Ты лучше… живи, Макс. Ты не представляешь, как здесь холодно…

Ковальски наконец смог вдохнуть, судорожно поднес руку к лицу и открыл глаза.

Он продрог. Артефакт действительно прекратил свое действие, и снег, в котором он лежал, был, как и подобает снегу, холодным. А ещё рыхлым и мокрым – кажется, намело за ночь. Макс вскочил на ноги, провалившись по колено, обнаружил, что неподалеку по-прежнему лежат Дара и Кристо. Он торопливо стащил перчатку и прижал пальцы к щеке девушки – теплая, жива. Отрывисто выдохнул и посмотрел на Кристо.

– Какого нечта? – сердито пробурчал тот и как по команде продрал глаза. Попытался встать и тут же провалился в снег. – Уже утро, что ли?

Макс только махнул рукой, набрал пригоршню снега и протер лицо. Рассвет еще не занялся, хотя светлело небо, может, от этого в глазах летали какие-то дурацкие мошки. Сон. Такой реальный, что до сих пор не хватает воздуха, но все-таки…

Дара тоже открыла глаза и недоуменно потрогала щеку, к которой недавно прикоснулись холодные пальцы Ковальски.

– А кто последний дежурил? – поинтересовалась она. – Мы могли тут насмерть замерзнуть после окончания действия…

Ее голос оборвался, и какое-то время Макс не понимал, почему на него глядят так пристально. Потом Дара, бледнея, прошептала:

– Твои волосы, Макс…

Ковальски запоздало вскинул руку к волосам – и по его ладони скользнули длинные, темно-каштановые с проседью пряди. Секунду он смотрел на них, потом взглянул вверх.

По хмурому, низкому небу широкой полосой проходила серая радуга.

Глава 22. Судьба вещает

Дзынь. Дззынь. Дзынь.

– Ушел и не вернется.

Дзынь. Монотонный звук. Бестия потерла лоб, глядя на Лорелею. Зачем она сидела в ее комнате – паж Альтау сама не могла сказать.

Немая дань уважения той, о которой не было надежды, что она когда-нибудь проснется. Экстер тоже заходил – сразу после возвращения с Лилейного Поля. Но этот визит тяжело дался – это Фелла могла сказать по тому, каким он вернулся оттуда.

Хрустальная статуя, которая была живой только от шеи и выше, пугала. Смерть как будто уже царствовала в Одонаре, вкралась внутрь – и нужно было принести ей жертву, чтобы она не забрала многих, может, поэтому…?

– Ушел и не вернется.

Дверь позади скрипнула, Бестия даже не вздрогнула. В этой комнате, несмотря на предрассветный час, перебывала уже куча народа. С сообщениями о воздушной блокаде, о доставке провианта для снабжения, о том, что ребята из Кварласса спаивают вампиров, о том, что нужно куда-то деть учеников на время боя…

Бестия кивала, обещала разобраться, на самом деле ничего делать не собиралась. Не было смысла. Потому что конфликты улаживались с потрясающей скоростью, магнаты спорили с экспериментаторами о перекидках продовольствия через Рог Изобилия, а вернувшиеся вчера звенья сами заявили, что никуда не собираются и будут принимать участие в бою…

Она – Пятый Паж Альтау – сейчас была не нужна, и потому могла просто сидеть, чувствуя неясную боль в груди, и слушать ударяющиеся о пол слезы, и думать: что же, собственно, ей нужно поблизости от Лорелеи?

– Проси ее.

Майра. Нарекательница отошла от своего плена удивительно быстро, нахваливала теперь снадобья Озза, а сам Озз ее при надобности чуть ли не на руках таскал – млел от благоговения. Так что Бестия не особо удивилась ее появлению здесь: старушка обожала совать нос во все помещения.

Старушка. Они, ведь, кажется, в один год родились.

– Проси ее!

– Что?

– А зачем же ты еще пришла? Почему не скажешь ей то, что хочешь сказать, – что всё это ее проклятье – глупости, и если она хочет быть со своим любимым – то пусть пройдет через Кордон, и что она каменеет напрасно и глупо, растрачивает силы, которых у нее больше, чем у Ястанира – и из-за ее трусости именно Ястаниру придется рисковать собою…

Бестия поджала губы. Показалось, или слезы Лорелеи зазвенели чаще?

– Это «слепая магия». Это от нее не зависит.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. Уж ты мне поверь – слепота не особенная помеха.

Бестия мельком взглянула в лицо собеседницы – фиолетовая полоса по глазам – и тут же отвернулась. Майра схватила самую суть. Если бы Фелла могла – она бы сама запихала в Лорелею всю ее магию, а потом приволокла б богиню на поле перед Одонаром и подтолкнула бы в спину, навстречу Ратникам.

– Боишься за него? Напрасно. Нынче день его славы. Радуга станет прежней…

Ночница шла к своей последней фазе, а подготовка к бою не утихала, так что времени оставалось угрожающе мало. Вот еще причина, подумала Бестия. Если бы она осталась внизу, со всеми – не миновать Особой Комнаты. А там уже один шаг – до стола из обсидиана, на котором лежит пухлый том Предсказальницы. И почему она его так боится?

– И солнце будет светить, как раньше?

– Даже ярче – потому что его свет смешается с тем светом, который будет нынче на земле.

Бестия поджала губы – всё равно Нарекательница этого не видела. Один Витязь Альтау. Армия магов, нежити и людей, бывшие участники той самой Сечи. Артемаги…

Какой смысл, если против них – Лютые Рати, с которыми до сих пор могли совладать только Светлоликие?! Экстеру она бы никогда не сказала этого – но что они могли сделать? Что мог сделать он?

– Победить.

– Как в Сече?

В Сече был лишь Холдон, а за его спиной – туча мрази, и союзные войска хоть чем-то могли помочь Витязю. А против Ратников…

– Он одолеет их.

Майра, кажется, даже не колебалась.

– Не останется ни единого. Он шагнет к ним навстречу…и свет будет так ярок, что они не смогут даже смотреть на него. Он вернет их туда, откуда они пришли – и уйдет сам, но только в другую сторону, вверх, а не вниз…

Дзынь. Дзынь. Дзынь.

– Ушел – и не вернется.

Кто не вернется, Фелла? Что ж ты вскакиваешь, будто тебе не три тысячи лет, а семнадцать?

– Ястанир… умрет?

Какой там Ястанир, когда это имя для тебя – чужое. Экстер…

– Бессмертие не есть смерть. Он достигнет такой степени совершенства, что не сможет оставаться в телесной оболочке. Станет чистым светом и растворится в небесах. Уйдет в вечность, минуя стадию праха и тления, – Майра слегка улыбалась. – Лучшая участь из всех возможных…

– Он…его…его не станет?

– Как плотское создание – он перестанет существовать. Но останется в мире – в каждом лепестке и в солнечном луче, в смехе детей и журчании ручьев. Это вечность Светлоликих, из последний дар своему избраннику. Уйти в свет, как уходили они – спасая остальных. Улыбайся, Фелла. Он один из нас пройдет свой путь до абсолюта…

Бестия вскочила, сжимая кулаки.

– Мне – улыбаться?! Ты говоришь мне, что он умрет – и…

– Умирают люди. Разве ты не видишь, что он уже не человек?

– Лжешь!

– Разве не видишь, как мало в нем принадлежит земному? Как я не чувствовала этого раньше… Ястанир был воином – Витязь был защитником… Мечтатель превыше них. Стоит ему лишь объединить то, что в нем от Витязя и то, что от философа – и он станет тем светом, о котором я уже сказала. И получит покой наконец.

Слепота – иногда даже полезное свойство. Если бы Майра увидела выражение лица Бестии в тот момент – она залезла бы под белую кровать Лорелеи и пониже опустила белоснежное покрывало. Фелла стояла напротив Нарекательницы, как против ратей Холдона при Альтау и едва ли за серпом не тянулась.

– Это не так, – жестко сказала она наконец. – Предсказания всегда таковы. Ты видишь один из возможных вариантов.

– О, да, – согласилась Майра. – Но все дело в том, что это – наиболее вероятный вариант. А судьба не любит оригинальничать.

Бестия сделала резкое движение к двери, но все еще не уходила. Она явно хотела выпалить что-нибудь оскорбительное. Майра терпеливо ждала.

– Ушел – и не вернется…

– Нет, он не вернется, – сказала Нарекательница, но сказала, кажется, совсем не о Максе Ковальски. – И он не остановится, пусть и хотел бы этого. Иначе не был бы самим собою.

Бестия грохнула дверью, покидая комнату. Дверь от силы удара треснула пополам. Майра посидела немного неподвижно и послушала звук падающих слез.

– А может, ты и права, – вдруг дружелюбно обратилась она к наполовину каменной Лорелее. – Может, плакать в такие времена – как раз и есть самое мудрое.

Бестия в это время уже шагала по коридорам артефактория.

Поджав губы и прищурив глаза. Тверже своего серпа. Отстраняя жестами тех, кто случайно перегородил ей дорогу – а таких нынче было много, и час здесь ничего не менял. Присутствие перед Одонаром войска Целестии свое дело сделало.

Туда-сюда шныряли хитрые теорики, которых все не могли выловить и выкинуть в другие миры. Гробовщик отказывался открывать двери больше раза в сутки, потому теориков и практеров нужно было собрать воедино, снабдить провожатыми – и после этого выпихивать за наиболее безопасную дверь. Но одонарская мелочь не собиралась покидать артефакторий в такие трудные времена. Кое-где слышалось слабое нытье:

– Да мне уже почти тринадцать! Да я силовым потоком могу шибануть лучше любого практиканта, хочешь посмотреть? Ухо… пусти ухо!

Отловом тех, кто не шел в бой, ведала Гелла, ей помогали Пеночка из снабженцев и половина производственников – этим по военным временам было нечего делать, а в боевой магии они не особенно смыслили, так что их решили эвакуировать с детьми за компанию. То и дело по коридору какой-нибудь запыхавшийся производственник волочил пару теориков, причем, орал на ходу:

– Гелла! Так наручники или кандалы, я не понял? – из чего следовало, что терпение Нереиды иссякло, и она решила отправить в эвакуацию что-то вроде каравана невольников.

Здесь же, в коридорах, мелькал Хет. Каким образом он держал связь с Жилем Колоколом – оставалось сыновьей тайной, но ябедник носился по всему Одонару как ходячий источник информации. Причем, такую скорость без одышки он мог развивать только при помощи магии.

Напротив Бестии Хет резко затормозил и выпалил:

– А вас там Фрикс и Гозек Всполох разыскивают. Разведчики вернулись от Семицветника. И Убнак там, он спрашивал, может, можно подумать как-то насчет налаживания связи, ну, знаете… может, директор сделает?

Фелла сосредоточила на нем взгляд – будто сфокусировала поток убийственных лучей. Хет в запарке был созданием почти бесстрашным, но тут сглотнул и по своему обыкновению попытался притвориться мертвым: замер, где стоял. Но Бестия только губы изогнула.

– Вы обращались к нему сами?

– Ну, так… только ведь он… – и Хет развел руками.

Мечтателя с ними действительно не было. Он ушел куда-то вглубь себя после предыдущих суток, прошедших в неимоверной суете. Распределение войск, решение тысячи вопросов, командиры тянут в разные стороны – Бестия и Экстер не сомкнули глаз и друг другу не сказали ни слова, она ограничилась только пожатием его пальцев – рада, что все в порядке, а остальное потом… и это «потом» всё не наступало и не наступало. Надежда была только на эту, последнюю ночь, но Экстер просто шагнул к окну – и пропал, провалился, и из этого состояния она не решилась его вытаскивать. Это не было его обычным общением с прошлым – что-то более нужное и важное, Мечтатель будто вслушивался в себя и спрашивал у себя самого, хватит ли ему на что-то сил …

И теперь она знала, что это за вопрос, – и боялась отвлекать его от таких размышлений. Но Хету об этом знать необязательно.

– Обратитесь еще раз, если хотите. Я не собираюсь дергать директора по пустякам.

Мимо протопали две снабженки солидных габаритов. Тетушки тоже собрались на эвакуацию, во все горло сетуя, в какие неспокойные времена они живут.

– Ну, может, вы хотя бы… э…

– Хет! – рык вышел очень внушительным. – Все, что хотела – я решила вчера. Если только войска Морозящего не явятся, или не вернется Ковальски, или не случится что-то подобное – не желаю слушать. У меня достаточно дел и без этого!

Уход тоже получился эффектным: крутой разворот и чеканный шаг по коридору.

Всё, чтобы не дать увидеть гримасу на лице и пустоту в глазах.

Всё, чтобы не дать заметить: ей неинтересны их штабы, эвакуации, потуги планировать и что-то исправлять…

Потому что два слова: «Ястанир умрет» звучат у нее в груди и заслоняют весь окружающий мир.

Хет об этом не знал, потому посмотрел Бестии вслед, пожал плечами и поскакал в обратном направлении – к Большой Совещательной Зале. Малая не смогла бы вместить весь люд, который туда набился.

Ябеднику пришлось попыхтеть, чтобы добраться до цели без помех. Во-первых, он напоролся на Сину, которая тряслась и истерила, что никуда без Нольдиуса не собирается (Хет записал новую сплетню в подкорочку, потом подумал и выкинул – не до того). Во-вторых, его чуть не затоптал табун взбеленившихся экспериментаторов – их неадекватность в последнее время оказалась возведенной в квадрат, и теперь они бегали по артефакторию, предлагая всем и вся новые боевые артефакты. Несколько пещерников уже серьезно пострадали и теперь слали умоляющие послания из целебни Озза. Промелькнули носилки – в сторону той же целебни, ну, как же без этого. Наверное, кто-нибудь из ребят Хайромана опять перепутал Хламовище с совещательным залом или, того хуже, с уборной. Последний представитель этой школы был слегка в подпитии, потому обнаружил разницу в самый последний момент, а спасти его вообще едва успели…

Напоследок Хет натолкнулся на Нольдиуса, Мелиту и Скриптора, которые крались куда-то с самым воровским видом. Это оказалось самым серьезным препятствием в силу своего искушения. Хет даже остановился на секунду, прикидывая: а не увязаться ли следом?

Долг возобладал. Толстенький ябедник преодолел последние метры, скользнул внутрь постоянно открытых дверей, протолкался между вампирами, представителями селян, оттер в сторону какого-то магната и доложился Фриксу:

– Сказала, у нее и так дел много, а самих нас послала… к Мечтателю!

– Узнаю Феллу, – со смехом заметил Зух Коготь. – Ее всегда бесили подготовки.

– Наслушались уже воспоминаний, – сухо осек Убнак. – Хет, она все оставляет на нас?

Ябедник только сделал утвердительный жест – и его тут же вынесло наружу. В эти часы особенно хорошо проявилась мистическая особенность Хета: он всегда чувствовал, где его присутствие нужнее.

Фигурку связиста даже не проводили глазами. Разношерстная, но сугубо мужская компания согнулась над картой Целестии, разложенной на нужном столе. У компании были свои дела: отчитывался Эрринейм, собратья которого вместе с контрабандистами и шепталами умудрились разведать, что творится у Семицветника.

– Потеря времени, – повторил клыкастый юноша то, что сказал перед визитом Хета. – Все, кто уцелел, и так направились в сторону Одонара. Если вы хотите помощь высылать или собирать их, или что угодно еще – мы на это издали посмотрим…

– Мы тоже, – со значением вставил Коготь.

Заместитель главы Кордона, которого Майра за дело нарекла Всполохом, треснул ребром по ладони.

– Драконы, – повторил он. – Сколько раз говорил – не тяните, что там с ними? А с наездниками? И с…

– Много будешь знать – помрешь, – наставительно заметил Зух.

– Не своей смертью, – радостно присовокупил Эрринейм (эти двое замечательно спелись). – Я же и говорю, только вы меня все время перебиваете. Командный состав уничтожен целиком. Особая казарма – ее разнесли мгновенно, там только тела валяются. Но многие из Алого Ведомства ушли уйти – спасибо связям с контрабандистами… ну, и с нощниками, конечно. Эти, которые туда заявились… эти были не Ратники. Ниртинэ, наёмники… собратья вот, – он едко и клыкасто ухмыльнулся. – Словом, не ожидали они, ни что на них тьму напустят, ни что вояки начнут эвакуацию – кто по туннелям, кто по намеченным путям отхода. Некоторые, правда, при взрывах погибли, а кто-то попытался в бой лезть – этих добили Ратники, когда прибыли…

– Половина Алого Ведомства вообще была не на местах, а направлялась на Эйнелиу – Витязя спасать, – хмыкнул Ретас Пунцовый. – Я-то знаю, какие там настроения были – спасибо, еще портрет этого иномирца на стенку не вешали. «Давайте что-нибудь делать, никто кроме нас!» Пока связь артефакторная совсем не накрылась – мы держали с ними связь. Кто успел – присоединился к нам, некоторые еще и преследователей положили ударами боевой магии. Кто-то идёт сюда. Многие в Шанжан направились – защищать. Ну, и селения тоже. С некоторыми связаться не удалось, но птиц шлют – эти дойти до нас не успеют, будут прикрывать селения, скорее всего. Потери в основном – работники Семицветника, этих вчистую смело. Думаю, до тысячи всего потеряли, остальные вырвались. Драконы…

– Драконы отступили, – опять заговорил Эрринейм. – Мы говорили с ребятами из Алого Ведомства, которые видели краем глаза, но успели смотаться. Лютые Ратники прибыли, ударили, с одного удара свалили десяток драконов… остальные наездники не приняли бой, подняли зверей на крыло и рванули было в сторону Одонара. А дальше вы знаете. Не долетели они, потому что в воздухе появились эти гады.