Текст книги "Немёртвый камень (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Алый Магистр повысил голос и с надрывом расписывал о том, как велико было коварство Ястанира, на долгие годы скрывавшего своё имя и сущность – с какими помыслами, спрашивается? Конечно, исключительно с преступными! Ястанир в разных обликах директоров Одонара копил могущество – в зачарованных вещах, ради чего создал целый артефакторий. А его ученики отнимали и уничтожали ценные артефакты у целестийцев…

А Палач ухмылялся за спиной Экстера – хотя какая там ухмылка, на месте рта – сплошной косой шрам. Он весь сам будто состоял из шрамов – воплощение своей профессии.

И в его единственный глаз никто не осмеливался взглянуть без страха.

Нет. Был один человек. Женщина, которая семь столетий назад сражалась наравне с ним и помнила его настоящее имя.

Но сегодня Фелла Бестия боялась его – чуть ли не до остановки сердца. А может, не его самого – просто фигура, олицетворяющая смерть не хуже Холдона, эта фигура за спиной Мечтателя – для нее была непереносимой.

Очередную просьбу она не успела даже произнести.

– Что тебе дороже, Фелла: моя жизнь или то, что ты оберегала тридцать веков?

Скриптор на этом замолчал. Встрепенулся, дико осмотрелся по сторонам, постучал по голове, как будто хотел послушать эхо в черепе. Взглянул на помост с палачом и Экстером. Изобразил что-то определенно ругательное – буквами в воздухе и на древнем внешнемирском языке.

А Рубиниат всё говорил – неспешно, гулко и со смаком. Раскрыл ужасную картину смерти Оранжевого собрата, вынес благодарность артемагам Ниртинэ – те помогли раскрыть козни Ястанира. И призвал в свидетели решительно всех присутствующих – кто был возле Кордона и кто помнил ощущение холода и корчей земли. Ястанир, надрываясь, продолжил Магистр – наследник болезни Холдона, вобравший в себя силы поражённого им врага. Ах, как жаль, что мы поняли это так поздно. Но и после этого милосердный Магистрат во главе с Великим Дремлющим – знак в сторону Восьмого Магистра на его троне – вовсе не хочет убивать предателя. Даже после того, как тот оборвал жизнь одного из Магистров. Но поскольку Витязь, гад такой, не собирается раскаиваться, а горит жаждой продолжения своей преступной деятельности, и как только он наберется сил – его станет уже не остановить – единственный выход…

Щель на месте рта у Палача скривилась сильнее.

Хотя какой он палач? Он должен только нанести первый удар. Потому что потом, один за другим, на помост поднимутся люди, маги и нежить – и остальные удары нанесут уже они.

Магией. Мечами. Камнями, если захотят. В Целестии в этом отношении вариантов масса.

И никто не виноват – другие тоже били. И отказаться было неудобно – перед глазами остальных.

Магистры с Берцедером выдумали гениальный выход. От Витязя Альтау должны были отречься потомки тех, кого он заслонял собой в день Сечи.

Эта казнь будет длиться несколько суток – пока каждый не нанесет удар. А такого не выдержать ни Витязю, ни даже Лорелее в облике богини. Один против ненавидящей толпы – такое убьет кого угодно.

Фелла стиснула челюсти. Один удар, Мечтатель. Я удержу себя, пока тебе не нанесут один удар. А после этого твоя охрана сильно поредеет – и плевать на все твои романтические бредни. Второго удара я не перенесу.

Алый Магистр взмок от собственного ораторского пыла, а останавливаться и не собирался. Но тут его постучал по плечу Аметистиат, и Красный опомнился. Всё было сказано. Оставалось только совершить приглашающий жест в сторону Палача.

Синий Магистр выглядел обескураженным и напуганным, Жёлтый брезгливо поджимал губы, Зелёный глядел в никуда, Голубой – пялился в небо.

Главное взял на себя Дремлющий. Набрякшие веки приподнялись, глаза сверкнули древней магией. Ладонь взметнулась в том самом долгожданном, повелительном жесте – и толпа остекленела в ожидании.

Мгновение… три… пять…

Палач заржал.

Истерично, неприлично и впервые за невесть сколько тысячелетий. На трибуне Магистров произошло движение, Дремлющий в кои-то веки распахнул глаза совершенно, а короткий и неуместный смех смолк почти в то же мгновение, и Палач оскалил ряд крепких, местами повыбитых зубов.

– И что мне сделать? – визгливо выкрикнул он. – Его ударить? Ручками вы мне машете… Витязя! Да вы бы мне сотню младенцев лучше привели б – может, с ними бы легче пошло…

И втянул сквозь зубы воздух со звуком, похожим на всхлип.

Толпа офонарела, и это только добавило ей оцепенения. Алый Магистр, поднялся, открыл рот, но ничего сказать не успел.

– Нашли дурака – быть навеки проклятым за такое! Да то, что вы тут несёте – это… – Палач, видно, успокоился, выдохнул, раздувая искалеченные какой-то пыткой ноздри, и с силой швырнул под ноги Мечтателю свой серп – страшное, зазубренное оружие еще времен Сечи.

Дремлющий все так же, широко раскрыв глаза, таращился на помост, а Рубиниат открывал-закрывал рот, как огромная марионетка.

– Ты… ты же согласился.

– Просто хотел посмотреть: какой же тварью вы меня считаете, чтобы подписывать на это? Тьфу! – плевок был направлен в сторону Магистерской трибуны. – Всё, насмотрелся, ищите себе нового Холдона! – и сбежал по лестнице в толпу. Артемаги Ниртине из оцепления попытались стать у него на пути, но их расшвыряла в сторону сила непонятного происхождения.

Мечтатель остался на трибуне в одиночестве. Ученики Ниртинэ неловко переминались с ноги на ногу под насмешливыми взглядами из толпы. Алый Магистр молча тряс бородой, оглядываясь по сторонам. Он был растерян совершенно, и Фиолетовому пришлось слегка потеснить коллегу.

– Пусть так, – сказал он натянутым, высоким голосом. – Здесь все добровольно. Кто поднимется на помост и нанесет удар преступнику?

Толпу затопила тишина, в которую явственно вплелись несколько смешков.

Тогда Фиолетовый Магистр повернул голову к начальнику Кордона, который стоял в десятке шагов от него. Немой приказ был ясен.

Ретас Пунцовый мгновенно утратил весь свой вошедший в анекдоты румянец и стал белее иридиевого знака, который носил на груди. Старый вояка, в кабинет которого даже Магистры не входили без стука, смотрел в глаза начальству с непониманием.

– Это же Ястанир, – сказал он так, будто пояснял что-то ребенку. – Да во всей Целестии не найдется того, кто…

Он упал, хватаясь за горло и корчась так, будто на его шею вдруг легла неведомая петля – и стянула её. Аметистиат перевел глаза дальше, на его первого заместителя.

Но Гозек Всполох, сущий юнец в свои триста лет, был известен таким чертовским упрямством, что его ответ был ясен заранее.

– Ну, попробуйте, – сказал новый Глава Кордона, выставляя магический щит, и его действие было тут же подхвачено всеми, кто стоял рядом. Щиты поднимала и охрана Ястанира – сливки Целестийской армии. Кордонщики сомкнули ряды вокруг Ретаса Пунцового (тот, покряхтывая, поднимался с земли), и по их глазам было ясно, что приказы отдавать бесполезно. Любые приказы.

– Бунт, – прошептал Фиолетовый, он еще не до конца понимал ситуацию, а его академическая бородка подрагивала. – И вы думаете, здесь не найдется, кому вас усмирить?

– Мы думаем, что не найдется, – грянул из толпы чей-то голос.

Голос принадлежал Зуху Когтю, вокруг которого толпились наемники. Сам Зух стоял впереди всех, оскаливая зубы в хищной улыбке, с закатанными рукавами засаленной рубахи, будто собрался биться врукопашную.

И он, и все его окружение держало магические щиты. Маги прикрывали и себя, и людей, вооруженных мечами и луками. Наемники были профессионально невозмутимы и стерильно непроницаемы, но почему-то сразу стало ясно, что они не на стороне Магистров.

Количественный перевес был страшен. Коготь со своим войском сброда, силы Кордона, которых была не одна сотня, да еще охрана Ястанира – такое Магистрам и их гвардии было не потянуть. Оставалось взывать к народу.

Но в толпе народа уже лязгали щиты, скрежетали вынимаемые из ножен мечи, и стрелы ложились в луки и арбалеты. Женщины разминали пальцы, готовясь бить магией, а частично так и вовсе посрывали чепцы с передниками и превратились в мужиков. Засучивались рукава. Из-под широких одежд показывались кольчуги, кто-то снимал с телег щиты и раздавал соседям шлемы. Все проделывалось в тишине, прерываемой негромкими окриками, очень деловито и согласованно, как будто каждый вне зависимости от другого принял решение и прекрасно знал, что делать – то, чего никогда не бывает в толпе.

Это была не толпа. Это было воинство, где не было лишних. Где каждый знал, зачем пришел сюда.

Артемаги Ниртине начали торопливо отступать от помоста к трибуне Магистров. До них вдруг все дошло одновременно: и почему они за весь день не встретили здесь никого младше шестнадцати, и молчаливость женщин, и то, почему артефакты показывали им в сознаниях окружающих гнев и ярость…

И шепталы, которые сновали повсюду, но не собирали вокруг себя людей и не брали с них денег; и роскошные кареты магнатов, из которых третьего дня выгружались какие-то тюки – «еда для простого народа»; и торговцы, телеги которых василиски и лошади с трудом тянули… всё прояснилось до того, что стало страшно. Кроваво-интересное «казнь» превратилось в жуткое «война» в одну секунду, и что народ Целестии при необходимости начнет эту войну, стерев их в порошок – это чувство было разлито в воздухе.

Теперь встал Желтый Магистр – оттолкнув Фиолетового. Голос у Цитриниата был на редкость скрипучим и тихим, даже когда он усилил его магией. Может, ему просто немного в жизни приходилось кричать.

– Значит, хотите второго Альтау? Ну что же! Мы обратимся за помощью к нашим союзникам иных рас!

Толпа нежити – а она была внушительной – пришла в движение. Арахнеки сняли повязки, обнажив провалы на лице, затянутые паутиной. Поцелуйши взмахнули длинными волосами и высвободили из рукавов оружие. Медленно и угрожающе их ряды качнулись вперед…

И остановились, поняв, что больше никто из нежити за ними не последовал. Вампиры и пещерники, нощники и болотники – все стояли молча и неподвижно, глядя в землю.

Потом над клацаньем затворов оружия контрабандистов прозвучал одинокий голос, по которому Фрикс смог бы без труда опознать своего знакомца, назвавшегося Безлунником:

– А кто сказал, что мы ваши союзники?

Арахнеки и поцелуйши зашипели, засвистели что-то на своем наречии, проклиная предателей – но высшая нежить уже отступала к наемникам Когтя, доставая оружие на ходу и держась лицами к бывшим собратьям. Из вампиров и пещерников не более пары сотен остались на иной стороне – и те тоже шипели то ли проклятия, то ли ругательства, в которых имя Холдона переплеталось с другим, более длинным и страшным, но забытым…

Аметистиат, словно с опозданием, опомнился, поднял руку, чтобы нанести удар…

– Довольно.

Мечтатель на своем помосте слегка поднял кисти – и кандалы опали с них прахом. Седые кудри трепал ветер подступающего Хмурого Часа. Магистры и их гвардия, артемаги Ниртинэ – разом вскинулись, нанося по нему магические удары, но он просто махнул рукой – и они свалились с ног там, где стояли, будто на каждого из них разом грохнулась пара сотен кирпичей.

– Довольно прятаться за марионетками, – Экстер говорил, вроде бы, негромко, но его голос покрывал все Лилейное Поле, и шум подступающей грозы ему не мешал. – Гайтихор! Теперь тебе осталось лишь проявить себя.

Ему никто не отозвался, хотя смотрел он на трибуну Магистров.

– Кому это он? – прошептала Мелита на ухо Нольдиусу. Тот пожал плечами и ответил, тоже шепотом:

– Понятия не имею. В переводе с древнецелестийского это значит – «хмырь летучий».

Бестия уже поняла, о ком речь, и хватала ртом воздух, а вот в толпе недоумевали, повторяя имечко на разные лады.

– Или мне называть тебя Шеайнерес, Морозящий Дракон, отец Холдона? Я держусь того мнения, что титул Восьмого Магистра – не для тебя.

Удар магии разметал помост, на котором стоял Мечтатель. В секунду прочные доски превратились в щепки, смешанные с опилками, взвилась древесная пыль, которую тут же осадило возникшее из воздуха ледяное пламя.

Дремлющий на трибуне Магистров стоял во весь рост, а за его спиной медленно таяли в воздухе капли металла – все, что осталось от подобия трона. Восьмой Магистр раздался в плечах, исчезли борода и седые волосы, мантия сменилась тускло блеснувшей кольчугой вороненой стали, а из лица на секунду вылепилась неподвижная чешуйчатая морда – и тут же пропала, оставляя после себя голодные, янтарного цвета глаза.

Пророкотал гром, и ему эхом отозвалось утробное рычание, прокатившееся по площадке.

– Доволен собой, Эустенар? Что же не улыбаешься?

Ястанира даже не зацепило ударом, уничтожившим помост. Появившийся из ниоткуда свет уже облекал его фигуру, выделяя ее на фоне надвигающейся грозы. Витязь чуть сжал пальцы – и воздух словно загустел в этом месте, намечая контуры клинка…

– Впрочем, я ошибся. Это не твоё имя. Своё ты попрал и предал. Не потому ли годами у тебя были только клички?

Морозящий смеялся страшно – с присвистом, щеря зубы, действительно по-змеиному.

– Время для беседы, Витязь? Собрал войско за плечами – и спокоен?

– Почему бы не поговорить? Ты в жизни не сражался лицом к лицу. Всегда заслонялся – ратниками ли, своим сыном… Своими ли собратьями, теми, что лишили тебя сил.

Морозящий зашипел и сделал шаг вперед, небрежно наступив на Фиолетового Магистра. Свет вокруг Витязя стал ярче. В опущенной правой руке из воздуха начал появляться меч.

– Сочинял бы ты лучше песенки, Эустенар, – прошелестел Дракон. – Что ты будешь делать? Сражаться со мной, с Ратниками? Чем? Взгляни, если не веришь!

Грохот был слышен даже с этого расстояния, и даже от Лилейного Поля видно было, как вздымается над башней Семицветника клуб пыли, огня и дыма. Огромный цветок вдалеке на какое-то время начал казаться состоящим из чистого пламени, лиловые языки лизнули небо – и опали.

– Кордон, армия, боевые драконы – ты потерял всё. Чем ты собрался воевать? – Морозящий откровенно наслаждался ужасом на лицах целестийских солдат. – При помощи этого сброда? И во имя чего вы будете биться? Лютые Рати остались там, Эустенар, возле городков и деревень Северного Края, и пока твое войско дойдет до них – половины Целестии не станет. Каково?

Кажется, он был полностью, совершенно счастлив. Правда, в нем поубавилось злорадства, когда он увидел, как в руке Витязя материализуется клинок.

– Половины Целестии – и тебя в придачу, – казалось, на земле сверкнуло что-то более яркое, чем молния в небесах. – Тебе не сбежать отсюда. Хочешь или нет – мы сразимся. Ты знаешь, чем кончится наш бой. Ты не увидишь торжества своих ратников.

Шеайнерес облизнулся. Язык у него был не раздвоенный, а толстый, темно-синий и довольно комичный при других обстоятельствах.

– И что же ты хочешь предложить мне? Вторую Сечу? Два войска лицом к лицу, по старым кодексам?

– Лицом к лицу. И по старым кодексам. Рати не касаются городов или деревень. Мы сойдемся с ними…

– Перед Одонаром, – перебил его Морозящий. – Хочешь купить себе пару дней передышки? Плати тем, что будешь драться под стенами своей крепости. И потом, есть ли смысл сражаться в другом месте, если уж ты захотел решать сразу всё?

Витязь молчал, стиснув губы. Недолго.

– Пусть решится все, – сказал он наконец. – Послезавтра перед Одонаром. И знай, что если Рати начнут шествие раньше…

– Не начнут, – с отвратной улыбкой пообещал Морозящий. – Нам незачем. Теперь – я ухожу.

Немного помедлив, Витязь убрал клинок из руки – просто растворил в воздухе. Сияние вокруг него стало тускнеть.

И почти в ту же секунду на Лилейном закрутился смерч. Казалось, блеснули серебряно-черные крылья, раздался шип, как от колодца смертоносцев, грозовое небо на секунду слилось с землей – а когда это прекратилось, не было ни Морозящего, ни трибуны Магистров вместе с Магистрами. Артемагов Ниртинэ или магистерской охраны не было тоже – голая, вымороженная, убитая земля.

Первыми опомнились арахнеки и поцелуйши, которые сообразили, на чьей стороне превосходство. Они ретировались с образцовой скоростью – впрочем, их особенно не преследовали, неписанное перемирие распространилось и на них.

Потом себя проявил народ – загомонил, но с места не двинулся, подтверждая, что здесь войско, а не толпа. К Мечтателю кинулись командиры отрядов, магнаты, главари разбойников – но при этом ни одного лишнего человека. Первым добежал Зух Коготь, который поинтересовался несколько бесцеремонно:

– Ты не сбрендил – его отпускать?

– Речь шла о половине Целестии… – нервно отвечал Экстер, одной рукой отстраняя тех, кто лез с вопросами особенно рьяно. – Он ещё не знает о тех, кого мы вывели из-под удара, ладно, пусть уж. И мне нужно было собрать их воедино, привести в одно место, к общей цели. Но без командира Ратники разбрелись бы по всей стране и уничтожили бы ее, а мы… мы не успели бы…

– А теперь?

– Видимо, готовятся к войне, – пробасил какой-то магнат, отталкивая Зуха. – У них нет времени на уничтожение городов…

– Ага, им бы с нами разобраться!

– Командиров надо бы представить, не все знают Ястанира в лицо…

– Нужен военный совет!

– Что ж, и нежить на него звать?!

– Войска отводить к Одонару?

– Что? Да, нужно будет создать что-то вроде штаба… ох, Светлоликие, что нам еще нужно?

– Разведка! Кто-нибудь, наройте Жиля!

На Мечтателя насели всерьез, и Фелла могла видеть их лица – сосредоточенные и горящие решимостью. Лица людей, которые знают, за что будут биться и которые готовы стоять до последнего. Она стояла, будто окаменев, смотрела на эти лица – и понимала, что Целестия здесь, вокруг них, что она жива…

И что ей, Фелле Бестии наплевать на это. Потому что, если бы не стало Мечтателя – для неё радуга на небе навсегда сделалась бы черной.

Глава 19. Чудо из подручного материала

Тинторель Гиацинт тихо недоумевал. Иные языки, общение с нецелестийцами, дракон-автомобиль, средства к существованию – всё это с некоторых пор не представляло для него почти никаких проблем.

Россия после Целестии тоже не особенно удивляла.

Но вот он встретился со звеном из Одонара – и тут же уперся в тупик.

Матушка его этому не учила.

Друзья-контрабандисты о таком не предупреждали.

В селениях так не поступали.

Даже разбойники Целестии были на их фоне вменяемыми.

Он полчаса назад спас их от верной гибели – и что ему досталось в ответ? Он не ждал особенных благодарностей, но льстил себе мыслью, что заслужил хотя бы простое «спасибо». И он ожидал лавину вопросов, поэтому по пути к своему пристанищу – деревянному домику на окраине города, – Гиацинт поглядывал на спутников скорее виновато.

Спутники, вваливаясь внутрь, первым делом поинтересовались:

– А стиральная машина тут есть?

– Ым, – сказал Гиацинт, и это было принято как согласие.

Дара и Кристо переглянулись и наперегонки кинулись в ванную, после минутной схватки победила Дара, а Кристо остался в коридоре и в истерике:

– Ну, пусти меня, мне же тоже надо!

Из ванной донесся торжествующее хмыканье и ответ девушки:

– Ну уж нет, а то еще попросишь потереть тебе спинку…

Кристо пнул дверь напоследок, но чем себя еще занять – не придумал, потому застыл в коридоре.

Ха, нужна ему была эта ванная. Правда, от рубашки несло тухлой рыбой и всякой канализацией, но, если подумать, похуже бывало. Вот находиться в одной комнате с Максом и Гиацинтом – пытка. Прикидывай теперь, кого Ковальски прикончит первым: самого вроде-как-Оплота или их, за то, что не сказали о гиацинтовой отлучке из Целестии.

Он осторожно заглянул в основную комнату: Гиацинт в обалдении таращился на дверь, нет, уже прямо на Кристо. Наверное, чего-то ждал.

Но ничего хорошего у него не было шансов дождаться, ибо Макс Ковальски буравил его затылок тяжелым взглядом. Кристо понял, что у него здоровья не хватит соваться между этими двумя.

– Пойду пожру чего-нибудь, – сообщил он торжественно и удрал на кухню.

От волнения не елось. Он укусил бумажную на вкус колбасу, подавился булкой и заел сметаной, но все это – прислушиваясь к тишине за стеной. Поковырял обои. Развлекся, прикинув, что сейчас творится на привокзальной площади. Как там эти… дворники-бобропужцы? Ожидали такого или нет?

Отмерил десять минут и вернулся обратно в комнату.

Там так ничего и не изменилось, разве что молчание Ковальски начало носить откровенно демонстративный характер. Оно застывало тягучей замазкой в воздухе и было каким-то неблагодарным и даже откровенно враждебным. Макс явно чего-то ждал, глядя теперь в пол. Гиацинт с неловкой миной рассматривал стены и обрадовался Кристо как родному.

Кристо не оправдал его ожиданий. С блудливой физиономией оглядев окрестности, он промямлил:

– Вообще, пойду пожру еще что-нибудь…

На арену действий прибыла из ванной Дара – вернее, огромный передвигающийся махровый халат, из-под капюшона которого почти нельзя было рассмотреть артемагиню. Халат запестрел оранжевыми бабочками на оливковом фоне и уселся в кресло с замечанием:

– Я позаимствовала, ничего? Моей одежде сохнуть да сохнуть.

Гиацинт встрепенулся так, будто у него гора с плеч свалилась.

– А? А, ничего, это всё равно не мое. Наверное, прежнего хозяина или что-то такое…

– Смотрю, ты совсем освоился с драконитом. Заметила, как он тебя слушается.

– Да, Сакур – отличный зверь, понимает с полуслова…

– Сакур?

– А-а-а, ну, он почему-то откликнулся на это имя. В смысле, мы с ним как-то общались, и я решил почитать ему японскую поэзию… Ну, и вот. Не знаю, почему так вышло, может, из-за того, что ему больше всего нравится аромат вишни… ну, понимаете, в алкогольных смесях.

Кристо недоверчиво хмыкнул. Когда они спешивались неподалеку от этого домика, он попытался похлопать на прощание дракобиль по морде. Еще секунда – и Кристо бы остался без пальцев.

– Тебя послушать – так милейшее создание.

– Это так и есть… ну, со мной, во всяком случае. Мои знакомые… которые помогали мне обустроиться в этом мире… тоже пробовали – и он тоже был к ним настроен недружелюбно. Особенно когда приходилось накладывать на него чары отвлечения. Больше с ним вряд ли кто сможет справиться, я даже не знаю, отчего это…

– Индивидуальная привязанность артефакта. Это встречается достаточно редко, но все-таки бывает, и выражается…

Ставшую почти светской беседу прервал тихий голос Макса:

– Ты что здесь делаешь?

Юный Оплот чуть не взмыл под потолок от облегчения.

– Вообразите, какая забавная вещь – я и сам понятия не имею! Но мы здесь уже вторую семерницу – первые три дня искали прибежище, ну, а потом наладилось. Но это из-за Сакура, да. Его сюда просто как будто тащило, мы не меньше двух недель добирались. Сакур, конечно, никак не пояснял мне – что я должен увидеть здесь, но я-то полагал, что это перст судьбы. Ожидал, что нечто непременно должно произойти – конечно, в этом странном городе… он даже для России странный, да? В нём всегда что-то такое происходит… Но я ожидал чего-то… судьбоносного. И вот нынче, когда Сакур просто рванулся к вам на помощь – я понял!

Всё понятно. И на Оплота подействовала «Волшебная лампа» с ее тасовкой вероятностных нитей. Кристо метнул было в Дару значительный взгляд, но попал, конечно, в халат, который только что скрестил на груди широкие рукава.

Из халата донеслось неопределённое бормотание из области артефактологии.

– Я не это имел в виду, – Ковальски говорил холодно. – Почему ты не в Целестии? И как давно…

– Восемь семериц назад, – признался Гиацинт и виновато смерил взглядом Кристо. – Это… местных восемь недель? Я не слишком…

– Пойду… э-э… пожру, – ответил Кристо, не в силах придумать лучшей причины для бегства. Торопливо хлопнул дверью и помчался на кухню, счастливый по уши, что оказался вне зоны боевых действий.

– Восемь… недель, – с запинкой повторил Макс. – Ты восемь недель в этом мире…

– Да, мои друзья из контрабандистов помогли нам с Сакуром выйти во внешний мир. Я приобрел некоторые знакомства, когда ещё был тинторелем и скитался по лесам… и мне давно обещали показать поселения тех целестийцев, которые с концами ушли во внешний мир. Тут в России таких закрытых поселений то ли пять, то ли шесть… как это… иммигранты? Словом, мы посетили два из них, и мне помогли с документами. О, и Дара, там нашлись два артемага, они даже учились в Одонаре, так что помнят правила безопасной работы с артефактами, и они соорудили мне отвлекающие артефакты для Сакура, потому что он не пожелал со мной расставаться. Меня, в общем, приглашали там и остаться, но мне хотелось посмотреть на другие поселения, а к реалиям этого мира я уже вполне приспособился… и тут Сакура начало словно тянуть в этом направлении… И мы, конечно, в основном по ночам передвигались…

– Восемь… недель, – Макса основательно заклинило на этой фразе.

– А… Дара и Кристо вам не сказали разве?

Макс выметнулся из кресла мгновенно. Если бы не расстояние, которое их Гиацинтом разделяло и не артемагический щит, поставленный Дарой – от тинтореля бы мало что осталось. Гиацинт даже встать не успел и с удивлением обнаружил скрюченные пальцы Ковальски у своего горла.

– Макс, – пальцы артемагини показались из рукавов халата и слегка подрагивали, удерживая шарик оникса. – Сядь, пожалуйста. Ты не в себе.

– Назвать причину?

– Причин не надо, я понимаю, только барьер не уберу. Макс, это всё очень усложнит…

Макс, тяжело дыша, опустил руку и сделал шаг назад. Гиацинт переводил взгляд с него на закутанную в халат Дару с диким недоумением.

– Усложнит? – переспросил он. – Что всё усложнит?

– Твоя смерть, – любезно пояснили из халата. – Если он тебя сейчас придушит – нам и о помощи-то просить будет некого…

Наглость этого заявления заставила тинтореля вернуться в сознание и признать, что он не спит.

– О помощи? О какой-то еще помощи? Но ведь я вас уже спас один раз, сегодня – от этих тварей? Холдон побери, и вы хотите убить меня вместо благодарности? Мне многие твердили о твоём характере, Февраль, но это уже как-то чересчур, вам не кажется?

Из халата донесся тяжкий вздох, порицающий дурость некоторых здесь присутствующих.

– Мне не кажется, – натянутым как струна голосом, произнес Макс. – Мне кажется, тебе надо бы сказать девочке спасибо за твою жизнь, если бы она не держала щит… – он удержал руку, дернувшуюся к оружию, Гиацинт проследил этот жест, оценил, с каким усилием он был сделан, и побледнел, понимая, что тут не шутки шутят.

– Послушайте, вы… ты что, и правда не в себе? Я…

– Какого черта делаешь в этом мире? – рявкнул Ковальски, отбросив сдержанность. – Почему ты не там? Не с ней?

Тинторель отличался здоровым цветом лица, поэтому ему еще было, куда бледнеть. Он и не прекращал этого процесса.

– А-а, вы… я просто… ты…

– Жду! Какая надобность погнала тебя из Целестии, Оплот?

Гиацинт остановился на оттенке алебастра, шмыгнул носом и уставился в пол.

– Никакой, – тихо ответил он. – Никакой я не Оплот. Печать не понадобилась. Вы все сделали сами. Мне просто… я был там лишним. В этом не было смысла – оставаться там. И возвращаться не было смысла. И я подумал… может, мне удастся хотя бы здесь найти какой-то смысл… предназначение.

Наступила тишина, в которой на кухне панически загремел посудой Кристо.

Дара плотнее укуталась в халат и застонала из его пушистых недр.

– У тебя мозгов не хватило соврать, что ты искал самого Макса?

– Я не искал, – ответил окончательно запутавшийся Гиацинт. – Ну, то есть сначала я как бы думал, что да, но потом осознал, что как здесь можно кого-то найти…А… надо было врать?

Неопределенное мычание, которое раздалось в ответ, обозначало, что в таком случае Гиацинт был бы целее.

– Так ты ее просто бросил? – лицо Макса потемнело, заострились скулы и даже глаза, кажется, стали свинцовыми из серо-голубых, и в целом получилось на редкость кошмарное зрелище. – Ты – ее – просто – бросил – умирать?! Ты… щенок! Я ушел, чтобы дать вам шанс… ей шанс, по этим вашим треклятым кодексам, чтобы она не осталась такой, как была, чтобы смогла жить, чтобы не убить её тем, что я рядом, а ты… оставил ее одну? На этой проклятой башне, в артефактории – оставил ее одну?! Ты…

К большому счастью всех присутствующих, он подавился воздухом. Иначе в следующую минуту Гиацинт услышал бы о себе много нового. Пока Ковальски кашлял и пытался вернуться в строй, Дара выглянула из своей халатной крепости, оценила угрожающую жестикуляцию Макса (страшен даже в кашле) и взглядом посоветовала Гиацинту бежать к дракобилю и взлетать в небеса от греха подальше.

Но знатных юношей Целестии с детства учили спокойно смотреть в лицо опасностям, даже таким, как разъяренный Макс Февраль.

Гиацинт рывком поднялся со своего места, сжал пухлые губы и подождал, пока Ковальски перестанет кашлять и наберет воздуха для реплики.

И не дал ему произнести ни слова.

– Я ее не бросал, – Макс почти подавился вторично, а Гиацинт продолжил: – И не мог ее бросить: вещи никого не бросают и не предают, спросите у Дары, она знает… А для Лорелеи – для нее я был вещью! Она смотрела на меня… – голос дрогнул, и Гиацинт сжал кулаки, – нет, не на меня, сквозь меня. Все время. Улыбалась не мне. Любила не меня. Вас. Не знаю, за что, ей там виднее, только у меня не было никаких шансов ни быть рядом с ней, ни исцелить её. Даже если бы я сто лет торчал рядом с ней – она всё равно бы думала только о вас. А теперь знаете что, Макс Февраль? Вы об этом знали. И не я ее бросил – вы ее бросили.

Кристо потом волосы на себе рвал, когда Дара описала эту сцену: Макс и Гиацинт поменялись ролями. Разозленный тинторель читал нотацию чуть ли не отцовским тоном, по временам только срываясь на крик, а Макс стоял напротив и не мог найти слов, чтобы его перебить. Разве что вот это:

– Оплот…

– Не вы, конечно! – рявкнул Гиацинт, вырастая, кажется, на голову. – А на арене против меня это вас не остановило? С деревянным мечом против железного? Прыгунки! Холдон! Да вы плевать хотели на то, кто вы, кто я, вы же все время твердили, что все эти традиции и предсказания – ничего не значат, так? Ну так они ничего и не значат! Да вы Целестию на голову поставили – и после этого вы хотите сказать, что не нашли бы способа спасти ее, если бы остались рядом? Да она… она сама бы нашла способ, если бы вы не… предали ее. Но вы предали.

Дара в своем халате отчаянно завозилась, устанавливая щиты помощнее. У нее не было уверенности, что Макс не воспользуется огнестрельным оружием. Но на Макса, кажется, нашел какой-то вид столбняка, и это было хорошо, поскольку Гиацинт выпалил финальное:

– Но вы ж у нас умный, так что всё это знали, так?

И шагнул к двери. Потом остановился, развернулся и добил:

– А, совсем забыл. Завтра утром мы с Сакуром улетаем. Знать не хочу, какая помощь от меня вам нужна. Я не Оплот. Не тинторель. И не целестиец больше. И не желаю ничего общего иметь с тем, что там – понятно? В общем, чувствуйте себя как дома.