Текст книги "Немёртвый камень (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

– Ты хочешь помочь Витязю… идти туда, – поняла она сразу же, – нет, не ты, мы, мы ведь теперь не расстанемся? Я с тобой, Макс, но я никому не могу помочь, я ведь не могу ей управлять, моя сила слепа!

Она вскинула руки в жесте отчаяния – и магия расцветила ладони под стать волосам. Макс бережно перехватил ее запястья, потом соединил свои пальцы и её, переплёл их вместе.

Внутри тихо-тихо, как из тлеющих углей, разгоралось пламя – не обжигающее, но согревающее. Блики, алые и золотые, танцевали вокруг них, и каменный коридор дрожал и расплывался, будто они стремительно кружились… вальсируя, как тогда, на арене. И казалось, просто было – шагнуть, и успеть, и сделать что угодно – так же просто, как отдать ей свою спокойную решимость: единым толчком, от сердца к сердцу. Так же просто, как стоять в разливающемся, поглощавшем всё водовороте магии – как в золотистом пламени, и впервые осознавать себя целым, единым, настоящим…

– Можешь совсем закрыть глаза, если хочешь. Я смотрю за нас двоих.

Глава 26. Любить настолько

Новая ключница отправилась к Одонару, и войско сомкнулось за ней и почти тут же забыло о ее существовании. Витязь все так же истекал кровью. С площадки между двух войск долетел очередной издевательский вопль Морозящего Дракона:

– Может статься, вы решили сдаться на милость победителя?

Нужно было хоть что-то делать.

Медленно, будто сама себе не могла поверить, Фелла убрала руку, поддерживающую голову Экстера, распрямилась, будто на плечи давила непосильная тяжесть. Все было в дымке, пелене непривычных слез, и собственные окровавленные ладони казались ей красными пятнами, лица размывались и были нереальны…

Рыжие всполохи пробились сквозь туман, и откуда-то из глубин памяти всплыло имя оперативника боевой тройки.

– Кристо… – голос был хриплым и мужским, и остальные лица вокруг нее отодвинулись поспешно. Кажется, решили, что она чем-то одержима. – Останься. Останься… с ним. Мне сейчас туда. Я дерусь.

А Кристо всё не мог сказать ни слова. Это было так, будто у него из сердца один за другим вырывают куски, то побольше, то поменьше. Сначала Гиацинт, потом Макс, потом Дара, Мечтатель, теперь вот Бестия еще… что ей надо? А, согласие. Ну, это можно без слов: он заставил себя один раз наклонить голову и подошел к лежащему на земле Витязю. Больше к нему так никто и не осмеливался приближаться.

Фелла Бестия подняла меч, которым Витязь не собирался пользоваться – тот самый, сотворенный из старого ножика несколько месяцев назад на поле Альтау. Потом, закрыв глаза, чтобы не бросить последнего взгляда на Экстера (потому что не смогла бы оторваться и знала это), она слепо шагнула в строй воинов по направлению к войскам Лютых Ратей…

Один шаг – больше не смогла. Сзади захрипел Экстер, будто в него всадили еще один кинжал, и Бестия оказалась на коленях рядом с ним еще раньше, чем успела подумать, что не должна делать этого. Последняя краска сошла с лица Мечтателя, его ладонь холодела под рукой Кристо, и только когда рядом оказалась Фелла, словно откуда-то изнутри по венам разлилось слабое тепло, Экстер приоткрыл глаза.

А Кристо вдруг понял, что может говорить, и понял, почему. Просто раньше нужных слов не было, а теперь они возьми да и появись откуда-то, вместе с осознанием того, что нужно делать… всем.

– Вы оставайтесь с ним, – сказал он, и у него тоже был не свой голос, только не хриплый и пугающий, а чересчур уверенный и ясный. – Он умрет без вас. Вы же его якорь.

Он повернулся туда, где стояли Лютые Рати и ждал своего противника Шеайнерес. Плечи распрямились сами собой, так, будто собирался лететь туда на крыльях… И Фелла даже сквозь пелену слез рассмотрела его переменившуюся осанку, а может, на лице что-то такое тоже было, из-за чего она поняла, что он собирается делать.

– А… ты?

– А я – его ученик.

Его никто не удерживал. Из тех, кто стоял ближе и мог слышать их разговор. То ли, не смогли приспособиться к ситуации, которая менялась уж слишком быстро и непредсказуемо, то ли просто поняли, что его бесполезно останавливать. Когда он шел через ряды артефакторов, они расступались перед ним молча, и у них на лицах было… понятия он не имел, что там было у них на лицах, у него перед глазами лежала только его дорога, а в мозгу будто брезжил свет. Становилось ясным все, о чем он раньше попросту не задумывался: и Мечтатель, отдавший ему свою Рукоять, и иглец, которому помешала простая оглобля, и их занятия в саду артефактория, где Экстер Мечтатель повторял ему о том, что нужно просто хотеть спасти что-то дорогое – а силы уж как-нибудь появятся… Он шел, только ускоряя шаг, и среди всего ему еще запомнился прощальный выкрик Феллы Бестии:

– Кристо, ты оставил меч!

Но он не обернулся, потому что был уже близок к цели и потому что Фелле надо было не отвлекаться по пустякам от самого важного. Каждому свое и всё такое.

Морозящий Дракон уже полсотни раз измерил шагами площадку, воины Лютых Ратей перед ним дышали угрозой, и истекало время Малой Крови, серая радуга стремилась на свою среднюю – четвертую фазу, в рядах противника намечалось движение…

– Где же ваш Витязь? – выкрикивал Дракон. – Мы знаем, что он еще жив, иначе вы все уже ушли бы в ничто. Так пусть выйдет и сразится, или он решил тянуть время? Нарушить Битвенную Клятву? Что ж! Мы начнем Большую Кровь срок в срок, и тогда он сдохнет в любом случае, но бой будет предрешен в нашу сторону! Или у вас был только один боец? Так пусть же выйдет любой из вас, чтобы мы могли…

Тут он заткнулся, потому что раздвинулись передние ряды артефакторов, выпустив парня лет восемнадцати, без оружия, в порванных джинсах и с безумно покрашенными волосами.

И обе стороны не сразу поняли, что замолчать Морозящего заставил не шок или рождающийся внутри смех. Он онемел от страха.

По опыту своего Холдона он слишком хорошо знал, как опасно связываться с зелеными и неопытными мальчишками.

Правда, первые слова Кристо все же заставили Дракона вытиснуть из себя пару каркающих смешков:

– Тебе трындец.

Но только пару, потому что звучало это как абсолютная истина. Кристо сообщил это дополнительно, на случай, если до бородатого гада еще не дошло. Морозящий, поочухавшись, разразился речью в том смысле, что артефакторы оживляют чучела с поля, чтобы отправить их в бой, или примерно как-то так, Кристо не вслушивался.

Внутри груди все полыхало, во рту было сухо и горько-солоно, и перед глазами время от времени выскакивали картинки из памяти, складывались, как разноцветные стеклышки калейдоскопа, и чаще всего это были лица. Улыбающиеся лица. Его собственное, и Дары, и Мелиты тоже, потом откуда-то привязались Нольдиус и Хет, Убнак и остальные. Потом пошли уже лица без улыбки: прощальный взгляд Ковальски перед «Головой за нее отвечаешь!», его наставник – бледный, на земле, кровь пропитывает траву, Фелла вся в слезах над ним…

Как же это все было просто, даже не верилось. Прекрасно – но просто, может, потому Мечтатель и решился учить именно Кристо, а не выбрал себе какого-нибудь Нольдиуса. Просто если ты хочешь защитить что-то дорогое – ты сможешь быстро двигаться или усилить магию, или поставить вовремя щит, который никогда не мог создать…

А если ты хочешь защитить самое дорогое…

Кристо сжал кулак, чувствуя в нем рукоять. Невесомую какую-то и, конечно, не ту, которую он посеял во время полета. Та была – Ястанира, сына королей и Витязя Альтау. А эта была его собственной, вместе с лезвием, которое к рукояти прилагалось. А из чего он создал и то, и другое?

Да ну, разве важно. Может быть, подобрал по пути какую-нибудь палку, он же все-таки не из королевского рода, негордый, ему необязательно из рукояти – меч. А может, вообще ничего не подбирал, потому что материал в таком деле – не просто второстепенная вещь, а неважная вовсе.

Лютый Ратник шагнул навстречу, но чувства холода, пустоты, ужаса, которое гнали перед собой Рати – почему-то больше не было, хотя противник приближался. Он шел тяжело и тупо, серп лежал в его руке как приклеенный, а Кристо не двигался с места и думал обо всяких глупостях, вроде того, что вот, тяжело тому идти, как будто кто-то его толкает или тянет, а ведь так не должно быть, потому что… Потому что, когда ты знаешь, за что бьешься – у тебя вырастают крылья.

А еще он вдруг разгадал тайну клича Витязя Альтау, над которым летописцы бились тысячелетиями. Просто на семнадцатилетнего мальчишку нахлынуло то же самое, что на него сейчас, он увидел семь погибших королей и их плачущих пажей, вспомнил мать и сестру, вспомнил все самое дорогое, и этого было так много, что он не смог выговорить: сдавило горло, и он выкрикнул только «Во имя…!» Во имя всего, что дорого и одним словом не назовешь, а эти летописцы никогда, небось, против холдонов не стояли вот и не поняли, куда им.

Но он, Кристо, всю жизнь знал, чего он хочет, и теперь сумел найти нужное слово, чтобы выразить самое дорогое.

– Одонар! – крикнул он за секунду до первого удара ратника и шагнул навстречу этому удару, как пушинку отбивая его своим мечом.

Он даже не замечал, что клинок светится, затмевая собой солнце.

Он не видел сияния, которое, как три тысячи лет назад на Альтау, сошло теперь на площадку у артефактория. Он не знал, что это сияние заставило онеметь войска артефактория, втянуть головы в плечи – остальных ратников и застонать – Морозящего Дракона

Отражая и нанося удары, разбрызгивая мальчишеские слезы радости правого боя, он не понимал, что у Одонара теперь появился свой Витязь.

** *

Кажется, за ее плечами был рассвет. Это значило – Кристо повезло, и он ушел туда, где было солнце. Но вокруг нее смыкались холодные сумерки, как когда-то, когда она получила удар Арктуросом – вечерние сумерки, которые нельзя было разогнать.

Экстер смотрел на нее.

Они были одни.

Остальных, кажется, отвлекло какое-то сражение, она даже не помнила, – какое. Улыбка Мечтателя – все, что важно. Его дыхание – единственный звук, который не дает сумеркам сомкнуться окончательно.

Ее собственный голос на фоне его вдохов-выдохов кажется тусклым и каким-то фоновым.

– Прости меня, прости, прости…

Он сжал ее ладонь своими хрупкими пальцами. Кудри растрепались по примятой, но все еще яркой траве, как тогда – по подушке цвета малахита…

– Как… хорошо, Фелла. Как хорошо… отдохнуть.

Кровь показалась в уголке улыбающихся губ, а в глазах больше не было улыбки. Они были бездонными совершенно и почти фиалковыми, как когда он смотрел на нее, решаясь пригласить на прогулку.

– Экстер… Экстер!

Что-то утягивало его из ее рук. Ладонь оставалась в ладони, но он пропадал и даже, кажется, удивлялся этому – ведь должен был остаться здесь, обязан был! Но будто поднялся ураган, и хрупкий стебель не выдержал, сломался – а цветок стал мотыльком, которого уносит в небеса. Сумерки сомкнулись плотнее, надвинулись на Феллу осязаемыми тенями, она подняла руку, чтобы отстранить одну из них – и вместо тени наткнулась на высокий черный цветок.

Ирис. Черные ирисы. Губы Экстера тоже поблекли, лицо, кажется, светилось в наступавшей ночи, но это был не свет Витязя, а кладбищенская смертельная бледность. Грудь приподнялась во вдохе и замерла, будто в нерешительности. Фелла наклонилась к его губам, чтобы, если нужно, отдать свое дыхание, но с губ Мечтателя уже сорвалось тихое, умоляющее:

– Не оставляй… – с последним выдохом.

Силуэт в белой рубахе так странно смотрится посреди черных ирисов. Он никогда не носил белого, предпочитал темные, но насыщенные цвета. Волосы, вьющиеся, русые, не развевает ветром, потому что нет ветра. Красное закатное солнце разукрасило небо за его спиной – от коралла и рубина до янтаря и бирюзы, и он смотрит в этот закат так, будто это кровавое солнце – самое прекрасное, что ему приходилось видеть…

Фелла сморгнула, и видение пропало. Она смотрела на бледное, спокойное лицо Экстера, в его открытые остановившиеся глаза, казавшиеся теперь неправдоподобно огромными. В ушах отдавался его виноватый голос:

– Они так долго ждали, Фелла… так долго ждали.

Глаза Экстера были зеркалом в иной мир, где посреди черного поля ирисов стояла фигура юноши в белой рубахе, с растрепанными волосами.

А из черных ирисов, одобрительно качая головами, к нему подходили фигуры. Царственные фигуры, и Фелла знала этих магов, всех до одного, а особенно невысокого, полного Нифазиата, в свите которого состояла…

За семью королями стояли остальные, погибшие на Альтау, когда они успели встать с этого поля? Они хранили молчание, но видно было, что ждали они действительно долго, что им уже невмоготу…

И что для полного счета им нужно, чтобы юноша с растрепанными русыми волосами стал одной из теней прошлого.

– Экстер!

Он не слышал. Качались черные ирисы, агонизировало в закате солнце. Она рванулась к нему, потянулась изо всех сил, но под ногами разверзлась пропасть, как разрыв между прошлым и настоящим – бездонная и непроходимая, и Фелла Бестия беспомощно заметалась по ее краю, наблюдая, как на другом берегу семь королей что-то говорят Экстеру, нет, Ястаниру, а он прислушивается и, кажется, готовится идти с ними…

Она захлебнулась криком, надорвала горло до боли в груди, но он даже не обернулся. Потому что я из настоящего, – подсказало что-то. А они тянут его в прошлое, в небытие, в вечный день Альтау…Но ведь Лорелея подняла своего любимого из смерти, не побоялась собственного прошлого, стала прежней ради него, и неужели я не сделаю того же?

Я сделаю больше!

– Милый, – позвала она шепотом, и это он услышал, обернулся. Застыл в недоумении – потому что на другом берегу пропасти стояла девушка в голубом платье и с длинными светлыми косами, протягивала к нему руку и улыбалась сквозь слезы.

Мы с тобою шагали не врозь в бесконечных столетьях —

Мы стояли в дозоре одном, а быть может – строю…

Витязь мой, ну куда ты спешишь, кто на это ответит?

Обернись – и тогда, обещаю, тебе я спою…

Откуда приходили слова? Почему связывались в напевные строки? Она вдруг вспомнила, что до Альтау сочиняла стихи, только не записывала их, считая признаком слабости. Но теперь она не сочиняла – просто говорила, а стихи вязали между ними нерушимую цепь, будто она взяла его строки, его слова – и заговорила ими. Будто обрела иной голос, которым можно было до него докричаться.

Тихий напев будто соединял два берега, семь королей что-то пытались сказать, но юноша уже обернулся к ней, шагнул – и в тот же миг его волосы растрепал откуда-то налетевший ветер.

…о руках, что сомкнулись, о светлых, зелёных равнинах,

О живом хрустале, о любви, неподвластной ножу,

О озерах и рощах, о свадьбах в лесах соловьиных,

Мой поэт, ну куда ты идешь? Задержись – я скажу…

Он узнал ее, улыбка недоверчивой вспышкой озарила лицо – и он тоже протянул руку, и в ту же секунду над пропастью, свиваясь, пролегла тонкая золотая цепочка, а за ней соткался мост – из мелодии ее песни, и ее слез, и всего настоящего, что было между ними. Угрожающе качнулись за спиной юноши черные ирисы. Руки королей опустились на его плечи, а он рвался из этих рук на другой берег, к ней…

…о веках и о стенах, которые больше не властны.

О тенях, что бессильны, о песнях, что гонят тоску…

Мой мечтатель, постой – ведь ещё не конец нашей сказки.

Просто холст порвался. Помоги мне – и вот я сотку…

Фелла шептала лихорадочно, слезы падали на мертвое лицо Экстера Мечтателя, но перед ней сейчас было другое лицо – юноши, который отчаянно вырывался из лап своего прошлого, а оно тянуло его прочь от спасительного моста. И она уже знала, что удержит его, потому что она – здесь, она – с ним, по любую сторону Радуги.

Девушка с длинными косами шагнула на мост над пропастью, и семь королей испугались, разомкнули руки. Трусливо начали исчезать рати за их плечами – уходя в вечность сами по себе.

Юноша стоял на мосту напротив нее, ветер трепал его стремительно седеющие волосы.

Два узора – в один, и две песни – в одну, и два слова,

И две сути – в одну, и две тени, и два же пути…

Потому что, любимый, на этом наш мир и основан.

Потому что нельзя нам с тобою не вместе идти.

Он улыбался открыто, широко и радостно, и она вдруг вспомнила, что видела эту улыбку еще до Альтау, на каком-то празднике и влюбилась в нее уже тогда, поэтому и не узнала Ястанира за все годы, что пробыла в артефактории: он ведь не улыбался. Закат за его спиной прекратился, и произошло невероятное, никем в мире не описанное явление: солнце начало подниматься обратно в небо, занималась заря рассвета.

И ирисы были теперь не черными, а белыми, но в рассветных красках казались кипучего алого цвета.

На плетеном золотом мосту над пропастью они стояли в одиночестве: ни на одном из берегов не было больше ни души.

– А где все? – спросила Фелла, оглядываясь.

– Ушли в прошлое навеки.

– Ты не уйдешь?

– Кажется, для этого я еще слишком молод, Фелла…

Его глаза были голубыми и замечательно живыми, и теплыми, как и улыбка. Лицо всё еще белело на фоне травы, но с улыбкой эта бледность уже не пугала.

И солнце почему-то переместилось: теперь оно оказалось за спиной у Феллы и как будто спустилось на землю.

Бестия недоуменно взглянула на собственную кольчугу, но решила отбросить это как несущественное.

– Экстер, – она приподняла его голову. – Ты…ты…

– Со мной все хорошо, Фелла. Пустячное ранение для мага, – услышав это, она всхлипнула так, что артефакторы, которые следили за битвой, обернулись с встревоженными лицами. – Прошлое стало прошлым. Теперь нужно тревожиться только о будущем.

Взгляд Мечтателя был устремлен туда, где за будущее дралось настоящее.

* * *

Минута. Ну, или, может, чуть больше. Он не считал времени, и наносимых ударов он тоже не считал, потому что чувствовал себя солнечным зайчиком, прыгающим в высокой весенней траве наперегонки с лягушками. И меч ничего не весил. И щит откуда-то взялся, и рука как будто сама направляла его под удар Ратника. Такие глупые, нелепые, предсказуемые удары, такие неуклюжие замахи, такие неживые попытки достать его смертоносной магией – просто хотелось смеяться…

Он и смеялся. Но что-то в нем, видимо, еще отсчитывало время, потому что, когда первый ратник распластался у его ног, он знал – прошла где-то минута с начала боя.

Солнечный зайчик торжественно уложил первую жабу.

Кристо Светлячок усмехнулся своей шутке и повторил, адресуясь Морозящему Дракону.

– Тебе трындец, ты же об этом помнишь?

Дракон смешно задергал щеками, и вперед шагнул еще один ратник.

С этим вышло короче – секунд за сорок.

– Одонар!

Никто из них сегодня не пройдет. И никогда не пройдет. Потому что там, за его спиной…

– Одонар!

Третьему повезло и того меньше – полминутки не протянул. Четвертый по сравнению с остальными оказался просто рекордсменом со своими двумя минутами.

А он смеялся – ну, то есть, не все время, конечно, но в промежутках между боями, опуская меч. Он знал: скоро радуга войдет в четвертую фазу и начнется Великая Кровь, и, может быть, он потом три тысячи лет не сможет улыбаться, вот как Мечтатель – и именно поэтому он смеялся сейчас, глядя на зеленеющую физиономию Морозящего Дракона. Тот, кажется, уже начинал ощущать свой «трындец».

Но после того как пятый и шестой Ратники отправились туда, откуда пришли, с физиономией Дремлющего наметилась тревожная перемена: он улыбался. Углом губ, холодно и мерзко, и как будто что-то предвкушал, но разве это было важно? Этот идиот с мордой ящерицы просто не мог понять важного: ни он, ни его Ратники, ни вся эта мелочь, которая скопилась за их спинами (Кристо туда не смотрел, а рожи там были гораздо зеленее, чем у Дракона) – никто из них не пройдет!

Седьмой ратник тяжко шагнул вперед, и от силы его удара пригнулись оба войска. Витязю Одонара прошлось потрудиться, чтобы отразить его, а ратник между тем отбил удар, нанесенный светящимся клинком – охнули артефакторы, и почти с надеждой всхлипнула смертная свита Морозящего.

– Может быть, он… – с тайной надеждой прошептал Берцедер, который внезапно обнаружил в себе удивительно много человеческих качеств. Шеайнерес снизошел и произнес, улыбаясь:

– Нет. Не он. Нет силы, способной превозмочь Витязя в честном поединке.

Он облизнул губы толстым синим языком и повторил, смакуя:

– В честном поединке…

Пальцы приласкали оружие, перенесшееся к нему в руки – Каинов Нож, который забыли уничтожить воины Витязя, обагренный кровью Ястанира, напитанный мощью, которой никогда не знал…

– У-учитель? Почему вы улыбаетесь?

– Легковерные глупцы. Думать, что мы будем блюсти старые кодексы… Мои кодексы.

Противники, казалось, не уступали друг другу, светоносный меч и тяжелая булава летали по воздуху, брызгая искрами при столкновениях…

– Вы… вы нарушите кодекс Малой Крови? Вы вмешаетесь в бой один на один?

Улыбка стала шире, глаза по-змеиному сощурились, выбирая подходящий момент.

– Это недолго будет боем один на один.

– Но ведь тогда…

– Тогда – Витязь будет мертв. И мы победим, вне зависимости от того, нарушали мы традиции или нет. Их войскам не выстоять без него в Великой Крови…

Он тихо хмыкнул, почти даже с сожалением, и добавил вполголоса:

– А человека, который смог бы предсказать это маленькое нарушение, я убил.

Ученик тихо охнул, то ли от восхищения, то ли от ужаса, то ли от всего взятого вместе. Теперь уже неважно. Двое на арене сцепились оружием, сошлись лицом к лицу – и секунда, миг триумфа разума над благородством – настал…

Морозящий Дракон исчез там, где стоял, а в следующий миг оказался за спиной у Кристо.

Как они закричали, когда до них дошло! Только какой смысл вопить и предостерегать – там булава, а здесь… Над головой Витязя высверкнуло, поднимаясь, лезвие – Каинов Нож взметнулся ввысь, прошил воздух – и воздух потемнел и захолодел, побеждая сошедшее на землю солнце.

Но из темного воздуха вдруг взметнулось пламя, обожгло землю и руку Морозящего Дракона, он вскрикнул, когда языки огня легли вокруг его запястья…

Это были не языки огня. Это были чьи-то стальные пальцы.

– Знаешь что, скотина? – прозвучало над ухом у Дракона. – Нарушать местные традиции – прерогатива моя.

Дремлющий медленно, неверяще повернул голову и уставился в лицо того самого «человека, который смог бы предсказать это маленькое нарушение».

Ему стало страшно вот уже третий раз за день – невероятный прогресс.

– Я убил тебя!

– Дважды, и я этого не забыл, – отозвался верный своей мстительной натуре Макс Ковальски и вывернул руку Шеайнереса так, что тот вскрикнул и разжал пальцы.

Он еще успел подумать, что этого попросту не может быть и что даже игра в перетягивание каната с двадцатью здоровыми быками не заставила бы его почувствовать боль в запястье. А потом Дремлющий, Морозящий Дракон и предводитель Лютых Ратей получил такой апперкот, что покатился по хрустящим зеленым льдинкам – бывшей траве – колобком, остановившись о сапоги Берцедера. Теперь еще более человечного, в смысле, то есть перепуганного, чем раньше.

О колено лежащего Шеайнереса стукнулась голова седьмого ратника: Кристо наконец завершил бой мощным ударом меча. Он слышал свист клинка за своей спиной, подумал еще, что не успеет увернуться или отразить, но удар так и не пришел, вместо него пришел голос, который показался Кристо отдаленно знакомым, а потом вдруг Морозящий покатился так, будто его лошадь лягнула. Теперь Кристо смог обернуться.

Два возгласа пронеслись над полем сражения, показывая, что отдельные личности все же неисправимы:

– Кристо? Какого черта ты, а не Экстер?!

– Макс?! Какого ж допинга ты нажрался?!

Промедление в такие минуты чревато.

Сразу четыре воина Лютых Ратей шагнули вперед, заслоняя собой Морозящего и нанося удары по замершим Максу и Кристо, но над полем словно взметнулся вихрь белых, золотых и алых лепестков – и Ратники просто растворились, обратившись в туманное, болотное нечто, стремительно утекающее с поля боя. Лорелея плавно и изящно опустила руки, мимоходом испепелила Каинов Нож и улыбнулась Кристо мило-виноватой и многое объясняющей улыбкой.

– Ты права, – негромко ответил Макс на ее взгляд. – Всё после. Сперва закончим.

Он сделал шаг к Морозящему Дракону, вокруг которого теперь была пустота: даже Лютые Рати отступили от того, кто их поднял, угадывая волю разбуженной преемницы Светлоликих, которая стояла тут же, рядом.

– Так значит, решил нарушить местные традиции? – голос Ковальски был холодным и яростным, и Кристо показалось, что каштановые с проседью волосы полыхнули червонным золотом. – Ничего, всё можно поправить. Похоже, ты сам выбрал, кто будет драться восьмым с вашей стороны. Встань!

Шеайнерес прижался к земле и зашипел, но подниматься не собирался. Он окончательно провалился в состояние страха, и его непросто было оттуда выдернуть – да никто и не собирался проводить с Драконом психологические тренинги.

– Я сказал, вставай, мразь! Если, конечно, не хочешь по доброй воле зашиться в колодец со своими дружками заодно. Встань! – Морозящий все же встал на ноги, метая загнанные, но от этого еще более бешеные взгляды. – А теперь выбирай: он или я.

Кристо бросил на Макса пораженный взгляд: Ковальски никогда сам не лез в такую-то драку! Шеайнерес переводил глаза с Кристо на Макса, судорожно облизывался и что-то шептал.

– Выбирай, кто будет твоим противником!

Известное против неизвестного. Никаких шансов против Витязя в честном бою у Дракона все равно не было. Он оскалился и кивнул Максу.

– Как видно, мне представится убить тебя в третий раз…

– Значит, я? – уточнил Ковальски.

Ненависть, которая бурлила внутри, все же вырвалась наружу потоком слов:

– Ты, иномирец! Почему я не развеял тебя прахом в первый твой день в Целестии? Ничего, я исправлю свою ошибку, ты узнаешь, каково стоять на пути мироздания! – он со скрежетом потянул из-за пояса зазубренный клинок. – Я выбираю тебя – и можешь считать, что тебя выбрала сме…

Макс неуловимым жестом выбросил вперед руки – и Морозящий Дракон обратился в серый порошок, осевший на землю аккуратной кучкой.

– Выбор поганый, – подытожил Ковальски и отряхнул ладони. Он поморщился, пошатнулся – но тут же встал рядом с Кристо твердо, расправив плечи. Лорелея стояла с другой стороны, ее волосы поблекли, но глаза светились вдвое ярче светом неразбавленной магии.

Над полем битвы стояла такая тишь, что можно было услышать, как неприлично громко бурчит в желудке у Озза.

Кристо, не веря себе, смотрел на кучку серого праха, которую уже начал раздувать ветерок.

– Что… что это с ним?

– Он не читал о сообщающихся сосудах, – бросил Макс непонятную фразу. – В общем, крупно нарвался из-за незнания физики. Похоже, они малость растеряны?

Не то слово. Впервые несущие смерть и не знающие препонов Лютые Рати серьезно призадумались, глядя на пыльцу, оставшуюся от их предводителя. Неясное шелестящее шипение пронеслось над их рядами: они переговаривались и решали, что делать.

Напротив них стоял Витязь Одонара, одетый в солнечное сияние, а по две стороны от него, будто крылья или хранители застыли Макс и Лори. За их спиной сомкнули ряды артефакторы, наемники, кордонщики и ополченцы.

Над Одонаром, над головами всех медленно входила в четвертую фазу серая радуга.