Текст книги "Немёртвый камень (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

Вечное совершенство. Завораживающее и неповторимое. Даже природа рядом с этой идеальной гармонией, казалось, стала более упорядоченной и бесстрастной.

Мороз собственного несовершенства пополз под кожей – это чувство не оставляло с тех пор, как он увидел Ратников. Они, впитавшие в себя силу многих магов, артефактов, нежити – были настолько выше, что… обида царапнула горло. Вот опять. Настолько выше, что не испытывали не просто чувств – голода, боли, страха. Совершенные как алмаз, они подчинялись лишь высшей цели, зов которой ощущался здесь пока неосознанно, но был уже нетерпеливым.

Были они, была цель – и больше не было ничего.

– Скоро, – попробовал прошептать Берцедер, но вышло жалко. Экстер Мечтатель поторопился со своим комплиментом, когда говорил ему, что он – как вещь. Да, вещи могут чувствовать страх, и предвкушение, и Холдон знает что еще, но каждая вещь для себя – совершенство, универсальный микромир, и ни один предмет не будет буквально внутренне выть от осознания собственной ничтожности.

С Холдоном было не так. Сын Дракона был великим артемагом, но все же рождённым от живой женщины. Потому не мог избавиться от того, что связывало его с живыми: гордости, злорадства, ошибок… и страха. Иногда Берцедер забывал даже трепетать перед ним – настолько Холдон был непохож на отца.

Но Холдон, подобно лучшему артефакту, выполнил предназначение, как только были выполнены его условия. После того, как был возрождён Арктурос, Холдон провел обряд по призыву равного – последнее, чего не хватало Великому Шеайнересу в эти бессчётные годы. Последнее, без чего он не сумел обойтись тогда, перед Альтау – для чего и породил Холдона. Не смог и сейчас.

Холдон запустил невидимый механизм – а потом пал, и явились они, и стало гораздо хуже, потому что трудно испытывать вечный трепет низшего перед высшим.

Солнце давно ушло за четвертую фазу. Витязю должны были уже нанести первый удар. Жаль, нельзя этого увидеть: как Ястанир корчится от боли – за все те вещи, которые были истреблены его артефакторами в эти бесконечные века! Берцедер, взглянул на ближайших ратников и в очередной раз подивился их величавому спокойствию, молчанию… бессмертию, которое сразу угадывалось в них. Хотелось подойти и прислушаться к этому бессмертию, разгадать его тайну, хоть как-то ней причаститься…

Он уже почти набрался смелостит подойти и хотя бы взглянуть поближе, когда прямо перед ним плеснули черные драконьи крылья и прихотливой спиралью закрутился смерч. Потоки воздуха опали у его ног, а потом распластались тела – кажется, ученики, какие-то военные и даже Магистры, а потом он поднял глаза, чтобы увидеть…

Спина сама собой изогнулась в поклон.

– Ну, полно. Мне этого хватило еще пока я спал.

Морозящий встряхнул плечами и повел рукой по воздуху, приветствуя Рати, которые, словно угадав своего предводителя, подались вперед. Сила пульсировала в пальцах, не так, как в прежние времена, да. Тысячелетия сна уберегли его и позволили накопить силы – но силы вытекали всё равно, их словно выпивала магия, в древние времена обрушенная на него теми… былыми братьями. Теперь придётся пробудиться – он всё же отдал спячке слишком много. Многое сотворил и в том покойном состоянии, многих подчинил и даже нашел способ вернуть чад своих – но все же: как славно наконец проснуться и чувствовать знакомую пульсацию магии. Как славно отбросить древнюю оболочку и набившее оскомину имя – Нэриум Гхалл, легендарный герой и мудрец, тот, что помог захоронить Холдона и погрузился в провидческие странствия! Как славно знать, что Светлоликие кипят от бессильной ярости, глядя с небес….

Берцедер разогнулся, глядя на него, как и следовало глядеть: как на легенду. Он ни разу не встречался с Шеайнересом лицом к лицу, держа с ним связь через артефакты или через Магистров – как правило, Фиолетового, тем было легче всего управлять. Теперь он попросту онемел, глядя на то, как перед ним расправляет плечи былой Светлоликий, тот, кто в незапамятные времена бросил вызов Первой Сотне – и не проиграл. Совершенный настолько, что казался почти живым.

– Послезавтра мы должны быть у Одонара, – зычно объявил Морозящий, и по рядам Ратей пробежало движение, но никаких эмоций не было проявлено. – Времени немного. Впереди путь и битва, – он понизил голос и обратился к Берцедеру. – Прибывают ли союзники?

По-прежнему онемевший Берцедер только больше смешался от того, что с ним разговаривают как с равным. От молча наклонил голову.

Нежить начала свой безостановочный прилив еще три дня назад, с самым появлением Ратей. Может, ее привлекало это появление, а может, Шеайнерес бросил какой-то клич – но теперь Мажорные Леса кишели нелюдями сильнее, чем Дохлая Долина, где, как известно, клыкан на вулкашку ползет, а злыднем погоняет.

– Хорошо. Эти, – он небрежно махнул рукой в сторону раскинувшихся по земле Магистров, – могут побыть где угодно. После решу, как с ними поступить.

Он неспешно прошествовал к Алмазным Ратникам, а Берцедер остался распоряжаться. Ученики его лежали без сознания – то ли после переноса, то ли после магического удара. Впрочем, хотя бы даже они были мертвы – какое это имеет значение? Охрана Магистров уже приходила в себя. Это были маги, преданные Морозящему со всеми потрохами, отчасти посвящённые в тайну, увязшие по шею и напитанные его чарами – так что долго искать общий язык не пришлось. Вскоре гвардия подхватила Магистров при помощи магии и потащила складывать их в помещениях Ниртинэ. Разноцветные одежды Магистров подметали землю, собирая на себя сор. Берцедер проводил это зрелище взглядом, еще раз равнодушно осмотрел артемагов Ниртинэ – и заметил, что Морозящий Дракон вновь направляется от Алмазных Ратников к нему.

– Спрашивай, – велел он, останавливаясь напротив. – И не сомневайся, и уж тем более не бойся: мы – в одних рядах. Вещи отвечали тебе всегда? Я тоже отвечу. И я вижу, что ты хочешь спросить.

Берцедера действительно мучил недостойный вопрос по поводу такого скорого появления в Мажорных Лесах Дремлющего со всеми Магистрами. Кроме того, Морозящий Дракон пробудился окончательно. И эта битва послезавтра, которой ранее не было в планах. Означало ли это, что…

– Витязь… мертв? – решился он.

– Жив, – равнодушно обронил Шеайнерес. И Берцедер не поверил глазам, потому что в этот момент предводитель Ратей улыбнулся. Перед тем, как добавить: – Ненадолго.

Он совершил повелительный жест и пошел к зданию, а Берцедер двигался за ним, словно зачарованный, и каждое слово Дракона открывало ему новый свет истины.

– С самого начала было мало шансов убить Витязя. Едва ли он сам даже знает природу своих сил… а я долгое время пытался постичь её. И пришёл к выводу, что дело в Светлоликих. Силы, которые они отдали в бою с Ратниками, не рассеялись и не пропали. Часть их обратилась на Льярелей…

Шеайнерес сделал паузу, словно что-то вспоминая из неимоверно дальнего прошлого.

– Ту, что ныне называют Лорелеей, – почтительно кивнул Берцедер. – И о которой говорят, что ей назначено быть стражем Одонара, разделив при этом силы с Оплотом…

– Эустенар не знал, – спокойно вымолвил Шеайнерес. – Айдонатр едва ли знала тоже. Льярелей сама согласилась взять эти силы. Ради того, кого любила. Думала, что сможет его вернуть. Но когда коснулась его с обретённой магией Светлоликих – магия умерла и застыла, превращая её в то, что… тот хотел бы видеть. Может, от горя. Может, от прикосновения к истинной магии вещей – неважно. Однако она так и не смогла достигнуть совершенства. Жаль. Айдонатр лишь надеялась, что чувства смогут оживить магию Льярелей. И что, разделив силу с кем-то иным, она вернется и будет прежней.

– По последним сведениям, она обратилась в хрусталь уже до груди, – сообщил Берцедер. Морозящий утвердительно качнул головой.

– И это хорошо. Тогда на арене… мне показалось, что я вижу её прежней. Теперь же даже если бы вернулся тот бездник – он не спас бы её. Потому что каждый спасает себя сам. Что же касается сущности Витязя…

Древние камни пели под их ногами. Голосами тайн.

– Оставшиеся силы Светлоликих всё так и витают в Целестии – ведь она была их творением. Уходя… в свет, так сказала бы Айдонатр, так сказали бы они сами… они оставили вечную защиту для этой страны. Однако сделали это в своём стиле, – он слегка приподнял угол губ, – Эти огромные, безграничные силы снисходят лишь к тем, кто подобен Светлоликим. Не знаю, какие критерии сходства они закладывали в эти чары и закладывали ли вообще, или так вышло, что силы признают подобного своим прошлым обладателям… Однако в час Альтау эти силы выбрали Ястанира и до сих пор не оставили его. Спрашивай. Я вижу, ты хочешь.

– Но разве с той поры не было тех, кто…

– С той поры не было Альтау. А может так статься, что Ястанир был избран защитником с концами, кто знает. Есть что есть: в нём – сила многих Светлоликих. В честном поединке его не одолеть никому, и в Целестии не найдется клинка, который бы его поразил – и всё из-за того дня, тридцать веков назад, – он говорил так, будто это было вчера. – Из-за его клича и из-за того, что он бился за Целестию. Ничто в ней не может убить ее защитника.

Теперь Берцедер осмелился усмехнуться за компанию. Морозящий Дракон продолжал неторопливо и мерно, шагая по древним камням коридора, сточившимся от старости:

– Но Витязь не знал, что в иных мирах такое оружие может и найтись. Мне доставили его контрабандисты, с атаманшей которых ты держал такую ненадежную связь…

– Эльза? – в памяти всплыла плоская бархатная шкатулка, которую около двух лет назад ему не отдали в руки, как все артефакты. Контрабандисты доставили эту шкатулку напрямик в Семицветник, якобы Фиолетовому, на самом деле – Шеайнересу.

– Тот человек, Ягамото, годы искал его для меня. По странному совпадению к нему ее доставил тот, кто через год убил Эльзу в бою возле Кислотницы.

Остановиться на месте и разинуть рот Берцедеру Кокону помешал вовсе не возраст: всему причиной его почтение к Морозящему.

– Тот самый иномирец?

– Наверняка операция была проведена блестяще, – ответил Дремлющий, вновь усмехаясь. Он безошибочно открыл дверь и вошел в ту самую комнату, которую так недавно оставил сам Кокон. Яспис еще был здесь: заворожено вглядывался в перламутровую ракушку. Морозящий словно не заметил мальчика. Он подошел к столу, совершив приглашающий жест, и выложил из плаща сверток, завернутый в кровавую бархатную ткань.

– Взгляни, что было в той шкатулке, – пригласил он.

Клинок не был красив в обычном смысле этого слова. Кое-кто счел бы его неказистым: стертая резная рукоять, в которую вмурован единственный камень – сардис, камень убийц. Сточенное от времени, но все еще острое – видно было – лезвие. И однако Берцедер сразу же потянулся к нему, как к великому сокровищу – и то же чувство испытался бы любой человек, может, только, если бы он был не артефактором. Опасливо взглянув на Морозящего и получив поощрительный кивок, Кокон коснулся кинжала кончиками пальцев и вслушался.

И перед ним открылся один из самых таинственных артефактов внешнего мира: Каинов Нож. Его предыстория была коротка и скучна: обычное орудие садовода, каким можно перерезать бечевку или разрезать спелые плоды. Удобно ложащееся в ладонь – хозяин дорожил им за легкость и остроту…

А история началась с вероломного удара в спину. Брат – брата. Крови этого предательства хватило, чтобы в орудии убийства пробудилось сознание – и это сознание окрепло, когда нож подобрал через столетия какой-то волхв, понял его ценность и начал пытаться пробудить его по-настоящему…

И пробудил – потому что вскоре ученик вонзил Каинов Нож ему под лопатку.

Так шли века. Клинок менял обличья – становился богаче с виду, временами перековывался и затачивался – и обретал все большую власть с каждой новой изменой, с каждой каплей крови жертвы, которая умертвлялась дважды: клинком и отречением любимого существа.

Могущество этой вещи было велико, но оказалось подпорченным последним случаем. Когда неверный возлюбленный уже собирался ударить девушку кинжалом, она обернулась – и в секунду поняла его намерения. И со словами «Для тебя – что угодно, милый» – всадила лезвие в грудь сама, не испытывая ни злости, ни ужаса, ни досады на предателя.

Не зная, что этим же клинком он прервет и свой жизненный путь через два года: не сможет каждый раз видеть во сне ее любящие глаза.

Берцедер ласково погладил вещь, которая из-за двух глупых юнцов могла утратить свое предназначение. Кровь этого двойного самоубийства лишала клинок половины прелести.

– Его нужно пробудить, – сказал он, поднимая взгляд.

Морозящий Дракон наблюдал за ним с одобрением.

– Верно, – сказал он. – Ты пробудишь его. Не хочу отдавать эту честь никому иному.

И он чуть повернул голову в сторону Ясписа, который уже дослушал истории ракушки и теперь с некоторым испугом изучал Морозящего Дракона.

Берцедер целых три секунды непонимающе смотрел на белую головку мальчика, потом еще две – на заманчиво-холодное лезвие клинка.

Яспис был последним из его сыновей. Кокон изжил плотские инстинкты в последние столетия, так что думал никогда больше не иметь детей, но мать Ясписа хотела подарить своему учителю именно невинность, а подарила еще и сына с необычайным даром к артемагии, и теплый комочек стал его единственной слабостью, за которую он себя чуть ли не разорвать был готов. Зарекался – и все-таки допускал мальчишку в свой кабинет, отбирал вещи с самыми интересными историями – побаловать. Думал, что наследник…

Пять секунд – непозволительно большое время для раздумий.

– Яспис, – выговорил Берцедер твердо, – подойди.

Мальчик подошел беспрекословно – в Ниртинэ вообще всё выполнялось именно так. Вот только обычно в Ниртинэ не смотрели тебе в самую душу глазами, напоминающими чистые родники в летний день – от этого Ясписа так и не удалось отучить, хотя Берцедер все собирался.

Вот и отучу, – мелькнула мысль, пока он стискивал рукоять кинжала. Он только человек. Хрупкий. Недолговечный. Это легко.

Он не заставил мальчика повернуться спиной перед ударом – хотел видеть, как отразится осознание предательства в глазах, чтобы пробуждение Каинова Ножа было настоящим. И, после короткого свиста лезвия (вскрика не было, Яспис только губы приоткрыл), глядя как темнеют и умирают родниковые глаза на лице, – Берцедер почувствовал себя гораздо лучше.

Давно нужно было это сделать. Избавиться от последней слабости.

Клинок сверкал в его руке алым и был пробужден, а значит – совершенен.

– Хорошо, – прошелестел Дракон, принимая от него клинок. – Для Витязя это лезвие – отрава.

Берцедер смотрел на Каинов Нож с благоговением.

– Это может убить его?

– Не совсем, – ответ прозвучал задумчиво. – Для всякого клинка нужно подобрать руку, возносящую его. В случае же с Витязем… – он усмехнулся, и Берцедер понял эту усмешку и вновь наклонил голову.

– Клинок нужно доставить? – спросил он после этого.

– Мы решим, кому поручить его, – отозвался Морозящий, вновь говоря с ним как с равным. – Пусть пока будет у тебя. Скоро мы выступим. Твои ученики должны быть готовы. Я позову тебя, когда будет нужно.

Он вышел из комнаты, перешагнув через тело мальчика, оставляя кровавые следы на древних камнях.

Следующих шесть часов Берцедер провел в хлопотах. Нужно было озаботиться доставкой клинка в Одонар, связаться с той высшей нежитью, которая осталась верна, выяснить расположение сил противника – он даже не думал, что Морозящий Дракон будет радеть о мелочах. Мелочи – удел небезупречных.

К тому же, нужно было выяснить, что осталось от сил Семицветника. Удар по казармам, по Воздушному Ведомству и по самой башне был произведен одновременно, силой лазутчиков, которые долгие годы прикармливались Дремлющим через Магистров, проталкивались силами Ниртинэ, опаивались зельями, исподволь обрабатывались при помощи артефакторов и магии поцелуйш – эти твари владели убеждением лучше всех в Целестии…

Картины, возникшие на его артефактах, вполне удовлетворяли. От казарм элитных магических подразделений Махаона и Золотого Ириса остались только головешки. Ненамного больше повезло казармам для людей: сейчас на их развалинах слышались крики и ругательства, из-под завалов выносили раненых…

Берцедер, сосредоточепнно щурясь, поторапливал свои артефакты: увидеть хотелось как можно больше.

Завесная Цитадель – обитель кордонщиков – шерится выбитыми окнами, из которых идёт дым. Контрабандная взрывчатка, доставленная еще во времена сотрудничества с Эльзой, не дала осечки. Надписи над входом – «Всегда на страже Завесы» – нет и в помине, но удивительно немного тел. Проклятые кордонщики наверняка почти все были на Лилейном Поле – теперь, значит, в войсках у Витязя.

Хайроман – затоплен нежитью, которую провели агенты Ниртинэ, но ученики держатся стойко, огрызаются магией, как могут… ничего, ненадолго. Приласс… пустое здание. Ну, от этой школы никто ничего хорошего изначально не ожидал: наверняка все до последнего сбежали искать милости Ястанира…

Воздушное Ведомство. Птичник с его специально обученными птахами, нетронут, как и было задумано, а вот все звенья драконов…

Кокон по примеру Морозящего даже позволил себе усмешку, глядя на плавающих в крови, извивающихся от боли, сеющих хаос ящеров. Один, два… полдюжины… Всё.

Всё?!

Торопясь, он пересмотрел еще раз. Небо его артефакты не могли увидеть: проводящие зеркала были подвешены на груди наймитов, а с ними связи не было. Он взглянул в хрусталь, посчитал: да, шесть драконов, вот ещё два подранка, их добивают. Где остальные?

Удар по летучим отрядам Семицветника планировался тщательнее всего. Драконов убить сложно, потому расчет делался на то, чтобы выкосить наездников: без управления ящеры не опасны, а управлять ими – еще научись. Нежить, которая прошла через сметенные боевыми артефактами посты, должна была накидываться на крылья. Союзники Морозящего из людей и магов – те, что уже показали себя в прошлой битве за Одонар – должны были заняться самими наездниками, не допустить их до драконов, не дать взлететь…

Мелькнула очередная картина: разрушенные стены Тюрьмы Целестии, причудливо свернутые головы стражников, – но Кокон уже не обращал внимания на мелочи, он торопливо взмахивал руками, наводя связь со своими агентами.

Дремлющий застал его над следящими артефактами. Услышав его шаги, Берцедер торопливо подхватился со своего места – и с отвращением услышал в своем голосе призвук вины:

– Драконы Ведомства Воздуха…

– Пропали? – осведомился Шеайнерес.

– Сообщают, что они не стали ввязываться в драку, а отступили после первых же ударов. В небо.

– Это было разумно с их стороны, – без всякого сожаления признал Морозящий. – Силы действительно были неравны – драконы против Ратников…

Берцедер не выказал своего изумления, хотя ничего не знал об участии Лютых Ратей в уничтожении армии Семицветника.

– Удивительно не по-целестийски они поступили, не так ли? Неожиданное решение. Однако нас оно не должно тревожить.

Кокон наклонил голову. В этот план Шеайнереса он не был посвящён, знал лишь, что он связан был с Обсидиановыми Копями, откуда нежить доставила что-то важное для Морозящего Дракона. Приказ из Семицветника гласил: охранять, ждать, не соваться, расположить рядом побольше мощных артефактов.

«Пасынки», – подумал Берцедер теперь, когда они вышли в коридор.

Коридор был заполнен элитными магами из охраны Магистров. При помощи магии они осторожно буксировали перед собой огромные неправильной формы кристаллы, похожие на необработанные куски черного хрусталя. Каждый кристалл пронизывали причудливые узоры, похожие на те, которые возникают на окне при сильных морозах, и оттого нельзя было рассмотреть, что находится внутри. А внутри ведь явно что-то находилось – невнятно стучалось и царапалось, желая выбраться во внешний мир.

– Не пасынки, – отвечая на мысли Берцедера, промолвил Шеайнерес. – Дети.

Он положил ладонь на чёрную поверхность обсидиана – и существо внутри забилось сильнее.

– До Холдона… я пытался передать свою кровь иначе. Сотворить помощников лишь силой артемагии. Но они не обретали человеческий облик. И ждать их пробуждения было бы долго… я был всё же слаб. Тогда я пошёл другим путём, найдя женщину, чья магия была сильна, а тщеславие – велико… Которая дала бы мне всё, что я бы не пожелал, за мою науку. И она подарила мне сына в нужном облике. Эти же…

Обсидиановые глыбы выплывали и выплывали из дверей – Берцедер знал, что их не один десяток в подвалах…

– Они выросли за годы, – молвил Морозящий, глядя на кристаллы холодными глазами. – Теперь оставь меня с ними. Детей нужно разбудить. Мы вскоре отправляемся, а путь неблизкий.

Берцедер с тайной гордостью отметил, что никто из его учеников не показался в коридоре: им не было отдано такого приказа. Впрочем, они – пыль. Он избавился от последней слабости и теперь желал сделать для Шеайнереса еще хоть что-нибудь.

– После пробуждения вашим сыновьям понадобится пища…

– Да.

– Выводить ли мне на улицу учеников?

Несколько мгновений Морозящий смотрел ему в лицо. Не одобрительно или как-то еще – просто изучающе.

– Выводи, – ответил он после этого. – Любая вещь может быть обращена в дело – если попадет в умелые руки. Создашь порталы до Семицветника. Пусть твои ученики принесут драконьей крови и драконьей плоти. Это будет пищей. А когда мои дети поднимутся на крыло – им потребуются всадники.

Он отвернулся и направился туда, куда сносили большую часть черных, с прожилками, неровных глыб, высота которых доходила до четырех метров. Берцедер принялся выгонять из помещений учеников и осмысливать сказанное.

Поднимутся на крыло…

Мелькнули перед внутренним взором чёрные с серебром крылья. Морозящий Дракон был так назван неспроста. Во время обряда его магия действительно смешалась с магией драконов древности – не этих одомашенных ящерок, которые шныряли в небесах Целестии, а настоящих летучих хищников. Поэтому-то он был почти неуловим даже для Первой Сотни, и чтобы справиться с ним, понадобился уход большей части Первой Сотни в свет.

Однако Дракон не погиб. Как и Алмазные Рати, он уже находился за пределом смертности – ибо не был в полном смысле живым существом, а приближался в своем совершенстве к артефактам. Артефакты же существуют, пока существует их цель.

Отданные Светлоликими силы лишили Дракона способности летать и ослабили настолько, что силой он едва не сравнялся со смертными. Однако не погиб и, затаившись среди людей, дождался, пока все из оставшихся Светлоликих уйдут из Целестии. Он ждал терпеливо – потому что знал: и он тоже ослабил братьев. Сотворенное Лютыми Ратями навсегда отравило память Светлоликих и лишило их покоя.

Но даже и после их ухода он не мог достичь цели. Беспокойная Долина охралянась единственной, которая не ушла – ключницей-Айдонатр. До Малой Комнаты было не добраться, и Алмазные Рати, оказавшиеся в заточении, было не поднять. Тогда он решил вернуть своих воинов, возродив свою мощь по крови – в детях. Призыв равного, нужный для возрождения Ратей, мог выполнить не только их командир, но и тот, в ком текла его кровь.

С Холдоном Шеайнересу улыбнулась удача, однако независимый нрав того навлек на Морозящего новую напасть: в Целестии объявился страшный противник. Стоя в воинстве Холдона в день Альтау, Шеайнерес увидел сияние – и сперва было подумал, что это уходит в свет Айдонатр, и возликовал: Малая Комната и то, заветное в ней, оставались без охраны…

Но силы Светлоликих снизошли к мальчишке. Дракон видел это знакомое сияние – и знал, что пока не умрёт Ястанир, цель недостижима…

Однако Витязь пропал. Появится ли новый? Сколько их вообще может быть? В битвенной неразберихе Морозящий успел сделаться Нэриумом Гхаллом из разрушенного Холдоном городка Северного Края. Пришедшим мстить за семью и соседей. И снискавшим подвиги и славу.

Оставшихся сил едва хватило, чтобы очаровать нужных людей, преобразиться в Великого Дремлющего, славящегося своей мудростью. Он проследил, чтобы голова сына была погребена достойно – чтобы Холдон совсем не ушел в небытие. И погрузился в целительную спячку, водворившись в построенном Семицветнике на должности Восьмого Магистра. В полупровидческих видениях ему всё ярче виделась Малая Комната и слышался чарующий зов из неё – зов, который, как прежде, обещал знание, силу и бессмертие.

То, что скрывалось за дверью, призывало того, кто слышал его.

Однако в Беспокойной Долине воздвигся артефакторий. А в артефактории сел Ястанир – его Шеайнерес узнал с первого взгляда, не знал только – чем смертный маг, не принадлежащий к Первой Сотне, заплатил за роль защитника Целестии. И при нём ли эта роль и его сила.

И он снова ждал. Ослабляя армию Семицветника. Растравляя учеников Холдона – например, Эммонто Геккарис… Натравливая на артефакторий то комиссии, то нежить.

И всё не мог понять во время пробуждений – в силе ли Витязь или нет.

Он ждал и набирался сил, и подталкивал людей или магов обращаться к смертоносцам за помощью – Алмазные Рати тоже должны были копить силы. Пока сил не станет достаточно, чтобы опрокинуть Витязя в бою…

И вот, Ратники возрождены, а сам Шеайнерес вновь на крыльях, и всё равно – чтобы одолеть Ястанира понадобился предательский кинжал.

Берцедер дернул головой, отогнал кощунственную мысль. Ученики уже вышли во двор, теперь боязливо жались подальше от Алмазных Ратей, переминались с ноги на ногу. Несовершенные. Хрупкие. У них еще столько слабостей…

Он смотрел на здание, которое было последним пристанищем его Ниртинэ – и знал, что внутри сейчас происходит великое таинство пробуждения, что только теперь, когда у него самого достаточно жизни, Шеайнерес может дать ее часть своим детям…

Эхо глухого вскрика раскатилось по древним коридорам здания так, что качнулись стены, и задрожали окрестные сосны. Крыша брызнула мелкими осколками, и в небеса взвились тени, за которыми трудно было уследить глазами. Берцедер услышал свист крыльев, дыхание магии с неба – и понял то, что давно было очевидно: Витязь и его войска обречены, кто бы ни был в их составе.

С крыльца разрушенного здания медленно сошел Морозящий, и глаза у него сияли двумя алмазами.

– К Одонару! – велел он, сопровождая свои слова жестом – туда, откуда все яснее и яснее слышался чарующий, напевный зов.

Зрелище его воинов, движущихся в сторону этого зова, наполнило силой и… жизненным холодом.