Текст книги "Мургаш"

Автор книги: Елена Джурова

Соавторы: Добри Джуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1

Власть Отечественного фронта!

Наша власть!

Когда мы втроем отправлялись в горы в тот июньский вечер 1942 года, мы шли выполнять свой партийный долг. Как о чем-то далеком мечтали мы о том времени, когда по нашей земле свободно будут шагать красные партизанские дивизии, а на знамени, развевающемся над городами и селами, будет написано: «Отечественный фронт»!

Мы верили, что это будет. И вот 9 сентября один за другим в наш последний партизанский лагерь прибывали связные, радостные, взволнованные, и сообщали:

– Товарищ командир, по радио объявили: власть у Отечественного фронта!

Возгласами «ура» встречали мы каждое такое сообщение. Мы были как пьяные, громко кричали, пели, обнимались, хотя для меня новость эта не была неожиданной.

Я знал циркуляр № 4 от 26 августа, изданный Политбюро партии, в котором говорилось о вооруженном восстании как о непосредственной задаче. Я знал приказ Главного штаба Народно-освободительной повстанческой армии от 1 сентября начать решительные действия, поднять народ на вооруженное восстание. Во исполнение этого приказа два батальона бригады были сосредоточены здесь, на Волчьей поляне, чтобы занять Витинский проход, как только последует сигнал.

Сотни партизан, около трехсот ремсистов только из Локорского края, сотни партийцев, ремсистов и членов Отечественного фронта из нашего партизанского района были готовы к последнему бою. И вот пришла эта весть. Ведь за нее отдали свою жизнь Митре и Калин, Васко и Ворчо, бай Райко и Дечо, Маке и Станко и многие другие партизаны. А сколько погибло других людей, помогавших нам, настоящих патриотов и борцов!

Власть в наших руках!

Действительно ли это так? А жандармские дружины и карательные роты, а армия, которой командуют фашистские офицеры?

Власть все еще нужно было брать с боем, укреплять ее и утверждать.

После получения первого сообщения не прошло и получаса, а оба батальона уже были готовы выступить на Софию.

Я выслал несколько групп, чтобы они помогли объявить власть Отечественного фронта в наших шопских селах[15]15
  Шопские села – села, в которых проживают шопы, жители Западной Болгарии.


[Закрыть], выделил разведчиков на дороги, отпустил связных и приказал двигаться к Витинскому проходу.

То один, то другой партизан спрашивал:

– Когда пойдем к Софии, товарищ командир?

И никто, наверное, не догадывался, что мне хотелось не просто идти, а бегом бежать туда. Однако приказ штаба зоны, Главного штаба был ясным и недвусмысленным. Наша задача – охранять проход, чтобы не допустить прорыва сил противника к сердцу революции.

2

Первым селом, в которое вошли два батальона, был Чурек. Не раз мы освобождали села, не раз нас встречали с радостью, но она всегда омрачалась мыслью о том, что скоро придется уходить. Сейчас мы пришли навсегда, и знамя, развевавшееся у нас над головой, было не только нашим, чавдарским знаменем, но знаменем всего освобожденного народа.

Разве можно найти слова, чтобы рассказать о тех днях? Радостные лица, бесконечные «ура» – и потому охрипшие глотки, поцелуи и объятия. Мне кажется, что такую радость испытывали только наши деды, когда войска Гурко и Скобелева преодолевали заснеженные проходы, когда казацкие сотни после тяжелого боя останавливались в освобожденных селах и городах, а народ с хлебом-солью, с белыми полотенцами и церковными хоругвями нес им в дар свою любовь и признательность.

Нас встречал весь Чурек. Мужчины и женщины, старики и дети вышли далеко за село с цветами. Цветов было столько, что, наверное, все поляны, все сады после этого опустели.

Мы остановились посредине площади. Откуда-то вы несли стол. Я взобрался на него и начал говорить. В эти время прибыло охранение, оставленное на Ботевградском шоссе.

– Товарищ командир!..

Я спрыгнул со стола. Раз меня прервали в такой момент, значит, случилось что-то серьезное. От Витины двигались грузовики с жандармами. Однако мгновения было достаточно, чтобы позвать Бойчо, который должен был со своим батальоном остановить и разоружить жандармов, а если они откажутся подчиниться – и уничтожить. Я снова вскочил на стол и продолжал речь. Вскоре донеслось несколько одиночных выстрелов, затем наступила тишина. Притихла и площадь. Я взмахнул рукой и заговорил:

– Для нашей родины наступили радостные, счастливые дни, дни свободы…

На шоссе показалась мрачная колонна. Жандармы, бывшие еще вчера грозой, шли без оружия, с опущенными головами, конвоируемые партизанами.

Никакая сила, никакие слова не могли сдержать бросившийся на пленных жандармов народ.

– У-у-у… Убийцы!..

Многоголосый крик захлестнул улицы.

– Вот же он! Вот! – женский возглас взметнулся над площадью.

– И этот гад!

Несколько женщин окружили меня:

– Эти двое издевались над беременной Петрункой!

Поднятые руки, сжатые кулаки.

Схватив винтовки за стволы и приклады, партизаны образовали живую стену. Я снова впрыгнул на стол и крикнул:

– Товарищи! Сегодня власть у народа. Народ должен сказать свое слово. Как поступить с этими пленными? Освободить или наказать?

– Смерть! Сме-е-ерть! Смерть!

Никогда, наверное, приговор не бывал вынесен с бо́льшим единодушием…

В этот момент позади меня остановился грузовик Я обернулся – около кабины шофера стояла Лена. Я бросился к ней, но скоро нас разлучил товарищ, пришедший с донесением, которое он принял по телефону.

В казармах Ботевграда укрылись офицеры-фашисты, вооруженные до зубов. Они отказывались сдаться.

В нашем распоряжении было оружие пленных жандармов и грузовики. Я приказал Недялко Периновскому собрать отряд в сто человек, остановить все проходящие через Чурек легковые машины и грузовики и двинуться на помощь ботевградским товарищам. Однако новая телефонограмма принесла весть, что в Ботевграде революционные силы сами справились с врагом.

Я уже готов был подать команду выступать, когда несколько пожилых мужчин подошли ко мне:

– Товарищ командир, стол накрыт.

Его накрыли во дворе у Бойчо.

Пироги с брынзой, жареные куры, мясо, яйца, молоко, вино, хлеб… Это был настоящий пир, да только пировать было некогда: пора выступать. Только теперь я мог поговорить с Леной.

Мы уже собрались идти, когда я предложил:

– Лучше тебе вернуться в Софию. Ты привезешь из Бабицы Аксинию и бабушку и будешь ждать нас…

В этот момент кто-то позвал меня. А когда мы двинулись, Лены с нами не оказалось. Я встретил ее на одном из следующих митингов в Саранцах. В каждом селе нам готовили стол и сердились, если не могли остаться и отведать их хлеба.

В Саранцах первым на митинге выступил Бате. Ко мне подошли несколько товарищей.

– Лазар, люди хотят, чтобы и ты слово сказал.

Я взобрался на грузовик, превращенный в трибуну. И в этот момент услышал сдавленный крик Лены:

– Тетя Анна!..

Сквозь толпу к нам пробиралась тетя Анна, мать Васко. Сдавленный крик Лены напомнил мне страшную правду о судьбе Васко.

Перед затихшей толпой я рассказал о подвигах нашего Васко, о его героической смерти. У многих на глазах блестели слезы.

– Пусть все, кто любит свой народ так, как любил его Васко, придут к нам и продолжат вместе с нами борьбу с гитлеровским зверем, – закончил я.

В наступившей тишине первым прозвучал голос тети Анны:

– Лазар, запиши нашу Мику первой!

Мика была сестрой Васко. Молодая, красивая девушка, славилась как деятельная ремсистка и прекрасная ятачка.

– Не надо, тетя Анна, ты уже отдала и сына, и мужа… – Послышалось со всех сторон.

Но тетя Анна повторила:

– Записывай ее, Лазар. Ей есть за кого мстить, за кого воевать!

Я записал Мику первой. Она открыла список добровольцев.

3

Вечерело, когда мы подъехали к Осоицам. Я подал знак остановиться. И тут я увидел Лену.

– Ты не уехала в Софию? Садись в грузовик. Ты имеешь право раньше всех въехать в Осоицы.

Здесь к нам вышла мать Ворчо.

Одну руку она вытянула вперед, а другой поддерживала передник, наполненный чем-то.

– Лазар, Лена… помните… Ворчо… Он так наказывал… Ваши винтовки цветами украсить… Не довелось ему привести в дом жену-партизанку…

Передник тети Магды был полон цветов. Это были не просто цветы, а настоящие букеты, перевязанные полосками красной материи. И пошла мать от партизана к партизану, ласково гладила каждого по голове и плечам, украшала винтовки цветами, роняя молчаливые слезы. Я услышал, как кто-то тихо прошептал:

– Никогда не умрет погибший в бою партизан, но мать всегда будет плакать о нем…

4

Одиннадцатого сентября два батальона вошли в Новоселцы. Кровавую славу имело это село. Только майор Стоянов со своими подручными убили более восьмидесяти патриотов. За эти «подвиги», за преданность фашистской власти правители наградили Стоянова 160 тысячами левов.

Пришлось создать два народных трибунала, чтобы расследовать преступления более двухсот убийц и преступников, двухсот инквизиторов и палачей, создавших мрачную легенду о новоселской кровавой бане.

Еще не окончился митинг, когда ко мне подошел новый управитель околии Недялко Периновский.

– Лазар, тревожные новости.

Не такой был человек бай Недялко, чтобы волноваться по пустякам.

– Что случилось?

Он оглянулся по сторонам.

– Пойдем ко мне, поговорим.

В его кабинете собрались представители власти, командиры батальонов, старые партийные работники, молодежь.

– Отказываются подчиниться!

В первый момент я ничего не мог понять. Кто это на третий день народной свободы отказывается подчиниться народной власти? Потом все стало ясно. В селе Горни Богров находился жандармский штаб генерала Кочо Стоянова. Там же стояли и воинские части – несколько тысяч человек, которыми командовали офицеры-монархисты.

Было решено, что батальон Атанаса отправится в подбалканские села устанавливать власть, а мы с батальоном Бойчо двинемся к Горни Богрову и на месте усмирим взбунтовавшуюся фашистскую свору.

Около села нас ожидали свои люди. Обстановка быстро прояснилась. Многие офицеры, переодевшись в гражданское платье, в страхе перед народным гневом сбежали, другие укрылись в лагере. Среди солдат росло негодование, однако представителям власти Отечественного фронта трудно было связаться с ними. Часовые получили строжайший приказ никого не пропускать в лагерь и оттуда никого не выпускать.

Мы оставили большую часть батальона в резерве и с одной четой направились к штабу. Увидев Красное знамя, развевающееся над грузовиком, часовой вытянулся, отдал честь и беспрепятственно пропустил нас. Перед зданием штаба мы вышли из машины, несколько человек остались во дворе. Одни должны были нести охрану, а остальные – поговорить с солдатами, которые один за другим выходили из помещений, озирались и нерешительно направлялись к нам.

Нас встретил адъютант начальника штаба. Молодой офицер высокомерно посмотрел на нас:

– Что вам угодно?

Оказалось, что Бойчо может не только командовать батальоном, но и вести дипломатические переговоры.

– К вам прибыл командир партизанской бригады «Чавдар». Отведите нас к начальнику штаба.

– Господин полковник занят…

– Занят? – Рука Бойчо машинально стала расстегивать кобуру. – А может, все-таки для нас у него время найдется?

Через мгновение адъютант распахнул дверь, и мы с Бойчо без приглашения вошли вслед за ним.

Начальник штаба встретил нас стоя. Он небрежно протянул руку и представился.

– Именем народной власти предлагаем вам вывести все войска без оружия на площадь. На митинг. Будет говорить командир бригады.

– Вам бы, господа, следовало знать, что в армии все делается по приказу. Я не получал никаких распоряжений от своего начальства на этот счет…

– А вам известно, что теперь уже новая власть?

– Да, господа…

– Я беру всю ответственность на себя за ваши действия. А вам лично нечего бояться. Мы наказываем только преступников.

– Я ничего не сделал плохого. Я только добросовестно выполнял приказы командования и…

– Считайте, что это тоже приказ!

– Я не одобрял некоторых действий…

– В таком случае распорядитесь, чтобы все собрались на митинг.

Когда мы вышли на площадь, то увидели, что солдаты и партизаны братаются. Быстро образовали солдатский комитет, составили список офицеров, подлежащих аресту, и офицеров, которых следовало привлечь на нашу сторону.

Когда мы уезжали, нас провожало мощное «ура».

5

В тот же вечер я встретился с Янко. Он возглавил штаб народной милиции, который разместили в отеле «Славянская беседа». Мы обнялись. Потом он пододвинул мне стул:

– Садись!

Информация Янко была краткой. Народная власть утвердилась по всей стране. Однако не исключено, что контрреволюционное офицерство предпримет какие-нибудь авантюристические шаги. Поэтому сейчас нам необходимо было соблюдать бдительность. Бригада наша отводилась в резерв, ей надлежало в полном составе сосредоточиться в Новоселцах и ожидать там дальнейших указаний.

– Одна из главных задач – набор добровольцев. Нам предстоит не «символическая», а реальная война с фашистской Германией. Ясно?

Уже у двери Янко положил мне руку на плечо и спросил:

– Со своими виделся?

– Только с женой. Совсем немного…

– Скоро сможешь больше видеться.

– Да, но я…

– Что?

– Хочу на фронт.

Он улыбнулся:

– Ты же знаешь. Мы пойдем туда…

– Куда нас направят!

6

12 сентября я был в Пирдопе, где находился батальон Свилена. Встретился с Тодором Дачевым, Веселином Андреевым, со Свиленом и еще со многими старыми товарищами. Это была наша первая встреча после 9 сентября. Я передал им указания Янко, и вскоре, оставив одну чету, батальон направился к Новоселцам.

15 сентября бригада получила приказ идти в Софию. Перед крайними домами Подуяне колонна остановилась. Тысячи людей вышли встречать нас. Уходили мы отсюда втроем, а возвратились бригадой!

Я смотрел на знакомые улицы и не узнавал их. Осень позолотила деревья. Над домами развевались красные знамена.

Наш путь лежал мимо здания советского представительства. Около него мы остановились и троекратным «ура» приветствовали посланцев Советской страны.

Площадь перед Народным театром превратилась в волнующееся человеческое море. И снова командиру пришлось говорить о жертвах фашизма, о мужестве наших людей.

– Есть такая поговорка – не лезь на рожон. Эта «мудрость» трусов опровергнута самой жизнью. Нужно лезть на рожон, даже если путь твой лежит через ужасы и страдания, даже если против тебя вооруженный до зубов враг.

В те страшные и героические дни в народе родилась новая поговорка: не лезь на народ. Кто пойдет против народа, тот навсегда будет вышвырнут из истории!

Ко мне подошла Лена. На руках она держала нашу дочь – в белом платьице, с красным бантом на голове, в белых туфельках и чулках.

Я протянул руки, чтобы обнять ее, а она отпрянула, обвив ручонками шею матери. Она опять не узнала меня. С тех пор как мы с нею виделись, прошел не один месяц.

Встретить нас пришел и Янко, худой, радостный и озабоченный.

Через несколько дней нам сообщили: из бригады формируются две дружины, которые вольются в первый и шестой пехотные полки. В ближайшее время нам предстоит отправиться на фронт. В эти же дни мне присвоили звание полковника.

Стефан Халачев, который во главе своей бригады еще в первые дни свободы прибыл в Софию, получил звание подполковника и был назначен помощником командира первой дивизии. А какое назначение получу я? Мне, конечно, хотелось бы со своими товарищами вместе воевать против немцев. Это было самой большой мечтой всех нас. И вдруг…

– Принято решение назначить тебя начальником областного управления милиции. Ты остаешься в Софии.

– Не согласен!

Первый раз в жизни я сказал «не согласен», когда партия поручала мне что-то. Янко улыбнулся:

– Все так говорят. Все хотят на фронт. А тут пусть остаются одни женщины и… фашисты?

Голос Янко вдруг стал суровым:

– Это приказ, который надо выполнять. Ты знаешь, сколько сейчас дел у начальника милиции? А сколько еще нам предстоит сделать, о чем мы никогда даже не думали? Подбери из наших парней на должность околийского начальника милиции. И всем быть в форме.

Как, мы должны облачиться в полицейскую форму, с аксельбантами и прочей мишурой?

Лицо Янко постепенно просветлело:

– Ты же понимаешь – так надо.

– Понимаю.

Действительно, так было надо. Создавать новое, наше государство. Воевать с трудностями, которые ни в чем не уступали тяжелым сражениям в горах.

20 сентября первая и вторая партизанские бригады «Чавдар» влились в первый и шестой пехотные полки как отдельные гвардейские дружины и вместе со всей дивизией отбыли на фронт.

Мне хотелось быть с ними, а я стоял в стороне и провожал их. Их провожали тысячи людей – матери и отцы, жены и дети, друзья и товарищи, и грусть расставания сменилась чувством восторга и преклонения перед теми, кто уходил выполнять свой величайший долг перед родиной – долг солдата.

Военная музыка, четкий солдатский шаг.

Дивизия шла на бой!

Гремело солдатское «ура», женщины украдкой утирали слезы, дети размахивали маленькими красными флажками.

Дивизия шла на бой.

Шеренгами проходил солдатский строй по запруженным людьми улицам.

Дивизия шла на бой!

Полки и дивизии уходили на фронт. Народ-воин с винтовкой в руке вставал на защиту своей свободы, своего счастья!