Текст книги "Мургаш"

Автор книги: Елена Джурова

Соавторы: Добри Джуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1

Уже несколько дней мы готовились уйти в горы. Добри сообщил, что заберет нас на пасху. Оставаться в Осоицах стало опасно. Первые несколько дней с нами должны были находиться мама и Аксиния. Куда после этого хотел отправить их Добри, я не знала, но на все дни, которые они проведут в горах, надо было приготовить еду для ребенка.

Мы собрали весь сахар, какой был в доме, тетя Елизавета дала крупчатки, и мама испекла несколько противней курабье. Купили мармелада, испекли хлеба.

Из наволочек сделали что-то вроде мешочков, куда сложили все, что можно было унести. В общем, мы были готовы к трудному походу.

Два дня назад Стефан привел группу новых партизан, которые разместились на приемном пункте в сосновой роще. Когда Стефан относил им еду, мама передала мармелада и торбу с курабье.

– Дай ребятам, пусть полакомятся.

– Ладно, – со смехом сказал Стефан. – Скажу, что это им на пасху от одной очень набожной старушки.

– Я тебе покажу набожную старушку! – обиделась мама.

Наступил первый день пасхи. Погода стояла солнечная, теплая, на улице кричали дети, во всех домах праздничная суета. Разнесся радостный колокольный звон – церковная служба закончилась. И вдруг тут же завыла сирена – она возвещала, что в село въехали несколько грузовиков с жандармами.

И сразу все померкло вокруг. В дверях показались матери, они звали детей домой, колокол затих, даже солнце спряталось за облаками. Зачем они сюда нагрянули?

Грузовики остановились перед общинной управой, и жандармы в касках и с автоматами двинулись к роще.

Через час ударил барабан:

«Всем солдатам и полицейским отпускникам немедленно собраться на площади перед общиной. Кто не явится, понесет наказание за невыполнение приказа».

Младший брат тети Елизаветы, Ицо, который пришел на три дня в отпуск, начал одеваться.

– Ты куда? – спросила его сестра.

– Не слышишь разве? Приказ… Если не пойду, сообщат командиру полка, тогда иди объясняйся. Да еще двадцать суток ареста…

Мы вдвоем с тетей Елизаветой прижались к окну, которое выходило к роще. Туда потянулись десятки солдат и полицейских. Неужели они обнаружили приемный пункт и поэтому туда и направились? Или просто для проверки?

После обеда Ицо вернулся. Мы с тетей Елизаветой встретили его во дворе. Он не ждал, когда мы его спросим, сам сказал:

– Нашли партизанское укрытие. Правда, пустое. Ни одной живой души. А в нем торбу с курабье, мармелад, кувшин с бузой, одеяла.

– А что за стрельба была перед этим?

– Говорят, какого-то партизана пристрелили. Он их вел к укрытию, только совсем не туда, куда надо, поэтому все успели убежать.

Сердце мое сжалось. Кто этот человек? Ведь он был нашим товарищем… И еще пришла в голову мысль: найденные продукты могут привести полицейских к нам. Я посмотрела на тетю Елизавету и поняла, что она думает о том же.

Мы обе сразу направились в мою комнату. Я схватила наволочку с курабье, а тетя Елизавета молча подставила фартук. Я высыпала в него все печенье. Тетя Елизавета вышла, а мы с мамой торопливо начали распаковывать свой багаж.

Мама приготовила для Добри вязаные портянки. Она села на постель и начала их распускать. Работа шла медленно. Хорошо, плотно были связаны портянки, чтобы не пропускать холод. Мама встала и взяла ножницы.

– Что ты хочешь сделать?

– Тапочки для Аксинии.

И вот уже тапочки скроены. Я за это время успела вынести все вещи, приготовленные в дорогу, и рассовала по старым местам. Теперь даже если и придут полицейские, они не догадаются, что мы готовились в путь.

Дверь открылась, и вошла тетя Елизавета.

– Коровы не захотели есть курабье, а свиньям оно понравилось. Давай мармелад.

Я подала ей кастрюлю.

Теперь мы могли вздохнуть с облегчением: все следы уничтожены.

– Тетя Елизавета, а вдруг дети что-нибудь скажут?

Коле было десять лет, Косте – девять, оба мальчика послушные, исполнительные. Но дети есть дети. Несколько ударов по лицу могли заставить их сказать что-нибудь такое, от чего будет зависеть наша жизнь, а они даже и не догадаются об этом.

Тетя Елизавета вышла на улицу, и ее голос разнесся по двору:

– Коле, Коста, идите домой!

Дети прибежали в дом.

– Если вас кто спросит про тетю Лену, всем говорите, что ничего не знаете.

– Хорошо, мама.

– Вы ничего не знаете! Ничего! Головы вам поотрываю, если разболтаете что-нибудь!

Тетя Елизавета никогда не поднимала руки на детей, не повышала голоса. И вдруг такая страшная угроза: «Головы вам поотрываю!»

– Идите играйте. Лучше, если вас тут не будет, когда они придут!

«Когда они придут!»

Тетя Елизавета словно ножом отсекла надежду, что, может, все обойдется и полиция не станет нас искать. Я вошла в комнату и взяла Аксинию на руки. Что ж теперь делать? Только ждать. Ждать, как ждет осужденный на смерть, вслушиваясь в ночную тишину, не раздадутся ли шаги палача.

Самое страшное – неизвестность. Наверное, вот в такие моменты люди седеют.

Сидишь, сидишь и ждешь. Не можешь ничего делать, ничего предпринять, не можешь ни у кого попросить помощи… А может, и не придут? Может, на этот раз все обойдется?

Надежда начинает теплиться в груди, а потом опять сменяется тревогой.

2

Они пришли. В комнату ввалились два жандарма и агент. Я встала:

– Что вам угодно, господа?

– Где твой муж?

Я опустила глаза.

– Он посажен в лагерь…

– Значит, он не в Германии?

– Нет…

– Зачем тогда врешь, что он там работает?

– Стыдно мне перед людьми. Мама была против моего замужества и теперь все время меня ругает. В нашем роду таких людей не было.

– Он тебе пишет?

После побега Добри велел мне по-прежнему регулярно писать письма в лагерь. Так продолжалось несколько месяцев подряд. Ответа, конечно, не было, и однажды я направила заказное письмо коменданту лагеря. Так и так, господин начальник, моего мужа арестовали и посадили в ваш лагерь. Он писал мне два раза, а потом перестал. Прошу вас, ответьте, что с ним. Жив он или нет, я очень беспокоюсь.

Комендант лагеря мне не ответил, но это освобождало меня от необходимости отправлять бессмысленные письма. Все это было нужно на тот случай, если спросят: «Где ваш муж, пишет он вам?»

Я открыла ящик стола и достала оттуда два конверта.

– Больше года не откликается. Вот, это все.

Агент осмотрел комнату и сказал:

– Пойдете с нами.

Меня с Аксинией на руках повели в общинную управу. Ввели в комнату кмета и оставили одну. На столе лежало наше печенье курабье, стояли кастрюли с мармеладом, коробка с чабрецом, кувшин с бузой. Прошло полчаса. Никто не приходил. Аксиния, которой не терпелось побегать, стала дергать меня за полу:

– Мама, иди сюда!

Пронзительно зазвонил телефон, и в комнату вошел поручик в лакированных сапогах.

– Повернись лицом к стене! – приказал он мне. Потом поднял трубку и произнес: – Поручик Пангаров слушает…

На другом конце провода кто-то орал басом:

– Я жду вас уже полчаса! Немедленно выступайте из Осоиц и двигайтесь к Прекрысте. Там обнаружена большая группа партизан!

– Никак не могу, господин майор. Мы здесь обнаружили лагерь партизан. Нашли продукты и задержали женщину, которая снабжала их.

– Выступайте без разговоров!

– Господин майор…

– Ты слышал приказ?!

Телефон глухо щелкнул. Майор, видимо, бросил трубку. Поручик, дымя сигаретой, нервно шагал по комнате, изредка бросая на меня колючий взгляд, но ничего не говорил. Аксиния опять стала меня теребить:

– Мама, пойдем!

– Погоди, погоди, миленькая, скоро пойдем.

Не прошло и десяти минут, как вновь зазвонил телефон.

– Слушаю…

– Вы еще не выступили, поручик Пангаров?

– Господин майор…

– Ты все еще торчишь там?

– Я не могу выступить, господин майор. Женщина…

– Погоди, я научу тебя.

Майор опять бросил трубку. Поручик еще быстрее зашагал по комнате. Вдруг на шоссе показался автомобиль. Он мчался с бешеной скоростью. Перед общинной управой тормоза взвизгнули, из машины выскочил майор Стоянов и стремительно влетел по лестнице. Дверь с шумом отворилась.

– Поручик Пангаров! Почему не выполняете приказ? Немедленно выступайте куда вам велено! Там обнаружена большая группа партизан!

– А эта женщина?..

– Пусть убирается отсюда! Ведь мы партизан упустим!..

Я схватила Аксинию и быстро выскользнула за дверь.

Дома меня встретила тетя Елизавета:

– Что, отпустили?

Я молча кивнула головой. Ко мне подбежали Коле и Коста. Коле, понизив голос, сообщил:

– Тетя Лена, мы сказали, что к тебе в гости никто не приходил и что ты целыми днями одна сидишь в доме…

Вскоре вернулся и Стефан, которого тоже в этот день арестовали. Его избили и отпустили.

Грузовики с жандармами проурчали рядом с нашим домом и выскочили на шоссе. Как будто опасность миновала, но страх еще продолжал сдавливать сердце.

Что будет дальше? Майор Стоянов завтра же поймет, что напрасно освободил меня. А если не завтра, так на следующий день жандармы опять ввалятся в дом… А Добри все нет. Где-то здесь, я знаю, Бойчо, Нанко и Генчо. Они бы смогли забрать нас с собой. Но кто знает, где они сейчас скрываются, после того как жандармы обнаружили «палатку»?.. Да и нельзя мне к ним идти.

Дверь неожиданно резко распахнулась. На пороге стоял офицер, а за ним – сторож с винтовкой. Штык на ней был отомкнут.

Я подняла голову и медленно выпрямилась. Услышала, как офицер шагнул раз и другой ко мне и…

– Здравствуй, Лена!

Голос! Его голос! Добри! С плачем я прижалась к его груди.

– Что тут произошло?

В нескольких словах я рассказала ему все.

– Все ясно, здесь оставаться больше нельзя, – сказал он.

– Тогда я буду собираться в дорогу сейчас…

– Нет, не сейчас. Завтра вечером мы придем и заберем вас всех. – Он сказал несколько слов Стефану, чтобы тот отправлялся в Софию, затем повторил: – Завтра вечером я буду здесь. Чтобы все были на месте.

Дверь захлопнулась за ним, а я все еще стояла в оцепенении и никак не могла поверить, что он был здесь, разговаривал со мной, что теперь он все знает.

3

До наступления темноты оставалось семь часов. Тогда и должен был прийти Добри. Едва ночь опускается на село, как хозяевами положения становятся наши.

Я снова посмотрела на часы. Прошло еще полчаса. Как медленно течет время! И тут вдруг у нашего дома остановился желтый полицейский автомобиль.

– Елена Добрева Маринова?

– Да, это я.

– Следуйте за нами.

Я узнала голос майора Стоянова. Простилась с мамой, дочкой. Мне указали на заднее сиденье автомобиля.

Мама взяла Аксинию на руки, а она с любопытством, серьезно осматривала автомобиль и незнакомых мужчин В форме.

Ах, Добри, Добри, не успел!.. Мне хотелось кричать от муки и боли.

Автомобиль тронулся с места.

– Куда вы меня везете, господа?

– Вы арестованы, а с арестованными разговаривать не разрешается, – ответил майор Стоянов.

Мы остановились около здания новоселского полицейского управления, и меня ввели в комнату дежурного. Вскоре вошли агент и старший полицейский Бозаджийский.

– Ты пойми, что это пока не допрос. Мы христиане и на второй день пасхи никого не допрашиваем. Просто хотим познакомиться с тобой, – заговорил Бозаджийский.

– Спрашивайте, я все вам скажу.

– Тогда скажи, где сейчас твой муж?

– В лагере.

– Так, так. А отчего же он не пишет тебе?

– Не знаю.

– Слушай, а где вы познакомились?

Я смущенно улыбнулась:

– Шла один раз по Регентской улице. Кто-то шел за мной и свистел. Я обернулась, а он снял шапку. «Так, мол, и так, разрешите познакомиться с вами». Вежливый, культурный. И костюм на нем новый. Так и познакомились.

– А потом?

– Он был красивый… И я вышла за него замуж.

– Красивый! – возмутился агент. – У тебя что, головы на плечах не было?

– Не было…

– А как твоя мать на это посмотрела?

– Мама была всегда против него…

– А о политике что он тебе говорил?

– Да что я в ней понимаю, в этой вашей политике…

– Ну и как же, ты до сих пор его любишь?

– Люблю? Да если б он появился, я бы ему глаза выцарапала. Он же бросил меня с ребенком, ведь два года от него ни слуху ни духу. Мне перед людьми стыдно. Они спрашивают, где мой муж, а я вру, говорю: в Германии. Я даже на глаза дедушке Петру не смею показаться…

– Кто это такой, дедушка Петр?

– Полковник Дырвингов.

– Дырвингов?

Петр Дырвингов, мамин дядя, был известный военачальник, он пользовался огромной популярностью среди бывших македонско-одринских ополченцев. Его имя было известно в стране.

Допрашивавшие меня переглянулись и вышли. Через некоторое время они вернулись.

– Сейчас мы тебя поместим в комнату, там переночуешь, а завтра видно будет.

Меня повели по двору. И вдруг я услышала:

– Мама, мама!

Я обернулась. Протянув ручонки, ко мне шла Аксиния. Сердце мое оборвалось. Значит, и их с мамой взяли. Я бросилась к дочке, и в этот миг услышала из окна голос начальника полиции:

– Зачем ее пустили во двор? Я же говорил, чтоб не показывать ей ребенка. Верните ее назад!

Одним прыжком старший полицейский настиг меня, оторвал от дочки. Я упала на землю. Аксиния расплакалась. На помощь Бозаджийскому пришел агент, и они потащили меня куда-то. Я стала сопротивляться, царапаться и кричать:

– Отдайте мне дочь!

Несколько сильных ударов по лицу и спине, заломленная назад рука – и меня втолкнули в коридор.

Бозаджийский вытащил зеркальце и посмотрел в него. Неожиданно он повернулся ко мне, и страшный удар повалил меня на землю.

– Собака, чуть глаза совсем не выцарапала!

Он начал меня пинать ногами, затем надел наручники, поднял и повел. Открыв дверь камеры, схватил меня за волосы и с силой втолкнул туда.

Я сжалась в комок и заплакала – от боли, от страха за ребенка. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Из коридора проникал какой-то тяжелый сладковатый запах, из соседних камер доносились крики.

Поздно ночью в коридоре сменили часового. Через несколько минут я услышала, как он крикнул:

– Петро, вынеси отсюда этот труп. И дай два ведра воды. Все сапоги у меня в крови.

Вскоре я услышала, как по коридору что-то поволокли, затем заплескалась вода, и в мою камеру потекла красная струя. Я прижалась к стене.

Под потолком мерцала маленькая бледная электрическая лампочка, и ее желтый свет едва достигал углов камеры.

Дверь неожиданно с шумом открылась. На пороге стоял полицейский в белом полушубке, с помутневшими пьяными глазами и отвисшей нижней губой.

– Так это ты, красотка, хотела выколоть глаза нашему начальнику?

Полицейский подошел и попытался схватить меня. Я изо всех сил закричала и бросилась в другой угол.

– Спокойно, спокойно, – заикаясь, заговорил он. – Беги не беги, все равно моя будешь. Или ты опять царапаться хочешь? Я тебе сейчас поцарапаюсь!

Он бросился на меня и схватил за плечи. Я сопротивлялась, а наручники все сильнее впивались в руки. Я опять закричала изо всех сил и последним напряжением вырвалась из его лап.

В это время кто-то ногой толкнул дверь. На пороге стоял часовой с винтовкой в руке.

– Ты что здесь делаешь? Ну-ка, выходи!

Команда, казалось, отрезвила пьяного полицейского. Он взглянул на часового, выругался.

– Выходи! – Приклад угрожающе поднялся вверх.

– Ну смотри, Бозаджийский тебе покажет…

Насильник вышел из камеры, а часовой, прикрывая дверь, сказал мне:

– Не бойся. Я тут буду дежурить до утра. Он повернул ключ в замке и вынул его.

Утром меня привели к начальнику околийской полиции. Перед ним лежала тоненькая папка, на которой он написал: «Елена Добрева Маринова».

Начался допрос, но на этот раз речь шла не обо мне и Добри, а о полковнике Дырвингове. Я все время называла его «дедушка Петр».

– Ладно. Сегодня у нас третий день пасхи, так пусть все кончится по-хорошему. Я тебя отпущу, но при одном условии. Ты сегодня же соберешь свои пожитки и оставишь мою околию. Иди куда хочешь, но чтобы тебя здесь не было, – заявил начальник.

Я не верила своим ушам. Неужели и в самом деле меня отпускают?..

Быстрее, быстрее домой, а потом… Куда мы пойдем из Осоиц? Удастся ли нам связаться с Добри?

Неожиданно позади нас раздался стук кованых сапог. Шаги быстро приближались, догоняли. Неужели это начальник распорядился вернуть нас?

– Госпожа, госпожа…

Я обернулась. Полицейский. Ну конечно, начальник просто поиграл с нами. Сейчас нас вернут назад. Полицейский подошел, тяжело дыша:

– Госпожа, вот ваша косынка…

Это был тот самый полицейский, который заступился за меня ночью.

– Спасибо, брат…

Увидев, что мы возвращаемся, тетя Елизавета перекрестилась от изумления.

– Тетя Елизавета, скорей иди к деду Коле, пусть запрягает телегу. Сегодня же вечером мы должны уехать в Софию. Я только схожу к кмету за открепительным талоном. Если придет Добри, скажи ему, что мы уехали во Врабево…

Я оставила маму собирать вещи, а сама пошла в общинную управу. Кмет раскрыл рот от удивления:

– Стало быть, освободили вас?

Нужно было доиграть игру до конца:

– Да, господин кмет. В полиции служат неглупые люди. Они знают, кого задерживать, кого освобождать…

– Что вы собираетесь делать?

– Обидно мне, господин кмет. Обидно, что здесь, в Осоицах, меня два раза арестовывали. И какой это позор для моего дедушки Петра Дырвингова! В общем, я решила уехать отсюда.

– Да, случаются ошибки, но их ведь потом исправляют.

– И все же я решила уехать. Если вам не трудно, выдайте мне открепительный талон и пропуск во Врабево.

Кмет сделал что нужно, даже проводил меня до двери:

– Увидите своего дедушку – передайте ему привет из здешних мест.

На площади я встретила бай Райко и решила пройти мимо. Я боялась, что чужих глаз здесь много и нас могут увидеть вместе, но он сам подошел ко мне:

– Освободили?

– Да. Повезло. Никаких показаний я полиции не дала, ни устных ни письменных.

– Хорошо. А теперь?..

– Ухожу из села к Добри.

– Что-нибудь нужно тебе?

– Денег у меня совсем нет.

– Иди домой. Дед Коле уже запряг телегу. А я сейчас пришлю тебе немного денег.

Мы разошлись.

Очень скоро к нам в дом прибежал мальчик и принес конверт с деньгами. В нем было две тысячи левов. Дедушка Коле сел на козлы и махнул кнутом.

На вокзале в Саранцах мы выгрузили багаж и стали ждать поезда. Он ходил из Софии до Макоцево и возвращался оттуда в Саранцы через два часа.

Пассажиры заполнили вокзал. Среди них я увидела Стефана. Вместе с ним была и Виолета, его будущая жена.

Я пошла к нему, а он, увидев меня, снял очки, затем снова надел их, посмотрел на меня и дернул Виолету за руку:

– Лена?

Мы обнялись. Оказалось, что Добри попросил его узнать, что с нами, и если нужно, позаботиться об Аксинии. Стефан отбыл в Софию, нашел там Виолету и в тот же день вернулся в Саранцы. Отсюда он собирался отправиться в Новоселцы. Я сказала ему, что еду во Врабево.

– Нельзя. Там тебя найдут.

– Куда же идти?

– В Бабицу. Там никто вас не знает, а Виолета сама из этого села.

– А как же быть с пропуском?

– Вернемся и сменим. Виолета останется с мамой, поможет ей с багажом.

Мы уселись на телегу деда Коле и вернулись обратно в село. Кмет уже выходил из своей канцелярии.

– Одна просьба к вам. Линия в Северной Болгарии не работает. Если можно, дайте пропуск в другое село.

– Пожалуйста.

Он взял пропуск, зачеркнул «Врабево» и написал «Бабица». Он не внес исправление в копию… Это спасло нам жизнь.

Я успела забежать к тете Елизавете и только ей одной сказала о новом месте, куда мы переселялись. И еще попросила сообщить об этом Добри.

Когда мы вернулись на вокзал в Саранцы, уже стемнело. На рассвете поезд отбыл в Софию.

В десять утра сельский глашатай ударил в барабан и возвестил:

– Кто знает и скажет, где находится Елена Добрева Маринова, тот получит награду в двести тысяч левов!

На следующее утро после того как нас выпустили, начальник околийского полицейского управления говорил по телефону с дирекцией полиции в Софии, и в разговоре, между прочим, спросил, кто такой Добри Маринов, который сидит в лагере в Крсто Поле.

– А что тебе о нем известно?

– Да мы жену его арестовали.

– Где она сейчас?

– Отпустили.

– Идиот! Ведь это жена Лазара! Сейчас же задержи ее!

Начальник управления вскочил в автомобиль и понесся к Осоицам. Здесь он стал расспрашивать обо мне и Аксинии.

А по селу пошел глашатай:

– Двести тысяч левов тому, кто скажет, где жена и дочь Лазара!

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

1

– Что с тобой, Лазар?

Бай Недялко смотрит на меня испытующе.

– Ничего…

Я решил никому не говорить о Лене и Аксинии. Об этом же я попросил и товарищей, которые были со мной. Но я так мучился, что не выдержал. Бай Недялко был надежный человек, он никому не скажет, ему довериться можно.

– Никогда не прощу себе… Никогда…

– Что?

Я рассказал ему все.

– Знаешь что? Давай нападем на них…

Напасть предлагал еще вечером и бай Марин. Но как разгромить околийский центр с полицией, жандармерией и войсками? Да к тому же, кто дал мне право жертвовать жизнью моих товарищей, чтобы спасти мою жену и дочь?

– Нельзя, бай Недялко, нельзя…

– Но ведь ты же знаешь наше правило: о товарище, попавшем в беду, не тужат – за него мстят.

Правило это я знал. Неужели и бай Недялко считает их погибшими?

Я поднялся и позвал бай Стояна:

– Распорядитесь! Сейчас займемся боевой подготовкой.

Подготовка, встречи, походы, снова подготовка, снова встречи. Дни проходили один за другим, и только множество дел заставляло меня иногда на миг забывать о своих… В села нагнали воинские и жандармские части. Власти понимали, что мы готовим крупные операции, и привели все свои силы в боевую готовность.

Прибывали ночью партизаны, их надо было вооружать и обучать. Мы установили наконец связь с четой «Бачо Киро». Все было бы хорошо, если бы не мысли о Лене и Аксинии.

Через несколько дней с группой новичков вернулся и бай Недялко. Он доложил мне как положено, а потом лицо его расплылось в улыбке. Он взял меня под руку и повел за собой:

– Лазар, у меня есть кое-что лично для тебя.

Я прикусил губу: ведь у меня уже ничего личного не было…

– Говори!

– Привет тебе от Лены, Аксинии, бабушки Тинки…

Я схватил его за плечо.

– Не шути так, бай Недялко.

– Пусти меня, я же не железный.

Он говорил будто сердясь, но его лицо, глаза, даже брови так и сияли в улыбке. Нет, он не шутил…

– Рассказывай!

– Освободили их. И они сразу же куда-то уехали. На другой день в полиции хватились, стали искать их по селу. Даже обещали награду тому, кто их выдаст.

Я обнял бай Недялко и изо всех сил прижал к себе.

23 апреля в десять часов вечера прибыли старые партизаны и вновь мобилизованные из второго лагеря во главе с Митре, Педро, Ленко и Атанасом. Вместе с ними пришел и Янко. Несмотря на то что полиция раскрыла лагерь, задача была успешно выполнена. А в полночь нам предстояло встретиться с партизанами из четы «Бачо Киро». Местом встречи мы выбрали широкую лесную поляну, заросшую высоким папоротником.

На встречу я отправился с группой старых партизан. Мы ждали долго, но никто не приходил. Люди прилегли на землю и задремали. Вдруг Страхил прошептал:

– Шумит что-то…

Мы стали вглядываться в темноту. Снова послышался треск сломанных веток, и на восточном конце поляны показались темные силуэты. Скорее всего это были наши товарищи. А если полицейские? Я приказал Страхилу разбудить заснувших. Все приготовились к бою, винтовки были заряжены, и в это время кто-то глухо позвал:

– Шаро, на! Шаро, на!..

Это был наш старый пароль с бачокировцами. Я подождал, пока его повторят еще раз, и тронул Страхила за плечо. Он стал подражать пению лесного дрозда. Это был отзыв на пароль. Мы поднялись, и Страхил окликнул:

– Это ты, Велко?

– Я, Стефчо.

Я узнал голос моего старого товарища и пошел к нему. Тошко подошел и обнял меня. С ним было всего пять-шесть человек.

– Где остальные?

– Ждут с Велко в двух километрах отсюда. А нас выслали на разведку.

Через час бачокировцы были на лугу. Вместе с ними пришла и группа вновь мобилизованных партизан из Пирдопской околии. Мы быстро вернулись в лагерь. Несмотря на то что я приказал передвигаться бесшумно и не разговаривать, весь лагерь поднялся на ноги. Ночь прошла в разговорах.

Нам предстояло провести несколько дней в Жерковском дере – общем сборном пункте. Здесь мы намеревались сформировать бригаду, а продукты у нас иссякли.

Решено было, что Халачев с четой «Бачо Киро», усиленной старшими партизанами, захватит Горно-Камарци и доставит столько продуктов, сколько можно унести. Мы выбрали это село потому, что оно находилось далеко от Жерковского дере, и полиция едва ли стала бы искать партизан в этом направлении. Мне предстояло вести остальных партизан.

2

На вековых буках уже набухли почки, у полноводного бурного потока поднялась крапива, кое-где выглянули желтые головки крокуса и чемерицы.

Лагерь в Жерковском дере выбирали долго.

Мы искали такое место, чтобы густой лес надежно укрывал нас от посторонних глаз, чтобы поблизости имелась вода и чтобы лагерь был удобен для проведения на его территории боевой подготовки, а также для организации обороны.

24 апреля более четырехсот партизан – ветеранов и вновь прибывших – расположились по обеим сторонам Жерковского дере. Это было пестрое, веселое зрелище. Все кусты вокруг были увешаны выстиранным бельем. Повара с винтовками за спиной резали лук, чистили фасоль, склонялись над кастрюлями с варевом, помешивая его. Пекари месили тесто, пекли хлеб в импровизированной пекарне.

Группа Велко вернулась из Горно-Камарци с богатыми трофеями. Помимо продуктов наши товарищи раздобыли винтовки и пистолеты – их реквизировали в общинной управе и у членов общественной силы.

Новички пока разместились по «землячествам». А прибыли к нам люди из Софии, Софийской, Локорской, Новоселской, Пирдопской, Етропольской, Ботевградской околий. Пока новички еще привыкали к обстановке, было целесообразно, чтобы они придерживались своего землячества.

25 апреля Янко вызвал меня к себе и сообщил, что принято решение о сформировании бригады и что я назначен командиром. Моим заместителем назначался Димитр Кирков – Педро, комиссаром – Стамо Керезов.

Командиров, заместителей командиров и комиссаров батальонов, а также остальной командный состав должны были назначить мы сами.

Командиром первого батальона был назначен Ленко, его заместителем Атанас, комиссаром Веселин Андреев – Андро.

Командиром второго батальона стал Тодор Дачев – Стефчо, его заместителем – Бойчо, комиссаром – Илия Йорданов Манов – Дончо.

Халачев возглавил третий батальон. Его заместителем стал бай Стоян, а комиссаром – Коце, который к этому времени уже приобрел немалый опыт в чете «Бачо Киро».

Янко сообщил нам решение главного штаба о предстоящих боевых задачах бригады.

Второй батальон должен был уйти в Югославию, затем соединиться с партизанскими отрядами и бригадами, действующими в Юго-Западной Болгарии.

Третьему батальону предстояло отправиться к Ихтиману, включить в свой состав старых и вновь мобилизованных партизан этого края.

Первый батальон должен был остаться в районе, где он находился сейчас, и продолжать здесь партизанскую борьбу.

В лагере у Жерковского дере собралось больше четырехсот партизан, и только половина из них была вооружена. Остальные имели кто допотопный пистолет, кто штык или кинжал. С таким оружием, конечно, нельзя было вести бои с солдатами и полицейскими.

Второй батальон после прибытия в Югославию должен был получить необходимое количество оружия и боеприпасов. А остальным двум батальонам предстояло самим позаботиться об оружии.

По данным нашей разведки, на станции Саранцы находился довольно большой склад итальянских винтовок, пистолетов, патронов и гранат.

После короткого митинга, на котором Янко рассказал партизанам о ближайших задачах и перспективах борьбы, первый и третий батальоны двинулись на станцию Саранцы, где им предстояло провести операцию по добыче оружия.

Со вторым батальоном остались Педро и я.

Вечером выступили и мы. Над Жерковским дере снова повисла тишина.