Текст книги "Мургаш"

Автор книги: Елена Джурова

Соавторы: Добри Джуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

В середине апреля в военном министерстве было созвано расширенное совещание, в котором участвовал и министр внутренних дел. Первым и единственным в повестке дня стоял вопрос о полном разгроме «Чавдара».

Оба министра рассказали о широком размахе предпринимаемых ими мер против «бандитов».

Для проведения намечаемой операции привлекались около тридцати тысяч солдат, жандармов и полицейских и пять тысяч человек из общественной силы.

Войска разбивались на три эшелона. Первому ставилась задача занять все села вокруг мургашской Стара-Планины. После этого в назначенный день регулярные части должны были начать концентрическое наступление, прочесывая каждый хребет, каждый овраг, каждый куст.

Второй и третий эшелоны должны были образовать такую густую сеть заслонов, чтобы через нее не могла даже мышь проскочить. За кольцо блокады не должен был уйти живым ни один партизан.

Полицейским отрядам и общественной силе предписывалась полная боевая готовность. Их задача заключалась в том, чтобы выследить партизан и направить по их следам крупные военные и жандармские силы.

Полная изоляция партизан от населения считалась особенно важным элементом операции. Голод должен был стать надежным союзником правительства.

Пастухи, чабаны, дровосеки, угольщики – все, кто работал в горах, были предупреждены, что им запрещается брать с собой еду больше чем на один день. Если у кого-либо в торбе найдут целую буханку хлеба, он будет считаться помощником партизан и его ждет смерть. Сельские стада и отары уводились с горных пастбищ. Их разрешалось пасти самое большое в двух километрах от села. Эта мера должна была свести до минимума возможности партизан реквизировать скот.

Общее руководство боевыми действиями по ликвидации «Чавдара» возлагалось на военное министерство. Начало проведения операции было назначено на 28 апреля 1944 года.

2

Вечером 25 апреля первый и третий батальоны находились в негушевском лесу. Отсюда одна группа, составленная из бойцов обоих батальонов, под командованием Халачева быстрым маршем подошла к станции Саранцы и под покровом темноты незаметно ее окружила.

На платформе находился почти весь персонал станции. Негромкое, но повелительное «Стой!» заставило всех покорно поднять руки.

В аппаратной был посажен партизан. Остальные участники операции не мешкая направились к складу. Их повел один из станционных рабочих. Глаза партизан загорелись, когда они увидели столько оружия. В донесении начальника околийской полиции об этой операции говорилось следующее: «Подпольщики взяли из склада 80 винтовок – сербских, греческих и итальянских, 220 пистолетов «маузер», 40 пистолетов «парабеллум», 18 ящиков с патронами и 25 тысяч левов»…

Партизаны забрали все оружие, но на складе осталось еще много ящиков с патронами – десятки тысяч патронов, которые враг мог использовать против нас. Этого допустить было нельзя. Стефан оглянулся и увидел железнодорожника:

– Керосину! Один бидон. Если нет, принести все лампы!

Халачев облил склад керосином и скомандовал:

– В колонну по одному – шагом марш!

Он поджег склад и бросился догонять колонну. Через мгновение пламя пожара озарило небо. Началась бешеная канонада. Патроны в ящиках рвались, как гранаты…

3

Двадцать партизан из батальона Ленко во главе со своим командиром двинулись к селу Негушево. Остальным было приказано ждать возвращения двух групп.

Не раз наши боевые группы для маскировки использовали солдатскую и полицейскую форму. Вот почему в одной из инструкций дирекции полиции категорически предписывалось:

«С недоверием относиться к форме. Подпольщики располагают полицейскими, солдатскими и офицерскими формами и знаками различия…»

Однако враг был бессилен перед партизанской находчивостью.

Группа полицейских, плотно окружив десятерых партизан со связанными за спиной руками, вошла в Негушево. Полицейские, держа палец на спусковом крючке винтовок, грубо покрикивали на арестованных. Ленко рассчитал верно. Никому и в голову не могло прийти, что достаточно одного движения рук, как веревки спадут, и что в карманах «арестованных» лежат пистолеты и гранаты.

Группа достигла центра села и здесь неожиданно рассыпалась. «Охрана» и «пленники» бросились к общинной управе, к корчме, где собрались засидевшиеся допоздна пьяницы. Через десять минут уже горели общинные архивы. Оружие общественной силы перешло в руки партизан, а пишущая машинка пополнила походную канцелярию батальона.

Обе группы, посланные на задание, вернулись почти одновременно. Радость была велика. У нас появилось продовольствие.

Командиры обнялись на прощание, и батальоны двинулись каждый в своем направлении…

4

Рассвет 26 апреля застал нас в горах. Путь лежал через реку Искыр к Црна-Траве.

Со вторым батальоном пошли Педро, Митре, Цветан и Миле.

Утро выдалось влажное, туманное, погода быстро портилась. От солнечных дней, проведенных в Жерковском дере, остались одни воспоминания.

Ко мне подошел Педро. При проверке выяснилось, что недостает одного партизана – новичка из Локорско. Как телеграфно-почтового чиновника, мы собирались назначить его радистом батальона, после того как раздобудем рацию. Спросили о нем товарищей. Оказалось, что с ночи его никто не видел. Видно, испугался и убежал.

Я посоветовался с товарищами из штаба батальона, и мы решили перенести лагерь в овчарни на Драгуне. Плохая погода неожиданно оказалась нашим союзником – густой туман укрыл нас, как ночная темень. Высланная вперед группа доложила, что там никого нет, и мы расположились под навесом.

На Драгуне мы должны были оставаться до вечера 28 апреля, пока не вернутся наши разведчики.

Еды у нас было всего на два дня. Я приказал интенданту уменьшить пайки вдвое.

– Это что, все? – не выдержал один из новичков при виде своей порции мамалыги на обед.

– Это еще только цветочки, – ответил Стоян. – Когда дают так много мамалыги, кричи «ура». До настоящего голода еще далеко…

Дезертировавший телеграфно-почтовый работник уже на второй день, 27 апреля, пришел с повинной в полицию и Локорско. Специально прибывший из Софии высший полицейский чиновник долго и детально его допрашивал. Но по установившемуся у нас правилу о предстоящих действиях знал всегда ограниченный круг лиц. Потому и на этот раз полиции не удалось узнать, куда направлялись наши батальоны. Сведения предателя лишь подтверждали данные полицейской разведки о том, что мы находимся в кольце блокады.

26 и 27 апреля кольцо из солдат, жандармов, полицейских и членов общественной силы окончательно замкнулось. Разведчики донесли, что на каждом мосту, у каждого брода выставлены засады и группы наблюдения. Группа Христо Рускова, которую мы выслали на разведку, несколько раз натыкалась на засады и вступала в перестрелку.

Стало ясно, что враг готовится к наступлению, однако не предпринимает пока ничего, опасаясь, что может вспугнуть нас и тем самым обречь на провал генеральный план уничтожения партизан.

Утром 28 апреля по Локорскому каналу прибыл начальник штаба зоны Здравко Георгиев. Он сразу же спросил:

– Где Янко?

Янко ушел из Жерковского дере с группой наших связных, и, где он находился в данный момент, я не знал.

– Есть новые распоряжения…

Задачи бригады изменились. Вместо того чтобы отправляться к Црна-Траве, мы должны были установить связь с батальоном Ленко и двигаться к Родопам, а там действовать с партизанами Пловдивской и Пазарджикской повстанческих оперативных зон. С этой целью туда направлялись и другие партизанские части из Западной Болгарии.

Мы немедленно послали людей отыскать батальон Ленко, назначив встречу с ними 1 мая на горной турбазе «Владко».

Я и Калоян сидели у огня в одной из хижин и обсуждали план будущих действий бригады, когда вбежал запыхавшийся Миле:

– Лазар, по гребням от Локорско и Кремиковцев двигаются колонны…

В бинокль я увидел солдат. Их было больше сотни. С ними шесть пулеметов и три миномета. И очевидно, это еще не все силы противника. Вступать в бой не имело смысла, поэтому я приказал всему батальону отходить через реку Елешница к селу Ябланица.

Одна группа ушла вперед, чтобы поскорее занять перевал через Ябланский хребет и прикрыть нас на случай нападения. У перевала нас встретили двое из группы охранения и доложили, что все в порядке.

После часа такого перехода, несмотря на холодный ветер, все были мокрыми от пота.

На Ябланском хребте я отдал приказание Стефчо отвести колонну на северный склон и сделать там привал. Мы с Калояном остались наблюдать за передвижением противника. Солдаты издалека выглядели маленькими, словно игрушечными. Видимо, они нас не заметили и решили, что дальнейшие поиски партизан бессмысленны.

Утром 29 апреля мы приблизились к северной окраине Ябланицы. Педро с несколькими бойцами пошел выяснить обстановку в селе, а мы остановились, дожидаясь, когда подойдет весь батальон.

Через час разведчики вернулись. Солдат и полиции в селе не было.

Мы с Калояном подошли к одному двору – выбрали его для ночлега. Навстречу высыпала вся семья: отец, сорокалетний усатый мужчина с коротко подстриженными волосами, его жена, статная крупная женщина, и трое детей – от восьми до двенадцати лет.

Хозяева встретили нас радушно, а дети не отходили ни на шаг, пока мать не прикрикнула на них. Следующий день мы решили провести в селе, а ночью отправиться к турбазе «Владко».

Я навестил всех товарищей, разместившихся в соседних домах. И везде, куда я заходил, меня встречал аромат вкусной еды. Девушки, которые знали, что мы весь день пробудем в селе, склонились над корытами, стирали белье партизанам, чинили им одежду. У дверей одного дома меня встретила Анче Вескова:

– Товарищ командир… можно спросить?

– Спрашивай.

– Будем мы праздновать Первое мая? Молодежь интересуется.

– А что вы предлагаете?

– Сначала вы с комиссаром выступите, а потом можно нам повеселиться?

– А как же! Обязательно.

А на улице валил снег, крупный, пушистый. И это накануне 1 Мая! Мы радовались снегу – он скрыл наши следы. Но если так будет продолжаться и дальше, путь через горы станет для нас намного труднее. Прокладывать дорогу по такому снегу – дело тяжелое.

Мы решили оставить Ябланицу после полуночи. В сумерки выслали одну группу обследовать путь. Она ушла в направлении, противоположном тому, в каком нам предстояло двигаться. Если в селе появится полиция, жители могут чистосердечно сказать, что мы спустились по реке Елешница на запад.

В это же время выступила и группа Тодора Дачева из пяти человек. Перед ней стояла задача установить связь с военным постом в Искырском проходе.

Всем партизанам было приказано ложиться спать перед дорогой, а жителей мы попросили погасить лампы: нужно было соблюдать светомаскировку.

Пополнив запасы продовольствия, батальон оставил село и двинулся на север. Снег перестал валить, но задул студеный, леденящий ветер. На рассвете мы вышли к верхнему течению реки Елешница и стали дожидаться возвращения товарищей, посланных нами в обратном направлении, чтобы ввести в заблуждение противника…

Наступило 1 Мая 1944 года.

5

Одной-единственной песней можно было закончить наше первомайское торжество в горах – «Интернационалом». Много лет его пели только во время уличных демонстраций и митингов, когда на нас налетала конная полиция, или в каком-нибудь доме, но тихо, так, чтобы через стены наружу не долетал ни один звук.

А сейчас здесь, в горах Стара-Планины, мы пели во весь голос, эхо подхватывало наш гимн и разносило от вершины к вершине.

Вдруг ко мне подбежал часовой:

– Товарищ командир, по Буховскому хребту какой-то человек идет!

Я приказал задержать его и привести ко мне. Через час двери хижины открылись. Это был наш самый старый ятак – дед Милутин. Я вскочил и обнял его, поздравил с праздником, а он, оглядев сидевших вокруг меня людей, негромко сказал:

– Есть новости, Лазар. Плохие. Все горы блокированы войсками и жандармерией. В одном только Бухово около шестисот человек с пулеметами, минометами и орудиями. То же самое в Желяве, Елешнице, Сеславцах, Кремиковцах… Кругом войска. И говорят, что еще придут. Решили они, Лазар, покончить с вами… – В голосе деда Милутина звучала тревога.

– Не бойся, дед. Мы пришли в горы не для того, чтобы умирать.

– Так-то оно так, детки, только громадная сила идет на вас.

Да, надо было скорее соединиться с батальоном Ленко и вместе уходить в Родопы. Ко мне подошел Митре:

– Пора выступать, Лазар.

По плану Митре должен был отправиться в Чепинци, связаться там с нашими товарищами – солдатами и взять у них оружие. Встречу с Митре мы назначили через два дня на турбазе «Владко».

Сотни раз мы расставались с ним, сотни раз встречались. Целых два года, день в день, воевали вместе. Попрощались мы просто, думали – скоро опять увидимся. Однако нам никогда больше не удалось увидеть друг друга.

Долго никто не знал, что случилось с Митре. Одни предполагали, что он установил связь с новым партизанским отрядом, другие – что, возможно, ушел в Югославию, но никто не хотел верить, что он погиб.

О гибели Митре я узнал уже после 9 сентября. Однажды я допрашивал двух офицеров-фашистов в Новоселцах. Один из них вот что рассказал:

– Мы уже прочесали лес, когда заметили какого-то человека, промелькнувшего между деревьями. Мы стали стрелять ему вслед. Я решил, что он не один, и приказал солдатам развернуться в цепь. Мы обнаружили его в густом терновнике и начали стрелять. Он тут же ответил и убил одного из солдат. Мы окружили его и стали поливать огнем из автоматов. Полчаса длилась перестрелка. Наконец выстрелы из терновника замолкли. Я подал сигнал прекратить стрельбу и послал двух жандармов узнать, чем все кончилось. Один из них позвал меня и сказал: «Господин капитан, он выстрелил из пистолета себе в рот». Я подошел к убитому. Наши пули его даже не поцарапали. Так что мы не виноваты в его смерти, господин полковник.

– Как он выглядел?

Офицер пожал плечами:

– Лицо его было обезображено.

– Какое оружие у него было?

– Маузер с деревянной кобурой.

В отряде такие пистолеты были только у троих: у Митре, Цветана и у меня. Я показал офицеру свой.

– Такой у него был?

– Точно такой, господин полковник. Но мы не виноваты в его смерти. Он сам покончил с собой. У него уже не оставалось патронов.

…Вечерело. Батальон был готов в путь.

6

С боевым настроением встретили Первое мая и остальные два батальона: батальон Халачева – под вершиной Баба, а Ленко – на горной турбазе «Владко».

За эти дни батальоны провели по одной операции в Ботунце и Долни-Камарцах. Везде их радостно встречало население.

В разгар первомайского торжества двери турбазы «Владко» открылись, и вошел Доктор. Не снег и усталость, не длинный путь и голод ссутулили и состарили его.

Товарищи повскакали, окружили Доктора:

– Что с тобой?

Доктор тяжело опустил руки:

– Васко… Убили его…

– Васко?!

Никто не хотел верить этому. Разве может Васко умереть? Такой веселый и жизнерадостный!

Упавшим голосом Доктор закончил свой рассказ:

– Я слышал несколько автоматных очередей и один-единственный пистолетный выстрел… из пистолета Васко… Тогда я пошел сюда…

Доктор ошибся. 28 апреля жандармы действительно стреляли в сосновом лесу над Осоицами, действительно прозвучал одинокий пистолетный выстрел. Но не из пистолета Васко.

В тот раз жандармам не удалось обнаружить молодого героя. На другой день наши друзья из ближнего села встретились с ним. Рана на ноге заживала, и Васко мечтал о том часе, когда он снова уйдет в горы.

К нему прислали фельдшера Цвятко Антонова из Лесново, и они стали дожидаться, когда придет связкой из отряда.

12 мая рота жандармов снова начала прочесывать лес. Неожиданно они заметили двух человек, укрывшихся под срубленными ветками. Один был ранен и не мог бежать, а другой, видимо, не хотел оставить раненого товарища.

Начался бой. Но он не мог длиться долго: патроны у партизан были на счету. Последний кусочек свинца они оставили для себя. В пистолете Васко был один патрон. Васко медленно поднялся и прислонился к сосне. Жандармы перестали стрелять. Неужели этот партизан решил сдаться?

– Ну идите, хватайте меня!

Жандармы в недоумении переглядывались. Чего он хочет? Не сошел ли с ума?

– Ну берите же!

Жандармы неуверенно направились к нему. Один партизан уже лежал убитый. А этот едва держался на ногах. Последнее усилие – и граната, брошенная Васко, разорвалась среди жандармов. Снова затрещали автоматы.

В пистолете Васко оставался еще один патрон, и он направил пулю себе в сердце.

2 мая Васко был объявлен первым героем бригады.

7

Командование бригады вместе с командирами и комиссарами батальонов собрались в одной из комнат турбазы «Владко».

Калоян сообщил о партийном решении, которое меняло все наши планы. Споров и обсуждений не могло быть. Приказ нужно выполнять! Перед нами были поставлены важные и срочные задачи, которые не терпели отлагательства.

Наш партизанский район не мог остаться без отряда. Нужно было отобрать группу опытных, хорошо знающих местность партизан и командиров, которые связались бы с ятаками и прикрыли бы наш отход. А это было совсем не простое дело.

Более опытного и находчивого командира, чем Тодор Дачев, лучшего комиссара, чем Веселин Андреев, для выполнения такого исключительно тяжелого задания мы не могли найти. При этом вновь созданному батальону необходимо было в ближайшее время вырасти численно и превратиться в крупный партизанский отряд.

Командиром первого батальона остался Ленко, комиссаром назначили Илию Манова (Дончо).

Командиром второго батальона стал Борис Тошков (Атанас), а комиссаром – Аспарух.

Каждый батальон был разбит на три четы. Комиссаром одной из чет второго батальона стала Калина Вескова.

Организационная работа, распределение командного состава бойцов заняло еще несколько часов. Была уже глубокая ночь, когда все улеглись отдыхать.

Давно в комнате раздавалось басовитое похрапывание Доктора, а Калоян все ворочался на своем месте.

– Ты что не спишь? Вши, что ли, заели?

Здравко оперся на локоть:

– Другое меня заело…

Снаружи выл ветер.

– Понимаешь, Лазар… Горы блокированы жандармами и войсками. Села тоже. Если мы спустимся куда-нибудь за продуктами, обязательно будет драка. А нам нужно поскорее добраться до Родоп…

– Знаю.

– Что будут есть люди?

– Монастырскую еду!

– Что? – не понял Здравко.

– Предлагаю сходить в елешницкий монастырь. Ты же знаешь – монахи бедными не бывают.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

1

Двадцать «пекарей», «поваров» и «мясников» во главе с Цветаном выстроились перед турбазой «Владко». Они отправились в елешницкий монастырь, чтобы добыть продукты для похода в Родопы.

Указания гласили: блокировать монастырь, задержать всех находящихся в нем, достать продуктов на три дня для двухсот пятидесяти человек.

– Смотрите с монашенками поаккуратнее себя ведите…

– Ладно, Лазар…

В сумерки оба батальона оставили турбазу и двинулись к монастырю. Стоявший у ворот часовой встретил нас и доложил, что все в порядке и что монашенки собраны в одном крыле монастыря.

Построенный во времена турецкого ига, монастырь выдерживал осаду и разбойников и башибузуков[11]11
  Башибузук – солдат нерегулярной турецкой армии в XVIII—XIX веках.


[Закрыть]. Его постройки образовывали правильный четырехугольник с большим внутренним двором. Высокая стена придавала монастырю вид небольшой крепости. Разместив батальоны, Калоян, Педро, Ворчо и я пошли к игуменье. В просторной комнате с иконами нас встретила женщина с поседевшими волосами. Мы чинно поприветствовали ее, она подошла и подала руку:

– Добро пожаловать.

Мы присели на низенькие стульчики, предложенные нам игуменьей. Смотрела она спокойно.

– Вы знаете, что мы партизаны?

– От ваших людей узнала, сын мой.

Ее ровный голос не выражал ни тревоги ни недовольства.

– Какие-нибудь жалобы есть?

– Нет, сын мой. Только вот закрыли нас здесь.

– Простите, но иначе нельзя…

Я начал говорить ей о нашей борьбе с фашистскими захватчиками, о нашей мечте завоевать свободу для всех людей. Ни один мускул не дрогнул на лице игуменьи. Оно оставалось все таким же спокойным, будто ничто земное ее не трогало.

– Мы пришли к вам с просьбой. Дайте нам продуктов. За часть мы заплатим, а за остальное оставим расписку. И еще просим вас не сообщать полиции, сколько нас и куда мы ушли.

Игуменья чуть вздрогнула. Лицо ее покрыл легкий румянец:

– Упаси господь, сын мой! Предавать ближнего – величайший грех.

Она помолчала, а потом тихо сказала:

– Об одном вас попрошу: не забирайте все.

– Будьте спокойны. Мы возьмем столько, сколько нам нужно, и не больше.

Прощаясь, она подала нам всем руку и произнесла:

– Да хранит вас бог…

Мустафа и его помощники испекли хлеба для неприкосновенного запаса и снова замесили тесто. В монастырской кухне наши повара приготовили курбан[12]12
  Курбан – название обрядового кушанья из жертвенного животного.


[Закрыть] из двух баранов и свиньи. Мясники освежевали телку, а после нее такая же участь ожидала корову, приведенную из хлева.

– Лазар, мед есть, – сказал мне Цветан.

– Надо взять немного. Мед – отличное лекарство.

Скоро ужин был готов, и я отдал необычный в партизанских условиях приказ:

– Наедаться до отвала!

Приказ этот был встречен с энтузиазмом.

После ужина я приказал всем сразу же ложиться спать. Ведь нам предстоял продолжительный и полный неизвестности поход.

Группа Миле, в которой были преимущественно старые, опытные партизаны, заняла позицию примерно в километре от монастыря. Мы выставили часовых, и все завалились спать.

2

– Товарищ командир, товарищ командир!

Кто-то сильно тряс меня за плечо. И тут же я услышал выстрелы – один, другой, третий, затем нестройный залп.

Тревога прогнала сон. Я открыл глаза. Надо мной стоял Ворчо:

– Товарищ командир, стреляют!

Стрельба разбудила всех. Ко мне прибежали командиры обоих батальонов.

– Построить людей! Взять ранцы с продуктами! Проверить оружие!

Ленко и Атанас стремительно выскочили наружу. Я услышал их голоса. Они отдавали команды кратко, спокойно.

Занимался рассвет. Был пятый час утра. Шум боя нарастал. Заговорили тяжелые пулеметы. Я уловил их отдаленное торопливо-прерывистое кваканье. Это были «максимы».

Видно, на нас наступала целая дружина[13]13
  Дружина – подразделение болгарской армии, равное батальону.


[Закрыть]. Противник, конечно, превосходил в численности и вооружении, зато у нас была более выгодная позиция. Мы поднялись с Калояном на длинный деревянный чердак.

«Если нас не окружат…» И Здравко и я одновременно подумали об одном и том же. «Если нас не окружат, мы легко справимся с противником».

Немного погодя прибежал Шомпол.

На дороге к монастырю показалась колонна солдат. Впереди шагали два офицера. Они, очевидно, не подозревали, что партизаны находятся так близко, поэтому шли в открытую. Миле доложил мне об этом.

– Сколько их?

Шомпол задумался:

– Двести… или триста… Но конца колонны еще не видно.

– Немедленно возвращайся. Задержите противника, без приказа позицию не оставляйте!

– Есть, товарищ командир!

Я припал глазами к биноклю и осмотрел гору справа. По ее гребню двигалась войсковая колонна. Слева на гребне другой горы я увидел то же самое. По грубому подсчету, в трех колоннах на нас двигалось больше тысячи человек.

Неужели кто-то успел сбежать из монастыря и предать нас? Бой с тысячью или полутора тысячами отлично вооруженных солдат не предвещал ничего хорошего.

Оставался единственный путь – уходить через северные ворота монастыря, быстро пройти через лес и занять гребень, ведущий к Мургашу. Если бы нам удалось вовремя подняться наверх, опасность миновала бы.

Я приказал отходить первым батальону Ленко. Латин открыл тяжелые деревянные ворота и перешагнул через высокий порог. В этот миг со стороны левого ската застрочил пулемет. Латин сделал несколько шагов и упал на снег.

– Назад! – крикнул Ленко, схватив за плечо партизана, уже вышедшего за ворота.

– Что там?

– Латина убили! Стреляют с противоположного хребта!

Пулемет замолчал на какое-то мгновение, а затем снова заговорил. Единственный путь отхода был отрезан. Правда, мы могли спуститься вниз, в овраг, но это означало бы для нас верный, полный разгром.

Оставалось одно – невзирая на стрельбу, проскочить простреливаемое пространство примерно метров в двадцать. Можно было воспользоваться паузами между пулеметными очередями.

Я быстро прикинул: потребуется по одной минуте на человека, а всего – минут двести пятьдесят.

– Ленко!

Командир батальона вытянулся передо мной в ожидании приказа.

– Отправляйся с первой четой, займи высоту напротив. Подави огонь пулеметов противника и останови продвижение колонны!

Ленко повел своих людей и первым выскочил на простреливаемое пространство. За ним последовал второй партизан, третий…

Я вздохнул облегченно. Все-таки можно преодолеть эту зону огня. Наверное, придется потерять при этом несколько человек, но другого выхода нет; иначе погибнут все.

– Атанас!

Командир второго батальона не нуждался в длинных объяснениях. Нужно было найти лестницы, все лестницы, какие отыщутся в монастыре, и перебраться по ним через монастырскую ограду. Здесь тоже придется пересекать простреливаемый участок, но, пока противник сориентируется, его смогут преодолеть человек двадцать – тридцать.

Вслед за первой четой из монастыря выбрались все члены штаба. Первым двинулся Здравко, за ним я. Пулеметы не стреляли, но вокруг меня стали вздыматься снежные фонтанчики. И тут я понял, что пули долетали до меня раньше звука выстрелов.

– Лежи, Лазар! Лежи, а то убьют!

Я осмотрелся. Оставалось всего три метра до безопасной зоны. Еще один бросок вперед, потом еще один – и я оказался рядом с Калояном. Он протянул мне руку:

– Не попали в тебя?

Я ощупал лицо, ноги, спину:

– Кажется, нет.

В нескольких шагах от нас залег Ленко. Он вопросительно смотрел на меня.

– Быстро занимайте гребень! Пусть оттуда два-три человека откроют огонь по пулеметным расчетам, а остальные преградят путь колонне!

Ленко побежал и вдруг по пояс провалился в снег. Ко мне приблизился Атанас:

– Товарищ командир, пока все нормально, ни одного раненого!

Огонь противника утих. Передышка длилась всего минуту, но за это время успели перебежать через опасное место большинство товарищей.

Атанас оставил одну группу прикрывать отход последних бойцов. Прибежал связной от группы Миле. Я сказал ему, чтобы он передал мой приказ: постепенно отходить, оставаясь в арьергарде. Затем с основными силами двух батальонов мы направились к хребту. Дорожка, проложенная в снегу бойцами Ленко, помогала нам быстро идти. Шум боя постепенно удалялся.

С того момента как прозвучал первый выстрел, минуло больше трех часов. Итог оказался в нашу пользу. Мы потеряли только одного бойца – Латина, противник же – несколько человек убитыми. Еще в самом начале боя Миле первым выстрелом сразил офицера, возглавлявшего колонну.

– Кажется, мы вырвались, Калоян. – Здравко Георгиев вытер пот со лба.

Мы уже достигли хребта. Я отдал команду остановиться на привал. После такого напряжения он был совершенно необходим.

– Садись, привал! – крикнул Ворчо и сам лег на спину.

3

Я поднес бинокль к глазам и посмотрел в сторону монастыря. Первые группы солдат противника перебежками уже приблизились к нему. Пулеметная стрельба стихла. Колонна, двигавшаяся по хребту, находилась в километре от нас. Она тоже остановилась.

Я посмотрел в бинокль в восточном направлении и замер: по Чурскому гребню двигалось несколько колонн противника. В хвосте колонн шагали кони, навьюченные тяжелыми пулеметами и минометами. Я взглянул на Желявский гребень – с интервалом в пятнадцать минут одна от другой шли четыре колонны. На Буховском гребне – та же картина.

По четырем перпендикулярным к Мургашу гребням наступали войсковые части. Тут было, наверное, не меньше пяти тысяч солдат. Я позвал Здравко и подал ему бинокль.

– Направляются к Центральному Мургашскому хребту. Если они окажутся там раньше нас…

Решение созрело быстро. Нужно опередить противника, занять раньше Мургашский хребет, а оттуда направиться к Витине. Враг начал крупную операцию против нас. Надо было выскользнуть из готовившегося кольца окружения и выйти на свободную местность. От Витины мы намеревались совершить стремительный марш, перевалить через Средна-Гору, а оттуда продолжить путь к Родопам.

Первая чета батальона Ленко была вооружена лучше всех и состояла из старых, опытных партизан. Перед ней мы поставили задачу остановить противника, который снова стал наступать.

Колонна тронулась с места. Скоро она вытянулась по хребту, словно огромная черная змея. Снег ярко блестел на солнце.

Снова завязался бой. Застрочили вражеские автоматы и пулеметы, но первая чета не отвечала. Она получила приказ встретить противника залповым огнем, когда он приблизится.

– Товарищ командир, наши бегут! – В голосе Атанаса слышалось с трудом сдерживаемое негодование.

Весь штаб остановился. Несколько человек из первой четы залегли на хребте и открыли огонь. Остальные бежали в нашу сторону, иногда оглядываясь назад.

Если бы мне сказал кто-нибудь, что они побегут, я бы не поверил. Это были коммунисты, опытные партизаны, это были лучшие наши бойцы, которым я доверил судьбу целой бригады.

Приказ был категорический. Пока не будет подан сигнал к отходу, никто не имел права оставлять позицию. Даже если сама смерть станет угрожать им, все равно они обязаны были ждать приказа.

Так бывает на войне. Так было и в период партизанской войны. Спасая всю бригаду, одна чета могла погибнуть. А эта чета отступала, бежала, предавала своих товарищей… Никогда в жизни я не переживал более тяжелых минут. Может быть, у них кончились патроны? Не могли эти люди оказаться трусами и дезертирами!

Комиссар батальона Ленко стоял рядом со мной, до крови прикусив губы.

Противника нужно было остановить любой ценой, иначе он нас настиг бы, навязал бой, и тогда колонны, двигавшиеся по Желявскому и Чурекскому гребням, замкнули бы кольцо вокруг нас.

– Второй чете выдвинуться вперед! А Ленко с первой четой пусть немедленно нас догоняет.

– Есть, товарищ командир!

Позади нас с новой силой разгорелась перестрелка. Я намеренно отстал. Мне скорее хотелось увидеть Ленко, узнать, что случилось. Когда они догнали нас, я спросил:

– Почему оставили позиции без приказа? Почему побежали?

– Лазар… – (Неужели он станет оправдываться?..) Его голос дрожал: – Товарищ командир, чета не побежала…

– А что же это?!

Рядом с Ленко стоял боец с винтовкой в руке. Ленко взял ее и подал мне:

– Винтовки не стреляют. Новые, что в Саранцах взяли.

Я схватил винтовку:

– А вы их опробовали до этого?

– Только несколько штук. Они стреляли…

Я нажал на спуск. Ударник стукнул совсем не сильно, глухо. Я вытащил затвор и стал быстро разбирать его. Боевая пружина была в густой смазке. Разумеется, такая винтовка не могла стрелять.

Я вытащил свой платок и быстро снял смазку. Собрал затвор и загнал один патрон. Выстрелил.